Если снова все начать

      Когда Баки было пять, он тайком пронес домой щенка. Держал в своей комнате, кормил кусочками объедков со стола и думал о том, как убедить маму оставить его. Бекке щенок не понравился, о чем она сразу прямо сказала, и, наверное, поэтому он написал ей в туфлю. Как бы смешно это ни звучало, мама и сестра с ним не согласились, и Баки пришлось отнести собаку обратно в переулок, где он ее и нашел. Иногда он приходил туда, чтобы подкинуть ей кусочек цыпленка или что-нибудь еще.       Баки никому никогда об этом не расскажет, и Стиву в последнюю очередь, но этот мелкий пацаненок немного напоминал Баки того щенка – с огромными глазами и подленьким злобным характером.       Они впервые встретились, когда Стив висел на шее какого-то придурка, безуспешно пытаясь того придушить и практически рыча, чтобы тот вернул деньги. Однако, как только драка – Баки едва вмешался в нее, боднув придурка головой, – привлекла внимание учителя, рычание тут же куда-то делось.       Стив каким-то образом ссутулился, одновременно втянув грудь, и талантливо изобразил деятельное раскаяние, пыша при этом праведностью.       Придурка задержали после уроков, сначала заставив извиниться перед Стивом и вернуть бабки.       Баки получает одобрительный хлопок по плечу за то, что вмешался – первый в долгой череде драк с мудаками, которые говорили гадости его сестрам или о них. Товарный вагон.       Баки отрабатывал удар, пока плечи не начинали трястись, а руки не превращались в вареные спагетти, – и, превозмогая боль, продолжал.       Что бы ни происходило, это было что-то плохое. Ему было лишь четырнадцать, но он видел, что мама приносит из магазина все меньше и меньше еды. Когда Бекка попросила устроить вечеринку на ее день рождения, все закончилось слезами – сестра ревела изо всех сил, а мама тихо всхлипывала, закрыв лицо руками.       Если его возьмут в «Доджерс», мама перестанет плакать, и Баки сможет купить Бекке все проклятые пирожные, какие она только захочет. И пусть руки трясутся, а ладони мокры от пота, Баки все равно прочно держит деревянную биту, смотрит на закат – и взмахивает ей. Один.       Костлявое плечо Стива толкает Баки, когда они прячутся в кузове грузовика-рефрижератора. Воздух между ними спертый и пахнет хот-догами, на которые они потратили деньги, оставленные на проезд.       Выбор определенно не лучший, учитывая, в какую передрягу они попадут, если их обнаружат, но Стив пообещал притвориться, что у него приступ астмы, если прижмет, а Баки... ну, Баки потратил свой последний доллар, пытаясь выиграть плюшевого медведя для Дот, у которой есть парень, так что не ему тут говорить о морали.       Грузовик подпрыгивает на очередном люке, и они больно стукаются головами. Баки нецензурно шипит, поднимает руку, чтобы потрогать больное место, и едва не цепляет локтем челюсть Стива.       –Не выражайся, – ворчит Стив, отводя его руку.       –Надо было ехать поездом, – корчит рожу Баки. – Я люблю поезда. Возвращение на родину.       Дети кричат, пробегая сквозь струю воды, полный радости громкий шум заставляет уголки рта Баки подниматься и лишний раз подтверждает, что он правильно сделал, не покинув дом.       Когда он повзрослел, сияние мечты о профессиональном бейсболе померкло: он трезво оценил свои микроскопические шансы попасть в команду и еще меньшие – что это будет именно «Доджерс». Выиграть турнир YMCA в полусреднем весе куда вероятнее, во всяком случае, так любит говорить тренер в боксерском зале «Голди».       Было бы неплохо не продолбать время и силы, которые он потратил, качая мышцы выше пояса, развивая силу и ловкость – да и, честно говоря, призовые деньги тоже не помешают. И если он не облажается, то пару лет сможет соревноваться, а потом, может быть, даже станет тренером; стабильная работа, которая позволит остаться в городе, поблизости от людей, которых он любит.       Семье нужно, чтоб он остался, и Баки может признать, что всегда был домоседом. Он все равно сможет ходить на игры «Доджерс», они ведь местная команда и никуда не денутся. Добросердечный.       Деревянная дверь вербовочно-призывного пункта ударилась об стенку, когда Стив выбежал из здания. Баки мимолетно отметил, что две недели тренировок не пропали зря, и извинился перед администратором, прежде чем отправиться вслед за другом. Стив был разъярен, он размахивал руками и брызгал слюной, и Баки, увы, прекрасно знал, что тут не надо вмешиваться, лучше подождать, пока весь пар не выйдет.       –...дали мне шанс! Я же могу справиться, ты же видишь, как далеко я зашел!..       Баки кивнул и подтолкнул его к тихому переулку.       –...не собираюсь сидеть дома, когда люди там умирают...       