Карта без имени

In flames, in pain, the sacred and profane separated in the belly of the fire Detached from every raw desire Sometimes it feels like my life has been made for rebirth

«Baptized in Fire» (Remix) — Celldweller, Brigther Than a Thousands Suns

Обелия проснулась, судя по ощущениям, в предрассветном часу. Сначала долго пыталась понять, на каком боку лежала — получилось не сразу. Затем испытала подобие экзистенциального кризиса, поскольку забыла собственное имя — и первое, и второе. Только потом прояснился разум. Накануне вечером они с Джанго посмотрели голофильм. Главный герой, частный детектив, был беспощадно раскритикован за идиотизм как с джедайской, так и с мандалорской точки зрения за то, что никак не мог определить убийцу, хотя после получаса просмотра всё было ясно. Потом главный герой несколько раз чуть не умер, и голофильм стал интереснее. Затем встал вопрос ночёвки. Фетт, будучи воспитанным мандалорцем, настаивал на том, чтобы Обелия спала на разложенном диване. Она, как не менее воспитанный джедай, возражала, как только могла. Переговоры были очень долгими, словно в Сенате; не хватало лишь канцлера в качестве судьи. После распитого на двоих литра чая решили сыграть в «камень-ножницы-бумага», поскольку Джанго было парадоксально сложно «читать» в Силе, следовательно, Обелия якобы не смогла бы смухлевать. Но и Фетт нарочно пытался проиграть, и она. В общем, полчаса спустя, оба легли на разложенном диване, отодвинувшись друг от друга настолько далеко, насколько было возможно, свалив на середину осторожно свёрнутые чистые вещи, чтобы разделить территорию. Ожидаемое чувство неловкой стыдливости так и не пришло. На самом деле, с Феттом было удивительно легко расслабиться — он не вызывал опасений. Но и смущаться близости к нему почему-то не получалось. Даже если бы Обелия не прельстилась им накануне, осознав и почувствовав его скрытую красоту, Джанго и внешне являл собой привлекательного мужчину, молодого и сильного — рабство очевидно сделало его поджарым, но мускулов не убавилось в неволе; что же касалось шрамов и затягивающихся ран на смуглой коже, то они могли бы рассказать множество историй. Если бы Обелия, допустим, полюбопытствовала. Так или иначе, в том числе поэтому она долго вспоминала последние обстоятельства своей жизни, когда проснулась. Из-за тела. Джанго не обнимал её во сне, но, скорее, накрывал собой — не прельстившись, не от похоти; сильные руки, напряжённые, почти не касались фигуры, тёплой и мягкой от сползшего пледа. Обелия догадывалась, что происходило за его закрытыми веками — разбудил её не чужой вес, не чужая дрожь, но эмоциональный всплеск в Силе; разум Джанго боролся с кошмарами, переживая их словно явь. Он словно отчаянно кого-то защищал от страшного — безоружный, загнанный в угол. Возможно, закрывал спиной от страданий, что пережил сам. Она могла бы отогнать его сны, используя Силу, но не хотелось лезть в чужую душу — всегда имелся риск увидеть обрывок кошмара, донельзя личного. Вместо этого, недолго думая, Обелия мягко опустила ладони на его руки, превращая жест защиты в невинные объятия. Прикрыла глаза, вынудив себя расслабиться. Джанго вздрогнул, просыпаясь. Тяжёлое и частое дыхание, почти лихорадочное, наполнило комнату. Обелия притворилась спящей, не выдавая себя ничем. Она почувствовала его смятение, растерянность — Джанго тоже не сразу осознал себя после пробуждения. Выдох, судорожный. Он понял, в какой позиции лежал. Хотел отвернуться, сбежать на свою сторону постели, приподнялся с плеча, руки дрогнули — осознание, что его мягко держали. Ещё один выдох, судорожный. «Ох, милый», — с тоской подумала Обелия. Он опустился обратно. Голова тяжело упала на подушку. Прерывистый вдох, прерывистый выдох. «Даже сейчас пытаешься оставаться сильным». Искусно изображая глубокий сон, Обелия повернулась в его руках, закинула ладонь куда-то ему на торс. Зарылась носом в подушку. Их продолжала разделять «стена» из свёрнутых вещей; в конце концов, не было никакой пошлости. Джанго всё ещё тяжело дышал, но с каждым мигом спокойнее. Аккуратно вытащил из-под Обелии руку, которая, должно быть, затекла. Вторая почти робко осталась на её талии. Взбудораженное сердце успокаивалось. Долгий выдох. «Пойдём со мной в царство снов», — мягко накрыть его сознание умиротворением, как покрывалом. Сопротивление, но не рьяное. Скорее: «нет, нет, не хочу засыпать, здесь безопасно, я хочу остаться здесь». Продолжая изображать сон, Обелия подалась в его сторону — голова окончательно сползла с подушки на вещи, ближе ко всё ещё беспокойному сердцу. Ещё один долгий выдох, растерянный, словно немой вопрос. Рука скользнула на талии, робко приобняла, чуть сжавшись. Неверием отдало от него в Силе, от оказанного жеста. Обелия услышала, как осторожно вдохнул носом запах её волос, а вместе с ним и дурман, навеянный Силой. «Я провожу тебя в царство снов». Джанго всё ещё не знал, что Обелия не спала, что переживала последствия кошмара вместе с ним. Она не собиралась чем-либо выдавать себя утром. «Я с тобой, ты не один, пойдём со мной в царство снов». Всё ещё сопротивлялся из мужского упрямства. Ночь расслабила его «закрытость» — чувствовалась решительность в нём, благородство. «Как я могу уснуть крепко, если рядом она? А если нападут? Нельзя», — инстинкт защиты в нём, не похоти. Совсем забыл, что имел дело с джедаем. «Можно, родной, можно», — накрыть его ауру нежностью, как покрывалом. — «Я тебя защищу». Он сдавался, медленно, нехотя, почти