Когда погасло солнце

В подземелье холодно настолько, что человек, не обладающий волшебными силами, обязательно бы умер от переохлаждения. — Прости меня, сестрёнка. Блум всхлипывает в ладонь, которую с силой вдавливала в рот чтобы не разреветься. Прошло несколько часов с постановления суда, и Дафну, как преступницу, заключили в самую темную, сырую темницу, в которой когда-то держали особо опасных убийц в истории Тессериса. Блум держит руку на животе, пытаясь успокоиться, но это мало чем помогает, когда она видит состояние своей сестры — в грязных одеяниях, с растрепанными волосами, слегка опухшим, вероятно, от перенапряжения, лицом, с измученным взглядом потухших глаз. Она забилась в самый угол маленькой темницы, поджала ноги под себя и зарылась в колени лицом, словно желая испариться, исчезнуть подальше от этого кошмара. Это не был вид убийцы, который почти достиг желаемого. Это был вид старшей сестры, ложно обвиненной в покушении на собственного родного человека. Через несколько часов, на рассвете, её казнят с особой жестокостью на глазах народа, который и её не вовсе — они не знают её, она не знает их. Несчастные Орител и Марион даже не подозревают, что с их дочерью собираются сделать, а была бы здесь Фарагонда, она бы не допустила такого безумия, потом и кровью защитив Дафну от всех стервятников, что окружили её и сделали добычей. Дафна понимала это и не могла не усмехнуться. Её сделали крайней, их обвели вокруг пальца. Она была уверена, что с её смертью ничего не изменится — Аравис продолжит свои нападения на Блум, и в один день ей это удастся. Но тогда будет слишком поздно — Дороти на том свете уже будет встречать Дафну. — Я не смогла защитить тебя, — шмыгнула носом Блум, подходя ближе. Тяжёлые двери захлопнулись за ней, оставляя сестёр наедине в тьме, которую еле разбавляет лунный свет. Дафну продержали здесь с утра до ночи, а Блум нашла удобное время прийти к ней лишь тогда, когда Всадники Апокалипсиса отвлеклись. — Это не твоя ответственность, — раздался от долгого молчания хриплый голос Дафны. Она подняла уставший взгляд на Блум, но не встала с места. — Ты, главное, защити саму себя, договорились? Когда меня не станет, ты можешь положиться лишь на своих подруг в этом сборище гиен. Я хочу умереть с мыслью, что ты будешь в безопасности, но это невозможно, какой великой героиней ты бы не была, — она печально усмехнулась, качая головой. Абсурдно, до безобразия глупо. Дафна не понимает, где она ошиблась, в какой именно момент совершила оплошность. Сейчас ей больше всего хочется, чтобы Блум вновь стала младенцем, и она, заботливо укрывая её своей рукой, унесёт её обратно на Домино, где они обе будут счастливы без Всадников Апокалипсиса, Валтора и всех их родственников. Но это не реальность, а сестрёнка сама собирается стать матерью – Дафне казалось, что даже на войне она не испытывала такую боль, и не подозревала, что она может быть настолько сильной. — Ты не умрешь, Дафна, я клянусь тебе, — на глазах Блум стоят слёзы, голос дрожит от безысходности. — Я спасу тебя, чего бы мне это не стоило. Пока я жива, никто не навредит тебе, слышишь, никто! Я... Я сделаю что-нибудь, я... — Блум, — мягко перебила её Дафна, вложив в свой голос всё тепло, на которое только была способна. — Не стоит. Ты нарвешься на проблемы, а я не хочу этого. К тому же, это мой долг – защищать тебя, а не наоборот. Ты должна думать не обо мне, а о себе и своей безопасности, забудь меня, словно твоей сестры никогда и не существовало. Тебе так будет легче, я не хочу, чтобы тебе было больно. В конце концов, рано или поздно, мы все теряем близких людей... — Но как мне смириться с твоей смертью?! — с отчаянием воскликнула Блум. Не выдержав, она заплакала. — Тебя обвинили ложно, ты ни в чем не виновата, тебя ведь подставили! Как я позволю, чтобы мою ни в чем неповинную сестру казнили на моих глазах?! — Такова жизнь, Блум, нам остаётся лишь покориться ей, — покачала головой Дафна. — Чтобы стать сильнее и выносливее, люди должны смириться с тем, что их близкие люди не всегда будут рядом с ними. Ты ведь жила без меня восемнадцать лет? Последующие годы ты проведёшь точно так же. Поначалу может быть больно, но всё забудется. Всё обязательно забывается, боль со временем утихает. Ни в каком мире нет справедливости, не всегда её можно достичь, не всегда всё идет так, как мы того хотим. Ты ведь повидала не меньше меня, ты должна это понимать, — Дафна вдруг улыбнулась ей так ласково и нежно, что Блум крупно вздрогнула, замерев от тепла, окутавшего её. — Все в порядке. Со мной всё хорошо, поверь мне. Быть может, смерть лучший исход для меня. Я воспринимаю смерть не как конец, а как начало. Начало покоя, счастливой жизни на небесах. Я заслужила это, Блум. — Ты так быстро сдалась, Дафна? Моя воинственная и сильная сестра не может так быстро смириться с такой несправедливой участью! — пыталась переубедить её Блум, вразумить. — Ты хочешь бросить меня, родителей, королевство, своих людей на произвол судьбы? Ты покидаешь нас всех на полпути! Ты оставляешь меня тогда, когда я больше всех нуждаюсь в тебе! Ты не можешь так поступить со мной, слышишь? Дафна, ты будешь жить, — Блум не знает, как достучаться до старшей сестры. Она теряет надежду, видя бездействие Дафны. — Дракон не допустит твою смерть, ты ведь его создание! Всадники Апокалипсиса