Туз

Новое утро наступило уже для пяти человек в этом доме, и мне пришлось изрядно повозиться над завтраком, периодически отвечая на сообщения в общем чате, созданном для моей организации. Сегодня произошёл неведомый информационный шквал от Стивена и Льюиса, которые чуть ли не наперебой отправляли сообщения о странном происшествии, случившимся в порту Йокогамы. Виктор и Гастон дополнили их новости своими, но уже про отца Франсуазы. Всё было так странно, что пришлось просто прочитать все сообщения. Стивен: Вчера произошёл взрыв в порту. Не очень сильный, но он нанёс весомый ущерб. Пострадало семеро человек, но никто не умер. Льюис: О, я слышал об этом. А до этого, помнится, всё в том же порту кто-то разрушил несколько грузовых контейнеров. Вроде как, они принадлежали Портовой мафии. Кристофер: Уверен, что в этом обвинят меня Придëтся некоторое время отсидеться в тишине Виктор: Новая головная боль с этим портом 🙄 Мне же придётся умереть, чтобы восстановить там всё 😩 Наверное, там такая разруха Окумура: 😮 О боже! Портовая мафия, видать, злиться будет! Ямагути: да хрен с ней, с этой мафией окумура-тян, тебе лишь бы бучу поднять Энрико: О, вы только гляньте, алкоголичка проснулась! Неужели работать начала? 😋 Ямагути: тебе жить надоело?!!! Нагаи: Только не ругайтесь. Кристофер: Дурдом Виктор: Ой-ой, ребят, подождите, нам с Гастоном нужно срочно рассказать кое-что! Ямагути: где этот гламурный подонок?! если он дрыхнет или трахается со своим русским, я убью его Стивен: Отвратительно. Ямагути: чё вякнул?! Энрико: Кажется, что-то назревает 🤭

Этот «гламурный подонок» давно здесь. Ямагути, тебе лучше соблюдать формальный тон, иначе твоя жизнь станет полезнее в виде камней у дороги. Виктор, говори, что хотел. Как я полагаю, это связано с отцом Франсуазы?

Виктор: А, да! Сейчас! Владимир: весело у вас Виктор: Отца Франсуазы зовут Реймон Саган, но его настоящее имя — Пьер Куарез И тут я вспомнил, что очень хорошо знаю этого человека, ведь мне доводилось работать вместе с ним над одним проектом. Тогда он ещё был женат Скорее всего, поменял имя и фамилию после развода, но я не пойму зачем. Я плохо помню, каким был Пьер раньше, поэтому ничего больше сказать не мог.

Но ты знаешь, где он живёт?

Виктор: Да, скину в личные сообщения На этом разговор наконец-то прервался, и я смог спокойно закончить с завтраком, больше ни на что не отвлекаясь. Но полученные за раз новости всё равно сильно встревожили меня, не давая сконцентрироваться на действительно важных вещах. В первую очередь нужно было встретиться с отцом Франсуазы и поговорить с ним. Возможно, всё не так плохо, и надежда ещё есть. По крайней мере, я хотел верить в лучшее и очень беспокоился за судьбу девочки. Мне очень хотелось оставить её у нас, но было столько обстоятельств, из-за которых могли возникнуть проблемы: отец всё ещё жив; ей всего одиннадцать лет, и жизнь у нас может навредить психике ребёнка; мнение Фёдора и Кармы по поводу нового жильца. Единственное, в чём я был уверен, так это в себе. Но я — это я, а всё остальное ещё нужно проверить. В столовую стали стекаться жильцы. Первым появился Антон Павлович, выглядивший весьма бодро и свежо. За ним подтянулся Карма, потирающий глаза, а где-то позади плёлся Фёдор, зевая. Франсуаза скромно заглянула и зашла только тогда, когда её позвали, и она села рядом со мной, всё ещё чувствуя себя неловко и скованно. Страшно было представить, какие всё же зверства творил её отец. — Как спалось, Франсуаза? — спросил я, улыбнувшись девочке. Саган улыбнулась в ответ, наконец расслабившись, отчего её алые глазки красиво заблестели, словно начищенные