Моя кровь

1948

             Можно было бы сказать, что семь лет просто «прошли», не более. Однако семь лет новой обстановки не могут миновать одним лишь числом или новым календарем на стене. Годы тянулись невозможно долго, в той степени, когда Джеюн стал ловить себя на том, что забывал свою прежнюю жизнь вовсе — Сонгори растворялась миражем или красочной детской сказкой, неприменимой во взрослой жизни. Просто Новый Варгр был в корне другим, подростковые годы нагнали, точно свора бешеных псов, и, как известно, подросткам всегда приходилось сложно. Джеюн не жаловался — эта черта его сохранилась даже в самый острый для смены характера период. Джеюн все еще был тем же Джеюном. Но мир вокруг не был миром прошлого Джеюна.       Тот теплый прием, что оказала ему семья Пак, не смог заменить Джеюну настоящую семью. Он никогда бы не смог назвать госпожу Пак — мамой, и уж тем более «Сумин-ши» — отцом или этим ласковым «папа». Он просто жил с ними под одной крышей, они давали ему еду, горячую воду и относительно мягкую кровать; иногда пытались воспитывать, что проходило с большим трудом. Джеюн был чужим ребенком, а семейная пара была родителями Сонхуна, который и вовсе возненавидел названного брата.       «Неудивительно,» — думал Джеюн и принимал этот изрядно прискорбный факт. Ему правда требовалось много внимания в детские годы, он был слишком непоседлив, слишком впечатлителен, желал исследовать город и совсем не понимал, что в городах опасностей в десятки раз больше. Сонхун же думал, что Джеюн все свои выходки делал специально, чтобы младший, — как оказалось, — брат остался совсем без внимания родителей. В мире мы играем множество разных ролей в чужих жизнях, и если в большинстве своих Джеюн выступал добрым, пускай и подвижным мальчишкой-другом, то для Сонхуна стал главным злодеем. Звание это закрепилось, когда Джеюн однажды потерялся по дороге со школы. Тогда был день рождения Сонхуна, сорвавшийся из-за, как он выражался уже сейчас, «подкидыша».       Со школой тоже были свои проблемы.       Всю жизнь Джеюн обучался на дому из книжек бабушки, а потому знания его могли не дотягивать до школьной программы. Первый год с ним занимались приглашенные к ним в дом учителя, но это было ужасно неудобно, и Джеюн в итоге сам вежливо поинтересовался у госпожи Пак, сможет ли он поступить в школу к Сонхуну. Благо, Джеюн правда был достаточно умным мальчиком, и даже пропустив часть программы попал в младшие классы. Правда, отстал он от брата на один год, но и сильно в глаза это не бросалось. Внешний вид Джеюна мог бы легко представить своего владельца первоклашкой. Сонхун был только рад, что виделись они в школе достаточно редко.       Тут и начались неприятности. Джеюн не был готов встретиться с классом, полных вампиров, чуть ли не с младенчества понимавших иерархию их в обществе людей и в своем, маленьком-варгровском. Стоило им заприметить деревенщину-глупыша, едва понимавшего, что он пьет человеческую кровь, а не томатный сок, как Джеюн обернулся всеобщим козлом отпущения. Роль играл и добрый, мягкий нрав, не позволяющий Джеюну ответить на насмешки или попросить помощи у взрослых. Он терпел, думая, что так и должно быть, даже когда насмешки переходили всякие границы.       Пока за него не заступился Енджун.       Чхве Енджуна тоже пытались травить, ведь ребенком он был пылким, острым на язык и слишком «креативным», коль так можно было сказать. Его мать играла в театре, всячески прививая и маленькому сыну вызывающие, импозантные манеры. Енджун искал восхищения в глазах окружающих, любил рисовать, болтал без умолку и часто-часто срывал уроки. Несмотря на то, что его недолюбливали, еще в первом классе от него все отстали — слишком уж красноречиво дитя могло отмахнуться от беды. Ну, или ударить. Мама Енджуна ходила к директору слишком часто. Енджуна в классе сторонились все, а Джеюн, в целом ни с кем не общающийся, не придавал бойкому однокласснику значения.       И помог Енджун Джеюну именно по той причине, что считал их почему-то похожими: оба странные, с обоими не особо хотят иметь дело, чего еще нужно? Так у Джеюна и появился первый настоящий друг в Варгре. О том, что в тот день Енджуна чуть ни выгнали из школы за драку, история умалчивает. Благо, Джеюн был миротворцем, и даже в пугающе-незнакомой обстановке убедил учителя, что виноваты в конфликте все трое, а потому и ответственность между ними нужно поделить в равной степени. Тогда Енджун поссорился и с Джеюном, с которым и задержался для уборки, мол, лучше бы его выгнали, чем заставили трогать грязь! Дома так он никогда не делал, а из-за Джеюна пришлось!       