Поднося вино (将进酒)

Верховный наставник не желал смотреть на Шэнь Цзечуаня. Двадцать лет его держали в заточении, двадцать лет он лелеял ненависть к тем, кто отправил его сюда… И вот теперь от него требуют простить вражеского ребёнка.  Он отпустил мальчишку, отвернулся от него. — Так… кого же мне тогда убить?! — жалобно спросил он. Никто ему не ответил, лишь ворона слетела с ветки, обрушив снег, да рваная занавесь хлопнула на ветру. Верховный наставник, дрожа, поднялся, заковылял по святилищу, горестно всплескивая руками. — Жребий брошен! Победителя объявляют императором, проигравшего — мятежником! Благородное имя Его Высочества смешали с грязью, а нас бросили сюда как опасных бунтовщиков, предателей! Так кого же мне убить?! Может, слепое, равнодушное Небо?! В чём мы провинились?! За что Его Высочество пролил кровь?! Слёзы потекли по впалым щекам старика. Он упал на колени, рыдая, дополз до входа, беспорядочно колотя по полу. — Я тоже! Я тоже хочу умереть! Убейте и меня! В ледяной полутьме молитвенного зала его согбенная фигура напоминала искорёженную статую Будды. Вдали, на холмах, переливалась ночными огнями столица, а он лежал, обессиленный, и снег медленно покрывал его маленькое, иссушенное тельце. Наконец Цзи Ган осторожно поднял его и усадил у костерка, разведённого на полу перед алтарём. — Верховный наставник, я растревожил вас, мне и объясняться, — Цзи Ган нервно одёрнул рукава. — Чуань-эр — восьмой бастард Шэнь Вэя. Восемь лет назад наследный княжич Цзяньсина, Шэнь Чжоуцзи, вошёл в силу и удалил всех незаконнорожденных братьев от двора. Чуань-эру только исполнилось семь, в солдаты не отдать, так что он жил на задворках, на попечении материнской служанки. Но служанка эта оказалась женщиной злой и жадной, мальчик то и дело голодал. Пинтин, моя жена, дружила с его матушкой. Она упросила меня взять Чуань-эра к себе, воспитать как следует. Верховный наставник Ци зло сплюнул. — Каково лицемерие! Шэнь Вэй и сам незаконнорожденный, ему ли не знать, как тяжко приходится таким детям! А он их и за людей не считает. Развратный негодяй! К чему было зачинать столько сыновей, раз не желаешь о них заботиться?! — Мы часто писали ему, но ответа так и не дождались. Из всех Восьми великих кланов Цюйду ни в одном не обращаются с бастардами подобным образом! — Цзи Ган нахмурился. — Так Чуань-эр и остался с нами. Моему Му-эру было пятнадцать, он ужасно обрадовался, что у него теперь есть младший братишка… Вчетвером мы и осели в Дуаньчжоу. Даже кое-как удалось попасть в Жёлтую книгу военного министерства. — Удивительно, что ты смог, — помолчав, отозвался верховный наставник. — Тебя сослали, а ведь Его Высочество придумал заносить семьи в Жёлтую книгу специально для того, чтоб отсеивать людей неблагонадёжных и предотвращать волнения. — Знаю… Верховный наставник, вы помните, что случилось в столице после моего отъезда? — спросил Цзи Ган. — Как наследный принц дошёл до такого? Верховный наставник, поёжившись, завернулся в драную занавесь. — После того как тебя изгнали, Цзи Уфань потерял расположение императора, а Пань Жугуй, наоборот, поднялся: был любимым евнухом императрицы, а стал уполномоченным главой церемониального ведомства. Его усилиями императорская стража потеряла всякое влияние, а от Двенадцати батальонов осталось одно название. После смерти Цзи Уфаня, Цзи Лэй стал всем заведовать. Восточная ограда отделилась от Восточного дворца и прибрала к рукам императорскую стражу. А дальше… Император вдруг слёг, доверил мелкие дела Верховному секретариату и Восточному дворцу. Но разве клан Хуа мог этим удовлетвориться? Императрица устроила на все посты своих негодяев, Шесть министерств погрязли во взяточничестве. Его Высочество наследный принц пытался подавать императору петиции, но Пань Жугуй с императрицей не пропустили ни одной. Больше того, они вовсе перестали пускать людей из Восточного дворца к