Dear agony

      Настоящее.       Утро после завтрака выдалось тихим и прохладным. Развороченные во дворе сугробы сверкали на солнце, и Хао недовольно щурился, впервые завидуя слепоте Йо. Тот стоял рядом на крыльце, запрокинув перебинтованную голову к небу, и с наслаждениям вдыхал морозный искрящийся воздух. В руках у него была деревянная трость, которую Морти пару недель назад нашел для него в городе, чтобы помочь Йо ориентироваться в пространстве. Шаман сначала отмахивался и злился, что его принимают за инвалида, но пару раз потерявшись во дворе, скрепя сердце, согласился. Теперь он регулярно забывал ее где попало, и Морти носился за ним с этой палкой, ворча на легкомысленность друга.       Анна вышла на крыльцо и с раздраженным вздохом протянула Йо куртку.       — Ты серьезно пытаешься сегодня заболеть, или у тебя какой-то другой гениальный план, в который ты меня не соизволил посвятить?       Йо передернул плечами и шагнул на голос Анны, забирая у нее из рук куртку.       — Мне не холодно, Анна.       — Не выдумывай. На улице зима.       Но при соприкосновении с его пальцами она уловила пожар его кожи, который никак не утихал после их возвращения, хотя Йо клялся, что чувствует себя нормально. Это напрягало, однако во всем остальном он почти стал прежним. Почти. Они так и не вернулись к тренировкам с Амидамару, потому что физическая сила Йо восстанавливалась медленнее, чем они ожидали. Но скоро необходимо было вернуться и к ним, ведь турнир могли продолжить в любой момент, и отголосок этой мысли понемногу начинал давить на всех обитателей дома.       Йо оделся, но не стал застегивать молнию, оставляя грудь голой. Анна покачала головой, и Хао весело фыркнул, улавливая ее негодование.       — Ты тут до весны собрался стоять? — бросил огненный шаман.       — Я готовлюсь, — огрызнулся Йо.       — К чему? Твоя слепота никуда не денется.       Плечи Йо напряглись, едва заметно натягивая ткань куртки. Анна с тревогой наблюдала за этой перепалкой: она уже в который раз замечала, как Йо злится там, где раньше остался бы безмятежным. Это можно было списать на его увечья, на необходимость зависеть от других буквально во всем, но Анну свербило чувство, что здесь есть что-то еще. Что-то, что она никак не могла ухватить за хвост.       Йо наконец сделал первый шаг, как-то чересчур остервенело водя тростью перед собой.       — Не смешно, — буркнул он, когда услышал, как Морти тихонько хихикнул за его спиной.       — Прости, Йо, — быстро ответил Морти, хотя в его голосе все еще звенел смех. — Просто… ты выглядишь так уверенно.       — Уверенность — это прикрытие, — сухо заметил Хао, прислонившись к дверному косяку с выражением равнодушия на лице. — Посмотрим, как ты справишься с реальностью, братишка.       Йо проигнорировал и это поддразнивание, и его напряжение по-прежнему выдавали лишь явно сведенные плечи. Анна жалела, что не видит сейчас его лица, и незаметно покосилась на Хао: чувствует ли он сейчас эмоции брата или снова закрылся от связи? Но Хао выглядел бесстрастным, и лишь тонкая морщинка прорезала его лоб, пока он наблюдал, как брат сошел с крыльца и остановился среди высоких сугробов. Трость наткнулась на камень, скрывавшийся под снегом, и Йо замер в сомнениях.       — Чувствуешь ветер? — спросил Хао, лениво роняя слова.       Йо нехотя повернул голову, прислушиваясь. Ветер действительно был — легкий, едва ощутимый, приятно охлаждавший разгоряченную грудь. Он коснулся щеки, пошевелил волосы, и Йо потянул воздух носом, пытаясь определить направление. Ему нужно было всего лишь пройти до ворот, и почему-то сейчас это казалось сложнее, чем утром, когда он барахтался в этих же самых сугробах с Хао. Но утром он не обратил внимания, как выпавший за ночь снег изменил привычный ландшафт, сводя на нет все его усилия по запоминанию двора.       — На север, — пробормотал Йо себе под нос, все-таки делая второй шаг.       Палка скользила по смерзшейся земле, натыкалась на сугробы, и Йо неторопливо шел вперед. Тропинка, еще расчищенная вчера, сегодня пропала, и Анна сжала кулаки — ей хотелось сделать хоть что-нибудь, но она понимала, что не имеет права. И все равно перед глазами стоял тот Йо — окровавленный, неподвижный, что-то навсегда в ней сломавший тем ужасающим чувством, что она теперь осталась одна.       — Пусть идет. Если упадет — его проблема, — негромко бросил Хао.       Анна вздрогнула. Он не смотрел на нее, но явно угадывал все мысли.       — Ты жесток, — она покачала головой.       — Я практичен, — ответил Хао. — И эта его палка… Она не нужна.       Никто не успел среагировать, как Хао уже стремительно приблизился к Йо, выхватил из его рук трость и резко сломил ее об колено. Йо от неожиданного вмешательства пошатнулся, схватил руками воздух, но устоял на ногах. Хао молча отбросил деревяшки в сторону. Сложил руки на груди и поднял бровь:       — Ну? Ты чертов шаман или кто?       Йо вспыхнул от злости и унижения. Его бесило, что все собрались во дворе, наблюдая за его слабыми попытками свыкнуться с тем, что он больше ничего не видит, бесил Морти, придумавший эту идею с тростью, бесил Хао, который постоянно бесцеремонно пытался указать на его уязвимость, бесило, что Анна молчала и не пыталась заставить его пробежать гребанных двадцать километров по всему городу, как делала это раньше.       — Ты можешь продолжать злиться, — медленно произнес Хао опасным голосом. — И можешь продолжать обслуживать свои слабости. Но это, — он пренебрежительно кивнул головой в сторону разломанной трости, — лишь подтверждает то, что ты чертов слабак. Такими темпами тебе придется отказаться от всякого участия в турнире. Если ты только не собираешься победить, доведя врагов до слез жалости своим видом.       Во дворе повисла тишина. Морти растерянно переводил взгляд с трости на Хао, и обратно, задетый, что его попытки помочь так безжалостно растоптали. Анна стояла тихо, крепко сжав пальцами свои ребра, осознавая и правоту Хао, и свою неспособность последовать его примеру. Это… заставляло почувствовать себя пустой. Она словно утратила стержень. Во всем, что касалось Йо, она больше не могла быть объективной, и не понимала, что с этим теперь делать.       Йо медленно выдохнул, успокаиваясь. Расслабил плечи. Ладно. Пускай идут к черту.       — Отойди, — тихо попросил, двинувшись вперед.       Хао приподнял брови, но посторонился, и брат прошел мимо, легонько толкнув его плечом. Хао ощутил жар, еще более сильный, чем обычно, разливавшийся вокруг Йо, ощутимый сквозь всю одежду. Он задумчиво опустил взгляд на свою грудь, которая горела от прикосновения, и сдвинул брови. Что это, черт возьми?       Йо твердым шагом двигался вперед, задевая ботинками кучи снега, тыкаясь об сугробы. Несколько раз он ненадолго останавливался, склоняя голову и прислушиваясь, пытаясь снова поймать ветер и что-то еще, недоступное чувствам остальных. Наконец он дошел до ворот и пальцами провел по обледеневшему дереву. Не поворачивая головы, глухо спросил:       — Доволен?       Губ Хао коснулась скупая улыбка.       — Вполне. А теперь обойди дом по кругу, — он отвернулся, уходя в дом. — И будь добр, постарайся вернуться до вечера.       Анна проводила его долгим взглядом, затем немного расслабила пальцы и последовала за ним. Морти недоверчиво смотрел за тем, как они уходят. Они что, правда оставят Йо одного? До этого дня он самостоятельно научился передвигаться только по дому, и Морти не мог не заметить, как Йо все больше ориентировался на шаги Хао, следуя за ним по пятам, чем на собственную память. Это горько отдавалось в груди едва заметной ревностью. А теперь они решили вот так сразу бросить его. Серьезно?       Он не нашел в себе сил уйти и уселся на крыльце, нахохлившись наблюдая за Йо и не выдавая своего присутствия. Он не станет ничего говорить. Просто присмотрит.       — Морти? — позвал Йо. — Я слышал, что ты не ушел. Не мерзни. И забери с собой Амидамару. Хао прав — так я ничему не научусь.       Он наугад кинул маленькое надгробие в его сторону, и Морти подскочил, в последний момент успев подхватить его у самой земли. Крепко сжав в руках надгробие, он в последний раз посмотрел на Йо — тот криво улыбался, но выглядел решительно. Морти с тяжелым сердцем ушел в дом.