не имеют права лишать тебя жизни! — Они могущественнее Дракона, для них ничего не стоит уничтожить его, — печально усмехнулась Дафна. — К тому же, я якобы убила их создание, Ниру, они могут привести это как аргумент и Дракону ничего не останется, как смириться. Один один, не так ли? — Я помогу тебе сбежать, — Блум схватилась пальцами за холодные решётки, пытаясь дотянуться до сестры. Ничего не получается, сестра не идёт к ней навстречу. — Ты вернёшься домой, обратно на Домино. Мы докажем, что убийство Ниры дело рук Аравис, Всадники Апокалипсиса поверят мне. Ты лишь согласись, и, обещаю, я спасу тебе жизнь... — Ты не понимаешь, Блум, — устало качает головой Дафна. — Если бы я хотела, я бы давно спаслась сама. Духу моего бы здесь не было, у меня есть все ресурсы исчезнуть с этого мира в одно мгновенье, — бывшая нимфа набирает в грудь побольше воздуха. — Я устала, слышишь? Я не железная, многим даже в кошмарах снится то, что я пережила. Меня мучают отблески прошлого, души тех, кого я убила, приходят ко мне во снах и каждый раз спрашивают, почему я зверски отняла их жизнь. — Это самоубийство, — Блум неодобрительно сверкнула глазами. — Это... — Слабость? — Дафна усмехнулась беззлобно. — Возможно. Но каждый человек имеет право быть слабым. Я не выбирала быть принцессой или лидером, но с почётом и отвагой несла эту тяжёлую ношу, эту ужасную ответственность. Ты не сможешь отговорить меня, я всё для себя уже решила, — Дафна слабо улыбнулась, с любовью взглянув на младшую сестру. — Это не слабость, Дафна, а эгоизм, — Блум разочарованно покачала головой, отпрянув от решётки как от раскалённого железа. — У твоей сестры должны будут родиться дети, которые на волоске от смерти, родители наверняка сходят с ума от одиночества и боли, твои люди останутся без путеводителя. А королевство? Кому ты оставишь Домино? Наш дом погибнет и исчезнет с лица земли без правителя, а единственная наследница это ты! Дафна, что росла с пониманием собственного достоинства и чести, не может быть гнусно убита из-за ложного обвинения, которое она с лёгкостью приняла, — Блум не оставляла попытки достучаться до сестры, дотянуться до глубины её души, сознания. Дафна отвернулась, потупила взгляд. Она не смотрит на сестру, ясно выражая желание и намерение прервать разговор. — Я всё сказала, Блум, — холодно звучит в ответ. — Тебе решать: не принимать мой выбор и расстраивать меня в последние дни мои жизни, или смириться с моим решением и хоть немного побыть мне сестрой. Удар прямо в грудь, сотни лезвий вонзились в сердце феи огня дракона. «Хоть немного побыть мне сестрой». Слова Дафны эхом отдаются в ушах Блум. По лицу катится одинокая слеза, руки повисли почти безжизненно. Ноги сами понесли её прочь из темницы, подальше от удушающего воздуха, напряжённой атмосферы, сестры, что прямо сказала ей о том, что Блум никогда не была ей достойной кровью и плотью. Ещё больнее от того, что Блум понимала — Дафна абсолютно права. Из них двоих именно она безупречно справлялась со своей ролью сестры, а не Блум. Дафна спасла ей младенцу жизнь, любила без остатка, оберегала как зеницу ока, направляла на верный путь, всячески искала способы быть с ней и иметь возможность контактировать, обучала тому, что знала сама, помогала каждый раз, когда она к ней обращалась, вставала на её сторону в любой ситуации, даже выходила против родителей защищая её интересы. Именно она вернула Блум к родному дому, делилась жизненным опытом, пыталась защитить от зла в любом его проявлении. А Блум не смогла ничем ответить. Её вины в том, что Валтор разлучил фею с родным миром, не было, но даже это не оправдывает её отношение к старшей сестре. Блум только сейчас поняла, что не требовала у Валтора того, чтобы он помог ей встретиться с сестрой, узнать её самочувствие, протянуть руку помощи, вытянуть сестру из бездны боли и темноты. Дафна, если бы её забрали в другой мир, непременно нашла бы хоть какой-то способ увидеть младшую сестру, даже если бы это стоило ей жизнь. Будучи нимфой, Дафна не забыла о своей частичке, а Блум, находясь при лучших условиях и раскладках событий, даже не подумала о самочувствии сестры. «Это эгоизм». Блум теряет равновесие из-за подкосившихся ног и болезненно падает на колени, хватаясь за сердце и тяжёло дыша. Лишь сейчас она в полной мере осознает, какие невообразимо чудовищные слова она сказала сестре в порыве злости и отчаяния. Дафна никогда не была эгоистом — умереть был ей выбор. Настоящим эгоистом Блум считает себя. Была занята лишь своими проблемами и переживаниями, за всё то время в другом мире не смогла добиться у Валтора встречи с родными. Думая и жалея себя, отодвинула волнения о близких людях на второе место постоянно и регулярно. Беспокоилась за подруг, за Валтора, за своих детей, за свой мир, дом — и ещё реже за сестру. Не Блум говорить об эгоизме в истории, где, на самом деле, настоящий герой совсем не она, а Дафна, её воинственная, отважная и самоотверженная старшая сестра. * Подбирая полы жемчужного оттенка платья для сна, Блум медленно и неспеша зажигает свечи пальцами — после того происшествия она вдруг поняла, что испытывает лёгкий испуг от кромешной темноты. Внимательно наблюдая за её действиями, на своем мягком месте возле её кровати расположился Блэкфайр. Глаза его, как показались фее, выражали грусть и тоску, по