сознательно. Проваливался в сон. «Я люблю тебя, Джанго», — вдруг подумалось с искренней пронзительностью, и Обелия испугалась этой мысли, но «фон» её распространяемой ауры не дрогнул. «Ничего страшного», — успокоила она саму себя. — «Даже если вдруг это правда, ничего страшного. Ему не нужно знать. Не время, не место». В народе считалось почётным, лестным, заслужить любовь джедая — «знак качества», незыблемое подтверждение собственной красоты физической и духовной, раз сам воин света дрогнул. «Ему не нужно знать», — невольно вздохнула Обелия. — «А даже если и узнает, пусть воспримет… как заслуженный комплимент. Иначе воспользуется… Нет, не воспользуется — благородство. Но лучше ему не знать наверняка, лишь догадываться. Так безопаснее — и мне, и ему. В томлении нет ничего плохого, оно выветрится… А я потом… перекую это чувство, сделаю его платоническим, безукоризненным… Ах, негоже, когда женщина влюбляется первой». Его было, за что любить. Бесчисленное количество причин. Хотелось дать ему нежность, взять чужое сердце и покрыть защитой, теплом. «Но ты его почти не знаешь», — с упрёком подумала Обелия. — «Разглядеть душу недостаточно». И добавила самой себе, — «ему могут не нравиться светловолосые». Последний аргумент почему-то показался нелепым, но Обелия всё равно от него не отказалась. «Не лезь к нему в сердце. Видишь? Это лишнее, твоё вмешательство. Посмотри, с каким скрипом позволяет себя успокоить. Не расценивает скромное содействие как помощь. Значит, не нужно, оставь человека в покое. Держи дистанцию». Тоска. Фон её ауры дрогнул, начав слабеть. «Всё правильно, не навязывайся», — потянуть на себя распространённый свет. Предложенный подарок покоя стоило впитать обратно. Чужая рука потяжелела, чуть сжалась. Джанго, в своём полусне, что-то чувствовал. «Ты прав, дорогой, тебе ничего этого не надо». Её потянули на себя рукой, пытаясь прижать к себе по-настоящему, несмотря на ряд вещей, разделявший тела. Тепло уходило — не хотел отпускать. Совершенно обычная реакция, простой инстинкт. Но Обелия забрала всё распространённое умиротворение до капли. Отодвинулась на свой край, закутавшись в плед; вошла в царство снов сама, одна, с нелепой тоской, разочарованная в себе, раздосадованная на жажду помочь, бессильная перед притяжением.

***

Она не могла знать, что Джанго снова проснулся. На этот раз с сознанием ясным, как слеза. Какое-то время тёмные глаза созерцали её фигуру, отодвинувшуюся на самый край. Вытянул руку — кончики пальцев почти коснулись нежного плеча, случайно оголённого пижамой. Погрузившись в тёплую и ласковую дрёму после холодного и злого кошмара, он увидел лишь один сон. В нём были слова, шёпотом: «я люблю тебя, Джанго». «Вернись», — подумал почти с отчаянием. — «Вернись… хотя бы обернись ко мне». Но Обелия не шелохнулась. Лёг на спину, сложив ладони на груди. «Глупец», — подумал с горечью. — «Гордый глупец». «Я люблю тебя, Джанго», — рефреном в голове с тяжёлым привкусом дежавю. Ни капли фальши, откровенность, хрупкая в своей обнажённой силе. Подсознание подвело; наверняка попыталась помочь ему своей джедайской магией, потянулась, обняла незримым, успокоила. Взяла его сердце в ладони и согрела в «час волка» — он не знал такой ласки, внутренняя мятежность испугалась, словно неприрученный зверь, недоверчивый, побитый жизнью. Прикрыв глаза, Джанго тяжело выдохнул. Он почти себя ненавидел. Не за грехи, как прежде, будучи в ошейнике и цепях, но за последствия от расплаты. Повернулся на бок, лицом к ней. Вытянул руку, почти касаясь. Обелия спала крепко — Джанго не мог ошибиться. Осторожно опустил ладонь на её спину, отказавшись от гордости. «Я люблю тебя, Джанго», — всё ещё рефреном в голове. Сон или реальность? «Вернись», — подумал он. — «Вернись». Продавить в себе остатки гордости. «Пожалуйста… вернись». — М-м, — не просыпаясь, Обелия дрогнула под пледом. Джанго отнял ладонь, ненавидя себя ещё больше. Закрыл глаза с тяжёлым вздохом. Она вдруг пододвинулась ближе, пусть и не слишком, легла на спину — инстинктивная погоня за чужим теплом. Джанго осторожно обвил рукой её талию. Прикрыл глаза. «Никакой гордости с ней», — приказал себе. — «Не отталкивай, не теряй». Пододвинулся ближе сам, пересёк «границу», накрыл своим телом вещи. Обелия подалась к его теплу. Мягко прижать её лицо к сердцу. Почувствовать живое дыхание сквозь майку. Захотелось скинуть «границу» вещей, отказаться от рамок, но было ещё слишком рано для этого — досада. «Ты даже не представляешь», — не удержавшись, легонько погладил пальцами по талии. Её близость будила в нём забытое. Но инстинкт был защищать, окружив собой, не соблазнять. Она прильнула к нему доверчиво, несмотря на крепкий сон — значит, тянулась; значит, всё же был шанс. Следовательно, не зря сорвался за ней с Галидраана, забрав бескар’гам; не зря позабыл про еду и сон, вычисляя её местоположение сначала на одной планете, потом на другой, третьей; не зря кинулся на встречу, как желторотый юнец, не придумав ни слов, ни аргументов… «Ка’ра, если я правда достоин…» Он не решался продолжить эту молитву, памятуя о грехе гордыни и страшной расплате: мёртвое поле, цепи, кляп, унижение, елейная ухмылка Тора Визслы, пытки, ошейник, плети, отчаяние… Но пересилил себя, вспомнив утончённую фигуру в залитом светом дверном проёме, блеск золотистых волос, нежный голос: «родной», «милый», «дорогой», «я здесь», «я с тобой», — добрые руки, пронзительные глаза. Розовые губы. Мечталось ему в ту ночь. О многом.

