Карта без имени

But don't you come here and say I didn't warn you About the way your world can alter And oh how you try to command it all still Every single time it all shifts one way or the other

«The Lions's Roar» — First Aid Kit

После того, как Оби-Ван окрестили Обелией и из «мёртвой души» превратили в «живую», после того, как она погрузилась на свой корабль и покинула планету, она запоздало сообразила, что так и не определилась с пунктом назначения. Ко всему прочему, навалилась тишина судна; и лёгкий шум приборов, не прерываемый ничьим дыханием, снова обнажил перед ней физическое одиночество, к которому, как выяснилось, всё ещё не оказалась готова. Мастера не было рядом. Как ни странно, Квай-Гон в принципе не имел свойства оказываться поблизости, когда Оби-Ван в нём отчаянно нуждалась — и она не знала, что делать с этим простым наблюдением, фактом. Хотя в голове больше не стелился туман, развеянный детским смехом и общим духом надежды Мелидаана, мысли всё равно текли неторопливо, будто им некуда было спешить. Оби-Ван заварила себе чаю с виски, выпила молча кружку. Включила радио от нечего делать, и по салону разлилась спокойная музыка. — Его для меня в любом случае больше нет, — проговорила вслух Оби-Ван, задумчиво побарабанив пальцами по столу. — Что жив он, что мёртв — лично для меня это… пожалуй, почти не имеет значения. Меня радует, что он жив, конечно. Но разницы я не почувствую… потому что, лично для меня, всё равно, что мёртв… Если я только не вернусь в Храм. Сила воспротивилась последней мысли, и Оби-Ван вздохнула, принимая тот факт, что спешить с возвращением не следовало ни в коем случае. — И вряд ли они бы меня приняли, — согласилась она вслух. Поднявшись из-за стола, зашагала медленно по салону, сложив за спиной ладони в замок. — Если моя маленькая версия скончалась в Храме, то вину могли повесить на Квай-Гона, ведь она была под его ответственностью… так что лично ему вряд ли захочется меня видеть. Остановившись, Оби-Ван круто развернулась на пятках и зашагала в противоположную сторону. — По поводу ситхов никто не верил ни магистру Дуку, ни магистру Сайфо-Диасу десятилетия напролёт, так что, несмотря на путешествие во времени… нет никакой гарантии, что поверят мне, едва получившей повышение в ранге. Дойдя до электрического чайника, Оби-Ван нажала на кнопку, чтобы подогреть его ещё раз, затем, развернувшись, медленно зашагала обратно. — И ещё… поскольку ситх убил мастера Квай-Гона, магистр Дуку, огорчившись моей неспособностью защитить его, может наотрез отказаться со мной как-либо сотрудничать… Ко всему прочему… я отнюдь не идеальный джедай. И даже не нормальный. И в рыцари меня квалифицировали из-за убийства ситха, а не по заслугам… Она плюхнулась на софу и спрятала лицо в руки. — И философии я придерживаюсь неправильной, — глухо проговорила. — Сначала спасаю, а потом уже ратую за выполнение нейтральной роли… Да кого я обманываю? Нет во мне никакой нейтральности и никогда не было. Эмоций у меня, положим, действительно особенно нет, и это очень хорошо, да… а чувств — очень много. И это плохо. Настоящий джедай, он… он равнодушен… И нахмурилась. — То есть… беспристрастен, — поправила саму себя. Потом задумалась. — Нет, беспристрастности от нас требует Орден в суждениях, а в остальном… Нет, это что же получается? — она даже выпрямила спину. — Действительно? Равнодушие? Но ведь, — и осеклась. И всё же вытащила из себя мысль, — но ведь так никого не спасёшь… с равнодушием. Щёлкнул вскипевший чайник. Пришлось сходить и налить. — Джедай, исторически, это защитник, — продолжала думать вслух Оби-Ван. — И защищает не только невинных и невиновных, но и… радость. Воин света не может защищать право на жизнь и на счастье с кислой миной! Хотя… впрочем, да, может, но лишь бы в душе, собственно, был свет… но равнодушие исключает его. Громко поставив кружку на стол, Оби-Ван устало потёрла глаза. Она чувствовала себя совершенно потерянной. — Не понимаю, — пробормотала еле слышно. — Не понимаю… Подождав, пока немного остынет чай, она в три больших глотка осушила всю кружку. И на этот раз не пошла кипятить