Селине, как полагала она. Блум задерживает на нём взгляд, её губы тронула печальная усмешка — Блэкфайр был сильно привязан к Селине из-за того, что Блум часто забывала о нем заботиться от собственных переживаний и проблем. Блэкфайр, разумеется, в качестве матери и хозяйки признавал лишь её, но и Селина была единственной, кого он так близко подпускал к себе. До момента казни Дафны Селина оставалась в темнице, и выйдет она оттуда лишь тогда, когда на землю падёт отрубленная голова принцессы Домино. Блум не осознает, как кладёт руку на живот. В моменты сильного стресса она делала это ненамеренно, но это её чудесным образом успокаивало и даровало сил на духовном, энергетическом уровне. Двери позади неё распахиваются. Слышатся тяжёлые шаги, звуки цепей, прикреплённых к массивной одежде. Валтор снимает с себя верхние одеяния, небрежно отбрасывает их в сторону и разминает шею с шумным выдохом. Блэкфайр не испытывает к нему никакой любви, но спокойно терпит его присутствие — вероятно, признавая силу и мощь мужчины. Детёныш отворачивается и, обвив тело хвостом, засыпает мгновенно, почти перестав дышать. Поначалу Блум это до ужаса перепугало — она подумала, что её малыш мёртв. А после, как успокоил её Валтор, выяснилось, что эти драконы дышат настолько тихо и незаметно, что может показаться, что он мёртв — это очередная его странная, но удивительная особенность. — Выдался тяжёлый день, даже для меня, Всадника Апокалипсиса. Несколько часов назад повздорил с Огроном, методы наказания которого жестоки даже для меня. Если бы не Ризанд, ты бы увидела Вторую Божью войну, — Валтор хрипло смеётся и бесшумно подходит к любимой, беря её за локти. Валтор совсем не удивился, когда она вырывается из его объятий. Ухмылка спадает с его лица, глаза божьи стекленеют. Блум разворачивается и смотрит на него голубыми глубинными глазами, полными разочарования и отчаяния. Рыжие локоны пылают пламенем при ярком свете свечей, кожа словно тоже зажжена огнем, отдавая не теплом, а жаром. Губы плотно поджаты, что указывало на её глубокую нервозность, что вполне объяснима. — Как ты ведёшь себя так беспристрастно? — с губ срывается осуждение, отчётливый упрёк. Валтор не отводит взгляда, и вины за содеянное она от него не ощущает. — Как так спокойно разговариваешь со мной после вынесенного тобой же приговора? — глаза наполняются слезами, плещет обида, горечь. Рука не покидает нагретое место на животе. — Твоя сестра преступница, которая лишится жизни за свой поступок. Эта ошибка будет стоить ей головы, — невозмутимо, даже холодно отвечает Валтор, возвышаясь над Блум. — За покушение на любого другого смертного я был бы к ней милостив и распорядился бы одним лишь изгнанием в её родной мир, но когда речь идёт о тебе, я не могу быть гуманным. Чёрт возьми, я и без того никогда не был гуманным. Что ты хочешь от меня, милая? Чтобы я пощадил эту убийцу? — Она не убийца, она моя сестра, — воспротивилась Блум бойко, даже слишком яро. — Твои братья никогда не выйдут против тебя, точно так же моя сестра никогда бы не замахнулась на меня рукой, не то что ножом... — Не смей сравнивать моих братьев со своей изменщицей-сестрой, — Валтор поднимает на неё голос, сделав угрожающий шаг вперёд, но быстро приходит в себя и останавливается, увидев нижнюю губу любимой, что задрожала от боли и обиды. Гормоны на неё влияли с невероятной силой, и контролировать свои эмоции Блум часто была не в состоянии. — Дафна будет казнена на рассвете по всей церемонии моего мира. Я проявлю к ней милость и не запятнаю её честь, повесив на глазах народа только из-за её родственных связей с тобой. Её труп будет доставлен Мороном Дракону, а душу упокоит сам Ризанд. Всё наладится, милая, ты ведь прекрасно жила и без неё. — Если ты казнишь Дафну, то... — Блум берёт паузу, задумавшись и, видимо, взвешивая все за и против. Валтор терпеливо её ждёт. — Найдёшь на следующий день и мой труп. Я и мои дети отправимся вслед за моей сестрой. Род хранителей пламени дракона вымрет, следовательно, вы никогда не уничтожите Аравис и не сможете удержать в руках полных крови собственное господство. Если мой возлюбленный лишит моего единственного кровно родного человека головы, то, будь уверен, как прежде я больше никогда на тебя не взгляну. Ты потеряешь меня и физически, и морально, — Блум хватает мужскую ладонь и подносит её к сердцу, кладя поверх своей груди. — Ты больше никогда не услышишь это сердцебиение если я того захочу. Если я действительно дорога тебе, то ты завтра пойдёшь против братьев и остановишь казнь моей сестры. Это мое последнее слово, — с уверенностью вскинув голову, Блум долго глядит в родное лицо. Валтор смотрит на неё в замешательстве, злости, безысходности. Этого результат она и добивалась. Чувствуя исходящий от него гнев, Блум понимает, что ни капли не боится. Она знает, что пробралась в сердце Валтора настолько глубоко, что он теперь никогда не пойдет против неё. Она заняла твердое место в его сознании и душе, что теперь её никто, никак и никогда не сможет оторвать от него. Блум стала для него настолько важным и значимым человеком, что Валтор ныне не захочет терять её — она превратилась в его самую большую слабость, в самое уязвимое место. Она знала, что в таких ситуациях этим необходимо пользоваться — спустя столько испытаний она наконец оставила неугасающий