Поднося вино (将进酒)

В храме Покаяния Шэнь Цзечуань перенял от наставника Ци все знания, что тот накопил за долгую жизнь. Шесть лет назад, склонившись перед Ци Хуэйлянем, он уже знал, какому пути хочет следовать. Боль и тревоги закалили его тело и дух, поэтому он наивно думал, что сможет сбросить оковы благородных кланов, манипулируя сдержками и противовесами. Но он ошибался. Шэнь Цзечуань взглянул на реку, шумящую перед ним. Не такова ли его жизнь? Всегда стремиться вперед, сверкать, лишь потому что чужие звезды отражаются в твоем темном нутре. Он медленно раскрыл маленький бамбуковый веер, так же медленно закрыл. — Я сбежал из Цюйду, но не из своей клетки. Это наказание за безрассудство. Мне нужно как можно скорее найти новый путь, — я обещал наставнику пройти через все битвы ради него, и не могу нарушить слова. В прошлом мы медлили, потому что у Цюйду как-будто еще было будущее. Но теперь я понимаю, что закат начался давно. Он знал: Ци Хуэйлян перед смертью кричал в грозовое небо о падении империи, и все же вскинул руки, словно пытаясь удержать падающий дворец. Он выбрал совсем иной путь чем Хай Лянъи, и все же они несли один путеводный огонь. В последние мгновения жизни, отданной клану Ли, наставник окончательно отвернулся от наследного принца, которому служил и после его гибели. Он выбрал простолюдина Шэнь Цзечуаня. Оба его ученика отличались друг от друга как небо и земля. Наследный принц был прямым наследником клана Ли, рожденным для того, чтобы мудро править. Ци Хуэйлян думал, что вместе они создадут новый мир… но ошибся. Затем он выбрал поднять из грязи Шэнь Цзечуаня, сына танцовщицы и побеждённого воина. Шэнь Цзечуаня, который даже ничьим законым наследником не был. Взяв под крыло такого мальчишку он заявил Небу, что больше не смотрит не родство и наследие. Хочет, чтоб именно этот ученик разрушил прогнившую, погрязшую в грехах империю! — Я больше не могу молча терпеть, — Шэнь Цзечуань положил веер на колено и покосился на Сяо Чие. — Я буду сражаться иначе. Останусь здесь. Ты однажды сказал Таньтай Ху: «Наши семьи ещë не отмщены, наша родина не смыла позора», иты прав, Цеань. Где же избыть унижение Чжунбо, как не в самом Чжунбо? Однажды, когда я наберусь сил, мы свободно поскачем с тобой по степям под либэйским небом. Разве двух миллионов лян достаточно, чтоб посвататься к волчьему княжичу Либэя? Слишком мало за моего Сяо Цеаня. К тому же, если останусь в Чжунбо, то стану твоим нерушимым щитом. В полной тишине упал на землю мех с водой, забрызгав халат княжича. Сяо Чие схватил Шэнь Цзечуаня, за руку, крепко обнял и долго молчал. — Ты будешь прикрывать мою спину, я буду защищать тебя, — наконец хрипло прошептал он, щекоча ухо дыханием. — Друг без друга нам не прожить. Я выберу для тебя лучшего либэйского скакуна. На границе Чжунбо и Либэя построим дом, будем сходиться там каждый месяц, — поклянемся в этом! Ты прав, двух миллионов лянов серебра за мою руку мало, я хочу бесценную улыбку Ланьчжоу, которой не купишь и за золото! Шэнь Цзечуань обнял его, вдыхая любимый запах. Сяо Чие был ветром над цветущими степями, вздымающим волны на темной реке его сердца, несущим сладкий аромат любви. Дом потерян, наставник потерян, — так мало осталось драгоценного! Но чтобы стать крепостью, способной защитить свое сокровище, нужно пройти через тернии и бездны. *** Магистрат Цичжоу Чжоу Гуэй в последнее время был по горло занят служебными делами. Он слышал, что гвардейцы прошли Даньчэн и направляются к Цичжоу. Это обстоятельство не давало ему спать по ночам. Советника Чжоу Гуэя звали Кун Лин. Он происходил из