Когда погасло солнце

Бежать — это единственное, что крутилось в голове непрерывно. Над головой погасшая луна, вокруг — холод, сырость и темнота. В бесконечном лесу, самом известном и густом, находящемся прямо посреди горячей точки боевых действий, в ночное время чуток опасность возрастает в бесчисленное количество раз. Пробивая толстые ветки, которые впоследствии с силой опечатывались на загрязнённой коже, мелькали два тонких силуэта в одежде чернее, чем сама ночь. Кустарники с шипами болезненно били ноги, камни, о которые они периодически спотыкались, замедляли бег. Грязь, которой полнится лес, остаётся на ткани и коже фигур, не останавливающихся ни на секунду, не обращая внимания на различные преграды. Мелкие животные, испугавшись, избегают их пути и прячутся в своих малых домах. Одно лишь слово стоит перед глазами, одно лишь слово звенит в ушах — бежать. Бежать, несмотря на то, что ноги болезненно ноют, а дыхание сбивается, отчего в груди разгорается адское пламя, сжигающее, казалось бы, все внутренности. На невидимых лицах кровоточащие ссадины и мелкие раны, волосы слиплись и лезли в слезящиеся, покрасневшие глаза, еле различающие дорогу перед собой. Сердце колотится как бешеное, глухие удары бьют по ребрам, хаотичные кульбиты отдают в ушах, а в крови, в жилах адреналин играет настолько, что уставшие, ватные ноги несут хозяев туда, куда глядят глаза. Повсюду лишь мрак, они давно сбились с пути и больше не разбирают дорогу, потеряв счёт во времени и ориентир. Ужасающие звуки позади усиливаются, как и животный, дикий страх в груди. Им плевать, что они в грязи, им плевать, что они ранены — главное спастись и не стать жертвой. Ланью, загнанной в ловушку, которую, в лучшем случае, ожидает смерть. В какой-то момент необузданного, непрерывного бега и самосохранения одна из фигур не выдерживает напряжения, усталости, того страха, что поедает изнутри. Она рвано вздыхает, тянется руками навстречу свету, борется с самой собой в сумасшедшей схватке, но в конечном итоге проигрывает и позволяет завладеть собой — раздаётся глухой грохот, и в грязь падает измотанное тело, на первый взгляд безжизненное, обессиленное. — Чёрт! Спутница жертвы останавливается так резко, что чуть не было сталкивается с землёй лицом. Она падает на колени рядом с бессознательным телом, проверяет на пульс, с облегчением понимает, что жертва, хоть и слабо, но дышит, пытается биться за жизнь даже тогда, когда разум предательски покидает её, а душа затихает. Слышатся бег, копошение, крики и безумный смех со всех сторон, но она и не думает встать и продолжить борьбу за собственную шкуру, волнуясь больше за чужую. Она пытается, тщетно пытается её поднять, потащить тело на себе, но ничего не выходит — чуть сильнее и выносливее, она признает, что устала настолько, что не может тащить собственное тело на ногах, которых больше не чувствует. Тёмная фигура жмурит такие же тёмные глаза, прижимает к груди бессознательное тело, готовится к боли, к тьме и поражению, но вместо того, от чего они убегали, она слабо видит неожиданные крепкие силуэты мужчин, едва пробивающийся свет за ними и, подобно своей спутнице, теряет сознание. Наступил рассвет, уничтожая всю темноту.

***

Свет — не передать словами, как она любила его. Веки, налитые будто бы свинцом, болели настолько, что, казалось бы, даже самое сильное в мире обезболивающие не сможет затмить эти ощущения. Но тем не менее она упорно, как добивается своих целей, распахивает тёмные, не утерявшие природный блеск, глаза, невзирая на боль и лишь бы быть поближе к свету, к которому она отчаянно тянулась. Тело после изнурительной погони не перестает ныть, она уверена, быть может даже повредила кое-какие мышцы. Больше собственных врагов она терпеть не может жалеть себя и свое тело — боль для нее была всего лишь жалкой иллюзией, тем, что не стоит внимания. Сцепив зубы до шумного скрежета, она принимает резкое сидячее положение, игнорируя неприятные тянущие ощущения по всему телу и тяжело дыша через нос. Она давным давно научилась заглушать боль и абсолютно её не чувствовать — так требовала её работа, так требовал её характер и нрав, выработанные в тёмные времена на протяжении всей её сознательной жизни. — Куда нас привели? — охрипшим голосом спрашивает она у самой себя и тянется к стакану воды, стоящему на прикроватной тумбочке. Оглядевшись, девушка понимает, что находится в довольно светлом, но небольшом помещении, смутно напоминающим лазарет. Последнее, что она помнит, это высокие силуэты перед собой и слабый свет за ними, который словно уничтожил тех, от которых они спасались. — Тебе не стоило оставаться рядом со мной, — доносится более мелодичный голос с правой стороны лазарета. На точно такой же кушетке восседала девушка в белой сорочке, с растрёпанными медными с оттенками рыжего волосами и глазами чистого золота. Она усмехается нешироко, свесив голову в сторону и скрывая телесные раны, которые получила, также ненавидя жалеть себя и показывать уязвимой. — Ты должна была продолжать бежать и сделать то, что мы в конечном итоге не смогли. — Ты себя не слышишь, видимо повредила голову при падении. Забыла, кто я, забыла, что мы своих не бросаем? Лучшим солдатам не позволено быть слабыми, в этом мы с тобой облажались, это стоит признать, — хмыкает её собеседница, смахнув грязные бледно-светлые волосы с тонких плеч. — Ты видела наших спасателей? Куда вообще нас привели, чёрт возьми? Босс наверное разочарован и я его отлично понимаю. Так бы и избила себя. — Ты и без того неважно выглядишь... Разговор двух девушек, с виду и по словам явно солдат, прерывает резко распахнувшиеся деревянные двери. В поле их зрения появляется двое на вид суровых и крепких мужчин в специальной униформе, которую девушки даже при желании узнать не могут, что повергает их в ещё больший интерес. Мужчины, как выдрессированные служебные псы, чеканят твердым, стальным голосом, что их хотят видеть немедленно и что их проведут в нужное помещение. Светловолосая девушка возмущается, что ею никто не смеет командовать, но её довольно быстро осаждает медноволосая, попросив успокоиться и таким образом отблагодарить за спасение, зная, что спутница ненавидела быть защищённой и спасённой кем-то. Они добиваются времени переодеться в уже их чистую специальную одежду и привести себя в порядок. Выглядели они действительно ужасно — раненые, грязные волосы спутались, по всему лицу рассыпались раны и ссадины, под глазами мешки, а губы и брови разбиты. Однако в такое время на это никто не обращает внимание, ибо это стало нормой — теперь удивляются абсолютно здоровым и невредимым. Мужчины ведут их по коридору, тёмным, сырым и безжизненным, но довольно таки большим и просторным. По пути им попадаются комнаты, принадлежащие здешним обитателям и местным солдатам, таким, как эти мужчины. Те, кто встречаются им по дороге, с любопытством разглядывают их, как какой-то экспонат. По внешним данным, полученным из малых редких окон, девушки без труда понимают, что попали в специализированный лагерь — обитель для таких, как они. Местных было много, даже больше, чем в их собственном