след в его сердце. Она стала его маяком, спасением, утешением, всем тем, что только можно — как и он для неё. Один из немногих страхов Валтора было обнаружить её мёртвое тело и понять, что он потерял её навсегда — Блум была об этом осведомлена. Она презирает себя за то, что играет с его чувствами, но другого выхода Блум не представляла. Фея не могла лишиться единственной и любимой сестры, и лишь с помощью Валтора она могла спасти ей жизнь, сделать хоть что-то в ответ на любовь и самопожертвование Дафны. * Флора не сразу замечает чужое присутствие в собственных покоях. Чатта давно уснула, Хейзел и Офелия тоже. Лишь Флоре совсем не спалось — она думала, а вернее, переживала и тревожилась за Дафну. Огрон возвышается над ней, слегка прикасаясь подушечками пальцев к щекам девушки. Флора слабо улыбается, приветствуя. Между ними тишина без напряжения, жить как супружеская пара стала для них обыденностью, уже привычной вещью. Софа прогибается под тяжестью другого тела, и плечи обвивают крепкие мужские руки, столь родные и любимые. Фея природы, бесшумно вздохнув, откидывается на грудь Огрона, растворяясь в его объятиях. — Твои мысли мне не неподвластны, — краями губ шепчет Огрон. Просторное помещение освещают лишь несколько высоких свечей и робкий свет луны, что сегодня спряталась под тяжёлыми тёмными тучами. — От этого мне так интересно знать, что ты думаешь. Прямо сейчас, например. — Ты можешь просто спросить, — раздаётся через минуту тихий ответ. Флора кладет свои ладони поверх ладоней мужчины, сцепляя их в замок и устремляя взор на утерявшие яркость звезды. — Не факт, что ты будешь честна, — губы его отпечатываются на мочке уха феи, вырывая из её груди полустон. — Но тем не менее я всегда читаю тебя как открытую книгу. — Я не закрыта от окружающих, милый, в отличии от тебя, — качает головой Флора, тихо хмыкнув. — Где ты был всё это время, Огрон? Флоре не требуется способность читать мысли, она и без того поняла, что задала не совсем подходящий моменту вопрос, как вызывает в ней жгучий интерес. Огрон не ослабляет хватку, держа её в своих объятиях также крепко — напротив, к удивлению феи, он плавно переходит на шею, совершенно не заботясь об любопытстве любимой. Лишь лёгкое напряжение, что окутало из обоих в один миг, показывало на то, что Огрон от её вопроса не в восторге, но тем не менее, он решает ответить. — Пытал Анагана, — легко и невозмутимо отвечает он, словно рассказывая о своем дневном рационе. — От него остались лишь голова и туловище, но он по-прежнему жив и прямо сейчас испытывает такие муки, какие никто не может представить. Его пытки лишь усиливаются по мере моего желания и гнева, сейчас же я расслаблен, так что, полагаю, у него на данный момент ломается одна кость вместо положенных тридцать три. Прекрасно, не так ли? — пальцами он гладит Флору по щеке, прижимая фею ближе к себе. Та ежится, вздрагивает от вспыхнувшей картины перед собой, и прикрывает глаза измученно. — Это ведь слишком... — Жестоко? Нет, напротив, я ещё не достиг своего максимума. Моя милая, нежная роза жалеет кусок бесполезного мяса, посмевшего пойти против своего властелина? — к большей радости Огрона, Флора не отстраняется от него, как привычно делает, а лишь льнет ближе, словно пытаясь защититься, укрыться в надёжных руках. — Я никогда не остановлю его мучения. Его, я клянусь, будут насиловать точно так же, как он посмел посягнуть на тебя. И не обычные смертные с чрезмерно высоким уровнем сострадания и жалости, а беспощадные и безжалостные кентавры, которым нет разницы в какое добро пристраивать свои достоинства. — Я больше не хочу это слышать, — поморщилась Флора, представив весь ужас, который сейчас творится с несчастным магом. Его преступление, несомненно, непростительное, но, по мнению Флоры, её возлюбленный слишком жестоко с ним расправляется. — Ты простила его, мой цветок? — негромко спрашивает Огрон, останавливая мягкие жесты. Флора медлит с ответом, раздумывая и принимая решение. — Нет, — в её голосе промелькнула боль от воспоминаний того ада, что она пережила. — Ты ведь знаешь, да? — Огрон не видит любимое лицо возлюбленной, но слышит и догадывается, что из её глаз потекли слёзы. Он не делает ничего, чтобы её успокоить, войдя в своеобразный транс и ответив не сразу. — Да, — краями губ отвечает Огрон. — Я знаю, что ты стала бесплодной по желанию Дракона. Он сделал это, чтобы обезопасить тебя, и это непоправимое действие, — констатирует очевидный факт, не осознавая, что прошёлся раскалённым клинком по и без того израненному сердцу феи. — Если тебе угодно знать, то я совершенно не опечален этими последствиями. Я никогда не хотел детей, я не питаю к ним любви. Собственную племянницу я оставил на произвол судьбы в лесу, пожелав, чтобы её сожрали дикие звери. Я, как божество, не хочу видеть свою маленькую копию, ведь вижу равных и достойных лишь в братьях. Они – мое начало и продолжение. Если откровенно, то я не даровал Рейне дитя только потому, что сам я его не хотел, — вспомнив, как несколько добрых веков назад не вселил в чрево бывшей возлюбленной божественное дитя, Огрон беззлобно усмехнулся. Рейна заливалась слезами и на коленях умоляла его познать радости материнства, но Огрон не возжелал иметь собственное, по крови и плоти родное существо. Но и делить Рейну, чтобы она понесла от другого, он не