Поднося вино (将进酒)

Си Хунсюань говорил с такой уверенностью, что Шэнь Цзечуань даже покосился на него заинтересованно. Вот только углубляться в тему «Второй юный господин» не захотел и перевёл разговор:  — У вас пока нет достойного прибежища, Ланьчжоу, присматривать за Ци Хуэйлянем вам не с руки. Может, пусть побудет пока со мной? — Зачем вам дома безумный старик? — спокойно спросил Шэнь Цзечуань. — Это тем более неудобно.  — Думается мне, лучше его просто прикончить, — Си Хунсюань рубанул ладонью воздух. — Не касались бы вы этих старых интриг. Меньше знаешь, крепче спишь… или вам не хочется с ним расставаться? — Конечно мне не хочется! — отрезал Шэнь Цзечуань. — Он был важным чиновником в годы Юнъи, хорошо знал Шэнь Вэя. Такой человек полезен живым.  Шэнь Цзечуань знал, что нельзя охотно соглашаться на это предложение, иначе Си Хунсюань заподозрит неладное. Поэтому он выбрал смешать правду и ложь, чтоб сбить противника со следа.  Как он и ожидал, Си Хунсюань перестал настаивать на убийстве. Его внимание привлекло другое: — Вы что же, решили расследовать дело Шэнь Вэя? Так бы сразу и сказали! Что же вы от меня такие вещи скрываете?  — Разве я скрывал? — Шэнь Цзечуань с улыбкой подлил ему чаю. — Пока с Шэнь Вэя не сняты обвинения, я не смогу жить как честный человек. — Но ведь доказательства против него неоспоримые, да и позор его накрепко засел в людских умах. Даже если снять с него все обвинения, народ не переубедишь, — заметил Си Хунсюань. — Измена родине ради личной выгоды… от такого пятна и через сотни лет не отмыться! Шэнь Вэй осуждён государством и подданными, мертв и опозорен. Мне вас ужасно жаль, но могу посоветовать лишь забыть об этом деле. Обелить отца у вас никак не выйдет!  Шэнь Цзечуань аккуратно поставил чайник на место. Чувствуя, что атмосфера накаляется, Си Хунсюань поспешно продолжил:  — Вы теперь стражник пятого ранга, а всё беспокоитесь что люди скажут? Оставьте! Лучше смотрите в будущее: вы хорошо поработали, значит вас снова ждёт повышение!   — Ничего ещё не решено, — возразил Шэнь Цзечуань. — К тому же, я едва занял пост южного судьи, так быстро взлетать к солнцу просто-напросто опасно.  — И вправду, нам с вами нужно теперь действовать осторожнее, раз жизни наши поставлены на кон! — Си Хунсюань поёрзал, ещё плотнее закутываясь в меха. — Если не найдём нашего противника, так и будем сидеть как подсадные утки. В этот раз досталось мне, а в следующий может и вас задеть, так что вы поберегитесь. Что ж, Ланьчжоу, долго мне тут оставаться не следует, вы уж навестите меня через пару деньков.  С этими словами он тяжело поднялся и вышел, окинул взглядом дворик.  — Жилище вы выбрали неплохое, но если возникнет нужда в деньгах, только скажите. И… не принимайте близко к сердцу возникшее недоразумение, очень вас прошу.   На этом они обменялись улыбками и душевно помирились, словно всё произошедшее было не больше чем мимолётной дружеской размолвкой.  Цяо Тянья проводил Си Хунсюаня, а вернувшись, застал хозяина во дворе. Тот стоял спиной к воротам, и, чуть склонив голову, тщательно вытирал руки голубым платком. В лучах закатного солнца его алая униформа казалась кроваво-красной, над воротом белела, тончайшим фарфором шея. На длинных, изящных пальцах не было ни пятнышка, а он всё тёр и тёр их, яростно, словно в кровь стереть пытался.  — Он убрался? — спросил Шэнь Цзечуань, обернувшись.  — Я лично проследил, чтоб он сел в экипаж, — Цяо Тянья не подошёл, только поднял раздавленный сухой лист, всматриваясь в него как в улику. — Он нанял настоящих мастеров из цзянху, вот только драки не было. Значит учитель Цзи Ган их заметил, а верховный наставник не стал сопротивляться.  — Чтобы оставаться неузнанным учитель даже лицо своё сжёг. Конечно ему хватило мудрости не вступать в бой, — Шэнь Цзечуань аккуратно сложил платок. — Нельзя надолго оставлять наставника в руках Си Хунсюаня. Нужно придумать способ его выручить.  