Туз

Дни Хайда были скучны своим однообразием, отчего он развлекал себя как мог. Часто за счëт других. С тех пор, как его в качестве наказания привязали к человеку, столь жалкому и ничтожному, жить стало ещë тяжелее, пускай в передвижениях Бог ограничен не был. Но сосуществование с кем-то вроде Роберта Стивенсона, многоуважаемого доктора и ветерана войны, казалось самым худшим наказанием из всех тех, что Хайд успел получить за свою многовековую жизнь. Роберт обладал тем самым складом ума и образом жизни, которые Бог Хаоса признавал ужасно скучными и бессмысленными. Таков был он. И с этим приходилось мириться, даже если не хотелось. В Портовой мафии можно было поиздеваться над некоторыми персонами, которые достаточно бурно реагировали на шуточки Хайда. Например, Рыжик или Черныш. Эти двое реагировали больше всего и очень-очень ярко. Черныш пару раз пробовал прихлопнуть Бога, а Рыжик только бросался оскорблениями, но ничего по существу из этого не выходило. Потому что Бог, верили они в это или нет, на то и Бог, что он оставался неуязвимым для человеческих атак. И для атак таких сильных эсперов, как Чуя и Рюноске. Беспокоило Хайда лишь одно: отсутствие книги. Когда его назначили главой Хранителей земного порядка, Хайд подумал, что нет наказания хуже, чем это. Только после того, как ему на шею посадили двух особо выделяющихся эсперов, с шилом в одном месте, он осознал, насколько сильно ошибался. Ведь хуже того, чтобы быть нянькой для двух здоровых лбов, не было ничего. Он ощутил себя воспитателем в яслях. Но и с этим многоуважаемый Бог смирился. В таком уж положении находился, что не ему тут условия выставлять. Рано или поздно, он избавится от этого ужасного и вопиюще несправедливого наказания. Хайд обладал, на удивление, глубокой чашей терпения, которая накапливалась постепенно и очень долго. А когда она переполнялась, плохо становилось всем без исключения. Даже самому Хайду. Периодические всплески гнева и ярости, которые Хайд выплëскивал на окружающих, были ничем иным, как способом отвести душу хоть в чëм-то, и хоть как-то выйти из состояния вечного напряжения. Помогало, пускай и ненадолго. Так вот, книга. Когда еë не обнаружили на месте, Хайд уже знал, чьих это рук дело. И даже знал, с чьей именно подачи. Цыган вряд ли бы сам решился на подобное, но постоянный доступ к книге имел только он. А отказать Цыган не мог лишь Бедняку, которого либо боялся больше Хайда, либо очень любил и выполнял все прихоти. Последний был самым маловероятным вариантом. Хайд не знал, для чего было брать книгу и куда-то еë отдавать. Он предполагал, кому, но не видел места для причинно-следственной связи. В целом Бедняк всегда действовал неожиданно и непредсказуемо. Наверное, это больше всего и бесило Бога Хаоса. Цыган хоть и присоединился к ним в последнюю очередь, быстрее усвоился Хайдом. Помимо книги, Бога волновал человек по имени Эйс. Он казался странным и не от мира сего. Нет, он точно принадлежал этому миру, но будто сам так не считал, отчего и не мог прижиться. Будто причина крылась в душе. Будь вместо его души любая другая, Хайд это понял бы сразу. Но ведь и не в этом заключалось дело. В чëм-то другом. И именно это нужно было выяснить Хайду. В чëм же именно.