собирался, из-за чего девушка покинула мир бездетной и несчастной. — А если я хочу ребенка? — шепотом спросила Флора почти отстранено. — Это уже не имеет значения, твой Создатель отнял у тебя плодовитость, — Огрон оставил на теплых волосах лёгкий поцелуй, прижимая не сопротивляющуюся девушку к груди. — Теперь мы предоставлены лишь друг другу, без назойливого третьего лица на стороне. — Ты не понимаешь, Огрон, и слышишь лишь свои желания, — Флора уставилась вмиг утерявшим искру жизни взглядом вдаль, пытаясь понять, за что ей дались такие испытания. — Я хотела стать матерью. Я всю жизнь представляла, каким будет мой будущий ребёнок, как я буду заботиться о нем, прижимать к груди, целовать в лоб, вдыхать сладкий детский запах. Смотря на Лейлу и Кайлани, я просила у высших сил даровать мне такое же чудо, которое будет принадлежать мне и моему любимому. Дракон лишил меня этой возможности, а ты даже не пытаешься ничего сделать. Что ещё хуже – не хочешь. В такие моменты я... — фея природы словно раздумывает, говорит ли следующие слова возлюбленному или нет. К удивлению Огрона, она отстраняется от него и поднимается на ноги. Развернувшись всем корпусом, она смотрит мужчине прямо в глаза. Огрон невольно вздрагивает, не ожидав увидеть такую ярко выраженную боль в любимых зелёных глазах. — Я мечтаю о нормальной человеческой жизни. Без войн, без божеств, без боли. Завтра собираются казнить Дафну, что приносит мне ещё большую боль. Я представляю, как сейчас закрою глаза и, когда открою снова, окажусь в родном доме, на Линфее. Мамочка ласково погладит меня по волосам и скажет, что укроет меня от всех трудностей. Я снова стану беззаботной маленькой девочкой, бегущей за прекрасной белой бабочкой... — Ты жалеешь о том, что полюбила кровожадного меня своим нежным сердцем? — спокойно спрашивает у неё Огрон. — Я предлагал тебе вернуться обратно в мир Дракона, но ты сама отказалась от моего единичного предложения. Я всячески пытаюсь отгородить себя от своих ублюдских родственников, но ты первая лезешь на рожон со своими компаньонками. А что касается Дафны, которая вообще тебе никто, то не я принял решение о её казни. Я не против того, чтобы наказать её со всей жестокостью, но последнее слово не оставалось за мной. Ребёнок... А по поводу ребёнка всё абсолютно просто. Я подарю тебе ту сироту, которую ты захочешь, но будь готова, что ее терпеть я не стану. Этим своим поступком ты разрушишь наши отношения, но взамен познаешь материнство: ты не маленькая девочка, выбор за тобой. Не я сделал тебя бесплодной, вини своего Дракона, а не меня. Я не причастен ни единому твою мучению, напротив, я делаю абсолютно всё для того, чтобы ты была отомщена и счастлива. Они глядят в глаза друг другу несколько минут, что кажутся целой вечностью. Флора первой опускает взгляд, поджимая сухие губы и не находя надобности ответить чистосердечным словам возлюбленного. Ей подсказывал внутренний голос — прямо сейчас он не поймет её в любом случае. Как существо, собирающееся отнять жизнь у Дафны, сможет осознать и прощупать её внутреннюю боль, что осела глубоко в груди, что никогда не ушла и по-прежнему мешает фее свободно жить и свободно дышать? Она иногда забывает, что любит Войну, Раздора. Ему зачастую чужды такие качества как милосердие и сострадание, и хоть рядом с ней он пытается измениться в лучшую сторону, сущность и натуру этого божества ей, простой смертной, не изменить ни в какой из жизни. Он не Гелия, который имел более покладистый характер. Гелия — обычный человек, а перед ней сейчас — Всадник Апокалипсиса. Иногда Флора забывала о том, что даже у возлюбленных должны иметься чёткие границы. — Я устала, пойду спать, — она знает, что Огрон не может прочитать её мысли, но распознать ложь и попытку увертеться он почувствовал. Лишь хмыкнув, он расслабленно откинулся назад, на спинку дивана, качнув головой. — Спокойной ночи. — Она будет спокойная, — заверяет он её ровным голосом. — Всё будет так, как я захочу, мой цветок. — Непременно, — Флора улыбается. Но улыбка её не искренняя. Свечи потушил Огрон даже не взмахнув рукой — Флора привыкла к этому с самого начала. Ночь действительно выдалась спокойной, только фея так и не сомкнула глаз. Она, укутавшись одеялом до подбородка, старалась тише дышать, чтобы не потревожить вошедшего в транс Огрона, который так и остался сидеть на диване. На него падал слабый свет луны, подчеркивая волшебство красоты мужчины. Флора же безмятежно погрузилась в собственные мысли и переживания — она даже подумала посетить Дафну, но быстро отогнала эти мысли, поняв, что ей не позволит Огрон в нескольких метрах от неё. Усталость и сон овладевают ею без её согласия — это была первая ночь в Тессерисе, в которой она чувствовала себя максимально неуютно и дискомфортно. * — Ты договорилась с ним? В покоях Стеллы просторно и уютно. Десятки высоких свечей горят вот уже непрерывно несколько часов. Софи не было, была лишь Одетт, которая чувствовала себя одиноко без любимой подруги. Она и Амур с Дейзи отошли ко сну несколько часов назад и находились в своих комнатах, которых от личной спальни Стеллы разделяла лишь одна дверь. Именно поэтому Блум могла быть уверенной, что их со Стеллой план по спасению Дафны останется конфиденциальным. Должна была участвовать и Флора, но фея не могла выйти из-за, предположительно, Огрона. Муза