Когда погасло солнце

В лагере сегодня особенно тихо и спокойно. После произошедшей роковом днем битвы и грандиозного поражения пятой всадницы никто не закатил праздник, не веселился, наслаждаясь победой, всё, впрочем, прошло наоборот — ни один солдат и ни один глава не позволил ни себе, ни другим праздновать день смерти друзей, товарищей, сторонников. Напротив, сразу после битвы по инициативе глав и лидеров был организован траурный день — подобие похорон погибших. Они не были представлены земле, в той, что впитала их кровь, главы сочли верным то, что их нужно отправить на родные земли и планеты. Некогда прикрывавшие друг другу спины товарищи и друзья искали павших собратьев, горевали над их мертвыми телами и со скрипящим сердцем отправляли их во вечный покой — в место, где они родились, где прозвучал их первый крик. Выжившие и более менее здоровые волшебники сооружали порталы и самолично организовали их отправку со всеми почетами и наградами. Они были возвращены на родину как герои и награждены посмертно за проявленную отвагу. Все плакали, горевали и не испытывали особого облегчения — пятая всадница была побеждена, но какую цену это стоило? Миллионы погибших по всему миру, среди которых большая половина обычное мирное население — невинные дети, люди, возлагавшие большие надежды на свое будущее, существа, желавшие жить. Ребенок терял родителей, те — своих детей, теряли своих близких. Кто-то лишился родного человека с особым зверством, кто-то — тихо, но не менее болезненно. Солдаты — феи, ведьмы, люди с магическими способностями и без — погибали на полях битвы с особой жертвенностью, отвагой. Они были чьими-то детьми, сестрами и братьями — война забирала их не глядя на их лица, должности и личности. Некоторых хоронили с огромной почестью, а некоторые были забыты вовек — такова была их судьба. Тот решающий день был объявлен «Днем Победы и Общемирового Траура». В Солярии — день траура и оплакивания принцессы Стеллы, посмертно награждённой за героизм высшей степени. Она была второй, кто когда-либо получал это звание — первым был Аберфорт. Однако, лагерь бдительности не терял. Солдатам было разрешено вернуться на родные земли, но только временно — нельзя было понять, нанесет ли ответную атаку пятая всадница, чудом оправившись. Короли и королевы своих планет устраивали работы по помощи своему народу — потерпевшим ущерб, неважно, морально или физически, в одинаковой сумме выплачивались пособии, больше давались лишь тем, кто состоял в королевских армиях и гвардиях. Средства брались из королевской казны, и от этого государство не терпело экономические кризисы — существовала также личная казна, принадлежащая членам королевской четы, которая по размерам и состоянию не уступала основной. Планеты, потерпевшие гораздо большие и непоправимые изменения, могли получить доступ к общему хранилищу измерения, что находится в центре Магикса. Короли своих государств обращались к национальному банку Магического Измерения с просьбами получить средства или сбережения, и, зачастую, банк принимал запрос и отдавал закрепленную верхними сумму. Магическое Измерение стремительно оправлялось и это в очередной раз доказало их способность к мгновенной адаптации. В Магиксе все было относительно хорошо, однако лагеря по-прежнему оставались осторожными и внимательными, готовясь ко всему. Ряд глав пополнила Лейла, теперь ставшая полноправным лидером, занявшим место Дафны. С новой должностью характер ее закалился, и сама она стала более твердой, решительной и уверенной в себе — прошли те времена, которые она проводила с слезами и жалостью к себе. Она вернула свой былой стержень и укрепила свою позицию героини мира, чему несомненно были рады и главы, и солдаты. Как говорили в народе — хоть да одна из шестерки фей должна стоять рядом с солдатами, давая им поддержку и надежду. Лейла стала именно такой — единственной из шестерки, что осталась вместе с народом, измерением и лагерем. Она — луч света и надежды, уверенность в лучшем будущем, самая надежная сила, помощь и поддержка. Своим авторитетом и важностью она превышала даже глав, пользуясь любовью и уважением всего измерения. — Сколько потерь мы потерпели? — голос Фарагонды приглушённый. Собрание глав лагеря она решила устроить ближе к вечеру, поэтому свечи, зажжённые без особой надобности, вместе с закатным солнцем освещали помещение, пробираясь через небольшое окно без штор. — Тридцать четыре процента составляющих, — отвечает Плэк из полученных данных. Ему их предоставил лидер информационной группы Ордена. — Большая часть отделалась травмами. Лишь несколько процентов из них получили непоправимый ущерб. Уцелели больше солдаты с магическими способностями, чем без. Один боевой корабль находится в состоянии восстановления. Магические животные под опекой Детей Милосердия, они вылечат их и возвратят обратно в лагерь в течении месяца. В благодарность мы предоставили им средства на пополнения лекарств и пропитания, так как они не имеют доступа к общему банку. — В числе известных представителей погибших лидер группы ведьм Диандра де Диаден, лидер атакующей группы Ордена Ройс, лидер целительной группы Талиса, лидер группы фей Амарил, профессора Заратустра и Авалон, — тихим голосом оповещает Алисент, продолжив за коллегу. — Все они награждены орденами почёта второй степени. — Лагерь Орден-Лига никогда не забудет эти потери, — с уверенностью в голосе произносит Болтон, сжимая пальцами край деревянного стола. — Они будут отомщены, если пятая всадница осмелится напасть во второй раз. А это, я чую, случится. — Нам достаточно и этого времени для того, чтобы придти в себя, — говорит Фарагонда и переводит взгляд на Лейлу, все это молчавшую. — Как вам удалось найти пропитанный огнем дракона кинжал, моя дорогая? И откуда вы узнали о смерти моих... — голос женщины предательски вздрогнул, что замечают почти все присутствующие. — моих учениц. — Мне помогала Ламия, — отвечает Лейла без капли заинтересованности в происходящем. — Она по-прежнему имеет связь с другим миром. Однако сейчас она в бегах, из-за чего я не имею ни малейшего доступа вернуться туда... — от неподдельной злости и досады Лейла начинает дрожать, отчего успокаивать ее приходится Рослин, что находилась к ней ближе всех. — В мире всадников апокалипсиса орудует, как нам стало известно, дочь пятой всадницы, — раздражённо заявляет Плэк. — Какова вероятность того, что она не пожалует в наш мир, последовав примеру матери? Не думаю, что Всадники станут удерживать ее с большим энтузиазмом. Она убила принцессу Стеллу, героиню, спасшую наш мир от Апокалипсиса, это, я считаю, огромнейший повод для беспокойства. От остальных ваших учениц, дорогая Фарагонда, ни слуху ни духу, кто знает, может их тоже зверски убили, а тела попросту прячут? — Флору возможно, — Хаген выпрямляется, сцепив руки за спиной. — Но Блум они не тронут с вероятностью в сто процентов. Дочь всадницы приходится для Блум кузиной, и я не считаю, что в их интересах убивать родственницу, которая по совместительству является хранительницей пламени дракона. В этом нет смысла, нет логики. И в убийстве принцессы Стеллы нет никакой надобности, если только она не мешала им. А мешать злу царствовать хоть в каком мире – очень похоже на стиль и репертуар учениц Фарагонды. — Мы это решим, — Фарагонда не поднимает увлажняющиеся глаза на глав, не хотя показывать свою слабость. — Решим, но не сейчас. Сейчас всем нам нужно отдохнуть. Мы это заслужили. Главы, понимая состояние пожилой волшебницы, лишь кивают в согласии и покидают малый зал совета. Хаген и Рослин решают вместе пережить этот период, в то время как твое глав сугубо Ордена держатся, как и всегда, вместе. Лейла первой вылетает из помещения, мгновенно скрывшись с глаз — ей было тяжелее всех лидеров от потери близких людей. — Оставь меня одну, Эйб, — Фарагонда больше не может играть роль сильного и носить маску бесчувственного, давая волю эмоциям, которых она так старательно прятала все это время под толстыми слоями израненной души. Старик, что за весь совет не проронил ни слова, лишь отрицательно мотает головой. У Фарагонды нет сил сопротивляться — она медленно опускается на пол, держась за свое сердце, обливающееся кровью. Аберфорт молчит, когда Фарагонда начинает плакать, сжимая область вокруг сердца — место, где болело больше всего. Слезы обжигают ее щеки, оставляя мокрую дорожку, тело беспомощно подрагивает. Настолько сильную боль она не испытывала достаточно давно, она забыла, какого это — плакать от горя и тоски. Когда умерла Гризельда, она лишилась кусочка сердца, а сейчас ей кажется, что оно остановилось и вовсе. Аберфорт с изнеможением винит себя в том, что никак не в силах ей помочь, он корит себя за то, что не может облегчить ей душевные мучения. Все, что ему остаётся, так это сесть рядом, сжать ее ладонь в своей и немо давать ей поддержку, показывая, что он — вместе с ней, разделяет боль и горе. — Знаешь, Эйб... — Фарагонда неожиданно поднимает на него красные глаза. Аберфорт невольно вздрагивает от того, что как сто лет он не видел любимую настолько уязвимой и болезненной. Никто ее такой никогда не видел, кроме него самого. Для всех она могуча и вынослива, но сейчас она демонстрирует, что умеет быть слабой, хоть и на время. — У меня нет семьи. Я провела все эти годы с любовью к тебе и так и не завела собственную семью. Мавилла умерла, доверив Алфею мне, и под грузом ответственности я забыла о своих близких, которых пережила. У меня не было никого, — она, словно вспоминая, печально усмехнулась, и Аберфорт внимательно ее слушал, не перебивая. — И тогда я взяла под опеку и наставления своих прекрасных учениц. Они стали мне как родные дети, которых у меня никогда не было. Я любила их так, словно они мои дочери, я давала им знания, я защищала их, я ставила их превыше всех. Для меня они были той семьёй, которую я сотворила сама. В первую очередь я заботилась о их благополучии, я возлагала надежды, которые они оправдывали. А сейчас... Посмотри, что с нами стало. Они лишили меня моих девочек. Одна превращена в животное, вторая сломлена и разбита, двое других пропали без вести и неизвестно, что с ними творится... Но Стелла... Они убили мою воспитанницу. Они погубили ее, — Фарагонда плачет как маленький ребенок, а голос её пропитан болью, ненавистью и горечью. — Нам не встретиться теперь ни в каких мирах. О ней сейчас заботится Гризельда, но кто позаботится о других моих воспитанниц? Я не думала, что мне может быть настолько больно... Аберфорт прижимает к груди Фарагонду и утешает ее как дитя, гладя по волосам, но не проронив ни слова. Сердце женщины разрывается на части, и никакие слова старика не помогут ей, не заберут боль, беспокойство и горе в груди. Единственное, что остаётся Фарагонде — молиться, то, что она никогда не делала. *** Лейла бесшумно входит в их комнату ближе к полуночи — весь свой день она посвящала заботе о комфорте оставшихся в лагере солдат, которые приняли ее в качестве полноправного главы. Она ощущала тяжесть собственного долга, поэтому отдала всю себя его исполнению. По крайней мере, так она сама себя убеждала — на деле же, она хотела максимально заглушить душевную боль физической изнурительной работой и моральной сосредоточенностью на контроле дальнейшего развития и восстановления лагеря. Она следила за солдатами, починкой машин для атаки и защиты, связывалась с Детьми Милосердия и возвращала обратно в лагерь полностью выздоровевших животных, отправляя в благодарность денежные средства с помощью агента Рэккью — посла Ордена-Лиги андросского происхождения. С новой должностью увеличились и работа, поэтому Лейла практически не бывает в комнате. Параллельно с этим она тайно работала с Ламией — фея соврала, что пленница сбежала. Не сделай она это, другие главы замучили бы девушку и не позволили Лейле задействовать ее в личных делах. Принцесса Андроса поселила Ламию в надёжном месте — домике внутри Мертвого Леса, вблизи озера Сарпентис, обеспечив ее всеми принадлежностями начиная от еды заканчивая личными вещами. Ламия оповестила ее днях, что сильно истощена и не может вернуть Лейлу в тот мир в ближайшее время, из-за чего и Лейла снабдила пленницу всеми удобствами, контролируя ее каждый день и каждую ночь. Не в интересах Ламии было сбегать от Лейлы и отказываться от ее покровительства — в обоих мирах ее разорвут на части, а принцесса Андроса, имеющая непоколебимый авторитет и силу, единственная, кто могла дать ей самое необходимое: защиту и надежду на выживание. Возвращенный в лагерь Набу был на восстановление — за ним ухаживал целитель Досс, также андросского происхождения. Ему не разрешалось стоять на ногах больше двух часов, ел он только отведённую лично пищу, и регулярно принимал разные лекарства и настойки. Они вызывали сон, но таким образом Набу и исцелялся — организм его крепчал и набирался сил, а иммунитет повышался так же засчет отдыха, которого он долгое время не видал. Делать ему было больше нечего — друзья отправились на родину почти сразу после победы, поэтому поговорить полноценно они не успели. Он большую часть своего времени с Ривеном, которого Гелия еще несколько дней назад оставил на временное попечение пожилой целительнице Таре из Линфеи, которую он нанял на немалые деньги. Набу разговаривал с ним и пытался привести в чувства, но ничего не происходило — заклятие Мораны слишком сильное, нерушимое. Им оставалось лишь надеяться и запастись терпением. Лейла снимает тяжёлую верхнюю одежду и аккуратно кладёт её на кресло. Подходя ближе к прикроватной тумбочке, она замечает, что возлюбленного нет в постели. Налив себе воду в стакан и залпом осушив ее, она чуть не подавилась, почувствовав на своей талии знакомые крепкие руки. Набу бесшумно подходит сзади и заключает ее в объятия — он до сих пор не мог поверить, что она наконец-то с ним. После столько времени разлуки он всё ещё не мог вдоволь насладиться воссоединением и подавить тоску — не описать словами, как сильно он по ней скучал, как грезил ночами. Хоть они воссоединились вот уже как пару дней, Набу по-прежнему снятся кошмары о том, что их вновь разлучили — тогда он пытается быть ближе к любимой и обнимать ее, вдыхая родной запах. Единственное, что его гложет с каждым днём все сильнее, это то, что ему кажется, будто прежняя Лейла осталась далеко в прошлом, в его снах, воспоминаниях, в объятиях прежнего Набу в прежнем безопасном Магическом Измерении с открытым и ярко сияющем солнце. Набу еле заметно хмурится, когда Лейла, вместо того, чтобы прильнуть поближе, лишь отстраняется, убирая со своего тела его руки. — В чем дело? — маг искренне беспокоится. Лейла действительно выглядит неважно. Нет, у нее не было никаких ран или синих пятен под глазами, но это было что-то другое. Она смотрела отстранено, безучастно, так, словно она устала от жизни, от него, от всех людей. А ещё... Лейла максимально пыталась не встретиться с ним взглядами. — Что случилось? — Нет... Ничего. Ничего не случилось. Все в порядке. В полном, — она слабо улыбается, фальшиво, натянуто. Набу слеп на один глаз, но это не мешает ему разглядеть то, что у любимой ни черта не все в порядке. — Ты почему ещё не спишь? — пытается сменить тему, не поднимая глаза. — Ждал тебя, — отвечает он, садясь на край кровати. — Хорошо, — Лейла делает вид, что занята своей верхней одеждой, но на самом деле она вновь пытается избежать его всеми способами. — Ты ложись, а я проведаю Дафну и вернусь, — она вот было ускользает от него, как Набу, вовремя среагировав, не поднимается на ноги. — Зачем тебе проведывать Дафну? — бровь вопросительно ползет вверх. — Ты проведала ее сегодня утром, а вчера сбежала к Рокси. С ними все хорошо, рядом с ними их близкие. И я тоже здесь рядом с тобой. Лейла, — он сверлит взглядом ее спину. Голос его понижается на несколько октав. — Что происходит? Объясни мне. И не смей ничего отрицать или менять тему, я не маленький ребенок в конце концов. Ты сама все сейчас понимаешь. Лейла, — он зовет ее, делая шаг вперёд. — пожалуйста. — Что ты хочешь знать? — Лейла поворачивается к нему и кладёт руки на груди, смотря невозмутимо, твердо, так, словно это он не прав. — Как глава лагеря я обязана убедиться в безопасности и комфорте всех тех, кто в нем проживает. Что я делаю не так? Между ними пылает пламя и бушует вихрь, которые не видимы никому, корме них самих. Давление стремительно развивается, напряжение растет с каждой секундой, заполняя все пространство в воздухе. Набу не хочет этого, не хочет раскола в их отношениях, но молчать и не знать причину в поступках Лейлы становится невозможным, нестерпимым. Принцесса Андроса делает вид, что не понимает, или действительно не понимает — она подходит ближе и смотрит искренне вопросительно, недоумевая, что на этот раз от нее хотят. — Ты учтива ко всем, кроме меня, — Набу смотрит почти жалобно, говоря эти слова со скрипящим сердцем. — Ты избегаешь меня прикрываясь «солдатами», ты отталкиваешь меня с того времени, как я вернулся в лагерь. Я не понимаю этого, Лейла. Что я сделал не так? Ты обижена на меня за мой уход? Или ты винишь меня в том, что я не нашел нашу дочь? Или быть может за все прошедшее время ты остыла ко мне, перестала испытывать теплые чувства? А может я стал тебе противным после этих увечий? Я не узнаю свою возлюбленную, я не вижу и не чувствую прежнюю Лейлу. Да, все мы изменились, но... Моя возлюбленная превратилась в хладнокровную главу, которая, как мне кажется, больше не любит меня, — в голосе Набу нескрываемая печаль, горечь от собственных слов и мыслей. Он делится терзающими душу догадками, выплёскивает то, что его мучает. В глазе почти что стоят слезы, а руки отчего-то подрагивают, наверняка от ответа, который он в скором времени слышит. Лейла молча выслушивает его, а потом стоит неожиданно мягко, настолько, что Набу невольно вздрагивает, а сердце его бьётся в несколько раз сильнее. — Все это время я пыталась быть идеальной, — Лейла выпрямляется и смотрит ровно. Было видно, что она тоже хочет заплакать, но по каким-то причинам сдерживается. — На меня возлагали надежды, которые я не просила. Но я старалась оправдывать их и в конце концов смогла это сделать. Принцесса Андроса, фея из шестерки мировых героинь, глава лагеря и ведущая роль в этой войне – все это время я пыталась носить на себя эти звания достойно, не разочаровывать свой народ, своих людей, близких. Я лишалась своего народа, но от меня ждали твердости и уверенности. Я потеряла дочь, но все по-прежнему хотели видеть меня сильной. Я пережила огромный стресс, но для меня это, в отличии от других, было непозволительно, недопустимо. Никого не интересовало и не интересует, что я чувствую, все, что им надо, сильная духом фея-героиня, которая в очередной раз спасет мир... Я это сделала. Я вновь не подвела тех, кто видел во мне больше, чем я являюсь. — Лейла... — Набу тянет ей свои руки, от которых она дёрнулась как от пылающего огня. — Я знаю твою боль, я понимаю твое внутреннее состояние. Я просто хочу донести до тебя, что ты несправедлива ко мне. Я больше не чувствую твою боль, понимаешь? Ты перестала звать меня «милым», перестала сама обнимать меня, перестала говорить со мной и смотреть с прежней нежностью. Что с тобой стало, любимая, почему ты так поступаешь со мной? — Моя Стелла умерла, а ты говоришь, что я не ласковая и учтивая к тебе, — голос девушки дрожит. — Какой же ты эгоист... И что ты мне предлагаешь? Что мне сделать, Набу, разорваться? Заботиться о солдатах и лагере – мой прямой долг, моя обязанность. Никого не волнует, болит ли моя душа, а я, как принцесса, с детства обучена соответствовать чужим ожиданиям. У меня не хватает времени на тебя, на друзей, на семью, но значит ли это, что я разлюбила вас? Нет, невозможно. Моя душа оплакивает Стеллу и разрывается на части, я разбита полностью, я сломлена на тысячи мельчайших кусков, а ты требуешь, чтобы я была прежней веселой и беззаботной версией себя? Как ты смеешь, Набу, такое требовать? — по щекам катятся слезы, которым она позволяет бежать по лицу. — Да, я обижена на тебя, меня переполняет гнев. Ты бросил меня, когда я больше всех в тебе нуждалась. Я научилась справляться со своей болью одна, ты знаешь? Неужели ты думал, что после такого количества времени всё будет как прежде? — Лейла, это не то, что я хотел сказать... — Это как раз то, что ты имел ввиду. Ты не замечал мою боль, позволил усыпить меня, вышел на поиски дочери не предупредив меня, отсутствовал так много времени... А сейчас обнимаешь меня как ни в чем не бывало и винишь меня в этом, что я практически не улыбаюсь. Тебе не кажется, что это я должна предъявлять претензии? — Лейла смотрит на него укоризненно, с видимым упрёком, который Набу вынести не может. — Тебе нужно время на восстановление, на реабилитацию. Сейчас никаких «нас» не существует. После того, как ты оправишься, мы поговорим и совместно решим эту проблему. — Ты видишь во мне душевнобольного, — маг качает головой, тихо вздыхая. — Ты прикрываешься моим состоянием чтобы избежать откровенного разговора о наших отношениях. Тебе легче сослаться на то, что я – болен, чем принять меня обратно в качестве любимого и отца своего ребенка. Ты думаешь о себе, думаешь о том, как бы не было больно себе. Я уважаю твои желания, поэтому не буду давить на тебя, с одной стороны потому, что тоже чувствую себя виноватым. Но, Лейла... — он подходит ближе и с горечью видит, как девушка делает шаг назад. — мы не можем затягивать этот разговор так долго, понимаешь? — Что ты хочешь от меня? — складывает руки на груди фея. — Очнись, Набу. Это жизнь. Не детская сказка, в которой все всегда хорошо. Не идеальные мечты и сны. Да, я скучала по тебе, да, я тосковала, но это не значит, что я простила тебя. После такого количества времени всё не может просто забыться и «быть хорошо». Нужно время, нужно терпение. Я отвыкла от тебя, отвыкла от того, что у меня есть любимый человек. Я сама – вот что у меня было на протяжении всего этого времени. Я должна вновь привыкнуть к тебе и своей семье, и я работаю над этим. Но, по правде говоря, я даже думать не хочу об отношениях, когда моя дочь находится не рядом со мной, а моя Стелла и вовсе больше не вернётся ко мне ни сегодня, ни завтра и ни в этой жизни... — Однако в один день нам придется решить непонимания между нами и придти к окончательному выводу в наших отношениях, любимая... — Непременно. Но тот день не сегодня, — Лейла выпрямляется, натягивая на лицо улыбку. Набу знал ее: фальшиво-уважительная, такая, которую она показывает только тем, от общества которых хочет поскорее избавиться. Он не может отрицать то, что эта улыбка приносит ему боль вместо радости и облегчения. — А пока отдыхай. Я все таки проведаю Дафну. Лейла снова ускользает с его поля зрения, и Набу невольно кажется, что из жизни тоже. Набу не знает, что Лейла давится своей болью одна, в заброшенной хижине посреди леса, где ее никто не может потревожить. Ее плач и задушенные всхлипы могут слышать лишь деревья, заботливо укрывающие ее от чужих глаз, да лесные животные, которые будто бы смотрели на неё с некой жалостью. Она оплакивает смерть лучшей подруги, что стала ей названной сестрой, она плачет, не ощущая тепла тельца маленькой дочери. Она плачет потому, что ее отношения с семьёй и возлюбленным испортились, а также потому, что безумно соскучилась по своим девочкам, лица которых начинает рассеиваться в воспоминаниях. Она плачет всю ночь, чтобы наутро скрыть с помощью магии большие круги под глазами и покраснения на лице. Натянув маску фальшивой строгости да равнодушности, она всем своим видом показывает свой статус главы и принцессы — никто не может видеть ее слабой и подавленной. Однако сказанное она все же выполняет — с наступлением рассвета она отправляется в комнату Дафны, что находится почти в самом конце дополнительного корпуса. Фея не стучит, зная, что Дафна теперь не спит. Девушка превратилась в живой труп, стала напоминать Ривена. За ней ухаживала медсестра Эстер, которая заботилась о бывшей главе как о младенце. Принцесса Домино не разговаривала, смотрела лишь в одну точку и совсем не двигалась — ее мать, Марион, не могла находиться рядом с ней дольше пятнадцати минут, ибо материнское сердце не выносило видеть дочь в таком ужасающем состоянии. Орител же, напротив, проводил с дочерью сутки напролет, пытаясь достучаться до нее — та не реагировала ни на родителей, ни на целителей, ни на Фарагонду, что приходила к ней каждый день узнать есть ли у Дафны улучшения. Зайдя в комнату, Лейла с удивлением замечает, что королевская чета Домино также присутствует в компании бывшего главы. Вид Дафны сейчас лучше, чем был, если бы не ничего не выражающий взгляд, который не оставлял ей на протяжении всего этого времени. Марион сидела на коленях перед дочерью, взяв ее ладони в свои и согревая их — Орител расположился рядом, зарывшись лицом в сложенные руки. — Представляешь, дорогая Лейла, — подала усталый голос Марион, не смотря на фею, оставшуюся в дверном проеме. — Эстер говорит, что слышала, как этой ночью Дафна впервые за долгое время бормотала сквозь сон. Моя милая девочка шептала только одно слово – имя своей сестры, Блум. Но сейчас она молчит несмотря на наши просьбы, и, по правде говоря, я сомневаюсь в том, что услышанное медсестрой произошло на самом деле, — она горечно усмехается, а глаза её начинают наполняться слезами. — Что эти твари сделали с тобой, моя прекрасная девочка? Как они посмели сотворить из тебя это? Моя Дафна видит, как её родители страдают, и она бы этого не допустила, будь она в сознании, значит ли это, что мы потеряли её навсегда? — Хватит, Марион, — поднимают голову Орител и сверлит жену устало-недовольным взглядом. — Она оправится. Слышишь? Оправится. Я знаю это. Я чувствую. Моя дочь и принцесса Домино не может быть слабой, её не так просто сломить. Просто нужно время... — Сколько? — голос женщины дрожит, а из глаз текут слёзы. Она не смотрит на то, что в комнате посторонние в виде медсестры и принцессы Андроса. Королева устала и морально истощена настолько, что ей теперь плевать на свой внешний вид, на свой образ в чужих глазах. — Скажи мне, Орител, сколько? Мы несколько долгих и невыносимых лет были в разлуке со своими собственными детьми. Мы практически не участвовали в воспитании Блум, а Дафна стала нимфой и существовала вдали от нас. Мы пробыли вместе мизерное количество времени, совсем немного, и их у нас снова отобрали. Моя маленькая малышка Блум пытается выжить в другом мире, борется, наверняка, с жизнью и смертью, воительский дух ведь в ней от тебя. Разве ты не слышал принцессу Лейлу? Она пропала в том мире и неизвестно, где она и в каком состоянии. Это незнание убивает меня, разбивает мое материнское сердце. А Дафна? Нам неведомо, что ей пришлось вытерпеть. Они ломали ее до такого беспомощного состояния, они уничтожили ее душу и разум пытками, которые мне страшно и больно представлять. Как мне вытерпеть это, Орител? Как смириться с болезненностью Дафны, с пропажей Блум? Почему именно мои дочери, почему страдают и испытываются именно мои дети? Почему именно им суждено нести это тяжёлое бремя и неподъемную ношу? — Королева Марион разрыдалась как маленькое дитя, уронив голову на колени дочери. Лейла молча за этим наблюдает, сдерживая слезы, рвущиеся наружу. — Потому что, они – принцессы планеты Домино, дома самого Великого Огненного Дракона, — отвечает с печальной гордостью король. — Одна – глава, другая – героиня. Им суждено остаться в истории великими личностями, а бывают великие личности, не испытавшие в жизни трудности? — Это оправдание, Орител, — никто не ожидал того, что потерявшая детей мать поднимет на мужа неожиданно злостный взгляд полный упрёка и укоризны, от которого даже король невольно вздрагивает. Его жена никогда так на него не смотрела, с красными глазами, что полны слез. — Во всем виноваты твои проклятые родственники. Твой родной брат, его любовница, дочь, Всадники Апокалипсиса, которые тоже приходятся тебе роднёй, не так ли? Мою Блум дважды у меня отняли, а Дафна превратилась сначала в бестелесное существо, а после в живой труп! Ты представляешь, Орител, как болит мое израненное материнское сердце?! Я пробыла в заточении несколько лет вдали от своих детей и ради чего? Ради какого долга, из-за какого греха? Но несмотря на все это я крепко стояла на ногах, рядом с тобой, с тем, кто был мне мужем! Я молчала, терпела, сражалась, но у всего есть границы, Орител. И у меня есть предел, слышишь?! Я тоже не железная! В первую очередь я – человек, я – мать, а только потом королева и воительница! Будь проклят тот день, когда я согласилась стать королевой Домино и твоей женой! — вдруг закричала она громко, что Лейла и Эстер вздрогнули, а Орител, округлив глаза, глядел на женщину перед собой ошарашенно, пораженно, так... словно его предали, вонзили нож в спину, отняли землю под ногами. Дафна не делалось шелохнулась, сидя так безмолвно, как и прежде. Королева Марион не выдержала и зарыдала, подобно ребенку, с такой болью, что Лейла невольно подлетела к ней в одно мгновенье, прижимая к себе. Женщина поддалась и дала волю эмоциям, проявляя в впервые за долгое время слабость. Они с Лейлой были похожи, именно поэтому королева доверилась ей — принцесса Андроса тоже потеряла свое дитя, а Блум, ребенок Марион, приходилась ей почти что сестрой. — Что ты такое говоришь, Марион? — шокировано произнес Орител. — Как... Как ты только могла произнести эти слова? Я... я е ожидал от тебя такого, Марион, — его рот почти что сравнялся с полом, а глаза, круглые как моменты, уставлены на жену. Марион не отвечает, лишь всхлипы ее участились, стали более громкими. Грудь тяжело поднимается, тело мелко подрагивает, словно пытаясь выпустить изнутри те мучения, что королева долгие годы копила. — У нее нервный срыв, Ваше Величество, — параллельно пытаясь успокоить Марион, обращается Лейла к королю Домино. — Пожалуйста, дайте ей время. Эстер, — фея поднимает взгляд на медсестру, что стояла поодаль и наблюдала за всем молча. — Отведи королеву Марион в её покои и дать ей успокоительное зелье. Постарайся не впускать посторонних в покои, королеве необходим отдых. Молодая женщина кивает, подходит ближе и садится на корточки рядом с Лейлой. Внезапно она наклоняется к уху феи и тихо, так, чтобы ее не услышали, шепчет: — Клянусь всем святым, глава Лейла, принцесса Дафна действительно бормотала во сне и звала свою сестру. Я бы не проснулась, если бы не услышала ее голос. Принцесса Андроса видит в глазах Эстер искренность и убежденность в собственных глазах. Она верит ей, потому что хочет в это верить — кивнув медсестре, Лейла поднимается на ноги и выпрямляется, сложив руки за спиной. — Вам следует быть с женой, Ваше Величество, — обращается она к Орителу после того, как Эстер уводит обессиленную королеву. — О Дафне позабочусь я. — Не думаю, что она хочет меня видеть, принцесса Лейла, — король Домино усмехнулся горечно, разбито. — Она ясно изъяснила свое сожаление о том, что вышла за меня замуж. Словно мне не больно. Словно я хотел, чтобы все так обернулось. — Королева Марион – мать, а матери всегда более восприимчивы и эмоциональны. Она тяжело переживает потерю, и я прекрасно ее понимаю. Поверьте мне на слово, Ваше Величество, она не хотела этих слов, за нее говорила душа матери. Вы должны проявить терпимость и быть рядом с женой несмотря ни на что. Придя в себя, она поймёт, что была не права, а до этого времени вы должны её поддержать в такие трудные времена, — Лейла пыталась достучаться до Оритела, произнося каждое слово с искренностью, с желанием помочь понять королю причину поведения его жены. Мужчина тяжёло вздыхает, зарывается лицом в руки и сидит в таком положении несколько минут, слушая пытающийся объяснить ему голос Лейлы. — Сейчас не легко всем, — говорит он в какой-то минут, подняв голову. Окунув фею усталым взглядом, он встаёт с места. — Вы правы, принцесса Лейла, несомненно правы. Я поступлю так, как вы наставляете, я прислушаюсь к вашему совету потому, что слышу как говорит ваша душа матери. Я поддержу Марион, прощу её, но, думаю, я никогда не забуду эти слова. — Хватит и того, что вы рядом с ней, — Лейла слабо улыбается, давая дорогу к выходу. — Этого бы хотела Блум. Орител молчит в ответ. Кратко кивнув в знак уважения главе лагеря и приняв ответный легкий поклон, король Домино покидает комнату старшей дочери, отправляясь к её матери. Лейла, оставшись одна, поворачивается к Дафне и задерживает на неё долгий, изучающий взгляд, который не полнится жалостью или печалью как у некоторых. Не хотелось донимать ни себя, ни Дафну бесполезными разговорами — какой от них толк, если бывший глава всё равно их не слышит? Фея лишь садится на то место, где сидел ранее Орител, и, устраиваясь поудобнее, решает подождать прихода Эстер, ибо одну Дафну она оставить не могла. Находясь в полулежачем состоянии, Лейла, что почти не сомкнула глаз ночью, чувствует, как подступает резкое желание и надобность в сне. Прикрыв глаза, она расслабляется и вдыхает полной грудью — Эстер, наверняка, не обидится, если глава на время займет ее койку. — Я видела сон. Лейла крупно вздрагивает так, словно её ошпарили кипятком и дополнительно ударили током высокой мощности. Дело было не в том, что она долго не слышала этот знакомый голос, дело было в том, что Дафна, которую уже записали в мертвецы, заговорила с ней, не понятно почему, не понятно, отчего. Резко приняв сидячее положение, Лейла замирает в таком состоянии, не желая спугнуть Дафну — та абсолютно ничего не выражала, сверля безжизненным взглядом одну точку. Она словно не видит, что Лейла здесь, или целенаправленно ее игнорирует. — Какой сон ты видела, Дафна? — осторожно спрашивает фея. Она не стала расспрашивать ее о том, как она заговорила, не желая наседать на неё так сразу. Лейла решает аккуратно подступиться к ней, выражая готовность выслушать её. — Сон? Я сказала сон? — Дафна внезапно переводит на неё глаза, полные задумчивости, отчего Лейла вздрагивает, не отводя от неё взгляда. — Это была реальность...