***

Ночь унесла с собой раскрепощение, утро же встретило молчанием. Когда проснулась, Джанго был на ногах. Позавтракали и собрались, почти не глядя друг на друга, а когда вышли, Фетт был в полном бескар’гаме, а Обелия — в сосредоточенном состоянии. Прилив чувственности прошёл, она снова владела собой. «Магия ночи», — посетовала, когда пересекли первый район. — «Какие только глупости не полезут в голову в тёмный час. Не зря всё-таки «лунатик» — это оскорбление, не матерное, но обидное». Фетт шёл рядом молча. Обелия не имела ничего против тишины на двоих, но конкретно эта не объединяла, а разделяла, словно невидимая стена. По крайней мере, с утра пораньше в выходной день людей на улице не было — все мастерские были закрыты, на странную пару пришельцев никто не глазел. — Я знаю, что ты ночью проснулась, — вдруг произнёс он. Обелия инстинктивно напряглась, но вынудила себя расслабить спину. — Да, — нарочито лёгким тоном призналась. В Силе от него отдавало будто осуждением. Она упрямо смотрела вперёд. «Хочешь спросить, как мне не противно было утешать тебя? Или как я посмела попробовать?» — Пользуйся возможностью, пока таковая имеется, — посоветовала не без цинизма. — Нанять в охрану джедая дорого. Каким-то образом провести с ним ночь — бесценно, поскольку услуга не продаётся… Вне зависимости от того, платоническое ли времяпровождения или нет. — Почему ты мне помогла? Думаешь, я не догадался, что спокойным сном обязан тебе? — Ну, — она спрятала руки в карманы. — Догадался и ладно. Судя по его виду утром, за первой кружкой кафа, спал Джанго всё равно плохо. — Я благодарен. Но мои кошмары — продолжение расплаты. Не нужно пытаться смягчить удел. — Не говори глупостей, — резко парировала она. Полный бескар’гам мешал понимать его эмоции, поэтому не имело смысла смотреть ему в визор. — Ты не обязан расплачиваться всю жизнь. — Откуда тебе знать? — спросил холодно. Обелия всё же повернулась. Шлем скрывал его лицо, но характерный наклон головы выдавал эмоции. Хаотичность внутреннего света, «метель». Но не буря. Холодные мысли, колкие, как снежинки на ледяном ветру, но сердце горячее, томление в нём, вопрос. — Сила послала тебе, наверное, единственного джедая, который хоть как-то… не понаслышке сможет понять, — произнесла тихо, спокойно, держа лицо. Остановилась. Он тоже. — Много, много раз, — продолжила, глядя вперёд затуманившимися глазами, — я спрашивала себя, — и осеклась. Но затем подобрала нужные слова. — Задавала себе жестокие вопросы. И никто не мог понять. И не было утешения. Если так подумать, — облизнула губы. — То самое последнее испытание… оказалась в нём так же одна, как и ты. Знаешь? С Великой Силой во мне и вокруг меня, но без… без тепла рядом, без поддержки. Я даже осознать не успела, — и задрала голову вверх. Горло грозилось захрипеть, пришлось понизить голос. — Неужели так плохо моё сочувствие? Он молчал. — Это дань уважения, Джанго, — заставила себя продолжить Обелия. — Идущему белым полем от такого же путника… Я знаю, каково это, — она сглотнула, — завидовать мёртвым. «Мелидаан, Ксанатос…» — Знаю, каково это, когда кажется, будто весь мир против тебя… «Миссия с Сатин. Опасность на каждом углу», — а в чужих глазах осуждение, потому что не соответствовала понятию «рыцарь без страха и упрёка», потому что марала руки кровью, чтобы не запятнать чужие идеалы. — И мой «син фетти́н», я правда сейчас в нём. Не спасла мастера, не успела прикрыть от клинка ситха. Сама потом погибла на полуслове, только и успев, что выдохнуть. Чужачка то ли в прошлом, то ли в параллельной реальности. Никто не ждал её в Храме. Обелия даже не была уверена, что мастер, если уже узнал о гибели юной версии, скорбел так, как она скорбела по нему в день похорон. — Мне дано выдержать, — её голос был тихим, ровным, — по многим причинам. И тебе дано, вне всяких сомнений… Но не вини меня… мне не сложно протянуть тебе то, в чём было отказано самой. А я знаю, как оно нужно. Прочистила горло. Сделала шаг, чтобы пойти дальше, но её мягко поймали за локоть. — Что с тобой сделали? — тихо спросил Фетт. — Не имеет значения, — она знала, какой печальной вышла собственная улыбка. — Совсем. Но кого-то удалось спасти. Кого-то нет. И… Да, — тяжело выдохнула. — Каждый раз только и остаётся, что надеяться, верить, что всё было не зря. Но исход ведь не от джедая зависит. — Что с