не смогла прийти по той же причине — сегодня Морону вздумалось ночевать в ее спальне, Всадник Апокалипсиса не спал, а медитировал, из-за чего шансы Музы убежать незамеченной равнялись к нулю. К Лейле же приставили охрану, которая при малейших подозрительных действиях докладывали всё своим владыкам — Блум не хотела рисковать. Единственной доступной из всех оказалась Стелла. Как выяснилось позже, она принципально не впустила в спальню Ризанда, выражая свою обиду, недовольство и разочарование. Стелла разделяла позицию Блум и считала Дафной козлом отпущения, жертвой обстоятельств. Даже если бы Дафна была бы виновата, казнить ее на глазах чужого народа не ее Создателем — Стелла считала это зверством в чистом ее проявлении. Именно она добивалась того, чтобы казнь, если она конечно состоится, прошла подальше от чужих глаз — Ризанд исполнил ее желание, но в спальню разрешение не получил. — Не с ним, а с ней, — ответила Стелла, понизив голос до шепота. — Джон не согласился устроить похищение, так как он посчитал это изменой своему Создателю и предательством. Но согласилась помочь Лианна, к нашему большому везению, — она мило улыбнулась. — Лианна это та, которая бывшая любовница Ризанда? — изогнула бровь Блум. — Да, — как ни в чем не бывало кивнула Стелла. — Сейчас она служит мне, а не ему. Она верна мне, Блум, Лианна человек слова и принципов. И, кстати, она больше не питает к Ризанду теплых чувств, напротив, мне кажется, она делает это чтобы «отомстить» ему, — она еле слышно хихикнула. Блум лишь слабо улыбнулась в ответ. Казалось бы, их план грандиозен. Но Блум спустя какое-то время осознала, что он детально не проработан. — Но кто займет место Дафны, Стелла? — Блум нахмурилась. — Мы не можем поставить вместо нее другого, невинного человека... — Я тоже подумала про это, но не уверена насчёт своей мысли, — Стелла замялась. Блум устремила на неё вопросительный взгляд. — А если Всадники Апокалипсиса казнят не человека вместо Дафны? — А кого же? — Блум не переставала хмуриться. — Марионетку. Блум потребовалось добрых несколько минут, чтобы понять что Стелла имеет в виду. Стелла предлагала ей создать свое личное создание, куклу, которая будет походить на человека, на которая не будет иметь ни сердца, ни разума, ни души. Подобное они уже пытались практиковать однажды, когда Стелла только обрела силу реликса, что теплится сейчас внутри нее — но тогда ничего не вышло из-за того, что она не осознавала в полной мере какую силу имеет, да и Блум не старалась помочь, считая это лишним. А сейчас и Стелла, и Блум полнились решимостью к действиям — внутреннее чутье подсказывало, что на этот раз всё точно да получится. Уже через несколько минут покои Стеллы чуть было не превратились в лаборатории Алфеи, которую фея взорвала на первом курсе учебы. Просторные покои освещал приятный яркий свет, создавая некий уют и покой. Высокие свечи были установлены повсюду, а шумные попытки Стеллы и Блум сотворить безжизненную куклу, казалось бы, совершенно не тревожили ушедшего в спячку Блэкфайра. — Идея до безумия проста: ты создаёшь марионетку, я вселяю в неё жизнь, — Стелла уперла руки в бока и недовольно осмотрела почти проженный ковер, который, кстати, соткан из «мягкого золота», что имеется только в этом мире. — Но почему все не выходит? — Мне кажется, у нас недостаточно опыта, — Блум тяжело вздохнула и покачала головой – она жутко разболелась. — Какое-то время Ризанд занимался моими боевыми умениями, но из-за бесконечных нападений его родственников наши занятия больше не возобновлялись, — Стелла сокрушенно втянула носом воздух и устали помассировала переносицу. — Как оказалось, зря. — Может попросить кого-то помочь? — Блум неуверенно взглянула на подругу. — На дворе глубокая ночь, милая, все давно спят, — Стелла отрицательно качнула головой и указала рукой на открытую террасу, откуда открывался замечательный вид на звездную ночь. — Да и кто может нам помочь? Всадники Апокалипсиса хотят казнить Дафну, а не её безжизненную копию, все их подданные знают если не меньше, то не больше нас. Можно разве что попросить подсказать этих двух фавнов, но сомневаюсь, что они пойдут нам навстречу: видела, с каким энтузиазмом Мамритус вынес смертный приговор? — Мартимус, — устало поправила Блум. — Да какая разница, фавн есть фавн, — фея солнца и луны топнула ногой в досаде. — Нам надо как-то справится самим, не дать Дафне умереть так несправедливо и безжалостно... — Нимфа Афина. — Что? — Стелла, увлеченная своей тирадой, не услышала что почти шепотом сказала Блум. — Нимфа Афина, — уже более четко и громко повторяет Блум с загоревшимися глазами. — Она честная и справедливая, это раз. Она покровительница всех нимф, а значит и Дафны, это два. И она живёт почти дольше Вселенной, следовательно знаете почти всё, это три. Она наша последняя надежда, единственный вариант... — Она честная и справедливая, но думает, что Дафна действительно пыталась совершить покушение, от которого она собственно тебя и спасла, это во-первых. Во-вторых, Дафна бывшая нимфа. А в-третьих, она мать Всадников Апокалипсиса, она не выйдет против воли своих сыновей, — Стелла не разделяла восторг Блум и не считала Афину их единственным спасением. Разумеется, фея питала к женщине глубокое уважение и симпатию, разделяла всеобщую любовь и почтение к ней, даже