Цяо Тянья смял лист, стараясь слишком сильно не хрустеть, чтоб не отвлекать господина от раздумий, но Шэнь Цзечуань вдруг резко обернулся в сторону заката, и открыто, не щурясь, взглянул на величественные крыши дворца. — Право рождения… — пробормотал он. — Скажи, кто там обитает?  Цяо Тянья проследил за его взглядом.   — Клан Ли.  — Нет, — с улыбкой ответил Шэнь Цзечуань, но глаза его смотрели холодно. — Олень. Переиначивая пословицу: если Дачжоу потеряет оленя, герои со всего света ринутся его ловить. Сегодня во дворце клан Ли, а завтра, престол может занять кто угодно, даже человек с улицы. Кто сядет на драконий трон, тот и станет законным правителем. Цяо Тянья всегда гордился своим бунтарством, но даже он не ожидал от Шэнь Цзечуаня такой наглости, и отступил на пару шагов, словно его молотом ударили. — Да вы прямо мятежник! Что, выходит, законы и устои для вас пустой звук?  — Сколько же в мире благородных людей, прямодушных и преданных! — Шэнь Цзечуань спрятал платок в рукав. — Лу Пинъянь, к примеру, прозываемый свирепым волком и могучим тигром Приграничья! Он всё своё состояние истратил, защищая Бяньцзюнь. Хоть он и носит титул бо, на столе у его семьи только батат да маринованные овощи. Когда начинаются боевые действия, денег на оборону Лу Гуанбаю, его сыну, разумеется, не хватает. А с Восемью великими кланами младший Лу не дружит, и,  несмотря на все его подвиги, никто не спешит жаловать ему благородного титула. Вот и скажи мне, окупается ли благородство и верность трону? — Тут ведь дело не в выгоде, а в чести и совести. Честные и прямодушные министры отказываются от эгоистичных желаний, служат государству душой и телом. К примеру, на перевале Сотянь вся семья Фэн Ишэна погибла геройской смертью, — вот это настоящее благородство. Услышав это, успокоившийся было Шэнь Цзечуань вновь разразился безумным хохотом. — Ох, Цяо Тянья, ну какой же из тебя бунтарь! Ты у меня самый что ни на есть благородный муж, прямо по Конфуцию, узник морали. Это тебе бы ревностно служить при дворе. — Что вы, господин… Последние лучи солнца умерли, тьма опустилась на столицу. Сухие, скрюченные ветви груши потянули к лицу Шэнь Цзечуань длинные тени. — Этому миру не обойтись без предателей и бунтовщиков. Я не верю в то, что судьба наша предрешена Небом. И любого, кто приставит клинок к моей шее, заставлю горько об этом пожалеть, хоть Си Хунсюаня хоть Ли Цзяньхэна. Право рождения! Что за глупость? Меч одинаково разит и законных детей и незаконных.  Луна зашла за облако, тьма накрыла двор чёрным, холодным крылом, где-то раздался скорбный вороний крик.  — Я не стремлюсь быть ни благородным мужем ни хорошим человеком, Цяо Тянья. Раз мне выпал жребий мстителя, значит единственный мой закон: око за око и зуб за зуб. За добро я плачу добром, на зло отвечаю злом. Сегодняшняя выходка Си Хунсюаня будет стоить ему жизни.  Порыв ледяного ветра разметал облака, и сорвал с мёртвой груши последний лист.  *** Цензорат просто-таки завалил двор гневными требованиями и петициями. Досталось и Си Хунсюаню и Пань Сянцзе и Вэй Хуайсину, — прошлись даже по Хай Лянъи. Обвинителем выступал Цэнь Юй, и, собравшись в тронном зале, все участники процесса принялись с жаром нападать друг на друга.  Ли Цзяньхэн, недавно пришедший в себя, практически не высказывался, наблюдая за этой грызнёй с трона. Хай Лянъи, болевший ещё до эпидемии, выглядел теперь совсем измождённым, и, когда министерство работ и министерство податей зашли в своих обвинениях на второй круг, не выдержал и надсадно закашлялся.  — Старший секретарь, только не вставайте! — тут же потребовал Ли Цзяньхэн. — Если хотите что-нибудь сказать, говорите сидя.  