Поднося вино (将进酒)

Ворота дворца закрылись: запрещено было входить и выходить. Хай Лянъи и других важных министров вдовствующая императрица велела разместить в покоях чиновников секретариата. Столицу охватила тревога. В императорскую опочивальню теперь имели доступ лишь евнухи и служанки, отобранные лично вдовствующей императрицей. Выходя из опочивальни, они должны были мыться и менять одежду, покидать же императорские покои им было запрещено. Впрочем, Му Жу редко прибегала к их помощи, — она ухаживала за мужем, и даже сама пробовала лекарства прежде чем напоить его. Спала и ела он у его постели. Лекари императорской медицинской академии, тем временем, вовсю добывали ингредиенты для лекарственных отваров, ведь напоить нужно было не только тех, кто уже заразился, но и всех жителей затопленных низин. Занималось раздачей вспоможения министерство податей и стражники: они поставили перед храмом Покаяния шатер для больных и каждый день по расписанию выдавали лекарства и рисовую кашу нуждающимся. Хань Цзинь сбежал с улицы Дунлун в первую же ночь, и свои Восемь столичных дружин вывел под предлогом того, что кому-то ведь нужно сторожить городские ворота, — то есть бросил всю грязную работу на гвардейцев. Это поставило Сяо Чие в сложное положение: половина гвардии осталась в тренировочном лагере за горой Фэн и вернуться в охваченный эпидемией город они не могли. К счастью, люди министерства работ не ушли и не слегли, да и стражники прислали своих, — вместе разношёрстные отряды под проливным дождём расчистили наконец четыре улицы. На четвертый день такой работы все с ног валились от усталости. Чэнь Ян, Гэ Цинцин, Цяо Тянья и Гу Цзинь спали, обычно, сидя, привалившись к стене. О Дин Тао и сяо У они заботились как о младших братьях, поэтому те отдыхали удобнее, склонив голову своим «гэгэ» на колени. У Дин Тао возникла своя беда: он не смел больше облизывать испачканную кисточку, поэтому и записки вести перестал. Остальным тоже пришлось поступиться привычками: за эти несколько дней они стали выглядеть как банда всклокоченных нищих. Сяо Чие почти не спал: днем, вместе со своими людьми, расчищал сточные канавы, — и минутки прикорнуть не оставалось, — а ночью возвращался в храм Покаяния присматривать за Шэнь Цзечуанем. Несколько дней назад тот еще был в сознании и мыслил ясно, но жар не спадал, и ему становилось все хуже: началась рвота, да такая, что он ни кусочка не мог съесть, даже лекарство не удерживалось внутри его раздираемого болезнью тела. Против этого Сяо Чие использовал единственное средство, которое знал: садился на кровать, и прижимал бедолагу к груди так, чтоб тот мог уткнуться лицом в его плечо. Стоило начаться рвотным позывам, как Сяо Чие принимался гладить его по спине, и спазмы понемногу утихали. В ночи храм Покаяния казался одиноким необитаемым островом за границами людского мира. Дождь кончился, чернильная густая тьма дышала тишиной, даже ночные птицы умолкли. Дыхание Шэнь Цзечуаня стало тяжелее, он надсадно закашлялся, и Сяо Чие вздрогнул, просыпаясь, устало встряхнул его на коленях. — Ланьчжоу, — позвал он. — Где ты, Ланьчжоу? Шэнь Цзечуань, приоткрыл глаза, болезненный и слабый. С трудом сдержав рвотный прорыв, он прохрипел: — Тут… — Ну же, встряхнись, и болезнь уйдёт. Когда поправишься, этот Второй княжич тебя возьмёт верхом кататься. — Хм…— Шэнь Цзечуань положил голову ему на плечо. — Так малышей обнимают, — Сяо Чие ласково погладил его по спине и прошептал: — Когда я болел, матушка меня так обнимала, а теперь вот я тебя. И кто я тебе, получается? Шэнь Цзечуань потерся о него щекой, уткнулся лицом в плечо. — Папочка… Сяо Чие тихонько усмехнулся. — Ну как же трогательно! Правда? Шэнь Цзечуань только закашлялся в ответ. — Когда я объезжал лошадей, — продолжал Сяо Чие, — и ел и спал рядом с ними. Помню, Лан Тао Сюэ Цзинь еще был жеребенком и нам пришлось прятаться от грозы. Так же жались друг к другу чтоб согреться… Он, наверное, об этом и не помнит... Его голос убаюкивал Шэнь Цзечуаня все сильнее… — А ты не забывай. Если я хоть немного тронул твое сердце, помни об этом. Может, однажды и ты обо мне позаботишься. Шэнь Цзечуает хотел было сказать что-то