Удивительное дело — дружба.       В средней школе их компания «странных детишек, с ними не общайся» пополнилась прекрасной, всеми любимой Ынче. Как она примкнула к ним и даже задержалась на долгий срок — не ясно до сих пор. Джеюн просто сел с ней за одну парту в начале года по наказу учителя, а Енджун, опоздавший в тот день, сел впереди, вечно вертясь назад, к другу. Сложно было не вклиниваться в чужие разговоры, когда ребенок театра от хохота трясет парту. Ынче сначала ссорилась с Енджуном, потом мирилась, потом опять ссорилась и… Как-то так до настоящего времени. Их конфликты умел урегулировать один только Джеюн, но только в те моменты, когда уж слишком они его отвлекали от учебы или прочтения тысячной книги.       А еще и Ынче, и Енджун продолжали рисовать. Енджун мечтал стать художником, пополнив своими произведениями искусства и без того переполненную и единственную галерею Варгра, — или выбраться в мир человеческий, в конце концов, — чтобы позже театрально разыграть трагическую смерть. Так его картины будут цениться больше — сам придумал. Ынче же хотела оставить это своим любимым занятием, не вешая на себя никаких «штампов профессии». Тем не менее, в живописи она разбиралась куда лучше «любителя» Енджуна. Джеюн же полюбил литературу.       Новый Варгр оказался сокровищницей, полной самых невероятных, потаенных знаний. Война в стране почти не коснулась его, не знаемого людьми, а потому и все запрещенные книги мира можно было отыскать в центральной библиотеке или небольшом книжном магазине. Джеюн тонул в страницах с тех пор, как об этом узнал. Он изучал искусство слова порой со столь пугающим пленением и рвением, что казался окружающим сумасшедшим. Благо, его приемная семья только это дело поощряла, — кроме Сонхуна, очевидно, — а друзьям было скорее все равно. Иногда Джеюн придумывал неплохие сюжеты для картин Енджуна, но тот как всегда изображал фантастических существ и героическую, слишком вычурную эпичность. У него под кистью традиционная минхва смешивалась с новомодным модернизмом, и Ынче критиковала, пока Джеюн задумчиво рассматривал нечто в корне не сходящиеся с их реалиями, улыбаясь. Енджун всегда напоминал Джеюну его самого в те годы, когда он жил в Сонгори.       В Варгре дети учились в школе не привычные во всем государстве двенадцать лет, а все двадцать. Вампиры жили вечно, и даже потраченными двадцатью годами редко ограничивались. Их старение замирало на пике юности на долгие годы, и потому в высшие учебные заведения они поступали в мир «вне» — мир людей. Джеюн должен был вернуться в Сонгори через три года, однако мысль эта нисколько не утешала. Он часто пытался не думать — не вспоминать, потому что в подростковой спутанности своей уже и не знал, ждали ли его дома на самом деле. Джеюна словно в целом весь мир не особо ждал. Он свыкся и примирился. Он всегда был таким.       Из витрины на Джеюна глядел крохотный черный кот из древесины. Неаккуратно покрашенный, с находящимися на разных уровнях глазами, он выглядел столь мило и трогательно, что в Джеюне, веселом и в целом улыбчивом подростке, поселилась тянущая свинцовая грусть. Он так часто вспоминал Сонгори, и вместе с тем слишком редко. Он там жил дольше, чем в Варгре, там он оставил свое детство, там он и умер. Черный котенок из дерева отозвался в памяти мотивом, слова которого позабылись, песней бабушки. В Новом Варгре редко можно было услышать колыбельные на улицах.       Черный котенок подойдет… у ног… сапог? Совершенно не вяжется. Джеюн вздохнул и улыбнулся. Он редко покупал что-то для себя, но мысль о приобретении небольшой безделушки, которая сможет напомнить о доме в особо холодный зимний вечер, допустил. И Джеюн даже купил бы, если бы ему в ухо недовольно не промычали:       — Ну все-е-е, пойдем уже.       У Енджуна волосы от ветра растрепались и лицо было недовольное. В руках он держал портфель с учебниками и тетрадями, за ухо декоративно вставив старенький карандаш. Уроки только-только закончились, и даже со всей вампирской устойчивостью к усталости, сил у Енджуна было мало. Сегодня его снова отчитали за «неприемлемый» внешний вид. У них в целом не было слишком строгих правил на этот счет, — спасибо влиянию западной моды, — но Енджун все равно умудрился прийти в майке без рукавов и чем-то среднем между брюками и подолом ханбока на ногах. Откуда он такие приблуды каждый раз находил, неизвестно. Вероятно, шил сам или воровал из материнского шкафа. Дитя театра, и мир для него сцена.       