Wild tale

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 16:48

База ученых

      Рыжий диск солнца отражался пламенным знаменем на почти мирной глади океана. До слуха доносился треск костра и редкие тяжелые шаги военных. В остальном было тихо и даже как-то спокойно: где-то из глубины сельвы еще изредка раздавались вскрики обезьян — удивительное событие для неизменно молчаливого рядом с ними леса. Джунгли будто резко начали жизнью насыщаться, все ближе подбираясь к людям.       Эти люди же, напротив, будто стали угасать.       Хосок сидел прямо на влажном песке, вытянув босые ноги вперед. Прилипшие к стопам песчинки стягивали кожу, натертые мозоли ныли — как и сами мышцы, иногда простреливая болью по телу выше. Он так устал. Поймал себя на мысли, что это чувство с ним останется надолго. По меньшей мере — на всю жизнь.       Будет ли та долгой…?       — Как твои?       Хосок вздрогнул и проморгался: Чимин — его капитан Пак, — такой же бледный и осунувшийся, как и он сам, возвышался над ним с чугунной кружкой, судя по ароматному пару, чая. Картина привычная и по-странному уже родная — увы, трепет от нее альфа не испытывал.       При таких обстоятельствах просто был не в состоянии.       — Терпимо, — он поморщился и протянул руки, чтобы взять напиток.       Сразу большой глоток — язык обжег, отчего тот щипать неприятно начало. Полезла улыбка: такая мелочь возвращала к жизни.       — Тогда… Как ты сам? — капитан спросил робко, присаживаясь плотно рядом с ним.       — А сам я не очень.       На плечи легла рука: практически невесомо и легко, но так приятно и тепло. Стало чуточку лучше. Такой простой, почти небрежный жест ощущался самым правильным и нужным.       Немного нерешительно пробежавшись пальцами по его плечу, Чимин притянул к себе ближе, под бок. Не спрашивая даже, Хосок уронил голову уже на плечо капитана — так и сидели, друг к другу теснясь, молчали. Жар тел, еле уловимые запахи сигарет, фруктов и очередной, недавно съеденной тушенки, убаюкивающий шепот океана впереди — все отражалось в багровеющих лучах медленно уходящего солнца.       — Если тебе станет от этого легче, то мне тоже паршиво, — голос Чимина звучал тихо и приглушенно, пальцы его скользили уже ближе к шее — крайне уязвимо. — Боеприпасы кончаются, люди — тоже. Точно проклятый остров.       — Я думал, что старый моряк спятил, когда отказывался везти нас на остров по прямой, — Хосок невольно вспомнил день их прибытия. — А земли и впрямь принесли одни беды.       Он тут же притих, капитан Пак тоже ничего не добавил. Точно обоих терзало мыслями в равной степени, но болтать о тех никто не решался. События сменялись одно за другим, Судьба неустанно игралась с жизнями — такое бы наедине в голове переварить, осознать в полной мере. Правда, спустя жалкие минуты тишины, Чимин вдруг произнес:       — Черт, это… как думаешь, что это вообще было?       Не нужны были лишние слова.       Это было слишком впечатляющим, чтобы про него забыть и спутать.       — Клянусь, Пак, я готов в Дьявола поверить, потому что иначе этот облик я не назову. Никогда ничего подобного не встречал.       Хосок не участвовал в вылазке и не ощущал в полной мере тот леденящий ужас, с которым вывалились к ним его спасенные товарищи и военные, однако там на поляне он смог узреть часть ночного кошмара — истинно не человека.       Тот умело внимание к себе приковал, заставив позабыть обо всем живом и не вокруг. Померкла опасность ночи: звуки и запахи, остальные аборигены и даже его люди — все стало таким незаметным и серым. А вот чудовище, что возглавляло шествие местного народа, выделилось опасным знаменем и яркой нечеловеческой природой.       В голове непропадающим кошмаром горели неустанно желтые огни разъяренных глаз.       — Я тоже, — Чимин еле заметно кивнул. — Ни в одной червоточине земли. А я бывал во многих — если не во всех. И нигде таких тварей не видел.       — Ты разглядел? — Хосок отстранился и повернул голову. — То, что за вами гналось.       — Мне хватило ощущения дыхания в затылок.       Его передернуло. Сразу поползли мурашки, а во рту пересохло: Хосок был не из трусливых, однако сейчас сознание рисовало такие живописные картины, что диафрагма невольно сокращалась и руки дрожали. Но ему словно было мало образов, поэтому он не выдержал и спросил — точно добить себя хотел:       — И на что походило?       — На смерть.       Облик той для них двоих знаком.       Молчание осело вновь. То было неуютным — и не из-за компании. Из-за обстоятельств. Те зависли мрачной, полной грубого свинца тучей. Столько всего еще необходимо было обсудить, решить, что же делать дальше — но язык не поворачивался.       Сейчас бы по ветру развеять тяжести и впредь не думать ни о чем.       Хотя бы на миг.       — У тебя больше нет дел на сегодня? — вдруг спросил Чимин.       — Мгм, Кэнтаро и Алтан спят, остальные пишут отчеты, я там не нужен, — Хосок от усталости зевнул и содрогнулся. — А что?       — Пошли, — альфа встал и потянул его за руку. — Сбежим ненадолго.       Абсурдно.       Неосмотрительно.       Желанно.       Уголок губ дернулся — еще немного и вырвалась бы улыбка. Но Хосок зачем-то ту сдержал: будто покажи он собственную радость, осквернит витающие вдоль побережья печаль и скорбь. Хотя ему безумно хотелось забыть о других — проблемах и людях. Хотелось подумать о себе.       И руке, что так крепко сжала его запястье.       Ступни мягко приминали влажный песок, пальцы ловили легкие потоки ветра. Волны ненавязчивым шумом сопровождали в пути. Чимин вел его за собой, мимо скользила красота диких пейзажей — Хосок на те и украдкой не смотрел, лишь сверлил внимательным взглядом затылок. Скользил и ниже: по крепкой шее, плечам и спине, наблюдал за перекатами мышц и сам удивлялся.       Как же его привлекал капитан.       Настолько, что мысли о плохом заменялись до краев этим холодным, но нежным образом. Как по щелчку пальцев: и картины в голове совершенно неуместные, в сущности странные. Он все никак не мог с тех сойти и переключиться.       Вновь совершал ошибку в невнимательности, однако в этот раз желанно.       Солнце совсем уже потускнело, когда они наконец-то остановились. Только теперь пришло осознание, в какой прострации Хосок следовал за капитаном: под ногами оказалась вместо песка прохлада камней, вокруг — роща из пальм, и все на вид незнакомо. Местность далекая, ощущения новые. И вопрос уже готов был с губ слететь. Но…       — Закрой глаза.       И веки тут же опустились.       Так и проглотил слова. Отпустил на удивление спокойно весь взращенный в себе контроль. Позволил встать за своей спиной и обхватить за плечи.       А главное — далее вести.       Чимин направлял аккуратно, но уверенно. И ладони держал на глазах его так же — уверенно, пусть то и казалось чем-то по-забавному детским. Дуростью совершенно ненужной: Хосок ведь был человеком взрослым, видавшим многое, он уж точно подглядывать не собирался — не в его характере ребячиться сверх меры, пусть со стороны другим, возможно, и казалась его личность весьма сумасбродной. Но сам альфа знал — то притворство, лживая личина из толстой корки юмора и грязного потока брани.       Вообще-то за словесным ехидством он скрывал извечную тревогу и серьезность — отпустить контроль и покориться беззаботности для него было непосильной роскошью.       С Чимином эту роскошь он себе посмел позволить.       Ему хотелось верить. На него хотелось полагаться. Кажется, впервые Хосок настолько с кем-то совпадал. Впервые кого-то принимал, что вот так просто сносил тепло тела за спиной, дыхание горячее у уха и приятное давление сложенных пальцев на веки.       Шел первым, полностью себя вверяя другому человеку.       — Аккуратнее, здесь перешагни.       Предвкушение щекоткой закрутилось внизу живота. Хосок глубоко вздохнул и сделал осторожный шаг вперед.       И вот каменистая земля сменилась деревом.       С непривычки он пошевелил пальцами ног, перекатился с пяток на носки и обратно и только потом рискнул пройти дальше. Заметил: под ногами трещали точно когда-то отесанные доски — теперь же те покрылись грубыми трещинами; шум волн так и дразнил слух.       Они пришли…       — Открывай.       …на заброшенный пирс.       Тот самый, с которого Чимин пообещал ему отправить их команду на свободу.       Только теперь с командой на свободу не хотелось.       Лишь с его капитаном.       Хосок стоял, обомлевши — и с жадностью впитывал чарующий вид. Багряный диск солнца, что в любви целовал водную, мерно раскачивающуюся поверхность океана, размазанные серой, еле заметной дымкой облака и уже подмигивающие в самом верху небесного купола звезды. Необычная картина представала с такого ракурса.       Даже старая, побитая временем лодка близ мостика не портила красоту.       — Завораживает, правда? — Чимин встал рядом и расплылся в сдержанной улыбке.       Загорелая, чуть покрасневшая на щеках и скулах кожа капитана переливалась разгоряченным золотом в лучах, пухлые губы поблескивали от слюны — видимо, Чимин только что прошелся по ним языком, мелкие мимические морщинки от выражения радости на лице необычным узором тянулись из уголков глаз.       — Очень, — Хосок ответил, не задумываясь.       И продолжил наблюдать уже не за пейзажем, а за альфой рядом.       — Давай ненадолго забудем, зачем мы здесь, — с этими словами Чимин вдруг потянул за края свою футболку — резво и прямо вверх, оголяя кожу, при этом не переставая смотреть в его глаза. — А жизни продолжим спасать потом.       Секунда, и Чимин уже оголился по пояс. Еще секунда, и обнаженными оказались ноги. Следом, к удивлению и радости Хосока, полетело долой нижнее белье. Он сам бесстыдно засмотрелся и, будь он помладше и робее характером, покраснел бы от чужих бойких движений. Зато капитан, по всей видимости, вообще не терзал себя чем-то посторонним.       