Заоблачный треугольник

      «Какой-то сюр!» — счастливо улыбнулась я белоснежной многослойной юбке свадебного платья и покоящейся поверх нее кисти с относительно дешевым, но красивым и, что самое важное, дорогим сердцу кольцом на безымянном пальце. Вокруг был салон не лимузина, а Ваниного автомобиля, и ехали мы не по сверкающему электрическими вывесками ночному городу, как в каком-нибудь кино, а по застывшей под пасмурным небом да меж высоченных деревьев загородной дороге.       — Жаль, до аэропорта добираться долго, — поерзав, устроилась я поудобнее на переднем пассажирском сиденье.       — Зато знатно сэкономили на ресторане: в центре банкет или за городом — суть для гостей одна, а для наших банковских счетов второе было бы фатальным… — Мой муж (как странно даже мысленно произносить теперь это слово!) не отрывал взгляда от дороги, руль устало держал лишь одной рукой. В коротких иссиня-черных волосах застряли разноцветные кружочки конфетти, на рукаве костюма серел след от торта, в который он случайно влез, потянувшись за бокалом. — Мать подозвала в сторонку и отчитала, мол, из-за «жадности» заставил людей ехать черт знает куда, «лучше бы за помощью обратился» — чтоб на правах «спонсора» она диктовала нам, что и как делать…       — А ты что ответил?       — Что тебе хотелось праздновать поближе к природе, а не в загазованном городе, как все.       — Ну, это правда.       — Да разве докажешь; упертая женщина…       — Давай не будем начинать брак с негатива, — ободряюще погладила я его по плечу, и мое кудрявое белокурое призрачное отражение в его боковом стекле снисходительно поджало губы. — Пытка скукой в ЗАГСе закончилась, мы доехали до ресторана, отлично провели там время — с облегчением помахали ручками всей родне — и скоро прибудем в аэропорт, а оттуда — на Кипр! Мы так долго этого ждали, так много для этого работали! И все будет распрекрасно — под жарким солнцем, в бирюзовой чистейшей воде!.. Ты хотел попробовать дайвинг, я — водные лыжы: переломаюсь — будешь остаток «медового месяца» поить меня через соломинку! Мечта! — хихикнула я, вновь заерзав. Как будто мало того, что корсет платья не дает свободно дышать, так еще и ремень безопасности норовит не то усугубить удушье, не то оторвать бисер, усеивающий верхний слой, кружевную молочную ткань. Но я выдержу, я и в самолете так полечу: хоть и купила платье не в салоне, а с рук, но выложила за него все равно довольно кругленькую сумму; пусть отрабатывает, слишком дорого для одного ношения в жизни. Продать я его точно не смогу — оно уже сплелось со счастливыми воспоминаниями. Закончив воевать с ремнем, я вернулась взором к Ване, в глазах которого синими огоньками отражался экран смартфона. — Ты издеваешься?       — Я просто посмотрел, нет ли сообщений, — проворчал он много раз использованный шаблон и сунул мобильный обратно в карман пиджака.       — Если узнаю, что у тебя есть любовница, затолкаю ее голову глубоко тебе в задницу.       — Кать, у меня ни времени, ни денег не хватает на тебя, какая уж тут любовница. Вот повысят, — с широчайшей улыбкой повернулся он, — тогда и о любовнице можно будет подумать.       — На дорогу смотри, Казанова, — разулыбалась я.       — Думаю, предложу тебе эту должность.       — В смысле?       — Должность любовницы. Ты работаешь меньше, чем я. Как твой рабочий день заканчивается, едешь не домой, а в гостиницу, вся такая нарядная-развратная ждешь меня на кровати. Я приезжаю, мы с тобой грязно забавляемся, а потом я еду домой, чтобы поворчать: «Катя же заканчивает раньше меня, вот где она шляется!..»       — А почему мы после гостиницы-то приезжаем в разное время?..       — Ну, не буду же я свою любовницу при живой-то жене подвозить. На метро поедешь.       — Да ты в пробках дольше простоишь!       — Погоди, не порть план, — с напускной серьезностью махнул он рукой выплывшему сбоку грузовику и встроившемуся перед нами на пустынной дороге. — Вот злюсь я, что тебя дома вечно нет. Ты приходишь, я тебя в прихожей ловлю, начинаю «допрос», а ты — дурная после гостиницы, вся взлохмаченная, мысли спутаны, на шее засос, трусики забыла в номере — я все понимаю, и у нас прямо на полу происходит секс, потому что должен же я доказать тебе, что я куда лучше, чем твой любовник.       