Джеюн оправил чуть спавший с плеч пиджак из комплекта школьной формы. Он все еще был худощав и низок ростом, а потому и стандартные для всего потока размеры зачастую сидели криво. Благо, в отличие от Енджуна, Джеюн так сильно не боялся за то, что не угонится за обложкой контрабандного журнала. Не жмет — уже хорошо.       Вместе парни отправились дальше. Котенка пришлось оставить за спиной.       Черный котенок к тебе поскребет… Подойдет… Серебро…       Вечером они договорились увидеться в доме Енджуна, где часто втроем собирались для учебы. Учил в основном Джеюн — Енджун не выносил большинство школьных предметов и игнорировал их существование, а Ынче заметно отставала в корейском. Подруга сказала, что сначала забежит домой, чтобы оставить часть вещей, и только после присоединится к оставшейся части их компании.       Они завели разговор о Дне Рождения Джеюна. Встретили его неделю назад, а Енджун все никак не мог отойти от столь раздражающего опыта. Дело было вот в чем: до этого Джеюн не праздновал вовсе. Последний свой полноценный День Рождения он провел в Сонгори, а после как-то и не хотелось. Госпожа Пак предлагала организовать праздник, но Джеюн воротил носом, понимая, что он не в своей семье, и люди эти и без того делают все для его счастья. А потом Енджун настоял, и они пришли в гости к Джеюну, где помимо него самого был и Сонхун.       — И что, что характер такой? Ты слишком добрый! — фыркнул друг, топая по асфальту громче. — А это! «Он не мой брат» — нормально вообще?! Ребенок глупый!       — Этот «ребенок» учится на класс старше нас, — пожал плечами Джеюн. Даже если Сонхун обидел Енджуна, он не хотел принимать ни чью из сторон. Он привык.       — И что? — Енджун сморщился. — Это не дает ему право быть идиотом.       — Мне не обидно. Тем более, Сонхун прав — он не мой брат.       Енджун остановился, совсем запутавшись. Точно ведь, Джеюн не говорил другу об этом. Как только Джеюн оказался в Варгре, он стал использовать фамилию «Пак» по совету Сумина. Ветер задул сильнее, и Енджун, желавший задать вопрос, передумал, громко цокнув. Он ускорил шаг, словно этого разговора и не существовало — спешил спасти прическу, терзаемую непогодой.       В доме Енджуна было теплее. Вампиров не пугали холода, ведь заболеть они не могли, а температура тела в целом была ниже, чем у простых людей; несмотря на все это, Джеюн довольно улыбнулся, как сытый кот. Осенняя, октябрьская стихия осталась за закрытой дверью, слышимая только от дребезжания оконных рам. Тепло и уютно. Их встретил отец Енджуна, который справился о делах Джеюна и поспешил уйти, закончив с вынужденной вежливостью. В Новом Варгре все были такие — сначала улыбаются и притворяются дружелюбными, а потом сбегают; или сбегают сразу. Вампиры — точная копия кошек, как объясняла когда-то госпожа Пак и как заключил и сам Джеюн. Кот из него, конечно, был никудышный, от чего странным его в классе и считали. Джеюн принимал это. Что люди, что вампиры — все разные, а дети, задиравшие его, поймут это с возрастом.       А потом снова забудут, прожив слишком долго. И снова поймут. На цикл отдана вечность.       Енджун вытянул несколько томов манги, которую активно исключали из продажи по всей стране. Японское влияние только начало отходить от Кореи, но ситуация пока была слишком нестабильна. Нового Варгра это не касалось — они все еще были автономны, и лишь единицы из вампиров выбирали пойти на фронт, самые старые, которым уже было слишком скучно мирно жить свою жизнь в Варгре. В детстве это Джеюна поразило: его отец, быть может, и погиб уже на войне, потому что защищал свою родину и желал для нее свободы. Варгр плевать хотел на все эти человеческие морали. Они не боялись ничего. Джеюн тоже ничего не боялся. Давно ли догадывалась его мама о том, что гены в сыне рано или поздно пробудятся?       Джеюн перечитывал нечто с названием «Le Petit Prince» — с французского «Маленький принц», как он смог выяснить. Сказка вышла не слишком давно, но была популярна в Европе, особенно на своей родине. Корейской адаптации пока не получила, но Джеюн прилагал все усилия, переводя ее на родной язык. Вышло сносно и понятно, и даже Енджун, не интересующийся почти никакой литературой, смог прочесть. Вроде как, даже поплакать успел. Ынче же сказала, что грустить в книге не о чем. А Джеюн все думал.       