Поднося вино (将进酒)

Перестав, наконец, расшвыривать вещи, Ли Цзяньхэн закрыл лицо руками и разрыдался. Всё это время Сяо Чие молча ждал, преклонив колени на свободном от осколков пятачке. — Встань! — велел Ли Цзяньхэн, успокоившись немного. — Мы же друзья, зачем формальности! А то будто чужие… Сяо Чие поднялся. — Старший секретарь человек по натуре своей честный и законопослушный. Ли Цзяньхэн вновь закрыл лицо руками и долго сидел так, пытаясь справиться с собой. — Каждые два или три дня ко мне приходят чиновники со сметами. Деньги утекают как песок сквозь пальцы, а я и слова не говорю. Целыми днями как на иголках, не могу есть, чахну… Хуа Сициань мёртв, Цзи Лэя собираются казнить, так почему я не могу себе позволить передышку?! Ты не представляешь, как они все меня презирают, Цеань! Будь у брата другой наследник, они бы в мою сторону и не посмотрели! — Он снова опечалился. — Но разве я хотел стать императором? Они сами меня заставили, а теперь недовольны! Цензор этот постоянно путается под ногами… я не могу даже выйти полюбоваться цветами, чтобы не подбежал какой-нибудь чинуша с петицией! Этот Хай Жэньши убил евнуха, пусть! Но почему он не может выказать мне хоть немного уважения?! Император я или нет?! Чем больше он говорил, тем больше горячился, и, посколько сбрасывать со стола было больше нечего, просто колотил кулаком по бедру. — Он презирает Му Жу, а его дружки что, лучше?! Скольких я угощал на улице Дунлун? Все такие важные и благородные, а начнут кутить, так из штанов выпрыгивают! Я взял Му Жу из добропорядочной семьи! Если бы не сучий сын Сяофуцзы, разве попала бы она к предателю Паню? У меня сердце разрывается! Сяо Чие не вмешивался в его монолог, просто слушал и наблюдал, как гнев Ли Цзяньхэна понемногу утихает. — Если бы они меня уважали, обращались со мной как с Сыном Неба, тогда и я стал бы усерднее! Мой царственный старший брат вверил мне империю! Конечно же я хочу привести её к процветанию! Но Хай Жэньши меня не ценит! — Наоборот, — вклинился наконец Сяо Чие. — Он так строг с Вашим Величеством именно потому что питает большие надежды. Не сердитесь на него. Он так же суров со своим любимым учеником Яо Вэньюем. Ну, с тем, которого ещё прозывают “Нетронутой яшмой”. — Правда? — недоверчиво спросил Ли Цзяньхэн. — Зачем бы ему иначе казнить Шуанлу? Ли Цзяньхэн задумался. — И то верно… Если Хай Лянъи его ни во что не ставил, зачем тогда спрашивал его мнения по любому мельчайшему поводу? Ли Цзяньхэн вспомнил, как в день восхождения на трон, получил от Вдовствующей императрицы угощение. Хай Лянъи тогда отвёл его в сторонку и посоветовал сменить все приборы на серебряные. Да, Хай Лян был человеком чопорным, суровым в речах и манерах. Он разительно отличался от Хуа Сицианя — последователей у него не было, лишь один ученик, — Яо Вэньюй. И, дабы учителя не обвинили в кумовстве, ученик так и не заступил до сих пор на государственную службу, несмотря на таланты. Ни к одной клике в Секретариате Хай Лянъи также не принадлежал. А что уж говорить о его поступке на охоте, когда он с кулаками бросился защищать императора Сяньдэ! Поистине он был “одиноким министром”, о которых пишут в книгах, — волей подобен незыблимому утёсу, прямотой — корабельной сосне. Пока Ли Цзяньхэн раздумывал об этом, у Сяо Чие возникли свои соображения. Кто спорит, — будь у императора Сяньдэ кандидат получше Ли Цзяньхэна, сидеть бы этому кандидату сейчас на троне. Но больше никого подходящего в семье Ли не было. А раз так, то чиновникам, посадившим Его Величество на трон, надлежало учить его и наставлять. Последние годы для Дачжоу были нелёгкими, — пусть в Цюйду всё как-будто улеглость, это лишь затишье перед бурей. Все преданные министры с Хай Лянъи во главе надеются на Ли Цзяньхэна. Пусть им он пока видится безнадёжным дураком, секретарь Хай крепко в него вцепился и готов тащить на своей старой спине, пока он не станет настоящим