Туз

Это пробуждение стало одним из самых жестоких за все мои две жизни: у меня чертовски сильно болела поясница, и каждое движение отдавалось неприятным жжением и ломающей болью. И немудрено, не каждый выдержит три чёртовых раза за ночь, особенно я. Обречённо вздыхая, я открыл глаза и увидел причину моих утренних мучений, спавшую крепким сном младенца. И как бы мило он сейчас не выглядел, мне хотелось только сбросить его с кровати, но из-за поясницы это не представлялось возможным. Девственник, да? Уткнувшись в подушку, я обречённо замычал, чуть ли не плача. Из-за боли приходилось лежать на животе, который тоже слегка побаливал. Как и задница. Как и искусанные вдоль и поперёк бёдра. Болело и жгло всё, к чему ночью прикасался Фёдор. Сперматоксикозник хренов. Уснуть снова не удалось, а вставать я не планировал до трёх дня так точно. Меня знатно изъездили за ночь, но самое страшное заключалось в том, что мне было чертовски хорошо в тот момент. Четыре года без какого-либо секса дали о себе знать, но тело не предназначалось для таких нагрузок. Вот нет. Будто мне не хватало сорванной спины. Под боком зашевелились, и я вгрызся взглядом в безмятежного и, сука, до скрипа зубов довольного возлюбленного, который, не успев продрать глаза, уже вовсю тянул ко мне свои загребущие руки. И тут же по ним получил. — Грёбаный обманщик, — зашипел я под удивлённый взгляд маджентовых глаз, чуть ли не скалясь. — Вот ни за что не поверю, что у тебя до меня не было опыта, извращенец. Сложив два и два в голове, Фёдор, вместо формальных извинений, решил компенсировать мои страдания поцелуями в лопатки и плечи. К сожалению, на этом мои полномочия, как бы всё. Ну не мог я сопротивляться ласкам, которые с таким рвением дарил мне человек, относящийся к другим людям не лучше, чем к мусору. Мне невероятно льстило такое отношение, и я чувствовал себя особенным. Эгоистично? Зато честно. Ухо обожгло дыхание, перед тем как меня поцеловали за ним. Руки заскользили по больной пояснице, и пальцы стали надавливать на определённые места. — Тебе сегодня лучше ничем не заниматься, — на ухо прошептал Федя и провёл носом по моей щеке. — Я попрошу Ваню избавить тебя от этих мучений, Сокровище. — Оригинально, — фыркнул я, чувствуя облегчение. — Ты ещё и массаж шикарный делаешь. — Папа человек не молодой, ему нужно разминать мышцы, — пояснил любимый, растирая больные места. — У нас многие умеют делать массаж, потому что папу уважают. Он очень много работает и совсем не думает о себе. Я злорадно улыбнулся, выдыхая. — Гляжу, у вас это семейное, — пробурчал я и вскрикнул от неожиданного укуса в плечо. — Федя! — Не мог удержаться, — Фёдор усмехнулся и наклонился к моему уху, прикусив его мочку. — Твой голос на повышенных тонах невероятно возбуждает. Наугад дёрнув локтём назад, я попал по боку Феди, и он убрал руки, отсев от меня. Да, я немного вредничал. — Пока Ваня не вернёт мне здоровую поясницу, я тебя к себе не подпущу, извращенец, — я издал глухой рык, повернув голову в сторону Достоевского, чей взгляд стал немного виноватым. Хоть что-то. — Давай договоримся, что больше двух раз строго запрещено, а если так сильно хочется, то всегда можно подрочить, — выдохнул я, обнимая подушку, и закрыл глаза. — Я едва выдержал второй, и третий длился слишком долго. Удивительно, как я не охрип вообще. — Прости, — Федя опустил ноги на пол, и я застал его спину, исцарапанную до небольших запёкшихся капель крови. Разве он не?.. — Не думал, что мне так снесёт крышу. — Федь, — осторожно начал я, рассматривая царапины на раскрасневшейся коже, — попроси ещё Ваню и спину тебе подлечить. Я… Посмотрев на меня через плечо, любимый тепло улыбнулся. — Выходит, что заслужил, — усмехнулся он и встал. — Ничего страшного. Сам виноват. Я закусил губу и спрятал лицо в подушке. Возможно, мне всё же удастся хотя бы немножко вздремнуть.