своеобразном доме. Но не дав полностью оценить и изучить место, в которое их поселили, мужчины заводят их в отдаленный коридор, несмотря на золотые оттенки невероятно мрачный и который прямиком приводит в одну единственную комнату. Мужчины кивают страже, и те открывают перед ними явно тяжёлые двери. Войдя внутрь, девушки натыкаются на большое скопление людей, изучая их по очереди. Отдалённо восседала за рабочим столом пожилая, но на вид мудрая и измученная женщина, сложившаяся руки в замок и глядящая из под маленьких очков. По правой стороны — женщина с фиолетовыми волосами, рядом с ней беловолосый старик. По другую сторону женщины стояла девушка со светлыми волосами и уставшими глазами в зелёных одеяниях. В противоположном углу двое парней — блондин и шатен — не издавали ни звука, нахмуренные и серьёзные — было видно, они пострадали больше всех. Девушки выпрямились и по приглашению пожилой волшебницы сели в кресла перед ними, а мужчины сзади них покинули кабинет и захлопнули напоследок двери. Это служит неким рычагом — женщина переводит на них серьезный взгляд и начинает. — Рады приветствовать вас в лиге добра и правосудия, или, иными словами, в специализированном лагере для ассоциации фей, ведьм, магов и специалистов, — голос её тверд и непоколебим, как у настоящего лидера. — Пожалуй, вы когда-либо слышали обо мне. Меня зовут Фарагонда, я глава этого лагеря и бывшая директриса бывшей школы для фей Алфея. Девушки переглядываются и кивают — в знак приветствия или подтверждения, не имеет значения. Они и вправду слышали об Алфее, даже если и не были феями. Некогда самая могущественная и известная школа, процветавшая с каждым годом ныне пала и разрушена — на месте волшебного учебного учреждения сейчас лишь руины и обломки, никак не напоминающие о великом пристанище для фей всех веков. Тоже самое и с другими школами — Облачная Башня в плену, Красный Фонтан стёрт с лица земли. Их директоров, не сумевших защитить самое драгоценное, Фарагонда представляет с почётом, которого они, по их и большинства мнению, не заслуживают. Девушки также знакомятся с девушкой, представленной как Дафна — крон-принцессой затхлого Домино, бывшей нимфой, сестрой пожертовавшей собой несколько недель или месяцев знаменитой феи Блум. Уж про них они знали, да и не было никого на свете, кто о них не слышал. Отдавшие себя всадникам и спасшие мир от большой катастрофы и беды, они заслуженно признаны первыми героинями измерения. Только с их жертвой и уходом почти ничего не изменилось — мир по-прежнему страдает от тёмных времён. — Два отряда наших лучших солдатов спасли вас в Сумрачном лесу при исполнении должного патрулирования. Это отряды А и Б, возглавляемые солдатами Скаем и Брендоном, — восстанавливает цепочку событий женщина и указывает на стоящих позади бывших специалистов, которые на мгновенье сталкиваются с девушками взглядами. Они помнят, как забрали раненых из леса, а светловолосая поджимает губы, вспомнив крепкие руки, в которых оказалась. Не задерживая на них взгляда, девушки отворачиваются. — Вы были сильно истощены и ранены, надеюсь, сейчас вам лучше? — получив утвердительный кивок, Фарагонда продолжает. — При изучении вашей формы мы не получили никакой информации, поэтому были вынуждены ждать, пока вы придёте в сознание. У нас есть несколько вопросов, полагаю, вы ответите на них предельно честно хотя бы потому, что мы спасли вам жизни? — она не видит сопротивление на лицах девушек и удовлетворенно кивает. — Итак, начнем с знакомства. Как вас зовут и откуда вы? ОКО? Орден Сопротивления? Гвардия? — Меня зовут Нина, я инсургент наивысшей категории, — остро чеканит светловолосая девушка, не замечая удивлённо переглянувшихся их спасителей сзади. — Моя униформа вам не знакома потому, что я лидер секретной группы Ордена Сопротивления. Я не фея и не ведьма, я – женщина-воин. Благодарю вас за спасение, но вам не стоило этого делать. Для инсургента честь умереть на пути правосудия и это знают все. — Моё имя Дидим, я инсургент высшей категории из группы, возглавляемой Ниной, — подаёт голос вторая девушка, блеснув яркими золотыми глазами. — Я тоже не отношусь к классу фей и ведьм, наши способности заключаются в наших навыках и физической силе. — Что-то вы не продемонстрировали эту высшую категорию, — усмехается поодаль стоящий парень, не такой крепкий, как двое других, которого девушки поначалу и не замечают. Тот издевательски ухмыляется, сложив руки на груди. — Покиньте помещение, солдат, немедленно, — стальным голосом требует принцесса Домино, одарив парня суровым, холодным взглядом. — Не кипятись, Даф, — хмыкает парень и отталкивается от стены. — Приятной беседы, милые леди, — с этими словами он выходит из кабинета, толкая язык за щеку. — Я, наверное, никогда не смогу привыкнуть к такому Тимми, — качая головой, тихо шепчет Скай, сменивший форму специалиста на другую, более ужасающую, серьезную, на форму солдата. — Он стал похож на Ривена, а его вообще не узнать. — Война всех нас изменила, — сухо отвечает его собеседник, шатен, с нечитаемым взглядом уставившись на девушек-агентов, по-прежнему ведущих переговоры. — И какова ваша цель, инсургент? — обращаясь к Нине, как к, очевидно, более высшей по званию и равной, спрашивает Фарагонда. Нина изгибает бровь, и, видно, еле сдерживает усмешку, не поддаваясь этому жалкому подобию допроса, который после, она уверена, будет использован в их личных целях. — Инсургент это то, кем я являюсь. Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались на «агент», или, в крайнем случае, на старое излюбленное «мисс», — чётко выражая свои желания, непроницаемым голосом требует Нина. — И с чего вы взяли, мадам, что мы будем честны с вами на темы, которые вас не касаются? Мы не просили спасать нас, следовательно, ничем не обязаны. Не сочтите нас за неблагодарных, но даже при таком исходе мы не станем вам открываться и разбрасываться нашими целями, желаниями, историей. Полагаю, я ясно выразила свою мысль? — Вы должны понимать, что мы, прежде всего, вам не враги, — довольно спокойно ответила на это пожилая волшебница. — И, только узнав ваши цели, мы можем помочь друг другу. Между лагерем и Орденом действует договор, согласно которому вы обязаны поведать нам обо всем, ибо находитесь на нашей территории. Я и основатель Ордена довольно близкие знакомые, поэтому, я думаю, он не станет выражать недовольство. Не поверю, что вы, лидер группы лучших инсургентов, не в курсе об этом, — все присутствующие легко и незаметно улыбнулись от того, как ловко и натренированно Фарагонда добивалась желаемого. Она переводит взгляд на Дидим, всё это время молчавшую, но явно знающую не меньше Нины. — А вы, агент? Почему вы сохраняете молчание, если вам есть, что мне сказать? — В присутствии здорового и здравого умом лидера группы инсургент младше по званию не имеет права говорить без разрешения или надобности в знак уважения и признания его достоинства, — как скороговорку на автомате произносит Дидим уверенно и всем видом показывает твёрдость характера и силу. — Это законы и порядки Ордена. Лишь сохраняя его, мы обретаем ту мощь, которой хватит