Поднося вино (将进酒)

Вэй Хуайгу поместили под стражу, ждать суда. Кроме него стражники взяли и Ян Чэна, чиновника из ямыня Цзюэси. Впервые такое крупное дело произошло в годы правления Тяньчэнь, и за его ходом наблюдали все гражданские и военные чины. Шэнь Цзечуань даром времени не терял: выяснил, допросив Ян Чэна, что Вэй Хуайгу, оказывается, перепродавал армейское зерно начиная с четвертого года Сяньдэ. Пользуясь положением начальника министерства податей он выкупал у Ян Чэна провиант каждый раз, когда тому выпадало следить за отправкой груза. Получив зерно, он продавал его подороже Си Хунсюаню, и тот вез добычу по морю в Чжунбо и Сюхай, делая огромные деньги. А налоговое бремя все так же падало на простых крестьян. — Раз вы так давно этим занимаетесь, почему именно сейчас почувствовали укол совести и донесли на Вэй Хуайгу через посыльного? — спросил Шэнь Цзечуань, просматривая подписанное признание. Ян Чэн, сидевший в императорской темнице уже несколько дней, склонил голову. — В этот раз было иначе. Обычное зерно заменили плесневелым! А ведь Либэю пришлось воевать. Солдаты на границе могли отравиться и погибнуть. Я побоялся, что с наследным княжичем Либэя случится несчастье. — Побоялся? А откуда тебе было знать, что оно случится, а? — спросил Сяо Чие, до этого молча сидевший в тенях. Ян Чэн нервно потер предплечья. Губы его побледнели. — Ниоткуда! Просто страх меня обуял. Может я и жаден до денег, но смерти никому не желаю. — Не страшитесь, — мягко сказал Шэнь Цзечуань, бросив взгляд на Сяо Чие. — Пусть вы в императорской темнице, но за этим делом его величество наблюдает лично. Если вам есть, что сказать, говорите. Ян Чэн сглотнул. Методы допроса у этих двоих явно разнились, а он уже устал всю ночь отвечать следователям. — Я не знал… — пробормотал он. — Я не знал… — О чем именно вы не знали? — ласково спросил Шэнь Цзечуань. — Не знал, что с наследным княжичем вправду что-то случится… — Ян Чэн всхлипнул. — Не знал… Беспокоился, что Либэйская тяжелая конница потерпит поражение из-за этого, и бяньша снова прорвутся… Сяо Чие слегка наклонился вперед, словно таящийся в тенях хищник, готовый кинуться. — Так ты знал, что подмена зерна может стоить Либэю победы, — ледяным тоном сказал он. — И все равно отдал приказ грузить подводы. Заслуживаешь смерти. Ян Чэн в ужасе замер под взглядом Сяо Чие. — Ваше сиятельство… — забормотал он, всхлипывая. — Я виноват… Я… я заслуживаю… заслуживаю смерти… — Что вы, никто вас не казнит, — ласково отозвался Шэнь Цзечуань. Его прекрасное, нефритово-белое лицо и выразительные глаза с приподнятыми уголками так и лучились сочувствием. — В этом деле за все в ответе Вэй Хуайгу. Он использовал свое положение чтобы на вас надавить, как же вы могли отказать вышестоящему? Я понимаю, как вам было тяжело, и его сиятельство понимает. Ян Чэн, вы заступили на службу в годы Юнъи, верно? Половину жизни прослужили в Цзюэси, добились поста заместителя уполномоченного. Цензоры о вас отзываются как о человеке способном и добросовестном. Поскольку Цзян Циншаня переводят в Чжунбо, пост провинциального уполномоченного освободился. Разумеется, приняв во внимание ваш возраст и выслугу лет, министерство чинов порекомендовало бы вас. Прекрасное будущее вас ожидало, а вы все перечеркнули ради презренной наживы. Разве оно того стоило? Съежившийся Ян Чэн снова всхлипнул. — Я слышал, вы выросли в Баймачжоу, — так же сочувственно продолжил Шэнь Цзечуань. — Семья была бедная, отца вы потеряли, когда вам было шесть, и матушка растила вас одна. Тяжело работала всю жизнь, но смогла послать вас с братьями в школу. Так ждала дня, когда вы, наконец, возвыситесь и заработаете собственную усадьбу… но вы совершили