***

Карме с самого утра казалось, что произошло что-то неладное, поэтому не удивился, когда столкнулся в коридоре с дядей Ваней, пришедшим по просьбе Фёдора. Он услышал, что те обсуждали поясницу Эйса и прошедшую ночь, и видел, как плечи Ивана опустились, после чего он зашёл в спальню. Карме не очень понравилось то, к чему он пришёл, смотря на Фёдора гневным взглядом, пока тот не обращал на него внимание. Когда Тургенев вышел из комнаты ещё более расстроенный и раздражённый, Карма распереживался ещё больше и под шумок решил проведать родителя. Эйс лежал в постели с закрытыми глазами, но тут же их открыл, стоило подростку зайти. Подойдя ближе, Карма увидел багровые пятна на шее и следы от укусов на плечах, что заметно расстроило его. Британец это сразу понял и сел, подозвав мальчика к себе. — Всё хорошо? — спросил он, обнимая подростка и прижимая его к себе. — Тебе не больно? — спросил Карма, склонив голову. Эйс усмехнулся. — Нет, Карма, не больно, — произнёс Эйс негромко. — Просто немного устал. Карме выдохнул с облегчением. Вчера Фëдор обратился к нему со странной просьбой, не беспокоить их, когда Эйс вернëтся. Сначала Карма думал по привычке огрызнуться и послать оборзевшего, по его мнению, мужчину, но жуткий взгляд и явное нетерпение заставили передумать. Достоевский сел и объяснил подростку, что задумал, и Карма поставил ему условие: он не потревожит их ночью, а мужчина вернëт ему его арсенал. И это сработало. Пускай Карме всë ещë не нравилось, что теперь отношения между Фëдором и Эйсом стали настолько серьëзными, не мог им препятствовать. Но мог поиметь с этого выгоду. — Кстати, мне кажется, что ты немного подрос, — Эйс посмотрел на мальчика шутливо и серьёзно одновременно. — Скоро меня догонишь и перерастёшь. — Думаешь, перерасту? — усмехнулся Карма, светясь от счастья. — Знаю. Ну-ка, попроси Ваню тебя измерить. Я скоро выйду. Карма кивнул и покинул комнату. Благо, дядя Ваня всё ещё находился здесь и, вроде как, пока никуда не спешил. Он был мрачен больше обычного и, возможно, подросток даже понимал причину. — Дядя Ваня, — встав перед мужчиной, Карма чуть наклонился. — Можете измерить мой рост? — Рост? — повторил он, бурча. — Рост… если есть чем измерить, то конечно. Надо же знать, растёшь ты хоть, или нет. Поднявшись, Тургенев вышел в коридор и крикнул Достоевскому, который ответил ему в ту же секунду. Несмотря на краткость беседы, эспер быстро нашёл старый деревянный метр и подозвал к себе Карму, чтобы тот встал у стены. Он выпрямил его и приставил метр. — Сколько ты там был? — Сто шестьдесят четыре. — Ну, поздравляю, подрос на два сантиметра. Произошёл внезапный прилив радости, и Карма разулыбался. Теперь он мог шутить над Энрико чаще, ведь был выше него на целых четыре сантиметра! Захотелось вырасти ещё больше, стать выше и крепче. Скоро появился и Эйс. Он тоже обрадовался, узнав, насколько вытянулся его мальчик. — А когда у пацана днюха? — убирая метр, спросил Иван. — Пятнадцатого мая, — ответил Эйс, даже не посмотрев в сторону мужчины. — Так это же через полторы недели, — удивился Ваня. — Как быстро растут чужие дети. Карма был счастлив, по-настоящему. Он столько лет пробыл в рабстве, что очень ценил такие короткие и счастливые моменты.