рубины. Было в них что-то чарующее и располагающее к себе. Я не был хорошо знаком с творчеством Франсуазы Саган из прошлой жизни, но знал о ней, как о представительнице битников. Жизнь её не могла стать примером для подражания, как и у большинства авторов «разбитого поколения». Оставалось надеяться, что у Франсуазы из этой жизни не успело отложиться ничего пагубного для неё. — Хорошо спалось, спасибо! — она едва сдерживала восторг, отвечая мне. — Но можете называть меня Френ, если моё полное имя тяжело даётся. — Тогда и ты ко мне обращайся на «ты». Кивнув, Френ приступила к трапезе. Фёдор и Карма время от времени на неё поглядывали, с совсем неприкрытым интересом, в то время как мы с Антоном Павловичем старались не смотреть на девочку, чтобы не смущать её лишний раз. Завтрак прошёл вполне спокойно и без всяких происшествий, мы быстро вышли из-за стола. Я собрал грязную посуду и принялся за мойку. Пока я стоял у раковины, меня дёрнули за край кофты. Это была Франсуаза. — Могу я помочь ва… тебе, Эйс? — робко поинтересовалась она, тая надежду на положительный ответ. Меня умилило такое внимание со стороны ребёнка, и я не посмел отказывать, позволив ей протирать чистую посуду. Френ хватило этого с головой, чтобы почувствовать себя полезной, как бы неприятно не было от подобных мыслей. Она около года прожила в тирании собственного отца, который регулярно выпивал и приводил домой разных девиц, а их уход объяснял тем, что Франсуаза — монстр, чья способность может только навредить. И как же кошмарно это звучало. Любя чужих детей, я не смог бы ненавидеть родных, но таковых у меня никогда не будет, пришлось смириться. Тем не менее, мне хватало заботы о Карме, но тот скоро станет взрослым и самостоятельным, а я нуждался в постоянной заботе о детях. Не мог жить без любопытных глаз, счастливого смеха, топота маленьких ног и нескончаемых вопросов о том о сём. Я был законченным родителем, который желал воспитывать детей до конца своей жизни… Поэтому я хотел, чтобы всё обернулось тем, что Френ останется в этом доме. Эгоистично, но мне хотелось приютить девочку и стать для неё хорошим родителем, чтобы она никогда не грустила. Но мнение других было важнее собственных эгоистичных хотелок. Это иррационально подбирать каждого второго ребёнка с улицы и тащить его в дом. Рано или поздно, закончится либо место, либо чьё-то терпение. И это я не про себя. Когда мы с Френ закончили наводить порядок, к нам пришли. Это был Иван. Его вышли встречать Бегемот, шагая вальяжно, и маленькая Ася, что бежала рядом с матерью. — Ой, какие милашки! — подпрыгнула Франсуаза, увидев кошек, и резко сцапала котёнка на руки. Тот вытаращил глаза, но не стал царапаться, шипеть, пытаться слезть. Наоборот, замер в ожидании, но скоро стал мурлыкать от приятной ласки. Бегемот стала тереться о ноги девочки, мурча, а та хихикала, довольно жмуря глаза. И хотелось улыбаться при виде такой картины, но… Я видел тяжёлый взгляд Вани, направленный ровно на Саган. Его брови хмурились, будто произошло что-то очень и очень плохое. Это мне не понравилось. И не мне одному. — Пришёл настроение испортить? — к моему удивлению, Фёдор проявил пассивную агрессию по отношению к Тургеневу, и я заметил, как он плотно стиснул челюсть. — На пару слов, — мрачно изрёк мужчина, и они действительно ушли. — Только громко не ругайтесь! — крикнул им вслед папа. И не зря…

