Поднося вино (将进酒)

Шэнь Цзечуань тоже решился на отвлекающий маневр: он вдруг плеснул водой Сяо Чие прямо в лицо, и, пользуясь его замешательством, отобрал одежду. Сяо Чие не остался в долгу: наощупь сдернул с вешалки полотенце, набросил на голову противника, и принялся растирать как попало. Шэнь Цзечуаня, одновременно пытавшегося одеться, мотало из стороны в сторону, но ненависть придала ему сил, — так ловко он пнул стул. Стул едва не выскочил из-под Сяо Чие, но тот не растерялся: обхватил Шэнь Цзечуаня ногами и подтащил к себе, не переставая вытирать, будто мокрого пса. — Молчишь? Тогда буду делать что хочу! — бросил он. — Ты… ты, сукин… вы… Второй княжич… — донеслось из-под полотенца. Сяо Чие закончил наконец экзекуцию, и, одной рукой сжав подбородок Шэнь Цзечуаня, другой огладил его загривок, спину, талию, бедро… — Ты меня сукиным сыном назвал? — осведомился он. Шэнь Цзечуань не успел как следует завязать пояс, да к тому же, одежда на нём, принадлежавшая человеку более высокому и широкоплечему, висела мешком, обнажая ключицы. Даже сквозь ткань Сяо Чие чувствовал гладкость его влажной кожи. — Вам послышалось. — Шэнь Цзечуань неловко завёл руку за спину, пытаясь его оттолкнуть. — Цзэн-цзы учил, что человек каждый день должен спрашивать себя, был, помогал ли он другим, был ли верен себе и вспоминал ли заветы своих учителей. Второму княжичу стоит хорошо поразмыслить о своëм поведении. — Ты так и не понял, — Сяо Чие перехватил его руку. — Ругайся сколько хочешь! Я как родился, так и начал всех костерить, сукиными детьми называть. Запомни уже, твой Второй княжич дурной человек, никакие размышления тут не помогут... у тебя всегда была такая тонкая талия? — Вы еë просто редко щупаете, — холодно ответил Шэнь Цзечуань. — Твоя правда, — отозвался Сяо Чие совершенно серьëзно. — Нужно чаще. Не имея никакого желания продолжать представление, Шэнь Цзечуань потуже затянул пояс свободной рукой. — Вы хотели до меня дотронуться, вы дотронулись. Инцидент исчерпан. Сяо Чие отпустил его, позволяя одеться как следует. Лицо Шэнь Цзечуаня горело, растертое полотенцем, и Сяо Чие вдруг почувствовал,что сам отчего-то краснеет. Он наклонился подобрать жемчужину, но взглядом наткнулся на обнажëнные щиколотки… и резко встал. Отступил на два шага, вернулся. — Всë. Спать. *** Шэнь Цзечуань допил чашку имбирного отвара, и забавно чихнул. «Словно кошка», — подумал Сяо Чие, и тут же принялся яростно вытирать лицо смоченным в холодной воде платком. — Не уходи, — Он разделся и указал на кровать. — Сегодня спишь в моей постели. — В таком случае, буду чувствовать себя как дома, — сказал Шэнь Цзечуань, утерев рот, и сел на кровать, даже не подумав вежливо отказаться. Сяо Чие сдвинул столы и стулья, притащил из соседней комнаты кушетку и, поставив еë рядом с кроватью, упал сверху, закинул руки за голову. — Ланьчжоу, потуши свет. Шэнь Цзечуань задул лампу и забрался под одеяло спиной к Сяо Чие. Снаружи всë валил снег, в комнате было тепло и спокойно. Сяо Чие лежал с закрытыми глазами, но заснуть не мог, — руки хранили воспоминание о прикосновениях, а в темноте воспоминания эти ожили с новой силой. Он открыл глаза и, глядя в потолок, попытался вспомнить небо Либэя. «Избавление от желаний залог мудрости». В то лето когда учитель научил его обращаться с луком, пастбища Либэя зеленели вокруг изумрудным ковром. Он, мальчишка, сидел на перекладине заборчика, и, задрав голову, так же смотрел в чистое синее небо. — О чëм задумался? — спросил Цзо Цяньцю. — Хочу беркута, учитель. Хочу летать! Цзо Цяньцю взгромоздился рядом, бросил взгляд на костяной перстень, болтавшийся на груди ученика. — Желания из тебя так и сыплются, паренëк, — Он потрепал Сяо Чие по затылку. — Однако, в этом мире только избавление от желаний, — залог мудрости. Если ты желаешь чего-то, желаемое становится твоей тюрьмой. Сяо Чие ухватился за жердь и повис вниз головой. Полы короткого халата немедленно закрыли его лицо, метя пыль. — Люди же всегда чего-то хотят. — Это приводит и к