на устранение и уничтожение нашего общего врага из другой цивилизации. — Похвально, — искренне признается Фарагонда и переводит взгляд обратно на Нину. — Итак, вернёмся к нашему разговору. В чём заключается ваша цель? Орден смог понять, где укрывается пят... Наш враг? — Орден не владеет такой информацией, — отвечает Нина, сдавшись. — Мы обязаны скрывать то, чем занимается наша организация. А вы же можете знать лишь то, что касается нас, — как бы невзначай бросает девушка. — К нам поступили сведения, что кто-то, кто довольно близок с нашим врагом, знает, как его одолеть. Это могло быть ловушкой, западней, но Орден не хотел лишаться такого шанса, но и рисковать многими людьми не мог. Нас отправили на разведку. План был таким: мы должны были добраться до указанного места и убедиться, что всё чисто, тогда моя группа, окружавшая нас с дальнего востока, могла прикрыть нас. Но мы опоздали. Неизвестного похитили, а монстры всадницы загнали нас в Сумрачный лес. Я успела передать группе приказ об отступлении, но с Дидим мы самостоятельно спастись не смогли. — И вы считаете, что есть тот, кто готов помочь нам в борьбе против общего врага? Так ещё и тот, кто лично с ней знаком? — вмешивается Дафна, удивлённо изогнув бровь. Гриффин и Саладин переглядываются и задумываются. — Мы не верили этому, считали ложью и решили проверить, — ответила Нина твердо. — Но мы с Дидим уверены, что его похитили. Мы слышали крики и проклятия, мы видели следы борьбы и ощутили запах крови, энергетического воздействия. Мы не успели, так ещё и попали в этот лагерь вместо того, чтобы попытаться вновь. — И, не хочу огорчать, останетесь здесь на продолжительное количество времени, — неожиданно заявляет Фарагонда, повергнув инсургентов в незамедлительное удивление. — Мы связались с нашими друзьями и приятелями из Ордена, с самим Главой. Они не разочарованы в вас, но уже поставили замену на ваше место, Нина, хочу добавить – временно. Путь до нынешней обители Ордена перекрыто монстрами и людьми всадницы, вы не сможете возвратиться туда живыми и невредимыми. Оставить вас здесь это наше желание и приказ Ордена, поэтому располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Фарагонда прекрасно видит, как меняются в одно мгновенье эмоции инсургентов и как они не счастливы перспективе остаться в лагере на большое количество времени. Но, наученные выдержке и выносливости, они за секунду возвращают прежнее выражение лица. Лишь напряжение, исходящее от них, и слегка поджатые губы по-прежнему указывают на их недовольство, на злость не на них, а на ситуацию в целом, на собственное проявление слабости в лесу. — Полагаю, вы должны отдохнуть и полностью придти в себя. Солдаты проведут вас в вашу подготовленную за это время комнату, вы можете получить, не стесняясь, то, что хотите, сказав это феям, которых я к вам позже приставлю на временное служение, — сообщает им Фарагонда. — А после мы обсудим дальнейший план наших действий и будущее сотрудничество. Вы можете быть свободны, солдаты ждут вас у входа. Мужчины-солдаты возвращаются и Нина с Дидим, поднявшись с места и кивнув, следуют за ними на выход, предварительно задержав внимательный взгляд на лидерах спасших их отряда. — Проконтролируйте, Дафна, наших новых друзей и союзников, — после их ухода негромко произносит Фарагонда, решительно блеснув глазами. — Они понадобятся нам в будущем.

***

С исчезновения фей Винкс и четырех устрашающих всадников апокалипсиса прошло несколько недель или даже месяцев — никто больше не следит за временем. Всадники-братья сдержали обещание и были с Магическим Измерением честны — они избавили мир от хаоса и катастрофы, остановили эпидемию, голод, кровопролитные войны и необъяснимые смерти. Мир потихоньку возвращался в прежнее русло, жизнь стала постепенно налаживаться, а солнце светило ярче — всё было хорошо. Жертву фей ценили и чтили, им ставили памятники, возвели в первые героини мира, не было никого, кто не знал о их подвиге. Они превратились в живую легенду, они стали идолами фей, максимумом, к которому все стремились, признанным с почётом символом света, добра и отваги. Их уход, их жертва повлияла на многих, на тех, кто по-прежнему не смог их забыть. По ним скучали, по ним тосковали, их хотели вернуть, увидеть ещё раз, обнять и поговорить — но кроме смирения и боли у них не оставалось ничего другого. В измерение вернулся свет, но даже он не смог осветить их души и забрать тот мрак, что в них поселился. И, когда, казалось бы, солнце светит ярко, а добро и тепло вернулись в их мир, наступило то, чего ни один, ни другой не ожидали. Они забрали свет так же быстро, как и вернули, не позволив им вдоволь насладиться им, привыкнуть, искренне обрадоваться и даже улыбнуться. Они думали, что избавились от большой беды и напасти, но не знали, что этим самым их поджидала другая, более серьезная, более тёмная. Они не могли в это поверить, не могли поверить в реальность происходящего, рвали и метали от несправедливости, не знали, чем заслужили такое горе. Но факт оставался фактом — после ухода всадников и жертвы фей, спустя малое количество времени на мир было совершено нападение. Объявилась та, что с гордостью и безумием звала себя «Пятая всадница». Она с удовольствием кричала и твердила, что всадники — монстры, которые никогда не оставят их, бедных и беспомощных, в покое. Она была слабее и уязвимее ничего не подозревающих братьев, но оказалась достаточно сильна и могущественна для терроризма и хаоса в Магическом Измерении. Кровь, алая и символизирующая власть всадницы, лилась рекой, сумасшедший смех звучал в ушах каждого жалкого смертного. Подданные женщины, уродливые, чрезвычайно сильные монстры и обезображенные, не менее живучие люди стали нападать на планеты по одному лишь приказу их хозяйки. Они убивали мирных жителей и существ, оставляли на их телах знак всадницы и всасывали, питались душами, испытывающими страх. Всадница поставила условие — подчиниться ей или умереть. Все планеты сдались — одни, поступив умно и расценив силы, отдались без боя, другие проиграли в кровопролитной схватке и серьёзно пострадали. Самой первой планетой, что сдалась с миром, стала Линфея — её же и пощадила пятая всадница. Её примеру последовали Мелодия, Зенит, Ромулея. С боем и позором проиграли на поле войны Домино, Солярия, Андрос, Эраклион и прочие планеты, имеющие свое весомое место в измерении — их королей свергли, половину населения истребили, а во главе поставили доверенных лиц, внушающих страх и ужас в оставшийся народ. Они держали государства под строгим контролем, а вместе с испуганным народом бок о бок жили собственные создания всадницы, которые наблюдали планету и искореняли любое возникшее сопротивление. Пострадал и Магикс — им властвовали сами Трикс, которым пятая всадница подарила эту столицу за их непоколебимую верность. Ведьмы давно признали женщину самым лучшим их путеводителем — безжалостная и хитрая, она запоминала и хорошее, и плохое к себе отношение. С особым удовольствием и садизмом она самостоятельно разрушила на всеобщем внимании Алфею, уничтожила Красный Фонтан и передала своей слуге