***

— Тебе не кажется, что это уже явный перебор? — скрестив руки, Иван хмуро посмотрел на человека перед собой, который тоже не скрывал своего недовольства. — Собираешься прописать здесь ещё и эту девочку? — Тебя волнует, останется ли она здесь, когда ты сам живёшь в другом месте? — пока ещё спокойно парировал Фёдор, стараясь не стискивать зубы. — Полагаю, это всё из-за Эйса, — кивнул сам себе Тургенев, не меняя настроения. — Слушай, ты уж определись, какие у вас на самом деле отношения: любовь до гроба или твоё эгоистичное… — Замолчи. Достоевский не выдержал, процедив слово сквозь зубы и обратив на собеседника раздражённый взор. Иван замолчал, едва скрывая удивление от тона, который использовал Фёдор. Обычно тот не любил конфликтовать, особенно с ним, но сегодня ситуация не была похожа на прочие и требовала другого подхода. — Ты ведь понимаешь, что у этой девочки есть живой отец, и нельзя просто так оставить её в этом месте? — и всё-таки Ваня, как старший, взял себя в руки и решил выйти на компромисс, не желая ругаться. — Ничего хорошего не будет от того, что она здесь останется. Это может быть опасно для неё. — Опаснее, чем с её отцом, который вышвырнул родную дочь на улицу? — глаза Фёдора на мгновение сверкнули алым светом. Нет, Ваня точно впервые видел мужчину таким, в этом не было никаких сомнений. И мужчина никак не мог взять в толк, почему тот так хочет оставить абсолютно чужую девочку в этом доме. — Федь, перестань, дети тебе не игрушки, они… — Я это и без тебя знаю. Хватит читать мне мораль. Я жил ровно также, как и она, поэтому прекрасно понимаю, как это тяжело, когда тот, благодаря которому ты появился на свет, тебя ненавидит за то, что не в твоих силах изменить. Тургенев перестал дышать. Он вспомнил тот день, когда впервые познакомился с Фёдором. Вспомнил, как защищал его от нападков из-за его способности. Вспомнил, как залечивал его синяки и ссадины, полученные отцовской, как сам Иван предполагал, рукой. Вспомнил его содранные колени, будто мальчика заставляли стоять на них часами. Он помнил всё это, словно это было вчера. По спине прошёл озноб, ведь Ваня переживал те дни вместе с Федей, делил с ним те его переживания. Но этого всё равно оказалось мало, как и терпения Ивана, отчего не удалось уберечь искалеченного временем парня от его тёмной стороны. И Ваня всегда в этом винил себя и свою чёртовую вспыльчивость. Почему-то это только сильнее злило. — И ты думаешь, что сможешь позаботиться о ней лучше? — сухо и твёрдо вопрошал мужчина, подняв голову, дабы глядеть на собеседника высока. — Я просто не хочу, чтобы она испытывала то же, что и я когда-то. — Иди… — Хватит! Мужчины замолчали, стоило прозвучать этому крику. Внезапно на кухню заскочила Франсуаза, с абсолютно заплаканным лицом и заплывшими от солёной влаги глазами. Она мелко дрожала и крепко сжимала свои руки в кулачки, поджимая губы. — Хватит ругаться из-за меня! Я сама уйду, только не ругайтесь! Оба эспера впали в ступор, не зная, как стоит реагировать в этой ситуации. Френ была на грани истерики, и её уже обвивала странная аура алого цвета, будто… — Что у вас тут за крик? — в проходе показался Эйс с недовольным лицом, но при виде трясущейся Франсуазы оно чуть ли не стало источать злость. — Вы что такого натворили? — раздалось шипение. Отмерев, Тургенев резко схватил Фёдора за руку и толкнул его в сторону Эйса, загородив их собой. Он напрягся, наблюдая за тем, как Франсуаза создаёт вокруг себя алый прозрачный пузырь. Вернее, её способность, вышедшая из-под контроля, создаёт алый прозрачный пузырь. Нестабильность ядра. Выплеск льющихся через край сил. Тело явно не справлялось с той энергией, которая находилась внутри него, и это могло привести к плохим последствиям. — Папа был прав: я — плохая девочка! — продолжала плакать и кричать Франсуаза, пока вокруг неё искрился созданный ею купол. — Из-за меня все ругаются. От