Хай Лянъи благодарно поклонился и прикрыл рот платком. Дождавшись, пока кашель поутихнет, он сказал:  — Вчера верховный секретариат представил вашему величеству список возможных наказаний и поощрений. Если что-то в нём покажется вашему величеству неприемлемым, только скажите, и мы постараемся это исправить. Ли Цзяньхэн выглядел рассеянным, и секретарь Хай ожидал, что он как обычно начнёт мямлить и запинаться, но император сказал вдруг:  — Да, мы вчера ознакомились с документом. И хотим некоторые непонятные места обсудить со старшим секретарём. Не ожидавшие такого чиновники на мгновение умолкли.  Ли Цзяньхэн меж тем развернул список.  — Гвардейцы славно потрудились, прочищая сточные канавы, однако, Сяо Чие уже генерал-губернатор второго ранга. Пожаловать ему золото и нефрит? Это слишком мелко.  — Гвардии пожаловано расширение тренировочного лагеря за горой Фэн, деньги выделит министерство податей, и, осмелюсь заметить, это будет самая крупная статья расходов в году. Сей скромный слуга полагает, что подобная награда более чем достаточна, — возразил Хай Лянъи. — Но кроме расчистки, Сяо Чие занимался также и карантином и покупкой лекарств и их распределением. Да к тому же со всем этим справился успешно.  Хай Лянъи задумался.  — Вы бесспорно правы, нельзя умалять заслуг генерал-губернатора. Однако, гвардия своими силами не справилась бы, и если слишком уж их возвысить…  — Мы жалуем ему титул, — Ли Цзяньхэн свернул документ. — Он второй законный сын князя Либэя. Сражайся он на поле боя, уже давно заработал бы благородное звание.  Хай Лянъи сразу не нашелся, что ответить, а Ли Цзяньхэн продолжал:  — Лёжа на одре болезни, мы долго размышляли об этом, и решили пожаловать Сяо Чие титул хоу Динду, — «Радетель о столице». Что вы об этом думаете, старший секретарь?    — Прошу, не делайте этого, ваше величество. Титулы даются лишь за военные подвиги, и, хоть Сяо Чие в этот раз вправду отличился, возвести его в достоинство хоу никак нельзя. Клан Лу из Цидуна славится своей удалью на поле боя, но лишь генерал Лу Пинъянь удостоился титула бо. Второй княжич Сяо же не защищал наших границ, не изгонял наших врагов. Боюсь, если вы вдруг сделаете его хоу, люди этого не поймут. — Он храбро защищал нас на Осенней охоте, рискуя жизнью, и в этот раз не менее храбро бросился спасать людей. К счастью, эпидемия не распространилась, но разве остановка её не уберегла мир и спокойствие Цюйду? Разве это не подвиг? А Лу Пинъянь, между прочим, неоднократно распоряжался войсками самовольно. Высокого титула ему не дали, потому что провинности его уравнивают заслуги! — Глаза Ли Цзяньхэна покраснели, дыхание сбилось, в голосе зазвучали слёзы. — А наша жизнь по-вашему что, ничего не стоит? Мы даруем титул достойному, желая почтить его! Просто титул! Ни увеличивать императорское войско ни жаловать особые права мы не собираемся! Разве же это неприемлемо? Вэй Хуайгу, собиравшийся осудить Сяо Чие за то что тот распоряжался лекарствами без высочайшего поведения, понял, куда ветер дует, и немедленно переобулся: — Требования вашего величества вполне приемлемы. Решительность и бесстрашие Сяо Чие должны быть вознаграждены. Однако, в словах старшего секретаря есть зерно истины. Почему бы не пожаловать княжичу Сяо сперва титул бо?   — Нет, — отрезал Хай Лянъи. — Это неразумно. Ваше величество, если вы пожалуете Сяо Чие титул, это будет удар для старого генерала Лу. Согласно правилам, титулы не даются тем, кто не проявил себя на поле боя. — Тогда давайте Лу Пинъяня сделаем хоу, а титул бо передадим Сяо Чие, — предложил Ли Цзяньхэн. — Такая перестановка вас устроит?  Поняв, что для императора жалование титула всё равно что детские игры, Хай Лянъи закашлялся ещё сильнее. Пользуясь этим, в разговор спешно влез Пань Сянцзе. — Сей скромный подданный полагает, что это прекрасное решение. Первый титул, пожалованный вашим величеством в первый год правления! Особая честь! Старший секретарь Хай, иной раз можно ведь и отступить от правил. Почему бы не сделать исключение для того, кто вправду совершил  столько благих поступков? Видя, что благородные кланы единодушно решили поддержать императора, Кун Цю бросился на колени.  — Этот недостойный полагает, что старший секретарь прав, ваше величество. Лу Пинъянь столько лет верой и правдой защищал Бяньцзюнь! Ему непременно нужно пожаловать титул, но такая поспешность… — Поспешность? Мы сидим, обсуждаем тут с вами этот вопрос, интересуемся вашим мнением, а вы нам выговариваете за спешку?! — Ли Цзяньхэн вскочил, взмахнув рукавами, и ткнул пальцем в Кун Цю. — Я смотрю, вы во всём соглашаетесь со старшим секретарём Хаем! Может, вы его считаете правителем, а не меня?!  Присутствующие немедленно попадали на колени, кланяясь в пол.  — Смилуйтесь, ваше величество! — хором грянули они!  — Этот недостойный всецело предан и подчиняется лишь вашему величеству, — ответил Кун Цю. — Однако, правителю не пристало нарушать законы и правила!  — А я всё равно пожалую ему титул! — со слезами в голосе воскликнул Ли Цзяньхэн. — Только Цеань каждый раз выручает меня из ужасных неприятностей! Но когда я пытаюсь его за это почтить, вы смеете мне перечить! Раз за старшим секретарём тут последнее слово, то может он и на трон мой сядет?!  Слова эти ударили Хай Лянъи в самое сердце. Колени его задрожали, жесточайший приступ кашля согнул несчастного пополам. За все годы при дворе старший секретарь не устраивал ни пиров ни тайных встреч, усердно трудился, чтоб ему не пришлось зависеть от какого-нибудь клана или клики, заботливо наставлял его величество, оберегая от предательства и наветов. И вот, его, верноподданного, ближайшего советника, назвали тираном! Узурпатором!  Увидев, что кашель совсем согнул Хай Лянъи пополам, Ли Цзяньхэн не осмелился больше скандалить и велел присутствующим помочь старшему секретарю, но напоследок всё же заявил, что титул свой Сяо Чие получит.  И вправду, через несколько дней дворец издали императорский указ, всколыхнувший всех.  Лу Гуанбая с отцом указ застал в Бяньцзюне. Узнав, что Лу Пинъяню пожаловано звание хоу, они оторопели, не зная, что думать, и молча приняли свиток.  Поколение за поколением воины клана Лу ложились в желтый песок приграничья. Лу Пинъяня не зря величали волком и тигром — слава о его боевых подвигах гремела наравне со славой Сяо Фансюя и Ци Шиюя. И вот, постаревший, израненный и больной, он получил наконец достойную награду. Но что послужило причиной? Лишь желание императора наградить молодого Сяо.  В резиденцию Сяо указ доставил старый знакомый Фумань. Сяо Чие ещё спал, но, узнав о приходе евнуха, быстро оделся и вышел навстречу. Фумань, сияя, зачитал указ, и протянул Второму княжичу свиток, но тот не взял.   — Я этого не приму! — заявил он, побледнев как полотно.  Спроси его кто-нибудь, он полностью  согласился бы с Хай Лянъи. Пусть спасение императора на охоте было поступком благородным, и во время наводнения он поработал на славу, Сяо Чие понимал, что это ни в какое сравнение не идёт с победами на поле боя, выстраданными, заработанными потом и кровью. К тому же, Лу Пинъянь был названным братом его отца, а теперь, выходит, по старому генералу потоптались, унизили его, чтобы номинально дать мальчишке власть над приграничными гарнизонами. И как теперь смотреть в глаза людям? А что подумает клан Лу? Смогут ли Сяо и Лу сохранить прежнюю дружбу?  «Радетель о столице»! Этому Ли Цзяньхэну болезнь что, все мозги высушила?! Решил окончательно похоронить его в Цюйду?! Сяо Чие не выспался, и от того гнев вскипел в нём ещё сильнее. Лишь резко одёрнув  криво надетый впопыхах чиновничий халат, он успокоился достаточно, чтоб членораздельно излагать свои мысли. — Скажите его величеству, — дрожащим от ярости голосом продолжил он, — что Сяо Цеань полагает себя недостойным высочайшей похвалы, и не посмеет принять от императора столь милостиво пожалованный титул!