Ни один мускул на лице того не дрогнул.       Вот она — армейская выдержка.       — Отличный план, капитан Пак, — Хосок хмыкнул и тоже начал раздеваться.       Свои одежды будто тонны весили — но даже будь это в действительности так, он бы все равно не перестал те судорожно, второпях стягивать. Когда поблизости стоял такой Чимин, было практически больно оставаться одетым.       Вспотевшая кожа под тканью зудела и ныла.       Стоило только слететь майке, затем бляшке ремня звякнуть и неприятно стукнуться о пальцы, как Хосок уже спустил брюки карго до щиколоток. Он чуть не запнулся, когда те переступал, но выругавшись, смог удержать равновесие и выпрямиться.       Чимин по-прежнему пристально смотрел.       Правда теперь взгляд того в дикости потемнел.       Это будоражило. Смесь еще не вышедшего после пережитого из крови адреналина, наивного предвкушения и яркого возбуждения кипятила кровь, разгоняя ту до температуры магмы — эмоции ощущались именно так.       Жажда сотворить ребяческую глупость захлестнула с головой.       — Кто последний, тот Нетопырь Дарвина! — с этими словами Хосок резво стянул с себя нижнее белье и сорвался по мостику прямо к океану, только пятками и задницей сверкая.       Прыжок, захват легкими воздуха, удар о воду и брызги в стороны.       Океан встретил приятной прохладой и ласковыми касаниями волн. Хосок распахнул глаза — белки с непривычки защипало, — и тут же поплыл вперед, активно загребая руками потоки воды. Не обращал внимания на звуки, не обращал внимания на боль в мышцах или то, с какой силой его пыталось выхватить течение. Он видел только скорую победу в придуманном самим же собой соревновании. И неважно, что правила знал только лишь он и играл отчасти нечестно. Все это меркло, ведь…       Своего капитана Хосок желал удивить.       Вынырнув, он с жадностью схватил ртом кислород и развернулся, чтобы оглядеть берег — отплыл альфа прилично, еле деревянный пирс виднелся.       А Чимин не виднелся вообще.       Сердце пробило удар, тревога пустила в вены ток — непроизвольно, словно опираясь на стойкую память опыта. Хосок развел руками и сделал короткий рывок вперед — думалось, может, все же не разглядел силуэт. Но нет, ничего — прищурившись, не уловил и брызг. Только мерно покачивающиеся волны, отражение заката и ни намека на чужое присутствие.       Волнение пробрало, он уже набрал побольше воздуха, чтобы крикнуть и, если на зов ему не откликнутся, нырнуть на глубину. Только вот не успел.       За лодыжки резко что-то потянуло вниз.       Адреналин хлынул в голову моментально, на рефлексах он дернулся и замахнулся, чтобы ударить, но и тут его опередили: стиснули мощно за талию, развернули с силой — но так легко и плавно, а после прижали к горячему и потянули снова наверх.       Потребовалось секунд десять, чтобы Хосок узнал Чимина.       Узнал его крепкие руки, что так и остались на талии. Узнал его прищуренный взгляд с ярко выраженными сейчас смешинками на дне черных зрачков. Узнал его скромную, но такую заразительную улыбку на пухлых губах.       — Как ты… — единственное, что Хосок из себя выдавил.       Он был дезориентирован. Альфа ведь верил в свою победу безоговорочно: сорвался в воду раньше, использовал элемент неожиданности, так еще и плыл весьма недурно — на пределе своих возможностей. Чимина он не видел и не слышал: как тот оказался настолько быстро и незаметно за его спиной, в голове не укладывалось.       — Я служил в военно-морском флоте, — в ответ хохотнули, а после и вовсе бесстыдно явили в довольстве ухмылку. — По молодости, правда. Но я был лучшим.       — Я заметил, — он фыркнул, умело нацепив маску нахального безразличия — словно не его здесь только что застали врасплох.       — Учитывая твой испуг, все же не заметил, — глаза Чимина от прищура стали похожими на два тонких полумесяца.       — Так, капитан Пак! — Хосок ударил ладонью по воде, а после ткнул пальцем в щеку напротив, надеясь стереть дурацкую улыбку — но только ту сильнее раззадорил. — Разве вас не учили, что над слабыми глумиться невежливо.       — Ты кто угодно, но не слабый, — Чимин сделался серьезным — в его тоне не было ни намека на шутку.       У Хосока почему-то от этого в животе непозволительно сладко скрутило.       Ему нравилось, что его считали по меньшей мере равным.       К свежему запаху воды вдруг прибавились ноты горьковатой сладости. Ноздри сразу расширились, Хосок со свистом втянул носом аромат грейпфрута — вновь такого постороннего для этих мест, но непременно любимого и телу желанного.       Возбуждение прострелило от макушки до пят — Хосок на себе то ощутил ярко. И наверняка у капитана Пака случилось нечто подобное: зрачки того расширились по-ненормальному, вены проступили на шее, а область скул дала еле заметную красноту.       Руки, до этого мирно покоящиеся на талии, скользнули ниже и почти что сжали ягодицы.       — Что ж, ты прав, — Хосок игриво выгнул бровь, прикусил нижнюю губу и руками уперся в чужие предплечья. Приблизился катастрофически. Почти коснулся лбом чужого, все же задел кончик носа и завис всего в нескольких миллиметрах от приоткрытого рта. Искушал себя и искушал в ответ. Но не действовал дальше — ждал, когда альфа потянется к нему навстречу. Тот и не выдержал: все же впился пальцами в его ягодицы, подтянул к себе ближе, соприкасаясь пахом, и вот уже подался вперед. А Хосок усмехнулся, резко толкнул Чимина в грудь, отчего тот аж растерялся и просел слегка на глубину, и после сделал рывок назад, выкрикивая: — Шевели лодыжками, капитан!       Он захлебывался, но не переставал смеяться и грести руками. Брызги летели в лицо, волны били по ушам, а течение колко щипало мышцы — но именно так Хосок чувствовал себя живее всех живых.       Прямо здесь и сейчас невзгоды бесследно улетучивались, возвращая куда-то далеко в прошлое.       В то время, когда он был счастлив.       До берега оставался несчастный метр, когда его вновь настигли и захватили в плен. Крепкие руки перехватили за грудь и потянули назад — да так жадно: Хосок содрогнулся от такого напора. Но вырываться и не подумал.       Этого провокацией и добивался.       — У вас не было и шанса, координатор Чон, — ушную раковину обожгло, чужие руки опустились на живот.       — Я не из тех, кто сдается, — он оглянулся через плечо.       Капитан был так близко.       Всего одно короткое движение — и его губы настигнут те, что напротив.       Всего одно…       — Ха, я заметил, — голос Чимина понизился, стал хриплым и тягучим. — Знай, что я тоже.       — Правда? — Хосок развернулся лицом и закинул руки на шею альфы, пальцами нырнув во влажные вихри волос. — В таком случае… ты готов пойти со мной до конца? Не сдашься?       Температура резко накалилась — словно воздух разогрелся минимум до градусов пятидесяти. Даже капли воды на мокрых телах будто испарились стыдливо, не в силах остаться наблюдать за разрастающейся страстью. Океан и вовсе мешал — волнами подталкивал друг к другу вплотную, вынуждая цепляться взаимно за руки и искать равновесие — так же вдвоем.       А еще касаться, касаться, касаться.       Надо же: они совсем не обсуждали происходящее между ними, но это будто было и не нужно — все шло так естественно и плавно, что вопросы возникали только в форме легких шуток.       Хосок не понял, как это произошло. По наитию, как и многое между ними. Он просто уперся коленом в чужое возбуждение, ладони опустил на плечи и потянулся вперед, проезжаясь по оголенной плоти. Та пылала — он тоже. Как же это все было…       Горячо, притягательно и голову срывающе.       Хосок желал наконец-то впиться в пухлые губы, растерзать по-настоящему — не так нежно и невинно, как то случилось в душевых. Но почему-то ни он сам, ни Чимин не спешили сокращать дистанцию.       Хотя грань уже давно была с концами стерта.       — У тебя уже был опыт или… — Чимин говорил тихо и сбивчиво, взгляд на губы опустил и не отрывал.       Хосок чувствовал, как того трясло: пальцы дрожали и сильнее стискивали кожу под водой, скользя по ягодицам аккуратно и нерешительно туда, где еще его никто не касался — даже он сам; кадык дергался от частых сглатываний — видимо, Чимину также не хватало влаги во рту, все пересохло; он даже заметил, как перекатывались от напряжения литые мышцы. Хосок желал крикнуть:       «Почему ты, черт возьми, медлишь?!»       Но в итоге позволил в ответ лишь не менее уязвимое и хриплое:       — В таком ключе ты первый.       Прямое откровение слетело машинально. По правде, он никогда не задумывался над тем, как важны слова и к чему они могут привести. Однако, когда его капитан моргнул и отпрянул, как огня коснулся, Хосока настигло такое разочарование и досада по отношению к своей же словесной опрометчивости, что по началу не удалось и звука против издать, лишь объятиями сжать и не позволить совсем отстраниться.       — Черт, Хосок, прости, я не… — глаза Чимина забегали, а сам весь как-то сжался и сделался неуверенным. — Я не…       Вот и посыпалась стена из арктического льда.       Он только головой мотнул и громко вздохнул — даже океан ему вторил, в недовольстве волной окатил и придвинул их ближе к мели. Где-то далеко в сознании Хосок знал, что его капитану нужно будет подтверждение — не то чтобы такая связь, как у них, считалась обыденной и естественной, — но не ожидал, что тот захочет сделать это в такой неподходящий и щепетильный момент. Хотя он сам лично нисколько не переживал, кто там был у Чимина и каких тот предпочтений человек.       Он решил для альфы стать самым ошеломительным открытием.