Оглушительный смех падальщиков, запах крови и человеческого страха, звуки разрушения как и чего-то материального, так и жизни людской. Прибывшие на роскошное мероприятие с желанием повеселиться люди знатных родов кричат хуже простолюдинов, лишившихся скота, плачут навзрыд, убегая от того ужаса и хаоса, что творится в этом проклятом дворце. Пытаясь сохранить жизни, они бегут в рассыпную, напоминания для устроивших террор жалких муравьев, которых можно раздавить одной ногой. Они смеются так громко, что их смех звенит в ушах — именно он предает проклятой ими девушке бежать не разглядывая дорогу.

Льющая свой собственный свет и не имеющая материальный облик, проклятая злыми сущностями принцесса понимает, что это – не настоящее, не реальность. Но тем не менее она видит трёх высоких фигур нечеловеческих размеров, облаченные в грязный черный и источающие темную магию, силу, способную уничтожить всю ее планету. Они погубили ее родителей, они превратили ее в нимфу, существо, что не имеет даже внешнюю оболочку. В руках у нимфы — маленький свёрток, который она защищает потом и кровью, за которого она готова отдать собственную жизнь. Малышка с еле заметными рыжими волосиками не плачет, будто бы зная, что это чревато последствиями — она смотрит на сестру большими голубыми глазами доверительно. Дафна прижимает младенца ближе к груди и хочет закричать от беспомощности — в этом мире она спохватилась поздно.

Дафна не знает, где её родители, но знает, что они близко. Рядом. Когда раздается громкий и довольный смех, она вздрагивает, ускоряясь — перед нею неожиданно появляется одна из сестер-прародительниц, заставляя нимфу развернуться и бежать в противоположном состоянии. Ведьмы, устроившие погром и террор в её родном королевстве, со всех сторон загоняют нимфу в главную площадь дворца, окружая со всех сторон. Дафна проклинает свою медлительность, но выражает готовность защищать младшую сестру — она стойко выдерживает эмоциональное влияние сестёр.

Ведьмы-прародительницы оглушительно, удовлетворённо смеются, окружают ее полностью не оставляя никакого прохода. От испуга и страха начинает плакать малышка в её руках, и Дафна, качая ее, бессвязно шепчет лишь её имя, повторяя и повторяя. Ведьмы-прародительницы тянут к ней свои грязные костлявые руки, желая забрать девочку и уничтожить её саму. Дафна кричит, прижимая к груди младенца, так громко, что собственный крик звенит в ушах. И в этот момент, казалось бы, её кто-то услышал — так вовремя взявшийся словно из ниоткуда яркий свет льется на них будто бы с небес. Ведьмы, словно обожжённые, вопят в не себя и, проклиная Дафну, растворяются в этом свете с диким, животным криком, испаряясь. Дафна прикрывает глаза, благодаря всех святых, а после, когда крики стихают, она осторожно убирает руку, желая увидеть того, кто спас и её, и её сестру.

Вдалеке, сопровождаясь яркими солнечными лучами, к ней идёт незнакомка, облаченная лишь в чистое белое платье. По мере приближения Дафна с искренним удивлением обнаруживает в спасительнице ту, которую она меньше всего ожидала увидеть в нереальности.

Стелла мягко улыбается ей, останавливаясь напротив.

— Не может быть... — Дафна впивается в фею солнца и луны неверящим взглядом, борясь параллельно с замешательством и шоком. — Невозможно! Ты ведь умерла...

— Умерла, — подтверждает Стелла кивком. Её голос теперь для Дафны непривычен, она будто бы знакомится с ней по-новой. — Но моя душа жива. После смерти есть продолжение, и я его проживаю, — она ласково и нежно смотрит на малышку Блум в руках нимфы, что не отводит от неё заинтересованного и любопытного взгляда, словно узнавая. Младенец улыбается, а Дафна не может справиться с информацией, узнанной от феи, и сложить два плюс два.

— Почему ты здесь, а не на небесах? — Дафна посмотрела на нее с подозрением, будто бы перед ней стоит не дух подруги сестры, а лишь иллюзия, которая обернется для ней бо́льшей проблемой. — Я не верю, что ты – Стелла. Души умерших не разгуливают в чужих снах, они обретают вечный покой и затихают навсегда.

— Откуда у тебя такие представления, Дафна? — искренне изумилась Стелла, рассмеявшись. Смех её негромкий, мягкий, бархатный, как потока. Она испытывала эмоции, как настоящий, живой человек. — Все души умерших отправляются в высший мир, это похоже на рай, знаешь? Я... Я вижу его, но не могу туда попасть, не могу стать его частью. Он меня не отпускает, — девушка грустно улыбается, качая головой.

— Кто? — Дафна приближается. — Кто тебя не отпускает?

— Смерть, — односложно отвечает она с огромной теплотой и любовью. — Поэтому мне приходится бродить сквозь миры, пока Он не смирится с тем, что я больше не вернусь. И я пришла к тебе, дорогая Дафна, потому что вижу, что тебе требуется помощь.

— Ты знаешь о состоянии Магического Измерения? О войне, что шла в ней несколько месяцев? — спрашивает принцесса Домино.

— Живая Стелла была не в курсе состояния собственного мира, но Я знаю обо всем, — отвечает душа умершей феи. — И я знаю, как больно тебе, как ты пытаешься справиться с проклятием Мораны, но не можешь. Я вижу, как ты борешься, как сопротивляешься, но у тебя ничего не выходит. Я не могу стереть тебе память или привести в норму твое психологическое самочувствие, но я лишу тебя заклятия Мораны и ты придёшь в прежнее состояние, — она улыбается так мягко и ласково, что на глазах Дафны невольно наворачиваются слёзы.

— Как мне тебя отблагодарить? — голос бывшего главы дрожит, она проявляет ту слабость, которую хотела уничтожить в себе.

— Просто будь в порядке и позаботься о моем мире, о наших близких. Мне ничего другого и не надо, — Стелла излучает свет, тепло, хочется подойти к ней и держать за руку, чувствуя себя в безопасности.

— Я скучаю по Блум, как она? Прошу, скажи что она в порядке, скажи, что с ней всё хорошо, — в глазах Дафны надежда на положительный ответ. Она не замечает, как поджимает губы душа Стеллы, как тяжёло она вздыхает. Её душа дышит, испытывает эмоции, словно перед нею стоит живой человек.

— Она – сильная, она справится, — Стелла бросает взгляд на заснувшую малышку в руках нимфы, которую та инстинктивно прижимает ближе к груди. — Тебе пора домой, Дафна. Ты должна вновь стать тем, кем была, — она ободряюще улыбается, сделав шаг назад. Принцесса Домино понимает – душа умершей феи готовится покинуть её.

— Стелла! — она окликает ее, пытаясь задержать рядом собой на минуту дольше. — Я смогу тебя снова увидеть? — вновь та надежда, с которой обращается нимфа душе. — У меня остались вопросы! Мы можем ещё поговорить?

— Разумеется, Дафна, — Стелла улыбается широко, солнечно, все уходя назад. — Но не сейчас и не скоро. Помни, люди не умирают, они обретают второй шанс на лучшую жизнь.