***

      Прошлое.       Хао взлетел на чердак, полыхая изнутри. Хотелось спалить этот дом со всеми его обитателями, со всеми событиями сегодняшней ночи, оставив там же и чертовщину, что творилась внутри. Он распахнул дверцу на крышу, жадно глотая ночной воздух, остужавший разоряченное лицо. Внутри свербило и горело, руки продолжали бесконтрольно дрожать, то ли от слабости, то ли от сжиравшей его ярости, и он крепко зажмурился, напрягаясь всем телом. Из самого живота наружу рвался рык, раздирая трахею.       — Черт…       Он облокотился руками на крышу, не вылезая до конца, чувствуя, что внутренности мучительно перекручивает, и в ребра гулко долбится ошалевшее сердце, пытается проломить грудную клетку, и так хотелось ему позволить, сдохнуть прямо сейчас, прекратить всей кожей ощущать, как душа изнутри перемалывается, прекращает принадлежать только ему одному. Впервые за все дни свет Йо, поселившийся в нем, так мучительно обжигал, так корежил, до спертого дыхания, до невыносимых вспышек под зажмуренными веками. Он не понимал, что с этим теперь делать, как дальше существовать, хотел вызвать духа огня и не мог, и эта жажда разрушить все жрала кости, и он понятия не имел, как справляться с необходимостью выместить боль и гнев без возможности стереть все в пепел.       — Хао?       Он окаменел. До хруста впился пальцами в черепицу. Голос хранителя Йо ввинтился в воспаленный мозг, обездвижил и странным образом прокатился по всему телу холодной волной. Вспомнилась их игра: обмануть другого воина, не показать той мясорубки, что съедает без остатка прямо сейчас.       Он оскалился в подобии улыбки и с трудом разомкнул веки.       Поиграем, самурай?       — Твой драгоценный Йо в порядке. Я его не съел.       И от этой тупой и такой ироничной нешутки все в нем почему-то затихло. Злость на самого себя понемногу успокаивалась.       — А ты?       Хао недоверчиво поднял глаза и встретился взглядом с Амидамару. Он сейчас шутит? Но дух смотрел серьезно, бесплотно зависнув на краю крыши.       — Что ты имеешь в виду? — медленно произнес, склоняя набок голову.       — Вот это, — дух неопределенно махнул рукой в его сторону. — Всего тебя. Я видел, что ты сделал, повелитель огня. И я благодарен. Но до сих пор не могу понять, зачем тебе это.       Хао понял, как по-дурацки выглядит, наполовину высунувшись на крышу, и вылез целиком наружу, захлопнув за собой люк. Он уселся по-турецки там же, почти на самой вершине, и приглашающим жестом махнул духу.       — Хочешь об этом поговорить? Давай, присаживайся.       Амидамару поколебался. Хао выглядел… потерянно. И в обычном состоянии ни за что бы не стал с ним разговаривать. Поэтому он подлетел ближе и, материализовавшись полностью, устроился в нескольких метрах от шамана, устремляя взгляд вперед, но краем глаза продолжая следить за ним. Хао вздохнул и сгорбился, опуская локти на колени.       — То, что я сделал… было глупо, — пробормотал он себе под нос, глядя на свои руки. Пальцы всё ещё помнили тепло кожи Йо, его слабое дыхание.       — Но ты всё равно это сделал, — возразил Амидамару. — Почему?       Хао покатал это слово на языке. Почему? Как будто он знал. Тело двигалось словно само, и все его внутренние протесты этой ночью перестали иметь всякое значение. Поэтому он безмолвно покачал головой. У него не было ответа на этот вопрос. Вместо этого он спросил:       — Ты все равно был рядом, да? Хотя я сказал тебе уйти.       Амидамару вздохнул.       — Не буду отрицать, что следил, — спокойно ответил. — Но это не потому, что я тебе не доверяю.       — О, ну разумеется, не поэтому, — усмехнулся Хао, но улыбка вышла горькой.       — Я хотел сказать… спасибо, — Амидамару произнес это с той прямолинейностью, что была ему свойственна. — Я не понимаю твоих мотивов, но сегодня ночью ты спас моего шамана. И… позаботился о нем? — самурай словно сам не верил, что говорил это вслух.       Хао поднял бровь, взглянув на духа с легким скепсисом.       — Позаботился? Не обольщайся, — он фыркнул. — Этого больше не повторится. И — спасибо? Это что-то новенькое. Я думал, ты меня презираешь за всё, что я сделал.       Амидамару помолчал. Он напомнил себе, с кем говорит. Но почему-то это знание не находило внутри отклика, не соответствовало тому, что он сегодня увидел. И еще в нем кололо осознание, что Хао говорил искренне, и это требовало от него того же.       — Возможно, я и презираю, — осторожно произнес. — Но это не значит, что я теперь настолько слеп, чтобы не признать, когда ты поступаешь правильно.       — Правильно? — со смешком переспросил Хао, откинув голову назад. — Забавно. Я даже не уверен, зачем это сделал.       — Тогда почему ты всё-таки остался? Почему ты не ушел еще тогда, когда понял, что это зайдет так далеко? — Амидамару посмотрел на него внимательно, в голосе не было ни укора, ни осуждения, только искренний интерес.       Хао на мгновение замолчал, устремив взгляд в небо. Вспоминал. Был ли момент, когда он действительно, по-настоящему мог уйти? В той темноте, куда их с Йо забросило после взрыва, и откуда путь был только в одну сторону, и никак не в мир живых? Или в тот момент, когда брат заступился за него перед друзьями, удивив и его самого, непоколебимо уверенный, что Хао теперь последует за ним? Или тогда, когда его выбросило в воспоминание младшего Асакуры и безжалостно протащило сквозь ревущую агонию, выплюнув наружу задыхающегося, напуганного, впервые отыскавшего в себе что-то человеческое? Когда он должен был уйти? В какой из этих блядских моментов должен был почувствовать, что все его существование стремительно несется к абсолютному финишу?       — Не знаю, — честно ответил в итоге, разглядывая огоньки звезд. — Возможно, я просто устал. Устал от того, что всё, к чему я прикасаюсь, превращается в пепел.       Дух медленно кивнул, обдумывая его слова. Он не ожидал услышать такого признания. Они помолчали, каждый размышляя о своем.       — Хао?       — М?       — Что все-таки произошло… там? Почему ты отпустил душу Йо?       Хао повернул голову и немигающим взглядом вперился в самурая. Как-то тоскливо улыбнулся. И очень медленно покачал головой.       — А я и не отпускал, Амидамару.       Дух посмотрел с изумлением, впервые за весь разговор показав эмоции.       — Как это — не отпускал? Я, конечно, хочу верить в силу Йо, но я не дурак. Он бы просто не смог, при такой разнице в силе.       Хао расхохотался. Он смеялся легко, впервые за долгое время ощущая, как отпускает в груди узел, все это время державший его намертво. Успокоившись, он тихо сказал, потирая глаза:       — Ты и правда самый дурацкий хранитель из всех, что я встречал.       Амидамару не отреагировал на это, продолжая внимательно смотреть в ожидании ответа. Хао усмехнулся:       — И самый упрямый.       — И все же? — настойчиво спросил дух.       Шаман опустил голову обратно между руками. Он молчал долго, и в какой-то момент Амидамару решил, что так и не получит ответа. Но тут Хао заговорил, и его голос звучал глухо:       — Пока Йо был внутри меня… Он что-то сделал. Я не знаю, как ему это удалось, я ждал сопротивления и злости, но он… он не сражался. Он словно даже хотел этого. Все то время, что его дружки нападали на меня, я не ощущал его внутри.       Амидамару возмущенно вскинул голову, будто хотел что-то сказать. Но не стал перебивать.       — И в какой-то момент… В какой-то момент я почувствовал это. Тепло. Он словно пытался меня согреть изнутри, и я даже не понял, что происходит. Я сам, своими руками, выдрал его душу из тела, невозможный дурак, не подумав, что Йо сумеет повернуть это против меня. Я был готов к чему угодно кроме того, что он попытается меня понять. И что у него это в итоге получится. А затем… Когда я вырубил этого китайца, он как будто понял, что происходит. Процесс слияния уже был почти завершен, к тому моменту никакого самосознания у него не должно было остаться. Но он стал вырываться. И знаешь, какую идиотскую глупость он совершил напоследок? — голос Хао стал совсем тихим. — Он оставил мне часть своей души. Так спешил спасти всех, что принялся раздирать нас обоих, намеренно рвал все кусками. Этот идиот… решил, что если оставит мне часть себя, то сумеет исправить. Согреть. И взамен забрал мою боль. Мою ненависть. Жадно прихватил все, до чего смог дотянуться, рассчитывая, что сумеет вынести бремя, с которым не справился я. Он просто… перемешал все. Разделил наши души так криво, что удивительно, как мы вообще остались собой.       Он смолк. Амидамамару сидел неподвижно, боясь шевельнуться. Боясь осознать. Не желая признавать, что его неспособность защитить Йо привела к этому. К тому, что тот буквально отдал все, чтобы спасти своего брата.       Он едва слышно спросил:       — И поэтому… Поэтому ты оказался в его комнате этой ночью?       — А ты быстро соображаешь, — выдохнул Хао. — Да. Поэтому. С того самого момента, как мы вернулись, я чувствую его. Постоянно. Чувствую каждую кость, сухожилие, каждый кошмар. У меня получилось в итоге закрыться. Иначе я понял бы раньше, что с ним происходит.       Между ними повисла густая, вязкая тишина. Хао какое-то время не шевелился, но потом с облегченным выдохом выпрямил ноги и откинулся спиной на крышу, вытягиваясь всем телом. Почему-то теперь, когда он высказал это все, ему стало легче. Словно все разложилось по полочкам. Он правда больше никогда не станет прежним собой. И вместо горечи эта мысль приносила странное освобождение. Как будто до этого он долгие годы брел в темноте, с невыносимым грузом на своих плечах, давно потеряв направление, и теперь кто-то наконец взял его за руку. Он больше не был один. Даже в мыслях собственных не был. И это ломало, выворачивало наизнанку, дробило все его естество в крошки, но ощущалось чем-то нужным. Правильным. У него не было понимания, куда все это идет. Знал лишь одно: теперь он еще крепче связан, стальными нитями переплетен с братом на равных, и вряд ли сможет куда-то от этого деться.       — И что теперь? — эхом повторил самурай ход его мыслей. — Ты останешься?       Хао не ответил. Он останется?       Амидамару еще немного помолчал, глядя на шамана, устало закрывшего глаза. Тот выглядел… уязвимым. И странно умиротворенным. Ни того, ни другого он раньше не замечал в нем. И это ярче всяких слов подтвердило: Хао не врал. Йо правда сотворил то, что сотворил.       — Возвращайся на свой пост, дух. Сеанс благотворительности окончен, — Хао вернул в голос привычные насмешливые нотки. — Я хотел бы все-таки поспать, если ты не возражаешь.       Амидамару понял, что на сегодня их разговор завершен. Он и так услышал больше, чем Хао собирался ему рассказать. Он замерцал и начал растворяться в воздухе, когда шаман в последний раз окликнул его:       — Амидамару? Не говори никому о том, что услышал. Особенно Йо. Он должен сам осознать последствия тех глупостей, которые совершает.       И в этом Амидамару впервые был с ним согласен.       Он исчез, оставив Хао одного. Тому казалось, что теперь он не сможет спать целую вечность, набитый мыслями и сомнениями под завязку. Но стоило сделать лишь пару спокойных мерных вдохов, и крупная дрожь прошла по всему его телу, погружая в беспокойный сон, где все продолжало гореть, и в этом огне он безуспешно кого-то искал.       А утром слабый ноябрьский рассвет едва начал заниматься в черном небе, когда Хао проснулся от резкого толчка изнутри. Он с силой втянул в себя воздух, распахивая глаза. Сердце колотилось где-то в горле, и он не понял сразу, что выдернуло его из тихого беспамятства. А потом осознал: Йо пришел в себя.