чудовищную ошибку. До конца жизни вашей матушке оставаться в одиночестве и забвении, терпя унижения, выслушивая проклятия из-за того, что натворил ее сын. Как вы могли поступить с ней столь бессердечно? Ян Чэн не выдержал и разрыдался. Он был ученым, с детства в него вбивали понятие о справедливости, честности, вежливости и чести. К тому же, он всегда нежно заботился о матери, следя, чтоб она ни в чем не нуждалась. — Что же я наделал! — воскликнул он, закрыв лицо руками. — Что же я за человек такой! Как теперь смотреть в глаза матери?! — Дело еще не закрыто. Будешь жить или умрешь, зависит от тебя. — Сяо Чие отбросил письменное признание. — Раз тебе стыдно, значит совесть еще есть так что все, что ты скажешь дальше, впишем в эту бумажку. Скажешь правду, и я не только тебе жизнь сохраню, но и твою мать устрою так, чтоб она до самой смерти прожила в мире и достатке. А попытаешься меня в дураках оставить, казнят тебя у Дуаньчэнских ворот, чтоб остальным неповадно было. Одним письмом ты сдал Вэй Хуайгу и прирезал курицу, многим людям несшую золотые яйца. Ты же человек торговый, понимаешь, что их жены и дети по миру пойдут. И твоей семье без моей милости деваться некуда. Ян Чэн долго не мог ответить, — так душили его рыдания. Когда слезы иссякли, Шэнь Цзечуань придвинул ему чашку горячего чаю, и заместитель, утерев лицо, спешно принялся благодарить. — Ваше сиятельство в своей великой доброте готовы мою никчемную жизнь спасти… — пробормотал он, отдышавшись и стиснув ладонями чашку. — Не смею просить о возвращении на службу, молю лишь о ссылке! Дело это касается стольких людей и событий, что о нем не расскажешь в двух словах, но, с вашего позволения, я начну. С самого первого года правления Сяньдэ, деньги из казны утекали как песок сквозь пальцы. Министерство податей не могло предоставить связных отчетов, а верховный секретарь Хуа Сициань, сговорившись с Пань Жугуем, вовсю наживался на задуманных двором больших стройках. Вот как сад Линьлан в Циньчжоу, например. Многие проекты так никогда и не были построены, — просто служили предлогом хапать из казны и распиливать серебро между собой. Все знали, что торговцы и чиновники в этом заодно! В четвертом году Сяньдэ Вэй Хуайгу и меня затащил в этот омут. Буду с вами честен, ваше сиятельство, я знал, что эти деньги трогать нельзя, но выбора не было! Когда провинциальные чиновники вроде нас входили в столицу, Пань и Хуа с нас требовали «налог на ледок». Вы ведь наверняка слышали о том, что не подмажешь кого надо, — повышения не получишь. Нельзя ведь благородным кланам уступать позиции! Так и выходило, что нам, мелким чинам не то что о повышении не помыслить было, — мы, считайте, доплачивали за то чтоб служить!       В тот год на Цзюэси напала саранча, ни зернышка не осталось во всех тринадцати городах. Цзян Циньшан тогда все сделал чтоб спасти нас от голодной смерти, даже заставил торговцев открыть амбары и раздать запасы! Из-за этого они его невзлюбили.       В столице обо всем знали, но ростовщики Цзян Циньшаня все равно преследовали, его престарелой матери даже вновь пришлось ткать, чтоб выплатить долги сына. Но чьи долги они выплачивали на самом деле? Известно, чьи! Императорского двора! К тому же, было еще обстоятельство, которое лишь мы, чиновники из Цзюэси, знали, — поражение войск Чжунбо подозрительно вовремя случилось.       