счастью и к горю. — Цзо Цяньцю принялся тщательно протирать свой лук. — Когда ты извиняешь себя тем, что человеческое тебе не чуждо, — попадаешь во власть желаний. Ведь если ты чего-то хочешь, значит обязан получить, так? Но, А-Е, хоть ты и зубастый волчонок, на твоëм пути встретятся вещи, которых ты не получишь, как бы страстно ни желал. Что ты тогда будешь делать? Сяо Чие плюхнулся на землю, и вдруг резко схватил что-то в траве, накрыв полой халата, — это оказался здоровенный кузнечик. — Отец говорит, железная воля пробьëт дорогу. Всего можно добиться, если постараться! Цзо Цяньцю вздохнул. Мальчишка… — Ну что ж, — он указал на небо. — Положим, ты хочешь летать. Но разве ты на это способен? Сяо Чие отпустил вырывающегося кузнечика и задрал голову, глядя на учителя снизу вверх. — Я могу приручить беркута, и тогда его крылья станут моими, а это всё равно что летать везде самому. Учитель, надо уметь приспосабливаться. Цзо Цяньцю долго смотрел на него. — Ты сильнее меня, — наконец сказал он. — Я приспосабливаться никогда не умел. Сяо Чие растопырил руки, словно крылья, пробежал по траве. — Я и коня приручить хочу! — Соколы и лошади, — своевольные создания. — Цзо Цяньцю спрыгнул с забора. — Видно, А-Е и люди по нраву непокорные, которых нужно сперва укротить. — Ага. Укрощать... Вот это мне нравится! Взрослый Сяо Чие, лежащий без сна в темноте, задумался. «Нравится»… нет, это было не то слово. Его завораживало, увлекало противостояние. Так же он изматывал охотничьих птиц: семь дней и ночей не давал им спать, четыре дня не давал есть, отставлял подвешенными, пока не вставали дыбом перья на их головках, пока глаза не становились «как семечко сезама». В конце концов они покорялись ему и становились его верными охотниками. Плотское влечение стало его новым беркутом. Сяо Чие осторожно повернул голову, пытаясь различить во тьме Шэнь Цзечуаня. Халат сполз, обнажив белую шею, в темноте она казалась сделанной из чистейшего нефрита, так и тянуло потрогать… Снова отвердела горячая плоть, но он не пошевелился, не отвернулся. Чтобы Сяо Чие, поддался какой-то жалкой хотячке? Нет. Он — хозяин своих порывов. *** Оба проснулись ещё до рассвета, сели как по команде, словно только и ждали чтоб прекратить это представление. Всю ночь пролежавший на крыше соглядатай выдохнул облачко пара, глядя, как служанки вереницей входят в хозяйские покои. — Хм. Ночью всë было спокойно. — Не получилось у него, — сказал тот, что вчера пил вино. — Откуда ты знаешь? — спросил его собеседник, давешний юноша с кистью. — А ты взгляни на него, — соглядатай кивнул на Шэнь Цзечуаня. — Идëт не хромая, выглядят отдохнувшим, разве что под глазами круги. Они проводили взглядом вышедшего Шэнь Цзечуаня, но тут за ним появился и Сяо Чие. — Что-то Второй княжич невесел, — сказал юноша с кистью. — Это потому что ему не перепало. Чэнь Ян подошëл, набросил на плечи хозяина плащ. — Командир, он снова что-то выкинул? — Вроде того, — бросил Сяо Чие. Чэнь Ян встревожился: — Он попытался… — Умеет притворяться спящим. — Сяо Чие прицепил к поясу меч, и сбежал по ступеням, не обращая внимания на густой снег. — Едем в тренировочный лагерь. Чэнь Ян бросился за ним. — Там сейчас никого нет, да и снег валит. Командир… Сяо Чие запрыгнул в седло и наклонился к нему, понизив голос. — Я еду проверить, привезли нам обещанное, или нет. Скажи Гу Цзиню и Дин Тао, пусть следят за ним. Чэнь Ян кивнул. Сяо Чие задрал голову, и крикнул расположившейся на крыше парочке: — Потеряете его опять, домой не возвращайтесь! Две головы высунулись из-за конька крыши, нырнули вниз-вверх в поклоне и снова спрятались. Дин Тао, юноша с кистью, спрятал эту самую кисть и записную книжечку за пазуху. — Ну, прекрасно! Были личной охраной Второго княжича, а стали охранниками этого. Гу Цзинь вылил в рот остатки вчерашнего вина. — Этому охрана не нужна, сдаëтся мне, он один против десятка выйти может. Но надо за ним приглядывать. — Приглядывать. Ясно. — Дин Тао сел, чинно сложил руки на коленях. — А… где он? Они