восхищалась её силой и внутренним стержнем, но тем не менее это не отрицает тот факт, что для нимфы Афины всегда были важны её дети и их желания. Она уже потеряла одно своего ребенка, внучку, оставшихся четверых она лишаться не хотела. — Нимфа Афина будет всегда стоять за справедливость, я думаю, она не выберет своих сыновей. Попытаться стоит, — пытается убедить её Блум. — Афина верит в то, что её почти невестку и внука пыталась убить светловолосая девушка, её сестра, у которой так удачно выявилась проблема с психикой. Она не станет помогать Дафне, мы так лишь раскроем своим планы и они провалятся в одно мгновение. Мы не можем так рисковать, на кону жизнь Дафны, — Стелла упрямо стояла на своем, и Блум не могла не сдаться. Всё таки, доводы Стеллы звучали убедительнее – если она согласится, их намерения раскроются и Дафну не спасет никакое чудо. Будь на ее месте кто-то другой, Блум бы поступила так, как считала нужным, не заботясь о последствиях и иных поворотах ситуации, но дело касалось ее единственной сестры – а значит, она не имеет никакого права на ошибку. — Отлично, — Стелле не нужно подтверждение с уст Блум, она и без того видела, что подруга с ней согласна. — Тогда пытаемся снова. На помощь им пришла толстая и на вид очень древняя, оттого и потрёпанная книга. Её ей вручил Ризанд, чтобы она на досуге могла потренироваться и поближе раскрыть свои силы реликса. Книга оказалась действительно полезной и интересной, старше ее самой на несколько добрых десятков веков. Правда, написана она была на другом языке, из-за чего Стелле пришлось пользоваться другой, не менее древней книгой, что оказалась подобием переводчика и справочника. Переводить каждую руну было делом долгим и утомительным, но узнанная информация определенно стоила того — Стелла научилась контролировать решение всплески своей могущественной силой, разумеется, не достаточно, но более менее лучше чем было до. А какого было её удивление, когда она услышала от Ризанда, что книга была от руки написана самой Джастиндой, которая записывала свои опыт и эксперименты по мере освоения реликса и набирания мастерства. Вышло, как подметила Стелла, очень иронично — она учится контроливать силу по оставленным как наследство записям той, которой эта сила изначально и принадлежала. Стелла не сказала это вслух, но подумала над тем, что реликс потому и «слушается» её — он признал и словно вспомнил методы бывшей хозяйки, её почерк. — Ну же, Блум, Огненный Дракон создал нас всех, а ты, его хранитель, не можешь создать какую-то куклу? — Стелла говорила это, конечно, шутливо, но нервно и нетерпеливо. Очередной огненный шар в руках феи погас так стремительно, что его и не было. — Мы практически создаём человека, Стелла, и ты только мешаешь, — Блум откидывает длинные волосы за спину и раздражённо хватается за голову, чувствуя, что она вот вот лопнет от слишком сильной нагрузки. — Что там сказано в этой книге? — Об огненной силе только одна глава, и написана она явно кем-то другим. Почерк, стиль писания и язык другой, — Стелла в задумчивости пробегается глазами по содержимому сначала основной книги, а после и по переводчику. — Думаю, ее написал Хронос. — Я даже отдаленно не могу создать нечто похожее на марионетку, — Блум словно обвиняет себя, это было слышно по досаде и горечи в ее голосе. Она действительно пыталась сделать все ради спасения сестры, но у неё попросту не получалось. Весь тот запал, с которым она принялась к сотворению двойника Дафны, вздулся подобно воздушному шару, уступая место раздражению и негодованию. — Хронос способен создавать кукол, Джастинда способна оживлять их, а Аравис может и то, и другое, виверты тому пример. В отличии от меня, Аравис добилась почти полного контроля своих сил самостоятельно. Она поднялась с колен и справилась со своей силой почти без помощи опытных наставников, а я не могу создать обычную марионетку являлась хранителем пламени дракона почти двадцать лет! — Блум недовольно, сокрушенно рыкнула, нервно оттягивая корни волос. — Моя сестра должна умереть на рассвете, а я не могу воспользоваться готовой, данной мне силой. Никогда не чувствовала себя настолько слабой. — Не волнуйся, Блум, всё получится, — Стелла попыталась подбодрить ее, но вышло у неё, судя по виду подруги, не очень. — Давай попробуем снова. В двенадцатой главе сказано, что Джастинда хотела создать себе игрушечную подругу, потому что ей не хватало женского общества. Её боялись, и никто не мог стать ей компаньоном кроме братьев, которые не имели ничего женского что так желала Джастинда. — Она создала себе подругу? — поинтересовалась Блум, выпрямившись. — Да, — ответила Стелла с замедлением. Предмет в её руках, напоминающий расчёску и имеющий с двух сторон зеркало, метался с одной страницы на другую. — Джастинда пишет, что главное верить в то, что все выйдет. Она называла себя самой сильной из пятерых Всадников, что-то типа самовнушения. Она представляла вымышленную девушку, шептала под нос, что превзойдет братьев, и бесконечно повторяла придуманное ею имя «Ларе Боне». — И что случилось с этой Ларе Боне, если она была воссоздана? — Блум действительно одолевал искренний интерес. Ее глаза вновь загорелись, она пододвинулась ближе к сидящей на софе подруге. — Ларе действительно существовала, здесь Джастинда называет её своим самым прекрасным