Облачную Башню, которая немо страдала, чем приносила боль Гриффин. Фарагонда же быстро поняла, что пятая всадница чуть слабее братьев и возможностей у нее меньше — она основала собственный лагерь, которого укрывала древней магией со времён Дракона. Лагерь представлял собой просторную, масштабную деревенскую местность, сокрытую с чужих глаз Зачарованным лесом и окружаемую Мертвой рекой. В лагере жили и проживали все феи, ведьмы и специалисты — ныне солдаты. Бывшие директора, в том числе и школы бет, родители шестерых фей, знакомые, друзья Фарагонды, которым она могла доверять, и просто те, которые могли помочь в борьбе и специальной проверкой доказали свою верность. Этот лагерь носил и другое название — Лига добра и правосудия. В борьбе против пятой всадницы и её подданных образовались ещё две организации — ОКО, окружной комитет оппозиционеров, Орден Сопротивления и Гвардия всемагических мятежников. ОКО образовали опытные и сильные волшебники, маги и воины, входили в него лишь профессионалы своего вида, чрезвычайно умные и знающие люди. Они действовали так, как считали нужным, не прислушивались никому и являлись независимыми, а также самыми секретными. В ОКО крайне трудно попасть, а ещё труднее узнать их шаги и планы — никто не знает, где находится их штаб. Гвардия, что была создана неизвестным командиром, работала и действовала проще — её солдаты помогали пострадавшим и защищали нуждающихся. Они добывали оружия, лекарства, нужные принадлежности и являлись самой храброй организацией, действующей во благо народу и измерения. Они поддерживали справедливость и открыто препятствовали злодеяниям всадницы. Гвардия напрямую подчиняется Ордену, хоть и считается независимой. Орден Сопротивления, наравне с ОКО, считается могущественной организацией. Орден и лагерь дружили и действовали вместе, в отличии от ОКО — те не согласны с их методами и пытались устранить всадницу так, как считали нужным. В Ордене служили многие знакомые и друзья Фарагонды, большинство из них лагерь знал в лицо. А одним из глав Ордена был никто иной, как Хаген. Имелась также любительская организация, называющая себя «Детьми Милосердия». Каждый человек, имеющий хоть каплю сострадания в груди, мог туда вступить. Они были безобидны и занимались исключительной помощью людям — помогали с лекарствами и едой, лечили, находили дома, заботились о людях, получивших психологическую травму, в своих приютах присматривали за ставшими сиротами детьми и брошенными пожилыми людьми. Они были единственными, которых пятая всадница не трогала, по её словам, «гораздо интереснее вновь ломать тех, кого с таким трудом исцеляли милые Дети Милосердия». Но даже несмотря на это, организация не прекращала свою благотворительную деятельность, помогая всем тем, на что были способны — в народе их прозвали светом в истинном его воплощении, спасателями и посланниками добрых святых душ. Они ополчились против жестокой политики и тирании пятой всадницы, зная, что если бы пожертвовавшие собой феи были рядом с ними, то всё было бы куда проще. Солнце же погасло окончательно — властвовала только тьма.

***

Тёмный силуэт хрупкой исхудавшей фигуры почти сливался с той темнотой, что царила в небольшом, но просторном помещении с довольно скудной обстановкой — кровать, тумбочка и один голый столик. Маленькое панорамное окно, возле которого восседала фигура на немаленькой, белой кровати, лишь слегка допускало тусклый уличный свет — сегодня довольно пасмурно и чуть холоднее, чем обычно. По тонкому силуэту явно девушка не предприняла никакие попытки хоть как-то согреть себя, избавиться от того холода, что властвовал в и без того лишённым тепла помещении — махровый плед покоился на полу, совершенно безразличный для своей хозяйки. На тумбе, небольшой и бежевой, стоит полный стакан воды — даже к нему она не притронулась, что символизировало о яром намерении морить себя голодом. Вид из окна достаточно скупой и неинтересный, ибо комната находилась в задней части лагеря. Она, одетая лишь в одно белое платье, открывающее вид на тонкие ноги, равнодушным взглядом уставилась в одну лишь природу через окно, лишённую всяких красок и какого-либо тепла — всё резко, без предупреждения стало серым, сырым, бесцветным. Возникший в дверном проеме человек, выделяющийся по сравнению с апартаментами яркими фиолетовыми одеяниями, лишь вздохнул тяжело и покачал головой, медленным шагом проходя вглубь и садясь на скрипучий стул рядом с кровью. Девушка даже не шелохнулась, хоть и прекрасно услышала чужое появление — она не позволяет увидеть пришедшему свое уставшее, безразличное выражение лица, не желая поворачивать голову и абсолютно игнорируя. — Лейла. Ответом служит тишина. Взгляд её жениха, решившего в который раз её навестить, падает на большой, округленный живот, к которому он с замедлением прикасается и мгновенно чувствует, как возлюбленная вздрагивает. Она не убирает его руку, не сопротивляется, иногда даже кажется, что и не дышит вовсе — лишь днями и ночами напролет смотрит в злосчастное окно и редко, крайне редко разговаривает. Порой она отвечает на вопросы, создавая полноценную беседу, но всё же предпочитает полностью игнорировать тех, кто частно к ней заходил узнать самочувствие — Дафна, Рокси, собственные родители, Фарагонда. Несмотря на бушующие чувства в груди, она их не прогоняет — после той истерики и слов, которых она в порыве всепоглощающего гнева выплюнула, она замолчала и больше открывать рот не стала. Набу подбирает плед с пола, встряхивает и им укрывает возлюбленную, согревая. — Лейла, любовь моя, ты делаешь мне больно, — шепчет Набу, а в его дрогнувшем голосе даже глухой услышал бы отчаяние, ту беспомощность, что каждый раз проходит по сердцу подобно лезвию. Лейла не сошла с ума, она не потеряла здравый рассудок, прекрасно слыша и понимая тех, кто с ней разговаривал. Она лишь не хотела отвечать, зная, что если поддержит беседу, то, в лучшем случае, заплачет, а в худшем – заплачет тот, кто вынудил её открыть рот. — Лейла, пожалуйста, посмотри на меня, поговори со мной. Ты целыми днями не выходишь из этой ужасной комнаты, почему ты так хочешь в ней остаться? Любовь моя, ты совсем не заботишься о себе, о ребенке. Прошу, позволь мне помочь тебе... — Мне никто не сможет помочь, — охрипшим от долгого молчания голосом отвечает фея волн, но голову поворачивать не спешит. Набу вновь оказался тем, кто вынудил её открыть рот, заговорить дрожащим, сиплым голосом. Маг на это обреченно вздыхает и несильно сжимает ладонь любимой, с печалью смотря на то, как она медленно, подобно яду, сама себя убивает. Смотреть на это невыносимо, но ему приходилось – при попытке ей помочь она лишь навредила себе так, что больше никто пробовать не рисковал и хотел. Набу глядел на любимую и совершено её не узнавал. В его Лейле, в его прежней Лейле была самая настоящая жизнь, был блеск в горящих глазах, огонёк, полыхавший в груди непрерывно, был только ей присущий ритм, делавший её настолько энергичной, что, казалось бы, она никогда не устаёт заряжать окружающих своим позитивом, яркой энергетикой и лишь положительными эмоциями. Его прежняя