Вы спросите, почему мы так считали? Вот, извольте: казна опустела, Цзюэси пострадал от саранчи. Либэй и Приграничье вовсю сдерживали бяньша. В Хэчжоу тоже случился неурожай: год не успел начаться, а в нескольких префектурах люди уже погибали от голода. Министерство податей загнали в угол: в казне не оказалось денег, нечего выделить в помощь! Хуа Сициань вертелся как уж на сковородке, объясняясь перед провинциальными уполномоченными, Хай Лянъи и сектерариат спешно изыскивали средства. И вот, Хуа Сицианя окончательно приперли к стенке! Клану Хуа пришлось даже продать дичэнское поместье возвысившемуся клану Си, чтобы хоть как-то покрыть недостачу в казне. Но против того, что они наворовали, это была капля в море! Поэтому Хуа Сициань принялся взыскивать долги.       Не знаю, смог ли он вернуть деньги, но вдруг откуда ни возьмись появились бяньша и прорвали оборону у реки Чаши, смели гарнизон Дуаньчжоу, а Шэнь Вэя обратили в бегство. Либэй и Цидун остановили их едва ли не у самых ворот столицы. Но хоть кочевников оттеснили назад в пустоши, шесть префектур Чжунбо опустели, и все выделенное им зерно пошло голодающим других провинций, и Цзюэси тоже. Шэнь Цзечуань резко встал, не сказав ни слова. Сяо Чие понимал, что он чувствует: у самого все похолодело внутри. Сколько ни обсуждали они причины падения Чжунбо, никогда им не приходило в голову, что все дело жадности Хуа Сицианя и чиновников, пытавшихся покрыть недостачу в казне и заполнить пустые амбары. — Сто тысяч человек… — прохрипел Шэнь Цзечуань, тяжело опершись на стол. — Сорок тысяч солдат… Что вы такое говорите… Слова Ян Чэна застали его врасплох. Шесть лет он убеждал себя, что все эти люди, молодые, веселые, жившие и любившие, люди вроде Цзи Му, пали жертвами в борьбе за власть. Их тоскливое пение, тянувшееся над провалом Чаши, до сих пор преследовало его во снах. Бесчисленные жертвы, трупы солдат и горожан, которые никто не пришел хоронить. Кровь, навсегда окрасившая сны выживших… Ян Чэн, придавленный тяжестью своего признания, обхватил голову руками. — В этот раз, связавшись с проклятым зерном, я не на шутку испугался! У Чжунбо был шанс на спасение, но Либэй может рассчитывать лишь на подкрепление с перевала Лося. Если бяньша прорвут либэйскую оборону, я стану предателем, проклятым в веках! Понимаете? В тот раз бяньша появились не просто так! Ханьше наверняка повернули войска на юг, потому что получили весть! Намек его был понятен: нападение ханьше на Сяо Цзимина в этот раз тоже не было совпадением. Кто-то в Цюйду, Чжунбо, Либэе, а может даже в Цидуне передавал сведения Двенадцати племенам бяньша, вскармливал их как цепных шакалов. Чтобы сожрали все, на что укажут, и замели следы хозяев. — Не знаю, способен ли сейчас кто-то в столице провернуть подобное! — испуганно продолжил Ян Чэн. — Но в этот раз было похоже… Однако, в этот раз казна полна и секретариат пристально следит за отчетами министерства податей… Кто бы осмелился на предательство мне неведомо, поэтому не посмею поручиться, что все это не совпадение… Мою переписку кто-то читает, поэтому я мог послать письмо лишь через почтовую станцию на северо-восточной железной дороге! Шэнь Цзечуань вдруг схватил Ян Чэна за ворот и дернул вверх. — Если вы хотели заявить на Вэй Хуайгу, почему тогда адресовали письмо министерству податей?! Неужто не знали, что оно немедленно окажется в руках министра? Ян Чэн выронил чашку, брызнули, звеня, осколки. — Нет! Нет! — воскликнул он дрожащим голосом. — На бирке было написано «судебное министерство»! Шэнь Цзечуань замер. — Попади это письмо в руки Вэй Хуайгу, он уничтожил бы меня! — продолжил перепуганный Ян Чэн. — Я знаю, что судебный министр Кун Цю храбрый человек из семьи простолюдинов, он не стал бы выгораживать Вэй Хуайгу. Поэтому я три раза перепроверил адресата! Клянусь! — Нас поимели, — Сяо Чие схватился за плечо Шэнь Цзечуаня. Взгляд его оледенел. — Вэй Хуайгу не тот, кого мы ищем. Получив письмо, он понял, что оно уже вскрыто и прочитано. Это был знак, — «бери вину на себя»!