Душа исчезает в мгновенье ока, как и сладко спящая малышка Блум на руках. Как по щелчку пальцев Дафна отключается, и первое, что она видит, открыв вновь глаза в следующую секунду, — отсутствие света и лёгкий ветерок, идущий через приоткрытые окна. Лейла пораженно хлопает глазами, замерев на месте. Они словно поменялись ролями — теперь фея волн стала походить на безжизненную, а Дафна что в подтверждение своих слов действительно оказалась исцеленной Стеллой, лишь слабо улыбалась и выжидающе смотрела на принцессу Андроса, терпеливо ожидая, пока та оправится с удивлением. Нелегко было принять то, что подруга, которую ты оплакивала, и не жива и не мертва, бродить, как дух, по разным мирам. Возможно, прямо сейчас она рядом с ними, наблюдает с теплой улыбкой на губах. Лейла хочет вытянуть руку и нащупать Стеллу, но не может, единственное, на что она натыкается — воздух. Она не чувствует ее присутствия, но знает, что она — рядом. — Она сказала, что ее не отпускает Смерть, — складывает пазл Лейла задумчиво. — То есть, один из Всадников Апокалипсиса. Если память мне не изменяет, то именно Смерть, последний и главный из них, предпочёл её. — В этом есть смысл, — соглашается Дафна в размышлениях. — Что будем делать дальше? — Пятая всадница повержена, Магическое Измерение, хоть и на время, но спокойно. Мы должны что-то предпринять лично, ведь теперь война идёт не в этом мире, а в другом, — Лейла задумывается на долгие минуты, словно мысленно взвешивает все «за» и «против». А после, приняв решение, она тяжело вздыхает. — Тебе не было интересно, откуда я взяла клинок, пропитанный огнем дракона? — Как раз это я и хотела у тебя спросить. Тогда, на битве, я была в сознании и видела, кто что предпринимал. Но пустота в груди мешала мне действовать, а сейчас я пришла в себя благодаря Стелле, — она улыбнулась, а после заинтересованно посмотрела на Лейлу. — Действительно, откуда ты взяла это оружие? — В мире Всадников Апокалипсиса, — отвечает Лейла, доверившись Дафне. — Им же ранили третьего всадника, Голода. Но если для него отнюдь обычной ране, то для Джастинды он подобен смертному приговору. Перейти в другой мир мне помогла Ламия, бывшая няня моей дочери и бывшее доверенное лицо всадников. Кстати, — она печально усмехнулась. — Кайлани забрали всадники, о ней сейчас заботится Муза. Но я все равно не спокойна, если они умертвили Стеллу, то и Муза для них лёгкая мишень. — Я сомневаюсь, что Стелла мертва, — Дафна внимательно смотрит на собеседницу. — Если она дорога Смерти, то он обязательно оживит ее будучи Богом. Я не знаю, почему он затягивает с этим, но, я уверена, Стелла не покинет поле боя так быстро. — Я хочу надеяться на это, — признается фея искренне. — Поэтому я предлагаю тебе действовать сообща, тайно, так, чтобы никто не был осведомлен о наших действиях. С помощью Ламии мы вернёмся в тот мир, и, если понадобится, останемся в нем. На этот раз я не уйду оттуда без Кайлани и девочек. — С помощью Ламии? — изумилась Дафна. — Разве ей не удалось сбежать? — Это сказка, которую придумала я, — объясняет Лейла. — Если Ламию поймают, то лагерь использует ее в личных целях. Я спрятала её, она теперь действует только на меня. Отныне – на нас. Дафна кивает и улыбается в ответ – достаточно того времени, когда они были жертвами. Теперь они намерены отомстить тем, кто лишил их близких людей. * В Солярии больше не слышны смех и радостные возгласы. Планета погрузилась в непробудимый мрак, в непросветную тьму, в черную дыру, от которой она больше никогда не сможет выйти. Единственная наследница Солярии с почетом похоронена на родине, а вместо тела королева Луна воссоздала тряпичную куклу, одев её как дочь — после этого она тяжёло заболела и слегла от горя, перестав отзываться всем, кто не являлся её мужем. Именно мужем — они воссоединились с Радиусом, которого в народе перестали узнавать. Справедливый и великодушный король превратился в жесткого и вечно угрюмого человека, что с головой ушел в государственные дела, отдавая всего себя восстановлению страны — он делал всё, что отвлекало его от воспоминаний о погибшей дочери. Других родственников и прямых потомков у Радиуса не было, он, сохраняя верность тогда ещё жене, не имел личные погрешные связи с другими дамами высшего общества. Именно поэтому престонаследником он назначил внебрачного сына выжившего Цельсиуса — добропорядочного и благоразумного юношу, который ничего не смыслил в военных и государственных делах. Радиус готовил его к становлению королём, так, как когда-то готовил собственную дочь. Параллельно с этим от болезни страдала королева Луна, твердя лишь о том, что она хочет на небеса к дочери — только просьбы Радиуса о том, что она нужна ему, остановили королеву от попыток перестать сопротивляться недугу. Сам Цельсиус, ставший неспособным самостоятельно ходить, был отправлен в монастырь имени короля Астриуса — его дедушки, на лечение. Его сын же был объявлен новым наследником — узнав об этом, у королевы Луны чуть не прихватило сердце. Дела у родителей Флоры обстояли не лучше. Алисса замкнулась в себе, узнав о пропаже дочери, и брала с собой Миели куда бы не ходила. Она держала младшую дочь возле себя и обнимала её каждый раз, когда ей снились кошмарные сны с участием бездыханного тела Флоры. Алисса, потерпев шок, начала называть все растения и цветы, за которыми ухаживала, именем старшей дочери, Флоры — у неё стремительно развивалась паранойя и тревожность, а знакомые поговаривали, что женщина начинает медленно, но верно сходит с ума. Миели стала центром её жизни, и это был единственный человек, которому она улыбалась, которого подпускала к себе и позволяла прикасаться. Первое время её муж, Родос, всячески старался помочь жене, а потом, поняв, что это гиблое дело, оставил попытки вернуть прежнюю Алиссу. Он стал заглушать свою боль неординарным способом и уже вскоре ему самому нужна была помощь — он потреблял на постоянной основе пыльцу растений, используя их как Земляные наркотики. Родная сестра Родоса, Роза, не имеющая семью, запихнула брата насильно в лечебницу, где его лечили от зависимости. Об Алиссе, что перестала её узнавать, и малышке Миели заботилась она сама, не позволяя тому, чтобы обстоятельства испортили психику маленькой девочки. *** — Прошу тебя, мой мальчик, перестань... Каштановолосая женщина, что выглядела моложе своих лет, отчаянно тормошила сына за плечо, впиваясь в него зелеными глазами, что полнятся мольбой и горечью. Она испытывала невероятную боль видя некогда сильного и крепкого, как гора, сына в таком состоянии. Окруженный пустыми бутылками из-под спиртного, он осушил ещё одну до дна, выбросив в конец комнаты, в которой не бывал уже несколько лет. Мать пыталась привести своего ребенка в чувство, но тот не поддавался, словно совсем не слышал её — пьяный, он не узнавал родителя, видя перед глазами лишь её ясный облик. — Оставь его, Элизабет, — стоящий в дверном проеме высокий крепкий мужчина со строгим выражением лица окинул сына недовольным, разочарованным взглядом. — Пусть пьёт сколько влезет, раз умереть хочет раньше времени. Сын советника короля Эраклиона, сквайр принца, лучший специалист Красного Фонтана и лидер солдатской группы – всё эти звания теперь остались лишь набором слов. Какая жалость! — Ты бы проявил терпимость и сочувствие к сыну, Джеймс! — женщина укоризненно на него взглянула. — От хорошей жизни разве прикасаются к бутылке запрещённого? Мой мальчик видал потери, лишился любимой девушки – думаешь, пережить это так просто? — воскликнула она отчаянно, как и всегда выгораживая единственного сына. — Не просто, — соглашается мужчина кивком головы. — Я понимаю сына, я сам участвовал в войнах, занимая главенствующую должность. Я похоронил своих родителей, потерял родную сестру, кому сейчас легко? Но я никогда не прикасался к спиртному, я даже думать об этом стыдился! А мой сын-слабак оставил пост лидера и пристрастился к выпивке, стал пьянчугой, как ты теперь можешь выгораживать его, Элизабет? Раз родился мужчиной, пусть им и остаётся! — повысил голос Джеймс, сжимая кулаки. — Не обращай внимание на слова отца, мой мальчик, — Элизабет заботливо, ласково гладит его по голове так же как и в детстве. — Не веди себя с ним как с маленьким, Лиз, это не в какие рамки не влазит, — Джеймс смотрит на них угрюмо, сложив руки на груди. — И что ты предлагаешь? Выгонишь родного сына из дома тогда, когда он пришел к нам ища поддержки? — Элизабет смерила мужа недовольным взглядом. — Разумеется нет. Пусть остаётся коль пришёл, — советник короля тяжело вздыхает, качая головой. — Я ведь о нем думаю, о нем пекусь. Печально видеть сына таким, зная, каким замечательным, молодцом он был раньше. И все из-за одной девушки, которая ему даже не под стать статусу. Принцесса Солярии! О чем ты думал, сын, когда в нее влюблялся? Это был губительный союз изначально... Мужчину отвлекает появившийся внезапно светловолосый юноша, при виде которого слуги, окружавшие коридор по периметру, низко кланяются. Сменив униформу лагеря на традиционную королевскую одежду своего королевства, принц Скай подходит ближе к комнате друга, находя в нем всю его семью. — Мой принц, — Джеймс приветствует Ская, что рос на его глазах, кивком головы, в то время как его жена легко кланяется, опустив голову. Скай кивает родителям Брендона в ответ, принимая приветствие: для него они почти что вторые родители, что находились рядом с его отцом и матерью всю его сознательную жизнь, верно служа. — Советник Джеймс, леди Элизабет, — Скай тепло им улыбается. Однако улыбка его моментально спадает, когда он видит друга, названного брата, в полусознательном состоянии. Поджав губы до побеления, он вступает в комнату, нависая над Брендоном. — Если вы не против, я хочу остаться с ним наедине. Элизабет кивает, делает ещё один поклон и удаляется вместе с мужем, на ходу что-то тихо обсуждая. Слуги закрывают двери и покидают коридор, обеспечивая принцу полную приватность. Убедившись, что они остались одни, Скай, позабыв о чистоте и цене своих одеяний, садится напротив друга прямо на пол. Брендон тянется к бутылке редчайшего и очень дорогого алкоголя, но Скай, спохватившись быстрее, перехватывает выпивку и швыряет ее подальше. Раздается громкий звук разбитого стекла, дорогой ковёр алого цвета впитывает в себя жидкость. Брендон недовольно мычит и озлобленно смотрит на друга — другой бутылки алкоголя у него больше не было. — Что с тобой стало, дружище? Мне больно и неприятно видеть тебя таким, — Скай кладёт руку на его плечо. — Когда ты перестанешь убиваться по ней? Она не вернётся, Брендон, а сейчас тем более. Ваши шансы встретиться изначально были нулевыми. Она – мертва, она не придёт, как ты этого не понимаешь? Думаешь, алкоголь поможет? Он лишь убивает тебя. Можно заглушить боль другими способами, — он тщетно пытается вразумить друга, трясет его за плечо, смотрит прямо в помутненные глаза. — Я беспокоюсь о тебе, я не хочу, чтобы ты угробил себя окончательно. Ты – мой друг, мой брат, и мой долг вытащить тебя из этой передряги. — Блум пропала, — хриплым голосом ответил Брендон, посмотрев на Ская неожиданно трезво. Сколько бы он не пил, он оставался в своем рассудке. — Ни единая душа не знает, где она, что с ней, жива она или мертва. Тебя она совершенно не заботит? Ты устраиваешь бессмысленный бал чтобы показать о том, что у тебя, у всех все хорошо. Но это неправда. Никогда и ничего уже не будет хорошо, — цедит он сквозь стиснутые зубы. — Ты стал пессимистом после смерти Стеллы, — в лицо говорит он то, как оно есть. — А бал я устраиваю не для того, чтобы мой народ верил в иллюзию. Нет в моем сердце место никому другому, кроме Блум. Но я мыслю разумно и рационально. Как я могу ей помочь? Даже если она пропала, что я смогу сделать? Блум – самая сильная из всех тех, кого я знаю, она обязательно найдет выход и докажет всему миру, кем является. Она – герой своего мира, она не нуждается в том, чтобы я её спасал. А и я не в силах. Сколько времени мне оплакивать Блум? Она больше не вернётся, мне нужно принять это, ведь я – будущий король. К чему тратить время самоубиваясь по ней, а, дружище? Нужно жить дальше. Да, это несомненно тяжёло, но такова жизнь. Мы должны быть сильными не только физически, но и морально, — смотря другу прямо в глаза, в сердцах говорит Скай. — Я всю жизнь буду любить только Блум, даже при всем желании я не смогу забыть её. Она снится мне, я вижу её образ каждый раз, когда закрываю глаза. Но паралельно с этим я – принц, у которого есть долг. Всадники апокалипсиса никогда не отпустят девушек обратно, я и не надеюсь на возвращение Блум. На балу я предложу Дидим выйти за меня замуж. Я никогда не смогу полюбить и близко, как люблю Блум, но... Я не могу позволить, чтобы род закончился на мне. Отец стареет, придет время мне занять трон и надеть корону. А королю нужны наследники. Дидим самая подходящая кандидатура. Она... Она напоминает мне Блум. Видимо, мне суждено прожить оставшуюся жизнь с иллюзией моей любимой. — Ты должен своему королевству обеспечить уверенность в том, что ваш род не закончится. Но меня ничто не обязывает. Почему я должен перестать горевать по моей солнечной принцессе? — Нина, — Скай улыбается краями губ. — Она ведь тоже человек. Неизвестно, сколько времени она будет терпеть твои выходки. Что ты будешь делать, если она покинет тебя навсегда? — Она никогда не станет мне Стеллой... — Которой нет, — перебил его Скай бесцеремонно. — Она умерла, смирись с этим и живи дальше. Стелла бы хотела, чтобы ты так горевал по ней? Ты не даёшь её душе обрести покой. Её больше нет, но есть Нина, которая не менее сильно тебя любит. Подумай об этом, друг мой. Я уверен, что ты примешь верное решение. А если нет, то помни, что я всегда с тобой, — ободряюще улыбнувшись, Скай хлопает по плечу друга и поднимается на ноги. — Я пришел не один. Сейчас я уйду, и к тебе зайдёт та, которой ты должен дать шанс. Не облажайся, договорились? Принц Эраклиона одаривает его улыбкой и не желая ничего слушать в ответ, спешно выходит из комнаты. В конце коридора он замечает неловко топчащуюся на месте Нину, которая не знает куда себя деть в доме родителей любимого. Заметив знакомого принца, она подлетает к нему. Скай в ответ лишь молча указывает на двери в покои сквайра, улыбается в поддерживающем жесте и, не оборачиваясь, уходит. Нина, которой всегда руководит бесстрашие, аккуратно вступает в покои, игнорируя заинтересованные взгляды проходящих мимо слуг. Нина, с плохо скрываемым раздражением переступая пустые бутылки, встаёт напротив возлюбленного, складывая руки на груди. Он поднимает на неё взгляд и не может оторваться — в этом платье нежно-розового цвета она как две капли воды похожа на Стеллу. Только взгляд другой, глаза отличаются и волосы не такие яркие, как у нее. — Что ты так на меня смотришь? Это платье заставила меня надеть Дидим, — даже голос, который Брендон хотел слушать часами, очень походил на её голос. — Что это такое, Брендон? В какое время ты успел пристраститься к алкоголю? Я уехала на родину всего на несколько дней, а ты уже стал профессиональным алкоголиком? — Ты причитаешь как моя мама, — Брендон добродушно качает головой. — Ты злишься на меня? — Злюсь? О нет, я в бешенстве! Я не сорвалась только потому, что мне нельзя, — девушка качает головой, смотря на него многозначительно. — И верно, от стресса можно заболеть... — Не по этой причине, Брендон, — Нина набирает в грудь побольше воздуха, а после на одном дыхании выпаливает. — Я беременна. Брендона словно окатили ледяной водой, а следом добили молнией, ударившей его по полной. Нина смотрит на него с замиранием сердца, выжидает его реакцию, но единственное, чем отвечает Брендон, — полный шока и замешательства взгляд. Как принять то, что его девушка в положении? Как осознать то, что он собирается стать отцом ребёнка, мать которого не его истинная возлюбленная? Как переварить эту информацию с учётом того, что он вообще не планировал подобных изменений? Ему кажется, что он разучился говорить. Слова не шли от слова совсем, а в груди будто бы что-то впервые за долгое время ёкнуло. Нина нетерпеливо постукивает ногой, а после сдаётся, заговорив: — Ты ничего не скажешь? Я знаю, что ты потрясен, но это не отменяет того факта, что я беременна. Но не радуйся слишком сильно, если ты вообще порадуешься – я уберу этого ребенка завтра ранним утром. — Нина, — Брендон поднимается на ноги в одно мгновенье, позабыв о том, что он один опустошил сразу несколько бутылок алкоголя. Он не был пьян, о том, что он пил, свидетельствовал лишь запах, исходящий от него. Девушка морщится от него, но сдерживается, выпрямляясь. — Ты не посмеешь убрать моего ребёнка. — Почему же? — искренне удивляется Нина. — Разве он тебе нужен? Он – оплошность одной ночи. Я обучена быть убийцей, а не матерью, Брендон. И ты, и я не готовы к нему ни физически, ни морально. К тому же, почему ты хочешь его оставить? Ты ведь занят горем по смерти Стеллы, ни этот ребенок, ни его мать тебе не сдались... — Не говори чепухи, Нина, — обрывает её Брендон резко. — Не важно, кто его мать, это – мой ребёнок. Я прошу тебя, не причиняй ему вред. Если ты не готова, я воспитаю его самостоятельно. Родители мне помогут, моя мать лишь обрадуется внуку. — Как ты можешь заботиться о ребёнке в такое время? — Нина действительно не может поверить в, как она считает, безрассудство возлюбленного. — Пятая всадница только-только повержена, мир на реабилитации и это последнее место, в которым должен родиться ребенок. А если она вновь восстанет? Если излечится и нападёт вновь? Ты полюбишь этого ребёнка, его нужно будет защищать, а представь, если ты потеряешь его? Ты ведь видишь состояние главы Лейлы! Тем более мы – лидеры своих групп, нам нужно заботиться о них, а не о ребенке. — Пятая всадница побеждена окончательно. А если она восстанет из пепла, то мы с тобой возглавим наши группы и вернемся в строй. Ребенок останется с моими родителями. Мой отец – советник короля и командир его армии, он не даст внука в обиду. Мы поставим на его защиту фей и ведьм из других континентов, они согласятся оберегать малыша за хорошую сумму. Мой род состоятелен, для меня это совершенно не проблема, — и это была отличная мысль. Существовали услуги опытных фей, ведьм и волшебников, которые действовали на кого-то за деньги. Нанять личных телохранителей стояло очень дорого, не каждый мог себе такое позволить. Семья Брендона наиболее приближена к королевской чете Эраклиона, именно поэтому богатство у них было хоть отбавляй. — Хорошо, — Нина сложила руки на груди. — Материально мы ребёнка потянем, а морально? Я не готова стать матерью. Я не знаю, какого это – иметь свое дитя, собственное продолжение. Я не смогу стать ему хорошим родителем, я не уверена, что буду заботиться о нем искренне... — Мы не можем быть готовы к чему-то на все сто процентов. Но мы солдаты, Нина, и нам свойственно адаптироваться. Мои родители помогут нам воспитать этого ребенка, моя мама тебя всему обучит. Если ты волнуешься о его развитии и воспитании, то напрасно. У меня всё есть. Мама с отцом не оставят нас с ребёнком на руках, их влияние на него будет только положительным. — Я не понимаю, почему ты так цепляешься за него? — изгибает бровь Нина. — Этот ребёнок глоток свежего воздуха в этой кромешной тьме. Он ведь наш, как его можно не любить? — искренне интересуется Брендон. — Я не хочу вынашивать этого ребёнка, Брендон. Если возникнут осложнения, я не хочу чтобы моё натренированное годами тело пострадало, — Нина задумчиво жуёт губу, а после, солар приняв решение, выпрямляется и непоколебимо заявляет. — Но и убрать я его не могу, совесть мне этого не позволит. Но оставлю я его лишь в том случае, если ты позволишь мне погрузиться в магический сон. Находиться беременной девять месяцев – я солдат, а не инкубатор. — Магический сон?! — повысив голос, потрясённо переспрашивает Брендон. — Ты в своём уме, Нина? — он берёт её за плечи и встряхивает. — Магический сон опасен, он официально запрещён и может быть вреден для ребенка. А если он не выдержит, а если не будет развиваться как полноценный плод? Магический сон могут без осложнений вынести лишь матери с магическими способностями, носящие ребёнка-волшебника, и то это отнюдь не факт! Есть риски, Нина, и «против» гораздо больше чем «за». — Это мое условие, Брендон, принимать или нет решать тебе, — невозмутимо отвечает Нина, твердя стоя на своём. — Либо я убираю его, либо он рождается путём магического сна. Да, он может быть болен, и я знаю все риски. В таком случае он остаётся на твоём попечении. В конце концов, я хотела только твою любовь, а не его. Брендон сползает вниз по стене, зарываясь лицом в сложенные на согнутых коленях руки. Нина, видя состояние возлюбленного, невольно смягчается. Поджимая губы, она подбирает под себя платье и садится рядом с ним, чувствуя нечто похожее на вину. А она по-другому не может — такому кровожадному солдату, как она, несвойственно быть беременной и ждать ребёнка с нетерпением как другие молодые мамы. — Ты сердишься на меня? — Я во всём виноват, — бормочет Брендон. — Я согласен на магический сон. И... Прости меня. Прости меня, Нина. — Всё нормально, — слабо улыбается девушка в ответ. — Если мы решили оставить его, то тебе придётся завязаться с выпивкой. Я хочу, что мой ребёнок мог гордиться своим отцом, а не бояться его и стыдиться. — Я стану лучшим отцом для него, обещаю. Я стану самой лучшей версией себя, — Брендон переводит на неё взгляд и одаривает теплой улыбкой. — Скай прав, пора жить настоящим. И я смогу это ради нашего малыша. Ради тебя. Нина улыбается искренне счастливо, забывая о своих переживаниях касательно воспитания ребёнка. Она даже забывает, что он существует в ней — сейчас центром её вселенной является Брендон. — Как назовём малыша? — вдруг интересуется Брендон. — А не рано ли подбирать ему имя? — смеётся Нина негромко. — У нас в запасе времени только месяц, — напоминает ей солдат, а после невольно задумывается, слабо улыбаясь. — Когда-то мы так же подбирали имя ребенку Лейлы и Набу, сидя в нашей уютной комнате в Красном Фонтане и споря друг с другом насчёт пола малыша. Стел... Тимми сказал, что это будет девочка, мы же верили, что это будет мальчик. Тогда мы ошиблись, но сейчас ошибаться не могу. Это сын, я точно знаю, — он смотрит ласково на живот возлюбленной, а после встречается с её поистине светящимися от счастья глазами. — Тогда назовём его Эдвард, — предлагает Нина, а после, сдерживая улыбку, добавляет. — В честь моей первой любви. — А если я не прав и родится девочка, — Брендон не остаётся в долгу. — То мы назовем её Стелла, — он говорит это шутки ради, но Нина воспринимает это всерьёз, утвердительно кивнув. — У нас жутко нездоровые отношения, — подмечает она с лёгкой улыбкой. — Эдвард... Он принц, не так ли? — изгибает бровь Брендон, чувствуя нечто похожее на ревность. — Он был принцем, — поправляет его Нина. — Расскажешь? — допытывается Брендон. — Я почти ничего не знаю о твоём прошлом, тебе не кажется, что это пора исправлять? — он смотрит на неё, почти затаив дыхание, и Нина соглашенно кивает. — Ну мы можем начать с того, что... Меня зовут не Нина, это не мое настоящее имя. Так звали мою сестру, убитую, когда мне было пять, — девушка грустно усмехается, словно вспоминает события долголетней давности. Брендон внимательно ее слушает, сдерживая удивление. — С тех пор у меня её имя. Свое я уже не помню. Я происходила из знатного рода. Я была дворянкой, под стать тебе. Росла при дворе, тесно общалась с другими детьми аристократов. Я была компаньонкой принца Эдварда, сына короля Рикорда и королевы Ингрид. — Покойный принц Эдвард Долонский? — услышав знакомые имена, уточняет Брендон. — У него ведь осталась сестра, принцесса Элеонора Долонская, ныне солдат в армии фей... — Да, — кивает в подтверждении Нина. — Я помню, как в детстве мое королевство часто устраивало различные мероприятия. В некоторых были принцы и принцессы других планет с их компаньонами. Возможно, мы виделись с тобой раньше, только ты тогда не обратил внимание на невзрачную девчушку возле обворожительного принца, — она иронично усмехается, качая головой. — Но принц Эдвард любил меня, души во мне не чаял. Я была его лучшим другом, он считал меня умнее его сверстников и других компаньонов. Он обещал, что я стану его королевой, и я верила ему. Это нельзя было назвать любовью. Это именно теплые чувства. Первые, кристально чистые, самые искренние и настоящие. Я была совершенно счастлива находится рядом с ним. Но и эту возможность у меня отобрали, — настроение девушки меняется, она хмурится, словно видя события того времени перед глазами. — Брат короля Рикорда, Рейнольд Жестокий, устроил дворцовый переворот и свергнул действующего правителя с трона. Он истребил всех дворян, верных его брату и занимавших высокие посты. На моих глазах он убил моего отца, являвшегося визирем, мою мать, доверенное лицо королевы, моих братьев и сестер, бабушку с дедушкой. Они уничтожили мой род только потому, что мой отец попытался восстановить справедливость. Спаслась я благодаря Эдварду, который защитил меня. Его обезглавили, а я ничем не смогла ему помочь и позорно сбежала. Меня подобрали на улице, и с того времени я – солдат, — она ненадолго замолкает, зная, как внимательно слушает ее любимый. — Помню, мне было нелегко. Я плакала много, мой мир был разрушен. Из дворянки, действующей по этикету, я превратилась в машину убийств. Мною пользовались. Меня воспитывали строго, со своеобразными идиллиями и понятиями. Меня тренировали до хруста костей, до надорванного голоса, до красных от слез глаз, до невозможной усталости. Но я стала сильной, непобедимой. Я привязалась к своим воспитателям, я была благодарна им за то, что они дали мне не только образование, но и уроки боевого искусства. Они дали мне свою мудрость, привили умение действовать разумно и хладнокровно. Не сдаваться мне помогало желание отомстить, что теплилось в моей груди. Выпустившись, я вернулась на родную планету с целью установить справедливость и осуществить свою месть. Жестокий король Рейнольд не узнал меня, я была вынуждена стать его компаньонкой. Я действовала медленно и разумно, как меня учили. Подделав указы, я вернула на посты высокопоставленных чинов бывших дворян из знатных родов без ведома короля. Самого его мне пришлось убить. Знаешь, как? Так, как он убил своего брата, доброго короля Рикорда. Я вонзила меч ему в грудь, а после – обезглавила, как он поступил с моим возлюбленным. Однако, до своей смерти он видел смерть своей жены от яда, который я всунула ей в рот. Она билась в агонии, и я видела, как король испытывал боль. Он ушел из жизни мучительно, и я совсем об этом не жалею. Их сына, ныне действующего короля Эйнара, я оставила в живых только потому, что он был достойнее своего отца и помог мне добраться до него. От него я узнала, что он женат на своей кузине Элеоноре Долонской и в одиночку воспитывает их сына. Я больше не хотела иметь ничего общего с ними, поэтому забыла о своей планете. Вступив в Орден, я приняла его как семью и родину. Единственное, чего я хочу, — чтобы моя семья сладко спала, а Эдвард и его королевская семья были спокойны. — Мне жаль, Нина, — Брендон крепко сжимает руку девушки, показывая, что он рядом и обязательно её поддержит. Нина улыбается этому его жесту. — Не стоит, — она тепло на него смотрит. — Прошлое меня не тяготит, меня заботит лишь то, смогу ли я стать хорошей матерью для малыша. Меня воспитывали строго, пытались сделать убийцу. А если... Я буду негативно отражаться на нём? — со страхом в голосе признается она. — Такое невозможно, — мягко улыбается Брендон. — Ты – его мама. Он уже любит тебя кристально чисто, искренне. Я буду рядом, Нина, ты веришь мне? И я она верит. Она вновь доверяется ему, ведь лишь он — её семья. — Тогда ты просто обязан явиться к сегодняшнему балу и порадовать свою семью и наших друзей этой новостью. Если хочешь знать, Дидим и твоя мама уже приготовили тебе одеяния, — она смеётся, поднимается на ноги и вот было хочет что-то сказать, как Брендон, нависнув над ней, глубоко вздыхает и смотрит ей прямо в глаза. Он хочет сделать это, пока в нем играет решительность, Нина же, ничего не понимая, глядит на него недоуменно. — Этот ребёнок не должен носить клеймо внебрачного и незаконнорожденного, — на одном дыхании выпаливает он. — Выйдешь ли ты за меня замуж, Нина? Девушка смотрит на него в ответ ошарашенно, явно не ожидая ничего подобного. В глазах Брендона искренность и любовь, которым она не может сопротивляться. Как долго она этого ждала, как воображала это событие ночами! Нина не могла поверить своим ушам. Рассмеявшись от счастья, она дрожащим голосом произносит: — Это... Это не предложение моей мечты, но я согласна, — в её глазах слёзы, а лицо озаряет самая солнечная на свете улыбка. — И, пожалуйста, не целуй меня, от тебя воротит алкоголем, а я в силу своего положения стала чрезмерно восприимчивой к запахам. Брендон послушно не целует, лишь обнимает возлюбленную, подхватывая её радостный смех. Его наконец настигает долгожданный просвет в жизни, облегчение и хоть какое-то счастье в груди. Это был единственный момент, когда он не вспоминает Стеллу. *** Несильное землетрясение сотрясает Магическое Измерение в нежданный миг, застав его жителей врасплох. Прекратился он через несколько минут — никто этому не придаёт никакого значения, сослав все на то, что природа бушует, выражая свое недовольство. Сегодня целый день небо не отпускают тёмные, мрачные тучи, захватившие не такое яркое как прежде солнце в свои крепкие объятия. Весь день лил дождь, даже не дождь, а ливень — он не прекращался вплоть до ночи. Брошенная и покинутая пятая всадница осталась на попечение одной Мораны. Та не ела и не пила, все эти дни пытаясь помочь своей госпоже физически, морально и энергетически. Вопреки всем обстоятельствам, сестры-ведьмы, от которых теперь ни слуху ни духу, были не правы — Деймон объявился спустя неделю, объяснив разозленной возлюбленной что его в облике ворона подстрелили Тэбок и его ученики на его разведке в Андросе. Несмотря на полученные раны, Деймон быстро восстановился благодаря своей способности к самоисцелению, а вот Тэбок и его ученики в сто раз пожалели о том, что вообще напали на него — всех, кроме самого мудреца, Деймон жестоко убил. — Глаза мои госпожи гаснут, — шепчет Мара, нарушая тишину в помещении. Единственное, что осталось с ними, – холод и сырость. Пятая всадница еле уснула, выглядя сейчас так беспомощно, что сердце, переставшее в буквальном смысле биться, невольно сжимается. — Она не умрет, не бойся, — слышен голос Деймона, раздающийся неподалеку. — Не могу поверить, что ты позволила этим предателям покинуть царство госпожи. Поганые нахлебники, попользовались силой и возможностями госпожи, а после предали её и оставили умирать. Преданные слуги бы стали искать всевозможные способы, увижу – живого места не оставлю. А эту белобрысую суку я никогда не терпел, как мне сдержаться от желания открутить ей её жалкую головушку? — Не о том думаешь, Деймон, — рявкает на него Морана, покачав головой. Руки, тянувшиеся к спящей женщине, повисают в воздухе, а сама чернокнижница цепенеет за один миг. Стоящий позади Деймон выпрямляется и вертит головой в разные стороны, пытаясь уловить странную ауру, стремительно заполняющую помещение. — Ты тоже это чувствуешь? — Чёрт возьми... — чертыхается молодой мужчина. Не дав ему договорить, аура усиливается, отчего и Деймон, и Морана чуть ли не задыхаются. Они чувствуют энергию, как две капли воды похожую на энергию пятой всадницы. Стремительно сложив два плюс два, они понимают, что такая сильная аура не может принадлежать ослабшей пятой всаднице. Они оказываются правы. Каждый твердый шаг отдаётся болезненным стоном Царства всадницы, что имеет душу, собственное сознание. Его энергетика, состоящая из хаоса, тьмы и мрака, окутывает всё возможное пространство, не давая вздохнуть полной грудью. От него исходит тяжёлая аура, которую бы неволшебник не перенёс бы — в Магическое Измерение снизошёл сам Всадник Апокалипсиса, Создатель собственного полноценного