тобой сделали? — повторил он. Обелия помотала головой, возражая и его настойчивости, и Силе, внезапно надавившей на виски. — Не хочу говорить об этом. И ни к чему тебе знать. — Нет, скажи. Отпустив её локоть, Джанго стянул с себя шлем. — Скажи, — повторил, глядя на неё серьёзно. — Мы так вообще никогда до загадочного района не дойдём, — пожаловалась Обелия. — Обозначишь своим, пусть сами исследуют. — Но их тут нет, а мы здесь. — И что? — Сила «общается» с каждым по-разному, — объяснила Обелия. — Раз меня потащило в ту сторону, а не кого-либо ещё… — Не аргумент. — По твоей логике. — Поделись со мной своим бременем, — он не забыл тему разговора. — Зачем? — По той же причине, по которой ты помогаешь мне. — У меня нет причины. — Добро за неё не считается? — Фетт вскинул бровь. И посерьёзнел. — Дай мне отплатить тебе хоть плечом. — Ты мне ничего не должен, — резко отказала Обелия. — Я принимаю тот факт, что ты слишком благородна, чтобы что-либо от меня требовать, — с некоторым раздражением проговорил Джанго. — Допустим, никто не станет вести учёта в стиле «услуга за услугу». — Мне неловко! — не выдержала Обелия. — Не могу! У тебя своего горя хватает. И это была чистая правда. — Впускай в своё сердце и к твоим демонам, — лицо у него было упрямым, решительным. — Баш на баш. Обелия не вовремя забыла, что означало выражение «баш на баш». Фетта истолковал растерянность её лица на свой манер. — Не бойся. Я никогда не причиню тебе вреда. В бездне тёмных нечитаемых глаз что-то сияло. — Клянусь. Хат, иджá, хаи́т. Она сглотнула, растерянная, загнанная в угол. — Потом, — наконец сказала. — Но расскажешь? Поколебавшись, Обелия вздохнула. — Расскажу. Но не сейчас. Не место и не время. — Обещаешь? — Почему ты настаиваешь? — и пронзительно посмотрела на него. — Что тебе моё прошлое? Джанго выдержал её взгляд. — Ты со мной, здесь и сейчас, — произнёс долгую паузу спустя. — И в будущем наши пути неизбежно пересекутся, не раз и не два, не на час, не на сутки. Ты спасла меня… — По доброй воле, — перебила его Обелия. — Которая не взыскивает ни благодарности, ни преданности. — Не заслужила, думаешь? — он шагнул к ней, всё так же пристально глядя на чужое лицо. — Считаешь себя недостойной? Или это я недостоин? Если так, то всё равно знай… — Дело не в том, кто чего достоин! И если бы дело было только в достоинстве, то ты бы не страдал в первую очередь! Он вздрогнул, как от пощёчины. — Ты был невиновен! Невиновен ты и сейчас, — эмоции взяли над ней верх. — Какой же это грех, гордость, если виновнику всего двадцать два. Всего двадцать два! И схватила его за плечи. — Хоть кто-то ведь должен был это заметить! Хоть кто-то ведь должен, в конце концов… Джанго, мне так, чёрт возьми, жаль! Не пойми неправильно, я тебя не жалею, но сочувствие, что делать с ним? Прости, если… Её резко прижали к себе свободной рукой. Обелия, охнув, легонько стукнулась носом о бескар где-то на сердце. — Помолчи, — тяжело выдохнул Джанго. — Не продолжай. Его рука дрожала. — Прости, — Обелия, как по инерции, приобняла его, стараясь не задеть реактивный ранец на спине. — Прости… — Не извиняйся. Захотелось извиниться за то, что принялась извиняться. Но Обелия сдержалась. — Не провоцируй мою слабость, не обнажая своей, — наконец произнёс он глухо. И отпрянул, отпустил, сделал шаг назад. — Иначе твоё нежелание разделить собственные горести начинает отдавать лицемерием. Тёмные глаза смотрели на неё почти холодно. — Моё прошлое связано с тайнами, о масштабах которых ты даже не догадываешься, — немедленно парировала Обелия, упрямо блеснув глазами. — И я не до конца понимаю всю важность… — Тогда не помогай, — отрезал Джанго. Она вздрогнула. — Не приму, — холодно добавил он. — Моя боль принадлежит мне. И я сам решаю, с кем её разделять и как. — Что ж, это, — Обелия виновато отвела взгляд. — Справедливо. На бледном небе не было ни облачка. Глазам было не за что зацепиться там, наверху. А Сила всё подталкивала и подталкивала рассказать… — Меня убили недавно, — выпорхнуло с её губ. — Около недели назад. Она почувствовала, как Фетт замер. С тяжёлым вздохом сложила руки за спиной. — Было больно и быстро, — продолжила, глядя на небо, но не видя его. — Я падала целую вечность… на холодный железный пол. Как подкошенная. Крик так и не вырвался из горла. Столько опасностей пережила… И вот так. Но, — вяло