Лучшим спутником.

      — Не нервничай так, капитан, — ладони переместились к лицу, подушечки пальцев надавили невесомо на щеки, судорожный выдох сорвался прямо в чужой приоткрытый рот. — Меня привлекает в людях не пол — они сами, — Хосок облизнулся. — Ты… Ты меня привлекаешь. Так что не сомневайся и действуй.       Чимин будто ждал приказа, против которого не осмелился бы пойти. Облизнул свои губы и подался вперед — в этот раз до конца.       Поцелуй начался неторопливо, тягуче. Чимин сначала захватил нижнюю губу, потом верхнюю, прошелся языком между, дразня, а затем слегка прикусил тонкую кожицу. Так щемяще напористо. Хосок поддался, позволил вести — истинно растворялся в ощущениях трепетной власти.       Когда язык скользнул дальше, без всяких преград раскрывая дугу губ, он промычал и, шумно выдохнув, пальцами вцепился во влажные пряди волос, с нетерпимостью оттягивая те. Под кожей зудело, органы током пробивало.       Ему хотелось большего.       Глубже, горячее, сильнее.       Постыднее.       Вкус соли смешался с терпкой сладостью губ, их тела — с глубокой водной стихией. Вопреки здравому смыслу, Чимин пальцами огладил складки ягодиц, ладони разместил на окружностях удобнее и подтянул Хосока еще ближе, спиной отплывая назад.       Капитан завлекал в свои сети, вынуждая принять того единственной опорой.       Хосок совершенно не был против.       Вода отзывчиво приняла в свои владения, по шею скрыла чувственную наготу и принялась ласкать невесомыми волнами пылкие тела. Хосока это по-странному заводило: он оказался неожиданно чувствительным до внешних касаний.       Еще и пальцы капитана стали скользить по ягодицам в такт языку. Те так приятно и нежно проходились по коже, проникали меж ягодиц, невесомо оглаживая гладкий тонкий покров. Вкупе с жадным глубоким поцелуем, это вызывало крышесносные эмоции — пальцы на ногах поджимались, конечности дрожали, и если бы не крепкое, тренированное десятками лет тело, что выступало мощной опорой, Хосок бы нелепо завалился и так бы и утоп в глубине океана.       С каждой минутой он все больше дурел. И ему становилось до изнеможения мало. Ладони переместились на загривок, после и на спину, пока не опустились зеркально на чужие ягодицы — крепкие и поджарые.       Теперь они были на равных.       — Тс, Хо… — Чимин оторвался от поцелуя и прохрипел, когда тот впился ногтями в упругие мышцы. — Я не перейду грань здесь.       — А я перейду, — сбивчивый шепот утонул в губах напротив.       Теперь вел Хосок. Язык с напором ворвался в податливый, распухший от затяжной ласки рот, прошелся вдоль десен и накрыл чужой язык сверху. Слюна в обилии хлюпала и пузырилась, от небрежности вовсе стекала по подбородкам.       Грязно и вкусно.       — Держи крепче, капитан, — он прекратил ласку всего на миг, после и слова вставить не дал — проворно и ловко напрыгнул на альфу, ногами обхватив поясницу, и прижался в последнюю секунду снова к губам.       Волны захлестнули. Они оба просели книзу и стремительно пошли ко дну. Им обоим было плевать. Хосок млел от крепкой хватки под коленной чашечкой и на пояснице, млел от несдержанного голодного поцелуя, что тратил дорогой под толщей океана кислород. Чимин ему не уступал, точно до красноты стискивал каждый участок тела, куда мог пальцами дотянуться, и прижимал к себе с дикой нуждой — ревностно, словно не желая им делиться даже с бескрайними глубинами диких вод.       Происходило нечто безумное и волшебное.       Рука потянулась к паху — Хосок действовал быстро и уверенно. Пальцы пробежались по дорожке волос, затем ловко скользнули к основанию члена. Тот приятным весом лег в ладонь.       Чимин от касания содрогнулся.       Хосок не видел — чувствовал. Каждой клеточкой тела ловил перемены: сам сгорал от критической нехватки воздуха, но усердно выводил узоры на горячей плоти — только чтобы насытиться реакцией.       Двигаться под водой было тяжело, но выдержка и азарт оступиться не позволяли. Он прижался своим членом к чужому, ладонью обхватил оба и с нажатием прошелся от оснований к головкам. Пульсация током расходилась по коже, обоюдная твердость заводила сильнее, поцелуй и вовсе вырубал сознание — еще немного, и контроль насовсем слетит к чертям.       Они уже подходили к опасно сладостной грани.       Легкие огнем опалило, тело завибрировало. Чимин перехватил Хосока за бедра, присел, пальцами ног провязнув на песчаном дне, и следом оттолкнулся, рывком вытаскивая их обоих наружу.       Стоило нагим телам показаться уходящим лучам солнца, как белесая жидкость густо выплеснулась и сразу растворилась в мягкой пене волн.       Хосок дышал загнанно, на исходе возможностей. Он виском прислонился к щеке Чимина, что ртом хватал влажный воздух не менее жадно — так и стояли, навалившись друг на друга.       — Пора вылезать, скоро совсем похолодает, — осипший голос было еле слышно сквозь шум океана и стрекот насекомых, доносившийся со стороны леса, но Хосок довольно четко уловил каждое содрогание тона.       Такого Чимина — теплого, заботливого и охрипшего слушать хотелось до бесконечности.       Жаль, Судьба им не дала волю собственными жизнями распоряжаться. Но им и урванной украдкой возможности хватило. Хосок не мог снова запрятать приятно уставшую, широкую улыбку, глядя на то, как мило мерцал на щеках его капитана разгоряченный румянец блаженства — Чимин точно был счастлив сейчас не меньше.       Отпускать капитана желания он не имел. Поэтому сплел с тем ладони в замок и в ногу стал выбираться к пирсу.       Океан действительно стал ощущаться холоднее. После бурного удовольствия — совсем морозным и неприятным. Хосок даже ускорился, стремясь побыстрее оказаться ногами на песке и наконец обтереть мокрое тело, что уже слабо тряслось от контраста температур.       Он не сразу заметил, что Чимин отчего-то тормозил и вслед за ним не спешил.       — Что такое? — обернулся уже у самого мостика и внимательно взглянул на капитана.       Чимин еще сжимал его ладонь, но находился в полутора шагах — не рядом. На лице того была легкая хмурость — почти незаметная, на грани обычного выражения хладнокровного лица. Но Хосок слишком хорошо впитал повадки и привычки теперь своего альфы, оттого каждая морщинка в мимике являла четкие сигналы.       В эту минуту его капитана что-то беспокоило.       Не сильно, но слишком для него заметно.       — Ничего, что могло бы нам помешать, — Чимин небрежно пожал плечами и постарался нацепить улыбку, да только вышло отвратительно неправдоподобно.       Хосок нахмурился и сделал шаг навстречу. В глаза бросилась не совсем естественная поза: Чимин стоял криво, опираясь всем весом лишь на одну ногу — вторая подгибалась в колене и чуть тряслась.       Неужели…       — А ну, — он подхватил своего капитана за бедра и приподнял вверх — почти не напрягаясь.       — Хосок, твою ж! — тот не сдержал крика и от неожиданности вцепился рукой в его голову.       Пришлось на силу подавить шипение.       — Тц, я не медуза, Пак, — глаза закатились настолько, что еще немного — и внутренности черепа бы увидели. — Мои мышцы не превратятся в желе, если я тебя подниму, — Хосок хмыкнул. Немного помедлив, он с заискивающей насмешкой в голосе добавил: — Я тоже хочу носить тебя на руках!       В ответ раздалась тишина.       Он был убежден — его капитан смутился.       Пройдя героический метр до пирса, Хосок аккуратно сгрузил Чимина на мостик и сам ловко на тот залез. Пододвинулся к капитану ближе, быстро обернулся, чтобы рукой подцепить свою футболку, а затем той обтереть сначала альфу, после себя. Чимин на это только цокнул, но послушно расставил руки и выпрямился, чтобы ткань тщательно прошлась по голой коже и впитала в себя лишнюю влагу.       Обтирая живот, Хосок рефлекторно скосил глаза ниже — и ему не понравилось то, что он успел заметить. Отпрянув, нагнулся к чужим ногам и сразу нахмурился.       — Это… Откуда?       Левая лодыжка капитана припухла и покраснела — походило на серьезный вывих.       Он сразу вперился взглядом в чужое лицо. Чимин шумно пропустил выдох сквозь стиснутые зубы и зарылся пятерней в волосы. Желваками даже поиграл, с духом явно собираясь — то ли от сдерживаемой боли, то ли от стеснения явленной слабости.       Чимину было тяжело ту проявлять — Хосок знал наверняка.       Они здесь были одинаковыми.       — Пустяки, неудачно оттолкнулся от дна, — конечно, непробиваемый и сильный капитан Пак не мог отреагировать иначе.       Возможно, раньше он бы поддержал его отстраненность и легкость — ответил бы так же, если не хуже. Но в том-то и дело — подобное могло быть раньше. Не сейчас. Не после того, что между ними произошло.       На сердце стало как-то тяжело — былая непринужденность и радость смеркли. Хосок и так чувствовал душевную уязвимость, теперь же вообще по ощущениям в той пробилась еще большая брешь. Отголоски прошлого настигли внезапно и ровно тогда, когда он не ожидал — вина за произошедшее легла на плечи.       Это он был несдержан в страсти. Это он позволил ситуации пойти на самотек.       Это он не проконтролировал.       — Прости, это из-за меня.       Хосок знал, что голос его дрогнул, а тон прозвучал чересчур уныло для него. Контраст был ощутим. Но он ничего не мог поделать с собой — да и больше не хотел.       Пусть Чимин видит его насквозь.       — Эй, брось, — Чимин беспечно отмахнулся. — Не первая и не последняя травма. К тому же, лучше уж подвернуть лодыжку от твоих чувств, чем на поле боя.       Хосок мотнул головой. Он не считал ситуацию обычной и не стоящей внимания. Просто «брось» с ним не работало.       А если бы случилось что-то еще? А если все это время Чимин терпел боль из-за него? Он ведь еще не успел отойти от вылазки… А если…       Он так погрузился в мрачные мысли, что смог вынырнуть из тревожного водоворота только в тот момент, когда на его плечо опустился чужой подбородок, а руки легли на грудь — надо же, Чимин успел так незаметно переместиться за спину.       