воду, но налила себе примерно две рюмки виски. Опрокинула залпом. — Так, — сказала себе самой. — Антитезой равнодушия является сочувствие… Без сочувствия джедай — не джедай. А всё потому что без сочувствия нет доброты не только к ближнему своему, а вообще… Между прочим, даже у некоторых животных есть что-то вроде сочувствия… и не надо его путать с жалостью. Жалость подразумевает взгляд сверху вниз, сочувствие же — поставить себя и другого на одну и ту же ступень. Так вот… без сочувствия нет доброты. А без доброты нет добра. Оби-Ван тупо уставилась на стол, не мигая. Налила себе ещё примерно рюмку. Опрокинула. — Джедай, — медленно проговорила, — он кто? Хотя нет, надо уточнить, — спохватилась, — рыцарь-джедай, он кто? Хм-м, рыцарь-джедай, он… воин в прямом и в переносном смысле. Он помогает тем, кому действительно нужна помощь; защищает тех, кому действительно требуется защита… Он борется со злом в сердцах людей, в их головах, в их словах… Противодействует злым поступкам, какого бы масштаба они ни были, малого, глобального — всякого. Так вот, как известно, антитезой злу является добро. Добра нет без человеческой доброты, а человеческой доброты нет без сочувствия, а сочувствия нет, если сердце, метафорически выражаясь, онемело настолько, чтобы с чувствами дела обстояли плачевно. Она снова медленно моргнула. — Или я чокнулась, или пить надо меньше, — заметила, повертев в руках бутылку, — или меня неправильно воспитывали. Налила себе ещё, но опрокидывать помедлила. — Нет, с другой стороны, — Оби-Ван задумчиво почесала подбородок, — без равнодушия можно действительно с ума сойти, если регулярно имеешь дело с работниками Сената, звёздами высшего общества, нуворишами, интриганами и прочими всякими… неприятными личностями. Они питаются сочувствием. Более того, многие из них делают или карьеру, или деньги на нём, параллельно руша человеческие судьбы, и совестью совсем не мучаются. И нахмурилась. — Нахуй их, — заключила, махнув рукой. И выпила ещё. — В таком случае, выходит, что современный рыцарь-джедай не может иметь сочувствие, — продолжила Оби-Ван, — поскольку в его основную зону ответственности входит общение с подонками. Иначе говоря, Сенат, богачи и все с ними связанные. Вот только хороший рыцарь-джедай, по идее, должен им жить. Великая Сила говорит — иди выручай; значит, надо пойти и выручить. Но выручать она велит зачастую тех, кого негодяи при деньгах и пытаются погубить. Её глаза медленно сосредоточились на бутылке. Оби-Ван покачала на саму себя головой, ополоснула чашку и на этот раз поставила кипятиться чайник. — Выходит, — заключила, — современный рыцарь-джедай пытается усидеть на двух стульях — следовать велению Силы и угодить Сенату. Поскольку эти два… э-э-э, — она почесала подбородок. — В общем, одно другому противоречит… следовательно, мы сами себе противоречим. Долг один, перед Силой, но Руусанская реформация мешает ему следовать, поскольку Сенат финансирует наше существование. А без финансов у нас нет денег… Их нет, потому что мы, вступая в Орден, отказываемся от семейных капиталов, если они есть. И нам их вряд ли позволят вернуть обратно, потому что тогда мы будем неуправляемы. Она остолбенела. — Так мы что, — процедила, — гребанные рабы капитализма?! Украшение общества?! Зоопарк?! И пнула тумбу. — То есть, — и заходила взад-вперёд по салону с удвоенной скоростью, — нас держат на поводке, кормят всякими заверениями, что мы очень полезны обществу, а на самом деле нас всячески кастрировали?! Я тут, — она замахала руками, — да я… На меня столько говна вылили за то, что я последовала воле Силы и осталась на Мелидаане спасать детей! Я чуть не повесилась от отчаяния, чуть не вскрылась, чуть не сбросилась! А всё потому что яйца Ордена бабки держат?! Ух ты ж! Чайник вовремя вскипел — Оби-Ван уже собиралась пнуть софу под совершенно неправильным углом. Пришлось успокоиться. — И это знание ничего мне не даёт, — заключила она. Выяснилось, что сахар кончился. Захотелось плакать. Оби-Ван взяла курс на ближайшую планету, поскольку жить без сахара, но с экзистенциальным кризисом не хотелось категорически.