Дэнчжоу в Чжунбо и когда-то учился вместе с Чжоу Гуэем. Когда у них выдалась свободная минута, он распорядился о вине и холодных закусках, чтоб перекусить и поболтать на веранде. Веранда выходила в сад, где цвели софоры, роняя белые лепестки и распространяя сладкий, свежий аромат. — В последнее время совершенно не могу спать, — сказал Чжоу Гуэй, задумчиво подняв чарку. Расслабленно откинувшись на подушке, Кун Лин выпил терпкого вина и закусил. — Еще бы! Бандиты в Дачжоу сколотили целую армию, с ними придется считаться. Солдат и лошадей у нас нет, так что мы не можем себе позволить их злить. Вот только урожай в этом году был большой, — бандитский вожак Лэй Чанмин об этом знает и зарится на наши амбары. — Какой урожай! Амбары пусты, все было отдано Либэю. Я написал магистрату Дуньчжоу, вот только он пляшет под дудку Лэй Чанмина и не осмелится с ним спорить ради нас. Приходится мне страдать молча! — Чжоу Гуэю не то что вино, — кусок в горло не шёл. — А тут ещё Второй княжич поднял восстание и бежал из столицы. Двадцать тысяч гвардейцев вот-вот постучатся в ворота! Что делать, Чэнфэн? Ведь я и пропустить их не могу и прогнать не могу! Кун Лин отложил палочки. — Если Либэй решит поднять восстание, Цичжоу окажется между молотом и наковальней. Что-то придётся решать, и быстро. — Да разве же решать мне! — горько воскликнул Чжоу Гуэй. — Сзади тигры, спереди волки… Либэй нельзя обижать, столицу тоже, а тут ещё и Лэй Чанмин смотрит на нас как на добычу. Кун Лин перехватил падающий цветок софоры и бросил в вино. — Положим, Лэй Чанмин простой бандит, рано или поздно его загонят как зверя и убьют. Но кто это сделает? Когда? В Чжунбо шесть префектур, но у каждой свои заботы, и объединиться не выйдет. Когда двор пошлет людей неизвестно. А Лэй Чанмин тем временем всё наглеет, всё тиранит Чжунбо. Против него и трепыхаться бесполезно. — Конечно бесполезно: уже шесть лет тысячи ли плодородной земли стоят заросшие, никому не нужные, потому что бяньша Дуаньчжоу и Дуньчжоу превратили в пепелище: «и все поля усеяны костьми, на сотни ли не слышно петухов». Кто пойдет служить в наш гарнизон, зная, что солдат нам нечем кормить? — Чжоу Гуэй обвел двор ширкоим жестом. — Цичжоу удалось уцелеть только потому что Либэйская тяжелая конница молниеносно пришла на помощь. Я это всегда помнил и никогда не жаловался, когда с нас собирали для них зерно, так? Но разве я могу закрыть глаза на убийство императора?! Это ведь ужасное злодеяние! Меньше чем через месяц Лэй Чанмин придет за зерном, а Сяо Чие еще быстрее нагрянет. И что нам делать, когда два эти злодея сойдутся?! Вот уж правду говорят: беда не приходит одна! Кун Лин отпил еще вина, и вдруг лицо его озарилось. — Сяо Чие ведет в Цичжоу двадцать тысяч тренированных гвардейцев. Что если это и будет наш гарнизон? Если он встанет на нашу защиту, даже Лэй Чанмин дважды подумает нападать! — Императорская гвардия круглый год в Цюйду, они настоящего поля боя в глаза не видели. Лэй Чанмин легко разгромил два гарнизона в Дуаньчжоу и Дуньчжоу, ему даже бяньша нипочем. Он командует сплоченным войском, да к тому же знает Чжунбо как свои пять пальцев, если дойдет до реального боя, Сяо Чие может и не победить. — Чжоу Гуэй всплеснул руками. — К тому же, Второй княжич Сяо совсем молод, боевого опыта ему не достает, всегда сражался только под присмотром отца и старшего брата. Если с ним что-то случится в Цичжоу, как будем оправдываться перед Либэем? Кун Лин огладил острую бородку. — Сяо Чие совершил подвиг, помог императору Тяньчэню взойти на трон. Раз гвардейцы последовали за ним даже после того как он