Тепло близости родного принялось баюкать.       Пальцы выписывали спирали по ключицам, плечам и середине груди. Его капитан одаривал нежностью: дышал с ним мерно в унисон, вселял касаниями успокоение, поддержкой сыпал поцелуи в шею. Стало… легко и тихо.       А их обоюдная нагота воспринималась теперь по-другому.       Мягко и откровенно — без яростной страсти.       Как взаимное доверие.       — Ты часто винишь себя, даже там, где это совсем неуместно. Позволь поинтересоваться, что… случилось? — как же метко и точно.       Хосок криво ухмыльнулся: такой бестактный вопрос, однако от Чимина тот звучал нераздражающе и сносно — настолько, чтобы можно было не просто приоткрыть входную дверь своей души — снести ее к чертогам Ада.       Эту боль и тайну — все в одном лице, он хранил стражайше, под замком от всех.       Не выдержав, Хосок развернулся к Чимину лицом и порывисто обнял — ему было необходимо. Носом уткнулся под подбородок, запах горько-сладостный с кожи втянул и на время затих. Храбрости набирался.       Ладони на лопатках круговыми движениями растирали мурашки, зарождали уверенность — но не торопили.       Собравшись, он все же заговорил.       — Я был молод, наивен и полон тяги к приключениям. Она была такой же, — Хосок сжал губы полоской — до побеления, прильнул к плечу Чимина и щекой притерся к груди. Руки его стиснули чужие мышцы — пальцы дрожали от напряжения, температура тела по ощущениям понизилась, и он, сглотнув ком в горле, прикрыл веки — как же тяжело давались слова. После легкой заминки все же решился продолжить: — Мы… вместе работали. Мало кто знает, но до Штатов я жил в Канаде. Там же закончил школу, университет, а после сразу устроился на работу в центр при своей же кафедре. Сначала так, бумаги всякие таскать да опыт нарабатывать, но потом… Меня заметила Дайо, — голос наполнился не только теплом, но и тоской — наверняка Чимин ощутил, как отчаянно он дрогнул, когда с губ слетело имя. — Не знаю, чем я тогда ей так понравился — я был тем еще взбалмошным дураком, но она же… Рассмотрела потенциал.       В голове пронеслась смазанная вереница воспоминаний. Первое знакомство с новым научным центром — на тот момент еще молодым и не большим, но уже перспективным и отважным. Первая экспедиция в качестве полноценного ученого на юг Таиланда. Первое ночное дежурство в палатке на двоих. Первое признание в научном сообществе. Первый… поцелуй.       Первая любовь не вызывала прежних чувств, но все еще шрамом ныла поперек груди.       — Мы очень много путешествовали. И с каждой последующей экспедицией сближались все больше. Я… влюбился, — Хосок печально улыбнулся и сжал чужие предплечья, мягко оглаживая — показывал, что все былое в прошлом. — Она тоже. По крайней мере, мне так казалось.       — Казалось? — Чимин прошептал неуверенно — видно было, слушать подобное тому не совсем приятно.       Хосок сжал кожу до скрипа — не позволял усомниться в происходящем между ними. Но касаниями молчаливо призывал дослушать.       Откровение двоим поможет обрести свободу.       — М, — кивнул. — По крайней мере, была одна вещь, которую она любила больше — свою профессию. И заметил я это только тогда, когда мы поженились.       — Стоп, ты… — ладони Чимина тряхнуло так сильно, что вибрация болезненным толчком передалась Хосоку прямо под ребра. — Ты был в браке?       — О, да, капитан Пак, я умею удивлять. Правда? — дразнящая усмешка все же вырвалась. — Но не надумывай ничего себе. Я был горяч, молод и глуп. И длилось это совершенно недолго.       — Что послужило концу?       — Она умерла.       Казалось, даже выглянувшая на небе Луна в страхе померкла от воцарившейся напряженной тишины, а в джунглях впервые со времен порождения своих же земель температура опустилась до минуса. Настолько слова неожиданно ударили по атмосфере.       — Хо…       — Нет, Чимин, не нужно, — он отстранился и взглянул своему капитану в глаза. — Я давно смирился с этой потерей, и та не вызывает во мне ничего, кроме чувства вины.       — Почему? — тот продолжал после каждой реплики задавать вопросы — по-странному Хосока это заземляло.       — Спустя месяц после нашей росписи Дайо пригласил в экспедицию сторонний институт. И несмотря на то, что мы планировали отдохнуть вместе где-нибудь на теплых островах, вдали от научной суеты, она вдруг… согласилась. Мы тогда сильно поссорились — так, как никогда прежде. Она что-то говорила про грандиозное открытие и то, что такой шанс ни в коем случае нельзя упускать, я же ее пытался отговорить. Знаешь, только краем уха услышав, куда ее пригласили, я сразу понял, что дело пахнет дерьмом. Представляешь, в блядский Непал! На поиски какого-то неебически удивительного, мутировавшего вида змей, — Хосок на миг застопорился, кажется, только сейчас уловив настолько насмешливо злую параллель с их нынешней экспедицией — сучка Судьба. Сморгнув наваждение, он прокашлялся и через силу продолжил: — Там столько пробелов было: никакой безопасности, страхования и слишком много складных воодушевляющих речей. Но что я мог против человека, которого любил? Я… быстро сдался и не стал давить — хотя знал, что если бы я на нее насел, то смог бы, как минимум, заставить прислушаться к другому мнению и поумерить опасный пыл. Но единственное, чего я в итоге добился путем споров — это возможности поехать вместе с ней.       — И вы отправились в Непал?       — Да. Я надеялся, что смогу за ней там приглядеть. Что смогу взять ситуацию под контроль, но… Чертов координатор этой экспедиции был не хуже вербовщика в секту. Какого-то хуя ему все доверяли. Дайо в том числе. И когда речь зашла о походе на заброшенную гористую местность и проведении поисков там, ни у кого и мысли не возникло, что даже с должной подготовкой и оборудованием в Непале это делать не просто рискованно, а пиздец как! Что уж говорить о нашей вылазке… Там экипировки было — обнять и плакать, только старые тросы и непонятная обувь для скалолазания, — Хосок судорожно выдохнул и облизал губы, опустив голову вниз. — Я тогда принял решение стать для Дайо ублюдком, но… Я не пустил ее. Не смог. Связал ее ночью тросами, пока спала, и собирался продержать так ее до тех пор, пока группа не уйдет как можно дальше. Но я недооценил характер своей жены, — он досадливо цокнул. — Стоило мне отлучиться из палатки, как она… сбежала. А после, когда я обнаружил ее пропажу, ринулся следом, но… было уже поздно. Тропу, по которой они должны были следовать, — Хосок задышал чаще, поперек горла встал ком — ужас воспоминаний сдавил, и только чужие поглаживания ограждали его от приступа паники. — Ее… завалило. Полностью, Чимин. В горах выше сошла лавина, запустила вибрации и вызвала чертов камнепад. Там, где, блять, этого не происходило уже лет двадцать, — злость на себя и обстоятельства топила, Хосоку хотелось кричать.       — Эй, эй, Хо, посмотри на меня, — прохладные пальцы легли на его щеки и ощутимо, без боли надавили. — Тс, сейчас все хорошо, ты здесь, — Чимин медленно проходился подушечками пальцев под веками, будто соленую влагу стирая — неужели он действительно плакал? — Не там. Здесь. Со мной, — ласковый тон возвращал трезвость, гасил пылкую горечь эмоций на корню.       Хосок к чужим ладоням своими потянулся и поверх накрыл. Цеплялся, как утопающий за хлипкую соломинку. Увязал в сочувствии теплых глаз. Дышал, выравнивая пульс и сбившееся сердцебиение.       — Мне даже не вернули тело, — шепот вышел надрывным — вдруг не осталось сил. — Там настолько было невозможно разобрать завалы. Никто не выжил. Никто не вошел в историю, вот так глупо закончив. Дайо… я не успел. Если бы я…       — Ну почему ты снова и снова винишь во всем себя? — стоило Чимину губы распахнуть, как наружу у того вырвался хрип — отчаянный и жалобный. — Не ты заставил человека поехать в эту экспедицию. Не ты отвечал за организацию. И не ты… обвалил эти камни. Ты, напротив, делал все, чтобы спасти человека, — альфа прислонился к нему лбом и носом прохладным потерся о переносицу. Хосок на него смотрел исподлобья и впервые видел такую палитру эмоций — самому внезапно больно в груди стало, и не от пережитой истории — от реакции близкого человека. Чимина выворачивало не меньше, видно, тот через силу вынудил себя продолжить разбито: — Но… Хо, если человек не хотел быть спасенным, разве ты в силах был ему помочь?       — Знаю, — он говорил вслух, но по ощущениям горло не издавало ни звука — только сиплые потуги. — Однако убедить свое сердце в обратном я не могу.       — Тогда это сделаю я, — Чимин свел брови к переносице, голос понизил. Правая ладонь того переместилась на чужой затылок и притянула ближе, и губы опять вплотную оказались — чтобы слова точно долетели до адресата. — Я заставлю забыть тебя о сожалениях.       — Я боюсь, — Хосок решился еще и это выпалить на духу. — Боюсь, что ты тоже…       Можно было не продолжать — каждый понял мысль без уточнений.       — Я не могу пообещать тебе свою сохранность… Но даю слово — я никогда не буду действовать опрометчиво, слышишь? Я не поставлю тебя в уязвимое положение еще раз.       Я не позволю увидеть свою смерть.       Хосок прикрыл глаза и вслепую уткнулся губами в чужие, что сразу покорно распахнулись. Поцелуй запечатал на коже привкус соли, тлеющей скорби и сладость растущей надежды.       Как же хотелось верить, что в этот раз шанс на счастье был.       — Пора возвращаться, — пройдясь языком по верхней губе, Чимин первым оторвался и тут же встал — точно, чтобы соблазна вернуться не осталось.       Он же разочарованно простонал, но послушно поднялся следом. Уже совсем сгустились сумерки — страсть и откровения сбили со счета времени. Оттого идти обратно по темноте было трудно и рискованно. Однако Хосок поймал себя на мысли.       С таким человеком, как Чимин, страхи утихали, а всякий путь ощущался самым безопасным.