***

      Мир наваливался на него медленно. Сначала появились звуки. Пространство вокруг дышало и жило своей жизнью, где-то скрипели ступени, звучали приглушенные голоса и смех. Откуда-то снизу засвистел чайник. Потом появились запахи — и успокаивающий дух старого дерева тут же забился в ноздри. Пахло жареным рисом, чистыми простынями и отчего-то кровью. Дом.       Ощущение своего тела все не приходило, и какое-то время он плавал в этом оцепенении, лениво прислушиваясь к непривычному спокойствию. Оно странно контрастировало с чем-то внутри — напуганным, загнанным отголоском какого-то события.       А затем память в голове разорвалась петардой, и мозг заполнили дым, крики, сверкание сверхдуш и огонь, бесконечный сжирающий все огонь. И боль. Она наполнила всю его голову до краев, вытеснила все приметы этого времени, и он в панике забился внутри себя, по-прежнему не чувствуя тела, не чувствуя себя, захлебываясь ужасом битвы.       Воспоминания всплывали урывками: вот Хао выдергивает его душу из тела, и наступает кромешная тьма, вот он исцеляет Лена, каким-то образом зная, что его фуреку теперь умеет это, вот смотрит в огромные, такие блядь огромные и напуганные глаза Анны, прежде чем дух огня сметает его, как пылинку, и он начинает кувырком падать в этот пожар, начисто забывая, что собирался сделать. Вот он теряет Амидамару. А что было потом?       Вся битва стоит перед ним так явно, вытесняя все, что он ощутил ранее. Он силился вспомнить, но натыкался на белый шум, на стену, такую высокую, что ее краев не было видно. Попробовал пробиться, представить, что стены нет, ведь раз он здесь, то битвы больше нет, и чем она мать вашу закончилась? — и на краткий миг получилось — стена исчезла, и он почти дотянулся до всего остального, когда появился он. Огонь. Пламя хаотичным потоком вырвалось, не сдерживаемое более ничем, слизало все, что получилось вспомнить до этого, и перекинулось на него.       Он рванулся, неважно куда, лишь бы спастись, но места не было, он был заперт в своей голове, которую охватывал изматывающий жадный пожар, и голоса не было, чтобы позвать на помощь, ничего от него не было, ничего не ощущалось, пока сознание раздирало от боли. Откуда столько огня? Почему это в нем? Все заглатывал ужас, не позволяя рационально мыслить, не давая времени подумать, ведь это все было только в голове, это было не по-настоящему.       Ну же. Ты должен сделать что-то. Хоть что-то. Пожалуйста. Давай же!       Вспомнилась стена. Она прятала огонь за собой – надо только вернуть ее. Он сделал усилие: представил шум, за которым не было ничего, который бы всосал обратно стихию. Сначала ничего не получалось. Он сгорал заживо. Задыхался без всякого воздуха, оглушенный гарью. Но потом… стало тише. Рев отступал. Он напрягся каждой своей мыслью, разбивая огонь на языки, последовательно их пряча, концентрируясь на каждом по отдельности, чтобы не сойти с ума. Что-то внутри всхлипнуло, потому что этого было слишком много, он впервые в жизни не верил, что сумеет справиться. Хотелось все бросить, остаться тут, не слышать больше дома, не ощутить знакомых запахов и звуков.       Но потом внезапно наступила оглушающая тишина. Она обволокла каждый его атом, утешая и баюкая. Разгоряченные мысли окатывало прохладными потоком.       И пришло тело.       Словно откуда-то издалека появились чувства. Невыносимо хотелось пить, горло драло сухим кашлем, который застревал где-то под грудиной и не выходил наружу, и эта жажда поначалу затмила все остальное. Он сухо и с усилием сглотнул, протолкнул вязкую слюну в ссохшуюся гортань. Стало капельку легче.       Он прислушался к остальному.       Легкие жгло, будто он пробежал марафон. Внутри было… странно. Каждая клетка казалась не на своем месте, словно он был конструктором, который собрали неправильно, сохранив только изначальную форму.       Это ему не понравилось. Он слабо шевельнул пальцами. Прошло очень долгое время, прежде чем команда от мозга достигла нервных окончаний, и все равно он не был до конца уверен, что у него получилось. Было жарко. Сверху давило одеяло, и его хотелось немедленно содрать, почувствовать грудью прохладный воздух комнаты, но он еще не собрал воедино всю картину своего тела, чтобы приступить к такому сложному движению. Он как будто превратился в паззл, и все свои разрозненные куски нужно было притянуть друг к другу, чтобы обрести цельность.       Он сосредоточился на сердцебиении. Попробовал проследить путь крови, и это сработало, понемногу соединяя таким образом его воедино.       Это тело принадлежало марионетке. Только не было ниточек, который дали бы первый стимул. Ступням было очень холодно, и это создавало странную разницу со всеми остальными конечностями. Бедер он практически не ощущал. Это настораживало. Зато обе руки и вся спина и грудь невыносимо ныли, и больше всего — где-то под горлом, в районе ключиц. Там застряло ощущение, что кусок от него просто откусили и не вернули обратно. Зато теперь он снова был.       Мысли ворочались как-то неповоротливо, все еще испуганные, разбегались сразу же, когда он пытался обратить на них внимание.       Что со мной произошло?       Он ухватился за нее. Она казалась самой конструктивной. Повторил про себя несколько раз, и ничего не откликнулось, не зашевелилось внутри.       Замечательно блин.       Тогда самое простое. Надо успокоить дыхание, такое горячее, на грани непонятной паники. Ведь он просто лежит, верно ведь? Значит все безопасно.       Я — Йо Асакура.       Так. Это хорошо. Он вспомнил, с кем это все происходило.       У меня есть невеста.       Эта мысль приятно согрела. Как ее звали?       Анна.       Вместе с теплом всколыхнулся какой-то легкий страх. Словно он о чем-то забыл. И это как-то было связано с ней. Кажется… Он ей что-то обещал. Точно. И что это? Вспоминай, ну же. Он с опаской потянулся глубже в память, опасаясь новой волны боли. Боли не было. Только белый шум, из которого как-то нехотя возникали разрозненные образы: дух самурая, стремительный бег, похлопывания по плечам, какой-то странный браслет на его руке… Точно.       Стать королем шаманов.       И эта мысль разноцветным хороводом повлекла за собой другие. На него обратно обрушилось то, что так старательно пытался слизать огонь. Все тело тут же ожило, вернулись жар, слабость, отголоски боли, давящие бинты на груди, руках, по всему его телу, странные мурашки в ногах. И было что-то еще. Глаза. Запечатанный им огонь бушевал теперь почему-то прямо под веками, и это испугало сильнее всего.       Йо вскрикнул. Дернулся, широко раскрывая глаза. Было темно. Ночь? Но ночью не ставят чайник. Что за… Он попытался поднять руки. Получалось с трудом. Плечи не слушались, и пришлось сделать несколько попыток, прежде чем правая кисть все же шевельнулась, медленно переместилась на живот и оттуда поползла выше, к лицу. Он поднес трясущуюся ладонь к глазам, вновь закрыл веки, коснулся их, чувствуя подушечками пальцев непривычные шероховатости. Снова открыл. Чуть отстранил руку. Но ее не было. Ничего не было.       Его заколотило.       Нет. Не может быть.       Страх придал сил. Он напрягся всем телом, сцепил зубы, едва не кроша их, подтянул непослушные руки выше, медленно и неуклюже сел, ощущая, как под бинтами становится мокро и горячо, но игнорируя это все, потому что набатом внутри стучало: поднимись, поднимись. Словно если не сделать этого, то все действительно исчезнет, все эти чувства, все растворится в темноте, как и картинка перед его глазами.       Тяжело дыша сквозь рот, он замер. Облизал спекшиеся губы. Сделал попытку подтянуть ноги к себе, и те двигались словно сквозь вату, бедер будто не было вовсе, но ледяными ступнями он ощущал под собой матрас, и хоть это было слабым утешением, но означало, что ноги все еще на месте. Он подволок их руками. Перекатился на колени, жмурясь от боли и беспомощности. Выдохнул весь воздух из легких, собираясь сделать рывок вверх. Толкнулся от пола, зашипел, попытался разогнуться, и в этот момент услышал, как с неожиданным грохотом отодвинулась дверь в комнату.       Он вздрогнул и потерял концентрацию. С задушенным всхлипом повалился обратно на пол, больно отбивая локти и ребра.       — Йо? — он услышал хриплый недоверчивый голос.       И застыл, мгновенно узнав.       Что?..       — Какого дьявола ты сейчас делал?! — рыкнули яростно с порога.       Он услышал стремительные шаги, почувствовал движение воздуха, когда на пол рядом с ним резко опустились. Вошедший протянул к нему руки, едва успел коснуться плеч, и он дернулся, как от удара, сделал бессмысленную попытку отстраниться, хотя в теле больше не было сил даже на глубокий вдох.       Руки замерли. Медленно отпустили.       — Йо?..       Он замотал головой. По щекам почему-то потекли стыдные и обиженные слезы. Он даже не мог их стереть. Напротив тяжело молчали, он мог разобрать только дыхание, и от одного осознания того, кто дышит рядом, его колотило только сильнее. Успокоиться не получалось. Бесполезные глаза моргали, он так хотел увидеть, но ничего не менялось, и это добило его окончательно. Заикаясь, с трудом прохрипел:       — Амида… мару…       Человек напротив слегка наклонился к нему, его тихое дыхание коснулось щек и распахнутых глаз.       — Ты… сжег… его дух?       Резкий выдох ударил, как пощечина.       — Что?..       — За… чем ты… здесь?       Дыхание прекратилось. От него медленно отстранились. На миг он ощутил слабое покалывание в голове, которое тут же пропало. Человек напротив одним рывком поднялся на ноги. Он услышал смешок.       — Понятно, — бросили ему вниз, как кость. — Ты ничего не помнишь.       — А что я.. дол… жен по… мнить?       Но дверь уже захлопнулась с обратной стороны, и он остался в одиночестве.