Я истерически хохотала в ладонь, с писками и похрюкиваниями.       — Будем надеяться, что тебя в этом прекрасном плане хотя бы на любовницу в гостинице хватит.       Он не улыбнулся, похоже, даже не услышал, так как в кармане просигналил телефон и вновь оказался в Ваниных пальцах.       — Черт, спам… — Он выдохнул тяжело, с усилием, словно раздражение и разочарование были концентрированными настолько, что сгустились в самый настоящий камень. Уперся глазами в грузовик, ударил обеими ладонями по рулю: — Вот надо было влезть перед нами, не пропустить, что ли, серьезно?! Теперь тащиться будем за ним как черепахи, а ведь перед ним вообще никого, доехали б до аэропорта с ветерком!..       — На рейс успеем.       — Не в этом дело.       Машина стала поворачивать на пустынную встречку для обгона. Все мое тело напряглось авансом, я вцепилась в потолочную ручку, второй рукой смяла подол. Воздух в легких уже начал продвигаться к голосовым связкам ради просьбы не совершать задуманное, но как описанное происходило будто бы в замедленной съемке, так и последующее — точно б в ускоренной. Воздух застрял в горле от страшнейшего удара, авто с разрывающим барабанные перепонки скрежетом волчком покатилось по дороге! Лязгал сминающийся металл, визжали тормоза еще одного грузовика, как раз и встретившего нас на встречной полосе!.. Легкие вытолкнули через мои сжатые зубы стон боли раненой медведицы, когда я различила в сплошной мути в глазах расширяющиеся кровавые пятна, затапливающие свадебное платье, выкачивающие жизнь из меня как воду из стремительно пустеющей банки…       Я распахнула глаза, содрогнувшись — сжатая пружина. Лежа. Слава Богу, это сон… Но откуда он начался? Начало сна обычно не помнишь, сюжет берет исток из ничего, однако я во всех деталях помнила банкет. Как мы ехали в загородный ресторан и говорили о предстоящих испытаниях — длительном пребывании с родней в замкнутом помещении, из которого раньше срока не сбежать. Как расписывались в ЗАГСе: на нервной почве мне приспичило в туалет, а тамошняя регистраторша распиналась так долго, что, боялась я, не дотерплю… Как туда приехали. Как дома вместе собирались, наплевав на «бабкины сказки» про «жених не должен видеть невесту перед свадьбой». Как позавтракали, как проснулись. Даже как спать ложились до того. Но, может, спать-таки я ложилась в реальности, а весь следующий день — как раз сон?.. Сон, который, очевидно, еще не закончился. Потому что…       Солнце светило сквозь кружевной тюль, маскирующий старую широкую оконную раму. Стены покрывали обои в деревенский цветочек, вся мебель, находящаяся здесь всегда явно в бóльшем количестве, чем требовалось — чем позволяла скромных размеров комната, была словно вывезена из деревенского дома: вся такая старинная, сугубо деревянная, с тесемками на торшере и розовой скатерти, накрывающей узенький столик, на котором под кружевной салфеткой каменел квадратный аналоговый телевизор с пузатым экраном. Какого черта? Не мог сюжет сновидения захватить пять лет моей жизни в Москве и два года из них — совместного проживания с Ваней в его двухкомнатной квартире. Тогда почему я снова оказалась в белокаменной пятиэтажке в Курске, где с бабушкой и дедушкой провела почти всю жизнь?..       — Ба?.. — нервно позвала я, но никто мне не ответил. За окном — по памяти — пели птицы, проезжали машины, беседовали бабушки на скамейках у подъездов, но ни один звук не долетал сюда. Давящая на уши тишь, как под водой.       Разумеется, платья на мне тоже не было. О нет, оно же было ИДЕАЛЬНЫМ — неужели оно мне тоже приснилось и такое в жизни не найти?.. Короткие зеленые спортивные шорты, мандариновая футболка с рисованным хомяком. Шорты пришлось выкинуть, когда, помогая дедушке лакировать этажерку, я измазала их лаком, а хомяк на футболке, помню, растрескался и по кусочкам начал отпадать — отправилась одежка на тряпки для мытья полов. Значит, это — то, что сейчас, — сон. Потому что во сне нельзя же помнить что-то из неслучившегося? Или можно?.. На всякий случай я пощипала себя за предплечье. Больно и бессмысленно, ведь (не знаю, как другие) я во сне боль всегда ощущала. Оставив постель, я направилась к белой деревянной двери — покрытой глянцевой краской целиком, вместе с ручкой.       