меня одни проблемы. Я — монстр! Всю кухню заполнило ярким алым светом, отчего пришлось закрыть глаза. Не позволяя парням позади себя двинуться, Тургенев, получив внезапное сопротивление, всеми силами пытался продвинуться к Саган, протягивая одну руку. Та не могла пошевелиться, но её косы и одежда качались, будто на ветру, а глаза полностью покраснели: из них всё ещё текли слёзы. В ушах стоял шум, дробящий сознание, но мужчина уже был у цели. Схватив Френ за плечо, Иван применил свою способность на полную, жмурясь от понятной, но резкой боли внутри. Лёгкие невыносимо жгло, но он продолжал держать девочку, используя на ней регрессию, пока её способность не остановилась, а сама она не упала к нему в руки. Тургенев тут же свалился на колени, тяжело дыша и держа Франсуазу, потерявшую сознание. — Что у вас тут происходит? — послышался голос Антона Павловича, который в ужасе оглядел представшую перед ним картину. — Мамочки, как же так? Где-то из-за него выглядывал ошеломлённый Карма. — Заберите её… — прохрипел Ваня, и к нему сразу подлетел Эйс, взявший девочку на руки. К счастью, она была достаточно лёгкой, чтобы он смог её поднять. Стоило только британцу отойти, как тут же Тургенев зашёлся кашлем и сгорбился. Антон Павлович в тот же момент оказался рядом и помог мужчине подняться, собираясь вывести его из помещения. — Говорил же я тебе, не смей перенапрягаться, — заворчал Чехов, выводя Ваню, чей кашель оказался кровавым, с кухни. Когда те скрылись в ванной, Эйс, Фёдор и Карма переглянулись. — Какого чёрта вы наговорили? — прошипел Моррисон, чьи глаза метали молнии. — Почему она впала в истерику? Фёдор потупил взгляд в пол, осознав, что только что произошло. Он наблюдал такое впервые, поэтому его это очень потрясло. И вина за произошедшее лежала частично на нём. — Если ты позволишь объяснить… — Да уж позволю. И разговор предстоял долгий.

***

Я чувствовал себя немного некомфортно и непривычно, идя с Фёдором под руку, словно мы были женатой парой. На его лице не было и капли усталости, абсолютная безмятежность, но своей рукой я ощущал, как сильно вспотела чужая ладонь. Он волновался не меньше моего и тоже чувствовал себя дискомфортно. Вчера был тяжёлый разговор. Исходя из рассказанного, Фёдор и Иван повздорили из-за Франсуазы, а та, побежавшая за котёнком, случайно подслушала их разговор и впала в истерику. Её способность вышла из-под контроля, и тогда Ване пришлось на полную использовать свою, что привело к кровавому кашлю и полной истощённости. Антон Павлович увёл мужчину и попросил позаботиться о потерявшей сознание девочке. Ту мучал сильный жар, она ворочалась в постели и ещё не пришла в себя. Больше всего в этой истории меня поразило то, что Федя вступился за Френ и собирался отстаивать своё мнение, несмотря на рациональное замечание Тургенева. Это очень тронуло моё сердце, и я посмотрел на Фёдора с другой стороны. Разговор наш перетёк в ночную беседу, в которой мы обсуждали всё, что могли: прошлое Достоевского, его паршивые отношения с отцом, причастность к смерти его брата, Михаила, и дальнейшую судьбу Саган. А сегодня мы направлялись к её отцу, оставив присматривать за девочкой Тургенева, который пришёл извиниться перед Фёдором. Тот и не злился почти, поэтому легко простил мужчину, также попросив прощения. Друзья помирились, признав свою неправоту. Возвращаясь к месье Сагану. Федя придумал кошмарный план, в котором мы должны отыграть всего лишь-то молодую пару, справляющих свой медовый месяц. Благо в платья меня выряжаться не заставили, слава нынешней моде. Просто пришлось немного подшаманить над лицом и придать себе чуть больше