Лейла всегда улыбалась и звонко смеялась, с особой боевой готовностью выходя на поле боя и в конце концов одерживая победу. Она была активна, но так, что от этого никто никогда не уставал — наоборот, она подпитывала всех возле себя яркими искрами жизни. А нынешняя Лейла... Нынешняя совсем другой, незнакомый Набу человек. Молчаливая, все гадали, что творится у нее на душе, вечно хмурая, словно чем-то обеспокоенная. Глаза, раньше горевшие как звёзды, теперь потухли и ничего, кроме безразличия, не выражали, а мешки под ними лишь портили её и без того ужасающий внешний вид. Она осунулась, утеряла желание к вечному движению, перестала улыбаться, а смех её уже давно подзабыли. Лейла могла не есть, не пить и не мыться, если бы не фея, приставленная к ней и помогающая во всем. А о ребёнке она думать и подавно не собиралась — живот её был расцарапан и покрыт ранами, словно во всех своих бедах она винила нерожденного малыша. — Я смогу! — подавшись вперёд, восклицает Набу с ощутимой надеждой в голосе. Он осторожно поглаживает ладонь любимой и кладёт другую ладонь на тёплый живот, где эмоции матери считывал его ребенок. Именно его ребенок – своим его признавать Лейла отказалась. — И малыш сможет, я тебе это обещаю! — Во всём виноват этот монстр, — с ужасающей ненавистью тихо шипит Лейла, не осознавая, какую острую боль она сейчас причиняет своему жениху. — Я не была готова стать матерью. Если бы не он, дядя, тётя, мой брат, половина моего народа были бы здоровы, живы. Мой отец не восстанавливался бы по частям, моя мать не была бы тяжело ранена. Мои подруги не пожертвовали бы собой, бросив меня одну. Я спала. Спала и даже не подозревала, что происходит. А всё из-за него. Из-за тебя. Из-за родителей, из-за Фарагонды. Уходи, Набу. Я тебя не ненавижу, но никогда не прощу. — Во всем мире орудует новый злодей. Пятая всадница, — всячески пытаясь достучаться до непреклонной возлюбленной, не оставляет попытки Набу. — Ты нужна миру, ты ведь часть вашей команды! Ты нужна малышу, он нуждается в матери... — Миру нужны героини, а без Винкс я никто, — отрицательно качая головой, со всей печалью, со всей горечью произносит Лейла, позволив себе усмехнуться. — А ребёнок нуждается в любящей матери. Но я в нём не нуждаюсь. В моём сердце только пустота и неверие. Это твой ребёнок, Набу. Не мой. Я изначально его не хотела и ты не можешь меня в этом винить. «Наша ночь воссоединения оказалась самой большой ошибкой, которую я когда-либо совершала», — хочет сказать Лейла, но знает, как тяжело воспримет это Набу, как больно она ему сделает этими гнусными словами, которые остаются в её груди невысказанными. Фея волн ненавидит чувство шевеления в своем животе, такое, будто бы малыш рвется наружу, копошится, не соглашаясь со словами матери. Лейла ненавидит, когда он не даёт ей покоя и сна, ненавидит чувствовать энергию, исходящую от него, кристально чистую, почти что еле ощутимую. Матери разговаривают со своими детьми, заботятся о них, ласкают и упоминают о них с улыбкой, а всё то, на что способна Лейла, так это избегание ответственности. Она уверена, что никогда не посмотрит на этого ребёнка с любовью и теплотой, мгновенно отдав его на попечение своим родителям, которые поставили внука или внучку выше дочери. — Лейла, ты ведь знаешь, что твои подруги всё равно пожертвовали бы собой. И твои родители с народом не остались бы невредимыми, — убрав ладонь с живота любимой, в очередной раз ей повторяет Набу, потупив дрогнувший взгляд. Фея волн на это ничего не отвечает, ведь Набу, её ранее понимающий любимый человек, абсолютно не осознавал, на что она опечалена. Лейла хочет ответить, что знает это, ибо во всём виноваты все, не она, но опять же решает помолчать, понимая, что Набу, восприняв это близко к сердцу, подобно ей не расскажет о своих чувствах. — Если бы меня не усыпили, я бы могла облегчить эту боль. Я бы могла с ними попрощаться, — единственное, что отвечает Лейла, и поворачивается на бок с особым трудом из-за огромного живота, что означало то, что продолжать разговор она не намеревалась. Пальцы Набу, повисшие в воздухе, сжимаются, так и не прикоснувшись к плечу девушки, и, поджав губы до побеления, маг бесшумно поднимается с места и бесшумно покидает помещение, оставляя любимую одну. Первое время он, игнорируя ее желания, оставался с ней до конца, но со временем он научился прислушиваться к ней и делать то, что она хочет. Спустя несколько минут после ухода Набу в комнату феи заходит Ламия — фея-целительница из Андроса, нанятая Фарагондой и в бывшем состоявшая в рядах Детей Милосердия. Она, увидев неизменное состояние своей принцессы, лишь тяжело, еле слышно вздыхает и качает головой, жалея больше всех в этой ситуации ребенка. Невинный, чистый малыш не был виноват в том, что мать его не любила и в какой-то степени испытывала к нему подобие лёгкой ненависти. Он не выбирал когда, где и у кого рождаться, Ламия была опечалена тем, что он, возможно, вообще не почувствует ласку, присущую лишь матери. — Моя принцесса... — негромким голосом окликает фею-хранительницу целительница и закусывает нижнюю губу. Видеть её плачевное состояние доставляло невыносимую боль. — Вы с утра не ели, даже не пили, — обратив внимание на полный стакан, замечает Ламия. — Вы ведь так лишь навредите себе. Угробите свое здоровье! Малыш может родиться больным и слабым, пожалуйста, моя принцесса... — ответом ей служит гробовое молчание. Лейла даже не обращает внимание на девушку, прижимаясь щекой к подушке и медленно хлопая глазами, полные усталости. Помощница сдаётся достаточно быстро, впрочем, ничего и не изменилось. — Если вы не опустошите этот поднос до моего прихода, я пойду к вашим родителям, — идя на крайние меры, ставит условие Ламия и ставит еду на тумбочку рядом со полным стаканом и графином. — Мне нужно достать лекарства для вас и витамины для малыша, меня не будет всего полчаса. Я надеюсь, вы ничего не сделаете с ребенком, как в прошлый раз? Я проверю ваш живот, учтите это, принцесса, — предупреждает Ламия и, убедившись, что Лейла услышала её, кивает и покидает помещение, прикрыв дверь. Не желая вызывать переживания и без этого эмоционально и физически нестабильных родителей, фея волн решает притронуться к еде — достаточно скудной из-за положения в их местности — и воде. С самого утра Лейла чувствовала несильное недомогание, которое усиливается с приёмом пищи. Положив в рот кусочек хлеба, Лейла мгновенно морщится и сдерживает рвотные позывы, чувствуя, как внутри всё скручивает, а еда на вкус кажется отвратительной. Единственное, чем смогла подкрепиться принцесса, один лишь стакан воды, что помог освежить пересохшее горло. Сегодня и малыш какой-то слишком буйный — пинает сильно, шевелится активно, вызывая раздражение и недовольство матери. От него исходит мощная энергия, что нервирует и эмоционально истощает Лейлу, прошипевшую сквозь сжатые зубы тихие проклятия. Он доставлял ей боль, делал ей больше, чем просто неприятно, раздражал и мучил на энергетическом уровне — от странных, неизведанных ощущений фея теребит пальцами платье и стонет через сжатую челюсть. Кое-как приняв сидячее