В детстве ему бы понравился «Маленький принц». Звезды и пустыни, лис и роза, короли и летчики… Сейчас Джеюн видел только мальчика, бросившего самое любимое лишь потому, что испугался ответственности. Испугался — совсем как сам Джеюн. Наверняка в другой вселенной он мог бы стать маленьким принцем, но в этой был просто вампиром. Как и тысячи других вампиров…       — Джеюн, — позвал Енджун. Ему плевать на правильное «хен». Подросток свесил голову с кровати, глядя на сидящего у стола друга вверх ногами. — Ты приемный? Сонхун приемный?       — Я, — кивнул Джеюн, откладывая исписанную карандашом книжку. — Я забыл о том, что не говорил тебе про это.       Енджун нахмурился и приподнялся после, оказываясь к Джеюну спиной. Последний отложил книжку, понимая, что у ситуации есть два исхода: или Енджун снова притворится, что разговора не было, или начнет его обвинять. Оба будут говорить о том, что друг чертовски обижен. И Енджун имел на это полное право! Ему нравилось знать все и обо всех, особенно о своих немногочисленных друзьях. И в ненамеренное укрытие информации столь важной некто вроде Енджуна поверить не мог. Джеюн тихо вздохнул и встал с места.       — Когда в классе говорили, что ты деревенщина, я думал, что это из-за твоего характера, — признался Енджун. Джеюн не глядя на лицо мог предсказать, что губы у друга поджаты, а челюсть напряжена. — Почему ты ничего не рассказал мне?       — Потому что забыл, — повторил Джеюн, присаживаясь рядом с другом на кровати. — Прости. Я не думал, что это кому-то интересно.       Енджун метнул на него пронзительный взгляд. О, Джеюн попал. Точно «Падший ангел» Кабанеля, которого так обожала Ынче. Трагизм, уязвлённая гордость и обида. Если бы Енджун желал пойти по материнским стопам, на сцене ему не было бы равных. Но нет, Енджун мечтал рисовать, все еще не имея представления, почему его можно было сравнить с каким-то придуманным людьми ангелочком.       — Такого ты обо мне мнения, — оскорбился друг. — Понял тебя, Джеюн.       Виновник торжества желал ответить хоть что-то, чтобы его не выгнали прочь прежде, чем Джеюн успеет объяснить все детально, но перебил их громкий стук в дверь — пришла Ынче. И конечно Енджун, мигом преодолев немалое расстояние от своей комнаты до входной двери, в красках нажаловался на их друга удивленно стягивающей сапожки девушке. На Енджуна Ынче смотрела привычным взглядом, то есть как на умалишённого. В отличие от Джеюна, она не находила ничего общего между любимой картиной и безумным вампиром, у которого вместо мозга сплошная драма.       Ынче и вынудила Енджуна вернуться в свою комнату, чтобы он мог продышаться и нормально все объяснить. Джеюн и сам не понял, в какой момент стал выглядеть виноватым, и очнулся из непонятного ступора только тогда, когда рука подруги слабо хлопнула по плечу. Смотрела Ынче на него хмуро, озадаченно.       — Вы поссорились? — коротко спросила она. Джеюн кивнул. — Не думала, что с тобой возможно поссориться. Ладно. Я буду его держать, а ты объяснишься. Договор?       — Спасибо, Ынче, — кивнул Джеюн. — Тебе тоже стоит послушать.       — Думаю, я смогу совместить эти два дела, — хихикнула подруга. На том и решили.       Джеюн никогда не думал, что пересказать события своей жизни может быть задачей столь сложной. Ранее он мог упоминать жизнь в Сонгори при родителях Сонхуна, потому что госпоже Пак было крайне интересно, как продвигалась жизнь ее некогда лучшей подруги. Дословной же истории не знал никто: и вот он, все тот же Джеюн, решился открыться друзьям. Прошло с трудом.       И пока Джеюн говорил, он все замечал, как менялись лица друзей по ходу рассказа. С Енджуном все ясно: он всегда реагировал слишком ярко на любую информацию из внешнего мира, особенно когда был обижен на кого-то. Жизнь Джеюна оставила на нем огромное впечатление, такое, что по окончанию его в комнате повисла гремящая тишина. Больше вопросов к себе вызвала Ынче. Подруга становилась все мрачнее, уточняла детали, словно собирала некий паззл из тех кусочков информации, что выдавливал из себя Джеюн. Первой тишину Ынче и разорвала:       — Сонгори? Точно Сонгори?       Джеюн удивленно моргнул и кивнул.       — Да. Неподалеку от Варгра.       