Поднося вино (将进酒)

Снег валил три дня подряд, и Сяо Чие так обленился, что почти не появлялся в тренировочном лагере. Он завëл знакомство с торговцами из Лунъю и принялся скупать дорогие безделушки: то жемчуг из гавани Юнцюань, то прекрасного качества яшму из Хэчжоу. Ли Цзяньхэн наоборот являл собой теперь образец прилежания. Как бы холодно ни было, он посещал все заседания двора, и постоянно требовал от Хай Лянъи наставлений. Замечая, что Сяо Чие пренебрегает своими обязанностями, он даже поругивал старого друга. Похоже было, что он и впрямь решил измениться. Сяо Чие был этому искренне рад. Он подстрелил двух оленей на горе Фэн и преподнëс императору. Ли Цзяньхэн, правда, напуганный тем случаем с ослиным жарким, только взглянул на них издалека и передарил Хай Лянъи. Приближался конец года, а с ним церемония жертвоприношения и Пир Десяти тысяч чинов. Шесть министерств и Двадцать четыре дворцовые службы по уши закопались в работу. Церемониальной службе не хватало людей, да к тому же постоянно приходилось просить высочайшего императорского позволения то на одно то на другое. Ли Цзяньхэн, понятия не имевший, о чëм речь, в свою очередь дëргал то Хай Лянъи то министерство Церемоний. Увидев, что в столице все с ног сбились, а Сяо Чие в потолок поплëвывает, Ли Цзяньхэн повесил на него распределение нарядов Восьми дивизионов. Таким образом вся военная сила Цюйду оказалась вдруг в руках генерал-губернатора Сяо. Отказаться он, разумеется, не мог, и для него тоже наступила горячая пора. Шэнь Цзечуань повсюду следовал за ним, и неизбежно сталкивался с гвардейцами. Но ыот с одним конкретным гвардейцем судьба свела его впервые. Тантай Ху как раз закончил патруль и шëл сдавать дежурство, не успев даже клинки с пояса снять, как вдруг увидел Шэнь Цзечуаня у входа в штаб. Шэнь Цзечуань тоже заметил его: молча смотрел, как дюжий гвардеец потирает шрам на замëрзшем лице, как надвигается, словно грозовая туча. — Шэнь Восьмой? — холодно спросил Тантай Ху. — Твоего папашу ведь Шэнь Вэем звали? — Вы ищете меня или моего отца? — переспросил Шэнь Цзечуань. — Тебя, конечно. От того старого мудака один пепел остался. — Тантай Ху обошëл его, оглядывая со всех сторон. — А хорошо тебе живëтся в Цюйду. Глянь, какой холëный, будто шлюха с улицы Дунлун, из тех что любят вкусно есть и винцо распивать. Шэнь Цзечуань по голосу понял, что этот человек к нему привязался не с добрыми намерениями. Чэнь Ян молчал, гвардейцы, оказавшиеся во дворе, побросали все свои дела и вытянули шеи, прислушиваясь. — Талия тонкая, жопа оттопыренная, розовые щëчки, лисьи глазки… да ты бы в доме Сяньюнь был первой блядью. Чего ж ты бегаешь и в снег и в дождь за нашим командиром? — Тантай Ху пригвоздил Шэнь Цзечуаня к месту безжалостным взглядом. — Шэнь Вэй нализывал врагам, если б не Либэйская конница, все Шесть префектур Чжунбо легли бы под бяньша! А ты пошëл дальше папаши, — присосался к нашему генерал-губернатору. Шлюхи чего только не вытворяют за закрытыми дверями. Давай, рассказывай, что ты такого умеешь, раз тебе позволили тереться возле настоящих воинов? Шэнь Цзечуань улыбнулся. — Если я недостоин здесь находиться, почему бы заместителю командующего не изъять мою именную табличку и не вышвырнуть меня за ворота? — Буду я руки марать. Ты приблудный пëс, даже пинок от гвардейца для тебя честь. Я и говорю-то с тобой как с человеком только из уважения к командиру. Раз ты игрушка, значит с тобой и обращаться надо как с вещью. — Именная табличка гвардейца пожалована мне Сыном Неба, значит я здесь на законных основаниях. Так почему же я игрушка? — спокойно спросил Шэнь Цзечуань. — И раз вы, господа, меня, гвардейца, считаете псом, значит и вы такие же. Все мы получаем от императора жалование за нашу службу, и сможем верно служить, только если устремим наши помыслы в одном направлении. — Ты себя гвардейцем назвал?! — разъярился Тантай