положение, Лейла упирает руку в поясницу и, игнорируя новые ощущения, которые пугали её, пытается подняться. Это удаётся ей с третьей попытки — чуть было не упав и не опрокинув поднос, она встаёт на ноги, шипит от болезненных ощущений в животе и маленькими шагами направляется к двери. Потянув ручку и еле удержав себя на ногах, принцесса Андроса выходит из комнаты и с ужасом замечает, что в коридоре никого нет. — Ламия! Ламия! — кричит Лейла. Дыхание ее сбивается, становится рваным и прерывистом. Она дышит тяжело и часто втягивает носом воздух, с силой закусив губу и простонав от усиливающейся боли. — Ла... Ламия! Набу! Набу, где ты?! Мама! — девушка, что вот вот станет матерью, сама нуждалась в матери. Больше всего сейчас ей хотелось избавиться от боли, вновь стать ребенком и подолгу прижиматься к тёплому боку мамы, слушая её тихий родной голос. Но реальность оказывается совсем другой, с которой Лейла волей неволей вынуждена смириться. Помощь приходит неожиданно и в виде маленькой, по-прежнему не умеющей разговаривать Пифф. Малышка при виде феи впадает в панику и переживания, взволнованно летя перед глазами Лейлы и не переставая лепетать на своём языке. Принцессе удается объяснить своей пикси позвать Набу и родителей, на что Пифф, закивав, вылетает через небольшое окно. Лейла же вновь остаётся одна, часто-часто дышит и поглаживает живот — благодаря своей физической подготовке и отменному здоровью то, что называлось схватками, должны были даться ей легко и без возникновения проблем. От природы сильная и выносливая, она могла выдержать всё и выход ребёнка из себя в том числе. Боль стихает, возобновляется, усиливается — и так по кругу. Лейла сползает по стене вниз и с силой сжимает живот, прокусив губу до крови и чуть было не переломав все зубы. Она пропускает тот момент, когда появляется испуганный Набу, не менее заволновавшиеся Дафна с Рокси, её собственные родители, Фарагонда с профессорами. Вместе с ними подоспела и Ламия с взрослой женщиной-повитухой. Они помогают Лейле добраться до кровати в своей комнате и далее действуют по инструкции повитухи. А Уизгис воодушевился настолько, что все в лагере узнали, что вот-вот на свет появится наследник или наследница Андроса, потомок своих почти что великих родителей, первый ребенок из шестерки знаменитых фей. Все стали ждать это событие с нетерпением — феи то молились, то сгорали от ожидания, даже ведьмы безумно волновались. Скай, Брендон, Ривен и Гелия были единственными, кто решил поддержать Набу и Лейлу — Тимми не стал омрачать радость своим появлением. Болезненные крики феи волн, казалось бы, слышал весь лагерь. Схватки, переросшие в роды, ничуть не обрадовали Лейлу, что не сдерживала себя и разбрасывалась ярыми ругательствами. В комнате находились Ламия, Дафна и Рокси — остальные ждали за дверями, бывшие специалисты же утешали и поддерживали обеспокоенного мага. Дафна и Рокси собственно удерживали Лейлу от попыток самостоятельно вытащить ребенка из себя, в то время как Ламия пыталась облегчить её боль и помогала повитухе. — Это дитя непохожее на обычных детей, его появление на свет сопровождаются многими проблемами, — качая головой, замечает женщина. Дафна и Рокси испуганно переглядываются, периодически вытирая с лица и тела роженицы пот. — Этот ребёнок развивался не естественным путём, — взволнованно отвечает Ламия, заламывая пальцы. — Принцессу усыпили на первом месяце беременности, плод развивался благодаря магическому сну. Но профессора неправильно рассчитали дозу магии и плод полностью сформировался за месяц, вместо положенных четыре-пять. Живот слишком вырос и принцессу пришлось разбудить. — То есть ты говоришь, что эта девушка была беременна всего два месяца, один из которых она провела в отключке? — с шоком переспросила акушерка, руки её повиснули в воздухе, а рот сравнялся с полом. — Обычный ребёнок развивается за девять месяцев, а этот, получается, всего лишь за один? Такой метод проведения беременности ведь под запретом из-за высокого риска рождения недоразвитого дитя, этот экстремальный способ не практикуется вот уже тридцать лет! Вы понимаете, что ребенок может родиться уродом, или больным, а может даже не повезти вдвойне! — испуганно восклицает женщина, перекрикивая роженицу. Та, услышав её, резко затихает, дыша прерывисто и еле разрепляя глаза. — Это было сделано во благо Лейлы и малыша, никто и подумать не мог, что магический сон может иметь такие последствия, — с лёгкой дрожью в голосе говорит Дафна и несильно сжимает ладонь рожающей, в чьих темных глазах на мгновенье промелькнул страх. — Прежде чем что-то делать, надо детально его изучить, не просто думать, а понимать и знать, в конце концов! Это уму непостижимо – из эмбриона в человека за один месяц! — действительно ошарашенная, кричит повитуха. — Значит так, если этот малыш силён энергетически, его любят высшие силы и ему улыбнётся удача, то он будет жить и родится здоровым. А если ни то, ни другое, то значит вините самих себя в том, что удача обошла вас стороной, — с этими словами женщина морщится и качает головой, обращая внимание на Лейлу. — Тужься, моя милая, тужься. Ты тоже здесь жертва. — Мы хотели лишь обезопасить малыша Лейлы, — тихо шепчет Рокси. Её слышит лишь Дафна, с грустью посмотревшая на нее. — А получилось совсем наоборот. То, от чего мы убегали, в конце концов нас постигло. То, что суждено, обязательно сбудется. Почему-то я чувствую себя такой виноватой перед Лейлой... — Мы все виноваты хотя бы в том, что позволили мисс Фарагонде и её родителям усыпить её, а после не убедили в том, что это лишь наносит вред, — отвечает ей Дафна и приглаживает взмокшие волосы кричащей в агонии Лейлы. — Если малыш родится... необычным, то никто из нас себя не простит. — Это был приказ королевской семьи Андроса, мы не могли пойти против, — Ламия с сожалением смотрит на свою принцессу и обращается уже к повитухе. — Мне кажется, я должна пойти и объяснить всю ситуацию её родным. Я хочу морально подготовить их ко всем исходам. — И осудить их тоже не забудь! — гаркает с недовольством и злостью повитуха. — Так распоряжаться полноценной жизнью – верх мыслимого, зверство, кошмар наяву! А ты что там стоишь, девочка, иди помогай! — в повелительном тоне обращается она к спохватившейся Рокси, недобро сверкнув глазами. — Неси горячую воду, живее! — командует она и торопит копошащуюся в бешеном ритме фею животных. Дафна же остаётся рядом с Лейлой, помогая ей, утирая пот, морально и физически утешая. Фея волн разрывается в новом крике и обессиленно падает на подушку, не представляя, как с каждым её криком беспокоятся и пугаются её близкие всё сильнее. Лейла, измотанная и физически, и духовно, давным давно сбилась с времени, потеряла всю связь с реальным. Единственное, на чем сфокусировано всё её сознание, так это дитя, активно появляющееся на свет. Она не обращает внимание на успокаивающую ее Дафну, на бегающую туда сюда Рокси, на сосредоточенную повитуху. В ушах звонко звенит одно лишь слово — «тужься». Такую боль она никогда не испытывала, ни в каких боях, в которых она получала травмы разной тяжести — все они