***

— Не трясись так, — поднеся чашку к губам, я отпил горячий чай и посмотрел на сидящего передо мной человека, чья дрожь выдавала его с потрахами. — Никто тебя здесь не убьёт. Пока ты, конечно, нужен Фёдору. Последние слова только усилили тревогу, и человеку совсем поплохело. Я вздохнул и помассировал переносицу. За что мне это? Фёдор ушёл и попросил меня встретить одного из своих людей, которым, как ни странно, оказался Огури Муситаро. Мне нужно было передать ему сумму денег, и как только я увидел нули на чеке, моя квитанция ЖКХ вместе с дипломом экономиста Эйса зарыдали в унисон протяжной песней боли. И хоть деньги были не мои, я всё равно схватился за сердце, готовый упасть в обморок. Поэтому встретил Огури я не очень хлебосольно, прожигая того мрачным взглядом с самого порога. Мой голос огрубел, а в каждом действии ощущалась угроза, как бы я не пытался побороть в себе это чувство. Наверное, мне просто было больно, что Фёдор тратил такое количество денег на кого-то вроде Огури, потому не хотел заморачиваться. Или причина заключалась в ином. Муситаро боялся меня, хотя я не сделал ничего, что могло бы привести его в ужас. Подумаешь, человек с плохим настроением. Думалось мне, что кто-то уже наюскал Огури да поведал ему про меня всякую неправду. Подозрения падали на Гоголя, но я не был уверен, что они вообще знакомы на данный момент. Кажется, Огури познакомился с Николаем гораздо позже. Тем не менее, дрожь и клацанье зубов Муситаро порядком достали, и я поспешил всучить ему чек, лишь бы больше не видеть их обоих. Да только проблема заключалась в том, что Огури должен дождаться Фёдора, поэтому приходилось сидеть в гостиной и ждать. Секунды превращались в минуты, минуты — в часы. — Мне кажется, Фëдор зря тратит время. Твои услуги нам явно ни к чему. Муситаро точно не был рад услышанному, и я ему не импонировал. Мне же было всë равно. — Ты думаешь, я позволю тебе высасывать деньги из Фёдора? — Огури вздрогнул. Я фыркнул. — Мы с ним не договаривались о содержании любовниц, поэтому, будь добр, засунь все свои хотелки в одно место, — я закинул ногу на ногу и равнодушно уставился на японца. — Иначе мне придётся закопать тебя по частям в разных местах Йокогамы. Чтобы не было возможности тебя восстановить. И поверь, смерть будет мучительной. Пробовал отпиливать кому-то конечности без наркоза и прочих препаратов? Так, на живую? Муситаро побелел от страха и затрясся с новой силой, в то время как я внезапно получил удовольствие от его страха. Внутри меня проснулся хищник, издевающийся над своей жертвой, как мог. Коварный змей, собирающийся укусить неосмотрительного зверька, а после — съесть. Нет, я ничего не имел против Огури. Меня не устраивали лишь те баснословные суммы, которые на него уходили. Сплошные растраты. Чтобы избавиться от них, нужно найти корень проблемы и уничтожить его. Мне ничего не стоило, чтобы уговорить Фëдора оставить бедного Муситаро в покое и перестать сорить деньгами. Но с каждой подобной мыслей, становилось не по себе. В последнее время я и так достаточно устроил истерик, ещë одна такая только усугубит наши отношения. Возможно, не выдерживала моя нервная система, возможно, подавал признаки Эйс. Я не знал, с чем была связана такая резкая переменчивость. Но Фëдор терпел и не подавал признаков недовольства. Он понимающе относился к моим всплескам, вовремя приводил в чувства и позволял выплакаться ему в плечо. Я это ценил. Огури немного расслабился, когда я перестал источать негатив в его сторону. Даже осмотрелся. — У вас уютно. — Благодарю, — улыбнулся я, пускай и через силу. — Совместными усилиями мы превратили это мрачное место в семейное