мира. Деймон и Морана неохотно, невольно кланяются, опустив низко головы, явившийся брат их госпожи одаривает их нечитаемым, «властным» взглядом. Валтор никогда не смотрел так намеренно. Все его жесты, взгляды, действия, всё включало в себя прирожденную грацию, властность, непоколебимость, отчего возникает желание подчиниться, пасть к ногам. Деймону и Моране не требуются лишние приказы, они без ненужных слов покидают свою госпожу, оставляя их с всадником наедине. Валтор поворачивается к лежащей на кровати женщине, что выглядела откровенно жалко — не такой он её запомнил, не такой должна быть его сестра, его часть, всадница апокалипсиса. — Здравствуй, Джастинда. Будто бы услышав знакомый голос, женщина выныривает из пучины своего тёмного сознания, с трудом разлепляя веки. Сначала ей кажется, что у неё галлюцинации, а после, почувствовав исключительную энергию брата, она впивает в него полный ужаса и замешательства взгляд, прояснившийся за долю мгновенья. Она хочет пошевелиться, но не может из-за вновь стрельнувшей боли — не желая показывать ему боль, Джастинда стискивает зубы до скрежета. Валтора эта её выходка лишь смешит, он качает головой и возвышается над ней губительной тенью. Не ясно, дрожит она от своего недуга или от страха, да и разбираться в этом Валтор не хотел — для него сестра стала не больше чем мишенью. — Ты здесь... — хрипит она, а после разрывается в диком кашле. Царство её содрогается вместе с ней в болезненной агонии. — Я здесь, — подтверждает он кивком головы. — Я пришёл за тобой, Джастинда, ты должна радоваться, что о тебе не забыли. Да вот только смотреть на тебя тошно, я бы даже сказал стыдно. Как ты волочишь такое жалкое существование, я бы предпочел унижению перед слугами небытие! А ведь ты когда-то была одной из нас, стояла рядом с нами гордо и непоколебимо, какая жалость, какая досада... — Ты явился сюда поглумиться над моим состоянием? — сипло спрашивает Джастинда и прикрывает глаза, чтобы не видеть этот взгляд собственного превосходства. — Не старайся напрасно, у тебя не получится задеть мое достоинство. Я обещала самой себе не преклонять пред вами голову, и даже в таком состоянии я стойко держу собственную клятву. Ты пользуешься моей беспомощностью, если бы не клинок, то я бы не стала терпеть эту твою выходку. Несколько месяцев ты, дорогой Валтор, не видел свою сестру, неужели ты не соскучился? — даже в таком положении она не оставляет попытки задеть всадника, некогда бывшего ей братом. Несмотря на задор в болезненном выражении лица, от неё исходила ощутимая аура ненависти и злости. — Для полной семейной картины тебя нам и не хватало, Джастинда, — усмехается краями губ Валтор. — Хватит твоего господства в этом мире, пришел конец твоему абсолютному могуществу над этими смертными. Отныне ты будешь жить на своей родине не как его создательница, а как пленница. — Да как ты смеешь, подлец, распоряжаться мною как очередной своей шлюхой?! Я всегда стояла выше тебя, глупец, и сейчас таковой остаюсь. Клянусь, настанет время, и ты пожалеешь о своих словах, станешь моей жертвой, жертвой мести за всё содеянное... — договорить ей не даёт Валтор, внезапно сомкнувший пальцы на горле Джастинды. Та начинает отчаянно вырываться, брыкаться, схватившись обеими руками за крепкую мужскую ладонь. Валтор давит все сильнее и сильнее, заставляя сестру хрипеть и хаотично втягивать носом воздух. Но даже так она не просит отпустить, не молит о пощаде, лишь тщетно пытается получить доступ к кислороду, который помогал ей бороться с агонией огненного пламени в её груди. — Я советую тебе придержать такие громкие высказывания в своей черствой черной душе, иначе я вырву их вместе с твоим поганым ртом, который позволяет себе чересчур много. Возомнила себя всесильной, грязная предательница? Ты больше не моя сестра, которую я мог бы стерпеть, ты даже не заслуживаешь зваться всадницей. В таком беспомощном положении только идиот способен лить помои изо рта в сторону самого Всадника Апокалипсиса, не принижай себя в моих глазах ещё ниже, хотя, как по мне, ниже уже некуда. Жалкая шлюха, — он с презрением отпускает женщину встряхнув её. Демонстративно отряхнув несуществующую грязь с ладони, Валтор смотрит на женщину пренебрежительно, совершенно не заботясь о той боли, что ты испытывала физически. Джастинда жадно глотает воздух, чувствуя, как огонь внутри неё лишь усиливается. — Я забираю тебя с собой в Тессерис в качестве заложницы. Ты нужна для нас, братьев, лишь как мишень и марионетка. Ничего большего ты не стоишь, и разгромом Магического Измерения ты ни себе, ни нам ничего не доказала. И даже твой любимый Морон, сохранивший к тебе каплю лояльности, не поможет тебе, оставив наедине с настоящей тьмой. Джастинда не отвечает. Униженная, она не может говорить из-за агонии, что царствует внутри неё. Валтор не смиловался над ней, не проявил великодушие, не изъявил желание простить, чем увеличивает теплящуюся в груди Джастинды ненависть. Пятая всадница — Страх — покидает Магическое Измерение, и, кажется, впервые за долгое время мир Великого Огненного Дракона начинает поистине дышать свободно. Человечество на подсознательном уровне чувствует, что нечто ужаснее и плохое покинуло их — впервые за бесконечное количество времени закатываются грандиозные праздники. *** Муза вглядывалась во владения своего возлюбленного, в широкое и далёкое пространство, ярко освещаемое звёздами. Закутываясь в тёплую шаль, она простояла в таком положении несколько часов, не желая покидать балкон покоев Морона ни под каким предлогом. Её фрейлины не имели права заходить в это помещение, поэтому её убеждением занимался Фридрих, который вскоре бросил это гиблое дело, оставив фею одну, наедине с самой собой. Она плакала до покрасневших глаз, до мелкой дрожи в теле. Впервые в жизни она чувствует себя настолько одинокой и беспомощной. Единственное, что ей оставалось, это гадать что же случилось с её подругами, которые находились неизвестно в каком состоянии. От одного факта, что их могут пытать, сердце Музы сжимается, обливается кровью. Она — беспомощна, как она им поможет? Её убивает собственное положение. В груди больно настолько, что хочется её выцарапать, растерзать в клочья. У неё начала часто болеть голова, от стресса, постоянных переживаний и беспокойств. От горя, от которого она страдала. Как смириться с тем, что Стелла умерла, с тем, что Всадники, возможно, не смогут вернуть Блум и Флору? Муза думала о своем родном мире, о своей семье, о частичке души, что там оставила, что там похоронила. Фея безумно тосковала по близким и родине, но боль по подругам заглушала все остальные чувства. Особенно её не покидал ясный облик Стеллы перед глазами. Закрывая глаза, она видела её. Она тянулась к ней, пыталась поговорить, но та всё отдалялась, солнечно улыбаясь. С тобой она забирала Блум и Флору, которые махали ей на прощание. Муза умоляла не оставлять её, но тщетно — подруги перестали слышать её. — Моя мелодия. Как долго он не называл её так. Муза, услышав голос появившегося возлюбленного, не успевает обернуться — Морон опережает её, положив руки ей на талию. Она не сторонится, напротив, сама прижимается, чувствуя, как дышать становится гораздо легче и свободнее. Фея не чувствовала такого ни разу в жизни, отчего улыбка, широкая и блаженная, расплывается на ее лице. — Ты выглядишь усталой, — он, заставив её посмотреть ему в глаза, ласково проводит пальцами по её щеке. Муза прильнула к нему, удивляясь от самой себя – неужели она может быть настолько нежной? — Стресс от поисков и ухода за Кайлани выматывает тебя. Скажи, что мне сделать, чтобы ты вновь улыбалась как прежде? — Ты сможешь вернуть мне их? — спрашивает она тихо, почти шепотом. — Я так и не могу оправиться от того, что потеряла их. Мне так плохо, любовь моя, я даже не могу донести как. Это... Это ведь несправедливо! — Я знаю, милая, — Морон слабо улыбается, прижимая к себе возлюбленную. Та хочет разрыдаться, только ком в горле мешает ей осуществить задуманное. Чувствуя, как начинает дрожать фея, и понимая, что она вот вот впадет в истерику, мужчина тяжело вздыхает и добавляет. — Мне нужно поговорить с тобой на эту тему. Муза отстраняется от него и внимательно заглядывает в его глаза, пытаясь прочитать в них то, что он и без того расскажет. — Не пугай меня, — краями губ произносит она с лёгкой тревожностью. — Напротив, то, что я хочу сказать, успокоит тебя и утешит, — он поглаживает шелковистые волосы феи, которые страстно любил. Муза недоуменно, но с интересом уставилась на него. — Только прежде я возьму с тебя обещание о том, что этот разговор останется сугубо между нами. Я всецело тебе доверяю, но тем не менее, — он пронзительно смотрит на возлюбленную. — Обещаю, — кивает Муза. — Ну же, не томи! — Валтор поместил в подземелье своего дворца Джастинду как пленницу. Он принёс её недавно и вылечил, но она остаётся в по-прежнему ужасном состоянии. Мы планируем использовать её в качестве приманке и, в случае успешной сделки, обменять на твоих подруг, — он выражался о феях как о вещах, но Муза не обратила на это внимание. Впервые за долгое время её лицо озарила слабая, но искренняя улыбка радости. — И... — Морон задумывается, будто бы решая, говорить это или нет. Но, взглянув на возлюбленную, он вздыхает. — Ризанд по секрету поделился со мной о том, что он собирается воскресить твою покойную подругу. Но за это как придётся хорошо заплатить. — Воскресить?! — восклицает Муза удивлённо. Морон шикает на неё, призывая замолчать. — Ты говоришь мне правду? Боже мой, неужели он действительно собирается сделать это?! — фея не может поверить собственным ушам. — Это... Это самая прекрасная новость, которую я слышала за последние несколько недель! Надеюсь, у него всё получится... Да, да... У него всё непременно получится. Он должен оживить Стеллу, он должен вернуть её к нам, я поддерживаю его! — Муза радуется подобно маленькому ребенку, засветившись от счастья. Морон с улыбкой наблюдает за ней, заправив выбившуюся прядь за ухо. — Я безумно рад, что ты начала улыбаться, — с теплотой в голосе шепчет Морон. — Если у Ризанда ничего не получится, то я лично верну тебе утраченное. Всё что угодно, лишь бы ты продолжала смеяться. — Мне никогда не говорили таких слов, — фея, поджимая губы, неловко улыбается. — Я создался, чтобы любить тебя, моя мелодия, — приблизившись к девушке, Морон шепчет это ей прямо в губы. — Я не хочу думать о завтрашней битве, давай останемся в таком положении навсегда... — Какая битва будет завтра? — Муза смотрит ему прямо в глаза со страхом, с печалью, и Морон корит себя за то, что не уследил за словами. Он кладет на её тонкую спину крепкую ладонь и полностью вжимает в себя, не оставляя между ними ни миллиметра. Девушка вздрагивает, но не отстраняется, сжимая с минимальной силой его широкие плечи, как спасительный круг. — Валтор положил на бывшую могилу Хроноса письмо с известием о том, что его любовница у нас в плену. Аравис нас услышала и через Медею оповестила нас о том, что завтра на рассвете освободит свою мать. Теперь мы готовимся к обмену. Но ты не волнуйся, милая, я не позволю, чтобы они навредили тебе, — Морон прикасается губами к лбу Музы, оставаясь в таком положении на долгие минуты. Её запах умиротворяет его, он перестает о чем-либо думать. Муза невольно расслабляется в его руках, льнет ближе, укладывая голову на его грудь и не слыша сердцебиения. — Я не хочу, чтобы завтра наступало, — голос Музы дрожит. — Я не готова к битве, я не готова к ещё одним потерям... — Тише, моя мелодия... — Морон целует висок феи, пытаясь успокоить её своим воздействием, однако это не помогает. Музу бросает в дрожь от одной лишь мысли о том, что за Стеллой могут последовать другие её близкие. Что они погубят её любимого, которого она только обрела, что они потеряет оставшихся своих подруг, что с ними что-то случится. От этой мысли по её лицу невольно стекает слеза. Как она устала жить в страхе. Неужели это будет продолжаться вечность? — Не надо плакать, милая, перестань. Негоже такому прекрасному лицу быть заплаканным... — он ласково проводит по её щеке большим пальцем, утирая мокрую дорожку. Муза понимает, что Морон уважает её личные границы, не наседает, осознавая её состояние, зная, что творится у неё на души. У него свойственная для Бога понимание и милосердие, он выступает самым великодушным из всех всадников. Но Муза сама хочет отвлечься, перестать чувствовать эту боль, горечь на душе, думать о том, как все и чем обернется — она смелеет в одно мгновенье. Муза сама проявляет инициативу и, сжав тяжёлую одежду всадника, заставляет его наклониться и, не дав опомниться, впечатывается в его губы своими. Морон это, возможно, предвидел, но мужчина совершенно не сопротивляется — удивившись решительности феи, он усугубляет поцелуй, пробуя свою фею на вкус. Музе кажется, что в её животе порхают бабочки, а в груди расцветают цветы — она и близко не ощущала подобное с Ривеном. Муза отмечает одно — всадник великолепен как любовник. Она даже и не осознавала, что в нём кипит страсть, горит любовь, и все это связано лишь с её именем. Между ними полыхает пламя, которое не обжигает, а оседает приятным ощущением на коже, что стремительно покрывается мурашками. Его губы слаще мёда, и Муза совершенно не хочет отрываться от них, зная, что Морон разделяет похожее чувство. Он ждал это веками терпеливо, чтобы насладиться своей милой феей, которая отзывается, идёт навстречу, рвется к нему. Морон больше не может ждать, не сдерживает спящего зверя внутри себя. Оторвавшись от девушки неохотно и посмотрев ей в глаза особо пронзительно, он видит в её затуманенных глазах желание. Горящее желание большего, лучшего, полноценного. Сила, заложенная в Мороне, будоражит фею, заставляя её ежиться. Он доминирует над ней, не пытается, а подчиняет её взглядом, прикосновением, своей тяжёлой энергией. Он перестает быть для неё милым и излишне нежным — Муза понимает, что он больше не контролирует себя рядом с ней. И ей это нравится. Она провоцирует его сама, смотря прямо в глаза и видя в них собственное отражение. Морон срывается окончательно, услышав, как ахает тонким, мелодичным голосом Муза, когда всадник, не контролируя силу, рвёт над ней платье. Муза успевает придержать его, но в планы Морона это не входит — его возбуждает её стеснение, тяжёлое дыхание, лёгкий румянец на щеках. Давая времени фее освоиться, он, не оторвав от неё взгляд, сбрасывает с себя тяжёлые одеяния. Муза отворачивается, мило смущаясь — от её пылкой решительности не остаётся и следа. — Ну-ну, моя мелодия, к чему это стеснение? — он воркует с ней, цепляет длинными пальцами подбородок и заставляет смотреть на себя. Муза не отвечает, зная, что голос обязательно беспомощно дрогнет. — Только доверься, и тебе будет хорошо. Я никогда не причиню тебе боль, моя мелодия... Ты ведь веришь мне? — фея кивает, и всадник довольно улыбается. Он подхватывает девушку как пушинку, будто бы она ничего не весит. У Морона срывает крышу, как только он видит застенчиво себя прикрывающую фею на его же кровати. Он, упираясь ладонью на постели, нависает над ней хищником — она отводит взгляд, открывая доступ к шее. Прикоснувшись губами к сладко пахнущей жилке, он облизывает её и кусает, вырывая из груди феи сдавленный выдох. Войдя во вкус и больше себя не ведая, он срывает себя белоснежную рубаху и, разжав ладонь феи, проводит ею по собственному торсу. Муза вздрагивает ощутив чужое тело — это кажется нечто правильным, тем, что было изначально ей предписано. — Будь смелее, моя мелодия, — шепчет он ей на ухо, зажимая губами мочку. — Покажи мне свои истинные желания. Я не хочу видеть не только твое обнаженное тело, но и обнаженную душу. Его слова, его голос влияют на неё. Она, борясь с робостью в себе, теперь без его помощи проводит ладонью по его груди, по торсу, обнаруживая там кубики. В голове проскальзывает мысль — он сделал их себе или действительно тренировался? Однако стремительно избавившись от этой мысли, она проводит по шраму, оставленному его родственницей — она целует его, надеясь заживить. Её внимание привлекают узоры и полосы, чёрные, как смоль. Она смело проводит по ним пальцами, которые Морон перехватывает, целуя. — Это тату? — совсем тихо спрашивает она. — Нет, — отвечает он так же негромко. — Это знаки хаоса и тьмы в нас. Их можно видеть лишь самым близким, тем, кому доверяет наша божья сущность. — Я тоже тебе доверяю, Морон, — шепчет фея и откидывается назад, расслабляясь. Для всадника это служит зелёным светом. Уже вскоре платье оказывается на полу, а не на фее. Морон целует шею возлюбленной мокро, смакуя вкус и наслаждаясь моментом, постепенно спускаясь ниже. Как только он касается аккуратной груди, обхватывая одну ртом, а другую — рукой, Муза сжимает пальцами простынь, тяжёло дыша. Первый стон вылетает из её губ почти моментально, что кружит голову Морона. Она судорожно шепчет его имя, прикрывая глаза и чувствуя, как он спускается все ниже, исследуя и целуя каждый миллиметр её кожи. — Ты прекрасна, моя мелодия, — его голос заполняет её голову. — Прекраснее всего на свете. Твое тело – покой души моей. Муза открывается ему полностью — и телом, и душой. Морон хоть и не контролирует себя, но по-прежнему остаётся в своем разуме — он возвращается к её шее, поглаживая руками прекрасное тело. Взгляд Музы цепляется за нижнюю часть всадника — осознание того, что она занимается любовью с самим Всадником Апокалипсиса, сводит её с ума, кружит голову. Она закрывает глаза и задерживает дыхание — заметив волнение феи, Морон спешит утешить её. — Всё хорошо, моя милая, — он прикасается губами к её губам, пальцами расслабляя её промежность. Муза стонет ему прямо в рот, руками обхватывая его крепкую спину и вонзая в кожу ногти. Он позволяет ей это сделать, не чувствует боли. Фея звонко восклицает, когда он проникает в неё без предупреждения. Морон отвлекает её поцелуями в шею, ключицы, грудь, и ему это удаётся. Он двигается плавно и медленно, давая фее привыкнуть к новым ощущениям. Теперь ему приходится сдерживать себя — она узка и горяча внутри настолько, что контролировать себя становится с каждой минутой всё сложнее. — Я девственница, Морон... — шепчет на ухо возлюбленному фея, сжимая его плечи. — Я знаю, моя мелодия, — улыбается он краями губ. — Именно поэтому он до сих пор жив. Муза впивает ногти в его кожу сильнее, когда он ускоряется. Дискомфорт стремительно сменяется странным, но приятным чувством, ощущениями, которые она не испытывала раньше. Она не могла сравнить это ни с чем другим, лишь отдаваясь ласкам и удовольствию всецело, всей душой и телом. Оба они дышат тяжёло, прижимаются к друг другу сильнее, чувствуя, как наслаждение с каждой минутой всё возрастает. Первой на пике удовольствия вскрикивает Муза, чуть оторвав корпус от постели и прижавшись к мужчине полностью — её тело пробивает разряд тока, а от блаженства ощущения она на мгновенье теряет ориентир во времени и пространстве. Весь мир сужается до этого несколько минутного особого удовольствия, что заполняет каждую клеточку её тела — из груди вырывается последний, особенно звонкий стон. Морон вздыхает и низко стонет следующим, через пару минут, не выходя из неё. Для них обоих это определенно самое лучшее, что с ними было за всю вечность. Лёжа на груди мужчины и водя по её груди незамысловатые узоры, Муза неожиданно тихо смеётся. Морон, что поглаживал её по волосам и руке, вопросительно изгибает бровь. — В чем дело? — заинтересованно спрашивает он. — Я не могу поверить, что несколько минут назад занималась любовью с самим Всадником Апокалипсиса! — её голос полон задора и искренности. — Но, знаешь, для меня ты прежде всего ты – любимый, а потом уже божество. — Ты должна привыкать, — с лёгким смехом заявляет Морон. — Для нас теперь уготована вся вечность. — Я была такой слепой... — вдруг произносит она с некой грустью. — Никогда не могла и представить, что проникнусь теплыми чувствами к своему похитителю, олицетворяющему хаос... — Я ждал этого дня несколько веков, — Морон целует её в волосы. — Ты даже не знаешь, сколько времени я грезил о тебе, о твоей взаимной любви... — Ты старше меня на целую вечность! А это значит, что ты видел мое рождение, детство и взросление... Ты чёртов педофил! — Муза искренне, громко смеётся, а Морон на это лишь качает головой и улыбается краями губ. Однако Всадник чувствует, как внезапно начинает поникать Муза. Девушка, перестав смеяться, спустя какое-то время добавляет с отчётливой грустью в голосе. — И я продолжаю взрослеть... Любовь моя, с каждым днём я становлюсь старше, чем вчера. А ты... Ты вечен. Значит ли это, что однажды я стану старой и умру, а ты найдёшь мне замену? — девушка приподнимается на локтях и заглядывает ему в глаза. — Не говори глупостей, милая, — гладит большим пальцем её щеку Морон. — Всадник Апокалипсиса способен испытывать то, что называется любовью, лишь раз, а мы пассии до тебя вскоре умирали, не вынося проклятия. Да, с каждым годом ты будешь становится всё старше, но это не значит, что я позволю тебе умереть старушкой. Когда ты достигнешь приблизительно возраста, в котором я застыл, тебе нужно принять решение: остаться со мной навечно будучи бессмертной или вернуться в свой мир без изменений. Я превращу тебя в себе подобную. Всадницей Апокалипсиса ты зваться не будешь, но мы вполне можем придумать нечто другое... Богиня музыки и гармонии, к примеру, — он расплывается в широкой улыбке, видя, как начинают сиять глаза любимой. — А ты как божество не видишь наше будущее? Я есть в твоем? — интересуется Муза, всем сердцем надеясь на положительный ответ. — Я вижу будущее своих созданий, но не свое и братьев. И твое тоже не могу видеть, ибо ты напрямую со мной связана. Но я определенно точно знаю, что ты есть в моем, а я – в твоём. — Морон... А я... Я перестану быть феей? — К сожалению, ты не можешь быть всем одновременно, — подтверждает Морон. — Но... — он держит интригу. — ты можешь перемещаться из одного мира в другой мир, тем самым не забывая о своих близких в Магическом Измерении. И, если ты хочешь, я смогу создать тебе крылья в божественном обличии. — Ты самый лучший, любовь моя, — с искренней любовью и нежностью признается Муза, потянувшись к довольному всаднику. — Люблю тебя больше жизни. Это был их первый совместный план, но лишь Высший Творец знает, исполнится он или нет. *** — Ясные глаза мои луноликой девочки закрыты, как мне вытерпеть это? Ризанд, сгорбившись над мертвым телом своей принцессы, теребит её бледные, померкнувшие пряди волос, вглядываясь в умиротворённое лицо, которое прекрасно даже неживым. — Воскрешать её это не выход, мой властелин, не поймите меня неправильно, — из тьмы выходит небольшое существо, что робко заламывает пальцы. — Я уверен, что умерший однажды захочет оставить себе покой. Может быть, она заснула навсегда? Подумайте ещё раз, мой властелин... — Я вижу её, но она не смотрит на меня своими яркими очами в ответ. Я могу прикасаться к ней, но она не может улыбнуться, засмеяться, обнять меня. Она застыла в одном состоянии, а момент её смерти играет в моей голове каждый день как пластинка. Я не могу жить без неё, я сам обрёк себя на это, — он усмехается краями губ, оставляя на холодном лбу лёгкий поцелуй. Стелла не реагирует, она спит так спокойно, что Ризанду невыносимо больно возвращать её в кровожадный, беспощадный мир, отрывая от прекрасных, сказочных небес. Может она это ему не простит, но, по крайней мере, она будет с ним рядом. — Прошу вас, не возвращайте её к жизни, к этому злому миру, — взмаливается второе существо также небольшого размера, что смотрит на Всадника с просьбой в больших глазах. — Светлая госпожа не заслуживает этого. Ей дарован покой, так дайте ей отдохнуть... — Поздно, Бартемиус, — непреклонно отвечает Ризанд, нечитаемым взглядом уставившись на мёртвую фею. — Я, как Смерть, имею более тесную связь с Высшим Творцом, чем я и воспользовался впервые за долгое время. Я отправился в Высший Мир, но не встретил там её. Высший Творец пообещал мне вернуть её за высокую плату, на которую я согласился... — И какова эта плата, мой властелин? — со страхом в голосе произнёс фавн. — Тебе не обязательно это знать, Мартимус, — односложно отрезал Ризанд. — Но я был согласен на всё чтобы возвратить мою солнечную принцессу обратно к себе, оттого совсем не жалею, что заключил этот договор с Высшим Творцом. Дракон, чьим созданием и является моя возлюбленная, одобрил мое решение и принял мою жертву, засвидетельствовав перед Высшим Творцом на моей стороне. Теперь всё будет хорошо. «Мы» будем жить, моя милая Стелла... — И... Когда светлая госпожа придёт к жизни? Она до сих пор не проснулась, и не дышит, — вопросительно поинтересовался главный фавн. — Тогда, когда Солнце рассеет тучи и озарит все наши владения созидательным, спасительным светом, от яркости которого все ослепнут на мгновенье. Она появится подобно Богине, с новой жизнью, но прежними душой и сознанием. Она откроет глаза и осветит ими весь мир, подарив покой и тепло в своей душе каждому живому существу, — тихо произносит он, поглаживая пальцем щеку своей спящей возлюбленной. Именно спящей – потому что скоро она пробудится от долгого, страшного сна, и вновь озарит его своей яркой, прекрасной улыбкой, вселив в его помрачившуюся душу капельку света и добра. — Мы должны сделать это, Бартемиус, — воспользовавшись занятостью властелина своей возлюбленной, шепчет на ухо другого фавна Мартимус почти неслышно. — Давно пора, — соглашается с ним Бартемиус, глядя на обезумевшего от своей любви великого Всадника Апокалипсиса. *** Самые востребованные и знаменитые целители планеты Эраклион собрались во владениях богатого дворянского рода, возглавляемого советником короля лордом Джеймсом. В родовом поместье, принадлежащем семье Брендона, прибывали также крон-принц Скай и его невеста, будущая королева – леди Дидим, пока ещё не получившая официально титул принцессы. Нина же теперь официально звалась «леди» в кругу аристократов и «миссис» в обычном народе. Они не стали закатывать пышную свадьбу, лишь скромно расписались и устроили небольшой праздник в кругу самых близких. Нина никогда не хотела торжественную свадьбу и была искренне рада лишь самым родным людям, что разделили вместе с ними их радость. Девушка наконец стала женой Брендона — её тайная, заветная мечта исполнилась. Брендон познакомил свою девушку со своими родителями и, на его же счастье, она понравилась им больше чем Стелла, о которой он раньше отзывался как о будущей жене. Джеймс считал, что его сыну принцесса не подходит ни по статусу, ни по рангу, разделяя консервативное мнение о том, что «королевская кровь должна связаться лишь с королевской кровью». А Нину, что была при дворе короля Рикорда в планете Долона, советник Джеймс признал, посчитав хорошей кандидатурой для сына. Но прежде всего он дал одобрение на брак увидев предварительно то, как девушка положительно влияет на его сына, заставив его бросить пить. Леди Элизабет, которая не была против принцессы Стеллы, знала о том, что её сын в глубине души любил только её — она знала это, потому что он был её ребенком. Однако фрейлина приняла Нину как невестку, полюбив великодушным материнским сердцем. Она, как выражалась, всегда хотела дочь, которую ныне обрела. Леди Дидим, как выяснилось позже, была принцессой загубленной и забытой всеми планеты, расположенной вдали от всех остальных государств. Планета была разрушена в результате магической катастрофы, созданной по незнанию ныне покойной королевы Далии Фредерики Августы. Спаслись лишь придворная няня Хелена, вскоре умершая от тяжелых ран, и наследница престола, маленькая принцесса Дианна Дилайла Мария. Хелена сумела передать девочку родной сестре королевы, единственному живому родственнику — бывшей фрейлине леди Мариссе. Женщина воспитала племянницу как родную дочь и ласково называла её «Дидим». Имя девочки показалось леди Мариссе слишком длинным для такой крохи, и в нём смысла больше не было — может ли быть принцесса без королевства? После смерти тётушки, Дидим, знавшая о своем происхождении, предпочла забыть то, кем она является на самом деле — вступив на службу в Орден, она почувствовала себя настоящим воином, кем хотела быть всю сознательную жизнь, несмотря на тщетные попытки Мариссы воспитать из неё придворную юную леди. А чтобы заслужить признания родителей возлюбленного, являвшиеся королём и королевой, Дидим открыла им правду о своём происхождении. Король Эрендор даже вспомнил, что присутствовал на первой церемонии принцессы и самолично даровал имя «Мария» новорожденной дочери близкого друга и официального дипломатического партнёра — а имя «Дилайла» дал другой товарищ правителя, король Орител. Король Эрендор тепло принял леди Дидим в качестве жены своего сына, заявив, что «благородной королевской крови» хватает, чтобы соответствовать рангу принца Ская. Королеве Самара осталась беспристрастной, но было видно, что она радовалась Дидим больше, чем когда-то Блум. — Я надеюсь, вы готовы, леди, последствия этого необратимы. Также я хочу верить в то, что вы ознакомились со всеми всевозможными развитием событий, как и положительным, так и отрицательным, — главный целитель в мантии обращается к Нине, что неосознанно поглаживает совсем ещё плоский живот одной рукой, другой же держа ладонь возлюбленного. — Может подумаешь ещё раз, дочка? — осторожно спрашивает леди Элизабет с беспокойством в голосе. — Не опасно ли это для тебя и моего внука? Может, выносишь его естественным путём? — предлагает она с безысходностью, мольбой. — Извините, матушка, но таково мое решение, — в Нине говорит её внутренний лидер, а глаза её на мокром месте: несколько минут назад она попрощалась на время со своей группой Ордена, которой она руководила несколько лет. Её люди прибыли в Эраклион лишь для того, чтобы увидеть ее и пожелать удачи, что Нина не могла не ценить. Это показывало её как замечательного лидера. — Я не хочу быть не в форме, если враг вновь восстанет. Это не устраивает меня. — Нам не переубедить её, мама, — Брендон слабо улыбается. — Я поддерживаю её. Пусть поступает так, как считает нужным. — Нам надо поторопиться, — заявляет другой целитель, помощник главного. — Необходимо погрузить леди в сон прежде, чем наступит ночь. Благоприятное время истекает с каждой минутой. Услышав это, Дидим срывается с места и заключает в крепкие объятия свою подругу, близкого человека. Нина улыбается краями губ, прижимая её ближе к себе. — Я буду скучать по тебе, — шепчет Дидим на ухо подруге так, чтобы никто другой её не слышал. — Это ненадолго, — пытается утешить её Нина, которая еле сдерживает слёзы. Она не простит себе, если не проснётся. Не простит, если, проснувшись, обнаружит, что ребенок у неё недоразвит. — Я знаю, — отвечает Дидим жалобно. — Я все равно буду скучать. Мы с тобой, милая, слышишь? Мы ждём тебя. Нина отрывается от Дидим и проводит ладонью по её щеке, ободряюще улыбаясь. Принц Эраклиона прижимает почти что плачущую девушку к себе, кивая Нине и безмолвно желая ей удачи. Как только от будущей матери отрывается будущая королева Эраклиона, леди Элизабет выступает следующей, кто обнимает невестку. Не тактильная Нина прижимается к ней в ответ, изо всех сил стараясь позорно не заплакать. — Мы рядом, дочка, — с теплотой и любовью, присущей лишь матерям, шепчет ей женщина. — И с тобой, и с моим внуком всё будет непременно хорошо. Великий Создатель с вами, как и мы. Жаль, что отец Брендона не смог присутствовать в таком важном и ответственном моменте, он был больше нужен Его Величеству, чем нам, — грустно усмехается Элизабет, взглядом, будто бы извиняющимся, посмотрев на невестку. — Ничего страшного, матушка, я всё понимаю. Мне достаточно и того, что вы здесь, — Нина напоследок сцепляет за спиной свекрови уроки, обнимая, а потом, несмотря на слёзы женщины, отворачивается, стирая свои. Девушка неловко подходит к Брендону, который мягким движением руки гладит возлюбленную по волосам. Наклонившись и прижавшись своими губами к её, Брендон только сейчас осознает, какое счастье он всё это время упускал. — Знаешь, я так боюсь... — шепчет