И вновь молчание. Наконец в себя пришел и Енджун. Друг молча поднялся с места и подошел к сидящему на стуле Джеюну. Подросток непонимающе поднялся, встречаясь с Енджуном лицом к лицу. Вернее, Енджун смотрел на Джеюна с высоты роста своего, из-за чего «лицом к лицу» ложилось по диагонали, но Джеюна это нисколько не смущало. Поведение друзей его совсем запутало. Он, вроде как, откровенничал с ними, доверие проявил, а в ответ получил только странный холод.       Енджун обнял его столь резко, что Джеюн почти вскрикнул.       — Мне жаль.       Только и произнес.       Джеюну не нужны были жалость или сочувствие, однако тепло объятий согрело, несмотря на то, что оба были вечно холодными вампирами. Руки обвились вокруг ребер Енджуна, и Джеюн выдохнул. Во всяком случае, он прощен и принят, а другое важно и не было. Ынче же так и молчала до конца вечера, даже тогда, когда втроем они засели за учебу. Природу такого поведения Джеюн совсем понять не мог, а спросить не решался. Ынче было бесполезно спрашивать — если она уходила в свои мысли, лучше ее было там и оставлять. Если, как любил делать Енджун, ее пытаться разболтать, то это с высокой вероятностью приведет к пылкой ссоре.       Вернувшись домой вечером, Джеюн понял, что пары обуви в доме не хватало. Это было особенно заметно сейчас, когда родители семьи Пак уехали на очередные гастроли, оставив детей дома в одиночестве. Джеюн вновь был за главного и отправился проверять их запасы различной крови в холодильнике. Ничего докупать не стоило, и Джеюн поспешил вернуться в свою комнату, еще раз бросив взгляд на свои одиноко стоящие в прихожей ботинки.       Сонхун снова ушел к своему «другу из хорошей семьи». Этот друг крайне приглянулся родителям Сонхуна, и наверняка это был единственный друг, о котором они и знали. Сонхун в подростковые годы обладал не самым сахарным характером, люди к нему не тянулись, а скорее бежали прочь, стоило ворчливому подростку показать свои острые зубы. Пусть они и не были родными братьями, но вместе с Джеюном отражали друг друга, повторяя в точности наоборот. Ведь при всей своей школьной репутации, с каждым годом Джеюн становился все более любим в коллективе. Стоило ли этому радоваться? Наверное, нет. Через три года Джеюн был обязан вернуться в Сонгори.       Он не спал этой ночью. Оказалось, что зачастую вампиры умели спать по ночам, но те, у кого особенно удачная генетика, не столь сильно нуждались в отдыхе. Джеюн был как раз из таких. Несмотря на то, что гены у матери не проявились, и сам Джеюн был рожден от союза вампира и человека, его кровь была чиста, словно происходил он из «высших» вампирских семейств Варгра. Он мог питаться и спать редко, и это могло бы стать его проклятием, если бы он не проводил эти часы с пользой. Джеюн вносил правки в свой любительский перевод «Маленького принца», так и не закончив его в доме Енджуна.       К трем часам ночи хлопнула входная дверь.       Все это время Джеюна не покидало странное, тревожное чувство насчет сводного брата и его друга. Уже пару недель он не мог избавиться от давления где-то под горлом каждый раз, когда Сонхун вот так уходил. Джеюн закрывал на это глаза: чувство и чувство, все равно ведь Сонхун всегда возвращался живой и здоровый. А если бы кто-то посмел джеюнового «младшего брата» обижать, он бы и вмешаться мог с трудом. Сонхун был горд, как кот, и помощи просил слишком редко. Такой героический жест мог бы его с легкостью обидеть.       Однако что-то заставило Джеюна подняться и выглянуть из своей комнаты. Так он и замер, глядя на неглубокий порез на щеке Сонхуна. Он лежал ровно меж двух ярких родинок, словно затерявшийся в звездах полумесяц. Лицо сохраняло холодное спокойствие, но голубые глаза словно потухли, и даже ненависти в них не наблюдалось. Джеюна насторожило то, что рана не заживала.       — Сонхун? — рискнул Джеюн, закрыв за собой дверь. «Брат» поднял голову к источнику шума и слегка нахмурился. — Что произошло?       — Разве тебя это касается? — наконец разобравшись с застрявшей молнией, Сонхун смог выйти из прихожей и проследовать на кухню. — Спи. Читай. Делай что хочешь, но без меня.       — Мне… — начал Джеюн. Сонхун обернулся, выжидая ответа. А что Джеюн? Скажет, что беспокоится — его пошлют; спросит снова, что случилось — его пошлют; предложит помощь — пошлют; молча уйдет — пошлют в спину и так же молча; позвонит родителям… тенденция понятна. — Гм. Мне скучно. Ты будешь спать?       