гнëздышко. — У вас с Фёдором какие-то особые отношения? — пытаясь себя успокоить, Муситаро посмеялся. — Я его жена. — А? Я рассмеялся от реакции японца, округлившего свои и без того большие глаза. — Условно, — уточнил я, чтобы покончить с недоразумением. — Наши близкие решили, что будет забавным раздать нам такие роли. Считай, образцовая семья. — А, вот оно что, — нервно посмеялся Огури. — Действительно, забавно. Нас прервали шаги, направляющиеся в нашу сторону. На мои плечи легли знакомые руки, макушки коснулись губы. Я повернул голову и нежно улыбнулся. — С возвращением, Котик. — Я скучал. Фëдор хотел было наклониться к моему лицу и поцеловать в губы, но вспомнил о стороннем человеке и воздержался. Быстро разобравшись с Муситаро и выпроводив его за дверь, Достоевский вернулся ко мне. — Ты чем-то недоволен? — спросил он, садясь на диван и втягивая меня за собой. — Только скажи. — Да, недоволен, — пробубнил я ему в макушку. — Ты тратишь деньги на бесполезного человека. — Хорошо, я от него изба… — Фëдор, нет! — я отстранился, так и не дав мужчине поцеловать меня. — Пожалуйста, только не так. Просто оставь его и не трогай. Вздохнув, Фëдор кивнул, уткнувшись мне в грудную клетку. Поворошив его волосы, я наклонился и наконец дал ему то, что он хотел. Это его успокоило, расслабило. Даже чересчур. Увлëкшись, он забрался руками мне под кофту и стал осыпать шею засосами. Как бы мне не хотелось сдаться под его натиском, я всë ещë помнил о Карме, который мог в любой момент зайти или пройти мимо. — Федь, на данный момент это не самое подходящее место… для этого спальня предназначена. Ни слова не говоря, Фëдор подхватил меня на руки и поспешил в комнату. Он ластился, как самый настоящий кот и явно собирался зайти далеко. Я и не собирался сопротивляться, да только голова неожиданно закружилась, а оказавшись на кровати, прижатым телом сверху, я стал отталкивать Фëдор. Мне не хватало воздуха. Отстранившись, Достоевский что-то спросил, но я плохо слышал. Перед глазами всë шумело и было не чëтким. Дыхание участилось, уши заложило. И в голове прозвучал тот самый голос. Мгновение спустя я погрузился в темноту.

***

Сначала я чувствовал бесконечное падение и слышал надоевший шёпот материнского голоса, призывающего меня найти Странника, который знает ответы на мои вопросы. Когда всё прекратилось, я всё же смог открыть глаза, и по ним тут же ударил яркий свет. Рядом кто-то зашевелился. Казалось, у меня было дежавю. Перед глазами возникло лицо Фёдора, чей взгляд заставлял ощущать неловкость. Что происходит? — Фёдор? — я посмотрел на Достоевского беспомощным взглядом, ощущая давление в груди. В маджентовых глазах был лишь холод. Фёдор одарил меня им с ног до головы, словно вылил на мою голову ушат воды. Стало неприятно. — Ты знаешь, что я хочу тебе сказать, — тон голоса, как пощёчина, говорил, что его обладатель держался на расстоянии. Стало не по себе. Перед глазами мелькнула страшная сцена, не пойми откуда вырванная: удар по голове, кровь, обезумевший взгляд человека, смутно кого-то напоминающего. Всё смешалось. Губы задрожали, и я поспешил спрятать лицо в ладонях. Наружу готовы были вырваться слёзы. Мне было до боли страшно, холодно и обидно, как будто моё сердце безжалостно терзали. В груди щемило, а я пытался подавить в себе эти жалкие чувства жгучего стыда и беспомощности. — Эйс? — голос Фёдора смягчился. Возможно, он посчитал, что перегнул. Не знаю, я перестал понимать, что происходит. На его прикосновение я отреагировал резко и агрессивно: дёрнулся, ударил по руке и оскалился. — Не трогай меня, Де!.. — усилием воли я вовремя заткнул себя и схватился за голову, зарываясь