***

— Ты стал чаще уходить. Эйс вздохнул и поправил пиджак, в то время как Карма и Фёдор наблюдали за ним. — Ничего не могу поделать, меня везде хотят видеть и слышать, — британец провёл по волосам подростка и чмокнул его в лоб. — Вы же вдвоём справитесь? — Не могу предсказать, — бросил Достоевский. Мимолётно чмокнув его в губы, британец махнул на прощание и вышел из дома. Они остались один на один. Снова. Карма бросил на Фёдора осторожный взгляд и собирался пойти на кухню, но его тут же остановили, удерживая на месте. Подросток нахмурился. — Есть конкретные причины твоей вражды со мной? — без особого интереса, как посчитал Карма, спросил Достоевский, крепко сжимая его плечо. — Есть одна… — эспер сделал паузу, обманчиво расслабившись. — И это ты. Отстань! Резко дёрнув плечом, Карма быстрым шагом миновал коридор, но остановился: Фёдор продолжал пытаться поговорить с ним. — Что я сделал тебе? Из-за чего ты меня ненавидишь? — русский подошёл, и подростку пришлось повернуться к нему. — Ты ревнуешь Эйса? Не можешь чего-то простить мне? — Зачем ты пытаешься со мной поладить? Разве тебе не всё равно? — Карма продолжал оставаться враждебным, не собираясь мириться с мужчиной. — Если бы мне было всё равно, я бы обращал на тебя внимание не чаще, чем на комнатное растение, — сухо произнёс Фёдор и замолчал, вздохнув. — Я понимаю, что обладаю дурной репутацией и не способен быть приятной компанией, но недопонимание между нами немного накаляет обстановку. Иногда мне кажется, что ещë немного, и ты попытаешься меня убить. Ирландец сжал руки в кулаки и стиснул зубы. Да, он ревновал Эйса, но это никогда не было основной причиной. Подросток всё никак не мог простить Фёдору того, что когда-то он довёл его родителя до слёз, и боялся, что это может произойти снова. Он боялся, что Эйс снова останется с разбитым сердцем и потеряет желание жить, как раньше. Он ведь только начал приходить в себя! Достоевский молча наблюдал за движением мускул на лице, за реакцией зрачка и языком тела. Всё говорило о том, что Карма был погружён в неприятные воспоминания и мыслил в негативном ключе. И, возможно, Фёдор знал, о чём тот думал. — Боишься, что я сделаю больно Эйсу? — его тон смягчился, и голос наполнился каким-то теплом. Это удивило Карму. — Поверь мне, я тоже этого боюсь. — Что кто-то навредит ему? — Нет, что я наврежу ему. Ты ведь понимаешь, какие усилия мне нужно прикладывать, чтобы контролировать свою способность? Я постоянно думаю о том, а не работает ли она и могу ли я коснуться человека без последствий. Я отнимаю чужие жизни, и это больше похоже на проклятие, нежели дар. Карма впервые задумался об этом. Наверное, это действительно тяжело, когда твоя способность может мгновенно лишить кого-то жизни. И самое страшное, когда это происходит случайно, возможно, из-за сильных эмоций или собственной неосторожности. Где-то в сознании мелькнула догадка. Подросток почувствовал себя неловко, несколько виновато, хоть и понимал, что вины-то его в этом и нет. Об этом не каждый взрослый подумает, что уж говорить о ребёнке. Но смотря на Фёдора, Карма не мог сказать, что ему было тяжело. Он ведь никогда не показывал, что ему трудно, он… — Поэтому ты хочешь, чтобы все эсперы умерли? — спросил мальчик, подняв глаза. — Потому что ты считаешь, что от эсперов больше вреда? Достоевский ничего не ответил, лишь отвёл взгляд и… вздрогнул, словно его ударили током. Карма знал, что прав, но лучше от этого не стало. — Кто-то уже пострадал из твоих близких? — Брат, — хриплым голосом ответил мужчина. — Михаил. Мой старший брат. Мы тогда поругались, мне было около пятнадцати. К сожалению, это произошло. Отцу и так не нравилось, что я — эспер. Раньше в нашей стране эсперов считали болезнью, вредителями. Сейчас ситуация лучше, но большинство всё так же боится их и ненавидит, проклинает. — И если ты найдёшь эту книгу, нас с Эйсом тоже не станет? — спросил Карма, и голос его дрогнул. — И Антона Павловича, и дяди Вани с дядей Вовой, и… тебя? Фёдора будто ударили головой о стену. Он опустил плечи и голову, уставившись в пол ошалевшим взглядом и внезапно сорвался с места, направившись к себе. Карма смотрел ему в след и переживал. Возможно, что-то произошло.