***

      Йо не помнил. Он правда ничего не помнил.       Хао хотелось рассмеяться. Какое-то охуение.       Он закрыл дверь в комнату брата, в который раз за эти сутки, и едва удержался от того, чтобы не садануть по стене кулаком, разбивая ее в щепки.       Когда он понял, что Йо проснулся, то пытался отговорить себя спускаться вниз. Ведь придут другие. Младший Асакура будет обеспечен достаточным вниманием, чтобы для него там не осталось места. Он сможет прийти позже. Он проговаривал эти мысли про себя, а тело в этот момент начало подниматься, направляясь к выходу с крыши.       Ну и что ты, по-твоему, делаешь?       Он отмахнулся от этого едкого голоса в голове, потому что понял, что хочет воспользоваться возможностью увидеть Йо первым. Он правда не собирался. Но после сна злость внутри утихла, оставив лишь тлеющие угли, и гораздо больше места занимала тихая радость. В нем было столько боли и потерянности после битвы, которые никуда не могли исчезнуть, пока Йо не приходил в себя, ведь он был единственной причиной, по которой Хао вообще здесь оказался. А сейчас он проснулся.       Он справится сам. Ему не нужен ты.       Но Хао не слушал этот внутренний голос, хотя он глубоко ранил. Его раздирали сомнения. Ночью он спас своего брата из лап огня, проявил непростительную заботу, и если бы этого не сделал он, то Йо так и продолжил бы лежать без сознания, мучимый жуткими образами. Затем он опустился еще ниже. Перебинтовал этого упрямого дурака. Своими собственными руками смыл всю кровь, исцелил, насколько мог, вспаханные заново раны. И теперь убедить себя, что ему все равно, что он не хочет увидеть Йо, поговорить с единственной живой душой в доме, которая его примет, он не мог.       Хао зацепился за эту мысль. Вот оно. Просто эгоизм. Ему просто надоело спать на этой крыше и молчаливо сносить презрение окружающих. Йо виноват в этом. Пускай теперь поймет, что натворил, пускай поговорит с ним и развлечет, снова скажет какую–то глупость, от которой внутри все разжимается от ледяной хватки напряжения.       К комнате он приблизился никем не замеченный, остальные только сонно начали стягиваться на кухню в поисках кофе и чая. Под звуки пробудившегося дома он замер, не донеся руку до двери на каких-то несколько сантиметров.       И не смей приближаться к Йо!       Голос Лена эхом отдавался у него в ушах. На губах сама собой появилась ухмылка.       Кто ты такой, чтобы решать, что мне позволено, а что нет?       Слегка посмеиваясь, он все-таки потянулся к двери. Мысль, что он делает это назло Лену, странно окрыляла. Из комнаты послышался непонятный шум. Хао мигом подобрался, напрягаясь всем существом.       Что за…       Уже не сомневаясь, он рывком потянул дверь в сторону. И увидел этого идиота, господи, такого беспросветного идиота, что бешенство тут же вскинуло внутри голову. Йо пытался подняться на ноги — и почти стоял. Его бесконтрольно колотило, и сузившимися глазами Хао отметил вновь намокшие бинты.       Ну и какого черта я их менял?       Попытки Йо выглядели так упрямо, что Хао не знал, смеяться ему или злиться. Но вот Йо упал, испугавшись звука открывшейся двери, и наверняка больно ударился, отчего бинты стали краснеть еще стремительнее. Хао ощутил, как ярость победила.       Он сорвался с места, рявкнул что-то Йо, подлетел и упал рядом на колени, мозг отключился, потому что Хао внезапно стало очень страшно, так страшно, что Йо снова выключится, и он снова останется один, и все доводы о том, что он делает это ради себя, ради удовольствия позлить Лена, тут же вымело из его головы. Он схватил Йо за плечи, на пальцах уже начали плясать золотые искры, готовые согреть и окутать кожу младшего.       И тут Йо дернулся. Сделал слабую попытку отстраниться, которой Хао поначалу даже не заметил. Но потом Хао медленно перевел взгляд на его лицо — в первое мгновение он даже не взглянул на него, озабоченный бинтами. То, что он увидел, больно ударило под дых. Выражение страха и недоверия в незрячих, широко распахнутых глазах. Дрожащие губы. Паника вылизала каждую черточку Йо, изменив ее до неузнаваемости.       И что это блядь значит?       Он медленно разжал пальцы, стараясь избегать резких движений, хотя с Йо это не имело никакого смысла, он же ни черта не увидит. Чуть отодвинулся. Тихо позвал его по имени.       И Йо от этого простого действия заплакал. Заплакал внезапно, молча, только слезы крупно лились из слепых глаз, которыми он пытался просверлить дыру где-то в районе ключиц Хао. Было видно, как ему больно шевелиться, и как истерика охватывает его голову. У Хао внутри что-то оборвалось. Он не понимал, что происходит, что за чертовщина творится с Йо, но какое-то дурацкое предчувствие неприятно кололо в загривок.       Почему ты плачешь? Ты же никогда не позволял себе заплакать. Даже когда умирал.       Он слушал всхлипы младшего брата, оглушенный, не понимающий, как действовать. Ему настолько больно? Он испугался темноты? Кого ты испугался, Йо?       А потом он сказал это. Те слова, от которых все заледенело, ни вдохнуть и ни выдохнуть. Хао сначала даже не понял, при чем здесь Амидамару. Все же нормально с ним, живее многих живых, и где его вообще носит, когда его шаман наконец-то пришел в себя?       Он напрягся, чувствуя, как на краю сознания все заполняет собой тревога.       Ты сжег его дух?       Он что?       И накатили воспоминания, которые в нем жили с сегодняшней ночи, чужие, изломанные, страшные. Растворение в духе огня. Момент, когда брат разорвал контроль. И секунда перед этим, когда в пламени исчез Амидамару. Но это же… Все же хорошо. Почему Йо говорит об этом? Ведь после того, как битва кончилась, он видел своего самурая. Он же знает, что тот в порядке, что его духовную энергию просто вышвырнуло из огненного духа из-за невозможности одному духу оказываться внутри другого.       Так что за долбаная истерика сейчас происходит?!       Хао наклонился ниже, потому что измученный и плачущий брат говорил очень тихо, неразборчиво. Ему было важно понять. Он же сумел успокоить его ночью. А что такое слезы по сравнению с пожаром в голове? Надо только поймать нить.       Зачем ты здесь — бьет его в солнечное сплетение, заставляет подавиться воздухом.       Зачем ты здесь. Зачем. Ты. Здесь. Зачем. Зачем.       В груди сдавило, сминая все органы. Что-то скрутилось в животе, словно в кишки вплели осколки бутылок. Он не мог сделать чертов вдох. Не мог ответить.       Что можно ответить человеку, ради которого ты сюда пришел, на вопрос зачем ты здесь? Разве такие вопросы вообще задают, когда оказываются в такой ситуации? Когда приручают, делятся душой, защищают перед друзьями, когда буквально погружают руки в кровавый мрак, чтобы вытащить тебя оттуда и показать, что бывает по-другому, когда бросаются громкими словами о любви и дружбе, и ты впервые за тысячелетие веришь безоговорочно, наивно бросаешься в это тепло, доверчиво и слепо даешь себя перенаправить, и потом тебе в лоб выстреливают этим вопросом?       Ему правда на одну оглушающую секунду показалось, что в голове — разрывная пуля. Руки едва заметно нагрелись, и он едва не устроил пожар прямо тут, взбешенный и ослепленный горечью. Он доверился этому чертовому идиоту, он зачем-то не спал всю эту долбанную ночь, потому что ему казалось, что он правильно расшифровал тот их разговор и все слова Йо. Его братишка обычно довольно… прозрачен. Очевидно, не в этот раз.       Он хотел подняться и уйти, хлопнуть дверью, смести ее вообще к дьяволу, поджечь и огнем отметить каждый шаг своего ухода из этого дома.       Но что-то отрезвило. Связь.       Она все это время болезненно ныла, и Хао игнорировал ее, не желая присутствовать в голове Йо лишний раз. Но сейчас. Он обязан проверить. Обязан убедиться, что если сожжет все и каждого у себя на пути, то это действительно будет из-за этого глупого шамана. Ведь он… правда попытался. И этот очередной нож в спину лишь подтвердит правильность его прошлых мыслей.       С огнем шутки плохи, Йо.       Хао потянулся вперед, снял ментальные блоки и оказался в сознании брата. Это было легко. Так легко, словно Йо был рад любому гостю в своей голове. Хао ощутил легкую щекотку жара — все чувства Йо были нагретыми, тревожными, и он достаточно бесцеремонно принялся искать хоть что-то, что объяснило бы все происходящее. Мысли Йо в данный момент были бесполезны — там тесным клубком переплелись горечь утраты, страх, боль, растерянность, стыд, но ничего конкретного, за что можно было зацепиться.       Тогда он принялся за воспоминания. Методично перебирал, чувствуя искренность Йо во всем, что касалось его, и от того еще более мучительно не понимал, что произошло за те несколько часов, что он спал на крыше. Дойдя до их последней битвы и не найдя ничего, он стал более внимательно следить за событиями, морщась, когда наблюдал самого себя со стороны.       И тут он остановился. Вернулся обратно. Снова просмотрел.       Черт.       Он судорожно стал двигаться дальше, везде отмечая это.       Вся битва. Вся блядская битва была покорежена в этой глупой голове, отсутствовала кусками, словно ее порезало ножницами. Стык не сходился со стыком. Больше всего все пострадало ближе к концу — Йо помнил, что слились их души, помнил, что делал и как вырывался, но это воспоминание словно выцвело, было тусклым. Зато нестерпимо ярким было другое, не зрительный образ, а скорее ощущение, и Хао вновь содрогнулся, чувствуя себя размазанным собственным хранителем, когда начала проигрываться эта бесконечная пластинка с растворением Йо. Но там…       Почти ничего не было. Только самое начало, когда душа Йо только соприкоснулась с огнем, когда не было еще никакой агонии, и когда Амидамару был рядом с ним. В момент, когда хранитель Йо исчез, воспоминание закончилось. И мозг Йо все время крутился вокруг этой яркой точки, отталкивался от того, что сейчас считал самым болезненным, и Хао не мог поверить, что все, что было ночью, было всего лишь кошмаром.       Он пытался пробиться дальше, отыскать их разговор в междумирье, объятия Анны, хоть что-то блядь после исчезновения Амидамару, но там не было ни-че-го. Только воспоминания о пробуждении, и это все.       Только блядская стена.       И тогда он понял. И это осознание заставило его распахнуть глаза, подорваться на ноги, моментально закрываясь от этой связи, что нестерпимо жгла сейчас мозг. Он посмотрел сверху вниз на Йо. Заставил себя усмехнуться, пока внутри все умирало.       Он вышел из комнаты под это дурацкое а что я должен помнить, сатанея от гнева.