улыбнулась, сардонически, — в моё оправдание… об опасности типа моего убийцы ходят очень древние легенды… Столетия их не видели… Думали, что вымерли, — и умолкла. Невольно поёжилась — холодные злые молнии. — Пойдём отсюда, — и, не глядя на него, направилась обратно к кораблю. — Постой… — Не здесь, — отрезала она, ускоряя шаг. — Не здесь. Получил своё? Радуйся! В подробностях расскажу, с деталями. И что, утешишь? Не утешить. Успокоишь? — Обелия сардонически усмехнулась, — а я и не нервничаю. И не плачу. Мне было некогда себя оплакать, — и её голос стал бесцветным, ровным, равнодушным. — Лучше бы ты не пытался добиться от меня такого рода истин. Её схватили за руку, и Обелия по инерции обернулась. — Доволен? — спокойно спросила. — Тебе как будто своих бед не хватало. — Неужели, — съязвил он. Ладонь почти выскользнула из его хватки, но чужие пальцы сомкнулись крепче. — Отпусти, — потребовала Обелия. — Никогда. И из неё будто выбили воздух. — Не поняла ещё? — тихо спросил Фетт. — Отпусти. — Плохо у джедаев с концепцией взаимовыручки, — резюмировал Джанго, не отпуская. Твёрдость его голоса контрастировала с мягкостью взгляда. — Я… не собиралась от тебя по-настоящему убегать, — растерянно пробормотала Обелия. — Можешь отпустить. Он покачал головой. — Почему нет? Имелись догадки, одна безумнее другой. Обелия отказалась от них. — Два поля становятся одним, когда между ними вырубают лес, — наконец произнёс Джанго. — Меня и тебя разделяет лишь жалкая роща. — Дерево рубят, щепки летят? — неверяще усмехнулась она. — И это тоже. Обелия нахмурилась: — Я снова тебя не понимаю. Отпустив, наконец, её ладонь, он снова надел шлем. — Солнце ещё высоко, — произнёс. — На корабле поговорим. И уверенно пошёл вперед, внимательно слушая её шаги за ним.

***

— Значит, ты перенеслась назад во времени, — заговорил он, выслушав про обстоятельства её смерти. — Как и почему? И снова пили каф. Разговор того требовал. Джанго сидел за столом, опустив на пол шлем. Очень хотелось бродить взад-вперёд по комнате, но это было бы невоспитанно — пришлось занять диван для дистанции. — Есть мысли, — не сразу ответила Обелия. — Ни одна из них не кажется ложной. — Ну? Она устало потёрла лицо. Отхлебнув из кружки, поставила её на пол. — Я не так много знаю о ситхах, — призналась. — Но с падшими джедаями сталкивалась. С одним, если быть конкретной. — И с двумя ситхами. — Да, — она моргнула. — Ну да. И… и если подумать… Фетт терпеливо ждал. — У них у всех очень сильно отличалась… энергия. Падший джедай, он… бледнеет в сравнении с ситхами. Злость его ауры была хаотична и тяжела, но… не густа. Не знаю, как объяснить. — Понял. А ситхи? — Молодой, которого я убила, — Обелия прикусила губу. — Он… да, был куда более «чёрен» и «густ». Судя по ауре, вырастили в философии ситхов. Он был высокомерен и несдержан. Кичился немного. Упивался своей силой. Что же до моего убийцы, — Обелия какое-то время молчала. — Несмотря на то, что он действовал быстро… Нет… Сама скорость, с которой у него получилось, думаю, связана с тем… что я его совсем не почувствовала в том коридоре. — То есть? — Мы обычно чувствуем чужую ауру, её наличие, по крайней мере. Живых существ. К нам из-за этого не так легко подкрасться, если мы настороже. Другое дело, что… Неважно, — отмахнулась от собственных мыслей. Посерьёзнела. — Думаю, техника, с которой он прятался в Силе, так и работает. Если спровоцировать, возникает всплеск энергии. И если его направить, как он, молниями… То наступает почти мгновенная смерть. — Это не объясняет самой концепции путешествия во времени, — спокойно заметил Джанго. Обелия развела руками: — Чего не знаю, то не ведаю. — Почему именно этот год? — А-а, это… Да, значит, наверное, не путешествие во времени, — и задумалась. — Параллельные реальности, может. Хотя… да кто его знает. — Ну? — Ну… Она не очень хотела говорить. «С другой стороны, чем быстрее закончим, тем раньше от меня перестанут требовать ответов». — Моя юная версия погибла, — наконец призналась Обелия, глядя в стену. — Не спрашивай, откуда знаю. Просто знаю и всё. Её больше нет. — Как? — На миссии, — вздохнула Обелия. — По защите Сатин Крайз от Дозора Смерти. — И добавила, подумав, — всегда считала чудом, что мы выжили с ней тогда. Их было много. А мы, ещё толком даже не девушки, одни… С тяжёлым вздохом, она откинулась на диване. — Я плохо