пальцами в волосы, пока по щекам скатывались слёзы. Тело затрясло. — Нет, я не хотел этого говорить… мне плохо… я просто устал… я не имел ничего та… Оказавшись в объятиях Фёдора, я замолчал и поджал губы. Ситуация окончательно выбила меня из колеи, и я понял: мой мозг искажал реальность, как мог. Что-то произошло, и я перестал адекватно мыслить. Поцелуй в висок помог мне сфокусироваться на стене, поцелуй в щёку привёл мысли в порядок. Кошмар наяву закончился, и я вцепился в Фёдора, пряча лицо в изгибе его шеи. — Я же просил тебя не нагружать себя, — выдыхая, произнёс Федя. — Просил отдыхать и следить за собой. Почему ты постоянно изводишь себя? Такими темпами я начну сомневаться, что все твои попытки покончить с собой — временное помутнение рассудка. — Фёдор, ты же понимаешь, что я серьёзно болен, — с губ сорвался нервный смешок, пока пальцы до боли сжимались на чужой одежде. — Со мной что-то происходит. Кажется, я окончательно тронулся умом. Может, повредился головой или… — Не говори так, прошу. Тебе просто нужно отойти от дел по дому. Перестань причинять себе вред, иначе я свяжу тебя по рукам и ногам. Слёзы хлынули с новой силой, и я не сдержал голоса. Мне было больно, больно внутри. Больно настолько сильно, что хотелось умереть. Голос в голове только усиливался, я просто хотел наконец задохнуться, чтобы он исчез. Тело ломило, треск костей эхом отдавался в ушах. Я молил, чтобы это закончилось, кричал, что было сил, пытался заглушить раздражающие голоса невесть кого. Умолял о том, чтобы меня все оставили в покое. Фёдор силой повалил меня на кровать, стараясь удержать, чтобы я не вырвался и не сделал чего-то непоправимого. Дверь резко распахнулась. — Что?.. — Я не… мо… успокоить… хватит… Минута истерики, и всё резко затихло, глаза покрылись пеленой, веки потяжелели. Меня стало клонить в сон, такой безопасный, где не существовало ничего… Следующее пробуждение пришлось ночью, на два часа. Меня переодели и даже умыли, после чего уложили в постель, заботливо накидав на тумбочку таблеток и поставив графин с водой и стакан. Под боком лежал измученный Фёдор, весь в холодном поту и с напряжением на лице. Я понимал, что это моя вина. Что это я довёл его до такого состояния. Я встал и направился в туалет, после чего вернулся обратно и чуть не отвёл Богу душу: Фёдор лежал на кровати, смотря прямо на меня. Показалось, что его глаза опасно поблёскивали в темноте. Он протянул руку, словно в бреду, и я поспешил вернуться в кровать, взяв его за кисть, которая тут же сжала мои пальцы, ладонь. По позвоночнику прошёлся ток, приводя меня в чувства. Я охнул, приоткрыв рот. — Что произошло? — пролепетал я, пытаясь согреться в объятиях Достоевского. Холодно. Федя вздохнул, прижимая меня сильнее. — Ты потерял сознание. Снова. Все перепугались. Мне было очень страшно, особенно когда у тебя началась истерика. Папе пришлось тебя усыпить. Как ты? Что болит? — Сейчас я чувствую себя стабильно, — я натянул одеяло повыше. — Но полностью истощён. Мне очень больно и страшно. — Неделя минимум, или кандалы, — сквозь зубы процедил Фёдор. — Ты можешь хотя бы неделю просто пожить для себя? Ты не всесильный, не бессмертный, не неуязвимый. Ты ведь так умрёшь. — Я… ты прав, но мне тяжело. Тяжело стоять в стороне. Я беспокоюсь. — Ты можешь связаться со своим доктором? Внезапный вопрос Фёдора ввёл меня в ступор. Я отпрянул и посмотрел ему в глаза. Он замешкался. — Доктор Стивенсон, — пояснил эспер. — Ты ведь долгое время обращался к нему за помощью. Может, он что-то знает? — Не знаю, — я прикрыл глаза и поджал губы. Чёрт. Над ухом прозвучал вздох. Снова тёплые объятия. — Чёрт с ним. Спи.