взбунтовался, значит признают его способным командиром. Ради никчемного человека кто стал бы рисковать головой? Впрочем, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Когда он придет, тогда и оценим его. — Я слышал, с ним нелегко поладить, — обеспокоенно сказал Чжоу Гуэй. — К тому же, он долго прожил в столице. Если будет вести себя как избалованный наследничек, придется выдумывать, как бы побыстрее от него избавиться. Нельзя позволить, чтобы он и тут мутил воду! *** Через несколько дней гвардейцы, как и ожидалось, прибыли к стенам Цичжоу. Чжоу Гуэй не осмелился их встречать «на пороге», и просто велел открыть ворота. Для гостей был приготовлен пир, но Сяо Чие отказался участвовать, сказав, что они устали с дороги и лучше поужинают с дорогими хозяевами простой домашней едой, вместе предаваясь воспоминаниям. Чжоу Гуэй до этого в глаза не видал Второго княжича, между ними была лишь деловая переписка, каким еще воспоминаниям Сяо Чие собрался с ним предаваться? Ясно было, что это намек на серьезные переговоры за закрытыми дверями. Шэнь Цзечуань переоделся и подошел к окну в отведенных им покоях. Окно выходило во дворик с аккуратными клумбами и подстриженными деревьями, как полагается в гостевой резиденции. В воздухе царил аромат цветущей софоры, возбуждающий чувства. Сяо Чие пришел позже и как раз переодевался. Наполовину раздевшись, он облокотился сверху на ширму. — Видно тебе что-нибудь через шелк? «Какой же он высокий», — подумал Шэнь Цзечуань, глядя, как гнется рама несчастной ширмы. — Волнует сердце лишь то, что видишь смутно, будто во сне. В том, что видишь ясно, нет того же очарования, — сказал он вслух. Халат Сяо Чие, лишившись пояса, распахнулся на груди, через шёлк ширмы смутно виднелись очертания его твердых мышц. Покинув столицу, он перестал носить гуань, но был красив даже с взъерошенными волосами. Чем ближе он подъезжал к Либэю, тем ярче проявлялась его непокорная, беззаботная натура. — Что за легкомысленный юнец… — Шэнь Цзечуань положил руку ему на затылок и потянулся поцеловать. Воспользовавшись тем, что он меньше ростом, Сяо Чие подхватил его. — Взгляни как следует, — прошептал он, глядя на влажные губы Шэнь Цзечуаня. — Скажешь, нет очарования? Шэнь Цзечуань облизнулся, и губы его заалели еще ярче. — Чего-то не хватает. Сяо Чие прильнул к его уху. — Пятьсот лянов за ночь. Господин останется доволен, обещаю. — Боюсь, моё нежное тело не выдержит, — Шэнь Цзечуань чуть отодвинулся, но его пальцы с нажимом скользнули по тонкому, полупрозрачному шелку ширмы. — Ты себя недооцениваешь, — глаза Сяо Чие опасно блеснули, — Ланьчжоу. Шэнь Цзечуань убрал руку и отстранился. — Кто это стоял рядом с Чжоу Гуэем, когда он нас встречал? — Не знаю, никогда его не видел, — Сяо Чие снова принялся переодеваться. — Наверное какой-то советник. Спросим за ужином. — Чжоу Гуэй не вышел нас встречать, значит не уверен в том, что делает, у него рыльце в пушку. — Шэнь Цзечуань проследил взглядом за тем, как Сяо Чие выходит из-за ширмы и отвернулся к окну. — Когда будем сегодня это обсуждать, не нужно… Сяо Чие вдруг подхватил его за талию, развернул к себе, и страстно поцеловал, вжав в стену. Шэнь Цзечуань только и мог что обнять его: от поцелуя голова пошла кругом, дыхание сбилось. — Не нужно над ними издеваться, — серьезно сказал Сяо Чие, оторвавшись от него. — Я знаю. Всё сделаю как жена укажет. Шэнь Цзечуань не смог ответить, — не успел отдышаться. Сяо Чие поправил ему ворот, отвел прядь черных волос и ущипнул правую мочку. — Хочу поскорее снова повесить сюда сережку, и имя своё на ней выгравировать: «Сяо Цеань».