женственности, чем обычно. И клянусь, при виде меня Ваня точно хотел бросить пару шутеек, но его совести хватило на пару комплиментов взамен. Это мне польстило. Отыскав нужный адрес, который Виктор услужливо скинул в личные сообщения, мы позвонили и стали ждать. Удивительно быстро приоткрылась дверь, находившаяся на цепочке. В образовавшейся щели показался брюнет с алыми глазами и лёгкой, небрежной щетиной. На нас пахнуло остатками перегара, что говорило об одном: он вчера отходил с похмелья. На первый взгляд мужчина казался вполне трезвым, хоть и уставшим. Придирчиво оглядев нас с Фёдором с ног до головы, он фыркнул. — Кто вы? — грубо поинтересовался Реймон, не особо обрадовавшись внезапным гостям. — Здравствуйте, — с вежливой улыбкой произнёс Фёдор, зачем-то прижимая меня сильнее. — Мы недавно остановились на этой улице и сейчас знакомимся с соседями. У нас с женой медовый месяц. — Вот как. На Сагана это не произвело особого впечатления. Трудный случай. — К тому же, — заговорил я, подстраивая свой голос под образ молодой жёнушки, — мы не так давно отогнали от нашего дома девочку, примерно, лет десяти… Дверь внезапно захлопнулась, но тут же распахнулась, являя нам среднего роста мужчину в домашней, поношенной одежде. Хорошо хоть та была чистой. — Входите, — бросил Реймон, чей тон не требовал отказа. Мы воспользовались приглашением и зашли. Удивительно чисто было дома у этого человека, не считая спёртого воздуха и некоторой духоты. Пьер явно никогда не проветривал помещение, привыкнув к запаху крепкого алкоголя и чего-то ещё. Мне было тяжело вдыхать острые ноты, которые свербили в носу и удушали. Судя по тому, как сморщился нос Фёдора, ему тоже. Француз пригласил нас в гостиную и указал на просиженный со временем диван. Брезгуя, я присел на краешек, стараясь не выдать своего отношения к хозяину квартиры. Фёдор вёл себя спокойнее, словно и не в таких местах ему доводилось находиться. Реймон уселся в кресле и уставился на нас пристальным взглядом, немедленно требующим начать разговор. Мы ещё дома условились, что в основном говорить будет Федя, а я подключусь позже. — Так значит, — опередил парня Саган, сцепив руки в замок, — вы говорите, что видели девочку лет десяти. Как она выглядела? — Диковато, — легко соврал Фёдор, не выдавая и признака лжи. — Как маленькая беспризорница. Мы подумали, что она сирота, но сейчас я вижу, что у неё есть какие-то сходства с вами, мистер… — Реймон, просто Реймон, — покачал головой мужчина. — А вы? — Родион, а мою жену зовут Соня. Приобняв меня за плечи, Фёдор улыбнулся, но я заметил в его глазах издевательский блеск. Появилось желание треснуть по лицу. — Ваша жена та ещё красавица, — вполне дружелюбно усмехнулся Пьер. — А я вот, как два года в разводе. — А чего так? — спросил я, незаметно ущипнув Достоевского за бок. Тот дёрнулся, но сдержался. Взгляд Реймона потяжелел, и плечи напряглись. — Из-за её ухажёра… Пока Саган рассказывал о том, как подозревал свою супругу в неверности, а Фёдор внимательно слушал его, я осматривал комнату и наткнулся на школьный рюкзак. Нашлось, за что зацепиться. — Ой, а я смотрю у вас есть ребёнок! — оживился я, улыбаясь. Реймон затих и кинул на рюкзак ненавистный взгляд. — Да, дочь, — фыркнул мужчина и скрестил руки. — Та ещё мелкая мерзавка. Сбежала чуть больше недели назад, и я никак найти её не могу. Наверное, вы тогда видели её. Мне повезло. Так, где она ошивалась? Что-то внутри меня сжалось, и я вцепился в руку Фёдора, вспоминая грустное лицо Франсуазы, и её рассказ. Тело забило мелкой дрожью. — Почему ваша дочь сбежала? — гладя меня по плечу, спросил Федя и посмотрел на