помню ту миссию, — призналась. — Бегали впроголодь, спали урывками, я жертвовала здоровьем ради Сатин от недели к неделе. Хорошего было так мало, что память услужливо стёрла целые месяцы. Помню, например, — она вдруг приободрилась, — был момент… я бегала по болоту. Ну, отвлекала Дозор, заодно и заманивала в трясину, потому что Сатин потянула лодыжку. Бегала с ангиной, без куртки, с высокой температурой… Помню, ужасно расстроилась, когда рядовой с самым крутым дробовиком, который только видела, утонул вместе с ним. Я тогда выла, как резанная, — и рассмеялась. — Хотя было бы из-за чего так расстраиваться. Потом, правда, ревела от того, что джедаю надо скорбеть по более… уважительным причинам, а не из-за упущенного трофея… В общем, так себя извела, что вывернуло, — и неловко, стыдливо улыбнулась. — Зато температура сама по себе спала. Повезло, — и вздохнула. — Лекарств под рукой не было, а почти в каждом жилом пункте, что нам попадался, сидел кто-то из Дозора. Да, как только тогда выжили, — и помрачнела. Тяжело вздохнула. — Хочется верить… что ни моя юная версия, ни Сатин не мучились. Джанго молчал. В Силе от него не отдавало ничем. Обелия не решалась смотреть в его сторону. — Сколько тебе было лет? — наконец спросил он. — Пятнадцать. — Значит, — его голос потяжелел, — в твоей реальности… ты не спасла меня из рабства. Обелия села прямо, резко обернувшись. Джанго смотрел в пол невидящим взглядом. — Сколько? — Что? — Сколько лет я пробыл в рабстве? Она нервно сглотнула. — Сколько, Обелия? — Я… не знаю наверняка, но… — Сколько, чёрт возьми?! — Тебя начали «видеть» снова в бескар’гаме, когда мне было восемнадцать, — быстро ответила Обелия. — Значит… около четырёх лет. Он замер, словно остекленев. — Джанго, — вскочить с дивана, подлететь к нему. Чужая грудь еле вздымалась. Опустить ладони на плечи. «Вытянуть его из состояния, вытряхнуть». — Джанго, посмотри на меня. Он её не слышал. — Я здесь, и ты здесь, мы на Метеллосе, и ты свободен… Что-то в нём ломалось, рушилось. — Пожалуйста, пожалуйста, заземлись, — она гладила его по спине, по волосам, фоня аурой. «Вырвись из осознания, вырвись». — Я здесь, я с тобой, — он всё ещё не слышал. — Заземлись, родной… Тяжёлое и быстроe дыхание, грань панической атаки. — Джанго, пожалуйста. Она стояла к нему почти впритык. «Есть пробитие», — зацепилась, откатила волну тревоги. На неё наконец подняли взгляд — открытый, беззащитный. — Только ты и пришла… Мягко прижал к себе, усадил на колени — Обелия не сопротивлялась. Склонил голову, как в молитве, как на плахе. Повисло тяжёлое молчание. Обелия машинально гладила его по спине. Пальцы не достигали чужого тепла сквозь бескар. — Когда ты пришла, — произнёс хрипло целую вечность спустя, — помнишь? Я молчал. Она кивнула, сглотнув. — Весь рот был в крови, — продолжил медленно, вытаскивая из себя слова, глядя в никуда. — Потому что на меня хотели надеть кляп, а я не давался. И ты пришла… а я, — он содрогнулся всем телом в подобии сардонической усмешки. — Думал… или сон, или галлюцинация, или смерть. И продолжал молчать. Не верил. Проснулся — почти не верил. Но ты оставила письмо… Обелия осторожно погладила его по волосам, заземляя. Джанго судорожно выдохнул — руки сомкнулись крепче. — Дай угадаю, — он прикрыл глаза. — Тот я… так никогда тебя и не встретил? — Не встретил, — тихо ответила Обелия. Джанго содрогнулся. — Плохо, — произнёс хрипло. — Ни надежды… ни света. Уделом была бы серость. Отпрянул от её волос. Медленно, устало заглянул ей в глаза. — Значит, я был прав, — произнёс серьёзно. — Ты пришла ко мне, как смерть… Но в моём исступленном отчаянии, закованный, как бешеный пёс, именно о смерти я и молил… Ибо нет возрождения без неё. Обелия опустила ладонь на его щёку. — Я не смерть, — произнесла тихо. — И я рада, что ты жив. Открыв глаза, он рассматривал её лицо, запоминая его. Медленно отнял светлую ладонь от своей щеки. Задержал взгляд на контрасте кожи. — Тебе всё равно, что я был рабом, — заговорил снова, тихо. — Ты простила мои грехи… Которые сам себе я никогда не забуду. И ты всё ещё здесь, невозможная, призрак во плоти. И снова посмотрел на неё — в уставших тёмных глазах сияло невыразимое, прекрасное, сильное. — Обелия, — он выглядел так молодо… Сила и хрупкость незримой короной. «Я люблю тебя, Джанго», — вдруг снова подумалось. И Обелия опять испугалась