Его Величеству! — Проклятые кастраты — бич нашей империи! — Цзи Ган вздохнул. — Знай я, что Пань Жугуй настолько властолюбивый сукин сын, позволил бы отцу его убить! — Убил бы Пань Жугуя, его место тут же занял бы ещё какой-нибудь Пань, Ань или Сунь… — пробормотал Великий наставник. — Тебе не понять, Цзи Ган. Пока гарем вмешивается в дела государства, ничего хорошего не жди. Корень зла — в Восьми великих кланах. Если не избавиться от них, всё так и будет идти по кругу! Как, по-твоему, императрица, не выходящая из внутренних покоев, может править страной? Ответ — за её спиной стоит клан Хуа. Впрочем, из какого бы рода ни была жена правителя, род этот всегда будет принадлежать к Восьми великим кланам — Но разве наследный принц не был сыном императрицы? — не удержался Шэнь Цзечуань, до этого слушавший молча. — Нет, — верховный наставник покачал головой, — мать Его Высочества была наложницей. Императрица не могла иметь детей, поэтому наследного принца передали ей на воспитание. Говорят, даже тигр не ест своих котят… Но императорская семья хуже тигров! Цзи Ган шумно выдохнул и хрипло произнёс: — Мой отец впал в немилость из-за моего пьянства и диких выходок. Если бы не это, Его Высочество был бы жив. — Нам не дано знать, как всё обернётся! Я вот не думал, что Цзи Лэй предаст отца! — верховный наставник скомкал занавесь. — Горько, горько! Но кто мог помыслить… Цзи Ган бросил быстрый взгляд на Шэнь Цзечуаня. — Отец знал. Я объясню с самого начала, не то Чуань-эр не поймёт: мой отец, Цзи Уфань, был командующим императорской стражи, прошел с императором через огонь и воду. Жена его рано умерла не родив наследника, искать новую он не хотел, так что усыновил трёх мальчишек: меня, Цзи Лэя и нашего старшего братца. Старший братец был против жестокостей императорской тюрьмы, так что ушёл служить на заставу Тяньфэй. Мы с Цзи Лэем остались в страже, — как было бросить отца? Он ведь нас научил и рукопашному бою клана Цзи и фехтованию. Вот только… Отец начал замечать в Цзи Лэе какую-то червоточину, поэтому техники духовного совершенствования передал только мне. Цзи Лэй нам этого не простил, — после смерти отца выгнал из стражи почти всех его старых соратников... А чем это закончилось, вы знаете. — Увы… — пробормотал верховный наставник. — Восточный дворец не смог защитить Его Высочество. Император поверил навету Пань Жугуя, стража немедленно нашла доказательства заговора… Это было несложно, ведь Восемь столичных дружин давно были в руках Восьми великих кланов. Всех людей принца заточили в темницу: кто-то умер, кто-то под пытками признался в том, чего не делал… судьба Его Высочества была предрешена. Он вперился в стену застывшим, безумным взглядом, слёзы вновь потекли по морщинистым щекам. — Его Высочество! Загнан сюда, словно дикий зверь! Почему они не убили меня?! Почему не сжалились?! Такая жизнь хуже смерти! Но разве я имею право умереть?! — он вдруг обернулся к Шэнь Цзечуаню, забормотал лихорадочно. — Нет, нет! Мне рано умирать! Столько дум, столько планов… Все убиты, все замучены, имя Его Высочества покрыто позором! Нельзя умирать! Старик мёртвой хваткой вцепился в плечо Шэнь Цзечуаня.  — Ты, юноша! Ты молод, тебя ещё всё впереди! — Верховный наставник… — начал Цзи Ган, поднимаясь на ноги, но тот лишь крепче стиснул пальцы. — Ты можешь защитить его от меня, а от других? Я откажусь от ненависти к мальчику из уважения к твоим отцовским чувствам, но разве сможешь ты убедить весь мир сделать то же самое? Он Шэнь, и потому ненавистен всем. Разве одними боевыми искусствами он спасётся? Твой отец был мастером, а всё же умер одиноким, больным стариком! В Цюйду, где человек может вознестись и пасть в одно мгновение, убивают словом, а не ударом кулака. Хочешь беззащитным отправить его в логово стервятников?! Цзи Ган стиснул кулаки, но промолчал. Верховный наставник с трудом встал, опираясь на Шэнь Цзечуаня. — Я… Ци Хуэйлянь из Юйчжоу! — заговорил он, сглатывая слёзы. — Я… стал чжуанъюанем, лучшим из лучших, в пятнадцатый год Юнъи! Со дня основания Дачжоу лишь пятеро сдали экзамен со званием «образец для подражания во всём государстве», и я — один из них. Я — подданный Восточного дворца, старший секретарь Верховного секретариата, глава министерства чинов. Я был наставником наследного принца, а теперь стану твоим наставником. Я научу тебя всему, что знаю, если захочешь учиться. Ну? Шэнь Цзечуань спокойно взглянул ему в глаза, и вдруг упал на колени, простерся в земном поклоне.  — Научите, наставник, — тихо сказал он, — и я убью любого, на кого укажете. *** Ранним утром, в час Зайца, Гэ Цинцин отправился в храм Покаяния. К рассвету подморозило, в воздухе вился лёгкий снежок, так что по дороге он непрестанно дышал на озябшие руки и высматривал тележку торговца баоцзы. У самой тележки кто-то окликнул его. Гэ Цинцин обернулся и увидел шёлковый алый зонт, пляшущий в чьей-то неверной руке. В Цюйду такие зонты носили лишь сановники пятого ранга и выше, поэтому он отошёл на обочину и поприветствовал незнакомца, церемонно выставив вперёд эфес меча с именной табличкой. Из-под зонта на него пахнуло тяжёлым винным перегаром. — Стражник, значит… Как там вас ещё зовут… «Алые всадники»? — незнакомец схватил именную табличку Гэ Цинцина и несколько мгновений внимательно изучал её. — Ну и куда сотник «алых всадников» Гэ направляется в такой собачий холод? — Отвечаю его превосходительству, — обратился Гэ Цинцин к чёрным сапогам незнакомца. — Этот недостойный стражник сегодня на дежурстве и должен прибыть во дворец. Он наконец узнал пьяницу. Сяо Чие, похоже, гулял всю ночь, — даже одежду поправить не удосужился. — Это не та дорога, — возразил княжич Сяо, поигрывая именной табличкой.  Гэ Цинцин поднял голову и смущённо улыбнулся. — Второй княжич человек благородный, выше всяких городских мелочей. По утрам везде толпы, а отсюда можно быстро пройти задворками до улицы Шэньу, — по ней до дворцовых ворот рукой подать. Сяо Чие улыбнулся и бросил ему табличку.  — Так ты меня знаешь. — Кто же в столице вас не знает! — Гэ Цинцин поймал табличку и поклонился угодливо. — Слава либэйской тяжёлой конницы гремит на полях сражений, либэйские княжичи сослужили Его Величеству верную службу в битве с бяньша. Второй княжич, вы, верно, домой направляетесь? На улице скользко, дозвольте вас проводить! Сяо Чие бросил на него неприязненный взгляд. — Я что, по-твоему, настолько пьян? Вольно, иди уже.  Гэ Цинцин вновь поклонился и исчез, ненамного разминувшись с Чжао Хуэем. — Вас ждут дома к завтраку, — сказал Чжао Хуэй, заметив возле тележки торговца баоцзы знакомый красный зонт и Сяо Чие, подгонявшего старика-повара. — Почему вы перекусываете чем попало? — Пока дойду, помру от голода.  Чжао Хуэй протянул ему плащ.  — Вино и женщины до добра не доведут, княжич. Идёмте домой. Сяо Чие закутался в плащ, но не двинулся с места. Задумчиво глядя куда-то вдаль, он, как удав, проглотил два баоцзы, не замечая любопытных взглядов случайных прохожих, а потом вдруг спросил: — Отсюда можно дойти до улицы Шэньу? — Да, но с трудом, — ответил Чжао Хуэй. — Придётся идти по задворкам, через сточные канавы. Чем уже проулок, тем выше грязь: канавы эти годами никто не чистит, они уже в болото превратились. Весной, когда тает снег и начинаются дожди, здесь всё затапливает. Сами подумайте, стоит ли оно того? Сяо Чие бросил на него недовольный взгляд.  — Что ещё за лекция? Я тебе задал простой вопрос. — Я рассказываю об этом, чтоб вам не взбрело в голову пьяным шататься по грязным закоулкам. Прямой путь всегда самый быстрый, княжич. Сяо Чие вытер руки и сделал Чжао Хуэю знак заплатить за еду. — Интересно… Пойди в штаб императорской стражи, узнай, дежурит ли сегодня Гэ Цинцин… И, дед! Да, ты! Бросай свои баоцзы, займись тем, что умеешь! Это же жрать невозможно!