собеседника испытывающим взглядом. — Вы поругались? — Поругались? — усмехнулся мужчина и переменился в лице. — Да эта невоспитанная дрянь из меня все соки выжала. Она ведь в мамку характером пошла, так ещё и эспером оказалась, чёрт бы её побрал. Из-за неё у меня были одни проблемы. Я пытался её воспитывать, но всё без толку… — Воспитывать посредством избиений? — не выдержал я и бросил на Реймона осуждающий взгляд. — Нынче дети совсем от рук отбились, с ними нельзя иначе, — как ни в чём не бывало, ответил Саган. — Все эти заумные психологи, утверждают, что детей нельзя бить, но это не так. Если будете заводить ребёнка, то лучше с самого начала держать его в строгости. Иначе… — Ты серьёзно? Реймон замолчал и вопросительно изогнул бровь. Фёдор пытался меня успокоить, но я скинул его руки с себя и встал. — Скажи мне, почему ты так относишься к своей дочери? — сквозь зубы процедил я. — Как ты после таких слов смеешь давать советы по воспитанию детей? — Ты угомони свою жёнушку, — фыркнул Реймон, недовольный тем, как я заговорил. — Много мнения у такой шмали. Я чуть не задохнулся от возмущения, и что-то внутри меня завопило. Фёдор пытался сохранять остатки благоразумия, но и его надолго не хватило. Он поднялся и подошёл ко мне, взяв меня за руку, чтобы поддержать. — Я настоятельно попрошу не выражаться так о моей жене, — голос Фёдора стал вкрадчивым, предупреждающим. — Мужик, ты не понимаешь, все эти бабы одинаковые, — покачал головой Куарез и встал. — Больно молодая у тебя жена. Такие кольца не носят. Я почувствовал напряжение, исходящее от эспера, и это внушило мне спокойствие. Впервые я ощутил себя таким защищённым. — Вы ненавидите свою дочь? — спросил Достоевский, держа меня крепко, чтобы я не сорвался. — Возвратись я назад, — вздохнул Пьер, — когда она родилась, я бы никогда не признал её своей дочерью. — У тебя была возможность остаться в живых. Очень быстро Пьер оказался на полу. Фёдор крепко сжимал его горло, сдавливая, тем самым выбивая хрипы из мужчины. Я поразился такой силе у Феди, так как до этого он ни разу не вступал в драки. Возможно, он не преувеличивал насчёт того, что раньше был любителем подраться. Опыт не пропьёшь? От вида корчащегося от нехватки дыхания Реймона мне становилось легче, гораздо легче. Я не до конца осознавал, почему мне так нравится видеть то, как он задыхается. Я просто свихнулся. — А теперь расскажи мне, для чего тебе понадобилось менять имя? Уж не потому ли, что ты пытался убить поклонника своей жены? Она ведь из-за этого развелась с тобой? Да? Но Пьер не мог сказать ни слова. Фёдор с особым усердием сжимал его горло, перекрывая доступ к кислороду. Он даже не использовал свою силу, желая помучать этого подонка перед смертью. И выглядел эспер в этот момент чертовски привлекательно. Настолько, что я ощутил жар на своих щеках. Точно с ума сошёл. — Зачем ты оставил её после развода? Ты ведь думал, что она не твоя дочь. Зачем? Лицо Сагана посинело, глаза закатились. Минута, две, и тело закончило мелкой судорогой. Спустя мгновение оно остановилось и лишилось жизни, но Достоевский продолжал сжимать шею. Я положил руку на плечо Фёдора, и тот резко повернулся ко мне, с невероятно диким взглядом. Будь это наше первое знакомство, я бы испугался и отпрянул, но вместо этого опустился на корточки и провёл пальцами по его скуле, по шраму под ухом. Это привело Федю в чувства, и он только сейчас осознал, что произошло. Я улыбнулся. — Ничего не говори, я всё понимаю, — ласково произнёс я, прижимая Фёдора к груди, внутри которой лихо билось сердце. — Давай вернёмся домой. — Домой… — повторил парень, обнимая меня в ответ.