С ним он готов был спуститься даже в самый Ад.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 17:30

Земли племени народа Onças Sagradas

      Сельва, как и прежде, вовсю красовалась своими дикими видами: территория леса «эте» с каждым пройденным метром умудрялась удивлять новыми растениями и их необычными формами; эпифиты среди жесткой грубой коры привлекали внимание пестрыми пятнами диковинных узоров; со всех сторон то и дело доносились голоса местных обитателей, что наконец-то пробуждались к своему ночному часу жизни.       Тэхена от эмоций потряхивало. Они уже давно покинули Долину Пепла, но осадок чувств все еще сидел в груди. И он не мог решить, какую из полярностей эмоций ему выбрать.       Скорбеть о былом или задыхаться в смущении будущего.       Кто бы мог подумать, что жизнь омеги повернется настолько неожиданным и невероятным образом. Что с ним произойдет все то, что даже в книгах и фильмах не осмеливались вообразить.       Подобные перемены призывали к тщательным раздумьям — чтобы по полочкам в голове и усвоить с концами, не рехнувшись при этом.       Он все еще не в силах был отойти от чужого обращения — пожалуй, это событие перетягивало на себя все внимание. Настолько, что психика его вновь дала сбой, и стоило им выйти за пределы пропитавшихся трагедией земель, как Тэхен закрылся в себе и принялся просто молча все переваривать. Покорно следовал за Гукком, держась на расстоянии — при этом не слишком далеком, чтобы не терять из виду и самому не показаться снова отчужденным. Омега временную стену возвел, однако также явно демонстрировал — она несерьезная, ему необходимая и не влияющая никак на отношение.       Альфа поведением никак не возмутился, в ответ не менее покорно сохранял меж ними тишину.       Гукк для него по-прежнему вел себя странно. Но теперь — хотя бы понятно. Тэхену стали очевидны и другие, ранее не замеченные и не признанные грани личности дикаря: его благородство — пусть и местами извращенное, его мудрость — которой омега уступал, как оказалось, с лихвой, его даже сдержанность — несмотря на явно жгучий характер, его забота — что в свете пережитого теперь казалась удивительным открытием.       Стали очевидны и глубинные страхи и боли.       Как после этого можно было продолжать дикаря ненавидеть?       Стыдно, но омега больше не мог упасть в кипящую злость. Смотря прямо сейчас на Гукка — на его сильную, усеянную татуировками и рисунками спину, на его уверенный прямой стан и мощные, но не лишенные грации движения, — внутри зарождались только трепет, уважение и понимание.       Никакого гнева и лютой ненависти — даже отголосков малейших.       Больше нет.       В Тэхене что-то наконец-то доломалось с концами. Повернуть время и события вспять не представлялось возможным ни в одной из Вселенных. Ко всему прочему, теперь то, что он старательно прятал от самого же себя и других, настойчиво рвалось наружу, снося в пожирающую бездну все принципы и преграды.       Интерес, симпатия и пылкое желание.       Тягу контролировать было нереально.       На этой мысли заслон вдруг спал, Тэхен словно из глухой толщи воды вынырнул на свет и сразу же упал в грубую власть режущего кислорода, жадно ртом воздух втянув. От резкого переключения сознания он запнулся на ровном месте, но несвойственно для самого себя сделал это так тихо и плавно, что вездесущий — особенно до него, — Гукк и пальцем не дернул.       Похоже, его организм действительно изменился — по-хищному.

Как это принять — омега пока не знал.

      Захотелось говорить, расспросить обо всем подробнее. Правда он как-то не решался. Снова действовал не в привычке собственного характера, робел: пальцы перебирал, губы поочередно кусал и пыхтел уже шумно, глядя на голую татуированную спину впереди.       — Ты мочь задавать вопросы, когда захотеть, — от хриплого голоса альфы вздрогнул — как же его виртуозно застали врасплох. — Моей паре не стоит передо мной робеть.       Тэхен покраснел и закашлялся: несмотря на то, что сердце к дикарю потеплело, так быстро привыкнуть к его бесстыдному властному поведению омега не мог. Эти его простые, прямые до безобразия и уверенные речи каждый раз поднимали невыносимую бурю.       Кипело все — гормоны, кровь, он полностью.       — Почему боги вас прокляли? Как? — откашлявшись, все же выдал вопрос.       На самом деле, спросить хотелось о многом. Однако Тэхен понимал, что на все ему ответить банально не успеют — им вот-вот к племени подходить, где они наверняка сразу разойдутся и непонятно когда встретятся. Поэтому он решил нырнуть в расспросы о мистической составляющей — для него, как для ученого, это было самое загадочное, непонятное и до жути будоражащее.

      Всю жизнь отрекаясь от вымышленного волшебства, сейчас он падал в то с охотной одержимостью.