этой мысли. «Так нельзя, ведь так нельзя, слишком скоро… Но кто сказал, что есть рамки времени?» «А если это не любовь, а мираж? Но как она может быть миражом, если я, джедай, знаю…» «Опомнись, ты не сможешь быть с ним». «Одумайся, встанет на ноги и бросит. Неужели не слышала все эти истории?» «Тебя никто никогда по-настоящему не выбирал». — В этом мире, — её голос дрогнул. — Не отпускай меня. Она хотела его поцеловать, но не могла, боялась — не отказа, но спешки. Где это было видано, такое быстрое развитие событий… Почему-то в голове всплыл образ Энакина. Обелия не думала о нём после холодных и злых молний, не могла. «Если потороплюсь, неужели добром кончится?» — Не отпущу, — тихо произнёс Джанго. Обелия снова коснулась его щеки. — Мне страшно, — призналась шёпотом. Накрыв ладонью её пальцы, Джанго опустил веки. Он не стал говорить: «не бойся». Не сказал: «я тебе не угроза». Внезапное осознание своего физического положения разрумянило щёки, сердце забилось сильнее. «Не совершай ошибки», — воззвала к себе самой. — «Не поступай опрометчиво. Ты нужна ему ненадолго…» — эта мысль отрезвила. «Да», — подумала Обелия. — «Точно… ведь если я его действительно люблю… мне будет достаточно и памяти». «Мы почти не знакомы! Отставить! Полный назад!». Она соскользнула с его колен и на негнущихся ногах зашаталась к рюкзаку. Плюхнулась рядом с ним. Сделала вид, что что-то искала. Нашла свой комлинк. Посмотрела на время. — Нам пора идти в тот район, — сообщила не своим голосом. Выпрямилась. Потянулась. Джанго, вздохнув, поднялся. Шаг, ещё один шаг, ещё. Боролся с собой. — Я отомщу за тебя Дозору Смерти, — произнёс клятвенно. Она обернулась, но не встретилась с ним взглядом. — Месть ничего не решит и никого не вернёт, — это знание было с ней давно, с самого Мелидаана. — Но если можно будет предотвратить… чтобы они перестали дотягиваться… Пальцы в перчатке осторожно приподняли её лицо за подбородок, настаивая на встрече взглядов. Повиновалась. — Не обещай мне ничего, — выдохнула Обелия. — Почему нет? — его рука медленно опустилась. — По той же причине, по которой ты просил меня ничего тебе не обещать. — Причина не может быть та же. — Возможно. Но всё равно не обещай. — Не хочешь мне быть ничем обязана? — его голос окрасился холодом, тёмный взгляд потяжелел. — И подарка не примешь? — Джанго, — не выдержала она. — Хватит. Хватит… И лучше я сама пойду на это чёртово исследование чёртова места… Руки на её плечах. — Соберись, — спокойно произнёс Джанго. — Не следуй моему примеру, заземлись… — Ты… ох, отпусти! — и сделала шаг назад. — Всё так нелепо и… глупо! — и спрятала в ладонях лицо. Он молчал в растерянности, не понимая, о чём шла речь. — Меня тянет к тебе, — глухо и резко призналась Обелия. Отняла руки от лица. Подняла рюкзак. Упрямо не смотрела на Джанго. — Не в плане обычного романа. И ты завлекаешь меня. Сумасшедшее притяжение. Не страсть, понимаешь? Больше. Очаровал… Хватит, не могу… Это неправильно! Ты только обрёл свободу! Мы знакомы всего… сколько? Три дня. Это бред, сумасшествие… Её бесцеремонно развернули за плечи. — Обелия, дыши, — приказал Джанго. — Три секунды вдоха, шесть секунд выдоха. — Дело не в дыхании! — она чувствовала, как начали предательски слезиться глаза. «Дурацкое тело со своей женской сентиментальностью!» — Это всё блажь! — её продолжали держать за плечи. — Сила навязала, думаешь? — спросил Джанго удивительно тихо. Тон его голоса отрезвил. — Нет, — горячо возразила Обелия. — Даже не смей предполагать! В тебе столько прекрасного… — Но ты противишься. — Потому что… потому что так не бывает! — Любви с первого взгляда? — Со второго. И с первого. И взаимно… И со мной. — Значит, ты действительно не способна читать мои мысли, — только и сказал он. — Это может быть синдромом влюблённости в спасателя. Руки с плеч, широкие ладони на спине мягко прижали к холодному бескару, столкновение грудь в грудь — дыхание сбилось; Обелия смотрела на него во все глаза, и никогда в жизни так сильно не хотелось пойти на необдуманный поступок. Вдруг пальцы в её волосах, губы на шее, резцы задевают кожу — колени дрогнули, подкосились, тело изогнулось, но сильные руки удержали, на коже горячее дыхание, сладкие мурашки, головокружение, румянец на щеках. Ловушка захлопнулась. Ворнскры парализуют одним ударом хвоста. В её губы впились, и Обелия проиграла.

