Поднося вино (将进酒)

К Новому году столичные жители приободрились: то там, то тут мелькали в причёсках золотые бумажные цветы, из домов доносился запах свежей выпечки и жареного мяса. Во дворце тоже не сидели сложа руки: за полмесяца до пира Десяти тысяч чинов, придворные церемониальной службы с ног сбились, разыскивая всё необходимое. И чем усерднее они сновали по столице, тем толще становились кошельки евнухов. Сяо Чие рассеянно пролистал книгу и отложил. — Обычно провинциальные чиновники, наезжая в столицу, всегда платят местным властям «налог на ледок», — задумчиво сказал он. — Но только Пань Жугуй придумал раздавать им списки «нуждающихся» прямо у ворот. — И это ещё даже праздники не начались, — Лу Гуанбай сдул пенку с чая. — Просто представь: какой-нибудь подпевала Пань Жугуя за год собирает в разы больше, чем казна пограничного батальона — за два получает. Дачжоу постоянно посылает куда-нибудь войска, каждый раз министерство податей нас обхаживает, мы у них герои и спасители, но как только битве конец — мы уже жадные сволочи, которым только деньги подавай. — Кто платит, тот и песни заказывает, — усмехнулся Сяо Чие. — Чтобы спасти столицу, нам пришлось маневрировать в снегу. Люди и лошади устали, снаряжение надо починить до весны. Мы уже и так неприлично задолжали мастерским… — Чжао Хуэй быстро прикинул что-то в уме. — Допустим, в этом году либэйские войска получили наряд на земледелие, кое-какое зерно смогли даже продать. И всё равно пришлось считать каждую монетку! Жена нашего наследного княжича даже домочадцев к Новому году приодеть не может, а Пань Жугуй за несколько дней прибрал к рукам денег столько, сколько в Дуаньчжоу за налоговый год не собирают. Это цензоры в провинции пыжатся и ко всему придираются, а в Цюйду и пискнуть не смеют. — Тяжело быть бедняками! — пожаловался Лу Гуанбай. — Каждый год тревожимся о деньгах… Но в этот раз Цзимин сам приехал в столицу, и министерство податей не посмело затягивать дело, сразу передали в Верховный секретариат. Пань Жугуй тоже не стал препятствовать. Полу́чите деньги ещё до отъезда! — Нам повезло со старшим братом, — Сяо Чие отложил книгу и взглянул на Лу Гуанбая. — А ты-то что будешь делать? — Его Величество меня не принимает, — ответил тот. — Клан Лу не любят в столице. Для Восьми великих кланов мы дикари из пустыни, Хуа на нас сверху вниз смотрят. Может, всё решается одариванием Пань Жугуя, но у меня на это и денег-то нет! Мы едва концы с концами сводим. У других гарнизонов хотя бы есть земля, с которой можно прокормиться, а у нас, в Приграничье, пески до горизонта. Когда пришлось срочно выступать к вам на подмогу, генерал Ци оплатила нашу провизию из своего кармана. Если б не её сочувствие и понимание, не дойти нам до заставы Тяньфэй. Но генерал Ци что, богаче нас? Она же остатки приданого тратит! Её личная гвардия последний хер без соли доедает! Министерство податей меня как мяч туда-сюда пинает каждый день. «Невыполнение воинского долга», слыхали?! Думают, меня можно вот так задвинуть! Думают, я деревенский дурачок и управу на них не найду! Лу Гуанбай редко поддавался гневу, но в этот раз не мог сдержаться. И немудрено: пограничный гарнизон, укрепившийся на краю пустыни, сталкивался с Бяньша чаще остальных, — разве что Либэй мог с ними сравниться. Недоедая, недосыпая, они год за годом отгоняли врага, — сколько воинов полегло под ударами кривых сабель! В столице владыку Приграничья ни во что не ставили: он давно заслужил себе славу самого нищего князя. Все награды, пожалованные Приграничью, уходили в лапы ростовщиков как вода в песок, лишь бы обеспечить войско. — В этом