Последовал тяжелый вздох и закатывание небесных глаз. Теперь это больше напоминало Сонхуна, к которому Джеюн привык. Даже если сейчас его повторно отправят в комнату, жалеть он не будет, как и беспокоиться. Может, только самую малость.       — Не-а, — ответил Сонхун. — Тебе что-то нужно?       — М-м-м… — Джеюн замялся. Идея щелкнула в голове, как выключатель света. — Да! Да, нужно. Помоги мне с французским.       Сонхун молчал около минуты, глядя на Джеюна как на самого тупого человека в мире. Джеюн заулыбался в надежде, что это поможет избежать ему неловкости.       — Я его завалил. Трижды, — напомнил Сонхун. — Как и английский.       — А-а-а, точно, я и забыл, — не забыл. Джеюн попросту не знал. — Тогда! С математикой. Пожа-а-алуйста?       По математике у Джеюна высший балл в классе. Оставалось надеяться, что Сонхун осведомлен о жизни Джеюна ровно столько, сколько сложилось наоборот. Как было на деле — неизвестно до сих пор, потому что в конце концов Сонхун кивнул, пусть всем своим видом и показывал абсолютное недовольство идеей приемного брата. Джеюн обрадовался сильнее, чем предполагал. Изначально в его планы входило просто убедиться, что Сонхун в порядке и просто попал в какую-то незначительную передрягу. Как итог, Джеюн впервые в жизни сможет провести время с обиженным на него Сонхуном.       Так и тревога из-за поведения Ынче улетучилась, как улетучилось и неприятное чувство под горлом. Джеюн изображал дурачка до самого утра, и пускай общались они все еще достаточно холодно, они все равно общались. Впервые за семь лет. Стоило ли говорить, что утром Джеюн пошел в школу в слишком уж приподнятом настроении и домашним заданием, написанным в двух вариантах?       Ничего, второй он отдаст Енджуну. С этой мыслью Джеюн зашел в класс и с удовольствием уселся рядом с Ынче. Подруга как-то вымученно улыбнулась ему и отвернулась.       Джеюн решил расстроить всех друзей по очереди? Неудачные лунные сутки? Что он, в конце концов, вытворил теперь?       Об этом он спросил у Ынче после первого урока. Подруга кратко ответила:       — Давай после школы.       И пришлось смириться. Енджун же, напротив, нисколько не обратил внимания на такую перемену в настроении, что успокоило Джеюна, выработавшего слабый, но надоедливый страх потери за свою жизнь. Для вампира такое было недопустимо, ведь среди всех существ на планете вампиры теряли больше всего близких, если вертелись в кругах людей. Каждый уважающий себя вампир таким хоть какие-то пятьдесят, а то и сто лет промышлял, и каждый учился на горьком опыте. Но Джеюн не был рожден вампиром. Вернее, вампиром и он родился, да вот только смог выкрасть девять лет простой человеческой жизни, вкусив запретное. Большую часть жизни он прожил среди людей в маленькой деревушке, где все боялись войны и смерти; там его и бросили родители. Похоронили. Для ребенка это был немалый шок.       Что уж говорить было о почти забытой за годы Харин. Ужасное осознание произошедшего с подругой в своей время повергло Джеюна в абсолютный шок, и страх перед покинутостью обернулся и страхом себя самого. Вампиры были близки и к животным, и к людям. Неудивительно, что человеческий род с трудом принимал факт их существования. Это тоже была причина, из-за которой Джеюн сомневался в том, стоило ли возвращаться в Сонгори. Впрочем, у него все еще было время. Он рос, и с каждым годом решительность росла вместе с ним.       Они вышли из школы втроем. День был легкий, Енджун вовсе прибывал на седьмом небе от счастья, потому что впервые сдал математику на высокий балл, так еще и смог не поссориться в очередной раз с преподавателем философии. О, это определенно был успех. Джеюн продолжал поглядывать на Ынче. Подруга провела их в небольшую кофейню, полного сладкого аромата горячей крови — что-то из сезонных напитков-блюд.       — Ынче-я, что, все-таки, произошло? — осторожно спросил Джеюн. Енджун навострил уши, предвкушая интересные сплетни. Как же он ошибался! — Я тебя чем-то обидел?       Ынче вздохнула и грустно улыбнулась, отрицательно качнув головой.       — Когда ты сказал, что родился в деревне Сонгори, я вспомнила статью, которую мне дали прочитать родители. Я сомневалась в том, что запомнила все правильно, и поэтому поискала газету дома и… Взгляни сам. И прости.       Джеюн хмуро принял в руки желтоватый выпуск «Хроники бессмертных» — одной из самых популярных газет Нового Варгра. Семья Пак также оформила подписку, но Джеюн ни разу не видел полученного от Ынче издания.