остроумное в ответ, но не смог издать ни звука. Сяо Чие осторожно отвел с его лица влажную прядь, глянул сверху вниз на бледный профиль. — О, Ланьчжоу… — прошептал он, и Шэнь Цзечуань уснул наконец, под его бормотание. Ему было одновременно невероятно плохо и хорошо, так хорошо, что даже боль стала сладкой. Сяо Чие был как жаркое солнце, как ветер степей, совсем иной чем обычные люди. Пряча его платок Шэнь Цзечауань словно скрывал страстную мечту, — видение о тысячах ли волнующихся трав, о бешеной скачке, о полете в бесконечных небесах, о расправленных крыльях беркутов… о чём-то, что он не смог бы и описать словами. Как можно было не соблазниться Сяо Чие? Тем, с каким глубоким чувством он произносил это: «о, Ланьчжоу»? Как в одном человеке бесстыдный повеса уживался с надёжным и благородным княжичем? Насмешливые слова, тёплые объятия… как тут устоять? Как не поддаться было его жарким поцелуям? И вот, глупый Шэнь Ланьчжоу совсем потерял разум, — доверился ему! *** Постепенно рвотные позывы Шэнь Цзечуаня пошли на убыль, и получилось даже напоить его лекарством, — медленно, по глоточку. Когда его дыхание совсем замедлялось, когда начинало казаться, что он больше не проснется, Сяо Чие вновь и вновь спрашивал: «где ты, Ланьчжоу?», и этот вопрос отчего-то раз за разом возвращал его в мир живых. После того как несколько больных умерло один за другим, Сяо Чие не осмеливался больше засыпать. Он все так же обнимал Шэнь Цзечуаня, слегка задрёмывая, но чутко прислушивался к его дыханию. На девятый день умерли ещё двое. Нельзя было ни бросить тела ни устроить похороны, так что Сяо Чие предоставил Гэ Цинцину и его людям от них избавиться. Цяо Тянья в этом не участвовал, — присматривал за печами, задумчиво глядя как булькает в котле отвар. — Генерал-губернатор лекарство требует, — сказал подбежавший сяо У. — Готово уже? — С канавами они закончили, так что спешить некуда, подождёт. — Цяо Тянья подкинул дров и стащил с лица повязку, чтоб удобней было говорить. — Присматривай за генерал-губернатором. Он каждый день с моим господином, если заболеет, на него лекарства может и не хватить. — В годы Юнъи на перевале Лося уже была эпидемия. Его светлость князь сам туда поехал помогать, и не заразился. — Сяо У присел на корточки. — Либэйские гэгэ говорят, что у клана Сяо небесный мандат, у простых людей тела не такие крепкие! — Таньтай Ху тоже силен как бык, но и он свалился. Немного осторожности не повредит. Ты сам-то свою долю выпил? — Выпил! — А как Таньтай Ху поживает? — Цяо Тянья встал, разминая ноги. — Со вчерашнего дня не блевал. Чэнь-гэ говорит, это потому что он сильный, и мы вовремя поняли, что он заболел. И лекарства исправно пьёт. За ним императорский лекарь присматривает, всё будет хорошо! — Пока он не очнётся, нужно быть настороже… — Цяо Тянья надумал что-то и бросил веер сяо У. — Последи за огнем, надо кое-что с ними там обсудить. С этими словами он поднялся и вошел за занавеску шатра для больных. Внутри было полутемно, но сухо, даже постели не намокали, — слуги из императорской медицинской академии каждый день меняли циновки и стирали белье. Сяо Чие стоял у одной из коек, беседуя с Таньтай Ху. Цяо Тянья почтительно замер поодаль, но Сяо Чие заметил его и обернулся. — Что такое? Он неспеша поддернул полу халата и сел на скамью. Сяо Чие молча ждал, крутя на пальце перстень. — У стражи и императорской академии есть записи об этой болезни, — начал Цяо Тянья. — Вы их просматривали? Сяо Чие кивнул. — А причина эпидемии в Даньчэне вам известна, господин Сяо… господин генерал-губернатор? — Цяо Тянья чуть не назвал его Сяо Вторым по привычке. — Прежде чем мой господин слег, он лично изучил записи стражи и велел мне обратить внимание на некоторые обстоятельства. Я все думал об этом, но раз господин не очнулся, придется обсудить с вами. — И что тебе сказал Ланьчжоу? — Он сказал, что тут что-то нечисто. — Цяо Тянья подался вперед и свистнул Дин Тао. — Расскажи генерал-губернатору, что там было в Даньчэне. У тебя идеальная память, ты должен помнить. Дин Тао задумался. — Это было летом в год Юнъи. Лекарь из императорской академии в сопровождении стражников туда приехал и начал выяснять