императором, способным оставить по себе добрую память. Сяо Чие никогда не ладил с гражданскими чинами, — слишком уж тех тревожило сосредоточение военной силы в руках приграничных князей. Это из-за них он сидел в золотой клетке, но в то же время, благодаря их беспристрастности и упорству, империя Дачжоу кое-как ковыляла в светлое будущее. Генералы не боялись смерти, потому что это не входило в их служебные обязанности. Гражданские же чины не боялись смерти, потому что их не в чем было упрекнуть. Ли Цзяньхэн привык, что ему во всём потакают. Ему нужен был Хай Лянъи, — суровый учитель, что будет искоренять его недостатки, здесь и сейчас. — Беда лишь в том, что госпожа Му здесь на птичьих правах. — Подвёл итог Сяо Чие. — Если вы в ней уверены, поговорите по душам с секретарём Хаем. Дачжоу нужны наследники. Если будете со старшим секретарём искренни и убедительны, он вас обязательно выслушает. А что касается Цзи Лэя и Пань Жугуя… я слышал, приговор им до сих пор не вынесли? — Что-то там у них не сходится, — рассеянно ответил Ли Цзяньхэн, подсчитывавший в уме заслуга секретаря Хая. — Снова требуют пересмотра дела… *** Восточная жемчужина оказалась полой. Тонкая полоска ткани, которую Шэнь Цзечуань вытянул из неё, размокла, чернила расплылись так, что прочесть написанное было невозможно. Пришлось сжечь. Прошлой ночью он все время наблюдал за каждым действием Сяо Чие. Даже если он нащупал жемчужину, прочитать записку не смог бы. Однако, он непременно что-то заподозрил. Тогда, на горе Фэн, нужно было правильно ответить на вопрос. Сяо Чие рассказал ему об источнике гвардейских средств, потому что ожидал в ответ такой же честности. А получил ложь. Шэнь Цзечуань развёл водой лекарство и выпил одним глотком. Он научился терпеть безумную горечь, как научился терпеть тоску и страдания. Утёр рот, улыбнулся себе, как всегда, и лёг спать. Ему опять приснился тот сон. Там, в видениях, ледяной ветер снова выл над провалом Чаши, но теперь Шэнь Цзечуань стоял на краю, глядя, как сорок тысяч солдат далеко внизу борятся за жизнь, словно муравьи. Всадники Бяньша чёрным приливом затопили обледенелые берега, смяли сопротивление войска Чжунбо, раздавили в кровавую кашу. Рука потянулась из кучи иссохших тел. Цзи Му, изрешечëнный стрелами, сел резким, неестественным движением, как марионетка. Всхлипнул. — Брат… так больно… Шэнь Цзечуань не шевелился. Стоял в холодном поту как пустая глиняная статуя, как деревянный болван: ни крикнуть ни двинуться. Лишь собственное загнанное дыхание в ушах да скрип стиснутых зубов. В воспоминаниях на командире Бяньша был шлем, но во сне Шэнь Цзечуаня волосы всадника, развевавшиеся по ветру, алели словно от крови. Вот он поднял руку, указывая на провал, и тысячи стрел полетели вниз словно стая саранчи, пробивая доспехи, вгрызаясь в тела, пуская теплую кровь… Плотные хлопья снега, падающие с неба, тоже окрасились красным. Шэнь Цзечуань увидел, как Цзи Му падает обратно в кровавую жижу, как слякоть поглощает его… Холодные руки. Кровь ледяной коркой примёрзла к ладоням… Он проснулся. Сел, сгорбившись, спиной к окну, давая себе передышку. Оделся. Приставленные к нему соглядатаи заметили, как он, позавтракав, отправился в купальню. Через час, один из них, глаз не сводивший со входа, нахмурился. — Что это он не выходит? Соглядатаи обменялись взглядами, уже поняв, что их провели. Ворвавшись в купальню, они увидели лишь аккуратную стопку одежды. Шэнь Цзечуаня и след простыл. В то же самое время, Си Хунсюань, устроивший чаепитие в ресторанчике Буэр, извинился перед гостями и вышел до ветру. Он не сделал и прав шагов по коридору, как кто-то похлопал его по плечу. Си Хунсюань обернулся и едва не отпрыгнул. — Да как ты… как вам удаëтся так бесшумно появляться и исчезать?! Словно тень, право слово. — В столице некогда отдыхать. — Шэнь Цзечуань мимоходом плеснул себе холодного чаю. — Цзи Лэя и Пань Жугуя никак