совсем тихо бывший специалист, прислонившись к чужому лбу своим. — Боюсь, что ты не проснешься, что я потеряю тебя и малыша навсегда. — Всё будет хорошо, — единственное, чему сейчас верит Нина. — Я проснусь, я знаю это. А даже если нет, то ты можешь быть уверен, что на том свете я обниму Стеллу от твоего имени. — Не говори так, — Брендон тяжело вздыхает, его сердце разрывается на части. — Я не достоин тебя, родная, не заслуживаю твою душу, тело, жертву, натуру, всё... — Тише, — Нина отрывается от возлюбленного неохотно и прижимает пальцы к его губам, заставляя замолчать. В его глазах стоят слёзы, и она на грани срыва. — Мне пора идти. За тебя я не переживаю, ты будешь в порядке. Даже если не мы, то ты обязательно будешь в порядке. Потому что, ты под её заботой, — имея ввиду его другую, бывшую, оставшуюся в прошлом, Нина слабо улыбается. — Когда я проснусь, я хочу, чтобы всё было готова для нашего малыша. Вот увидишь, мы счастливо заживем все вместе, оставив прошлое прошлым. Я буду сильной, как и всегда, а вы лишь верьте. Брендон чувствует на плече крепкую, дружескую ладонь Ская, который таким образом показывает свою поддержку. Дидим и Элизабет стоят, прижавшись друг другу и изо всех сил стараясь не плакать, а Нина, стремительно отвернувшись и не показывая полные грусти, страха глаза, кивает команде целителей давая им знак. Помощники главного целителя устраивают беременную девушку на чистое, белоснежное ложе и начинают связывать руки и ноги туго бархатными веревками. — Лейлу не связывали, — хмурится Брендон. — Это обязательно? — он переглядывается со Скаем и Дидим, которые также обескуражены. — Леди не обладает никакими магическими способностями, поэтому она более уязвима и слаба. Под, если оно будет отрицательным, воздействием сна леди может навредить плоду и причинить себе вред. Поэтому, мы её связываем. Но не волнуйтесь, она будет спать так крепко, что не почувствует ни малейшего дискомфорта, — заверяет их главный целитель. — Это что-то вроде комы? — спрашивает леди Элизабет негромко. — Нет, — качает головой мужчина. — Это именно сон. Леди будет видеть сны, как и хорошие, так и плохие. От этого она может ворочаться и навредить плоду. Но вреда от них нет, они проходят так же быстро, как и появляются. Мозг будет фабриковать разные сны с участием плода, чтобы проверить готовность тела и сознания для новой жизни, то есть ребёнка. Наш мозг – удивителен, доверьтесь ему и он сам всё сделает. — Я буду видеть сны только с участием моего ребенка? — интересуется Нина, позволяя целителям себя связывать. От этого она испытывает дискомфорт, ведь это ассоциирует у неё с пленом, со слабостью и беспомощностью. Как лидер, она попадала в разные ситуации и была связанной, с тех дней её дёргает каждый раз, когда она чувствует скованность в движениях. — Да, — целитель улыбается ей ободряюще. — Так вы будете набираться опыта, скажем так, возмещать упущенное за все девять месяцев. Мамы тренируются и готовятся к появлению детей, мозг предоставит вам эти возможности, только во сне. Не беспокойтесь, в магическом сне дни летят как секунды, но их можно остановить, если вы захотите. Мы погрузим вас на месяц сна, а после проверим ваше состояние и состояние ребёнка. Если оно будет хорошим и положительным, мы вас выведем из сна. Если нет – то придётся ждать до полного развития плода. — Мой внук будет полноценным? Как другие дети? — с беспокойством уточняет Элизабет. — В этом нет никакой гарантии, — говорит без приокраса целитель. — Он может родится обычным дитем, болезненным уродом или совершенно гениальным, чистой красоты чудо-ребенком. Все зависит от игр судьбы и состояния матери. Здорова мать – здоров ребёнок. Конечно, имеет влияние того, обладает ли магией мама – если да, то это значительно повышает шансы и гарантию того, что ребенок родится здоровым и полностью развитым, ведь такая мама делится с плодом своей магической энергией. В моих обязанностях рассказать вам все, как оно есть, — мужчина переводит взгляд на лежащую Нину и осторожно произносит. — И, пожалуй, самое важное: развивавшийся под воздействием ребенок в девяносто девять процентов случаев родится с магическими способностями в независимости от того, обладает ли ими оба родителя. — Нам это не важно, — с уверенностью проговорила Нина. — Нам нужно лишь то, чтобы он был здоров как и физически, так и психически. — Тогда... — целитель глубоко вздыхает, кивая своим помощникам. — Да пребудет с вами Великий Дракон. Последним взглядом, полный любви и теплоты, Нина одаривает вдалеке стоящего возлюбленного, после чего её ясные глаза начинают медленно закрываться и, возможно, навсегда. В этот момент она понимает, что обрела настоящую семью, о которой так долго мечтала, которую в прошлом у неё слишком рано отняли. И она пополнится их ребёнком — Эдвардом или Стеллой, если, разумеется, смилуются Боги, у которых война беспощадна не меньше чем у них. *** Солнце не светит. Небо заслонили грозные тучи, минута — хлынет ливень. Погоду больше не контролируют, ибо теперь им самим нужен контроль. Никого больше нет — никакой армии, подмоги. Виверты, орущие на всю округу, адские псы, что своим ревом заглушают их крики — в этой битве они не участвуют. Боги должны встретиться лицом к лицу, заполнить все пустые, но не белые страницы вечности. Это время, казавшееся недостижимым, подкралось незаметно, однако, знали и предсказывали все, это — не конец. Один тяжёлый шаг и земля уже начинает плакать от осознания того, что ей скоро вновь причинят боль. Она слегка содрогается и человечество, казалось бы, уже понимает то, что если трясётся земля то начинаются игры Богов, в которых они, на их же счастье, не задействованы. У них своя война, что не имеет ни конца ни края — понадобится целая вечность, чтобы одна сторона одержала неоспоримую победу. Наступают Четыре Всадника Апокалипсиса — Завоеватель, Война, Голод и Смерть. Четыре брата, четыре стороны света, одно целое, опора друг друга — и без сестры, стоявшей в их тени век, предавшая их ради собственного признания. Они прибыли в назначенное место даже без своих помощников — лишь темноволосая фея, укутанная в воинские одеяния, дополняет их величественный образ, будто бы заняв место пятой всадницы. Единственное их отличие — фея излучала всей собой одно лишь добро. Светлое, искреннее и чистое добро, которого в Страх никогда не было. В руках Войны тяжёлая, как и физически, так и энергетически, цепь — он почти что волочил по земле обессиленную сестру, связанную по рукам и ногам. Та была в своем сознании, но не могла дать отпор, не могла даже пошевелить губами, сказав что-то — плен измотал её и добил окончательно. На ней рваная, грязная одежда, на конечностях красные, почти кровавые отметины от цепи — время от времени Война тянул цепь сильнее, безжалостно, беспощадно и невероятно позорно таща собственную сестру как рабыню. Напротив стояли они — навещающий одним своим видом испуг мужчина, облаченная в величественный, роскошный плащ Леди Смерть, так же без союзников и армии, лишь стоявшая поодаль Медея не внушала никакого страха. Пальцами Потрошитель сжимал предплечье девушки, лица которой не было видно из-за тёмно-синии мантии — она закрывала абсолютно всё тело кроме ладоней. Не было видно Анагана и Флоры, его пленницы, что заметил Война, от этого непроизвольно дернувший цепь слишком сильно. Джастинда хрипло застонала, а после прикрыла глаза, чувствуя, как силы покинули её от нехватки еды, сна и жизненной энергии. Валтор избавил её от огня в теле, но не оказал должную дополнительную помощь — от этого Джастинда теряла сознание и через какое-то время снова просыпалась, и так по бесконечному кругу. Всадники почувствовали — Леди Смерть озверела, увидев свою мать в таком жалком и беспомощном состоянии. Она сжала ладонь в кулак, из которого полился слабый красный свет — её уничтожающая сила выходила наружу, Леди Смерть не могла сдерживать её из-за переполняющего нутро гнева. Заметив это, Потрошитель сжал её плечо другой рукой настойчиво, призывая успокоиться. Леди Смерть кивнула ему, а после позволила выйти вперёд — девушка в мантии осталась неподвижна. — Сегодня, в этот исторически важный день, мы собрались на нашем излюбленном поле битвы для того, чтобы совершить честный обмен, — громогласно начал Потрошитель. — Разумеется, наша война не заканчивается, но я предлагаю продолжить её хотя бы с полным составом и пополнением в наших рядах. То, что нам нужно, а точнее силу реликса вы, как я смею предполагать, с лёгкостью не отдадите в наши распростёртые объятия, а мы с достопочтенной дочерью не настроены на серьезную битву ни физически, ни энергетически. — Честному обмену не быть, ибо вы не соблюдаете все условия нашего договора, — отвечает не менее громко и со скрытой, сдерживаемой агрессией Огрон. — Джастинда останется на нашем попечительстве ровно до того момента, пока мы не убедимся в целости и сохранности моей феи и феи моего дорогого брата. И, советую вам поверить, если я найду один, хоть и совсем ничтожный, но след на теле своей милой возлюбленной, то ни тебе, ни твоей дочери не существовать. Я сотру с лица всевозможных миров и вас, и ваши грязные имена – слова самого Войны. — К чему такая раздражительность, Война? — Потрошитель включил в себе сторону дипломата, раскрыв руки в обе стороны широко и просторно. — Я не горю желанием принимать в свои ряды вашу бесполезную сестру, но позиция моей дочери ясна и ценна для меня – она хочет вернуть свою мать. А что касается ваших фей, то вы их слишком переоцениваете – станем ли мы пачкать свои руки в их крови? Не забывайте также то, что одна из них – моя родная племянница. — Довольно лишних слов, — строго обрезал Морон нетерпеливо. — Производим обмен согласно договору, а после мы идём по своей дороге, вы – по своей. Следующая наша встреча пройдёт в куда более агрессивной обстановка, а в данный момент никто из нас на борьбу не настроен – феи моих уважаемых братьев единственное, что нам требуется от вас. — Всё будет проходить тогда, когда я этого захочу! — вдруг рявкнула громко Леди Смерть, сверкнув дьявольскими глазами. — Вы обращались с моей матерью как с уличной собакой, и считаете, что это так легко сойдёт вам с рук? Моя лживая сестра не видела от нас никакого вреда, не терпела жестокого обращения, хотя я вполне могла вырезать ей эти страшные глаза, что сверлили меня с тошнотворной надеждой на лучшее. Во мне гуманности, как оказалось, больше чем у хваленых Всадников – как велика ирония! Однако это не конец. Я отомщу вам за унижение моей матери, помяните слово самой Леди Смерть. Сегодня или завтра – ваших бездарных шлюх будут так же таскать по земле за волосы мужчины из домов блуда и разврата – я это устрою с большим удовольствием. Хотя нет, погодите... Если память мне не изменяет, одна уже потерпела нечто подобное – какая жалость, меня опередили... — Я вырву твой поганый язык, малолетняя тварь! — озверевшего Огрона удерживали и Морон, и Ризанд, а выпавшую с его рук цепь поднял и обернул вокруг своей ладони Валтор. — Нужно было покончить с тобой, когда ты ещё была совсем щенком – ты дышишь лишь благодаря моим братьям, которые, я уверен, жалеют о своем решении оставить бракованную суку в живых. — Довольно, Война! — громом звучит голос Потрошителя. — Оскорблениями и пустыми угрозами мы лишь тратим драгоценное время. Обмен – ради этого мы здесь собрались. Отдайте нам Джастинду и забирайте мою никчемную племянницу, я разочаровался в ней настолько, что мне не терпится от неё избавиться... — Потрошитель начинает терять терпение. Он оборачивается и подзывает взмахом руки девушку в мантии, а после сжимает её локоть и что-то шепчет на ухо. Хватка Валтора на цепи усиливается от увиденного. — Нашим послом будет служить Медея. Как только вы заберёте Блум, драгоценная Медея примет с ваших рук Джастинду. Договор заключён? — Заключен, — кивает Валтор сдержанно. Он хочет ещё что-то добавить, но его резко прерывает собственный брат. — Нет! — прорычал он низко. — Мы не согласны ни на что, пока я не увижу свою фею. Где она?! — Сохраняй спокойствие, Война, не твои слуги перед тобой, а сами Потрошитель и Её Превосходство Леди Смерть, — властно произнёс бывший хранитель пламени дракона. — Анаган! Выходи на свет, наш приспешник! И, действительно, словно из ниоткуда вырисовывается фигура высокого и крепкого мага, облаченного в те же одеяния, что были на нём в тот злочастный день. Ничего в нем за это время не поменялось, тот же взгляд шакала, то же выражение лица черта, посмевшего выступить против самого Дьявола. В ладони он сжимал точно такую же, как у Джастинды, цепь, которой он время от времени подергивал, заставляя измученную Флору идти — та еле стояла на ногах. Вся в крови, грязи и пятнах, она явно была не в своем сознании — создалось ощущение, что она витала в собственном спасительном пространстве, которое защищало её от боли и внешнего вреда. Фея следовала на дрожащих ногах за Анаганом послушно, не понимая и не интересуясь, где она и кто перед ней стоит. Исхудавшая и лишившаяся прежнего здорового вида и блеска в глазах, она походила на живой труп. Муза почувствовала, как её сердце сжалось и заныло в тот момент, когда она увидела Флору в таком состоянии. Слёзы невольно подступили к глазам, дышать стало тяжелее. Огрон звереет на глазах, Ризанду и Морону вновь пришлось вдвоем удерживать его на месте. Война пришел в ярость, стоило лишь увидеть, как поганый пес тащит его нежную, как цветок, любимую по земле как рабыню. — Как ты смеешь заковывать мою фею в железные цепи, подлец, как твоя рука поднялась на это не дрогнув?! — от его громких криков невольно задрожала земля. — Я спущу тебя шкуру, я сравняю тебя с землёй, я сделаю так, чтобы ты молил о смерти вновь и вновь! Но я не дам тебе её, ты будешь воскресать для новой боли из века в век, моля меня о пощаде! Как ты посмел тронуть то, что принадлежит мне?! Ты покушался на меня, ты забыл своего Бога! Я буду ломать каждую кость в твоем теле, ты захлебнешься в собственной крови, будешь наблюдать, как медленно сходишь с ума! Ты, чёрт возьми, обо всём пожалеешь, слышишь?! Грязная собака, я сотворю из тебя стонущий от боли труп! Отпусти меня, Ризанд, живо! Флора не реагировала на знакомый голос, словно не слышала его. Анаган изо всех сил старался не показать то, что угрозы Огрона подействовали на него — он крепче сжал своё сокровище, вскинув голову и выпрямившись. — Совершать обмен пойду я, — заявляет Валтор. — Нет, так не идёт, — отрицательно качает головой Потрошитель. — Никто из нас не будет участвовать в обмене, лишь третьи лица. Из нас Медея, из вас, к примеру, эта милая фея, знакомство с которой мне ещё не довелось. — Исключено, — мгновенно выступил Морон. — Я не стану рисковать сохранностью моей феи, пойдёт Валтор. — Мы не можем быть полностью уверены в том, что вы не обведете нас вокруг пальцы. В тебе и твоей честности, Голод, я не сомневаюсь, но от твоих братьев такое ожидать вполне возможно. Именно поэтому мы должны задействовать наших доверенных лиц, не так ли? Мы доверили нашей служанке саму пятую всадницу, неужто вы не доверяете столь прелестному созданию Дракона её собственную подругу? — Потрошитель был прирожденным стратегом и дипломатом, умело нажимал на нужные точки, знал, что говорить, чтобы получить желаемое. Муза, что до этого не вмешивалась в переговоры заклятых врагов, осторожно, но стремительно подошла к своему возлюбленному, со всей нежностью взглянув в его полные беспокойства глаза. Она сжала его предплечье и посмотрела с такой мольбой во взгляде, что Морон был готов позволить ей всё на свете. — Пойми, Муза, я не хочу... — Пожалуйста, — её негромкий шепот действует на него подобно гипнозу. Морон знает, что она пойдет за своей подругой даже без его разрешения. — Я хочу обнять своих подруг, к тому же, ты будешь наблюдать за мной. Прошу тебя. Морон вынужденно даёт разрешение, кивнув, Муза же, даровав ему самую мягкую улыбку, на которую только способна, набирает в грудь побольше воздуха и воинственно, со всей своей отвагой идёт по направлению к врагам. Вместе с ней с места тронулась и Медея, которая незаметно кивает Леди Смерть, пряча широкую улыбку, что так и норовит окрасить её прелестное лицо. Прямо посередине фея и ведьма пересекаются, обведя друг друга минутным взглядом. Муза достигает противоположную сторону быстрее и бесцеремонно подбегает сначала к Флоре, чье плохое состояние было заметно издалека. Анаган окатил её злобным взглядом и прикрыл спиной Флору, что разгневало не только саму Муза, но и Огрона, которого Ризанд призывал к спокойствию. — Я заберу свою подругу сейчас же, дай мне дорогу, — Муза вскинула голову и взглянула на него со сдерживаемой агрессией. — Кто сказал, что мы собираемся свершить обмен? — негромко, подобно шакалу, рычит Анаган, что приводит Музу в замешательство. Он угомонился лишь тогда, когда Леди Смерть не смерила его убийственным взглядом. Скрипя зубами и подавляя желание открутить голову навязчивой фее, Анаган неохотно выбросил цепь на землю. — Флора... — Муза вмиг оказалась рядом с ней, беря её лицо в собственные руки и заглядывая в её безжизненные глаза. — Флора, пожалуйста, не молчи, ответь мне... — Нет времени на нежности, фея, забирай её и возвращайся на свою сторону! — рявкнула на неё Леди Смерть нетерпеливо. Сглотнув грубость и стерпев её, Муза стиснула зубы до скрежета и, со всей бережностью взяв фею природы за плечи, направляет её идти вместе с ней. Тем временем Медея достигла до стороны Всадников и потянула руки к цепи в крепкой хватке Валтора. Всадник Апокалипсиса обвёл её презрительным взглядом и не дал ей желаемое в руки, наблюдая за тем, как Муза только только доходит до Блум, укутанной в мантию. — Блум? — Муза тянет ладонь к лицу подруги, как девушка вдруг отшатывается как от огня, что приводит фею в недоумение. Она даже не замечает, как переглядываются Потрошитель и Леди Смерть. — Блум, что с тобой? — с беспокойством спрашивает Муза и предпринимает новую попытку достучаться до близкого человека, как вновь принцесса Домино не позволяет ей к себе прикоснуться. — Иди, Блум, — с нажимом в голосе наседает на неё Потрошитель. — Разве ты не узнаешь свою драгоценную подругу? Девушка в мантии односложно и сдержано кивает, а после, оттолкнув от себя руку Музы и не узнав её, опережает её и сама направляется в сторону Всадников Апокалипсиса. Фея музыки сверлит непонимающим взглядом спину подруги, а после, поддерживая Флору, следует за ней следом. Лишь тогда Валтор был вынужден передать Джастинду Медее, которая, как оказалось, обладает сверхчеловеческой силой — она тащит тело женщины как пушинку, совершенно не ощущая никакой тяжести. Всё это время Музу, что прижимает к себе Флору, не покидает чувство волнения, того, что здесь не все чисто как кажется на первый взгляд. Как только Медея достигает до расстояние вытянутой руки с Леди Смерть, Потрошитель, довольно улыбаясь, кивает Медее. Служанка тащит Джастинду подальше от всех и обматывает цепь вокруг своих ладоней, с загоревшимися глазами наблюдая за противоположной стороной. Не дожидаясь Музу, Огрон срывается с места и заключает свою фею в объятия. Та падает в его руки, абсолютно никаким образом не реагируя на прикосновения и поцелуи мужчины. Огрон прижимает Флору к себе, ладонями обхватывает её тело подобно защитному, спасательному кругу — видящий это Анаган готов взорваться от ярости и ревности. Мужчина не спешит спрашивать у Флоры что-либо, он наслаждается минутным удовольствием того, что она — в его объятиях, она — с ним. — Блум... — Валтор в мгновенье ока оказывается рядом со своей возлюбленной и срывает с неё капюшон. Густые и длинные рыжие волосы пламенем растекаются по её телу, приковывая взгляд и внимание. Яркие голубые глаза, помутневшие и будто бы совсем другие, впились в лицо всадника без прежней любви и той теплоты, присущей лишь фее пламени дракона. Она была холодной, что насторожило Валтора – обладательница силы огня дракона никак не могла быть не теплой. — Ты не искал меня, Валтор... Я совсем не нужна тебе? — отстранённым, словно потусторонним голосом вдруг заявляет Блум, посмотрев на него с неожиданной злобой. — Я прозрела, знаешь? Я поняла, кто моя настоящая семья. Ты оказался лживым подонком, мои подруги – двуличными тварями, а мой мир – не мой мир и вовсе. Хронос и Аравис – моя истинная семья. А вы лишь кучка неотёсанных болванов, что испоганили мою и без того ужасную жизнь, — внезапно она сцепляет ладони на массивной шее мужчины и начинает со всей силы соединять вместе пальцы, стискивая с невероятной мощью. Всадник опешил от неожиданности действий любимой, глаза и волосы которой начинают стремительно темнеть. — Блум! — вскрикивает Муза шокировано. Её крик привлекает остальных Всадников Апокалипсиса, которые, не теряя времени на удивление, быстро понимают, что это уловка их врагов. — Брат! — первым к Всаднику рвётся Голод, но в то же мгновение его отталкивает невидимая, сверхъестественная сила, превысившая его собственную. Это оказался Потрошитель, приблизившийся к ним за это время на достаточно близкое расстояние. — Назад! — содрогает всю округу своим оглушительным голосом Потрошитель, выставив истекающую энергией ладонь впереди себя. — Атакуй, девочка моя! Убей их, Блум, убей! — кричит на племянницу, что переводит на Валтора загоревшиеся сумасшествием глаза, которые пронзают его черную, мрачную душу. Валтору удается разжать руки обезумевшей возлюбленной на своей шее и отбросить её на кроны деревьев, покачнувшихся от силы удара. Муза, приняв боевую форму, подлетает к Морону, который без труда поднимается на ноги — заверив любимую в том, что он в порядке, он сжимает руки в кулаки и тяжёло дышит, изо всех сил пытаясь сохранить остатки здравого рассудка. Так же быстро приходит в себя Блум, которая не Блум и вовсе — обнажив длинные и острые как меч ногти, она скребёт ими землю, с садистским удовольствием надвигаясь именно к Валтору. Из её челюсти виднеются клыки, которые она периодически облизывает алым языком, глаза горят бешеным, адским огнём, а абсолютно голое тело, избавленное от мантии, покрывается дымящейся чешуёй, что трескается каждый раз, когда Блум утробно смеётся низким, рокочущим голосом банши. На глазах близких она превращается в самого настоящего монстра и лишь волосы да лицо, сохранившее её черты, свидетельствуют о том, что она — Блум. — Блум... Что с ней сделали?! — Муза чувствует, как ей не хватает кислорода в лёгких. Она отшатывается от чудовища с глазами её подруги как от смертельного огня, еле устояв на ногах. Монстр вопит как виверт, встряхивая рыжими волосами, что обрели более насыщенный, тёмный оттенок. Воспользовавшись их замешательством, Потрошитель атакует Морона повторный раз, но удар его попадает не в него, а в Огрона, отбросив Всадника подальше от рухнувшей на землю Флоры. Заметивший это Анаган не упускает время и за секунду оказывается рядом с ней, подняв хрупкое тело и закинув на одно плечо. Он обращается в бегство, пользуясь подвернувшейся возможностью — Огрон, быстро пришедший в себя, кричит и следует за ним, пока его вновь не отбрасывает назад, на этот раз, удар Леди Смерть. Всадник Апокалипсиса, именуемый Смертью, смотрит на объект впереди себя и замирает. Он чувствует, как могучее тело стремительно заполняет человеческое чувство, носящее название ненависть. Она дарует ему силу, не похожую на его собственную, постороннюю и более могущественную. Он сжимает руки в кулаки и стискивает зубы до скрежета — с каждой секундой сдерживать гнев, что обрушится катастрофой, становится гораздо тяжелее. Перед ним стоял он — убийца его самого ценного на свете. В воспоминаниях проскальзывает её мертвое окровавленное тело, последний вздох, боль в угасающих глазах. Звучит в его сознании довольный смех Потрошителя, виднеется его лицо, искривленное в противном, ненавистном удовольствии. Тело Ризанда не слушается, он сам не понимает, в какой момент оказался в воздухе. Он больше не контролирует себя, не сдерживает. Ярость и месть обрушиваются на Потрошителя проклятием. Глаза Всадника наливаются кровью — как этот бесчестный посмел тронуть его маленькое сокровище? Всё выходит в одно мгновенье — неведомой силой Хроноса пригвоздили к земле, предварительно откинув его на несколько метров назад. Леди Смерть вскрикивает от неожиданности и беспокойства за отца, а после поднимает взгляд на собственного дядю — раньше эти глаза смотрели лишь с любовью, как могла смотреть дочь на отца. Морон был любимым братом Джастинды, Ризанд — любимым дядей Аравис. Хотя, он не был ей дядей никогда. Аравис видела в нем отцовскую фигуру, нуждалась в его присутствии, любила как родителя, которого у неё никогда не было. Именно поэтому её рука незаметно дрогнула перед атакой, которую она так и не совершила — за то она напала на Морона, что подоспел к брату на помощь. Ризанд заметил это — нечто прежнее в Аравис всё же осталось. Она увидела в нем прежнюю отцовскую фигуру и замешкалась на мгновение, а после вспомнила, что он — теперь враг. Поэтому она не станет щадить никого, кто причинил боль её матери — прошлое она оставила прошлым, живя и действуя теперь только настоящим. Рванувшего за убегающим с Флорой Анаганом Огрона Леди Смерть одной силой мысли пригвоздила к земле. С глухим звуком надрыва на него падает дерево, от которого он сумел увернуться — это было начало объявления войны. Взмахи обеих подобно кинжалов рук Леди Смерть рассекали воздух, не позволяя Войне и Голоду подняться на ноги и дать достойный отпор. Желающую помочь Музу атакует со спины Медея, оставив на её теле небольшие, но серьезные раны — фея, не уступавшая ей в силе, взлетела в воздух и нацелилась на ведьму, сверля решительным взглядом горящих глаз. — Подлые твари, — шипит она сквозь сжатую челюсть. — Это была ловушка! — Думаешь, честность и бездействие присуще самой Леди Смерть? Напротив, это вы столь глупы, что не ожидали западню, — со злорадством смеётся Медея, образовывая в руках клубок полный тёмной энергии. — Что вы сделали с Блум?! — восклицает она слегка болезненно. — Во что вы её превратили?! — Она оказалась не такой сильной, как мы представляли, — просто пожимает плечами. — Она саму себя такой сотворила, это – результат её внутренних страданий и боли. И ты, как я вижу, ничем от неё не отличаешься · такое же жалкое и слабое существо, — с презрением шипит она прежде, чем поразить фею этим самым клубком всего самого тёмного, злого и ужасного. Он нестерпимой и резкой боли, что словно въелась на лету в её вены, Муза оглушительно завопила, чудом сохранив собственное тело в воздухе. Перед глазами Стелла, которая не справившись со своими ранеными крыльями, падает на твердую землю и разбивает голову. Это зрелище предает ей сил, наполняет её нутро и тело могуществом, которое оно вымещает на хохочущей Медее, что не ожидает внезапной атаки от противницы. На этот раз именно она не справляется со своим телом, столкнувшись с низом совсем быстро — однако, на удивление, это не вредит ей, только гневает и усиливает злобу. Между ними своя борьба. Монстр Блум надвигается на Валтора скребя ногтями твердую почву. Её глаза, выражающие лишь предвкушение чужой плоти, по-настоящему пугают и заставляют дрожать — не от страха за себя, а от страха за то, что Блум больше никогда не вырвется из этого плена и оболочки чудовища. С клыков капает слюна, она не ведает, что творит — монстр лишён разума. Единственное, что он знает, это отомстить именно Валтору. За ту боль и унижение, которое он причинил. Так её запрограммировали, теперь для неё — он враг первой важности. — Моя дорогая Блум, — Валтор не верит своим же глазам, не может атаковать, хотя способен щелчком пальцев стереть монстра с лица земли. Его останавливает лишь то, что в этом чудище живёт его возлюбленная, которая превратилась в это создание против своей воли. Уничтожить монстра – убить её. Он не сможет простить себе эту меру, даже если это будет стоить сохранность его самого. — Магия пламени дракона слишком могущественна и пропорциональна с моей, я не способен вернуть тебе былое обличие... Монстр прерывает его, низко и утробно рыча. Так негативно она отзывается на его голос. Не теряя времени, чудовище сокращает между ними всё оставшееся расстояние и вонзает длинные, как меч, когти в грудь не сопротивляющегося Всадника, который умом понимал, что малейший вред монстру — пострадает его Блум. Он даже не смог увернуться, когти пронзили его со скоростью света — лишь выдохнув от боли, Валтор ощущает, как собственная кровь хлынула из его тела, окрашивая одеяния в алый. Монстр довольно рокочет и вынимает когти из его груди, облизывая их. Валтор падает перед ней на колени и завороженными глазами смотрит на чудовище, видя в нем свою Блум. — Я не буду давать отпор, правительница вечного мрака души моей, — шепчет он краями губ тяжело дыша. Пламя Дракона в его теле отрицательно влияет на всю его энергию и сущность. — Я заслужил это за то, что обращался с тобой как с созданием Дракона, а не своей частью одного целого и поистине великолепного. Чудовище не понимает его слова, но видит то, что он не сопротивляется, что злит его до безумия. Его ярость обрушивается на Валтора незамедлительно — клыками монстр впивается в его шею, оторвав добротный кусок. Окровавленными когтями она терзает тело Всадника, который терпит боль, которую никто не может представить. Божья сущность, силе которой нет равных и которая способна испепелить всех и все до состояния атома, рвётся наружу, но Валтор не выпускает её, заглушает в себе. В конце концов, достаточно потешившись, чудовище с размахом оставляет на израненной шее кровавые волосы. Валтор прикрывает глаза, так и не выпустив божью сущность — монстр издаёт будто бы победный крик, который привлекает внимание остальных участников развернувшейся битвы. — Брат! — от мужских криков плачет земля. Ближе всех к нему находился Морон. Он оказывается рядом с братом в одно мгновенье, беря его окровавленное тело в свои руки. Огрон с оглушительным ором вырывается из невидимых оков собственной племянницы и нападает на неё восклицая имя брата. От резкости и быстроты ударов Леди Смерть отшатывается назад, еле успевая прикрывать и защищать себя — Война взбешен настолько, что никто теперь не может ему помешать. — Брат, пожалуйста, — Морон прикасается пальцами к бледному лицу мужчины, зовя его негромко. — Дыши, сражайся, я прошу тебя, — он чувствует, как болит собственное нутро, тело и душа. Он знает, что это чувствуют все Всадники – они связаны всем, из чего состоят, и боль, которую испытывает один, испытает и другой. А тут он умирал. Валтор добровольно отправлялся к Высшему Творцу на его глазах и единственное, что он может сделать, это молить его остаться и бороться. — Прости меня за то, что шел против тебя. Пожалуйста, брат, пожалуйста. — Морон! — избавившись от Медеи, что оглохла на несколько минут из-за ультразвуковых атак Музы, фея подлетает к возлюбленному и в ужасе прикрывает рот, округленными глазами уставившись на мужчину к крови. — Он что, умирает?! Как это возможно, Морон, вы же бессмертны?! Блум не может самого Всадника Апокалипсиса! — Этот монстр обладает силой, дарованной ему Леди Смерть. Он не сопротивляется, он отправляется в небытие на моих глазах, Муза... — впервые в жизни фея музыки видит слёзы Голода, который когда-то казался жестоким, безэмоциональным и слишком могущественным. Муза давно поняла – Богов тоже можно убить. — Но разве можно убить того, кто носит в себе силу реликса? Разве реликс не дарует абсолютную мощь, сотворение и бессмертие? Неужели всё, что мы знали, оказались ложью? — Муза перешла на крик. Она не знала, почему плачет тоже. — Нет, это не ложь. Всё, что ты узнала за всё это время – чистая правда. Того, кто обладает реликсом, невозможно умертвить, — на одном дыхании произносит Морон и низко опускает голову. Музе потребовалось несколько минут, чтобы сложить два плюс два и осознать то, что повергает её в шок. — Валтор... Валтор не обладает силой реликса? Морон рвано вздыхает и кивает. Муза прикрывает рот рукой, не веря своим ушам. — У меня нет времени объяснять тебе всё, моя мелодия. Будет лучше, если ты сама всё увидишь.