***

У Силы, видимо, имелось чувство юмора, или она решила поощрить умозаключения захмелевшей Оби-Ван, или таким образом показывала, что курс был взятый верный в прямом или в переносном смысле — так или иначе, Кеноби очень повезло. Первая заправка для звездолётов, на которой продавался сахар, оказалась недалеко от борделя. Как Оби-Ван об этом узнала? Ей не вовремя захотелось в туалет, а бежать до корабля было лениво, и старая кассирша спокойно посоветовала сходить к проституткам. — Только от выхода налево, а не направо, — предупредила, — а то у нас направо всякая шваль ошивается, тёмные дела, ну ты понимаешь, о чём я, — и многозначительно повела подбородком. — А проститутки у нас приличные. Не самые, конечно, роскошные красавцы и красавицы, зато не без принципов. — А что за тёмные дела? — не думая, спросила Оби-Ван. На заправке больше никого не было, кроме них двоих, так что ответить ей могли бы честно. — Ну, — кассирша замялась. — Ну, что у нас тёмного в галактике, а? Тем и занимаются. Лучше к ним даже не приближаться. Когда всё только началось, мэра нашего… упокой Сила его душу… Хорошо хоть семья бежать успела. — А-а-а, — многозначительно протянула Оби-Ван. — Так и живём, — пожала плечами кассирша. — Дань платим. — М-м-м, — лаконично ответила Кеноби, решив всё-таки добежать до своего корабля, а потом уже что-то предпринимать. В общем, в какой-то степени, Оби-Ван повезло, город был маленьким, собирать дополнительную информацию оказалось не нужно. На самой заправке не нашлось никаких камер наблюдения, так что стирать за собой следы тоже не имелось необходимости, а кассирша, судя по вибрациям Силы, не собиралась ни делать каких-либо выводов, ни кого бы то ни было «сдавать». Следовательно, идти к проституткам и договариваться с ними об алиби без естественных услуг тоже не имело никакого смысла. Оби-Ван, всё-таки, несмотря ни на что, нравились мужчины. Без… портфолио. И без отзывов. Чемоданов с кредитами оказалось так много, что на полу салона почти не осталось свободного места. На планете занимался рассвет, когда взлетала, и раннее утро пахло гарью. В открытом космосе было паршиво. Оби-Ван еле отмыла с себя кровь, но запахом дыма пропиталась вся одежда. Принять душ пришлось дважды, израсходовав почти всю воду. Запасной комплект пах магазином, и заземлял лишь гель для душа с ароматом ежевики. Хотелось солнца, мира, жизни без негодяев. Хотелось не уметь убивать и не иметь на это никакого права. Хотелось слепо следовать постулатам Руусанской реформации, не совать носа в чужие дела без официального приглашения, не следовать Силе с её нечеловеческим правосудием, нечеловеческим сочувствием, нечеловеческой любовью. Хотелось ласки, объятий. Хотелось, чтобы кто-то сказал, что она, Оби-Ван, не чудовище. Неистово хотелось отдаться равнодушию. Хотелось спать без кошмаров. Хотелось ничего и никого не бояться. Хотелось унять дрожь в руках. Она оборвала жизни чудовищ, давно отрекшихся от сочувствия и добра. Сила не сочла их достойными продолжать существование, и не отразилось в ней ни горя, ни печали, ни злости, когда всё кончилось — лишь пустота, как на Бендомире; Оби-Ван очень внимательно прислушалась. Видимо, у Силы было своё правосудие, и Кеноби, отдавшись великой воле, стала его инструментом. Вспомнилось, почему Оби-Ван так понравилась в далёкие пятнадцать лет доктрина пацифизма Сатин; также вспомнились собственные слова юной герцогине: «добро должно быть с кулаками, иначе его попросту сожрут, обглодав кости». Легче сказать, чем сделать, как выяснилось. Будь обстоятельства другими, доброта Оби-Ван была бы невинной, светлой, хрупкой, по возрасту, по лицу, по фигуре. И она ничем бы не отличалась от большинства своих сверстников из Храма, и не задавалась бы сложными вопросами, и спала бы крепко, без кошмаров, и не вздрагивала бы от резких шумов, и в забегаловках садилась бы, как придётся, не избегая окон, не выбирая идеальный обзор на всё помещение, и не умела бы заметать следы, и не умела бы стрелять. Голова шла кругом, тошнило. Когда автопилот взял правильный курс, Оби-Ван отхлебнула виски из горлышка, а потом упала, прямо на чемоданы, и жалко-жалко, как ребёнок, расплакалась. Сила грела в своих невидимых ладонях её душу, и благодарность за это хоть немного, но успокаивала. Хотелось, однако, человеческих рук, и чьего-нибудь мягкого голоса, понимающих слов. Но на корабле больше никого не было.

***

— Плакала? — спросил её по прилёте Нильд, стоило сойти по трапу. Одним этим вопросом он показал, каким мужчиной вырастет. — Немного, — она неловко помялась с ноги на ногу. — Где Сераси? Густой в своей влажности вечер опускался на новую столицу, уже зажглись первые фонари. Какие-то из них до сих пор оставались битыми. — Улаживает кое-какие вопросы, — легко ответил Нильд. — Мы думаем праздник организовать. Скоро начнут рождаться новые дети. Думаем, как перераспределить деньги, чтобы устроить хорошую радость подешевле. — Я ведь написала, что привезла с собой… — Это на обеспечение безопасности планеты и на сопровождение будущей торговли, когда возобновим, — отмахнулся Нильд. — Есть ведь приоритеты, сама знаешь. — Ты рассуждаешь совсем не по-детски, — слабо улыбнулась Оби-Ван. — Так ведь я и не ребёнок, — ответил он. — Пятнадцать лет — это подросток. Нильд не стал ничего говорить о том, как старят пережитые ужасы. Оби-Ван ведь и без слов его понимала. — Так чего же ты плакала, Обелия Валь Кад’ла? — он чуть улыбнулся, подойдя ближе. — Новая жизнь неохотно ложится на видавшие виды кости? Она вяло рассмеялась. — Что-то вроде того, — ответила. И неожиданно призналась, — мне совестно. — Дымом пахнешь, — заметил Нильд, принюхавшись. Он, конечно, и до посадки корабля уже знал, что к чему. Оби-Ван отправила им с Сераси по закодированному сообщению. — Совестно тебе, потому что совесть есть. А у кого её нет, тот существует неприкаянный. Но ты же сама говорила, пока в траншеях сидели, что не хлебнувший горя и вкус счастья не распознает. — Мне двадцать пять лет, Нильд, — тихо произнесла Оби-Ван, отводя взгляд в сторону тихих, мирных улиц, уцелевших фонарей. — Я до сих пор не знаю ни счастья, ни любви, ни безопасности. И мне не завидно… честно. Вот только тяжело бежать от себя, когда… не знаешь, куда. — К нам, — удивился Нильд. — Куда же ещё? Вот мы с Сераси поженимся, крестить наших детей будешь. И на твоей свадьбе погуляем. Ты, помнится, хотела детей. Ну, ты говорила, когда война шла. — Да-а, — медленно согласилась Оби-Ван, невольно вспоминая. — Но Орден… — Ты же не при нём сейчас. — Но могу и вернуться. — А можешь и не возвращаться. Какая разница, особенно теперь? Ты же рыцарь, при чине, всё уже выучила, чему там вас учат, — Нильд нетерпеливо потопал ногой. — Все мозги они тебе запудрили, вот что. — Возможно, — неожиданно для самой себя усмехнулась Оби-Ван. — И знаешь что? — М-м? — Думай