меркли на фоне боли при родах. Лейла даже поверить не могла, что прямо сейчас она выталкивает из себя собственного ребёнка, которого до усыпления с нетерпением ждала. Она никак не могла осознать, что становится матерью, что теперь она не дочь, а настоящая мама. Что это её ребёнок, что он будет расти, улыбаться, плакать, смеяться, называть ее мамой — Лейла понимала, что они слишком поспешили и она не готова к одному из перечисленных. Как она возьмёт его на руки, как прижмёт к груди? Будет он на нее похож или на Набу? Впрочем, об этом думать не было ни сил, ни желания — рождающийся малыш не позволял ей сконцентрироваться на другом. — Ну же, тужься, моя милая, сильнее... Ты умница, давай, последний рывок! — подбадривает её повитуха и Лейла разрывается в новом крике, приподнявшись. — Видишь, Лейла, сейчас всё закончится, — поглаживая мокрые волосы, шепчет фее бывшая нимфа. — Почти всё, ты и твой малыш большие молодцы. Лейла оглушительно кричит, рухнув на постель измученно и дыша рвано так, словно она пробежала марафон на сто километров. Помещение сотрясает новый, совершенно другой, ранее незнакомый звук — истошный плач младенца. Повитуха радостно смеётся, Дафна улыбается и радостно обнимает фею, что вздрагивает от плача её ребёнка. Рокси замирает с полотенцем в руках, ошарашенно хлопая глазами, но её торопит радостная повитуха, держа на руках малыша, который весь в крови и слизи. Это был на вид здоровый, полноценный ребёнок, который развивался будто бы всё девять месяцев. — Поздравляю, ты теперь стала мамой! — перекрикивая оглушительный плач малыша, смеётся женщина и проделывает нужные процедуры после рождения ребёнка. — Это девочка! Славная, прелестная дочка! Эти слова единственные, что услышала фея волн перед тем, как облегчённо вздохнуть и потерять сознание. Взволновавшихся Дафну и Рокси останавливает повитуха, сказав, что она всего лишь измотана — гораздо важнее заняться ребёнком и проверить его на наличие болезней, отклонений, особенностей. Рокси остаётся рядом с Лейлой, а повитуха и Дафна отходят в сторону вместе с плачущей малышкой. В комнату бесцеременно заходят Набу, королевская чета Андроса и Фарагонда — остальные решают ждать снаружи, сгорая от нетерпения увидеть пополнение в их ряду. Они бросаются к бессознательной фее, но Рокси стремительно успокаивает их, сказав, что она всего навсего ослаблена и её жизни ничего не угрожает. А к ребёнку их не пускает Дафна, оповестив, что повитуха и Ламия осматривают девочку. Предварительно предупрежденные Ламией, они остаются надеяться на здоровье девочки и молиться. За это время королева Ниобе делится хорошей новостью с родными из подводного мира, не объявив об этом всему Андросу и народу — враги никогда не дремлют. Друзья поддерживают Набу, бывшие ученицы Алфеи еле сдерживались профессорами, прибыли даже директора других школ и родители шестерки фей. Магический осмотр длится довольно долго, за это время малышка успевает заснуть, позволяя повитухе сделать своё дело. Выглядела она как обычный ребёнок, не являясь слишком маленькой или большой — со смуглой кожей и глазами, что ещё не прояснились, но было очевидно, что они переданы от Набу — синие с ярким оттенком фиолетового. Повитуха, закончив магический осмотр, передает укутанную девочку Ламии — в её руках малышка явно чувствовала себя комфортно и улыбалась сквозь сон. — Ребёнок совершенно здоров, я не вижу никаких магических и обычных отклонений. Малышка – не «особенный» ребёнок, она развивается и будет развиваться как все обычные дети. Она не больна физически или психически. Но единственное, те различия, что она возможно будет иметь, невозможно увидеть в младенчестве. Если они имеются, а я уверена, что они имеются, то вы можете наблюдать их при её взрослении. Как правило, они не серьезны и не опечатаются на её жизни, но правда остаётся правдой – эта девочка хоть на каплю будет отличаться от других детей подобно всем тем малышам, которые развивались не как положено, а при воздействии магического сна. Ваша малышка нормальная, но с рождения не похожая на других. Но если вы подарите ей всю свою любовь, ласку и тепло, всю заботу, то, я убеждена, всё будет более чем хорошо, — объясняет им детально повитуха, под конец слабо улыбнувшись девочке, сопящей на руках Ламии. — И ещё – это малышка фея. Я чувствую её волшебную энергию, слабую, но ощутимую. Если что-то случится, вы знаете, где меня найти. Я более чем рада наблюдать за развитием этой малышки до её взросления. — Позвольте мне вас проводить, — Уизгис и мадам Дю Фор спохватываются, приглашая повитухе первой выйти из помещения. — Стойте! — неожиданности окликает её Набу. — Вы не дадите никаких рекомендаций по уходу или заботе за малышкой? — Я повитуха, а не врач или целительница, милок, — качая головой, беззлобно усмехается женщина. — Она рождена необычным образом, но сейчас она такой же ребёнок, как и другие. У половины здешних обитателей есть опыт по уходу за детьми, не так ли? — с этими словами она разворачивается и в сопровождении двух профессоров покидает помещение. Ламия остаётся одна на руках с ребёнком в нерешительности — на неё, а точнее на дитя смотрели все с интересом, любопытством, с желанием изучить и взять на руки. Первым к ней подходит Набу, юные феи снаружи и близкие внутри затаив дыхание наблюдали за первой встречей отца и дочери — самый трепетный, сокровенный, волшебный момент, который никто не смел нарушить. Сам маг до жути волновался, позволяя лёгкой дрожи одолеть его тело. Закусив губу и прерывисто дыша, он осторожно подошёл к Ламии и в то же мгновенье резко выдохнул — его дочь, долгожданный маленький первенец шестерки фей была прекрасной, чудесной, невероятно прелестной. Набу открыл для себя совсем новые ощущения, обрёл нового родного члена их маленькой семьи, понял, что это такое — отцовская любовь. Маг почувствовал прилив нежности к этой маленькой беззащитной малышке, желание заботиться о ней непрерывно, трепетно её оберегать и скалой защищать от всех бед, от всей боли, к которой она была слишком мала, невинна, чиста. Набу вдруг осознал, что никогда не ощущал такую нежную любовь, присущую лишь отцам — этот момент он будет вечно хранить в памяти и перекручивать бесчисленное количество раз. — Возьмите её, — единственное, что говорит Ламия и протягивает спящий комок магу. Тот поднимает на нее испуганные глаза и находит уверенность в правильности своих действий. Набу пытается унять дрожь в теле и первый раз прикасается к собственному ребёнку — от этого тело прошибает током, на душе становится невообразимо легко и приятно, так, как никогда не было. Он прижимает маленький свёрток к груди и чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Вся боль, все беды, обстановка в мире и тёмные времена отходят на второй план — своим рождением малышка словно привносить в этот мир собственный свет, озаряет его своей вспышкой тепла. Набу смотрит на свою дочь и понимает, что готов на всё ради нее и её безопасности, счастья, одной лишь улыбки, переданной от матери. Таким окрылённом он себя никогда прежде не ощущал — осознание того, что у него теперь есть дочь, кружит