с Гу Цзинем переглянулись и вскочили одновременно. — Чëрт! *** Прожевав остатки паровой булочки, Шэнь Цзечуань открыл заднюю калитку храма Покаяния. Цзи Ган как раз отрабатывал удары во дворе. — Мы тебя сегодня не ждали, — сказал он, остановившись, и принялся вытирать пот полотенцем. — В ближайшие дни я буду занят, но сегодня удалось вырваться. Верховный наставник Ци спал в ворохе бумаг. Храп его напоминал раскаты грома, так что Шэнь Цзечуань и Цзи Ган не стали входить, устроились на крыльце. — Сражался недавно? — спросил Цзи Ган, вытирая лицо. Шэнь Цзечуань закатал рукав, демонстрируя синяки, оставшиеся после их с Сяо Чие «дружеского» поединка. — Я подрался с Сяо Вторым. — Он посмел тебя ударить?! — Думаю, он хочет понять мой стиль боя. — Шэнь Цзечуань опустил рукав. — Он поистине баловень Небес, учитель, даже князю Либэя с ним не сравниться статью. Я использовал против него техники клана Цзи, но чувствовал себя муравьëм, пытающимся трясти дерево. Мне не удалось и на шаг его сдвинуть. — Когда Цзо Цяньцю оставил столицу, на перевале Сотянь он познакомился с Фэн Ишэном. Тот его усыновил и в конце концов передал техники меча клана Фэн. Выходит, Сяо Чие нахватался приëмов из разных школ… Однако, у чистых техник клана Цзи есть свои преимущества. Сразись с ним на мечах и сам увидишь, в чем вы схожи, а в чем отличаетесь. — «Свирепого волка» выковал знаменитый кузнец командующей Ци. Этот клинок режет металл словно бумагу, обычные мечи против него ничего не стоят, — задумчиво произнëс Шэнь Цзечуань. — Кузнецы клана Ци куют «генеральские мечи», — широкие клинки для поля битвы. Один удар и кость пополам! Такой меч как раз по руке этого парня, — сказал Цзи Ган, отряхивая снег с подошв. — Но нам с тобой этого не надо. Не волнуйся, учитель нашëл для тебя подходящее оружие. — Для меня? — удивился Шэнь Цзечуань. — Императорская стража интересное место, — Цзи Ган улыбнулся. —Ты там недавно, но скоро поймëшь, куда стекаются скрытые таланты Дачжоу. Пусть у Ци Чжуинь под крылом знаменитые мастера, мы и среди стражников найдëм не хуже. Я всë думаю о мече Цзи Лэя… учитель достанет тебе этот меч, мы со старым другом его перекуëм, и выйдет не хуже Свирепого волка! — Но разве у Цзи Лэя не обычный стражницкий клинок? — Да, с собой он носит обычный, но дома прячет меч нашего отца. — Цзи Ган недовольно фыркнул. — Тянут они с казнью. Но когда суд его приговорит, меч заберут вместе с остальным имуществом. Нужно мне поспешить. — Его так часто пытали, что жить ему осталось недолго, — тихо ответил Шэнь Цзечуань. — А, чуть не забыл! — воскликнул Цзи Ган. — Ты нашëл человека о котором я тебе говорил перед Осенней охотой? — Нашёл, — Шэнь Цзечуань улыбнулся. — Жду, когда он освободится. *** К ужину Сяо Чие не вернулся, так что Шэнь Цзечуань лëг спать в своей комнатке... Однако, среди ночи проснулся от топота снаружи и стука в дверь. Он решил притвориться спящим, но что-то загремело у окна: Сяо Чие поднял ставню рукоятью меча и свистнул. Его кречет, Мэн, приземлился на подоконник и вытянул шею, заглядывая внутрь вместе с хозяином. — Мы же договорились, что спишь ты у меня, — недовольно сказал Сяо Чие. — Почему сбежал? Шэнь Цзечуань швырнул в него подушкой, но та была ловко поймана. Пришлось встать, и, завернувшись в одеяло, идти открывать дверь. Сяо Чие ждал на пороге с подушкой в руках. — Ты что, надушился? — сказал он потянув носом. — Я трачу по семь цзиней румян в день. — Будет врать, — ухмыльнулся Сяо Чие. Шэнь Цзечуань прошëл мимо него, и затылок вдруг как холодом окатило, хотя вокруг не было ни ветерка. Но не успел он обернуться, как Сяо Чие вдруг мазнул по его шее, понюхал палец. — Что это за запах на тебе? — спросил он. — Слабый, но… Шэнь Цзечуань с каменным лицом накинул одеяло ему на голову. — Это от вас пахнет порохом. Сяо Чие замер на мгновение, но тут же приподнял край одеяла и молниеносно утащил добычу к себе во тьму. — Вот это Второй княжич! Поймали его! — воскликнул Дин Тао, свесившись с крыши, и немедленно достал свою книжечку.