***

Послышался громкий треск. Фёдор отвлёкся от своих дел и прислушался: откуда-то с кухни доносилось бормотание и суетливый топот. Вздохнув, парень поднялся и пошёл разведывать обстановку. На кухне Карма склонился над осколками на полу, собирая их в ткань. Под ними растекалось коричневое пятно, похожее на слабозаваренный кофе. Пазл сложился в картину. — Постарайся не порезаться, — произнёс Достоевский, пройдя на кухню. — Разве Эйс не запретил тебе пить кофе? — Запретил, — буркнул подросток и поспешил выбросить осколки в мусорное ведро, после чего взял тряпку и стал оттирать кофейное пятно. На мгновение он остановился и поднял голову. — Ты… ведь не расскажешь ему? — У каждого должны быть свои секреты, — загадочно ответил Фёдор, облокотившись о стул. — Особенно у подростков. Быстро кивнув, Карма оттёр пятно и прополоскал тряпку, как его учил Эйс. Повесив её сушиться, он выдохнул с облегчением. — Спа… — Благодарность приму только в виде чашки горячего чая, — Достоевский ухмыльнулся, смотря на ошалевшего мальчика. Нахмурившись, Карма скрестил руки и посмотрел на Фёдора недовольным взглядом. — Эксплуатация детского труда не законна. — И всё же скрывать правду от своего единственного родителя плохо. — А это называется шантажом! Повернувшись к гарнитуру, Карма взял чистую чашку и заварку. — А что делать с разбитой кружкой? — спросил он, посмотрев себе через плечо. Фёдор задумался. — Воспользуемся методом Ивана Сергеевича: «Лучший способ склеить разбитую посуду — купить такую же. Трещин как не бывало, и жена ни о чём не догадается», — дословно процитировал друга Федя и едва сдержал смех: почему-то в нынешней ситуации это и правда звучало смешно. — А по методу Владимира Владимировича: «Зачем что-то склеивать, если можно подставить ближнего своего»! Фёдор и Карма синхронно повернули головы и увидели Маяковского, улыбающегося, как чёрт. Рядом с ним стоял невозмутимый Тургенев, чей взгляд с интересом блуждал по комнате. — И что вы такого натворили, что даже Михалыч вспомнил, что ему говорил старик Иван? — Ваня насмешливо прищурил глаза. — Всего лишь разбили кружку с запретным кофе, — пожал плечами Фёдор. — Дело и правда сложное, жена в восторге не будет, — усмехнулся Володя. — Но вам повезло, что Антон Павлович сейчас в городе, и ему можно позвонить. Он всё равно собирался прийти. Так и зародилась одна общая тайна… которая скоро стала явной.

***

Я вернулся домой очень поздно, ближе к восьми. Мне пришлось уйти на встречу со Стивеном, и в итоге он тоже стал частью информационного бюро, а также связующим между мной и Гильдией. Помимо этого мне довелось довести Натаниэля Готорна, чью память восстановил Тургенев, до компании Фитцджеральда, где мы распрощались со священником навсегда. Американцы готовились покидать Японию, что не могло не радовать. Подводя итоги, хотелось бы отметить, что в моей организации уже было достаточно людей: Льюис Кэрролл, Кристофер Прист, Стивен Кинг, Владимир Маяковский, Карма (упросил-таки), Нагаи Кэтсу, Энрико, Окумура Моммо и Ямагути Джина. Последние четверо — выжившие подчинённые, от половины которой мне пришлось избавиться. Результат меня радовал. Я и не думал, что собственное дело пойдёт так быстро в гору. Видимо, во мне всё же умер предприниматель. По возвращении домой, я немного ошалел: везде тихо, чисто и спокойно, хотя при этом целая горница гостей. Тургенев, Маяковский и Карма пребывали в гостиной и играли в карты на дурака, а Антон Павлович и Федя сидели на кухне и о чём-то говорили. Стоило мне только зайти, как они тут же замолчали. — Что-то случилось, о чём мне не следует знать? — я с опаской подошёл к раковине, но еë не прорвало, и мне удалось спокойно помыть руки. — Ну, что произошло за день? — Ничего такого, сынок, — улыбнулся Чехов, но я смерил его подозрительным взглядом. Неведомое чувство заставило меня проверить мусорное ведро, в котором оказалось завёрнутое в ткань стекло. Конечно, я не доставал белый лоскут из мусора, но отчётливо увидел, как из него выглядывал знакомый осколок. Ничего не сказав, я прошёлся взглядом по полу и увидел едва заметное пятно, которое могло остаться только от кофе. Всё сразу стало ясно. — Хоть бы пятно догадались оттереть, — вздохнул я и достал из тумбочки необходимые средства, смочив специальную губку водой. — Я так понимаю, Карма расколотил кружку, в которой был кофе? — Спроси у него, — пожал плечами Фёдор, будто действительно ничего не зная. — Я с вас обоих спрошу, конспираторы хреновы. На этом день подошëл к своему завершению. Если бы такие дни длились вечно….