году ты хорошо подгадал приезд, — Сяо Цзимин, всё это время терпеливо ожидавший в глубине комнаты, пока служанки закончат его одевать и выйдут, подал, наконец, голос. — Скоро пир Десяти тысяч чинов. Ци Чжуинь, должно быть, уже в столице? — Если так подумать… ты прав, — успокоился Лу Гуанбай. — Сперва я боялся, что дело затянется, но… пусть, пусть тянут! А я потом посмотрю, как они ей это будут объяснять! — Верно, ни одна канцелярская крыса не посмеет перечить столь славному генералу, ни один ростовщик, — Сяо Чие сел к столу, попробовал чай. — Но вечно на неё рассчитывать нельзя. К тому же ходит слух, что министерство податей в этом году снова потребует у Пограничного гарнизона объявить призыв. Лу Гуанбай потёр край чашки. — Призыв? Не пойдёт. Понятное дело, после того что случилось с Чжунбо, они трясутся, как бы бяньша не нацелились на Приграничье, им всё кажется, что моих двадцати тысяч не хватит. Но, положим, наберём мы рекрутов — чем им платить? За какие деньги кормить и тренировать? Нет уж, никакого призыва, только через мой труп! Сяо Чие вдруг выпрямился. — Слушайте! Шесть префектур Чжунбо всегда первыми получали довольствие. Хорошо, положим, солдаты погибли, денег с них не спросишь. Но зерно-то где? Бяньша не могли увезти всё. Все трое взглянули на него как на дурачка. — Даже не мечтай, ребёнок, — сказал Лу Гуанбай. — Зерно это уже давно реквизировали и отдали Тринадцати городам Цзюэси. А всё почему? Восемь великих кланов посадили свои Восемь дружин на шею министерству податей. Два миллиона в год у них уходит на лучшее снаряжение и самых умелых воинов. Два миллиона! Из налогов! Да я таких денег в глаза не видел! Но раз императрица и секретариат дозволяют, значит, министерство податей и казначейство тявкнуть не смеют. Казна пуста, а в Цзюэси в прошлом году вдруг развелась саранча и летом сожрала весь урожай. А где деньги, чтоб им помочь? Денег нет! Слава Небу, провинциальный уполномоченный Цзян Циншань приказал всем чиновникам префектуры открыть амбары, чтобы накормить крестьян. Он спас сотни и тысячи, но высшие чины его возненавидели. Теперь за ним ростовщики гоняются, в прямом смысле. Из дома не выпускают. Он чиновник второго ранга, а его старой матушке приходится ткать, чтобы выплачивать долги! Если б старший секретарь Хай не подал Его Величеству доклад о бедствиях в Цзюэси, Пань Жугуй и не почесался бы! А так, за полмесяца вместе с секретариатом что-то придумали. — Вечно жалуются, что им не хватает денег, но взятки берут огромные, — вставил Чжао Хуэй. — Тем же, кто действительно работает, приходится затянуть пояса да ходить оглядываться, как бы кого не обидеть. Зачем только мы приехали в столицу… Одно расстройство! Повисло молчание. В тишине все четверо долго смотрели, как падает снег за окном, чистейшим, мягчайшим покровом укрывая слякоть, грязь и мерзости столицы. Воистину, снег и вино всё делают красивее! Хоть на миг, а дают забыться, поверить, что в новом году жизнь станет лучше. *** Полночь застала Пань Жугуя в медитации. Он сидел на кушетке, прикрыв глаза, а Сяофуцзы предусмотрительно положил рядом сложенную в виде цветка салфетку и замер на скамеечке, держа футляр для кисти.  