***

— Она ещё не пришла в себя? Тургенев покачал головой. Видок у него был так себе, что не давало забыть о прошлом дне. Фёдор остался с ним, а я пошёл проведать Франсуазу. Она была бледна, но в этот раз не ворочалась и не потела. Рядом сидел Карма и наблюдал за ней, словно Френ была его младшей сестрой. И это меня тронуло. Я сел рядом и провёл рукой по лбу девочки. Температура спала. Да и по всей видимости она пошла на поправку, а значит скоро придёт в себя. Хотелось в это верить. И как по заказу, Франсуаза зашевелилась и вяло разлепила веки. Карма замер, с интересом наблюдая за пробуждением девочки. — С пробуждением, Френ, как ты? — улыбнулся я. Френ опёрлась спиной о изголовье кровати и оглядела пространство затуманенным взором. Она медленно и тяжело приходила в себя, так как юный организм ещё не был таким крепким, чтобы выдержать целый взрыв внутри себя. Удивительно, что у неё не произошло внутреннего кровоизлияния, учитывая нестабильность её способности и эмоций. Остановив взгляд на мне, девочка заплакала и вцепилась в мою руку, не переставая лить слёз. Я не шевелился и ничего не говорил, глядя на макушку тёмных волос. — Простите, пожалуйста, простите! — извинялась она и продолжала плакать, будто её только что отругали и пригрозили наказанием. И это было неудивительно, с её-то отцом. Положив руку на голову Франсуазы, я погладил её успокаивающим жестом, но всё ещё ничего не сказал. Движением глаз попросил Карму выйти и сообщить о пробуждении француженки, что парень быстро понял и сделал. — Я уйду, только не ругайтесь из-за меня! — Френ, — тихо сказал я, проводя рукой по волосам Саган, — ты ни в чём не виновата. На мгновение Франсуаза перестала издавать какие-либо звуки и замерла, не ожидав услышать нечто подобное. Теперь, когда я знал причины, мне было легче реагировать на поведение ребёнка. — Ты не виновата в том, что эспер, — продолжал я. — Ты не виновата в том, что родилась. Ты ещё ребёнок и не можешь всецело отвечать за свои действия. Дети должны находиться под защитой взрослых. Дети должны расти счастливо. Детское тело затряслось, и Франсуаза зарыдала навзрыд. Наверное, прошло около пяти минут, прежде чем она смогла полностью успокоиться и прийти в себя. Всё это время я повторял, что она не виновата, говорил, что она прекрасная девочка и на неё никто не злится. Это благоприятно подействовало на неё, и скоро Френ сидела на моих коленях, обвив руки вокруг моей талии. Я обнимал её нежно, не прижимал к себе сильно, так как она ещё не полностью восстановилась. Мне потребуется много времени, чтобы поправить здоровье Саган. Но я справлюсь. Мы справимся. — Если хочешь, ты можешь остаться с нами. Никто не будет против. — Спасибо большое. И в этот момент на её лице показался слабый проблеск благодарной улыбки.

***

Франсуазе ответили на все вопросы, касательно её отца, умолчав некоторые детали. Тем не менее, она не пыталась узнать всё. Кажется, девочке было уже всё равно, что случилось с её отцом. Она ещё была слаба и должна поправиться. Тургенев смирился с единогласным решением Фёдора и Эйса оставить Френ с ними. Попыхтел, покряхтел, но в итоге лишь махнул рукой. Главное, что ребёнок сейчас был жив и здоров. После этого Эйс спросил Достоевского, может ли Кэрролл позаниматься с Франсуазой, на что мужчина бросил мрачное «почему ты спрашиваешь у меня разрешение? Решай сам». Кажется, это расстроило Моррисона, но он только кивнул, пряча печальный взгляд. Когда всё утихомирилось, Френ уснула, а Карма закрылся у себя в комнате, Фёдор решил проводить Ваню. Конечно же, не дальше крыльца. — Фёдор, тебя ждать? — Эйс остановился у двери в ванную, посмотрев на собирающихся Фёдора и Ивана. Надевая куртку, Фёдор не успел и рта раскрыть, как Ваня ткнул его в бок, тем самым попросив замолчать. — Постараюсь его надолго не задерживать, — подмигнул мужчина Эйсу. Тот зарделся и поспешил скрыться за дверью, на что Тургенев усмехнулся. На мрачный взгляд Достоевского он ответил: — Кажется, у тебя намечается жаркая ночка. Не став отвечать, мужчина первым вышел на крыльцо и сразу же облокотился о перила, смотря куда-то