Ху, выхватив клинки. Яростный тигриный взгляд не прелвещал ничего хорошего. — Ты, сукин сын! Да я в Дэнчжоу батальоном командовал! Мои братья погибли в провале Чаши! — Он шагнул вперёд, словно собираясь ударить. — Никогда не забуду… их стрелами истыкали как ежей! Сорок тысяч воинов в братской могиле! Сорок тысяч! Шэнь Цзечуань молчал, бесстрастный. — И родители мои были в Дэнчжоу, — продолжил Тантай Ху. — Когда пришли бяньша, предатель Шэнь всех бросил! Всех! Женщин, детей, стариков… Город за городом под врага ложился. Мою младшую сестрëнку за лошадью тащили два ли, а под конец изнасиловали и зарезали у ворот. А ты живëшь! Живëшь и радуешься! Думаешь, подставил жопу кому надо, и все грехи тебе спишутся?! Порыв ледяного ветра пронëсся по двору. Чэнь Ян понял, что сейчас рванëт, и хотел было вмешаться, но Тантай Ху был быстрее, — схватил Шэнь Цзечуаня за ворот. — Ты как смеешь со мной пререкаться, а? Ты, княжеский сынок, не знаешь, как там было! В Чжунбо люди посейчас от голода мрут, а ты в столице вкусно ешь и сладко спишь, всë тебе прощается! Вот это жизнь! А кто ответит за смерти невинных?! А?! Шэнь Цзечуань схватил его за запястье… и вдруг одним движением швырнул дюжего гвардейца на землю, — так резко, что толпа попятилась. — Кто ответит? А ты спроси со своих братьев. — Шэнь Цзечуань набрал пригоршню снега, демонстративно оттирая руки. — Конница Бяньша месяц шла до Дэнчжоу. Когда Шэнь Вэй отступил, где были все эти прекрасные люди с железной волей и светлыми лицами? Почему не вышли укреплять оборону? Он поднялся, стряхнул снег. — Можешь унижать меня, можешь ненавидеть. Мне всë равно. За кровь платят кровью, правда ведь? Убить меня, это же так справедливо! Исполнить волю Неба и смирить народный гнев одним махом, да? — Он зло усмехнулся плюнул на распростëртого Тантай Ху. — Пизда! Это всадники Бяньша резали женщин и детей! Это они положили сорок тысяч воинов! Рассказываешь, как ваш командир меня трахает? Ты лучше расскажи, как бяньша вас, воинов без страха и упрëка, раком поставили. Что молчишь? Ах да, они же тебе ещë и в рот нассали! Я человек подлый, умру, — никто не пожалеет. Но неужто моя смерть и грехи бяньша спишет?! — А ты у нас невинная овечка?! — рявкнул Тантай Ху. — Хватит жопой вилять! Ты сын предателя, пустившего бяньша на наши земли! — Тогда убей меня, — Шэнь Цзечуань чиркнул пальцем по горлу. — Убей меня, чтобы род Шэней пресекся наконец! Давай! Чего медлишь?! Тантай Ху одним прыжком встал на ноги, и бросился на него, только клинки сверкнули в воздухе. — Лао Ху! — крикнул Дин Тао. Он недавно проснулся, и пришëл как раз к началу драки. — Не трогай его! Мне за ним следить велено! Тантай Ху не слушал. Его клинки разили, рассекая воздух. Дин Тао рванулся вперëд, собираясь вмешаться, но Гу Цзинь потянул его за шиворот обратно. — У старины Ху вся семья погибла в Чжунбо, — сказал он. — Этого Шэня он живым не выпустит. — Но ведь это Шэнь Вэй виноват, — возразил Дин Тао. — При чëм тут Шэнь Цзечуань?! Гу Цзинь не успел ответить, — Тантай Ху нацелился врагу в лицо, но его клинок рубанул воздух, — Шэнь Цзечуань отбил удар, врезав Тантай Ху по запястью, и меч вылетел из разом обмякшей руки… прямо навстречу Ян Цзунчжи, заместителю министра обороны, как раз выходившему из штаба. Чэнь Ян попытался поймать клинок, но Сяо Чие оказался быстрее, — с силой отбил его ножнами. Меч вонзился в землю, разметав снег, сталь задрожала, загудела от мощного удара. Опомнившись, гвардейцы попадали на колени. — Генерал-губернатор, нижайше просим прощения! Сяо Чие вернул меч на пояс и придержал для Ян Цзунчжи дверную занавесь. — Я плохо муштровал своих бойцов, министр Ян, — виновато улыбнулся он. — Простите, что напугали вас. Министр Ян пробормотав что-то на прощание, выскочил за ворота прямиком в экипаж, — только его и видели. Покончив с проводами, Сяо Чие обернулся, оглядывая целый двор согнутых в земном