о себе теперь только с новым именем, — серьёзно, совсем не по-детски, посоветовал Нильд. — Сераси говорит, это поможет, а она из нас троих всегда была самой проницательной. — Обелия звучит красиво, — пришлось согласиться. — У тебя ведь сейчас всё иначе, — Нильд помялся с ноги на ногу. — Нам-то не понять. Да и никому, наверное, не понять. Но мучиться, может, меньше будешь. Ты ведь, наверное, тоскуешь. Для тебя почти все, кто раньше был близок, будто умерли. Правда ведь? А ты и оплакать не можешь. Это тоже Сераси заметила. А Обелия — чистый лист, понимаешь? Ну, почти чистый, мы на нём есть. Слова благодарности застряли в горле. Они царапались изнутри чем-то солёным. — Пойдём, — Нильд направился к рампе, — деньги пересчитаем. Сначала поймём, достаточно ли на пару месяцев оплаты Истинным Мандалорцам, если контракт их соблазнит, а он вроде бы должен, а потом поужинаем вместе с Сераси. Кстати, можем, кому надо, соврать что ты или моя кузина, или её. — И поверят? — влажно усмехнулась… Обелия. — Так может быть ты троюродная или четвероюродная, кто тебя знает? — не оборачиваясь, хмыкнул Нильд.

***

Привыкать к новому имени оказалось не так трудно, как думалось. И Сераси оказалась абсолютно права — помогло. Они с Нильдом даже предложили помочь похоронить старое, с лопатами и местом на кладбище, но тут уж сама… Обелия отказалась. Новую столицу строили на руинах старого города, и в этом никто ничего не нашёл кощунственного; значит, и с именем можно было поступить так же. Не хотелось отрекаться от него. И с ним было связано достаточно хорошего. Это не означало, что летать на самовольные рейды местных негодяев стало проще. Ни Оби-Ван, ни Обелия не находили в себе ни равнодушия, ни жестокости, чтобы переносить подобный опыт беспристрастно. И всё-таки, за несколько недель сектор стал безопаснее, и многие невинные жизни уцелели — и этим можно было утешиться. Тем более, что Обелии давались слёзы легче, чем Оби-Ван, она и легче смеялась, и быстрее расслаблялась, и Великая Сила озаряла её иначе, не как бледное солнце прокаженного, но как звёзды трогательного мечтателя. И потому надежда не терялась. И потому дышалось свободнее. И легче думалось. О контрастах, например. Мысль о том, что можно быть джедаем и вне Ордена когда-то уже была подумана. И не один раз, а два, в тринадцать и в пятнадцать. Вернуться к ней в двадцать пять оказалось не так страшно, как можно было бы предположить. Орден диктовал много правил и много условий, какие-то были записаны, какие-то не озвучивались, а какие-то, как поняла Обелия в уединении своего корабля, были неправильно интерпретированы прошлой ипостасью, а поскольку Оби-Ван не было свойственно задавать вопросы, она никогда вслух и не любопытствовала, опасаясь осуждений и упрёков. Может быть, ей тогда не стоило молчать. Детские вопросы могут поставить в тупик любого взрослого, но ведь и ребёнку, и старшему порой полезно. Равнодушие, например. Джедай не может быть равнодушным. Но он может скрыть чрезмерно большое, за счёт призвания, сердце очень и очень глубоко, так глубоко, что почувствовать что-то лёгкое становится сложно, а выразить это — ещё сложнее. Джедаи, окружавшие всю жизнь Оби-Ван, владели собой так хорошо, что маски приросли к лицам. И ведь в этом не было их вины — им приходилось. Они откладывали свои радости и горести «на потом», чтобы пережить в медитации, наедине с собой и с Силой, но этого «потом» всё