***

В четвёртый раз она направилась к загадочному перекрёстку через длинный крюк и с другой стороны. На шее был повязан шарф. Серо-синий. Подарок. Собственно, обход понадобился, чтобы его купить. — Тебе очень идёт, — заметил Джанго, идя с ней рядом как ни в чём ни бывало. — Я с тобой не разговариваю, — буркнула она. — Мне завтра иметь дело с Советом. В шарфе. — Возражений в процессе не было, — голос у него был довольным. Обелия покраснела. Бросила на своего спутника осуждающий взгляд и отвернулась. — Или вам униформа не позволяет? — посерьёзнел Джанго. — Позволяет, — пришлось признаться. — Но я не привыкла. Да и… долго сходить будут. — На Калевале новые оставлю. — Так ты всё же полетишь? Её взяли за руку. — Разумеется. Я и раньше всё решил. Обелия, спрятав нос в шарфе, безуспешно пыталась перестать краснеть. — Мы теперь вместе, — беспечно и довольно заявил Фетт. — Ничто не мешает начать охоту именно там. — Орден будет в восторге от наших отношений, если узнает, — не без сарказма прокомментировала Обелия. — Когда узнает. Я не собираюсь быть твоим маленьким грязным секретом. — Тогда наше с тобой общение будут курировать. Более того… не забегаешь ли ты вперёд? Джанго остановился. Снял шлем. «Если мы и сейчас не дойдём, я буду жаловаться», — констатировала для себя Обелия. — Я выбираю тебя, — серьёзно произнёс Джанго. — Ты не сможешь на мне жениться. — Согласен на будущее сожительство, если ты не против. — Мы только обозначили начало некоторых отношений. — Будущее закладывается в настоящем, — его тон всё ещё оставался серьёзным. — Но до него надо ещё дожить, и мы только начали. — Ты любишь меня, — Джанго вдруг скромно и светло улыбнулся. — Да, — Обелия уже во всём созналась несколько раз. Сомнения всё ещё мучили. Но Сила намекала, что они были беспочвенны… и почти верилось. — А я не хочу без тебя быть. Вот и всё. Она отвернулась. Губы всё ещё сладко тянуло от его поцелуев. — Я не хочу… быть для тебя этапом, — призналась. — Но это моё личное. Ни для кого никогда не была ни единственной, ни константой, ни первой хоть в чём-либо. Если ты, когда встанешь на ноги, расправив спину, возродив движение… вдруг изменишь своё мнение… мне будет грустно, Джанго. Не хочу такой боли, — она опустила взгляд. — На самом деле, мне нечего тебе предложить. В долгосрочной перспективе. Даже если вдруг не откажешься… Я ведь джедай. Представь, например. Через несколько лет покидаю Орден, чтобы быть с тобой. Денег с собой не дадут, всё начинать сначала… — Деньги будут у меня, — спокойно возразил Джанго. — Ничего «сначала» ты не начнёшь. Одно из твоих новых «начал» — тот день, когда спасла меня. — Ты постоянно ссылаешься к нему, — нахмурилась Обелия. — Радуюсь. Ты не видела себя со стороны, когда вошла в мою камеру. Я выиграл тогда и выиграл снова, когда ты не послала меня к чёрту. — Вчера или сегодня? — Да. Намерение завлечь в поцелуй тенью мелькнуло на его лице. Обелия выразительно кашлянула. — Потом, — отвернулась. — У нас есть дело! — Ловлю на слове, — и послушно надел шлем обратно. — От тебя не отвертишься, — она зашагала вперёд. — И не спасёшься. — Это я уже поняла, — Обелия, спрятав ладони в карманы, отвернулась, чтобы не пылать щеками во все стороны. — Вы меня, сударь, прошу прощения, сначала взяли на абордаж, а потом колонизировали. — Не помню ни возражений, ни восстаний, — его голос был очень довольным. — Смысл восставать, если партизаны не самые глупые, — Обелия поглубже зарылась носом в шарф. Кончики ушей пылали. — Официально я являюсь последним адекватным мандалорцем, из «золотой середины». Колонизировать не так сложно, если намерения чистые. Обелия вдруг подумала… но не решилась спросить. — Полететь на Калевалу — хороший вариант, чтобы снова начать, — Джанго отозвался её мыслям. — Послужу на некоторое благо. Бо-Катан совсем юна, необходимо зачистить окружение девочки от шпионов. И обучить, если захочет. — О-о-о, она захочет, так что будь любезен. — Не пацифистка? — Джанго повернулся к ней. — Пф. Нет. Но что у неё, что у Сатин — склонность к радикализму. Там, откуда я, они стали полными противоположностями. — Хм-м. С этим можно будет работать. — А дальше, думаешь, что? — На меня посмотрят в действии, — пожал плечами Джанго. — Истинных, как фракции, больше нет, нас вырезали почти подчистую, осталась всего пара-тройка бероя, и перед ними предстоит покаяться. Но пацифисты и Дозор сами делают себе антирекламу. Ты была права, когда сказала, что дар проповедника Джастера мне не понадобится. Обелия смерила его долгим взглядом. Кто-то ночью много думал. — Я оплакал моих людей давно, — Джанго повернул голову к горизонту. — Своих мёртвых мы носим с собой… но, стоит выпустить слёзы, тяжесть перестаёт быть непомерной. Я никогда не откажусь от ответственности за Галидраан, хотя много кто приложил руку к геноциду моих людей. Дозору смерть. Пацифистам — тотальное недоверие. С джедаями я квит. И взял её за руку. — Если учесть, что Орден, насколько понимаю, это конгломерат одиночек, с твоими людьми договорюсь. Политически вы не менее бессильны. Наставничество над Бо-Катан даст возможность плодотворного союза. — Не слишком ли… оптимистично? — сглотнула Обелия. — Кто сказал, что я собираюсь играть абсолютно честно? Не подумай, чувство вины Ордена будет выжато из него до последней капли. Во-первых, поскольку имею право. Во-вторых, потому что, если не воспользуюсь, наши с тобой встречи будет трудно организовывать на постоянной основе. — Ты, — она моргнула, — настроен очень… решительно. На неё посмотрели. — Обелия, я ведь мужчина, — раздалась усмешка. — Если дать нам качественный флаг в руки, мы под ним и пойдём. Запомни, потерянность — свидетельство отсутствия знамени. Но если оно есть, то у каждого своё. Обелия вдруг задумалась, было ли у того, другого Джанго, из её изначального мира, пресловутое знамя. И если да, то куда он с ним шёл. Её руку сжали. — Пойдём, — предложил Джанго. — Остальное или по дороге обсудим, или когда вернёмся на корабль. И они продолжили путь.