Муза вздрагивает, когда битва, происходящая поблизости, медленно расплывается перед глазами, сменяясь другими картинками. Она быстро понимает, что Всадник делится ею своими видениями, которые в реальности занимают по времени одну единственную секунду. По сторонам феи образуются совсем другие локации, и Муза, ахнув, наблюдает с неподдельным интересом и удивлением, как вырисовываются знакомые стены — в них она узнает стены Дворца Тьмы. Обратив внимание на свои руки, она видит, что те стремительно становятся прозрачными — это означает, что её не видят и не слышат, даже не чувствуют её присутствие. Это — не реальность, лишь видение, которым обладает Морон. Муза поворачивает голову и видит его, Первого Всадника Апокалипсиса. Он стоит невозмутимо, сложив руки за спиной в, предположительно, своих покоях. Муза не решается сделать ещё шаг, она, затаив дыхание, наблюдает за всем со стороны. Девушка не замечает, в какой момент в покоях появляется управляющая, которую она не могла выносить — заносчивая Каденс, которая склоняет перед ним голову таким образом приветствуя. Она знает, что не помешала ему — Валтор ничем, практически, не занимался, будто находился в собственной личной вселенной что-то обдумывая.

— Я проверила то место, как вы и приказали, мой властелин, — краями губ говорит управляющая, подав голос. — Всё чисто. Пока ещё то, что вы не хотите признавать, не исполнилось. Но как долго вы будете скрывать это, мой властелин?