не могут приговорить, потому что Хай Лянъи и Сюэ Сючжо ещë не вытянули из него ответы на свои вопросы. Я прав? Си Хунсюань быстро оглянулся и зашептал: — Вы хотите убить Цзи Лэя, но пока к этому делу столько внимания, руки у вас связаны, понимаю. Клан Хуа куда только не запустил щупальца! Вся столица трясëтся, — кого же они утащат за собой в могилу? Потому Хай Лянъи особо предостерегает охрану на случай… неожиданных, таинственных смертей. Вам никак его не убрать. — Я и не собираюсь. — Шэнь Цзечуань улыбнулся. — Но я смогу его разговорить. Си Хунсюань долго смотрел на него. Затем поднял чайник и сам налил ему чаю. — И как же вы это провернëте? — Дайте мне с ним увидеться. *** Его пытали день за днëм. Босой, взлохмаченный, он лежал в кандалах на полу камеры, прислушиваясь к шагам. Дверь открылась, но прежде, чем он успел рассмотреть вошедшего, ему набросили на голову мешок. Двор, тряская повозка, но вот лошади остановились, и кто-то протащил его по земле, швырнул на каменный пол. Наступила тишина. Слышно было лишь как капает вода. Цзи Лэй встал на колени, вслепую нащупал мокрую стену. — Кто здесь? — спросил он наугад. Нет ответа. Лишь очередная капля разбилась о каменный пол. Цзи Лэй обхватил себя руками, запрещая трястись. — Старший секретарь Хай? Тишина. Цзи Лэй сглотнул. Он пополз вперëд, и тут же врезался в решëтку. — Если ты не старший секретарь Хай, значит Сюэ Сючжо! Как сегодня пытать меня будешь?! Давай, покажи! — крикнул он, схватившись за железные прутья. — Что молчишь?! Кто ты? Кто такой?! Думаешь, я испугаюсь, если будешь молчать?! Я не боюсь тебя! Не боюсь! Цзи Лэй с трудом содрал с головы мешок… и столкнулся взглядом с Шэнь Цзечуанем. Тот сидел неподвижно в кресле, подперев голову рукой, весь в белом, абсолютно бесстрастный. Цзи Лэй рассмеялся, вжался лицом в решëтку, разделявшую их. — А, это ты… щенок из Чжунбо. Чего тебе понадобилось от дядюшки, тварь? Будешь мстить за Цзи Гана или за себя? Шэнь Цзечуань промолчал. Улыбка, блеснувшая было в его выразительных глазах, погасла, осталась лишь чëрная пустота, — ни злости ни ненависти. Такой взгляд Цзи Лэй видел однажды у оголодавшего пса, жравшего трупы. Он не выдержал, отвернулся первый. — У клана Цзи нет наследников, ветвь пресеклась. Благодаря тебе. Зачем я тебе, Шэнь Цзечуань? Это твоя семейка убила Цзи Му. Твоя семейка замучила Хуа Пинтин. Каково это, пережить их всех? — Голос Цзи Лэя дрожал от ненависти. — Ты демон, одержимый десятью тысячами призраков. Ты продолжение проклятого Шэнь Вэя, погубившего столько невинных жизней! Порубить бы тебя на куски… Он засмеялся тихонько, как умалишённый. — Думаешь, я тебя испугался? Никому не нужного ублюдка? Думаешь, подставил ты зад Сяо Второму, и жизнь удалась? Ха! Шэнь Цзечуань лишь рассмеялся в ответ. — По-твоему это весело? — Цзи Лэй оборвал смех. — Однажды ты окажешься на моëм месте. Шэнь Цзечуань развалился в кресле, изучая потолок, словно правда задумался над его словами. — Боюсь-боюсь, — наконец ядовито ответил он. — Демон. Ублюдок. Сукин сын. Тварь. Он вскочил с кресла и присел на корточки перед решëткой. — Да. Да, я такой. — В его спокойном голосе слышались безумные нотки. — Я демон, выбравшийся из провала Чаши. Я ублюдок, брошенный Шэнь Вэем на произвол судьбы. Сукин сын, не знающий ни дома ни матери. Тварь, всеми ненавидимая. Вы так хорошо меня знаете, дядя, я польщëн! Цзи Лэя затрясло. Он разглядел наконец ненависть во взгляде Шэнь Цзечуаня. Там, под белой кожей молодого тела, не было души. Мальчишка Шэнь умер, и его место занял монстр, которому и имени не придумали. — Пять лет назад… — Шэнь Цзечуань подался вперëд. — Я вот так же стоял на коленях перед вами. Помните, что вы мне сказали, провожая в храм Покаяния? Цзи Лэй сглотнул. Он хотел ответить, но голос не шëл. — Я прошу Небо за своих благодетелей. Вспоминаю всех поимëнно, — нежно сказал Шэнь Цзечуань. — Каждый день. Каждую ночь.