Через час Пань Жугуй глубоко вздохнул и открыл глаза. Сяофуцзы немедленно протянул кисть, и тот, сосредоточенно нахмурившись, начертал прямо на ладони несколько слов. — С наставлениями Его Величества названый отец день ото дня всё мудрее и просветлённее. Клянусь, этот недостойный отпрыск видел над вашим челом фиолетовое облако! Пань Жугуй неспешно вытер руки. — Знаешь, почему тебя до сих пор не взяли в церемониальную службу? — вдруг спросил он. — Потому что названый отец не желает меня отпускать, — немедленно ответил Сяофуцзы. — Не желаю, — Пань Жугуй бросил в него смятым бумажным цветком. — Только есть и другая причина: лижешь ты хорошо, да язык шершавый. Уже два года, как на Его Величество снизошло просветление, а фиолетовой ауры вокруг него так никто и не видел. Как же я, жалкий раб, могу обойти императора? Разве гордыня приличествует слуге? Сяофуцзы заискивающе улыбнулся и подал ему чашку горячего чаю. — Названый отец мне учитель и господин, для меня вы — само Небо. Видеть вас в медитации, всё равно что любоваться на Небесного Владыку, сошедшего к смертным. От восторга я все мысли растерял! — Ммм… — Пань Жугуй прополоскал рот. — Выражать сыновнюю почтительность ты, впрочем, умеешь. Сяофуцзы хихикнул и придвинулся поближе. — Я ещё даже не начинал её выражать, названый отец! У меня есть для вас новогодний подарочек. В имении принца Чу я присмотрел удивительную красавицу! Я сперва пошёл к Его Величеству, но ему девица без надобности. Поэтому я решил преподнести её вам, дабы как следует засвидетельствовать почтение. — Насколько хороша? Неужели сравнится с Третьей барышней Хуа? Кроме того, принц Чу собственник и самодур, вряд ли он так просто с ней расстанется. — Каким бы высоким ни было происхождение принца Чу, благороднее Его Величества он быть не может, а Его Величество не против передать девушку вам. Не беспокойтесь, названый отец, я всё устрою после праздников. Примете вы её или нет, — она должна быть благодарна, что вы вообще её заметили! Пань Жугуй отставил чашку. — Не спеши, я человек вовсе не жадный и не развратный. Кстати, раз уж заговорил о принце Чу. Как там поживает его собрат по духу? Младший Рядом-ошивающийся-княжич Сяо? Сяофуцзы принялся сосредоточенно массировать бедро Пань Жугуя. — О, названый отец! Второй княжич личность легендарная в узких кругах. С самого приезда в столицу только пьёт и веселится с принцем Чу, о службе и не помышляет. Правду говорят: рыбак рыбака видит издалека. — Славно, славно… Но всё же он из клана Сяо. Не нравится мне, что Его Величество прочит ему должность в почётном карауле. Слишком близко, — Пань Жугуй задумался было, но тут же просиял. — Впрочем, я знаю, куда его заслать. Неси туфли, время послужить императору. *** Новогодние праздники прошли без происшествий, да и пир Десяти тысяч чинов радовал, пока, уже под самый конец, император не обратился вдруг к Сяо Чие во всеуслышание: — А-Е, нравится тебе в Цюйду?  Сяо Чие отложил недочищенный мандарин и поклонился.  — Отвечаю Вашему Величеству: очень нравится!  Император обернулся к Сяо Цзимину. — Я долго думал, и решил, что определить а-Е в почётный караул — значит зарыть талант. Он хороший мальчик, но привык гарцевать на поле боя, рядом со мной заскучает. Что если назначить его командиром императорской гвардии? Си Гуань, бывший генерал-губернатор, слишком занят Восемью столичными дружинами. Императорской милостью я освобождаю его от бремени и передаю императорскую гвардию а-Е! Лу Гуанбай нахмурился. Почётный караул постоянно рядом с императором: случись что, Его Величество не сможет закрыть на это глаза. А гвардия? Мальчики на побегушках! Что же это за награда такая?! Он собрался было встать и возразить, но вовремя заметил, как Сяо Чие кланяется, принимая благодарность. — «Генерал-губернатор»! Звучит солидно, прямо как «главнокомандующий»! — Сяо Чие ухмыльнулся. — Благодарю, Ваше Величество! Старший секретарь Хуа нарочито громко рассмеялся. — Ваше Величество образец мудрости! Как проницательно разглядели в этом юноше будущего героя! Зал накрыло шквалом поздравлений, но Сяо Цзимин к ним не присоединился, лишь молча улыбнулся брату. Лу Гуанбай, заметив это, опрокинул залпом чарку и склонился к сидевшему рядом Чжао Хуэю. — Какая же это милость! Да это удар Цзимину в самое сердце!  *** После пира Сяо Чие немедленно испарился, — как было не поставить кувшин-другой приятелям, настойчиво желавшим поздравить его с назначением? Лишь после полуночи шумная компания вывалилась из борделя, едва стоя на ногах. Ли Цзяньхэн, принц Чу, был несколькими годами старше Сяо Чие, и куда искушённее во всяческом разврате. Забираясь в паланкин, он оперся на Сяо Чие, пьяный в дым. — Ну какой же удачливый сукин сын, — пристроился в гвардию! Эту работу и мартышка может выполнять: никаких тебе патрулей и караулов, знай, жалование получай! Гордишься собой, а? Сяо Чие коварно улыбнулся в ответ. — Ещё бы! Эта ночь — только начало! Вместе мы с тобой этот городишко с ног на голову поставим! — Золотые слова! — Ли Цзяньхэн похлопал его по плечу. — Приходи ко мне через пару дней, снова за тебя выпьем! Сяо Чие проводил взглядом его паланкин и запрыгнул в седло. Жеребца своего, чёрного как ночь, с сияющей белой звёздочкой на груди, он заарканил у подножья гряды Хунъянь и объездил сам, — сражался с ним, пока могучий, достойный небожителей зверь не признал его. Дождавшись лёгкого толчка в бок, жеребец послушно потрусил по улице. Хозяева лавок по обеим сторонам собрались было зажечь фонари, чтобы господин видел дорогу, но Сяо Чие отмахнулся от них. — Тушите свет! Лавочники переглянулись, но ослушаться не посмели. Один за другим потухли фонари, и улица погрузилась во мрак, освещаемый лишь морозным светом луны да мерцанием снега. Сяо Чие свистнул, и кречет слетел к нему из тьмы на крыльях ледяного ветра. Взъярённый уколом шпоры жеребец, фыркнув жарким паром, яростно ринулся вперёд. Ветер выл в ушах, хлестал по лицу, выбивая из головы пьяную муть, морозил губы, чтоб не могли больше растягиваться в лицемерной улыбке. Как дикий зверь, уходящий от погони, Сяо Чие с грохотом мчался по тёмным, молчащим улицам, пока не вывалился наконец из седла в придорожный сугроб. Жеребец вернулся к нему, ткнулся тёплой мордой; сокол устроился на луке седла, склонил голову, косясь круглым глазом, но Сяо Чие даже не взглянул на них. Он с трудом приподнялся на локтях, и его вырвало. Полежав в снегу, он, наконец, всё же смог встать, цепляясь за какую-то стену. Лучный перстень улетел в сугроб, пришлось искать его в темноте… — Кто здесь? Зажёгся во тьме фонарь, освещая человека в гвардейской форме.  — Что ты тут… Ваше превосходительство!  Сяо Чие обернулся к нему. — Знаешь меня?  Гвардеец помотал головой.  — Не удостоился чести… — С этого дня я твой старший братец, — Сяо Чие отшвырнул грязный плащ и наклонился, безрезультатно высматривая кольцо. — Зараза… Дай фонарь. И катись отсюда. Гвардеец опасливо приблизился к нему. — Вы юный господин Сяо, так? Мы недавно получили приказ… Но сейчас слишком поздно для проверки, дела ведь подождут и до завтра… Сяо Чие протянул руку за фонарём.  — Что это за место?  — Окраина Цюйду. Храм Покаяния.  — Вольно, — бросил Сяо Чие. — Возвращайся на пост.  Гвардеец ушёл было, но в спину ему донеслось:  — Тут держат Шэнь Цзечуаня? За этой стеной? — Так точно, — гвардеец обернулся, встревоженный. — Он заперт в…  — Тащи его сюда. — Не положено! — гвардеец замер. — Вы мой командир, но приказ Его Величества был… Сяо Чие поднял фонарь повыше. — Я тут главный.  — Воля ваша, — сдался гвардеец. — Только вы его не у… — Не убивать? Да пусть эта блядь сперва мне песенку споёт! — Сяо Чие отшвырнул фонарь. Пламя умерло, и наступила зловещая тьма.