поклоне спин. — Генерал-губернатор, этот офицер был нерадив и вовремя не… — начал Чэнь Ян, понимая, как провинился. — Ты просто стоял и смотрел, — бросил Сяо Чие, скармливая кусочек мяса слетевшему на его плечо кречету. — Чжао Хуэй так не поступил бы. Чэнь Ян побледнел. Да, Сяо Чие не стал бы распекать своего доверенного офицера и правую руку перед всеми. Не стал бы бить и унижать его на глазах у гвардейцев, которыми Чэнь Яну ещë командовать. Но слова эти ранили сильнее, чем любой удар. Сяо Фансюй отобрал Чэнь Яна и Чжао Хуэя самолично, чувствуя, что они далеко пойдут. Чжао Хуэй отличался спокойствием и уверенностью, под началом Сяо Цзимина он стяжал заслуженную славу на поле боя. Пусть он не был генералом, в Цюйду никто не посмел бы оскорбить его неуважением. Чэнь Ян же служил у князя, и под командование Сяо Чие поступил лишь пять лет назад. Он был человеком ответственным, и больше всего боялся, что сравнение с Чжао Хуэем будет не в его пользу. Они, хоть и были братьями из одного клана, всегда в чём-то да соревновались. Слова Сяо Чие не просто встряхнули его, — обожгли стыдом. — Пять лет назад, когда я стал генерал-губернатором, мне говорили, что гвардейцы — грязный, разболтанный сброд, который ни устав ни командира своего не уважает, — сказал Сяо Чие, поглаживая кречета. — Такие воины мне не нужны. Хотите остаться в гвардии, — подчиняйтесь, не хотите — собирайте вещи и катитесь. Тантай Ху тяжело засопел от гнева. — Мы вам подчиняемся, генерал-губернатор. И про воинов вы верно сказали. Но этот разве воин?! Я заместитель командующего, выше по званию, а мне, значит, и приструнить его нельзя?! Служба службой, но шлюхе кланяться я не буду! — У него гвардейская бирка на поясе, он приписан к нам патрульным. Хочешь его жизни учить, становись генерал-губернатором. — Сяо Чие внимательно взглянул ему в глаза. — Ты ж уверен, что всё правильно сделал. Да? Тантай Ху вскинул подбородок. — Так точно! — Так что ж ты страдаешь от несправедливого командира? Шёл бы отсюда. Тантай Ху не поверил своим ушам. — Генерал-губернатор, вы что, гоните меня? Из-за этого человека?! — Будешь ещё мне рассказывать, что я ради кого делаю?! В императорской гвардии никаких дрязг! — Сяо Чие понизил голос. — Я здесь власть. Если ты тут самый умный, что ж ты меня командиром зовëшь? Снимай доспехи, сдавай служебное оружие и мсти сколько хочешь. Если завалишь его в три приёма, я, Сяо Чие, тебе в ноги поклонюсь и признаю, что был не прав. Но пока носишь эту броню и бирку гвардейца, ты подчиняешься мне. А впрочем, вы сегодня все молодцы: стояли и смотрели на этот беспредел. Весело было меня позорить? А я-то, дурак, перед вами пять лет про армейскую дисциплину распинаюсь! Храбрецы, настоящие мужики, нечего сказать. Съебали бы уже в горы да сколотили банду! Гвардейцы опустили головы, не решаясь издать ни звука. Мэн закончил рвать мясо, и грозно воззрился на них с хозяйского плеча. — Про меня говорят, что я пустоголовый самодур, продолжил Сяо Чие. — Буду поступать соответственно. С этого дня Тантай Ху у нас больше не служит. Сдать именную табличку! — Генерал-губернатор, проявите милосердие! — хором грянули гвардейцы. Но Тантай Ху дрожащей рукой снял с пояса бирку. — Все пять лет генерал-губернатор меня опекал как младшего брата. За генерал-губернатора я готов жизнь отдать! Но сегодня чем я провинился?! Сердце разрыввается! Генерал-губернатор решил меня на игрушку променять? Что ж, значит так тому и быть! Я, Тантай Ху, признаю поражение! — он снял шлем, положил его на землю вместе с биркой, и три раза поклонился Сяо Чие. Сняв доспех, он обернулся наконец к Шэнь Цзечуаню. — Теперь понимаю, как ты выжил и в чём твоя сила. Однажды я отомщу бяньша. Но и тебе не уйти! Он быстро вытер покрасневшие глаза и соединил кулаки перед грудью, кланяясь товарищам. — Еще встретимся, братья! — провозгласил он, и вышел с высоко поднятой головой.