никак не случалось. И чувства умирали где-то внутри и умерщвляли что-то важное. Обелия смотрела на себя прошлую, и ныло сердце. И становилось понятно, откуда взялся туман в голове на Бендомире, и почему тогда слёзы не шли. И сочувствие распространялось на Храм. Меч может служить лишь одному господину. И джедай обязан следовать воле Великой Силы, а не прихотям Сената. Попытки угодить обоим приносят лишь медленное опустошение. Но осуждать тех, кто оказался меж двух огней, не стоило. Они ведь оказались в дилемме не сознательно. В конце концов, абсолюты свойственны ситхам, а не джедаям; а делить мир на чёрное и белое являлось прерогативой дарксайдеров, для которых вся жизнь и весь мир являлись игрой света и тени. И потому даже к тем, кто обидел, стоило пытаться отнестись по-человечески, хотя бы для внутреннего покоя, хотя бы в самом укромном уголке души, никому ничего не сказав. Понимание ведь отнюдь не означало прощение, и забвению оно ничего не предавало, но жить с ним было легче — незримая рана меньше болела. Понимание вело, как минимум, к принятию; принятие же позволяло, переведя дух, пойти дальше, оборачиваясь на прошлое в два, а то и в три раза реже. И тогда можно было сосредоточиться если не на будущем, то, по крайней мере, на настоящем. Великая Сила относилась с нечеловечески пониманием к негодяям, к которым посылала Обелию. Ноги не вели к тем, кто имел шанс раскаяться, сделать в своей жизни хоть что-то хорошее. Великая Сила относилась к тем, кто нуждался в непосредственной помощи Обелии, с нечеловеческой же любовью. Ни один смертный не смог бы испытать и толику подобных чувств, потому и служба Силе являлась ношей; и всё-таки джедаю стоило её нести и, пропуская через себя великую волю, расти над собой, как бы тяжело ни было. Воин света не может иметь чистых рук. Но и без доброго сердца он — никто.

***

Ближе к концу месяца Обелия вернулась из самой, пожалуй, приятной своей «командировки» — обошлось совсем без кровопролития, она украла украденное; какие-то мошенники завладели наворованными деньгами одного мелкого политика. Забавляло, что ни злоумышленники, ни коррупционер не могли во всеуслышанье пожаловаться на свои участи. Следы же Обелия за собой замела, и сама Сила дала понять, как и в прошлые разы, что всё было сделано правильно, что никак не аукнется, что возмездия не будет. И радовало, что набралось уже приличное количество денег; ещё немного и можно было перестать. На радостях она сходила подстричься — захотелось несколько отдалиться от одной из типичных джедайских причёсок, а заодно спрятать короткий локон, оставшийся от падаванской косички. Ещё она позволила себе хоть и не броскую, но более стильную одежду, по фигуре. И духи! Обелия без всяких зазрений совести выбрала себе дорогой аромат, подолгу задерживающийся на одежде и коже, пряный, но не приторный, подходящий как для жаркой погоды, так и для холодной. Обошлось недёшево, к сожалению, но в заземлении посредством парфюмерного искусства имелась необходимость. В Храме не было принято выставлять напоказ свою красоту. Впрочем, вопросов к этому пункту не имелось — те же Тени могли себе позволить какой угодно стиль, хоть открытый, хоть кричащий, но рыцари-дипломаты сторонились излишне подчёркивать свою внешность, поскольку богатым мира сего было свойственно сексуализировать джедаев и на что-то с ними нагло рассчитывать. И даже порой требовать. И никто не был от этого