причины этой странной болезни. Нашли братскую могилу аккурат там, где эпидемия и разразилась. Грязища там стояла жуткая, трупы никто и не думал убирать: так они и лежали с самой весны, мокли да гнили. Вонь была страшная, а местные ничего, даже какой-то торговец там лапшу продавал. Стояла жара, много мух развелось… лапшичник заболел первым. Никто сперва не обратил внимания, он сам решил, что простуда, выпил лекарство и опять торговать. Охо-хо! Естественно, после этого куча его покупателей заразилась! Тогда-то в местном ямыне и спохватились, что что-то не так. — Братская могила? Туда ведь обычно сбрасывают кого ни попадя, — отозвался лекарь, собиравший рядом свой сундучок. — Возможно, там были и больные какой-нибудь заразой и покусанные бешеными зверями. Начали гнить на жаре, потом налетели мухи… и, конечно, люди начали заболевать. Помню, тогда всем пришлось нелегко: Даньчэн на полгода закрыл ворота, много людей погибло. В этот раз нам повезло быстро выявить болезнь. К тому же, теперь у нас есть опыт, мы смогли как следует подготовиться. — Тут вы молодцы. Вот только откуда эта зараза в Цюйду? — спросил Цяо Тянья. — Конечно, когда сточные воды поднимаются, кто-нибудь обязательно заболевает. Но, вы уж простите за откровенность, генерал-губернатор, на улице Дунлун проще какую-нибудь дурную болезнь подцепить, чтоб с конца закапало. Почему мы вместо этого получили целую даньчэнскую эпидемию на свои головы? Императорский лекарь извинился и выскользнул из шатра. — Это непонятно, — Чэнь Ян задумался. — Впрочем, ливень, потоп, сточные канавы, все возятся в воде… — Разных эпидемий много, — возразил Цяо Тянья. — К примеру, на перевале Лося была чума из-за крыс, в Даньчэне — совсем другое. Честные господа до подозрений не опускаются, но этот недостойный слуга привык всех подозревать, так что я скажу. Думается мне, эпидемия началась не на улице Дунлун, а… Он многозначительно указал пальцем в небо. Шатер накрыла мертвая тишина. Даже случайные слушатели побледнели. Цяо Тянья усмехнулся. — Бывают в жизни совпадения. Небожитель спустился в мир смертных и тут же попал в беду. Из огня да в полымя, как говорится. Сами посудите, генерал-губернатор, из дворца ни весточки, и, хоть вода пошла на убыль, не кажется ли вам, что это только начало? — Дворец, — обитель бессмертных, — медленно проговорил Сяо Чие. — А бессмертные ценят свои жизни. Кто осмелится играть с огнем? На такую дерзость способен лишь тот, кому нечего терять. Или тот, кто осмелился все поставить на кон. — Вот не знаю, — отозвался Цяо Тянья. — Евнуха, управлявшего двадцатью четырьмя ямынями, казнили, в делах до сих пор хаос, а среди хаоса многое можно провернуть тайком. Этому неизвестному, возможно, даже стараться особенно не пришлось. И стража и гвардия заняты делами внешними, на внутренние дела дворца мы влияния не имеем. Но советую держать ухо востро. Сяо Чие и сам давно об этом думал: почему Ли Цзяньхэн вдруг сбежал из дворца? Просто хотел повеселиться? Но его ведь совсем недавно пытались убить. Храбрецом он никогда не был, — как отважился бежать тайком? Кто-то его подговорил. Си Хунсюань каждый чих обсуждал с Шэнь Цзечуанем, и никогда не пошел бы на такой риск, а теперь его жизнь и вовсе висит на волоске. Тогда кто повлиял на Шэнь Цзечуаня? Кто обрушил Лотосовый павильон в нужный момент? Он задумался. Интуиция подсказывала, что это не вдовствующая императрица постаралась, — Ли Цзяньхэн как раз проникся к ней сыновней почтительностью. Это был шанс вернуться во всем блеске, так что смерть императора ей была невыгодна. Но кто еще? В этот раз Ли Цзяньхэна хотели не напугать, а всерьез убить. И кому же его смерть так выгодна? Лекарь снова заглянул внутрь, сияя улыбкой. — Генерал-губернатор, его превосходительство судья очнулся! Сяо Чие вскочил на ноги и, не теряя времени, бросился в храм. Шэнь Цзечуань, несколько дней проспавший мертвым сном, взглянула на него из-под ресниц. Он немедленно подошел ближе, присел рядом на корточки. Шэнь Цзечуань приподнял руку, слабо провел кончиком пальца по лбу, по бровям… Сяо Чие перехватил его руку и прижал к щеке. — Давай, — хрипло сказал он, наклонившись ближе. — Трогай, я разрешаю.