Как и ожидалось, за ней был и без того узенький коридорчик, заваленный всяким нужным хламом: лыжи, ржавый неподъемный (потому что литой, советский) дедушкин велосипед, мои детские коньки, скрученный в рулон ковер, стремянка, вечно норовящая потерять равновесие и придавить любого мимо идущего. Я прошла коридор без проблем, по памяти ориентируясь в нем хоть без света, и свернула налево, в тесную прямоугольную кухоньку. Обои тут были те же, что и в комнате, только у квадратного стола заметно потемнели — потому что, ожидая, пока ба приготовит еду, я вечно приваливалась головой к стене, вот жирный след на обоях и остался. Всякий раз бабушка ругала меня, а все как об стенку горох. Я печально улыбнулась пятну и пустоте возле кухонных тумбочек, на одной из которых дремала советская электроплитка с открытой спиралью. Рядом стояла газовая плита, но бабушка ей не доверяла, слишком много историй слышала про взрывы газа в квартирах — и очень любила их с жуткими глазами пересказывать даже маленькой-мне.       На упомянутой плите покоился взятый явно из духовки черный металлический поддон, накрытый полосатым полотенцем. Под тканью, кою подняла от любопытства, я под салют восхищения в голове и желудке обнаружила теплые пирожки, сваренные в масле, бабушкины коронные. Практически с воплем благодарности я вцепилась в пару и первый пирожок утрамбовала в рот чуть ли не целиком. Хотелось плакать от счастья! Не из-за еды. Из-за бабушкиной стряпни. Третьим пирожком я едва не удавилась, взяла со стола полулитровую банку из-под солений, заполненную остывшей кипяченой — питьевой — водой и выглушила половину. «Как ребенок с голодного острова!» — тепло улыбнулась ба в воспоминании, и под ее заботливый, чуть суховатый голос в моей голове я сунула нос в холодильник. На полках белели «ракушки» — створки из двух сложенных глубоких мисок, скрывающих съестную жемчужину. В первой оказались голубцы. Во второй — плов. Малосольные огурцы и помидоры. Котлетки, господи… Как свинья — рассол из солений потек до локтей — я прямо руками, без приборов, пробовала все, что находила. Странное чувство пустоты в животе, вообще во всем теле, не проходило. Я остановилась не потому, что насытилась, а усилием воли. Спрятала все обратно в холодильник, дабы сокровища не испортились. Все это неописуемое счастье, но раз появилась возможность погрузиться (ненадолго, правда же?..) в родное, чудесное прошлое, надо сделать самое главное — увидеться с дедом и ба.       Выходя из кухни, я потихоньку осознавала, что это — не наша курская квартира. Потому что вторая спальня испарилась, как и совмещенный санузел. Застыв у входной двери, деревянной, обшитой дутым коричневым материалом, похожим на обивку дивана, я с недоумением смотрела на продолговатые кнопки, встроенные прямо в стену. Их было с десяток, но подсвечивались только две верхние, и под толстым слоем прозрачного пластика только у них темнели буквы. «Ваня». «Бабушка».       …Что это значит?.. Я подергала дверь. Замков на ней не было, цепочки, вкрученной дедушкой, тоже. Только ручка — и та не поддавалась. Кнопки медленно потухли и так же неспешно разгорелись, словно напоминание на экране смартфона. Если это что-то вроде домофона и ко мне явится тот, кого я вызову, то, конечно же, я должна выбрать бабушку — мы столько лет не виделись, она должна узнать, какой взрослой, сильной, самостоятельной я стала, мне столько новостей надо ей рассказать, за столькое извиниться… Но я… помню… грохот, скрежет, искры, треск лопающихся стекол, кровь на свадебном платье… Ваня был со мной в машине… Как он?..       …Бабуля поймет. Она всегда понимала. И потому я поднесла палец к первой клавише. Кнопка тотчас потухла. Это еще что такое… Скорее, пока не осталось вообще никакого варианта, я вдавила в стенку вторую клавишу, и невидимый замок с тихим щелчком отворился. Я потянула дверь на себя.