вдаль. Иван вышел следом и сел на крыльцо, достав из внутреннего кармана кожанки пачку сигарет и зажигалку. Взяв одну, он поджёг её, поднёс к губам и затянулся. — Будешь? — протянул пачку в сторону Фёдора. — Ты же знаешь, что я давно бросил, — нахмурился тот, но не сказал, что отказывается. — От одной сигаретки тебе ничего не будет, а мне станет легче. Курить одному — паршиво. Поддавшись на уговор, Достоевский принял сигарету и закурил на пару с другом, усаживаясь рядом. Едкий дым наполнил лёгкие, возвращая в те самые времена, когда парень увлекался подобным способом расслабления, лишь бы не нервничать лишний раз. А нервничать было из-за чего. — Так ты всё же ревнуешь? — спросил Иван, выдыхая дым. Фёдор нахмурился. — Ревность — это иррациональное чувство… — Та-та-та, ну-ка помолчи и не неси всякую херню! Вроде и умный парень, базовые понятия знаешь, но всё равно в общении с людьми идиот. — Хочешь сказать, что в ревности нет ничего дурного? — Федя наклонился назад, вытянув одну ногу. — Начнём с того, что есть два вида ревности: здоровая и нездоровая, — Ваня сел удобнее. — Нездоровая — это то, что ты имел в виду. А здоровая ревность — это, слушай внимательно, в первую очередь беспокойство о человеке. Понимаешь? Приведу пример: я, как отец, в любом случае буду ревновать своих сына и дочь, когда у каждого из них появится свой партнёр. Это будет вполне естественно, ведь я этих людей не знаю, поэтому не доверяю им и наблюдаю со стороны. Конечно, со временем это пройдёт. В любом случае, если ты ревнуешь, значит человек тебе небезразличен. Фёдор никогда не думал об этом в таком ключе, но слова мужчины заставили его пересмотреть свои взгляды. Ревность… значит, он и вправду ревновал Эйса к Льюису. Потому ли, что беспокоился? Если так подумать, то да. Это вполне можно принять за истину. — Тебе не нравится этот фотограф? — Тургенев знал это. — Скажу тебе прямо: он явно не плохой человек. Вряд ли бы Эйс стал ему доверять. Он не самый доверчивый, если ты не заметил. Да и к тому же, кажется, у него там свои мутки с тем фокусником. — Да, ты прав. Они замолкли, наслаждаясь тишиной, прерываемой вдохами и выдохами. Затушив сигареты, оба поднялись, чтобы попрощаться. Ваня не стал долго распинаться и скоро ушёл, а Фёдор немного проветрился, чтобы от него не сильно пахло, и зашёл в дом. Было бы неплохо умыться. Почему-то он очень спешил в спальню. Возможно, хотел поскорее уснуть. А может, просто всерьёз воспринял слова Тургенева, но… Эйс сидел на краю кровати и смотрел в пол, зависнув в таком положении. На нём был шёлковый халат пастельно-фиолетового цвета, а на шее — белое махровое полотенце. Кажется, он всё же глубоко погрузился в какие-то раздумья, раз даже не заметил приближения Фёдора. Только тогда, когда тот сел рядом и прикоснулся к плечу, Эйс поднял голову и повернул её в его сторону. — Фёдор?.. — Я ревную, — перебил парня Достоевский, заглядывая в омут фиолетовых глаз. Сейчас те напоминали космическое пространство с мириадами звёзд. Это завораживало. Брови Эйса вознеслись вверх от удивления. Моррисон был сбит с толку. — Что, прости? — переспросил он, будто ему послышалось. И Фёдор повторил. — Я ревную тебя к Льюису. Мне не нравится, что вокруг тебя крутится этот… лицемер. Я ему не доверяю. На губах Эйса мгновенно вспыхнула улыбка, и он мягко рассмеялся. — Надо же, звучит мило. Мне приятно, — парень прикрыл рот ладонью, щуря глаза. — С чего вдруг? — Я беспокоюсь за тебя, — всё-таки признался Фёдор, в первую очередь самому себе. — Беспокоишься? Эйсу потребовалось несколько секунд на осознание, прежде чем его щёки залил румянец. Он поднял на Федю зачарованный взгляд и упёрся ему в плечи… повалив его на кровать и нависнув сверху, засмеявшись. Фёдор широко распахнул глаза, вглядываясь в невероятно красивое лицо британца. Да, он определённо был не против оказаться под ним в этот час. Возможно, и в эту ночь. — Сегодня ты открылся для меня с новой стороны, — горячо зашептал Эйс, наклоняясь к губам возлюбленного и опаляя их своим горячим дыханием. И на это Фёдор мог лишь улыбнуться, поддаваясь вперёд. — Ты тоже.