голову. А после с ребёнком неспеша знакомятся и её дедушка с бабушкой — королевская семья Андроса, забыв о проблемах в стране, радуются искренне, становятся счастливыми за миг, целуют внучку и благодарят высшие силы за такой подарок. Умиляются очаровательному дитя и Дафна с Рокси и бывшими специалистами — рождение принцессы Андроса вносит в их тёмную реальность хоть немного света, отвлекая от мрачных мыслей. Даже директора не могут устоять перед чудесной малышкой, дочерью воинственной феи-героини из легендарного, знаменитого клуба. Однако девочка, будто бы почувствовав многочисленное внимание на себе, распахивает глубинные отцовские глаза, чем чарует всех присутствующих окончательно и бесповоротно. От большого количества незнакомых лиц, вероятно, испугавшись, малышка начинает хныкать и плакать, чем повергает своего отца в панику. Более опытная и способная Ламия берёт из рук заволновавшегося отца младенца, что почувствовав себя неожиданно уютно, вмиг успокаивается, прижимается к руке целительницы и вновь засыпает. — Мы подобрали нашей внучке древнее, богатого происхождения имя, которое также носила моя прабабушка, — приняв от таких же королей, как он сам, поздравления, громогласно начинает король Тередор не без широкой улыбки на лице. — Имя Лейлы дала ей моя мать, а имя внучке дадим мы с Ниобе – такова традиция. Этот ребёнок со священной кровью в жилах был рождён в непростое, военное время, озарив нашу мрачную, суровую реальность своим светом. Мы с Ниобе долго думала и решили, что отныне с этого дня мою внучка будет носить имя моего предка, воевавшего за счастье и благополучие Андроса. Поприветствуйте новую наследницу Андроса – принцессу Марселин! — объявляет он и все присутствующие негромко хлопают. — Это имя означает «защитница моря», также переводится как «воительница». Дай Дракон, Марселин вырастет настоящее героиней, защитницей и хранительницей Андроса и подводного мира. — Какое величественное имя для такой крохи, — тихо шепчет Рокси, не оставляя бессознательную Лейлу одну. — При всем моем уважении, король Тередор, — неожиданно выпрямившись, вскидывает голову вверх Дафна и со всей уверенностью смотрит опешившему мужчине прямо в глаза. — Лейла не хотела бы, чтобы её дочь звали Марселин. Многочисленное внимание всех присутствующих в комнате моментально обращаются на неё с ожидаемым удивлением, непониманием, негодованием. Больше всех озадачены король Орител и королева Марион, что не ожидали такое проявление инициативы со стороны Дафны, которую это вообще и не касалось. Фарагонда же остаётся молчаливой, никто не решает вмешиваться, не понимая, чему протестовала бывшая нимфа. — Извини, девочка? Что ты имеешь в виду? — искренне недоумевает королева Ниобе, вопросительно переглянувшись с мужем-королем. — Не девочка, а крон-принцесса Домино и один из действующих лидеров лагеря. Не забывайтесь, — острым тоном чеканит Дафна уверенно, блеснув светящимися глазами. Аура, что она излучала, то, как она себя держит и преподносит, несомненно, делали её более чем достойной для этого поста. Ставшая более жёсткой, требовательной и уверенной в себе, она всегда держалась на высоте. — Мне известно, что Лейла и Винкс на первом месяце её беременности уже подобрали имя и для мальчика, и для девочки. На мой взгляд, Лейла была бы более рада, если вы назовёте девочку именем, что выбрала она, а не вы. Тем более, сугубо мое мнение, давать для новорождённого малыша имя умершей воительницы не только не понравится Лейле, но и усилит её обиду. Она и без того не может простить вам ваш поступок, а этот сделает только хуже. Дафна держится стойко, выдерживая взгляд короля и королевы на себе — сверлящий, задумчивый, твёрдый. Было видно, что они и Набу задумались, а остальные в помещении старались не издать звука, чтобы не повысить напряжение между ними, висящее в воздухе. Бывшая нимфа складывает руки за спиной и смотрит на королевскую чету, находящуюся в размышлениях, выжидающе — те, спустя несколько минут, тяжело вздыхают и, видно, понимают, что Дафна как никто права и их дочь действительно может затаить на них ещё большую обиду. — Для нас важнее счастье Лейлы, быть может, мы слишком поспешили, — королева Ниобе слабо улыбается и сжимает предплечье мужа. — Мы иногда действуем во благо дочери, не обращая внимание на то, понравится ли это ей или нет. Ты права, Дафна, права. Наша внучка будет носить то имя, что ей подобрали наша дочь и её жертвенные подруги. Какое имя они сочли достойным? — Кайлани, — улыбнувшись краями губ, тихо отвечает Дафна. — Море и небо, — поясняет значение, каждый раз удивляясь тому, насколько оно символично. Настолько идеально подобрано. Подбирая это имя, девушки не знали, что им придется пожертвовать собой ради блага мира, не знали, что они покинут Лейлу и её малыша. Они выбрали это имя как самое красивое, и не догадываясь о его символичности — феи испарились в водовороте, возникшем в небе, что указывало и на них, и на Лейлу, чьей стихией было море. — Это действительно звучит лучше, — позволяет себе усмехнуться Ривен, переглянувшись со своими товарищими и друзьями. Они все знали и были уверены в том, что родится мальчик, но, в конечном итоге, оказались правы лишь Стелла и Тимми. А сейчас ни феи, ни специалиста не было, чтобы увидеть, что лишь они были правы касательно пола ребенка, ощутив это на подсознательном уровне. — Ты – маг, приятель, вы с Лейлой как родители были убеждены в том, что родится мальчик, — хлопнув Набу по плечу, хмыкает Скай. — Все мы ошибались. Твоя дочь прекрасна, друг, поздравляю. — Спасибо, Скай, — с благодарностью в голоск шепотом отвечает ему Набу и слабо улыбается. — Только жаль, что половина нашей команды не застала её рождения. Я уверен, Стелла была бы рада Кайлани и тому, что она оказалась права. Побыв с малышкой немного времени, присутствующие потихоньку начинают выходить из комнаты, не желая тревожить отдыхающую мать и спящую малышку. Даже Набу, желавшего остаться рядом с невестой и дочерью, уводят его будущие тесть и тёща с намерением отпраздновать рождение их первой внучки, наследницы великого государства. Через несколько часов в комнате остаётся лишь Ламия, в чьи обязанности теперь входит присмотр за малышкой, а не только за её матерью. Она подготавливает небольшую люльку, подставленную ближе к кровати, и кладёт туда спокойную девочку. Сама же Ламия остаётся стоять на месте и смотреть за тем, как сладко спит малышка и как медленно восстанавливает свои силы фея волн. Пифф, прилетевшая по окончанию суматохи, тихо что-то лепечет, невинно чмокает свою фею в лоб и устраивается рядом с малышкой, обнимая её и делая её сон спокойным, а сны — сладкими и красочными. День сменяется ночью и вместо солнца властвует луна. Комнату Лейлы заполняет темнота, несколько свечей, которые зажгла Ламия, не смогли полностью её уничтожить. — Какая ты красивая, Кайлани... Вся в маму, — тихо шепчет она и большим пальцем ласково поглаживает тёплую щечку малыша. — Такая милая, такая спокойная, такая... особенная, — широкую улыбку, вспыхнувшую на лице целительницы из Андроса, сокрывает мрак, вытеснивший свет из этого гиблого мира.