      Гукк внезапно остановился и обернулся: Тэхен только моргнул, а уже чуть не впечатался лицом тому в грудь — тц, опять. Веки раскрылись шире, омега сделал порывисто шаг назад — в животе щекоткой процарапала неловкость.       Альфа оказался совсем рядом: от того исходил густой запах карамели и мускусного фрукта; тело источало животный жар. Тэхен отчего-то замер, не в силах больше дернуться, и просто наблюдал, как к нему склоняются все ниже, подбираясь прямо к лицу.       Дикарь был непозволительно близко…       — Истоков никто достоверно не знать, — глаза с позолотой блеснули лукаво, уголок губ изогнулся дугой. — Но есть одна легенда.       — Расскажешь? — произнес с замиранием.       — Я постараться доступно объяснить, — Гукк говорил медленно, тягуче, явно пытаясь как можно правильнее произнести слова. — Но на моем языке легенда звучать сложно и красиво. Я мочь что-то упустить, — на этих словах интерес вспылил.       У самого омеги аж проскользнула мысль серьезно выучить чужой язык, чтобы полностью сравняться и с первых уст узнать каждую деталь.       — Ничего, мне хватит, — Тэхен не отрывал взора от янтарных радужек.       Гукк бровью правой вздернул, голову набок склонил и улыбнулся еще шире. С таким выражением очень походил на мальчишку — вот-вот и выдаст что-то пакостно озорное.       Такой дикарь был непривычен, такой дикарь влек еще сильнее.       — Ну, тогда пойти вон той тропой и присесть, — альфа кивнул ему за спину и подмигнул.       Омега сощурился, губы поджал. Что-то как-то… Странно. Вводяще в ступор. Неестественно и… Да смущающе до чертиков было поведение Гукка! Никогда тот себя еще не вел с ним так — играюче и… флиртующе? Определенно — такого альфу он узрел впервые.       Похоже, льды тронулись не только в сердце у него.       — Ла-а-а-адно, — Тэхен с подозрением оглядел полунагой силуэт, долго не задерживаясь на открытых участках кожи — лишь на лукавых глазах напоследок, — а после все-таки рискнул повернуться спиной.       Только шаг сделать не смог — земля ушла из-под ног так быстро, что верхние ресницы с нижними столкнуться не успели.       — Дьявол! — хриплый выкрик раскатистым громом прокатился по джунглям.       А Тэхен — одним ловким движением по плечу Гукка. Тот поднял его тело, словно оно имело вес не больше пера. Руками сжал крепко на бедрах, пуская табун разъяренных мурашек. Омега только вцепиться в широкие плечи и сумел, ничего более ему предпринять не дали — разве что в отместку заостренные ногти вжать в мышцы да прошипеть недовольно.       — Я думал, тебе нравится называть меня «дикарь», — Гукк бесстыдно подразнил и подкинул омегу вверх, вырывая еще один крик. И преспокойно возобновил шаг — прямо с ним на руках. Тэхен ртом беззвучно, но ярко шевелил, брови то хмурил, то вскидывал — в конечном итоге, решил выразить эмоции усилением хватки. Когда та стала совсем уже яростной, альфа пыл дурости поумерил и наконец-то продолжил чуть серьезнее: — Тебе нельзя перенапрягаться. Обращение еще не завершить полный цикл.       С тихим, но для них двоих оглушающим «тц», Тэхен закатил глаза и шумно пропустил воздух сквозь стиснутые зубы — но хватку расслабил и оставил ладони просто покоиться на чужих плечах. Так и висел, опираясь корпусом на Гукка — осталось только ногами качать, чтобы уж совсем выглядеть уязвимо, слабо и праздно.       Правда, если все же ложь искоренить из мыслей, омега мог сказать…       Ему определенно нравилось ощущать себя во главе бескрайнего мира дикаря.       Особенно с такого ракурса: так казалось, что альфа его возвышал не просто над собой — над целой вселенной. Показывал обилие власти над своей душой. Над этими дикими просторами сельвы. Над многочисленными обитателями нареченного царства. Над каждым шагом, что тот совершал. Это… было восхитительно.       Омега собственную власть пока не осознавал.       Но искренне ей восторгался.       Каждое действие по отношению к Тэхену Гукк словно даже не продумывал, а просто совершал по наитию — но каждый раз прямо в точку, чтобы он непременно почувствовал себя особенным и важным.       Особенным и важным для не подпускающего никого кровожадного монстра.       Тэхен задумался: то было с дикарем еще при ранних годах или обретенным с пробуждением животной плоти? Всегда ли альфа относился к выбранным объектам одержимости с такой страстью, жадностью и упорством или стал подобно поступать, зверя обретя? И… был ли он единственной целью Гукка?       Был ли Тэхен первым и главным полностью?       Щеки вновь напекло — да настолько сильно, что омега чуть не забыл про свое положение и не поднес обе ладони к лицу. Что, черт побери, творилось с его головой? С чего вдруг вообще он о подобном задумался?       Это явно не он, это дикая сущность внутри.       Для убедительности Тэхен в реальности кивнул. Нужно было «второе я» срочно запечатать и всеми силами не позволить вырваться наружу. Омега вдруг осознал:       Он до безумия боялся потерять контроль.       Как бы величественно и удивительно не выглядел в своей второй сути дикарь, Тэхен себя же в ней не мог представить. Ему было тяжело и страшно. Несмотря на такую подробную демонстрацию, омега не способен был вообразить, что и с ним будет происходить что-то подобное.       Что он сам станет диким, смерть несущим ягуаром.       — Здесь, — коротко бросил Гукк, привлекая внимание к себе.       Тот аккуратно, по-прежнему придерживая Тэхена за бедра, опустил его на большой и высокий валун, после следом запрыгнул и присел рядом, почти бедром касаясь — однако грань не пересекая.       Украшения коротко звякнули от ерзаний, омега разгладил вдоль колен юбку и огляделся: их все еще окружал дикий лес, только теперь более редкий и с явными следами человеческого присутствия.       Связь выстроилась быстро.       Они уже прибыли на территории онкасов.       Но идти вглубь дикой цивилизации никто не порывался.       Солнце давно укрылось за пышными куполами листвы, лишь увядающим багровым разводом напоминая о своем недавнем присутствии. На смену дню пришла властвовать ночь — пусть и раньше положенного, зато с красивыми отблесками серебристых звезд.       Тэхен подтянул колени к груди и положил на них подбородок, утыкаясь взором в небо. Как грустно: столько раз ему выдавалась возможность разглядеть близкий небосвод, и только сейчас он по-настоящему смог рассмотреть все детали.       — Когда-то мир существовать в гармонии и равновесии, — спокойный размеренный голос заставил оторваться от разглядывания чернеющего купола. Тэхен повернулся и не удивился, хоть жарче в груди заново и стало — дикарь смотрел, не отрываясь, прямо на него и, сидя в почти зеркальной позе, подперев щеку, безмятежно улыбался, начиная делиться легендой: — Земли были едины, разум существ чист. Боги открыто ходить и жить прямо здесь, среди созданных ими жизней. Они творили красоту, придавали форму собственным созданиям, — акцент скакал, то появляясь, то исчезая — но Тэхен не обращал внимания, лишь завороженно слушал — слова лились неторопливо, как-то таинственно. — И однажды созданий стать так много, что они заполонить все царство Богов. Им стать так тесно, что Боги во благо нареченных детей оставили свой дом, вознесясь на небеса. И стали наблюдать, насколько мир мочь справиться без них. И все быть сначала хорошо: создания в самостоятельности менялись, разбредались по землям и росли, закрепляясь в оболочках — так появиться животные, первая сущность.       Глаза омеги расширились, давление по ощущениям подскочило, а рот против воли широко распахнулся — в их цивилизации так и не смогли найти ключ к происхождению их вида, неужели онкасы смогли…?       Руки чесались прикоснуться к загадочным знаниям.       Тэхен с еще большим нетерпением заерзал, от переизбытка чувств мизинец прикусил и пытливо уставился на Гукка, в ожидании продолжения. Благо, тот мучить не стал, точно подметил его интерес, поэтому набрав побольше воздуха в легкие, продолжил:       — Однако когда животные стали друг друга встречать, они поняли, что не мочь друг с другом никак говорить. Боги больше их не просвещать и не помогать, былые оболочки слишком далеко уйти в другое. Животные стали слишком разными для контакта. Поэтому они обратиться за помощью сами, — язык альфы выглянул из уголка губ, после прошелся по дуге, смочив ту слюной. — Боги услышать зов и сжалились. Они решить наделить зверей общим, тем, что поможет вернуть гармонию. Так появились люди.       — Вы… считаете, что когда-то звери обратились в людей? Так вы объясняете вторую сущность?       — Мы не считаем, мы знаем, — Гукк снисходительно улыбнулся, а после потянулся к его лицу и подцепил волнистую прядь волос, накрутив ту на палец, затем сразу же возвращая обратно и заправляя за ухо.       Омега ему эту вольность позволил — его сейчас больше волновала история.       — Хочешь сказать, человеческая суть — это и есть проклятие?       — Не торопись, gatinho, — ласково пожурил. — Не совсем все так.       — Тогда не тяни, иначе я умру от нетерпения, — Тэхен, забавно нахмурившись и надув щеки, в чувствах ткнул пальцем в грудь альфы.       От подушечки пальца прямо к сердцу, затем вниз живота пробила искра.       От понимания, что он сделал, появилось сразу же бешеное желание руку вернуть и скрыться с глаз долой. Но еще помня о том, что у него осталась упрямая гордость, он лишь выше вздернул подбородок, медленно, скользяще подтянул руку обратно к себе и с вызовом бросил прямой взор, в котором молча орала напускная бравада.       Мол, да, я специально коснулся, и что ты, дикарь, за это мне сделаешь?       — Хорошо, — а тот хохотнул. — Животные хотеть дружить, и Боги услышать их, наделив каждого возможностью превращаться в такой вид, которому нипочем преграды — и да, так появиться люди, что не утратить своей животной сути. Это быть щедрый подарок, которому создания не прекращали радоваться. Но… — Гукк толкнулся языком в щеку, озадаченно схмурился, будто старательно подбирая мысль, и следом голос сделал чуть громче, искреннее передавая недовольство: — Благословенный дар обернуться против самих же Богов и сотворенного ими миропорядка. Их дети быстро забыть о щедрости, принимая обращение Всевышних как должное, стали отдаляться от истоков. Начать кровопролитные войны, теперь не неся бремя ограничений. Слабые пойти на сильных, жертвы стали хищниками, мир погрузиться в первозданный хаос — даже самому Morte пришлось вмешаться, чтобы не допустить краха всего живого.       — Что он сделал?       — Пока только напугал, наслав на земли бедствия, — Гукк как-то кровожадно улыбнулся, отчего омеге стало не по себе — хотя где-то внутри он ощутил противоречиво томящее, приятное покалывание, словно какая-то часть души знала, что будет дальше, откликалась и млела — словно то происходило во имя нее. — В легенде писалось, что он хотеть мир стереть в порошок, но не смочь сделать больно любимой богине.       — А любимая богиня — это…?       — Vida, — имя резануло, желудок совершил кульбит — Тэхен, кажется, где-то его слышал. — Это она решить подарить частичку себя одинокому миру, уговорив и другие божества. Но мир подарков ее не принял.       — Тогда что случилось потом? — омега подался вперед, сам сократил между ними расстояние до минимума.       — Потом, — Гукк тоже пододвинулся ближе, взгляд перевел прямо на губы и выдохнул горячо. — Потом и случиться проклятье. Morte не мочь быть слишком жестоким и действовать в одиночку, поэтому, собрав совет всех Богов, продвинул тем свой завет. Боги, разгневанные и обиженные, решились на справедливую кару: каждый из созданий застрял навеки в той форме, в которую те последний раз обращаться. Так насилу вернулся баланс: звери одичали, а люди потеряли связь с природой, лишенные возможности ту чувствовать. Мир поделиться на два, обрекая живых на вечность искупления и невозможность друг друга понять.       — Вау, это… — Тэхен был под впечатлением. — Красивая, жестокая, но справедливая легенда. И… на удивление логичная. Ничего подобного никогда не слышал, — его натурально всего потряхивало.       — Конечно, не слышал, — рука Гукка легла на его щеку и медленно, словно смакуя, огладила скулу — омега замер и дышать перестал. — Эти знания передаваться только у нас.       — Поче… — запнулся, когда большой палец задел уголок губ и скользнул на подбородок, приподняв. — …му?       В паху все стянуло, в груди замерло, а во рту пересохло. Только пульс отбивал безумный ритм, не позволяя с концами свихнуться. Состояние было беспомощным и слишком новым. Но несмотря на это, Тэхен не мог пошевелиться и предпринять хоть что-нибудь.       Ни оттолкнуть, ни притянуть.       — Может, ты сам найти ответ? — альфа протянул гласные заискивающе, нараспев.       Расстояние уничтожилось стремительно, но мучительно медленно. Тэхен обессиленно наблюдал за тем, как чужое, такое красивое в свете звезд лицо становилось все ближе и ближе, словно на прочность испытывало. Он так отчетливо видел абсолютно каждую крошечную деталь, от блеклых полос шрамов на веках, что обычно удивительным образом то появлялись алыми молниями, то прятались белыми змеями, до аккуратных, рассеянных родинок на смуглой коже — и каждая мелочь восхищала.       Желание прикоснуться к тем раздраженно зудело на кончиках пальцев.       Веки прикрылись сами собой. Его тело стало податливым, мягким: если бы не вторая рука, что обхватила его за колено, омега непременно бы накренился и, возможно, нелепо что-нибудь себе повредил, жестко упав с валуна. Истинное благословение, что дикарь брал контроль за них двоих — Тэхен совсем прекратил соображать.       Возбуждение искрами рассредоточилось от макушки и до пят.       Губы эфемерно ощущали влажную поверхность губ напротив.       До настоящих ощущений требовалось лишь наклониться немного вперед…       Но все, что удалось в реальности почувствовать — это дуновение горячего воздуха.       Тэхен непонимающе замер, поморщился и глаза открыл: дикарь сидел аккурат напротив, вплотную, соприкасаясь коленями, и, какого-то дьявола лесного, спокойно дул ему на губы, при этом сложив свои собственные трубочкой.       Раздался рокот, а затем и вовсе рык. Секунда потребовалась, чтобы понять, что звуки издавал он сам.       Ярость и разочарование рвались цепными псами на волю.       Сущность бесновалась, ей действия чужие не понравились.       Или все же сам Тэхен те не оценил?       — У тебя тут соринка, — как ни в чем не бывало Гукк как приблизился, так и отстранился, унося за собой и жаркий выдох. — Не стоить так волноваться, я всего лишь помочь, — издевался, сукин сын, так и хотелось протестующе крикнуть и даже ударить куда-нибудь в плечо — Тэхен к своему стыду хотел совсем иных действий. — Беспокоить ли тебя еще вопросы, м? — альфа с озорством усмехнулся.       — Да, но… — несмотря ни на что, омеге удалось переключиться быстро и взять себя в руки, хотя бы голосом не показать то, что сейчас творилось внутри, пусть дрожь внешняя и внутренняя выдавала со всеми потрохами. — Не хочу задавать их сейчас.       — Тогда задать их завтра, — дикарь ленно потянулся и встал, протянув ему руку. — Пойдем, тебе нужно отдохнуть и поесть.       Тэхен вскинул на него такой острый и хищный взгляд — по крайней мере, сам мысленно на это надеялся, — что альфе бы следовало уловить в том предостережения. Вопреки ожиданиям, тот совсем уж довольным сделался — да и наглым. Не дожидаясь дозволения, просто перехватил его ладонь и потянул на себя — Тэхену снова пришлось ввалиться прямо тому на руки.       И как хорошо, что в облике густеющего вечера нельзя было узреть его довольный до щекотки в животе румянец.       Правда, омега не знал, что ночь скрывала в черной пелене не только его истинную суть.       Еще счастливую и торжествующую улыбку дикаря.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 04:30

