Поднося вино (将进酒)

Редко над столицей солнце сияло так ярко, как в тот день, когда ворота храма Покаяния захлопнулись за Шэнь Цзечуанем. Нетронутый снег переливался на плитах двора, зелёная листва сливы-мэй казалась изумрудной на фоне киноварных стен. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь резьбу карнизов, бросали под ноги причудливые тени. Гэ Цинцин первым сбежал по ступеням, обернулся к Шэнь Цзечуаню. — Быстрее, они ждут. Шэнь Цзечуань не ответил, даже не поднял головы. Ему было пятнадцать, он только что избежал смертной казни и вышел на солнце из императорских застенков, но не чувствовалось в нём ни радости, ни юной живости. Под порывами ледяного ветра без следа развеялись все теплые воспоминания и мечты. Бледный, болезненно тощий, он шаркал по лестнице, держась за стены и колонны, будто старик. Цзи Лэй и евнух Сяофуцзы ждали его у входа в храм. — Какое величественное и примечательное место! — заметил Сяофуцзы, от нечего делать рассматривавший старинную резьбу. — Разве можно держать здесь преступников? — История его тоже примечательная, — ответил Цзи Лэй. — Когда-то это был родовой храм императорской семьи. Здесь воскуривали благовония и хранили эдикты, написанные рукой самого императора Гуанчэна. Монахи со всех концов земли съезжались сюда ради философских бесед… — Тогда почему же здесь так некрасиво? — Сяофуцзы окинул ворота хозяйским взглядом. — Всё того и гляди развалится! Цзи Лэй тяжело вздохнул. — Некрасиво ему… Двадцать лет назад низложенный наследный принц возглавил восстание Восьми столичных дружин. Войско потерпело поражение, и он с остатками солдат отошёл сюда. Сражался как загнанный зверь… И в конце концов перерезал себе горло прямо перед Буддой. Забрызгал кровью всю статую! С тех пор старый император велел навсегда запереть ворота и переименовал это место в «храм Покаяния». — Двадцать лет! — ненатурально восхитился Сяофуцзы. — Меня тогда и на свете не было, а вы… Ваше превосходительство, должно быть, только присоединились к императорской страже! Цзи Лэй не ответил, лишь цыкнул недовольно.  — Где их черти носят?  Сяофуцзы обошёл вокруг каменной стелы с надписью «Покаяние».  — Вы так и не рассказали, почему здесь запирают узников. Цзи Лэй закатил глаза. — Скорее, «запирали». Тут сидят в заточении чиновники из секретариата, поддержавшие низложенного наследного принца. Все прочие важные шишки, и гражданские, и военные были казнены, а эти до сих пор тут. Двадцать лет прошло, возможно, никого и в живых не осталось! Подъехала зарешечённая тюремная повозка. Гэ Цинцин спрыгнул с облучка, поклонился Цзи Лэю. — Ваше превосходительство, узник прибыл. — Заводите, — бросил Цзи Лэй, не сводя глаз с Шэнь Цзечуаня. — Вряд ли мы с тобой ещё увидимся, юнец. Великодушие императора не знает границ, молись за Его Величество до конца жизни. Шэнь Цзечуань не ответил. Надсадно заскрипела алая дверь, краска посыпалась хлопьями. Он обернулся к Цзи Лэю, и тот собрался было добавить ещё пинок за наглость, но примёрз к месту: на лице мальчишки расцветала счастливейшая улыбка. «Да он с ума сошёл!», — подумал Цзи Лэй, но тут Шэнь Цзечуань заговорил:  — Ваше превосходительство Цзи, — тихо, но ясно произнёс тот, — ещё увидимся. Алая дверь с грохотом захлопнулась, подняв тучу пыли. Сяофуцзы успел отскочить и прикрыться рукавом, но Цзи Лэй остался неподвижен. — Ваше превосходительство! — позвал Сяофуцзы. — Ваше превосходительство!  Цзи Лэй отмер наконец. — Дрянь какая, — бросил он запертой двери, и, взлетев на коня, пустил того рысью, подальше от храма. *** Цзи Лэй выскочил на него внезапно: Сяо Чие едва успел натянуть поводья, чтобы не врезаться в него, и рассмеялся.  — Старина Цзи, на службу опаздываешь?  Цзи Лэй завистливо оглядел его мощного боевого жеребца. — Сперва пришлось отвезти того ублюдка в храм. Теперь вот спешу во дворец… Второй княжич, какой прекрасный у вас скакун! Сами объезжали? — Выдалось свободное время, — Сяо Чие щёлкнул хлыстом, и кречет пал из-под облаков на его плечо. — Приручать соколов да объезжать лошадей, — вот и все мои таланты. — После нового года вступите в должность, там уж найдёте чем заняться, — усмехнулся Цзи Лэй. — Скажите-ка, не желает ли новоиспечённый командир завтра выпить со мной? — Если вино паршивое, даже не зови.  