ХРОНИКИ БЕССМЕРТНЫХ

Июнь, 1945 год

      

Поиск наследников Старого Варгра вновь обернулся трагедией?!

      

Старинная легенда о семи рыцарях, служивших принцессе вампиров, восьмой принцессе Старого Варгра, Сухе, снова вышла на передний план. Недавние события подлили масла в огонь, когда Старейшина Даль, бывшая королева Старого Варгра, объявила о сенсационном открытии: одна из родословных рыцарей проходит через деревню Сонгори, расположенную к югу от Нового Варгра.

      

Четыре года назад Старейшина Даль уже предприняла попытку связаться с возможными потомками рыцарей. На допрос была вызвана Сок Инген, предположительная родственница одного из рыцарей, однако она отказалась давать показания. Этот инцидент закончился трагически: вскоре после допроса Сок Инген была найдена мертвой. По предварительным данным, произошло самоубийство.

      

Недавнее повторное посещение Сонгори группой исследователей дало более весомые результаты. Они смогли отыскать семью, которая, по легенде, могла быть связана с рыцарем. Однако родители предполагаемого наследника заявили, что их сын скончался несколько лет назад. Эти заявления, впрочем, не убедили Старейшину Даль.

      

Считая, что местные жители намеренно скрывают информацию о реинкарнации рыцаря, Старейшина приняла радикальные меры. В качестве «предупреждения» для всех, кто осмелится препятствовать поиску, она приказала сжечь деревню Сонгори. Последствия этого жестокого акта оказались катастрофическими: деревня была полностью уничтожена огнём, и, по данным местных источников, число погибших составляет не менее семидесяти четырёх человек, а пострадавших — более сотни.

      

Эти события привлекли внимание международного сообщества. Военная администрация США, присутствующая в Южной зоне оккупации Кореи, немедленно объявила о начале первичного расследования инцидента. На повестке дня стоит вопрос ликвидации вампиров в этом районе, что может кардинально изменить политический и социальный ландшафт региона.

      

Комментарий Старейшины Даль

«Я давно предупреждала, что тайны Старого Варгра невозможно скрывать вечно. Наш род держит мир на грани баланса, и любые попытки воспрепятствовать возрождению рыцарей Сухи приведут к трагическим последствиям. То, что произошло в Сонгори, — это не жестокость, а необходимость. Кто не хочет принимать нашу правду — тот заплатит за свое упрямство. Настало время вернуть правду и порядок, даже если это потребует жертв».