созданием, — Стелла хмуро читает строки, со всей внимательностью изучая каждое слово. — Тут сказано, что Ларе будет существовать до тех пор, пока жива она сама. Но где сейчас Ларе и что с ней стало – неизвестно. Джастинда пишет, что больше не будет упоминать её, потому что... Ларе это не нравится. — Не нравится? — переспросила Блум с недоумением. — То есть, она может думать и чувствовать как полноценный человек? — Похоже на то, — Стелла кивнула. — Джастинда всегда была и будет Всадницей Апокалипсиса, богиней. На тот момент у нее имелся реликс, который сейчас во мне. Ее братья создали целый мир, отдельную расу, каких только животных и растений, отличающихся друг от друга колоссально и тем менее существующих вместе вот уже несколько веков. Вовсе неудивительно, что Джастинда создала человека, а не куклу, Блум. — Да, точно, — Блум посмотрела на неё рассеянно. — Всегда забываю об этом. Фея пламени дракона поднялась на ноги и вновь встала в центр покоев, намереваясь попробовать ещё раз. Для лучшей концентрации она прикрывает глаза и втягивает носом воздух, успокаиваясь и собираясь с мыслями. Стелла внимательно за ней наблюдает, мысленно сравнивая её технику и техники Джастинды и Хроноса. В следующую секунду на ладонях Блум появляется пламя, которые становятся всё сильнее и выше, освещая и без того светлую спальню. Кожа Блум приобретает румянец то ли от физического напряжения, то ли от яркого игривого пламя, которое касается ее подборка не причиняя никакой боли и вреда. Рыжие волосы развиваются словно по ветру, из напряжённого тела будто льются потоки света. В какой-то момент Блум словно выбрасывает пламя на подгоревший ковер, и снова её настигает провал — вместо куклы, которую должно составлять как раз таки это пламя, загорается ковер, что мгновенно выводит Блум из своеобразного транса. Стелла, испустив разочарованный выдох, одним щелчком пальцев гасит стремительно поднимающийся огонь и с досадой смотрит на пострадавший предмет интерьера. — Аффирмации Джастинды не помогают, — Блум невольно опускается на колени и прикрывает лицо ладонями. — Ничего не работает... Я не могу, Стелла, просто не могу! — Ты напряжена, Блум, а не сосредоточена, — подмечает Стелла, убирая с коленей книгу и поднимаясь с насиженного места. Она опускается рядом с Блум, заставляя ее посмотреть на себя. — Страх за Дафну отвлекает тебя, а не придает сил. А ещё, как мне кажется, твоя беременность поглощает всю твою энергию. Прежняя Блум справилась бы с этой задачей за пять минут, но новая Блум оберегает в себе сразу две жизни, что уже выше всяких похвал. Ты создашь эту куклу, Блум, я знаю, ведь именно ты не можешь не справится, — Стелла слабо улыбнулась, цепляя двумя пальцами её подбородок. Она словно на духовном уровне делится с ней уверенностью, той, которой обладала сама. Стелла верила в силы своей подруги, даже когда сама Блум начала терять всякую надежду – за это она была ей безумно благодарна. — Как? — голос Блум предательски дрогнул. — Почти два часа я занимаюсь только поджиганием твоего ковра, Стелла. Ты верно подметила, прежняя я справилась бы в два счета. Моя сила всегда безоговорочно слушалась меня, а сейчас я чувствую, словно уже не могу контроливать её. Как будто это делает кто-то другой, тот, кто гораздо сильнее меня... — Твои малыши? — ладонь плавно ложится на округлый живот Блум. Стелла чувствовала там самую настоящую жизнь, в ее ладонь отдавало теплом, что заставило её улыбнуться. — Да, — Блум тяжело вздохнула, измученно прикрывая глаза. — Я безумно люблю своих детей, но... Я чувствую, что они крадут мою силу. Именно крадут. Питаются моей энергетикой, забирают бурлящую жизнь в моей крови. И я не могу как-то повлиять на это, ведь даже младенцами на этапе развития они могущественнее меня в несколько раз. Иногда факт того, что я беременна от Всадника Апокалипсиса, пугает меня до дрожи... — Стелла мгновенно поняла, что Блум на грани истерики. Осознание собственного бессилия, потери сил и беспомощности сильно били по ее психологическому состоянию. Организм тратил все ресурсы на развитие двух полубогов, что замедлял процесс духовного исцеления и заживления. Иногда Блум чувствовала себя инкубатором, но никогда и никому этого не говорила, даже не заметила заикалась о подобном. Словно ее тело больше ей не принадлежало, сила пламени дракона признала других, более мощных хозяев — ее детей. Разумеется, это не так, но Блум ощущала себя той, чье тело завладели. Организм будто бы отдавал преимущество не ей, а её детям — от этого ее любовь к своим детям ничуть не угасала, но боль, несомненно, никуда не уходила. — Ты не будешь вечно беременной, Блум. Это лишь временные трудности, — Стелла прижала подругук груди. Блум, не выдержав, заплакала от всего того, что огромным коконом на неё давило. — Это всего лишь младенцы, Блум, они не хотят вредить своей маме. Ты их источник на выживание, ты – единственное, что у них сейчас есть. Они берут твою энергию, потому что у них есть только ты. Ни Валтор, ни кто-либо другой – лишь их мама, которую они непременно уже любят. Ты такая сильная, Блум, ты большая молодец. Ты всегда справляешься со всем, нет на свете ничего, что не под силу первой героине мира. У нас все получится, мы обязательно спасём Дафну – верь мне так, как я верю тебе. И Блум верила ей. Она верит в себя. Приближается рассвет.