Цзи Лэй рассмеялся. — Как можно! Кто осмелится травить самого Второго княжича негодным вином! Позже пошлю вам приглашение. Не присоединится ли к нам и наследный княжич? Сяо Чие привычно крутнул на пальце костяной лучный перстень. — Мой брат не любитель пьянок. А что такое? Одного знаменитого воина тебе мало? — Я этого не говорил! Так значит, договорились, Второй княжич. Сяо Чие кивнул и пустил было лошадь через улицу, но на полпути остановился, вспомнив о чём-то. — Как ублюдок поживает? Шёл на своих двоих? — Да, ходить он может, — подтвердил Цзи Лэй, — но с трудом. Многие на его месте остаются калеками, а он ещё ковыляет! Сяо Чие кивнул, молча пришпорил коня и исчез.  *** Принесли еду, но Шэнь Цзечуань к ней не притронулся, — зажёг лампу и пошёл осматривать свой новый дом. За долгие годы всё вокруг покрылось толстым слоем пыли. В некоторых комнатушках обвалились потолки, сгнили двери и оконные рамы. Живых не было, — Шэнь Цзечуань нашёл лишь несколько скелетов, рассыпавшихся от сквозняка, стоило открыть дверь, и вернулся в главный зал. От статуи Будды остались одни обломки, но алтарь был ещё крепок, и места под ним как раз хватало для тощего подростка. Шэнь Цзечуань забился под столешницу, кутаясь в побитую молью гардину, и постарался заснуть, хоть ноги и ломило от холода. Ночью пошёл снег. В тишине ухнула два раза сова, и он проснулся, выбрался из-под алтаря. Цзи Ган, появившийся из тьмы, стряхнул снег и тяжело опустился на пол, развязывая узелок. В узелке оказался жареный цыплёнок. — Как поешь, начинай тренироваться. Ночью тут мороз, да и ветер поднялся. Будешь спать — заболеешь. — Немощным лучше воздерживаться от мяса, — сказал Шэнь Цзечуань, глядя, как жир пропитывает бумагу. — Ешьте вы, учитель. — Глупости! — Цзи Ган умело разорвал цыплёнка. — Тебе сейчас нужно питаться как следует. Оставь мне гузку, моё любимое. — Раз я ваш ученик, должен есть то же, что учитель, — убийственно серьёзно отозвался Шэнь Цзечуань. Цзи Ган только рассмеялся. — Негодник! Они набросились на курицу. Цзи Ган, хрустя косточками, передал Шэнь Цзечуаню тыкву-горлянку. — Если совсем замёрзнешь, выпей вина. Но не хлебай, — глоточками пей, как твой брат. До этого они ни разу не говорили о Чжунбо и провале Чаши. Не говорили о матушке-наставнице, о Цзи Му. И в эту пустоту на месте важного разговора по капле просачивалась кровь, — слёз не было. Шэнь Цзечуань сделал маленький глоток и передал флягу обратно. Цзи Ган покачал головой. — Не надо. Я больше не пью. Они снова умолкли. Снаружи бесконечная, непроглядная ночь укрылась снегом: тьма и метель, больше ничего. — О чём задумался? — спросил вдруг Цзи Ган.  — Учитель…  — Хочешь что-то сказать, так говори.  — Простите меня.  Повисло долгое молчание. — Ты не виноват, — ответил, наконец, Цзи Ган, справившись с собой.  Шэнь Цзечуань сжал кулаки. Если долго смотреть на снег и не моргать, слёзы не польются. Не польются… — Вы… искали нас? Учитель сгорбился в тени алтаря, привалился к холодному камню устало, будто каждое слово вытягивало из него силы. — Да. Я его нашёл. Нашёл…  Цзи Ган нашёл сына, пронзённого стрелами. Нашёл окоченевшего, сизого.  Нашёл в заваленной снегом яме. Цзи Му было всего двадцать три. Его только-только повысили до командира отряда в гарнизоне Дуаньчжоу. Выдали новенькие доспехи. Матушка повесила ему на шею амулет… Цзи Ган спустился в провал и ходил по замёрзшим телам, сметал снег, вглядывался в изуродованные лица… Но нашёл. — Учитель… мне так жаль…  Цзи Ган запустил руку в седые, взлохмаченные волосы. — Ты не виноват, что так вышло. Он твой старший брат, и поступил как старший брат. Кто знал, что эти сукины дети нападут? Кто знал, что он пойдёт в солдаты? Я всю жизнь учил его драться, а характер у него был сам знаешь, какой: проще убить, чем заставить отступить. Он никогда не отворачивался от чужих страданий, думаешь, сбежал бы с поля боя? Цзи Ган обхватил себя за плечи. — Вы не виноваты, дети. Это всё я, ваш учитель. Я не справился. Ваша матушка ругала меня, а я только и знал, что глаза заливать. Когда город взяли, я даже сдачи дать не мог. Бесполезный старый дурак! Что-то капнуло на фляжку-горлянку. Но Шэнь Цзечуань молчал, лишь стискивал её до побелевших костяшек. — Старый дурак! — вдруг прокаркала из-за статуи Будды чья-то кудлатая, ухмыляющаяся голова. — Старый дурак! Цзи Ган вскочил в мгновение ока.  — Кто здесь?! Неряшливое существо, оказавшееся лохматым старичком, высунулось из убежища, передразнивая его. — Кто! Кто! Разглядев его наконец, Цзи Ган отступил, поражённый, и сделал Шэнь Цзечуаню знак не двигаться. — Верховный наставник Ци! Старичок немедленно съёжился снова.  — Неправда! — он изо всех сил пнул статую. — Я не верховный наставник! Цзи Ган перепрыгнул обломок статуи и едва успел схватить старичка за лодыжку прежде, чем тот нырнул в какую-то дыру. Несчастный завизжал, вырываясь, как свинья, которую тащат на бойню: — Ваше Высочество! Бегите! Бегите! Шэнь Цзечуань быстро зажал ему рот, и, вместе с учителем, оттащил от стены.  — Кто это? — спросил он. — Ты ещё ребёнок, наверное, и не слышал о нём… — Цзи Ган, кряхтя, прижал старичка к полу. — Верховный наставник Ци! Вы живы! Какое счастье... А его превосходительство Чжоу? Он тоже здесь? Верховный наставник Ци был так мал и измождён, что даже Шэнь Цзечуаня не смог оттолкнуть. В конце концов старик сдался, сверля его взглядом. — Он мёртв. Я мёртв. Его Высочество мёртв. Все умерли! — Верховный наставник, я Цзи Ган! Командующий Цзи Ган из императорской стражи! Верховный наставник вытянул шею, пытаясь разглядеть его лицо.  — Ты не Цзи Ган! Ты злой дух! — Вспомните же! В двадцать третьем году Юнъи я провожал вас в столицу. Вы ехали знакомиться с Его Высочеством! Вспомните! Подслеповатые старческие глаза увлажнились. — Они убили Его Высочество… — он всхлипнул, забормотал снова. — Цзи Ган, ваше превосходительство, спасите Его Высочество! Восточный дворец окружили враги! В чём же Его Высочество провинился?! Цзи Ган отпустил его, словно разом обессилел. — Верховный наставник… В двадцать девятом году Цзи Лэй предал нас. Меня вышвырнули из столицы скитаться по цзянху. Лет уж двадцать назад я нашёл приют в Дуаньчжоу, женился и зачал сына. Старик не услышал его, а если и услышал, то не понял. — Его Высочества нету… Но царственный внук в опасности! Спасите его! Заберите его!  Цзи Ган закрыл глаза, не в силах больше на это смотреть. — В тридцатый год Юнъи наследный принц перерезал себе горло на этом самом месте. И никого из Восточного дворца не пощадили. — Верно… Верно… — верховный наставник обмяк, глядя в потолок. Всхлипнул по-детски.  — Как же так вышло… — «Друзья расходятся, как в небе облака, их разлучает времени река…» — устало процитировал Цзи Ган. — Мог ли я представить, что встречу вас снова, вот так… Верховный наставник съёжился, пряча лицо. — Они и тебя заперли? Пусть! Пусть запрут и убьют всех думающих людей в мире! — Нет. Мой ученик отбывает здесь наказание за своего отца. — Отбывает наказание за отца… — пробормотал старик. — Похвально. Кто его отец? Неужто тоже разозлил Его Величество? Цзи Ган вздохнул.  — В прошлом году войско Шэнь Вэя было разбито… Верховный наставник вскочил с неожиданной прытью, на четвереньках подбежал к Шэнь Цзечуаню, словно мартышка. — Это что же… сын Шэнь Вэя?  Цзи Ган не успел вмешаться, как тот бросился в атаку.  — Шэнь Вэй! Шэнь Вэй убил Его Высочество! Шэнь Цзечуань ловко перехватил чужие запястья и удерживал, пока Цзи Ган не обхватил старичка сзади. — Верховный наставник! Неужто вы хотите убить моего ученика за то же, за что они убили царственного внука?! Плевать на Шэнь Вэя! Мой ученик ни при чём! Казалось, верховный наставник сейчас задохнётся.  — Но… сын Шэнь Вэя! — прохрипел он. — Сын Шэнь Вэя! — Был его, когда родился, — Цзи Ган внезапно упал на колени и ударился лбом об пол, отбивая земной поклон. — Но теперь он сын Цзи Гана! Умереть мне на этом месте, если я хоть в чём-то солгал! Верховный наставник, убьёте вы моего мальчика?!