             Газета выпала из рук с последним прочтенным словом. Ниже прилагалась фотография, на которой изображались останки дома Джеюна. Куски дерева, что раньше были домами; угольные тропы, раньше увитые дикими растениями; колодец вдалеке, от которого осталась только дыра. Трупы. Воздух застрял в глотке, не выдохнуть и не вдохнуть. Джеюн не нашел в себе силы заплакать.       Через три года Джеюн должен был вернуться домой. Он опоздал три года назад.       Джеюн почти не помнил тот день, когда Ынче вручила ему газету, но содержание ее хранил в памяти всю жизнь. Раньше ему было больно, потому что родители от него отказались. Теперь стало невыносимо, потому что их не стало; не стало и Волшебницы И-ен. Самоубийство. Бабушка выбрала расправиться с вечностью, чтобы уберечь внука от Старейшины Даль. Это ранило хуже всякой вербены или слишком яркого солнца. Джеюн не мог выйти из комнаты несколько недель.       Его захлестнула обида и на семью Пак. Внятный ответ о причине своего состояния Джеюн смог дать только спустя три дня после возвращения госпожи Пак из гастролей. До этого к нему стучался и Сонхун: после того, как они просидели за домашкой всю ночь, не один только Джеюн затаил надежду на их грядущую дружбу. Таковой не бывать. Джеюн был ранен. Джеюн был обозлен на мир за то, как сложилась его судьба.       Спустя четыре недели метания в четырех стенах Джеюн сбежал из дома. Мать и отец Сонхуна не могли отменить гастроли из-за состояния приемного сына, а Сонхун в тот вечер снова убежал к своему другу. Судя по разговорам, которые Джеюн слышал из своей комнаты, уходил к нему Сонхун достаточно часто.       Ночь встретила Джеюна холодом. Пришла зима. Снега на улицах Нового Варгра пока не водилось, но Джеюн этому был даже рад. Так он меньше вспоминал свой последний день дома. Старая рана открылась и особенно сильно болела, и теперь Джеюн уж точно не знал, что ему делать дальше. Он благополучно пропустил часть экзаменов, не сдал сотни домашних работ и наверняка был под угрозой вылета. Только сейчас он задумался над тем, как с таким положением дел справлялась его приемная семья; стало слегка стыдно, но чувство это притупилось вместе со всеми остальными. Джеюн не ощущал ничего, убегая вот так. Ему просто нужна была смена обстановки.       Он обошел несколько улиц, в итоге обнаружив себя перед домом Енджуна. Уголки губ его дрогнули, так и не сложившись в улыбку. В этом месте Джеюн задолжал извинения — прочитав тогда газету, он просто ушел, молча и не выказывая никаких эмоций. Вроде как, в спину ему что-то крикнули, но Джеюн и не слышал. Енджун должен был его ненавидеть. Пока Джеюн не был готов с этим разбираться.       Потому он шел дальше, и бродил по улицам города до глубокой ночи. Ночь никогда не была приговором для Нового Варгра: многие не ложились спать почти никогда. Городские вершины давили Джеюну на виски, стискивали их головной постоянной болью. Джеюна искала Старейшина Даль. Кто знает, где скрывалась она сейчас? Прикрывали ли его родители Сонхуна?       И стоило ему об этом подумать, как к ногам его упал вышеназванный приемный брат. Он вылетел из дверей дома, мимо которого шествовал Джеюн. Растерявшись, подросток уставился на дверь, желая высмотреть кого-то, кто так грубо вышвырнул гостя, но дверь к тому моменту хлопнула. Сонхун на земле сдавленно вздохнул, морщась от боли.       Внешних ран Джеюн не видел, но лицо гордого младшего выражало высшую степень недовольства, когда он присел и крепко зажмурил глаза, прижав руки к груди. Джеюн присел рядом на корточки и просто ждал. Беспокойство чуть разбудило в нем капли оставшихся эмоций, умирающих, но все еще существовавших.       Когда зрение Сонхуна смогло сфокусироваться на его «спасителе», — Джеюн обозвал себя так позже, вспоминая странную ситуацию, — он одернулся прочь, как от огня. Испуг-недовольство-немой вопрос. Вся палитра эмоций пробежала по лицу за долю мгновения. Они не видели друг друга около месяца, и, видимо, по этой причине Сонхун научился выражать эмоции так ярко, что даже не будь Джеюн Джеюном, смог бы понять чужую шокированность.       — Твой друг? — вместо объяснений спросил Джеюн. Голос его слегка хрипел — говорил он последний раз давно.       — Ага… — кивнул Сонхун. Он не прекращал исследовать лицо Джеюна своими пугающе-голубыми глазами, словно встретились они впервые. Джеюн помолчал и поднялся, протянув «брату» руку. То ли от удивления, то от отчаяния, но Сонхун уцепился за нее и встал следом.       Об голову разбились несколько капель дождя. Начало зимы, как обычно, радовать могло только слякотью.       — Пойдем, — предложил Джеюн спустя какое-то время.       — Я думал, у тебя депрессия, — признался Сонхун, поспешив за Джеюном. Не вооруженным глазом можно было разглядеть, как ему неловко. Удивительно только подумать: Сонхуну, и неловко!..       — Вижу, твои оценки в медицине стали выше. Поможешь с ней? — спросил Джеюн, выдавив улыбку. — И с математикой… с французским тоже придется. Я слишком много пропустил.       Сонхун кивнул, не спрашивая и не уточняя. Джеюн тоже ни о чем больше не интересовался, закрыв глаза на странную и полную подозрений их встречу. Так, они подружились за счет того, что избегали самых острых моментов жизней друг друга; Джеюн и предположить не мог, что первым, с кем он заговорит после столь тяжелого, невыносимого периода, будет ненавидящий его Пак Сонхун.       Что ж, от ненависти до любви братской расстояние столь же короткое, сколь и до любой другой любви. Вероятно, они оба просто выросли.