Стиву скоро не хватит дыхания, по крайней мере, старый Стив с его сердечно-сосудистой системой уже задыхался бы, но новый и усовершенствованный Стив даже не пытался притормозить. Баки точно был прирожденным тренером, во всяком случае, его друг точно может быть его первым клиентом.       Потому что Стив остается.       –...какого хрена ты лыбишься?       Баки потребовалась секунда, чтобы осознать, что Стив орет на него, и еще одна – чтобы изобразить на лице нечто менее радостное.       –Я счастлив, потому что мой лучший друг не поплывет за океан, чтобы получить пулю от наци.       –А может быть, это я бы в них стрелял.       –Или тебя пристрелили. Ну тебя, Стиви! Это война, там сегодня жив, завтра труп.       –Поэтому мне надо туда! Я смогу изменить...       –Ты и дома можешь быть полезен. Я собираюсь пойти работать на фабрику, и ты мог бы...       –Почему ты не записался добровольцем? Баки Барнс, троекратный чемпион по боксу – тебя бы не моргнув глазом взяли! – в глазах Стива кипело что-то гадкое.       –Я не боец, ты знаешь. Я скорее любовник, – шутка Баки вышла плоской, он не понимал, как объяснить, что он хочет остаться в своем маленьком уголке мира, тому, кто больше всего мечтает поскорее отсюда сбежать.       –А я думаю, что ты трус, – голос Стива стал таким же холодным, как и выражение лица. Девять.       Одна ссора не могла уничтожить более чем десятилетнюю дружбу, но Баки знал: что-то в их отношениях изменилось. Он все еще готов был идти со Стивом до конца, только больше не был уверен, что они идут одной дорогой.       Стив молчал, когда Баки рассказал ему о повестке, только спросил, когда Баки отплывает, и пообещал позаботиться о его маме и сестрах.       Баки предположил, что эта слабая, но все же поддержка – лучше, чем новые споры о несправедливости системы или пустые разговоры о том, как поступать правильно.       Если Стив пытался вернуть их дружбу обратно в колею, то и Баки мог приложить немного больше усилий.       Когда он устроился в лагере МакКой, сразу же написал Стиву письмо. Упомянул, правда, только о не самых ужасных сторонах военной службы, опустив всякую жуть типа бега в полной выкладке по полузамерзшей грязи.       Баки никогда не любил холод, это белое одеяло снега, от одного вида которого мерзли кости, скользкий лед и ледяную грязь во время оттепелей, и этой зимой у него не было дома, где можно было бы согреться. Печь.       Валькирия была машиной смерти. Ни у кого не должно было быть такой штуки, и уж точно – не у ублюдков из Гидры.       Поэтому Баки делал все возможное, чтобы саботировать работу, присоединяя провода не туда и не затягивая гайки, и втайне надеясь, что самолет взорвется раньше, чем взлетит. Он лучше сгорел бы при взрыве, чем провел еще минуту, строя оружие, сеющее смерть.       Фронт, может, и сделал его бойцом, сражающимся за выживание и за свою страну, но убийцей он не стал. Хотя кровь у всех врагов одинаково красная, вне зависимости от причин, по которым сражаешься – и убиваешь.       Его поймали, конечно, когда последние три его работы не прошли проверку.       Ломмер, главный наци в этом аду, считал, что лучший способ заставить военнопленных работать усерднее – это бить их до тех пор, пока они вообще ничего не смогут делать.       Баки смеялся бы, но даже дышать было больно. Он коротко захрипел, и в грудь буто вонзились ножи, а в глазах потемнело.       Ладонь, такая гладкая, что сразу стал ясен статус этого человека в концлагере посреди войны, коснулась лица Баки:       –Тише, тише, – нежно зазвучал в ухе голос, громкость и ритм которого явно принадлежали человеку, которого все слушают. – Сейчас сделаю маленький укольчик, и тебе станет лучше. Намного лучше. Рассвет.       Капитан Америка – это Стив Роджерс.       Стив Роджерс – это Капитан Америка.       Баки не мог думать, эти четыре слова зациклились в его голове, когда он смотрел на Стива, готового пойти на трибунал и предлагавшего это с уверенностью, которую Баки отыгрывал большую часть жизни – да и сейчас тоже. Преображение Стива было сюрпризом, который приглушил собственную травму Баки от попадания в плен, рабского труда, избиения до полусмерти – но он все еще чувствовал, как от памяти об этом всем крутит в животе и во рту появляется пакостный вкус. Как от рвоты с кровью и желчью, которой он почти захлебнулся, когда лежал привязанным к столу, сходя с ума от боли.       Онемение от шока и отвлекающее любопытство точно были лучше.       Когда Баки впервые услышал о Капитане Америка, он решил, что это шутка, и помолился за бедного ублюдка, которого так обозвали. Вот только ничего смешного в секретных экспериментах не было, и это был не просто чудик в ярком костюме для подъема боевого духа. Был еще и Красный Череп, карикатура вместо лица, который смеялся в дальнем углу разума Баки.       