***

      Настоящее.       Оставшись один, Йо попытался успокоиться. Дурацкая повязка давила на глаза, и единственной причиной, почему он до сих пор ее не содрал, был Хао. Йо не хотелось отталкивать его хрупкую и такую колючую заботу, и еще больше ему не хотелось оказаться снова закопанным в сугроб, что обязательно бы последовало вслед за криками Хао. Поэтому он только сдержанно выдохнул и почесал под бинтами нос.       Он чувствовал себя непривычно. Внутри был словно он… и не он одновременно.       Одна его часть — та, что принадлежала ему всегда, была уравновешена и спокойна. Она не разозлилась, когда Хао сломал трость, даже не смотря на то, что стало немного обидно за Морти. Старший брат был прав, хоть и правоту свою он доказывал в грубой и вспыльчивой манере. Йо — шаман. И тростью он своих врагов не одолеет. Так что отчасти Йо был благодарен за эту вспышку, ведь она так явно выбивалась из этой удушающей заботы, которой окутывали его все обитатели дома последние недели.       Но другая часть — не его, Хао, что так тесно переплелась с ним и вросла в каждую жилу — бесновалась. Ее выводило из себя все и всегда, она выла и скребла грудную клетку, требуя выхода. С ней было тяжело. Йо не всегда мог понять, когда по-настоящему злится, а когда это самая темная часть души брата просит разрядки. В такие моменты он себя пугался. Он не хотел давать кому-то повод испугаться за него еще больше, или, что хуже, испугаться его самого.       Поэтому сейчас он стоял и дышал морозным декабрем, запихивая его в каждую клетку, чтобы холод отрезвил. Он знал, какая горячая у него сейчас кожа. Знал, что остальные иногда это замечали, когда он не успевал отследить, когда расслаблялся, и в самый неожиданный момент все вспыхивало в нем от злости, требуя совершить какую-то жестокую глупость.       Так что Хао оказал ему услугу, оставив одного в холодном дворе. Дал фору, чтобы подавить эту черноту, затолкать поглубже, словно ее нет в нем. Он не знал, сколько простоял так, держась за ворота, но жар понемногу отступил, свернулся калачиком за ребрами. Ему все еще было жарко в куртке, но ради Анны он ее оставил.       Анна важнее, чем ты, слышишь?       Он не знал, к кому обращался, но от этих внутренних диалогов в нем наступало короткое иллюзорное облегчение — оно заставляло поверить, что он справился насовсем, что ворчливая мгла признала его силу и растворилась или, по крайней мере, решила не мешать.       Но она всегда возвращалась.       Йо раздраженно рыкнул.       Не сейчас.       Ему не хотелось гулять вокруг дома. Он помнил этот маршрут, хоть и никогда не проходил его в одиночку. Пальцы уже выучили каждую трещину и скол на деревянных досках, пока он неторопливо шел, ведя ладонью вдоль стены дома. И даже если сейчас он не станет касаться стен, то все равно вернется быстро. А ему хотелось… чего-то больше.       Поэтому он потянулся рукой к створке ворот. Они ведь сами подарили ему такую возможность, верно? К тому же, если случится что-то серьезное, он всегда сможет отыскать в своей голове Хао, хоть и не хотелось прибегать к этому последнему средству.       Я все еще могу стать королем.       Для этого ему нужно было стать отдельным. Прекратить угадывать направление по шагам брата, облегчая себе жизнь.       Ободренный этой мыслью, он шагнул на улицу. На него обрушились звуки, до этого будто отделенные непроницаемой стеной. Это заставило растеряться. В доме все было предсказуемо. Он по шагам узнавал Хао, Анну, Морти, по едва заметной перемене температуры угадывал появление Амидамару. Это все было знакомо.       А улица… улица, на которую он выходил сотни раз до этого дня, была совершенно чужой. Йо поморщился. Он словно заново вспомнил, что ослеп. И потому упрямо пошел дальше. Но буквально через секунду в замешательстве остановился. Надо было запомнить направление. И сосредоточиться.       Он выдохнул, сцепив зубы. От этого раздражения на такую глупую необходимость вспоминать, куда он повернулся, в груди снова заклокотало, подняло в оскале голову.       Пошло к черту.       Йо попытался улыбнуться и расслабить плечи. Это просто улица. Он ее помнит. Только нужно решить, куда идти, пока он не привык снова настолько, чтобы бесцельно гулять по городу. Успокоившись, он возобновил движение. По привычке стал считать шаги. До ближайшего перекрестка их оказалось двадцать три. Ощутив край дороги, он замедлился, прислушиваясь. Было тихо. Он шагнул на проезжую часть, внутренне сжимаясь. Но машины не появились. Он все равно на всякий случай ускорил шаг.       Через два квартала он почувствовал, как горят с непривычки ноги. Это кольнуло досадой. Все его тело восстановилось с тех пор, Фауст постарался на славу, однако ноги все еще были больной темой. Взрыв повредил нервные окончания в его бедрах, к счастью, не задев основных нервов — поэтому часть ниже колен он чувствовал достаточно хорошо. Первые попытки встать и передвигаться были совсем жалкими, он быстро уставал, терял равновесие и пугался, когда чувствительность в бедрах совсем исчезала. Это не лечилось при помощи фуреку. Только временем. Сейчас он мог целый день не ощущать никаких симптомов, лишь слабое покалывание перед сном, а утром проснуться от пустоты внизу, и тогда от горечи хотелось выть. Он скучал по бегу.       Сейчас ноги вели себя сносно, только усталость и тяжесть наваливались непривычно быстро, и к сотому шагу он уже с трудом шел вперед.       Ничего. Это ничего.       Ему хотелось дойти до храма. Вся дорога была в его голове: пройти прямо, на шум реки, и там повернуть на мост, перекинутый через Сумиду. Просто… вперед. Но на деле все было сложнее — он ступал осторожно, чтобы ни на что не наткнуться, вслушивался в окружающий мир так яростно, что грохот крови в ушах заглушал все остальное. Каждый непонятный и резкий звук заставлял сжиматься и замирать. Когда-он мог пройти этот путь, не задумываясь, но теперь…       Теперь все по-другому.       Он не хотел даже себе признаваться, как больно ему от этого было. Он всегда любил прогулки, любил шагать до тех пор, пока ноги не начинали отниматься от приятно ошеломляющей усталости, — а теперь они буквально периодически отнимались — полюбил даже бег с появлением Анны, хотя никогда бы не признался ей в этом. Он наслаждался пустотой в голове, наступавшей в такие моменты, но сейчас пустоты не было — только необходимая выматывающая сосредоточенность.       Йо в очередной раз вспомнил про начало своего пути — про испытание пещерой, после которого он начал набирать силы. Там не было ничего. Ни одного сенсорного ощущения. Он часто думал об этом, ведь это было очень похоже на то состояние, в котором он застрял сейчас.       Вот только из пещеры был выход.       Он сжал зубы. Из пещеры был выход. Там был прямой путь, у которого был понятный конец и границы. Но у окружавшего его мира границ не было — только шквал ощущений, из которых нужно было научиться выделять самое важное. И у этого его состояния тоже не было выхода. Он привык, что всегда можно найти другой путь, и вся его прошлая жизнь проходила под этим лозунгом, который он твердил каждому из своих друзей. А теперь впервые он столкнулся с чем-то, чего не мог решить, только принять, сжав зубы и наступив себе на горло.       Ты опять, да?       Темнота внутри недовольно притихла. Он снова ощущал мороз и слабое тепло зимнего солнца. Почти никакой горечи.       Ты думал о пещере. Сконцентрируйся.       Да. Пещера. Просто представить, что он в пещере. Для верности закрыть глаза под бинтами. Оттолкнуть все чувства. Найти то, что вывело его тогда. Просто… знание. Фуреку тихонько зажужжало под кожей, и он пошел чуть увереннее, едва заметно улыбаясь.       Работает.       Какое-то шестое чувство вело его вперед, помогая отыскать дорогу. Навык, который он не собирался больше использовать, потому что не мог найти ему применения. Мурашки по всей его коже от ощущения, что он сливается с окружающим пространством. Тонкая нить в самой его голове, по которой он шел все увереннее и быстрее.       А потом он споткнулся и чуть не полетел на дорогу под колеса машин.       Ладно. Это требует доработки.       