***

Я собирался встретиться с доктором Стивенсоном, как и предложил Фёдор, но не для того, чтобы он осмотрел меня, как раньше, а в надежде столкнуться с Хайдом и что-нибудь узнать от него. Это существо не было похоже на обычную способность, поэтому мне стало интересно, что из этого выйдет. Моë здоровье — предлог для встречи. Где-то глубоко внутри себя я понимал, что доктор ничем не поможет. Роберт согласился о встрече. Он указал время и место, и я просидел в ожидании, как на иголках. Со мной сидела Бегемот, которая не так давно окотилась. Еë котята находились в гостиной, в корзине, и спали. Мы с Фëдором решили отдать двух котят-мальчиков Антону Павловичу, чтобы он пристроил их в добрые руки, а себе собирались оставить девочку. Она понравилась Карме больше всех. Когда подошло время, я собрался в считанные секунды и отправился в город. Один. До места встречи, которым оказалось уже знакомое кафе, где мы со Стивенсоном и встретились спустя столько времени, добрался без всяких проблем. В какой-то мере это обнадëживало, но я не позволял себе расслабляться. Ни в коем случае. И не зря. Зайдя в кафе и увидев Роберта, я поспешил к нему. Подошла ближе и замер, не в силах пошевелиться и вымолвить привычное приветствие. Тело парализовало от чувства страха. За столом с ним сидел тот, кого я хотел бы видеть меньше всего в своей жизни. Сиреневые глаза моментально сместились на меня, и по моей коже прошлись мурашки. Воспоминания затянули в водоворот, стало тошно и совсем не по себе. Мори Огай. Кошмар Эйса настиг его в какой уже раз. Он своими липкими пальцами проник в душу и разум, заставляя сердце биться в истерике, а лëгкие сжиматься и разжиматься сильнее. Давление подскочило, кровь ударила в виски, отчего в ушах отразился звон. Я беспомощно уставился на доктора, на что он опустил голову, словно хотел спрятаться от моего взгляда. Теперь я ощущал злость, понимая, что мне только что вонзили нож в спину. Роберт привëл с собой человека, от которого я скрывался. Попав к нему в руки, я вряд ли смогу сбежать, как тогда. Нужно было что-то придумать и не угодить в ловушку страха. Не позволить ему завладеть мной. — Не знал, что мой бывший подчинённый в таких хороших отношениях с нынешним, — беззаботно пролепетал Мори, придерживаясь образа простодушного мужчины. — И давно вы знакомы? Вздохнув, я встал рядом с местом, где сидел Огай, чтобы показать, что не боюсь его. Возможно, пытался таким образом побороть страх, доказать тому Эйсу, что нечего опасаться. Я не позволю ему причинить мне вред. — Эйс когда-то был моим частым пациентом, а я почти что был частным врачом Моррисонов, — сдержанно произнёс Роберт, подняв голову. Поджав губы, я едва сдержался от злобного взгляда и злой усмешки. — Я не знал, что он раньше состоял в мафии. Признаться честно, я ничего не знаю о нынешнем образе жизни бывшего пациента. — А я не знал, что доктор теперь в мафии, — с недовольством бросил я, прожигая в шотландце дыру. Будь моя воля, пристрелил бы его на месте. — Забавно, что вы ничего друг о друге не знаете! В этом не было ничего забавного. Попрощавшись, я намеревался уйти как можно скорее, но Огай взял меня за руку и заставил сесть рядом. Внутри всё заскрипело и затрещало. Мне пришлось резко выдернуть руку и прижать её к себе. Попытка встать оказалась пресечена на месте. — Никогда не пойму, почему ты так меня сторонишься? — притворно недоумевал Мори. — Но не в этом дело. Получается, теперь ты работаешь на Достоевского? Я вздохнул. И вот опять… — Я работаю вместе с ним, а не на него. Мы деловые партнёры. Неформально ещё супруги, но тебе такая информация ни к чему. — Как интересно, — японец разулыбался. — И как, нравится? — Жаловаться не приходится… — Зачем же тогда решил обратиться к врачу? Стало неприятно, когда Огай сел совсем близко, нагло вторгаясь в мои личные границы. Я сжался, напрягся и опрометчиво отсел подальше, забыв, что и так сидел на самом краю, отчего повалился на пол. Но не успев толком упасть, я ощутил чужие руки на спине, которые сдёрнули меня с сиденья и прижали к себе. — Не смей трогать его, — прорычали над ухом, и я сразу узнал Хайда. Его голос невозможно было забыть. — Мне он нравится. Мужчина вцепился в мою руку и поднял её, после чего вгрызся в запястье своими острющими зубами. Я закусил губу, подавляя крик, и из моих глаз брызнули слёзы. — Хайд, немедленно прекрати! — вскочил Стивенсон, и я впервые увидел его злым. Огай тоже. Наконец зубы разжались. На коже появились рубцы, она посинела. Удивительно, но не было и капли крови, хотя мне казалось, что этот дикарь прокусил запястье до самой кости. Больно. Хайд в какой-то момент хмыкнул и положил свою голову мне на плечо. Так стало в разы спокойнее. В его своеобразных объятиях страх того, что Огай сделает что-то, отступал. Но желание уйти никуда не делось. — Мне пора… — Сколько лет твоей душе? — прозвучал вдумчивый голос Хайда. Я впал в ступор, не в силах пошевелиться. Роберт и Огай были удивлены не меньше моего. Простите, что?