— Это не твое дело, Каденс, знай своё место, — грубо обрывает её Всадник, который, как показалось Музе, весьма раздражен. — Лучше скажи мне, как состояние твоей госпожи?

— Удовлетворительное, — качнула головой управляющая. — По словам целительницы Джозефин, она испытала огромный стресс, оттого может не проснуться в ближайшие несколько дней.

— Ей стоит привыкнуть как можно скорее, — заявляет Валтор беспристрастно. — Займись ею и обучи всему тому, что подобает знать госпоже этого дворца. И не обращайся с ней как с бедной, она не умрёт, если адаптируется к своему новому дому и смирится с подобным расположением дел.

— Как прикажете, мой властелин.

Муза искренне не понимает, почему Морон показывает ей это видение, ибо ей остаётся лицезреть то, как Валтор переговаривается с управляющей и ещё одним помощником, который пришёл немного позже — если она не ошибается, то его звали Тенью. Она даже успевает заскучать, как неожиданно раздается оглушительный грохот — двери с громким соответственным звуком распахиваются, ударяясь об стены, а стража стыдливо опускают головы вниз. Каденс и Тень удивлённо смотрят на разъярённую фею пламени дракона, что глазами метала молнии. Её лицо искривлено в гневе, а руки сжались в кулаки. Валтор кивает слугам и те послушно покидают покои, предварительно захлопнув двери наглухо. Вот тогда и становится интереснее, по крайней мере, для Музы. Фея чувствует искру между ними, необъяснимую стихию, гармонично сплетающуюся с напряжением, что висит в воздухе.

— Ты... — Блум смотрит на него так гневно, что сама Муза начинает сомневаться в том, что это и есть её подруга, а не двойник. — Как ты посмел сотворить такое?!

Вдруг Муза вспоминает нечто необъяснимое — она знала, что Блум лишилась памяти в последствии того, что она, подслушав разговор Валтора с вторым лицом, потеряла сознание за дверями и, ударившись головой, напрочь забыла о своем прошлом, чем тогда и воспользовался мужчина. Но в видении, которым делится Морон, всё совсем по-другому — значит ли это, что их обманули? Было ли сказкой и небылицой то, что Блум якобы сама упала и потеряла память? Муза совершенно ничего не понимала. Было ясно лишь одно — саму Блум тоже обманули, заверив в то, что она пострадала из-за своей неосторожности, ведь в видениях Морона она находится в покоях Валтора, а не за дверями.

— Что сотворить, милая? — терпеливо уточняет Валтор, приблизившись. Она отшатнулась от него, выставив руку вперёд.

— Не смей называть меня так! — восклицает она бойко. — Ты похитил меня из родного мира! Почему ты сделал это?! Почему ты убил моего дядю?! Что он сделал тебе, зачем ты лишил меня его?! Я его даже не помню! Ты – изверг! Ты разлучил меня с родным домом лишь потому, что я – его племянница?! — она кричала так громко, что сама Муза удивлённо на неё уставилась. Она никогда раньше не видела подругу такой эмоциональной, разгневанной и сломленной одновременно.

— Отнюдь не из-за этого, дорогая Блум, — как ни в чем не бывало ответил Валтор. — А он – плохой человек.

— А ты хороший?!

— А я не человек, — пожимает плечами он.

— Да, разумеется, — в глазах Блум стоят слезы. Её голос срывается, голос дрожит. — Потому что, ты – монстр. Монстр, который не заслуживает даже ходить по этой земле. Верни меня домой, сейчас же! Я расскажу отцу о том, кто убил его брата, и мы вместе положим конец твоему триумфу!

— Что сделает жалкий смертный против меня, самого Всадника Апокалипсиса? — мужчина смеётся, забавляясь. Его смех раздражает Блум, злит её. — Не говори чепухи и ступай, отоспись. На мой взгляд, ты всё ещё не в себе.

— Гнусный подонок! — Блум, не сдержавшись, влепляет ему звонкую пощёчину, от которой невольно вскрикивает Муза, прижав ладонь ко рту. Валтор даже не дёрнулся, лишь желваки заиграли на его лице. Не ведая, что творит, он одним взмахом руки отбрасывает девушку в стену, не успев понять, что он сделал. Блум болезненно восклицает, когда её голова с глухим грохотом соприкасается с холодной стеной. Бессознательное тело лежит на полу — Блум с закрытыми глазами начинает медленно, но верно беспокоить его. Голова её окровавленна, а кровь сливается с рыжими волосами. Муза в шоке уставилась на тело подруги, опомнившись быстрее, чем Валтор — она подбегает к ней и пытается помочь, но всё бесполезно. В видении Морона она лишь бестелесное существо, что беспомощностью наблюдает за прошлым.

Муза вынуждена наблюдать, как целители и колдомедики пытаются спасти Блум, которая на глазах теряет много крови. Как главный целитель со страхом и дрожью признается, что они не могут спасти девушку, что перенос из одного мира в другого ослабил её организм, а стресс пережитого и знания того, что её дядю убили, негативно повлиял на физическое и психологическое здоровье. Этого целителя казнили на глазах Музы за то, что он донес до Валтора эту информацию. Блум умирала, и Всадник Апокалипсиса вынужден выгнать всех из помещения. Муза с замиранием сердца и сорванным дыханием наблюдает, как светясь подобно самому Солнцу, Валтор отлучает от своего тела горящую силу реликса и вселяет её в грудь Блум, вдыхая в неё тем самым жизнь. Девушка начинает дышать, появляется пульс, происходит чудо на глазах — Валтор спасает её не потому, что сам же и погубил, а потому, что не хочет терять её.

И Муза наконец всё осознает — Блум забыла кто она из-за того, что в нее был вселен реликс. Она на время утратила свою личность по этой же причине. Ей помог Бог, а потом и другой — Дракон вернул ей память при падении с башни. Валтору была важна и ценна именно она, а не самая могущественная в мире сила — ради неё он пожертвовал своим всемогуществом, отдал свою силу реликса лишь ради того, чтобы жила она. Именно поэтому он поначалу её отталкивал — он чувствовал себя виноватым за тот удар.

И всё это время Блум искала силу реликса в его дворце, не понимая, что она находится в ней. И Аравис искала эту силу во дворце, не зная, что она спрятана в её сестре. Леди Смерть похитила свою же кузину, по-прежнему не имея представление, что сила реликса, которую та так отчаянно желает, сокрыто в Блум, что стала чудищем. Муза понимает — Валтор любит Блум так, как умеет, пусть и неправильно, но искренне.