защищён, ни женщины, ни мужчины. Обелия, впрочем, в отличие от Оби-Ван, могла себе позволить расслабиться. И если кто-то собирался что-то ей предъявить по поводу внешнего облика (красивого, но всё равно сдержанного), она могла бы этому кому-то сломать нос без лишних зазрений совести — контратака не привела бы к политическому аффронту, междоусобице, экономическому кризису, и так далее. И это радовало. Прилетела она в самый разгар дня, в послеобеденное затишье. Солнце не жгло, но светило ласково, и тени росли медленно, не торопясь густеть. Ни Сераси, ни Нильд на этот раз не встретили — вместо них доверенное лицо из взрослых дожидалось Обелию на парковке. Стоило отметить, что далеко не все «старшие» во время войны были против детей, кто-то даже сидел «в верхах» или Мелиды, или Даана, но им приходилось скрывать свои истинные мысли и намерения, чтобы не казнили как предателей. Лицо пожилого мужчины, например, было и вовсе знакомо. Сераси и Нильд, как выяснилось, сидели на совещании, и Обелии посоветовали присоединиться к ним безо всякого стука. Сила с приглашением согласилась, но намёка на необходимую спешку не было. В воздухе пахло сухой травой и строительной пылью. Обелия чихнула куда-то в локоть, пока неторопливо шла от парковки до главной площади, полностью восстановленной. Люди, успевшие проснуться от послеобеденной дрёмы, пили каф и какао на террасе — клерки, строители, подростки, дети. В лицах и фигурах некоторых угадывались страшные недавние события, но для того, чтобы заметить, приходилось теперь приглядываться. Раны затягивались, шрамы бледнели, одни только увечья оставались, но и к ним привыкали. Обелии помахали, пока она проходила мимо, и она помахала в ответ. Многих она знала за этими столиками благодаря старому имени, и примерно половина, если не больше, если не две трети, этих «многих» была в курсе обстоятельств возникшей из ниоткуда молодой женщины. Обелию пропустили в зал совещаний безо всяких препятствий, и она действительно вошла без стука. Сераси и Нильд восседали на резных громоздких стульях, словно король и королева. Третий стул (за и между ними, более простой) пустовал, и Сераси, стоило Обелии закрыть за собой дверь, еле заметным движением указала усесться на него. Но смутило вовсе не это. Перед Сераси и Нильдом простирался очень широкий стол. На нём, понятное дело, стояли графины с напитками и стаканы — в дань дипломатии. Ещё на нём лежали бумаги. А по другую сторону стола находился ещё один стул. Собственно, спина, соответствовавшая расцветке Истинных Мандалорцев, и смутила Обелию. Но она, конечно, не подала виду — лишь тихо заняла своё место. — Так это и есть ваш «третий», — прокомментировал незнакомец нейтральным голосом. Смуглый, темноволосый, невысокий, хорошо сложенный и крепкий, с простым, но волевым лицом — молодой мужчина выглядел, как типичный представитель своей расы. Сидел мандалорец довольно расслабленно, но никак не вальяжно. Левая рука покоилась на снятом шлеме. — Обелия Валь Кад’ла, — представилась она миролюбиво, занимая своё место. Учтивость, выученная в Храме, отшлифованная работой, не дала осечки. — Благодарю за ожидание, — и чуть наклонила голову в знаке вежливого приветствия. — Джанго Фетт, — ответил он жестом на жест. Цепкий взгляд охотника не оценивающе, но внимательно её рассматривал. — Господа Нильд и Сераси сказали, что именно вы настояли на том, чтобы нанять Истинных Мандалорцев.