Земли племени народа Onças Sagradas

      Первые лучи утреннего солнца пробивались сквозь прорези на входной занавеске, постепенно подползая к вытянутым голым ногам Тэхена. Затем выше, вдоль неприкрытых бедер, таким же животу и груди, по пути оставляя за собой золотистый блеск и красными отпечатками — колючий жар.       Омега не шевелился, казалось, почти и не дышал — настолько неподвижно вело себя тело. Короткая дрожь сорвалась только с ресниц, когда солнечный свет уж больно напористо пополз к уставшему лицу.       Тэхен мученически простонал, сморщился, попытавшись в сгибе локтя укрыться от яркого отблеска. Когда кожу стало совсем болезненно припекать, все же руку убрал и на силу распахнул опухшие веки.       Лучи вонзились в глаза, словно острые иглы. Он не спал всю ночь. Пытался отчаянно, ведь стоило переступить порог своей пещеры, усталость сразу повалила с ног. Однако чем ближе подкрадывался ночной час, тем сильнее в желудке скручивался голод.       Опасный, дикий и животный.       Тэхен хотел плоти. Тэхен хотел крови.       И по желанию не своему — по воле зверя.       Он его ощущал как никогда сильно. Если подле дикаря животное внутри лишь заинтересованно хвостом размахивало и исподтишка подглядывало, иногда дразня своим влиянием на тело, то когда Тэхен остался в одиночестве с собой — совсем разошлось, беснуясь зло и упрямо.       Каждые полчаса его тело пронзала волна нестерпимого зуда, сопровождаемая приливами жара и холода, мучительной пульсацией в костях. В полудреме его преследовали кошмарные видения: дикий, будто натурально оживший тропический лес, острые клыки со стекающей густо на землю кровью, дикий рык, переходящий в настоящий рев. Он дергался и подрывался в холодном поту, с царапинами на руках, полученными от безуспешных попыток сдержать нарастающую волну животной ярости.       Зверь ревниво и властно рвался наружу, Тэхен же удумал пытаться того удержать.       Вот и получал несоизмеримые ранее ни с чем муки. Инстинкты подсказывали — чтобы прекратить, достаточно отдаться ощущениям и отпустить единолично взятый в руки контроль.       Но он боялся даже в зеркальную поверхность взглянуть — о каком расслаблении могла идти речь? Омега упорно боролся с собственной тенью. Кусал ладони, грыз пальцы, без конца отрастающими когтями вспарывал до алых борозд кожу, выгибался неестественными позами, чтобы унять треск костей и суставов, нырял головой в шкуры и затыкал чем попало уши, лишь бы прогнать в голове злостный гул.       Эту ночь он страдал.       Но помощи просить ни у кого не смел.       Сам себя сковывал, душой и телом изолировался. Ни друзей в ночи разыскать не решился, ни вечно за ним бдящую Марлу, ни главного нарушителя его спокойствия — Гукка.       Глупо цель поставил себе — справиться одному. Как ребенок точно — выдрессировать выдержку хотел и неуязвимым казаться.       Но ничего из этого правдой так и не стало.       Тэхен смог чуть отдохнуть от терзаний только под самый рассвет. Снял полностью одежду, чтобы та не раздражала кожу противно, и ближе к входу умостился на шкуры, через рот жадно глотая прохладный, еще не успевший на тот момент накалиться, воздух.       Теперь при свете дня ужас прошедшей ночи казался еще более реальным. Усталость и изнеможение нахлынули с удвоенной силой: вновь не по-взрослому скукситься и разреветься хотелось.       А еще на сильные руки, в горячие успокаивающие объятия.       В животе заурчало, зубы начали ныть, и он стиснул челюсти, стараясь предотвратить неконтролируемый рык, который рвался наружу. Нет, только не снова…       По загривку поползли мурашки, Тэхен лбом уткнулся в мех: прямо сейчас он снова ощущал в себе двух разных существ, два враждующих начала. Человека, что пытался сохранить контроль, и зверя, что настойчиво бился сквозь плоть на свободу.       Омега схватился за шкуру, сжимая ту до побеления костяшек пальцев, словно пытаясь удержать свирепую энергию, не дать ей поглотить хоть часть себя. Дыхание сбилось, он ощутил нехватку кислорода, а его тело сотряслось в судорогах.       Приступ прекратился спустя минуты три — по ощущениям, часа три. Но Тэхен знал, как в страданиях обманчиво их время: поэтому просто обессиленно утонул в мягком покрове, давая небольшое расслабление измученному телу.       Он чувствовал, как по спине и прямо в ложбинку ягодиц бежал пот. Морщился, но ничего не предпринимал: только удары пульса отсчитывал, пытаясь привести разум к порядку. В очередную дрему проваливаться начал, пуская с приоткрытого рта слюну, как вдруг тишину прервало еле уловимое колыхание входных занавесок.       — Твои удары сердца слышно даже по ту сторону сельвы, — а после сквозь тьму и временную безмятежность ворвался низкий, с рычащими нотками игривый голос.       Дикарь…       — Блять! — Тэхен дернулся, подскочил как ужаленный, не ожидая подобного вторжения, и не сдержался — от всей души ругнулся. — Твою ж, наглый альфа, тебя не учили стучать?! — омега завопил, а после вспомнив, в каком виде находился, отчаянно попытался закрыть наготу тем, что под руку попадалось.       В ход шли любые предметы: полотенца, подушки, валяющиеся отчего-то на полу кувшины, даже прибитые к полу шкуры — и те отодрать пытался.       — Здесь нет двери, — Гукк тем временем не переставал забавляться, интонацией чуть ли не мурча.       А Тэхен от злости и смущения чуть ли не пар из ушей и ноздрей исторгал: он аж трясся от чужой, видимо, теперь совсем не знающей границ наглости. Адреналин вдарил в голову, щиплющая боль от пробивших тело искр распространилась по коже: он точно сейчас смотрел на Гукка настолько дикими глазами, что впору было забрать звание дикаря себе.       — Тогда постучал бы по своей голове! — взревел и бросил в бесстыдно его разглядывающего альфу подушку. — Она у тебя явно прочная!       — Я учту, gatinho, — раздался смешок. — Зря прикрываться, я уже все рассмотреть…       — Ты! — от возмущения ноздри раздулись, а вены на лице взбухли. — А ну отвернись, пока я тебе лицо…       Булькнув, Тэхен резко замолчал и мигом побледнел: подкатил ком тошноты и очередное натяжение мышц.       Содержимое желудка не успело запачкать шкуры: Гукк вовремя оказался рядом и быстро подставил пустой кувшин — ладонью зарылся в его волосы и осторожно склонил голову к широкому горлу, чтобы омегу стошнило прямо вовнутрь.       — Vida, ты сдерживать сущность? — голос дикаря звучал настолько обеспокоенно, что Тэхену даже стало как-то стыдно и неловко перед ним прямо в моменте. Свободная рука альфы шарила по телу, ощупывая, но точно не с вожделенным подтекстом — он слишком явно ощущал чужие, судорожные в своем волнении касания.       — Я… не… — омега наконец-то поднял бледное лицо и столкнулся взглядом с такой болью, что язык солгать не повернулся. — Наверное, да.       Он не был готов столкнуться с таким дикарем.       В который раз тот дербанил его сердце до крови?       — Почему? — глаза Гукка стали большими — и те даже будто увлажнились. — Почему противишься?       — Я и правда боюсь, — выдохнув, все же поделился. — До чертиков, Гукк, — чужим именем подчеркнул откровение, явил хоть так внутренний зов помощи.       — Чего? — тот смотрел серьезно и пристально, ловил каждый значительный и не сигнал.       — Потерять себя. Вдруг я… не смогу больше быть человеком?       И столько надрыва в голосе.       Тэхена просто прорвало. Он вдруг понял, что Гукк воистину единственное существо, похоже, во всей чертовой Вселенной, которое сможет действительно его понять.       Поэтому он ухватился за него, как за последний оплот надежды.       — Невозможно потерять то, что дано тебе по праву рождения, — альфа отставил в сторону кувшин, убедившись, что организм омеги чуть подуспокоился, и принялся ласково поглаживать его по рукам. — Сущность всегда быть с тобой, я только ее пробудить. Она не завладеет тобой и твоим разумом, просто потому что она — и есть ты.       — Но я не жестокий человек, — омега противился, головой замотал. — А она хочет…       — Дикие животные в природе тоже хотят крови и свежей плоти, разве они жестоки? — Гукк сразу догадался, о чем омега желал сказать. — Обычный человек ведь тоже ест мясо — разве там ты о голоде сожалел?       — Нет.       — И здесь не нужно, — ладони легли на голые плечи и растерли по ним остатки дрожи. — Тебе просто надо вкусить то, что хотеть организм. Прислушайся, что ты сейчас хочешь? — Гукк старательно выговаривал слова, вынуждая мыслями на них останавливаться.       Омега действительно обратился к себе: зверь внутри клокотал и рычал, слюной истекал на…       — Что-нибудь сырое, — выдал. — Легкое. И с кровью.       — Отлично, — Гукк ободряюще улыбнулся. — Я как раз принести тебе завтрак, — тот уже развернулся, чтобы, по всей видимости, выйти наружу.       — Стой! — но Тэхен его окликнул. — Я это, кажется… — он неуверенно положил одну свою ладонь на живот, а вторую на грудь по центру. — Хочу не есть. Проткнуть. И… кровь выпить отдельно.       Господи, это звучало как бред — казалось, в желаниях он путался безнадежно и конкретно. Омега совсем смутился, аж снова дурнота подкатывать начала, но не успела — Гукк вернулся на место и обнял его, прижав к себе под бок.       А вот так собственная нагота теперь ощущалась.       — Держи, — перед носом зависло чужое плотное запястье. — Давай.       Тэхен сначала не понял: глупо уставился на чужие сухожилия и явно выделяющиеся вены. Затем взглядом забегал — от запястья к расслабленному лицу дикаря, пытаясь уловить хоть какую-то связь.       — Так, ладно, — Гукк сам себе кивнул. — Сейчас показать, — снова акцент прорвался. — Только не пугаться. То, что произойдет — для нас нормально. Просто прими как данность.       Рот уже приоткрылся, чтобы задать вопрос, но тут же захлопнулся, когда Тэхен увидел, как альфа поднес свое запястье к губам, а после впился — молниеносно и с громким треском, — клыками прямиком в вены.       Кровь тут же хлынула густым ручьем, устремляясь к локтю.       Ноздри омеги расширились, глаза вздернуло пеленой. Миг, и вот он уже с жадностью стискивал ладонями чужую руку и остервенело вылизывал отдающую солью кожу. Алая жидкость казалась самым настоящим нектаром богов — сладкая, отдающая и вкусом, и запахом карамельной дыни. Тэхен, не отрываясь, шумно глотал ту, присосавшись губами прямо к кровоточащему укусу.       Несмотря на безумие происходящего, с каждым новым глотком тиски внутри расслаблялись.       Раны на запястье будто стали уже, внутреннему зверю не понравилось: челюсть изнутри обожгло, и в следующее мгновение Тэхен уже сам воткнулся в маленькие, рваные дырочки клыками, выпустив еще порцию крови. Он закрыл глаза и в блаженстве простонал — было так хорошо, что приятная щекотка радости пронзила даже пальцы ног.       — És tão lindo, — на раздавшемся голосе альфы он отстранился, со вкусом облизнулся и поднял пьяный взор на Гукка. — Fica-te bem ser selvagem, gatinho.       Эта же рука, что только что делилась с ним кровью, уже полностью зажившая, потянулась к его лицу и пальцами аккуратно стерла подтеки крови, что так небрежно попали на щеки, подбородок и немного шею.       — Стать лучше? — произнес Гукк уже на его языке.       — Мгм, — болванчиком кивнул. — Больше не гудит внутри.       — Тогда собираться, — тот последний раз сверкнул острой улыбкой, поднялся и прошел вглубь пещеры Тэхена. — Я показать тебе, каково это — быть диким.       Следом перед омегой опустился аккуратно сложенный комплект одежды из свободного летящего топа на завязках персикового цвета и такой же юбки с уже привычными разрезами на бедрах. Уголок губ дернулся: а его дикарь определенно лучше него самого ориентировался в гардеробе.       — Одеться и выходить, — янтари зрачков сверкнули. — Я буду ждать тебя прямо у входа.       Тэхен молча проводил альфу взглядом, а после того как тот скрылся, с глупой улыбкой уставился прямо перед собой.       Он был в смятении и шоке.       Но страха больше не чувствовал.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 05:00