Но улыбка все равно не слезала с лица, когда он снова двинулся вперед, вслушиваясь в звуки вокруг. Да, вокруг него была не безопасная мгла пещеры, но зато теперь он почувствовал, что есть еще что-то, что он сможет использовать. Только сначала потренируется.       Откуда-то спереди потянуло влагой. Йо понял, что дошел до реки. Свернув на деревянный мост, он коснулся рукой перил, запоминая их на ощупь. В его мире теперь было так много новых чувств, что это даже завораживало, не будь он отрезан от одного из них насильно.       Ноги горели огнем, и пару раз он споткнулся от усталости, но продолжил идти. Только до храма и обратно. Нужно дойти хотя бы до храма. Бедра кололо все сильнее, и это было тревожным знаком. Такого давно не было, да и не удивительно, сколько у него получалось-то шагов сделать по дому?       Он пересек мост торопливо, опасаясь, что выдохнется, не успев дойти до цели. Через еще десяток шагов ветер донес до него аромат ладана и сандала, и он расплылся в довольной улыбке.       Обойди по кругу дом. Ха!       Йо наконец остановился, чувствуя, как тяжело поднимается грудь от каждого вдоха. Зимний воздух приятно холодил разгоряченное тело, и снова возник соблазн сбросить куртку. Он чувствовал, что уже почти на месте: лёгкий ветер доносил до него шелест бамбуковой рощи, расположенной за храмом. Вот только звук доносился откуда-то сверху.       Вот черт.       Он сделал пару шагов и замер, когда его ботинок ударился обо что-то твердое и плоское. Йо присел на корточки и медленно опустил пальцы вниз, проведя по краю того, что оказалось каменной ступенью. Он забыл про лестницу. Ноги протестующе заныли, но он все равно выпрямился и сделал первый шаг.       Сколько здесь ступеней? Я поднимался наверх столько раз, но никогда не считал.       Он постоял немного на первой ступеньке, собираясь с силами, чувствуя сквозь подошвы холод и неровности камня. Йо выдохнул, сжал кулаки и сделал еще шаг.       Сначала это было просто — один шаг, затем другой, ориентируясь на край ступеней. Руки, протянутые на всякий случай вперёд, искали что-то, за что можно было бы ухватиться. Но перил не было, только дурацкие бесконечные ступени, обледеневшие на морозе. Не хватало еще с них слететь — и получить потом кучу острот от Хао.       Ощущай каждое движение. Вспомни пещеру. Никакой спешки. Просто иди.       Ступени понемногу становились выше, и он негромко выругался, злясь на эту рукотворную лестницу и давно умерших людей, что ее возвели. Каждый последующий шаг отзывался тупой болью в бедрах. Правая нога начала сдавать и слегка подволакивалась.       Это просто лестница. Не самое страшное твое испытание из всех.       Но внутри глухо ворчало раздражение, и от усталости не было сил заглушить эту тьму, что тут же радостно принялась его подпитывать, усиляя. Его дыхание стало тяжёлым, и в какой-то момент он все-таки поскользнулся, но успел переместить вес вперед и ухватиться пальцами за край верхней ступени, больно обдирая ладони. Он замер, вслушиваясь в тишину. Выпрямиться сил не было, и он полез дальше так, руками цепляясь за края верхних ступенек, сознавая, как комично, должно быть, выглядит.       Отчаявшийся паломник.       Он фыркнул.       Наконец под ладонями возникла пустота. Камень под ногами сменился гладким деревом. Он сделал рваный вздох и грудь жадно наполнилась воздухом. Сердце ласточкой билось в горле. Вокруг стояла полная тишина, словно храм поглощал все звуки. Йо коснулся рукой деревянного перила, которое встретило его грубой поверхностью, едва тёплой от дневного солнца.       Боже. Это было сложнее, чем я думал.       Йо опустился на колени перед храмовыми воротами, облокотившись на деревянную раму. Его дыхание постепенно выравнивалось, но руки всё ещё дрожали от усилий. Бинты на глазах намокли от горячего и частого дыхания и заледенели. Он их все-таки содрал, чувствуя легкий укол совести. Домой возвращаться захотелось еще меньше.       Хао будет недоволен.       Передохнув, он поднялся с холодной земли и медленно пошел к храму. Внутри было по-прекрасному спокойно. Воздух полнился дымом от курильниц, и этот густой аромат всколыхнул в Йо смешанные чувства — легкую грустную ностальгию и одновременно с этим удивительное спокойствие, словно он вернулся в давно забытый дом. Захотелось сделать что-то, знакомое ему с детства. Что-то значимое, что вернуло бы ему хоть ненадолго ощущение прошлого себя.       Гитара?       Ему понравилась эта мысль. Он не играл, казалось, тысячу лет. Йо решил, как вернется, попробовать вспомнить несколько любимых мелодий. Если только Анна, пока его не было, не выкинула инструмент.       Рассеянно став напевать про себя одну из песен, он двинулся вдоль стены, обходя храм по кругу. Стукнувшись коленями о деревянную скамью, испытал облегчение и, нашарив дерево руками, осторожно опустился. Ноги благодарно закололо, кровь заструилась по ним увереннее. Он прислушался. Помимо него, в храме никого не было, словно сегодня он был открыт специально для него. Он выпрямил спину и по привычке закрыл глаза. Тело просило знакомой для него дремы, но вместо этого он попытался очистить голову от мыслей, концентрируясь на дыхании.       Давай. Ты помнишь, как это.       Ум погрузился в медитацию. Мир вокруг него замер и смолк, и только дым продолжал куриться уже не только вовне, но и в сознании, окутывая все вязкой тишиной. Граница между ним и окружающим пространством истончилась, внутрь хлынуло тепло: атмосфера храма, напитанная духовной силой, заполнила его до краев. Было… безопасно. Здесь не было резких звуков и чужих мыслей, все это место казалось похожим на маленькую частичку великого духа.       Йо не знал, сколько так просидел, но, когда открыл глаза, все ощущения казались пролетевшей секундой. Он потянулся, разминая одеревеневшее тело. Ноги больше не болели. Значит, прошло явно больше часа. Пора было возвращаться домой, пока за ним не снарядили поисковую экспедицию.       Прежде чем подняться, он провел ладонями по скамье, запоминая ее, чтобы найти в следующий раз. Отчего-то важным казалось вернуться именно сюда. Неожиданно пальцы наткнулись на что-то холодное. Йо огладил предмет пальцами, узнавая металл. Зажигалка? Он обхватил ее покрепче и повертел в руках, подушечками находя непонятные насечки, которые не получалось сразу собрать в единую картинку. Гравировка. И тут до него дошло: на широкий металлический корпус зажигалки были нанесены языки пламени.       Хао бы понравилось.       Йо хмыкнул. Брат не курил. А даже если бы курил, такая малость, как зажигалка, явно не нужна человеку, который сам при желании может вспыхнуть, как факел. Он откинул крышку и щелкнул колесиком. Занялось пламя. Он поднес его к самому лицу, ощущая приятное тепло, которое впервые после битвы не вызывало в нем дрожи.       Странно.       Хао ни разу за все это время не призывал духа огня, только иногда щелчком пальцев зажигал свечи. Анна не подпускала Йо к плите, да он и не особенно к ней рвался. Огонь не рождал страха, но от него хотелось держаться подальше. А этот маленький огонек странно его успокаивал.       Йо завертел головой, затем чертыхнулся и снова стал слушать. Рядом никого не было. Если кто-то и забыл здесь зажигалку, то он ушел уже давно. Стоило вернуть ее на место, чтобы владелец смог ее найти, но что-то остановило Асакуру. То ли это успокаивающее тепло, то ли мысли о брате, но он почему-то захлопнул крышку и сунул находку в карман куртки.       Если это знак, то я его не понял.       Но ожидаемого чувства вины не последовало. Значит, это все-таки для него. В храмах такие вещи не случайны.       Йо поднялся и направился к выходу из храма. На улице на него подуло пронизывающим ветром, и по смене температур он догадался, что наступил вечер.       Анна меня убьет.       Домой он шел быстро, почти ни к чему не прислушиваясь, ведомый памятью и странным умиротворением в груди. После посещения храма злость в нем затихла — он пробовал ее отыскать, но она впервые за эти недели спряталась так глубоко, что не было даже отголоска. Это сбивало с толку и странно обнадеживало.       На последнем участке маршрута он вновь начал считать шаги, опасаясь пройти мимо ворот домой. Подойдя ближе, он мысленно потянулся к Хао, стараясь ориентироваться на его духовную энергию. Брат нашелся на втором этаже. Почему-то Йо был уверен, что он наблюдает за ним, и это вызвало улыбку.