Морон возвращает сознание Музы обратно в местность, в которой продолжалась битва. В состоянии шока и замешательства, она смотрит на возлюбленного хлопая глазами. Неожиданно взгляд Морона меняется — он смотрит яростно и ненавистно на объект позади феи. Муза осторожно оборачивается и, вздрогнув, видит, как скалится на неё, облизывая кровавые клыки, монстр, коим является её названная сестра. Чудовище опережает Морон, опасаясь, что тот нападёт первым. Воскликнув от неожиданности, Муза с ужасом наблюдает, как Морон беспощадно атакует воюющего в агонии боли монстра — он рвёт её на части, проливает кровь, делает всё, чтобы заглушить свою боль, мстит и вымещает злобу за брата. Раненый монстр вопит беспомощно, пытается спастись бегством, но Морон настигает его в каждую минуту, не давая возможности на спасение — и ранит вновь и вновь. Он не понимает, что это — Блум, в его глазах это чудовище, которое почти умертвило его родного брата. — Нет! — Муза выступает на защиту подруги и закрывает монстра своей спиной. Морон переводит на неё изумленный взгляд, который вскоре сменяется раздраженным. — Я не позволю тебе причинить вред Блум! — Это существо не имеет ничего общего с твоим другом, — скрипит зубами Всадник. — Оно навредило моему брату, я сравняю его с землёй. — Она не ведает, что творит! Как ты не понимаешь, что она заколдована? Морон, пожалуйста! — отчаянно воскликнула Муза, а после, развернувшись и выставив руки вперёд, она начинает медленно ступать к подходящему к ней чудищу. — Я знаю, что ты слышишь меня, Блум. Прошу тебя, попытайся узнать меня... Это ведь я, Муза... — она не успевает договорить, как монстр, сделав выпад вперёд, когтями полоснула её по рукам, оставив на них неглубокие раны, что начинают кровоточить. Девушка вскрикнула от боли и отшатнулась назад, падая в руки Морона. — Я убью тебя, тварь, — прорычал низко Голод, закрывая возлюбленную спиной и взмахом руки отбросив монстра на несколько метров назад. — Нет! — закричала фея музыки, увидев, что монстр еле еле поднимается на ноги. Ослабленное, но не менее гневное, оно идёт на них вновь. Муза опять закрывает её собой, перехватив руки Всадника своими окровавленными. — Она напугана! Пожалуйста, Морон, пощади её! Если ты так не поступишь, то я выйду против тебя! Морон тяжело дышит и пронзительно всматривается в полные мольбы и отчаяния глаза напротив. Руки, собиравшиеся вновь атаковать, невольно свисают в воздухе, а после вынужденно опускаются — Муза смотрит на него с благодарностью. Монстр, придя в себе, сотрясает округу и делает неожиданно большой и сильный прыжок вперёд — время, казалось бы, замирает. Пока сзади братья разбирались с Леди Смерть, её служанкой и монстром, что она сотворила из собственной сестры, Четвертый Всадник Апокалипсиса подобно кровожадному хищнику надвигается к своей сладкой жертве — Потрошителю. Каждый раз, когда мужчина пытается встать, Смерть вновь и вновь сбивает его с ног, опуская на него то деревья, то огромные валуны. Страдая от физической и энергетической боли, Потрошитель пытается дать достойный отпор, что совсем у него не выходит — Смерть сильнее в сотни раз. Он забавляется, смакует вкус мести и господства, вселяет в чёрную душу врага то, что он подзабыл, то, что он сам же и растоптал — страх. Хронос пытается убежать, но во всех сторонах Смерть его настигает, поджидая с огоньком в глазах. Нет ему никакого спасения, нет никакого выхода. Ризанд добился желаемого — Потрошитель в тысячу раз пожалел, что посмел притронуться к самому ценному, что есть у лидера Всадников Апокалипсиса. — Жалеешь ли ты, подлец, о содеянном? — спрашивает у него с низкой хрипотцой Смерть. Он кажется в глазах Потрошителя самим концом, властителем всего мертвого и темного. Даже он, переполненный гнилью и злобой, не может вынести эту ауру мрака, что от него исходила — разумеется, ведь он отнял свет в жизни Всадника, лишил его лучика солнца. Теперь эта тьма проклятием на него самого обрушилась, обернув одну минуту его существования кругами ада. Но даже в таком плачевном состоянии Потрошитель не молит о пощаде, сохраняя гордость. Это выводит вечно спокойного Смерть из себя, стимулируя его продолжать пытки, которые никто себе и близко не мог представить. Из груди Потрошителя вырывается громкий болезненный вой, когда сжатием руки Смерть ломает ему несколько костей в его теле. Мышцы искривляются, кровь сворачивается, кости трескаются, сознание терпит галлюцинации — от пыток Смерти Потрошитель ставит на уши всю округу, надрывая связки от бесконечных криков. Агония боли, что окутала его, не прекращается, не собирается останавливаться. Так больно ему не было никогда — Смерть делает это, чтобы заглушить собственную боль. Расположившись на Потрошителя, который не в силах сопротивляться, Смерть злорадно смеётся. — Сначала задушить тебя, а потом вырвать глаз и язык? Или наоборот, как считаешь? — он издевается над ним, тешась. Потрошитель мычит что-то невнятное, вероятно зовёт дочь, которая занята бесконечными атаками Огрона. Ризанд уверен, они тоже оставили друг другу серьезные травмы. — Я буду душить тебя так, что от напряжения глаза твои выпадут сами, а язык отвалится и вовсе. Смерть сцепляет ладони на крепкой шее бывшего хранителя пламени дракона и начинает медленно сжимать её. Потрошитель над ним отчаянно брыкается, сопротивляется, тщетно пытается освободиться, делая себе ещё хуже — израненное и сломленное тело отзывается лишь болью. Потрошитель кашляет кровью, хрипит, шепча просьбы и мольбы прекратить — Ризанд, у которого пелена мести перед глазами, ничего не слышит. Надави он сильнее и Потрошитель умрёт вновь. Но Смерть растягивает удовольствие, позволяет себе болезненное наслаждение, вспоминая, что Стелла тоже страдала, когда умирала. А Потрошитель умрёт в тысячу раз хуже и мучительнее — так, как и заслуживает тот, кто покусился на принадлежащую Смерти драгоценность. Тогда, когда умирает Валтор, заколдованная Блум нападает на Морона и Музу, Огрон и Леди Смерть столкнулись в бешеной, смертельной схватке, а Ризанд с садистским удовольствием убивает Потрошителя, тучи, что прикрывали собой небо, рассеиваются, отходя в сторону и уступая место... Солнцу. Яркому, величественному, спасительному Солнцу, которое начинает светить так ослепительно, что все противники, вцепившиеся в глотки друг друга, теряют на мгновенье зрение и ориентир в пространстве. Из небо льется поток чистого, яркого света, что озаряет всё вокруг, освещает мрачные души самих Всадников Апокалипсиса. Битва невольно остановлена, время замирает, перестав бесцельно ходить. И одна сторона, и другая устремляет взоры на небо, с которого впервые за долгое время светит по-настоящему яркое Солнце. Своими лучами он приносит спасение — в воздухе вырисовывается тонкая женская фигура, что сливается с самим светом, напоминая прекрасного, кристально чистого ангела, что снизошёл с самих небес. Светлые волосы словно впитали в себя солнечные лучи, золотисто-белые одеяния похожи как две капли воды на ангельские — за спиной же крылья, большие и массивные, белоснежные и олицетворяющие искренность и возрождение. Девушка, точно ангел, медленно распахивает очи — они чистые и проницательные, насыщенно янтарного оттенка. Солнечные лучи будто бы заботливо опускают девушку до земли — коснувшись ногами твердой почвы, она улыбается до боли знакомой, прекрасной улыбкой, что вселяет в души надежду и просветление. — Стелла... — Муза смотрит на подругу как завороженная. — Это её душа... Стелла не видит перед собой никого, кроме монстра, который тоже застыл как по щелчку пальцев. Леди Смерть и Всадники Апокалипсиса изумлённо на неё уставились, хватка на шее Потрошителя ослаблена. Босыми ногами Стелла медленно подходит к монстру, что пытается рычать и запугать её. Фея солнца и луны лишь мягко улыбается, из неё будто льется свет. Вдруг она протягивает руки и неожиданно для всех заключает монстра в объятия. Не дав возможности им опомнится, Стелла и монстр исчезают в ослепительных искрах, что закрывают их тела полностью, пряча. Свет принимает свою властительницу и чудовище в свои объятия, а уже через несколько минут их силуэты виднеются через пленку золотистого оттенка — силуэты не девушки и монстра, а двух полноценных людей. Стелла обнимала монстра, который благодаря её возвращает свой истинный облик — их взору предстает Блум в своём же виде. Монстр исчезает так, будто его и не было — сёстры остаются в таком спасительном положении, обнимаясь. — Стелла... — голос Блум подтверждает, что это она и есть. — Ты жива... — Меня воскресили, — кивает она, мягко улыбнувшись. — Любовь не отпустила меня на небеса. Она поворачивает голову и видит неподалеку его — Смерть не отводит от неё глаз. Сопровождаясь ярчайшим светом и лучами пылающего Солнца, фея осторожно приближается к нему, не обращая внимание на окровавленного и еле дышащего Хроноса. Пространство вокруг них сужается до атомного состояния, время услужливо замирает, а мир останавливается, сосредотачиваясь на них. Ризанд чувствует, что ему тяжело даже передвигаться — он стоит на коленях перед спасительницей, правительницей душевного мрака, глотком свежего воздуха, надеждой на наилучшее существование. В его груди распускаются цветы, когда она улыбается, порождаются светлые чувства, такие как радость, счастье и облегчение. Он смотрит в янтарные глаза и ощущает, как тёплые чувства накрывают его с головой. Она дышала, у неё был здоровый вид и прекрасная улыбка — счастливее Смерти не было никого. — Ты не дал мне обрести вечный покой, — Стелла тепло улыбается. В её голосе нет ни намека на упрёк или укоризну, она не винит его ни в чем, ведь, пожалуй, сама бы так и поступила, будь на ее месте Ризанд. — Не мог жить без тебя, — честно отвечает Смерть и берёт ладони девушки в свои. Ему до сих пор нелегко свыкнуться с той мыслью, что она настоящая. — Ты злишься? — Злюсь, — кивает Стелла в подтверждении. — За то, что ты не воскресил меня раньше. Смерть низко смеётся, качая головой, и его смех подхватывает Стелла. Ризанд подносит ладони возлюбленной к губам и осторожно целует, ощущая, как сердце, что у него никогда не билось, пропускает кульбит. — Ты помнишь, что говорила меня перед... — он запинается, не желая произносить то, что сам же олицетворяет. — Помню, — поняв это, кивает девушка. — Я призналась тебе в том, что люблю тебя. Хотя, как романтичная и нежная натура, я ожидала, что ты первым признаешься мне в любви при зажжённых свечах и лепестках роз, которыми украсишь весь Дворец, — в ней говорила прежняя Стелла, что не могло не радовать. Ризанд вновь засмеялся, поднимаясь на ноги. — Я буду говорить тебе эти слова каждый день, целую вечность, — клянётся Ризанд. — Пока Смерть не разлучит нас, — шутит фея и смеётся негромко, искренне, с нотками истинного счастья. Ризанд, не сдержавшись и поддавшись искушению, наклоняется вперёд и увлекает фею в глубокий поцелуй, прижавшись к её губам своими. Они сладкие, точно медовые, и невероятно мягкие, такие же, какими их представлял Всадник. Этот момент он ждал вечность, что поцелуй с возлюбленной кружит ему голову, сводит его с ума. Стелла умело отвечает, сама тянется вперёд и льнёт к его груди, ощущая прилив счастья и любви во всём теле. Для них больше не имеет значения ничего, кроме этого самого волшебного мгновенья — их первый поцелуй выходит самым прекрасным, бесподобным. Для них обоих это — один из самых лучших моментов в жизни. Блум, отпустив Стеллу к её любимому, поворачивается и видит перед собой Музу, заплаканную, но невероятно счастливую именно в это мгновение. Фея музыки срывается с места и сокращает между ними расстояние в одну минуту, падая в раскрытые объятия Блум. Девушка несерьёзно ранена, она лишь тихо шипит, когда Муза неосознанно надавливает на них, причиняя тем самым боль. Нельзя было описать словами, как Блум тосковала по единственным близким людям в этом мире, Муза же скучала не меньше — девушки плакали как сёстры, что встретились после длительной разлуки. — Мы поговорим потом, неспеша, — слабо улыбается Муза, а после взгляд её меняется. Блум уставилась на неё непонимающе, вопросительно, а после переводит взгляд туда, куда кивает подруга. Глаза Блум мгновенно округляются, выражая кристально чисто всё то, что происходит у неё внутри. Сердце пропускает бешеный кульбит, а после, не вынося подобного ужаса, останавливается и вовсе. На дрожащих ногах она доходит до почти мёртвого тела любимого чудом не споткнувшись. По щекам катятся горячие слёзы страха и отчаяния, в ней до сих пор не отступили неверие и отрицание происходящего. Её тело рухнуло без её ведома прямо возле тела Всадника, а ладони, что дрожат бешено, осторожно, со всей бережностью проводят по бледному лицу, из которого медленно и сквозь пальцы утекает жизнь. — Это сделала я... — шепчет она краями губ. В округленных глазах страх и боль танцуют сплетаясь друг с другом. — Я его убила... — Он не мёртв. Пока, — негромко произносит Морон, расположившись напротив феи и глядя на безжизненного брата. — Ты можешь спасти его так же, как и погубила. — Что я могу сделать? — поднимает она на Морона заплаканный взгляд. — Верни ему ту силу реликса, которую он в тебя вселил. На лице Блум читается шок, замешательство и недоумение одновременно. Тяжело осознать и принять то, что ты так долго и тщетно искал, на самом деле заключено в тебе самом. Блум никогда и представить не могла, что такая могущественная и сокрушительная сила сокрыта в ней, что Валтор спрятал её в ней, тем самым обманув врагов и воскресив умиравшую возлюбленную. — Ты поможешь мне? — тихо спрашивает фея огня дракона. Сперва Муза хочет закричать чтобы Блум не отдавала ему эту силу, ибо она всем им была столь необходима, но после, сопоставив их случаи и поняв, что она сама бы пожертвовала всем ради Морона, девушка замолкает, немо наблюдая за тем, как её возлюбленный помогает её подруге вывести из себя самую могучую на свете энергию, силу, основу всего живого, порождение и плохого, и хорошего. Сила реликса возвращается обратно к её первоначальному обладателю — Валтор ещё дышит, когда она вселяется в него сопровождаясь яркими искрами. Воспользовавшись всем этим и наблюдая, как воссоединяются Всадники со своими феями, Леди Смерть исчезает в мгновенье ока со своим раненым отцом, бессознательной матерью и оглушенной служанкой. — Это ещё не конец, — прошептала она совсем тихо, исчезая в густом тумане темной энергии. *** Он бежал, не разбирая дороги, подобно лани, которую кровожадные волки окружали со всех сторон, стремительно заманивая в смертельный капкан. Лавируя ловко между деревьев, он даже благодарил Войну за то, что тот даровал ему сверхчеловеческую скорость за верную службу вот уже несколько веков. Верная служба — какая ирония! Он преданно служил своему властелину всю свою жизнь, исполнял все его прихоти и приказы, а сейчас крадёт его собственную любимую только потому, что сам и влюбился в неё. Анаган убеждается в том, какой любовь может быть сильной — она разрешила вдребезги его непоколебимую верность Огрону. Непоколебимую — слишком громко сказано. Анаган успевает усмехнуться. В его руках тело Флоры, которая дышит, но не понимает ничего в происходящем. Он не довел её до сумасшествия, он не настолько жесток к своей любви, чтобы сделать из неё недееспособное и парализованное существо. Колдоство Медеи, его соратницы и подруги, повлияло на фею и теперь та находилась в отдаленном уголке своего затуманенного сознания. Анаган выдохся, но даже и не думал останавливаться. Ему казалось, что на его хвосте Всадник Апокалипсиса, которого в это время изматывала Леди Смерть, не давая возможность достичь Анагана. Маг не знал этого, он лишь рвал вперёд — сохранить и оставить у себя своё сокровище, свою фею, которой он был одержим. Леди Смерть пообещала, что сама вернёт ему Флору после того, как заполучит свою мать, но всё развернулось куда удачнее — в конце концов, она вновь оказалась в его объятиях. Анаган сворачивается налево, пытаясь найти небольшое убежище. Согласно их плану с Леди Смерть, он должен переждать какое-то время в Тессерисе — на закате явится Медея и отведенным ей разрешением переместить их во Временную Петлю, где они будут в безопасности. Анаган направлялся подальше от дворцов Всадников, намереваясь пересечь континенты — высока вероятность того, что в своих излюбленных владениях Всадники Апокалипсиса настигнут его в два счета. Однако задуманное осуществить ему не позволяет выскочившийся будто бы из ниоткуда фавн, который уставился на него своими большими глазами враждебно, недоброжелательно. Существо не даёт ему дорогу, чем выводит мага, у которого времени в обрез, из себя. — Отпусти госпожу, Её Величество избранницу Второго Всадника Апокалипсиса немедленно! — твердо заявляет он высоким голоском, уперев руки в бока. — Это преступление, которое не сойдёт тебе с рук! Тебе приказывает хранитель Библиотеки Гиз! — Чёртово существо... — прорычал раздражённо Анаган сквозь стиснутые зубы. — Я тебе сейчас покажу, что значит мне приказывать... — Отступись, смертный. Внезапно Анагана отбрасывает на несколько метров назад неизвестная сила. Настолько мощная, что маг, ударившийся головой об крепкий ствол дерева, низко стонет от пронзившей его тело невыносимой боли. Фея природы вылетает из его рук как пушинка, но, в отличии от него, она совсем не пострадала — зелёная и сочная листва заботливо сберегает её, образовав подобие живого ковра. Яркая вспышка света пронзает мага полностью, заставив его тихо заныть от ослепительного воздействия на глаза. Чувствуя, как он лишился зрения, Анаган приходит и в ярость, и в страх одновременно — он паникует, поднимается на ноги шатаясь, выставляет руку вперёд и принимает боевую стойку. — Я знаю, что это ты, Огрон! — вопит он на весь лес, поднимая его на уши. — Я не сдамся без боя, так и знай! Флора принадлежит мне, она только моя, слышишь, моя! Верни мне зрение и выйди на битву достойно! — он пронизывает всю округу своими криками, у которых нет ни конца ни края. Ответа не последовало. Ослепший Анаган считает, что это Всадник Апокалипсиса настиг его, подзабыв, что темперамент Войны совсем не таков. Он стал бы сохранять молчание и действовать безмолвно, что настораживает и напрягает. Однако разъярённый Анаган не обращает на это никакого внимания, единственное, что он делает, так это пытается найти столь желанное тело, тепло которого он больше не чувствует в своих руках. — Уведите его. Слышен щелчок пальцев, и в ту же секунду Анаган, потерявший сознание, падает прямо на шипы, которые будто бы любезно подставил сам лес. Два фавна учтиво кивают и, задействовав сверхчеловеческую и будто бы не подобающую таким существам силу, тянут мага за ноги и тащат его в известном лишь им направлении, скрываясь за величественными деревьями в мгновение ока. — Бедное дитя. Длинные пальцы прикасаются к макушке феи природы. Вспышка света озаряет весь лес, утихая так же быстро, как и появляется. Она будто бы помогает чужому сознанию проснуться от длительного, кошмарного сна, выводит Флору из состояния транса, даруя глоток поистине свежего воздуха. Девушка словно выходит из губительной комы, возвращая себе умение думать и понимать всё происходящее вокруг — она оглядывается, вспоминает, как и с кем сюда попала. В её памяти проскальзывают моменты недавних событий, Всадники Апокалипсиса и их враги, что собрались на поле битвы, её собственная подруга, что стояла позади Голода, Огрон, который еле удерживал себя от желания разорвать Анагана преждевременно. Её большие зелёные глаза наполняются слезами, когда она вспоминает то, что с ней сделал Анаган — об этом больно говорить, ещё больнее вспоминать. — Всё хорошо, милая. Ты в безопасности. И только сейчас она обращает внимание на нечеловеческой, небесной красоты женщину перед собой, что смотрела на неё так мягко и тепло, что сердце её невольно вздрогнуло. Облаченная в зелёное, цвета растительности и живности, женщина гладила её по волосам длинными пальцами, в которых словно сама жизнь существует и процветает. Флоре она показалась до боли знакомой, в особенности она узнала эту ауру и энергию... матери. Да, именно матери. Она словно была создана для того, чтобы быть чьей-то наставницей и защитницей, показывать путь и даровать истинную, чистую, самую прекрасную любовь. Достаточно было одного взгляда на нее, чтобы понять то, что она является матерью — весь её вид, жесты и в особенности глаза говорили об этом. Флора вдруг почувствовала безумное желание прижаться к ней всем телом и свернуться клумбком возле её ног, зарыдав навзрыд и выплеснуть всю свою боль. Она не понимала, откуда взялось это желание, но этой женщине хотелось довериться и открыться — чутье, что никогда ее не подводило, говорит, что так нужно, так правильно. — Кто вы? — уголками губ спрашивает Флора. — Почему мне кажется, будто я вас где-то видела... — Ты наверняка знакома с моим сыном, дитя мое, — ласково улыбается женщина. — Вы... — она запинается, изумившись. — Я – нимфа Афина. Она оказывается даже более великолепной, чем Флора её представляла. Женщина гениальной красоты и чистой грации, всё в её жестах и взгляде было притягательное, мягкое, будто бы ангельское. Она действительно была нимфой, да не очередной, а прародительницей всех нимф. Флора, не контролируя собственное тело и действия, подаётся вперёд и обнимает мать возлюбленного, не сдержавшись и расплакавшись. Нимфа Афина заботливо прижимает её ближе к себе и гладит по волосам, не оттолкнув, а напротив, притянув сильнее. Ей было ведомо, что пережила несчастная фея, она знала, через что ей пришлось пройти за такой небольшой промежуток времени. Флора плачет так громко и горько, что лес плачет вместе с ней — Афинодора молчит, лишь жестами, которые будто бы лечебные и целительные, показывает поддержку. — Тише, девочка моя, тише, — нимфа Афина помогает Флоре подняться на ослабшие ноги, что еле её держат. — Осторожнее, осторожнее. Ты можешь опереться на меня, — придерживая совсем лёгкое тело девушки руками и приняв на себя половину веса, женщина начинает идти вперёд, водя фею по знакомой тропе маленькими шагами. — Куда мы направляемся? — шмыгнув носом, спрашивает тихо Флора. Каждый шаг отзывается болью в нижней части, ибо перед тем, как выйти из Временной Петли, Анаган «напоследок» отыгрался на ней более изощрённо, чем когда-либо. — Домой, — улыбается нимфа Афинодора. — Мы идём к моим детям. Ты не представляешь, как я по нем истосковалась. — Пожалуйста, нимфа Афина, — голос Флоры предательски дрожит, а к глазам вновь подступают слёзы. — Не говорите Огрону о том, что Анаган сделал со мной. Прошу вас, не говорите об этом никому... — Ты должна сказать им об этом, девочка моя, в особенности моему сыну, — качает головой нимфа. — Такое скрывать нельзя, к тому же, они – твоя семья. Твоя совесть не будет давать тебе покоя, но на меня ты можешь положиться – я никогда не стану выдавать то, что мы было между мной и кем-либо. — Если Огрон узнает... — в груди феи невольно образовывается комок страха, беспокойства и горечи, что мешает ей свободно дышать. — он не примет меня. Я не буду нужна ему, ведь я использованная. Мои подруги... Они обязательно захотят отомстить за меня и будут подвергать себя в опасности. Я не хочу, чтобы они страдали из-за меня... — Я знаю своего сына как саму себя, — тихо проговорила нимфа, слабо улыбнувшись. — Они, несомненно, олицетворяют хаос, но тем не менее я пыталась воспитать их честными и привить в них хорошие, светлые качества, что, на мой взгляд, мне в какой-то мере удалось. Они – разрушение, но Морон милосерден, а Ризанд рассудителен. Валтор обладает острым умом, а лучшая черта в моем Огроне это непоколебимая верность своей семье. Не думай, что тебя не примут, мои дети на самом деле великодушны, ибо не быть им Богами... — Почему вы не говорите о дочери? — искренне любопытствует Флора. — Джастинда изменилась, — в голосе матери отчётливо слышна горечь. — Раньше моя дочь обладала всеми этими качествами. Вчетвером они не могли соревноваться с одной ею, она была лучшим воплощением Всадников, основным составляющим, единственной и любимой сестрой и дочерью. Одержимость посторонним человеком затуманила ей разум и лишила рассудка, моя материнская любовь не разорвала эти оковы. Но даже так я не переставала её любить, даже тогда, когда она бросила своего ребенка. — Но разве Всадники Апокалипсиса не отобрали у неё дочь? — Отобрали, — подтверждает нимфа. — Но спустя какое-то время я нашла Джастинду и просила её забрать Аравис, ибо моя маленькая малышка нуждалась в родной матери. Дочь не была ей нужна, и Аравис осталась со мной. Единственное, чего она хотела, так это власти и своего возлюбленного, который обводил её вокруг пальца, — было видно и слышно, как тяжёло говорить об этом нимфе, что потеряла своего ребёнка. — Мои сыновья бы приняли сестру обратно, если бы она действительно раскаивалась в совершенном. Боги не должны ошибаться, не имеют на это права, ибо они – не люди. Но Джастинда отступилась, оказалась недостаточно сильной, чтобы противостоять тому, из чего сама и состояла. Её братья просили ей вразумиться, но она не послушала ни меня, ни их. В тот день я лишилась дочери. Дочери, что являлась для меня центром вселенной. — Вы по-прежнему так сильно любите её... — Ты поймёшь это сама, когда станешь матерью, — мягко улыбается нимфа Афина. — Мать не перестанет любить своего ребенка ни при каких условиях. Она может злиться или обидеться, но любовь к своему дитя она не может вырвать из своей груди даже при сильном желании. Джастинда была вскормлена, воспитана и обучена мной, но, кажись, где-то я допустила оплошность, что теперь мои дети воюют друг против друга... Может, это неправильно, что меня считают символом матери? — Вы не правы здесь, нимфа Афина, — качает головой отрицательно фея. — Вы были единственной, кто прижал к груди невинных младенцев, порожденных из хаоса. Вы любите их так, словно они вышли из вашего чрева, вы посвятили половину жизни для их воспитания и развития. Вы привили им светлые качества, ведь кто знает, какими бы они были без вас – настоящим хаосом? Я знаю Огрона, он имеет чувство сострадания, жертвенность, отвагу и преданность семье. И ваши сыновья любят вас больше жизни, они боготворят вас и восхваляют... — Мой сын не ошибся с выбором избранницы, в этом я убеждена, — нимфа Афина ласково улыбается. — Надеюсь, что и остальные мои сыновья последовали примеру Огрона... — Вам непременно понравятся мои лучшие подруги, нимфа Афина, — впервые за долгое время Флора ярко улыбнулась. — Мы вместе уже долгие годы, роднее и ближе них у меня нет никого. Вы ведь знаете, что нас забрали из Магического Измерения? Мы учились и противостояли силам зла вместе, вы даже не представляете, какие приключения мы пережили... Это были замечательные времена, нимфа Афина... — Полно, дитя мое, — женщина всем видом излучает свет и тепло. — Я мать Огрона, следовательно, и твоя тоже. Если хочешь, то ты можешь называть меня матушкой и обращаться ко мне каждый раз, когда почувствуешь себя плохо. Избранницы моих сыновей тоже считаются моими детьми, не так ли? Моей любви хватит для вас всех. Потеряв одну дочь, я обрела сразу четырех... Я никогда не заменю тебе родную мать, но, обещаю, я постараюсь восполнить пустоту в ваших жизнях и стать вам путеводителем... Ты можешь видеть во мне свою вторую мать, милая. — Благодарю вас... матушка. Для меня честь называть вас так, — по щекам Флоры начинают катиться слезы. Она останавливается и прижимается к нимфе, которая, тепло улыбнувшись, оставляет на волосах феи мягкий поцелуй. Нимфа с феей продолжают путь, занимая себя невероятно приятной беседой. Они не замечают, как прибыли к выходу из леса и к тропинке, ведущей на поле, где недавно разворачивалась кровавая бойня. — Иди, дитя мое, — подталкивает Афина фею вперёд, к тропе. — Ты должна воссоединиться со своей семьёй. — А как же вы? — испуганно уставившись на неё, спрашивает Флора. — Вы не пойдете со мной? Пожалуйста, матушка, не бросайте меня, когда я только обрела материнскую фигуру... — Теперь я намерена остаться со своими сыновьями и попытаться установить мир между ними, — Афина гладит её по щеке. — Но сначала мне нужно проведать своих помощников, фавнов. Неизвестно, что может сделать с ними тот бесчестный... — Это может быть опасно, — отрицательно мотает головой Флора. — Я пойду с вами... — Я достаточно могущественна, чтобы противостоять магу, собственному созданию своего же сына, — заверяет её нимфа. — Я буду в порядке, и Всадники Апокалипсиса, и Великий Дракон на моей стороне. Ты иди, моя милая, я вернусь не заставив вас долго ждать. — Я буду вас ждать, — Флора обнимает нимфу напоследок, а после, слабо улыбнувшись, провожает развернувшуюся женщину долгим взглядом. Афина исчезает в образовавшейся вспышке белого света, а Флоре остаётся лишь идти по тропе с бешено колотящимся сердцем. *** Сила реликса исцеляет Всадника Апокалипсиса, своего изначального хозяина, полностью, даровав ему возможность на новую жизнь и новую силу. Валтор открывает глаза сразу после того, как сила вселяется в него, вдыхая в него жизнь. Его брови слегка взметнулись от удивления и непонимания, стоило лишь увидеть живую и невредимую возлюбленную, к тому же ещё и заплаканную, но, главное, настоящую. Он, тяжело выдыхая, приподнимается на локтях, Блум же, не сдержавшись, порывается вперёд и заключает его в тесные объятия, удивляя ещё больше. — Ты жив... — прошептала она в слезах, всхлипнув. — Ты выжил, выжил... — Позволь мне поинтересоваться, как я выжил, — он проводит большим пальцем по щеке любимой, с замиранием небьющегося сердца в груди видя, как та не отшатывается от него, напротив, льнет ближе, смотря глазами полными любви и тепла. — Ведь ты почти что умертвила меня, перерезав мне горло... — Не говори больше об этом, — останавливает его фея, покачав головой. — Это была не я, ты ведь знаешь. Я вернула тебе силу реликса чтобы ты жил, слышишь? Почему ты не говорил мне, что заключил её в меня? — Я не хотел, чтобы ты считала меня подлым и двуличным. Я, возможно, таковым и являюсь, но та Блум, которая ненавидела меня, могла обернуть всё против меня, и в результате ты бы никогда не смогла бы рассмотреть в качестве любимого человека... — Любимый человек? — Блум смеётся. — Ты, оказывается, такой милый и романтичный... — Не употребляй эти слова по отношению ко мне, хорошо, милая? — он гладит её по рыжим волосам. — Братья засмеют, если услышат мое имя и слово «романтичный» в одной строке... — Уже, братец, — над ним возвышается внушительная фигура Морона, что усмехается и качает головой, сложив руки на груди. — Стал любвеобильным, получив в сердце когтем монстра? — Я тоже безумно рад снова лицезреть твое лицо, брат, — улыбается Валтор впервые за долгое время. Не усмехается, не ухмыляется, а именно улыбается, приподняв уголки губ. — Я признателен тебе за то, что ты помог моей милой Блум спасти мне жизнь. — Ты в долгу, брат мой, — посмеивается Морон. — А теперь вставай, если человечество увидит тебя в таком виде, то все мы потеряем свою устрашающую репутацию. Блум и Морон помогают Валтору подняться на ноги. Отряхнув грязь со своих одеяний, Всадник Апокалипсиса выпрямляется, вскидывает голову и принимает невозмутимое выражение лица, на что феи и его брат тихо смеются. Однако, Муза перестает смеяться тогда, когда видит приближающихся к ним Ризанда и Стеллу. Не веря своим же глазам вновь и вновь, Муза делает несколько шагов навстречу Стелле и буквально падает в её раскрытые объятия. Ризанд подходит к братьям и начинает негромко с ними переговариваться, уточняя, всё ли у Валтора в порядке. — Как ты сделал это, брат? — спрашивает Морон, кивнув подбородком на живую Стеллу. — Как ты сумел её воскресить? — Я заплатил за это большую цену, о которой совсем не жалею, — односложно отвечает Ризанд, улыбнувшись краями губ. — Я вселил в неё силу реликса. Морон смотрит на него изумлённо, не сразу найдя, что ответить. — У вас эстафета с Валтором передавать эту силу своим феям? — спрашивает Всадник без капли осуждения. — Моя сила реликса находится во мне, — мотает головой Смерть. — Стелла носит в себе реликс, что когда-то принадлежал нашей сестре. — Но она ведь у Валтора, разве нет? — Да, она была у меня, — вмешивается в их разговор Валтор. — Ризанд хотел пожертвовать свою, но я остановил его. Я посчитал неправильным то, что сам Смерть лишается силы реликса, именно поэтому сам же предложил ему ту, что принадлежала когда-то Джастинде. Благо, Ризанд не стал упираться, и теперь, я полагаю, можно считать, что фея нашего брата заняла место Джастинды. — Я существую с вами уже вечность, но вы не перестаете меня удивлять, — посмеивается Морон. Ему ничего не отвечают, лишь усмехаются – так оно и было. Муза, что такое долгое количество времени оплакивала смерть подруги, теперь не хотела её отпускать, прижимая ближе к себе и словно боясь, что та снова испарится как в её снах. — Ты не представляешь, как я по скучала, Стелла, — всхлипнув, наигранно винящим тоном произносит фея музыки. — Ты не знаешь, какого это, когда твоя почти что сестра умирает у тебя на глазах. Я приходила на твою могилу, а теперь не могу поверить, что это правда ты. Это ведь ты, да, Стелла? Не иллюзия, которую создал мой несчастный мозг? — Это правда я, — мягко отвечает Стелла, а после, отстранившись, окидывает заплаканную оценивающим взглядом. — На тебе плащ из моей третьей весенней коллекции? — спрашивает она задорно, подняв на Музу яркие янтарные глаза, в которых зарождается прежняя жизнерадостность, что очень легко путается с легкомыслием. — Это твой плащ, Стелла, — шмыгнув носом, отвечает Муза. — На нём остался твой запах, и теперь я ношу его всегда, когда хочу поучаствовать себя дома и в безопасности. — Ох, милая, — Стелла вновь обнимает Музу, мягко гладя ее по спине. — В какой момент моя язвительная подруга превратилась в такое сентиментальное чудо? — Я по-прежнему такая, Стелла, просто сегодня я решила быть снисходительной к тебе, — она начинает тихо смеяться, и её смех подхватывает фея света. — Что ты там стоишь, Блум? Я по тебе тоже, видишь ли, безумно скучала, — Муза обращает внимание на стоящую неподалеку фею пламени дракона, что заглушала свои негромкие всхлипывания ладонью. — О, девочки... — девушка срывается с места и сокращает между ними расстояние в одно мгновенье. Муза и Стелла моментально прижимают Блум к себе, та в ответ жмется сильнее, чувствуя себя небывало хорошо и спокойно лишь ощутив на себе их прикосновения. — Видите? — Муза улыбается сквозь слёзы. — В конечном итоге мы всегда остаётся вместе чтобы не случилось... — Подождите, — вдруг Стеллу осенило. — А где Флора? А после из тропы, берущей начало из густого и величественного леса, виднеется знакомая фигура, завидев которую, Огрон будто бы срывается с цепи. Они воссоединились, но так ли всё хорошо на самом деле?