Капитан Америка был чем-то большим, чем жизнь, супергероем, который пинал Гитлера и поднимал руками мотоцикл над головой. А еще это был тощий лучший друг Баки, которого он всегда звал Стиви.       Имя, которое совсем не подходило более высокой и крепкой версии.       Но затем Баки увидел все те же щенячьи умоляющие глаза, – у Стива они были голубыми, и это делало их выражение более искренним, – и ту же подленькую хитринку, прячущуюся за мольбой, и все со щелчком стало на место. Память о Стиви слилась с видом Стива перед ним, создавая новую картинку, одновременно знакомую и непривычную.       Как будто щенок вырос в ротвейлера.       Или, может, сенбернара, потому что, блин, Стив был минимум на фут выше всех вокруг, и особенно возвышался над брюнеткой с яркими красными губами.       Ну, будь он креветкой или суперсолдатом, а разговаривать с красивыми девушками Стив никогда не научится; их разговор застопорился после пары фраз с обеих сторон. Баки отлично знал, что делать.       –Эй! Давайте поприветствуем Капитана Америка! Семнадцать.       Баки медленно очнулся, вяло моргая от яркого света и вспоминая лето, когда нырял с причала на Кони-Айленде. Солнце пронизывало темную воду яркими лучами, которые он пытался поймать, плавая на небольшой глубине. Он рефлекторно потянулся к источнику света, но ощутил, что не может пошевелиться, и левая рука чувствовалась... странно.       Она была слишком тяжелой, но ее ощущение – наоборот, слишком легким, будто чего-то недоставало.       Что-то пропало.       Он согнул шею, чтобы взглянуть – и увиденное заставило его пожалеть, что он посмотрел.       Вместо привычной руки, со знакомыми шрамами, порезами и мозолями, там была железная, с красной звездой. Ржавый.       Пластины легко сминались благодаря новой силе, отгибаясь в сторону и позволяя засунуть в промежуток пальцы, расширяя его еще сильнее. Затем он отрывал все, до чего мог дотянуться, так же, как саботировал строительство гидровской машины смерти, не обращая внимания на искры, пляшущие по коже, и пульсирующую боль в плече. Это все прекратится, когда он достаточно повредит руку, насколько он выяснил во время прошлых экспериментов.       Баки считал металлические руки, которые Гидра создавала для него: это была пятая.       Каждую следующую было труднее сломать, и эти болваны каждый раз реагировали быстрее.       Электрический разряд прошил его насквозь, заставляя левую половину гореть в агонии и мгновенно парализуя все тело.       –На кресло его, – приказал доктор Зола, человек с мягкими руками и плавной речью. – Пока он не уничтожил еще одно мое прекрасное творение.       Крик Баки звучал сдавленно, потому что челюсти он не мог разжать. Его подтащили к устройству, которое ничем не напоминало кресло. Его позвоночник и суставы все еще не сгибались, так что он, как изогнутый манекен, рухнул на сиденье, скребя пятками бетонный пол. Его лоб накрыла металлическая полоса, фиксируя голову, две мягкие подушечки плотно прижались к вискам.       –Ты будешь повиноваться, солдат. Желание.       Баки очнулся от запаха моторного масла и чьего-то неистового крика. Кричали на английском, уже лучше.       Полсекунды он надеялся, что его спасли, что Стив снова пришел за ним, но затем чувство облегчения ушло: он открыл глаза и увидел троих незнакомцев.       Темноволосый, худой и долговязый парень в кожаной одежде, словно сошедший с иллюстрации к «Хоббиту», изображавшей эльфов.       Двое мужчин среднего роста в гражданском, один протирал очки подолом майки и бормотал что-то о том, что это была плохая идея, и второй, с аккуратной бородкой и потеками машинного масла на джинсах.       Эльф, ботаник и механик.       Звучит, как начало скверного анекдота.       Или истерики, которая наконец прорвалась наружу.       Баки моргнул, инстинктивно просканировал комнату и зацепился взглядом за металлическую руку на верстаке.       –А, точно, – механик поморщился, увидев, куда Баки смотрит. – Твоя рука, я могу вернуть ее на место...       Красная звезда с тем же успехом могла быть красным флажком, оставленным без внимания предупреждением на краю эмоционального инферно – гнев, беспомощность, ненависть, горе, отвращение, страх заструились по венам Баки, как огонь, ищущий выхода, и он не хотел ничего так сильно, как сжечь здесь все дотла. Он не позволит этим подонкам из Гидры превратить его в оружие.       –Нет! – прорычал Баки и, вскочив, бросился на механика, стараясь распределить вес так, чтобы не просто сбить его с ног, а толкнуть шеей на острый угол верстака.       Он не будет повиноваться.