***

      Хао сидел на подоконнике и, сощурившись, следил за возвращением Йо из окна их комнаты. Он видел, как брат медленно, но уверенно подходит к дому, и его шаги были чуть менее напряженными, чем утром. Йо выглядел усталым, но довольным.       Хао хмыкнул и спрыгнул на пол, намереваясь встретить брата внизу.       — Всё-таки пришел, — пробормотал он себе под нос, чувствуя едва уловимое удовлетворение.       Его провокация с тростью действительно сработала. Хао знал, что Йо ненавидит, когда его ограничивают или жалеют, и эти чувства были лучшим топливом, чтобы вытолкнуть его из зоны комфорта.       Он легко сбежал вниз, краем глаза замечая на кухне Морти, готовящего что-то вполне съедобное. Анна сидела в гостиной, поджав под себя ноги, и читала. Хао едва заметно кивнул ей, когда она вскинула голову ему навстречу. В этот момент из прихожей донесся шум, и напряженные складки вокруг ее рта разгладились. Хао закатил глаза. Он же говорил.       В доме царила привычная тишина, если не считать приглушенного шума чайника на кухне. Анна сидела в гостиной с четками в руках, их мерное движение обычно помогало ей сохранять спокойствие. Но сейчас её лицо было напряженным, а взгляд — прикован к окну, за которым Йо уже давно исчез из виду.       Она прищурилась, сосредотачиваясь. "Ему давно пора было вернуться. Это только вокруг дома". Её внутренний голос пытался удержать в ней остатки здравомыслия, но беспокойство росло всё сильнее.       Хао, словно предвкушая что-то, небрежно устроился в кресле напротив нее, рассматривая свои ногти. Его равнодушие раздражало Анну больше всего.       — Он пошёл не вокруг дома, верно? — внезапно спросила она, даже не глядя на Хао.       Тот медленно поднял взгляд, его глаза лукаво блеснули.       — Почему ты так думаешь?       — Потому что ты сломал его трость, — бросила она, повернув голову к нему. — Ты знал, что он пойдёт куда-то дальше.       Хао усмехнулся, неторопливо устроил правую лодыжку на своем колене, будто вообще не собирался ей отвечать. Она сузила глаза.       — Ну, я просто слегка подстегнул его решимость. Если он решил воспользоваться случаем, это уже его выбор.       Анна поднялась с места, её руки бессильно опустились вдоль тела, но вся ее поза выражала абсолютную ярость       — Ты специально это устроил, да?       — Устроил? — Хао ухмыльнулся, откидывая голову на спинку стула. — Ты так уверена, что это моя вина? Может быть, Йо просто… захотел проверить, как далеко он может зайти. У него сейчас такие амбиции. Какой там дом? Я удивлюсь, если он не решил обойти весь Токио.       Анна чуть не швырнула в него четками.       — И это после того, как ты спровоцировал его? — её голос стал опасно тихим. — Он не готов к городу, и ты это прекрасно знаешь. Он только начал учиться ориентироваться! Ты ненормальный!       Хао наконец поднялся с кресла, лениво потянувшись, полностью игнорируя настроение собеседницы.       — Зато он готов к тому, чтобы начать думать самостоятельно.       — Это безответственно, — резко бросила Анна, сжав кулаки. — Ты даже не представляешь, что может с ним случится.       Хао посмотрел на неё более серьёзно, в его взгляде заиграло легкое раздражение.       — Успокойся.       — Успокоиться? — она сделала шаг к нему, шипя, как кошка. — Если с ним что-то случится…       — Если с ним что-то случится, — перебил её Хао, чуть повысив голос, — я почувствую это.       Он произнёс это так спокойно, что Анна замерла на месте.       — Йо — не просто твой жених, Анна. Он мой брат. И, как бы тебе ни хотелось верить в обратное, я забочусь о нём.       Ее взгляд едва заметно смягчился, но гнев всё ещё бушевал внутри.       — Если ты заботишься о нём, зачем ты толкаешь его на такие поступки?       — Потому что он никогда не станет сильным, если будет сидеть в четырёх стенах, — ответил Хао, его голос стал твёрже. — Йо не ребёнок, Анна. Он никогда не был им. И если он хочет проверить свои силы, он должен это сделать.       Анна отвернулась, скрестив руки на груди, но не сказала ни слова. Она знала, что Хао прав, но это не успокаивало её.       — Если хочешь, — продолжил Хао, смягчая тон, — я могу его найти. Сейчас.       Она замерла, размышляя. Её руки чуть ослабили хватку, но вся поза оставалась напряженной.       — Ты уверен, что почувствуешь, если с ним что-то случится?       — Абсолютно. — Хао улыбнулся, но на этот раз в его улыбке не было насмешки. — Если Йо даже царапину получит, я буду знать.       Анна тяжело вздохнула, снова сев в кресло. Она ненавидела, что он прав, и ненавидела, что в этом доме она — единственная, кто выражал свои эмоции так явно.       — Пусть это будет на твоей совести, — бросила она, закрыв глаза.       Хао только пожал плечами и вернулся к своему месту. В отличие от Анны, он был совершенно спокоен.       — Всегда рад, — сказал он, устраиваясь поудобнее.       Когда Йо появился из прихожей, Хао встретил его, лениво облокотившись на дверной косяк гостиной. Он отметил и напряженную усталую дрожь в теле брата, и то, как он сжимал в кулаки содранные ладони, пытаясь их спрятать.       — Смотри-ка, вернулся, — лениво съязвил он. — Правда, все-таки вечером. Я уже думал идти тебя искать. Что, двор оказался крепким орешком?       Хао чуть выпрямился, когда Йо молча прошёл мимо, задевая его плечом. Привычное уже полыхающее тепло брата передалось через тонкий слой ткани, и Хао задумчиво задержался взглядом на его спине.       — И даже не заблудился, — продолжил Хао с лёгкой усмешкой, его голос был небрежным, но цепким. — Кто бы мог подумать.       Йо, остановившись, повернул голову в его сторону, но глаз не поднял.       — Ты ведь этого хотел, верно? — его голос звучал ровно, но в нем было что-то, от чего Хао слегка нахмурился. — Чтобы я доказал что-то себе? Или тебе?       Хао замолчал, его взгляд стал чуть более серьёзным. На мгновение он даже почувствовал легкое сожаление из-за своей язвительности, но тут же отогнал от себя это чувство.       — И себе, и мне, — признался он, отходя от дверного косяка и складывая руки на груди. Его голос прозвучал мягче, чем обычно, и это удивило его самого. — Но, в отличие от тебя, я не теряю надежды на твои способности.       Йо, не выдержав, улыбнулся. В этой улыбке схлестнулись усталость и облегчение.       — Значит, ты был уверен, что я справлюсь, — сказал он, делая шаг вперед.       — Конечно, — ответил Хао, подходя ближе. Его голос звучал уже не так насмешливо, а в глазах мелькнула тень тепла. — Ты мой брат. И я знаю, на что ты способен, даже когда ты сам этого не понимаешь.       Йо молча кивнул и, пошатнувшись, прошел к дивану. Его плечи опустились, будто сбрасывая невидимый груз. Он сел, двигаясь неторопливо и осторожно, явно пытаясь скрыть свое состояние. Анна, которая до этого тихо наблюдала из кресла, отметила, как дрожали его ноги, но не проронила ни слова. Хао, напротив, с усмешкой отошел к окну.       — Не расслабляйся, братишка. Я понимаю, что для тебя нет разницы, но в следующий раз постарайся вернуться до темноты. Твоя будущая жена чуть меня не сожрала, — Хао бросил насмешливый взгляд в сторону Анны.       — Еще не поздно, — резко отозвалась она, приподнимая бровь.       Хао весело фыркнул, заметив блеск в ее глазах, но отступил. В какой-то момент Анна слишком напряженно посмотрела на Йо, и он скользнул взглядом от нее к брату, понимая, что за этим стоит.       — Анна? — позвал Йо, растирая ноги.       Она насторожилась, быстро убрав с лица выражение беспокойства.       — Да?       Йо ответил не сразу, словно собирался с силами. Он выглядел как-то очень умиротворенно, несмотря на усталость, и девушка с удивлением осознала, что давно не видела этого знакомого до боли выражения на его лице.       — Ты ведь… Не выкинула мою гитару? — он спросил это слегка колебаясь, готовя себя к неприятному ответу.       Хао удивленно вскинул брови, но удержался от остроты. Посмотрел вопросительно на Анну, которая мгновенно напряглась. Ее плечи едва заметно дернулись.       Не выкинула мою гитару?       Прошлая Анна вполне могла так сделать. Она не понимала увлечения Йо музыкой, и если бы оно стало мешать их цели, она бы не колебалась. Но почему-то интонация Йо все равно заставила ее смешаться. Вместо привычной резкости он медленно выдохнула.       — Конечно, нет, — ее голос звучал ровно, но в нем чувствовалась осторожность. — Просто убрала на чердак.       Лицо Йо расслабилось, и он облегченно улыбнулся. Она обратила внимание, что на его лице нет повязки, — и почему не заметила сразу? — но его глаза выглядели… сносно. Лучше, чем она помнила. Она покосилась на Хао: странно, что он проглотил это.       — Если ты хочешь, я принесу ее.       — Не надо, — шаман радостно замотал головой. — Я сам.       Хао с Анной переглянулись. Анна слегка нахмурилась, но ничего не сказала. Йо медленно поднялся на ноги, все еще неуклюже, но с каким-то новым упорством, и сделал пробный шаг. Его еще потряхивало после прогулки, но он выглядел целеустремленным, когда двинулся в сторону лестницы.       — Ты… ты уверен? — она не смогла удержать в себе этот вопрос, несмотря на то, что Хао демонстративно закатил глаза.       Йо задержался на пороге, оглядываясь в их сторону. В нем что-то изменилось после сегодняшнего дня, однако Анна никак не могла понять, что именно.       — Я был сегодня в храме. Кажется, теперь я лучше понимаю, как мне с этим жить, — он указал на свое лицо. — Ты помнишь пещеру, Анна?       Она кивнула, задумчиво склоняя голову набок. Потом спохватилась, что Йо не увидел этого жеста.       — Да, — осторожно произнесла, заполняя возникшую пустоту.       — Вот и ответ, — Йо пожал плечами и скрылся в темноте коридора.       Она медленно выдохнула. Ответ?       Отложив книгу, она прислушалась к шагам Йо в глубине дома. Хотелось пойти следом, убедиться, что он не свернет себе шею на той чертовой лестнице, но она оставалась на месте. Хао, молча наблюдавший за ее реакцией, подошел ближе, затем медленно наклонился и оперся бедром на стол.       — Ну и что ты, по-твоему, делаешь?       Анна резко дернула плечами и снизу вверх уставилась на него, не позволяя ему разглядеть в ней тревогу.       — Не понимаю, о чем ты.       Он с усмешкой покачал головой.       — Не души его.       — Я не… — задохнулась девушка от гнева, но тут же осеклась, заметив во взгляде Хао смешливые огоньки.       Да пошел он к черту!       Шаман расхохотался, весело и искренне. Отсмеявшись, Хао лукаво на нее посмотрел:       — Он сам дошел до храма. Это в нескольких километрах отсюда. Чердак не сможет с этим конкурировать.       Действительно.       Анна коротко выдохнула, смягчившись.       — Слезь со стола.       — Ты просто ищешь, к чему прицепиться, да?       — Разве ты не даешь мне повода?       В этот момент в гостиную вернулся Йо. В его длинных волосах застряли клочки паутины, а рубашку он уже умудрился разорвать об какой-то гвоздь, но его белые глаза сияли. Он бережно нес гитару, крепко прижимая ее к груди, как нечто важное и давно утраченное.       — Думаю, мне нужно восстановить еще одну привычку, — сказал он, проходя к дивану и расслабленно на него падая.       Хао смотрел на брата, не мигая, будто ожидал подвоха. Видимо, рассчитывал, что это все еще какая-то шутка. Анна, сидевшая в кресле, подняла глаза от книги. Она коротко окинула Йо взглядом, задержавшись на его лице и руках, но ничего не сказала.       Йо принялся настраивать струны, извлекая немелодичные звуки. Хао слегка передернуло от резкости первых аккордов, и он поднял бровь.       — Ты собираешься играть на этой… штуке? — вырвалось у него.       Анна тихо фыркнула, но быстро вернула серьезное выражение лица. Она прикрыла книгу и, скрестив руки, откинулась назад, с интересом наблюдая за происходящим.       — Это называется гитара, Хао, — спокойно поправил Йо, с какой-то особенной нежностью проводя руками по деревянному корпусу.       Хао подошел ближе к брату и, явно разрываясь между любопытством и сохранением своих саркастичных манер, всмотрелся в вещь на его коленях. Анна чуть наклонила голову, следя за его движениями, но осталась на месте.       Гитара была простой, светлой, сделанной из орехового дерева. Ее корпус украшали явно руками Йо вырезанные символы.       — Это просто деревянная коробка со струнами. Как она вообще работает? — недоверчиво пробормотал Хао.       Йо чуть крепче перехватил гитару в руках. Покачал головой, пряча за волосами улыбку.       — Это акустическая гитара. Ей не нужен усилитель. Все гораздо проще.       В этот момент в гостиную высунулась голова Морти. Он радостно улыбнулся, увидев Йо, но замер, разглядев инструмент у него в руках.       — Ты снова будешь играть!       И он нетерпеливо подпрыгнул на месте. Хао изумленно наблюдал, как Морти мгновенно скинул фартук и оказался рядом с другом. Он сел у него в ногах, ерзая от предвкушения.       — Ты что, его фан-клуб? — Хао выгнул брови. — Или это какой-то тайный обряд, на который меня не пригласили?       Огненный шаман скрестил руки на груди и сделал шажок назад. Морти прыснул. Анна прикрыла рот ладонью, сдерживая усмешку, и коротко взглянула на Йо.       — Страшный кровожадный старик испугался гитары? — негромко сказала она, но в ее голосе была тихая ирония.       Глаза Хао опасно сузились, но он не торопился приближаться.       — Я не собираясь участвовать в том, чего даже не понимаю, — парировал он.       — Это теперь вся суть твоей жизни, — прошептала Анна, но так, чтобы Хао ее не услышал.       Йо продолжал настраивать струны, увлекшись процессом. Ему давно не было так тихо и тепло. Он почти не обращал внимания на уже ставшую привычной перепалку брата и невесты, ведь в них не было злости. Эта атмосфера наполняла его спокойствием, похожим на то, что он испытал в храме. Когда струны зазвучали ровно, он поднял голову, слегка улыбнувшись.       — Это просто… полое дерево, Хао, — сказал он, подбирая слова. — Внутри есть пустота, которая усиливает звук, когда струны вибрируют. Ты играешь — и дерево начинает резонировать, а воздух внутри корпуса создаёт музыку.       Хао удивленно нахмурился.       — Воздух усиливает звук? А ты ещё говорил, что я странный.       Йо усмехнулся и снова провёл пальцами по струнам, извлекая мягкий аккорд.       — Это проще, чем кажется. Здесь всё дело в гармонии, — он постучал пальцем по деревянному корпусу. — Дерево, струны, воздух внутри… они работают вместе. Без электричества, без лишних деталей. Просто ты, инструмент и музыка.       Хао прищурился, а затем с явным усилием подошёл ближе и опустился прямо на пол напротив, с интересом наклоняя голову.       — То есть ты хочешь сказать, что весь звук — из-за правильного сочетания дерева и воздуха?       — Да, — ответил Йо, глядя на брата с мягкой улыбкой. — А ещё из-за того, кто играет.       Хао откинулся на отведенные назад руки, игнорируя веселые взгляды Морти и Анны.       — И зачем это нужно? Ты просто играешь мелодии… ради чего?       Йо ненадолго замолчал, перебирая струны. Затем, не глядя на Хао, ответил:       — Это не для кого-то. Это для меня, — Йо тщательно подбирал слова, чтобы брат понял. — Это помогает мне услышать тишину внутри, если так можно сказать. И увидеть, что я чувствую. Хао посмотрел на брата, на мгновение задумавшись.       — Ты постоянно что-то усложняешь, братишка.       — А ты недооцениваешь, — пожал Йо плечами, не обидевшись.       Анна незаметно вздохнула, наблюдая за ними. Внутри нее смешались противоречивые чувства: тепло от того, что Йо выглядит спокойным и счастливым, и странное раздражение на то, как легко он отмахивается от вещей, которые других бы давно сломали.       Йо наиграл несколько пробных нот, потом замер, будто собираясь с мыслями, и начал играть знакомое ему вступление. Его лицо разгладилось, и Анна почувствовала, как ее собственные плечи понемногу расслабляются. Она осторожно встала, подошла к дивану и села рядом с Йо, но не касалась его, лишь наблюдала за движениями.       Хао, сидя на полу, смотрел, как проясняется лицо Йо. Как он наклоняется ниже к инструменту, прислушиваясь к чему-то, что слышит только он. Он словно перестал находиться в комнате. И Хао не удержался, потянулся к связи, и на него накатила неожиданная волна спокойствия. Это было настолько ярко, что он замер, не в силах поверить. Душа Йо сияла и искрилась так, как он до этого момента никогда не ощущал, мягко, но настойчиво заполняла все его сознание. Это было странное, почти болезненное чувство — будто кто-то вывел на поверхность все, от чего он так долго прятался. Как один человек мог транслировать столько света?       Теперь я понимаю, почему ты так беспечно отдал мне часть этой сверхновой.       И Хао застыл, не в силах вынырнуть из этих теплых волн света, слушая музыку и одновременно пальцами Йо выводя ее на струнах.       А потом брат запел.       Его голос был негромким, слегка хриплым, но в нем звучала удивительная сила, которая казалась неуместной в их маленькой гостиной. Он прикрыл глаза, растворяясь в музыке.       Мне больше нечего отдать,       Я нашел идеальный конец.       Ты создана, чтобы ломать меня       И растворяться в пыли.       Хао ощущал мурашки по всему телу и впервые не мог понять, чьими чувствами они вызваны, так тесно его сознание переплелось сейчас с сознанием брата. Он не понимал английских слов, которые слетали с губ Йо с такой легкостью, но цепенел от этой неприкрытой уязвимой искренности, что сквозила в его голосе. Он остановившимся взглядом всматривался в лицо Йо, силясь понять, что это, как простая деревяшка и голос могут создавать нечто настолько живое.       Несите меня в объятия небес,       Осветите путь — дайте уйти.       Дайте мгновение украсть мой последний вдох,       Я закончу там, где начал.       Анна, сидя рядом с Йо, опустила голову и прикрыла глаза. Она не двигалась, просто слушала, хотя песня явно была ей знакома. Она чувствовала, как для Йо важно то, что он сейчас делает — возможно, важнее, чем он сам понимал.       Хао слушал, как голос брата заполняет пространство, наблюдал за Йо и Анной, сидящими рядом, и неожиданно для себя почувствовал странную пустоту. Это не была боль или тоска — скорее, какое-то болезненно ясное осознание. Он вдруг понял, как мало знает эту семью, частью которой теперь стал. Как мало понимает их странные, недосягаемые для него связи. Почему это вдруг стало важным? Он не знал. Но голос Йо, его спокойное и в то же время пронзительное пение, словно оттолкнули всё остальное. Хао чувствовал, как этот звук проникает в него, заглушая привычные мысли, оставляя только свет — тёплый, чужой, неотвратимый. Ты это мне хотел показать там, между мирами?       Заветная агония, отпусти меня,       Медленно убивай — неужели так и должно быть?       Не хорони меня, безликий враг,       Прости, но я не хочу, чтобы все так кончилось,       Заветная агония…       Когда песня закончилась, тишина в комнате повисла, как густое облако, накрывшее всех. Хао встряхнулся, выходя из оцепенения. Он чувствовал себя странно уязвимым, как будто музыка обнажила что-то, что он сам давно спрятал глубоко внутри. Анна лукаво смотрела прямо ему в глаза, и он понял, что не успел спрятать все пережитое за маской.       — Я не знал, что ты умеешь так петь, — наконец сказал Хао, но вместо привычной насмешки его голос прозвучал неожиданно мягко, мягче, чем он хотел. Он слегка нахмурился, поймав себя на этом.       Йо бережно отложил гитару и пожал плечами.       — Это не то, что я бы хотел афишировать.       — О чём эта песня? — спросил Хао, пытаясь вернуть себе привычный тон. — Я не понимаю слова.       Анна улыбнулась, оглянувшись на Йо, ее взгляд стал чуть теплее, но не потерял остроты.       — Она о боли, — произнесла она, ее голос звучал спокойно, но рука ненавязчиво коснулась плеча Йо. — О том, как её принять и отпустить, не сломавшись.       Йо слегка улыбнулся, поворачивая лицо к невесте.       — Ты слишком хорошо меня знаешь, Анна.       — Кто-то ведь должен, — ответила она ровно, но в ее голосе сквозило тепло.       Хао снова посмотрел на Йо, его взгляд был изучающим, без саркастичных искр.       — Значит, это то, как ты себя чувствуешь?       Йо ненадолго замолчал, его пальцы рассеянно поглаживали струны, как будто он раздумывал над ответом.       — Нет, — наконец спокойно ответил он, его голос звучал неожиданно тихо. — Это то, как я себя чувствовал. Тогда. Но сейчас… все иначе.       Эти слова, простые и спокойные, словно заполнили комнату светом.       Морти, разомлевший от музыки и тёплой атмосферы, вскоре задремал на полу, откинув голову на колени Йо. Ужин был позабыт. Анна встала, чтобы взять книгу, но быстро вернулась, сворачиваясь под боком Йо. Она молчала, ее дыхание было едва слышным, но в лице читалась редкая нежность.       Хао продолжал сидеть на полу, наблюдая за ними. Что-то в этой картине казалось неправильным и одновременно с этим… идеальным. Йо, как всегда, был спокойным центром всего, что происходило вокруг. И, впервые за долгое время, Хао не чувствовал необходимости нарушать это равновесие.       Йо, чувствуя, что все вокруг расслабились, вернулся к мелодии, на этот раз без слов. Эти тихие звуки наполнили комнату покоем, закрывая для них всех дверь в прошлое, хоть бы на один вечер.