      — Догонять, Vida!       Отдаляющееся эхо звучно отпечаталось на барабанных перепонках. Тэхен закусил губу, сдерживая смех, и прибавил темпа: он быстро перебирал ногами, ловко перепрыгивая верхние корни деревьев и будто нарочно рассыпанные вдоль влажной почвы камни.       Дыхание даже не спирало — он гнался за Гукком от самого выхода своей пещеры, однако усталость не думала проклевываться.       Телом двигал азарт.       Не нужно было долго думать, с чего вдруг альфа решил удариться в ребячество и поиграть в догонялки — тот показывал первое преимущество дикой сущности.       Превосходная выносливость и скорость.       В голове еще стояла фраза «это не предел», брошенная таинственно перед тем, как Гукк сорвался в джунгли, коснувшись его плеча. Теперь омега и вовсе не мог перестать думать, а каково ему будет, когда оборотный цикл завершится полностью?       Потому что уже сейчас его распирало от возможностей.       Скорость была такой быстрой, что стопы в полной мере не успевали касаться земли и оставлять отпечатки; а трава и кусты в страхе трепетали, стоило бегущей фигуре пронестись мимо и небрежно коснуться подолом тонкой юбки.       Еще и картинка вокруг воспринималась глазами иначе: как будто кто-то в реальной жизни стабилизировал ему зрение, выкручивая яркость пейзажа, расширяя угол обзора и добавляя плавность.       Зрение было острым, идеально режущим всякие детали.       — А теперь искать! — раздалось откуда-то сверху, и Тэхен резко вскинул голову, затормозив.       Глаза тут же судорожно забегали, выцепляя крупный, при этом не менее ловкий и гибкий силуэт дикаря. Тот в легкости прыгал с ветки на ветку деревьев, то растворяясь в густой листве, то вновь дразняще показываясь, давая возможность омеге разглядеть его каждый натянутый в напряжении мускул.       Пока вовсе не скрылся и затих.       Хруст веток. Порыв ветра. Тонкий аромат мускуса.       Оголенное чутье взяло вверх и завладело телом.       Тэхен резко развернулся и тут же вцепился руками в предплечья дикаря, что уже предвкушающе тянул к нему свои руки — но так и не успел исподтишка схватить, судя по направлению, за талию.       Омега расплылся в победной улыбке.       Он его сделал.       — Понравилось? — победил омега, а в бахвальстве хмыкнул почему-то Гукк.       — Да, — Тэхен цокнул и закатил глаза, но скрыть счастливого вида не мог.       — Тогда пора пробовать и другое, — дикарь прищурился, высвободил предплечья из плена омежьих пальцев и сделал зачем-то шаг назад. — Закрыть глаза.       — Зачем?       — Просто закрыть, — тот цокнул. — Доверься мне.       Тэхен сделал глубокий вдох и повиновался. Не отворачиваясь, стоя к альфе лицом, он сомкнул веки.       Трава под чужим шагом промялась, Гукк приблизился к нему, но впереди не задержался — обошел со спины. Томительное ожидание сжало внутренности, омега от нетерпения перекатился с пяток на носки — уж слишком долго, по его мнению, дикарь просто стоял, даже не трогая теплым дыханием затылок.       Сердце ухнуло в тот момент, когда чужие пальцы осторожными попеременными шагами приземлились на плечи.       Касания, впрочем, не чувствовались чужеродно.       Как-то слишком быстро Тэхен к тем привык и стал принимать за безопасные.       — Внимай сейчас мой голос, — удивительно четкая и плавная речь раздалась, по ощущениям, прямо у правого уха. — И повинуйся, — Гукк припечатал властно, на конце фразы надавив легко на мышцы. — Расслабься, — омега втянул носом раскаленный влажный воздух, до упора заполняя легкие, и выпустил тот сквозь приоткрытый рот. — Теперь слушай, — в перепонках, стоило сосредоточиться, послышался еле уловимый тихий треск. — Не ушами, а всей кожей, всем телом, — на этих словах нутро взбудоражилось, от груди и дальше по внутренностям пошло тепло. — Почувствуй… почувствуй сельву, — ладони альфы поползли вниз, по предплечьям, запястьям и оттуда к пальцам, переплетаясь замком. — Почувствуй ее мощь и силу. Почувствуй ее тепло и как бьется ее большое сердце. Почувствуй жизнь. Почувствуй в ней себя.       Легкий ветерок коснулся его лица, прочесал завитые влажностью локоны волос. Тэхен ощутил запах влажной земли, насыщенный и глубокий, аромат текущей смолы, тонкий и с нотками шоколада и пряностей, и тропическое дыхание цветущих трав. Сквозь закрытые веки пробивались неясные образы — пятна света и тени, шелест листьев, шепот ветра.       Все это омега пропускал через тело.       Ощущалось иначе, глубже. Будто он смог войти в какой-то поток неуловимой обычным людям энергии и слышать ее вибрации. Пульс вековых и молодых деревьев, мягкость ковров мха и лишайника, страх загнанной на охоте травоядной добычи, рокот насытившихся хищников.       Он слышал.       — Теперь пробуй выловить один, самый близкий из далеких к нам звук.       Потоки из многоголосий расщепились, тонкими бесчисленными нитями выстраиваясь в ряд. От усилия поисков Тэхен простонал, однако зацепиться за особое сумел: нить, совсем тонкая и перламутровая, покачивалась как на ветру и издавала приятный звон, похожий на череду всплесков и бултыханий воды. Она сияла ярче всего, манила каким-то странным блеском чистоты и спокойствия.       — Что ты уловить?       — М… я слышу журчание воды? — прямо озвучил догадку. — Оно ближе всего.       — Попробуешь найти?       — Наверное, — Тэхен повел плечами. — Я попробую.       Как выходя из медитативного транса, омега медленно открыл глаза.       Сельва предстала перед ним в новом, совершенно самобытном по природе своей, свете. Он уже не видел просто животных и заросли диких растений, а чувствовал их, ощущал их жизненную энергию, их связь друг с другом, их связь с ним самим. Страх канул, уступив место благоговейному трепету перед грандиозностью и красотой дикой природы, которая теперь казалась ему не чужой и враждебной, а истинно и безоговорочно родной.       Чутье повело направо, в сторону поселения, но сильнее в обход, на совершенно новую тропу. Тэхен здесь еще не бывал, но шел так уверенно, даже на Гукка не оборачивался — знал, что следом мягкой поступью шел, — только носом иногда вел, ища обонянием запах свежести и прохлады.       Под конец путь они преодолевали уже на бегу. Тэхена прямо толкало к искомому месту.       Показалась скала — огромная, высокая и отчужденная. И точно за той находилась нужная точка, только вот высота вводила в ступор.       — Там, — омега ткнул пальцем наверх. — Но как мы…       — Ты забыть, как уже спускаться с небес? — Гукк поравнялся с ним, вскинул брови и так красноречиво посмотрел, что у него ни осталось и малейшего шанса не понять намек. От воспоминаний буря поднялась и очередным пеклом прошлась по бронзовой коже. Тэхен возмущенно кашлянул, альфа невозмутимо спросил: — Сам запрыгнешь или мне опять хватать тебя сквозь упрямство?       Омега губы стиснул и кулаки сжал: что-то как-то дикарь уж слишком расслабился и пустился во вседозволенность. Никак не прокомментировав чужой шутливый укол, он молча запрыгнул на альфу со спины, обвил ногами торс и скрестил руки спереди на шее.       А потом слегка придушил.       — Кхм, gatinho, — Гукк старался сохранить голос ровным, но между звуков слышались хрипы — Тэхену на душе сразу стало так хорошо, что от улыбки заболели не только щеки, но и уши. — Твоя сила тоже возрасти.       — Я знаю, — самодовольно хмыкнул и прильнул подбородком к сгибу альфьего плеча.       — Ты это специально? — Гукк так и застыл перед самым подножием скалы. — Ts, que gatinho impertinente e brincalhão.       Громкий крик взбудоражил едва отошедшие от шума джунгли — вождь непокорных земель со своим не менее непокорным сердцем взмыл к небесам.       — Ладно, я понял, — омега осмелился разжмурить глаза и связно заговорить, только когда ощутил под ногами устойчивый гранит. — Больше так делать не буду.       — Ну что ты, — заискивающе, игриво. — Делать, сколько хватит упрямства, — Гукк расправил собственную юбку от примятостей и выпрямился. — Просто я тогда буду делать кое-что тоже.       — Например, что?       Ох, Тэхену определенно хотелось нарваться…       — Например, это, — …поэтому омега уже не дрогнул и не удивился, когда его снова схватили на руки — и что у альфы было за пристрастие? — Смотреть, куда нас привести твое второе я.       Ленно повернув голову, будто Тэхен вовсе забыл, для чего они поднимались на эту вершину, тут же обомленно застыл.       Потому что перед глазами открылось истинно восьмое, доселе неоткрытое чудо света.       — Что это за место? — шепотом, боясь нарушить лишним звуком священную красоту.       — Мои купальни, — самодовольство в тоне уже просто орало.       Купальни Гукка представляли собой оазис роскоши и умиротворения, спрятанный в глубине островка пышного тропического леса — прямо на вершине скалы. Многочисленные бассейны, высеченные наверняка из самой реки, каскадом спускались вниз по склону, что тянулся с другой стороны, переливаясь чистейшей, словно хрусталь, водой.       И с такого расстояния было видно: некоторые бассейны были глубокими, позволяющими полностью погрузиться в прохладу, другие — мелководными, идеально подходящими для неторопливого плескания. Вода, стекая с верхних бассейнов, образовывала миниатюрные водопады, чьи струи мягко переливались, создавая мелодичный, успокаивающий шум.       Именно его Тэхен и слышал.       Каменные стены водоемов, гладко отполированные, были украшены изящными узорами, выложенными из цветной гальки, керамики и драгоценных кристаллов. Зелень струилась вьюнами повсюду: крупные листья папоротников обрамляли бассейны, создавая тенистые уголки, где можно было укрыться от палящего солнца; цветы самых невероятных оттенков и форм — яркие орхидеи, нежно-розовые лотосы, алые гибискусы — расползались по берегам, создавая сочный, живой ковер; а пышные лианы, обвивая деревья и камни, создавали иллюзию естественного декора, подчеркивающего красоту рукотворных бассейнов.       А как же великолепно здесь пахло свежестью, фруктами и спокойствием.       — Какое чудо… — более обширных словосочетаний не находилось — Тэхен только и мог, что ртом шевелить и ресницами хлопать, теряясь от столь удивительной красоты.       — Если бы я знать, что тебе это так понравится, давно бы привести сюда, — Гукк опустил его аккурат около первого, самого глубокого и большого бассейна.       Лазурь воды сразу лизнула кончики пальцев.       — Как это… — горло першило, язык прилипал к небу. — Как это вообще можно было все сделать вот так?       — Если жить с природой в гармонии, а не пытаться ее подчинить, — альфа вдруг сдернул с себя одним проворным движением юбку и тут же погрузился в воду. Тэхен смутиться или возмутиться не успел — только зажмуриться от всплеска брызг. Зато дикарь, помимо погружения в бассейн, еще умудрялся оставаться спокойным и ровным в речах: — Можно добиться великого. Ты удивишься, как наша прародительница отзывчива и щедра, когда о ней заботятся.       В голове омеги подобная монументальная красота не укладывалась. Не мог осознать, что подобных масштабов и искусности можно было достичь без благ их цивилизации.       Здесь была явно замешана магия, не меньше.       — Хочешь сказать, это все обустроил ты? — он указательным пальцем прочертил в воздухе окружность.       — Я, — и прозвучало так гордо и подавляюще, что омега не сдержал дрожи.       К остаткам совести и стыда — он заводился.       — М, — все, что мог из себя выдавить.       Вообще-то хотелось прокричать что-нибудь дерзкое, под стать его стилю. А еще без всяких преград не отлипать взглядом от абсолютно голого сейчас тела, что как некстати скрывалось среди водной глади. Но выходило только откровенно тормозить, смотря куда-то вдаль меж пышных зарослей.       — Залезай, — благо, дикарь его чувствовал, терзания внутренние прервал за него. — Вода теплая и целебная. Тебе сейчас такое надо.       Все, это была последняя заслонка.       В голове щелкнул переключатель так быстро, что он и опомниться не успел. Разделся, отбросив в сторону одеяния, и несмотря на неумение плавать, ринулся в бассейн.       Сильные руки сразу поймали и припечатали прямо к себе.       Наверняка что-то было такое сумасшедшее в его взгляде, раз у Гукка настолько сильно щелкнула челюсть и проступили желваки. Наверняка и он сам выглядел умалишенным и бешеным: с растрепанными волосами, поволокой в глазах, слипшимися от влаги ресницами, покрасневшей в лучах солнца кожей и цепкой хваткой, которой он ревностно одарил затылок и плечо дикаря.       Тэхен гулко проглотил слюну, губы облизнул и уставился гипнотизирующим взором на губы альфы. Те были на вид такими сладкими, на ощупь — точно теплыми.       Хотелось срочно вкусить.       — Gatinho, — стискивая талию до скрипа кожи и, очевидно, нервов, шептал сокрушенно дикарь. — Я совсем не святой. Я не смогу сдержаться, если ты продолжишь быть таким.       — И что ты сделаешь? — и снова этот вопрос.       — Возьму свое.       — Я возьму первее.       Вода обволакивала их тела, прохладная и шелковистая, словно вторая кожа. Тэхен прижался к альфе, чувствуя, как его сердце бьется загнанно и стукается с грохотом о грудную клетку. Правая рука грубо потянула к себе за отросшие мягкие волосы, а левая до кровавых борозд впилась в сгиб плеча.       Стук, удар, грохот — и все в душе.       Он набросился на губы первым. Сначала укусил, а после грубо втиснул в рот гибкий язык, сразу сталкиваясь с препятствием — чужим.       Гукк моментально попытался забрать инициативу, не позволив полноправно вести. Скользнул языком вперед, обхватил по спирали и потянул на себя, желая прогнуть, подчинить. Тэхен же в страсти и упрямстве не уступал, боролся с длинным языком во рту не менее отчаянно и рьяно, буквально вгрызаясь в уста.       От этого поцелуй становился еще более страстным.       Животным.       Диким.       Это был не просто поцелуй — это был бурный шторм, разразившийся в тихой гавани их чувств.       Пальцы Тэхена впивались в волосы альфы, сжимая их так сильно, что тому должно было стать больно. Но Гукк от напора лишь рокотал: боль наверняка была приятной, она сливалась с экстазом, который охватывал сладостной агонией все сильнее. Вода вокруг них бурлила, плескалась за бортики, отражая бурю, разразившуюся внутри двух тел.       Они целовались, как будто завтра для них не настанет.       Руки Гукка уже вовсю блуждали по голой коже. Вдавливали лопатки, считали позвонки, ласкали копчик и стискивали упругие ягодицы. Омега ощущал бедром чужое крупное возбуждение, от чего дурел совсем: бесстыдно терся, как в лихорадке, о мускулистое большое тело, тактильно вбирая в себя каждый изгиб выпуклых твердых мышц.       Поцелуя было мало. Поцелуя желалось еще.       Глубже. Сильнее. Грубее.       Чтобы отражением всей их истории.       Зубы стукались, дыхание скупо проскальзывало в борьбе распухших губ. Их поцелуй был мокрым, горьковато-сладким в привкусе крови и полным ощущения свободы и отчаяния. Это… просто сносило к чертям все. Вводило натурально в безумие.       Тэхен так одичало прижимался к чужому телу, что в забытье не заметил подвоха.       Альфа ладонью скользнул прямо на шею и пальцами надавил на метку, с силой растирая массирующими движениями кожу.       Омегу повело, он простонал и обмяк, отчего чужая жадность наконец-то одержала верх. Язык скользнул так глубоко, что почти достал до горла. Эта напористость и несдержанность…       До вспышек в глазах и онемения конечностей нравилась Тэхену.       Его уже не просто целовали, его вылизывали. Смаковали со всей звериной ненасытностью. Рукой зафиксировали челюсть, не давая выпутаться из тисков, и вбирали с жаждой все от безумия страсти. Властвовали, брали полностью, всеми силами запечатывая касаниями вето.

Ты только мой, для меня и про меня.

В прошлом, настоящем и будущем.

      Утопали до тех пор, пока воздух не закончился, и они не отстранились друг от друга. Лбами столкнулись и пытались отчаянно сравнять дыхание, а пальцами рук так и продолжали обоюдно мять влажную кожу.       У Тэхена кружилась голова, в глазах плыло. Но как поднял взор на дикаря — отвести не смог. Специально смотрел пристально, не моргая, чтобы напротив доходчиво поняли.       Это он принял за них двоих решение. Это он позволил альфе властвовать над собой. Это он стер дозволением незримую грань.       И это он сделал первый шаг совершенно осознанно и трезво.       Несмотря на бурю чувств от превращения, это все еще было его решение. Его ответственность. Его выбор, что привел их в этот сакральный момент.       Они смотрели друг на друга, затаив дыхание.       Молчание говорило громче прочих слов.       Это был не просто поцелуй — это была доверительная клятва, сломавшая последний слой непробиваемой стены.