Wild tale

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 07:20

Земли племени народа Onças Sagradas

      В купальнях стоял плотный душный пар. Вода накалилась под жаром желтого солнца — а быть может, больше от страсти пылающих тел. Природу бурлений было не разобрать.       Зато становилось очевидным кое-что другое.       — Ты же понимаешь, что я тебя больше никогда не отпущу, — словно прежде тренируя фразу, Гукк четко и громко произнес ту и поддел пальцами его подбородок.       — Сделай так, чтобы я об этом никогда не пожалел.       Тэхен обхватил пальцами запястье альфы и надавил прямо на кости. Смотрел с вызовом и пьяно немного — пелена возбуждения до конца так и не схлынула. Зато разум по-странному стал яснее и чище: никаких глупых сомнений, никаких лишних тревог.       Только глубокая уверенность.       Омеге просто надоело метаться и обманывать себя же самого. Грань привычной морали стерлась ровно в тот момент, когда его нога коснулась земель острова впервые — не было смысла и впредь цепляться за прежние убеждения и принципы.       Он теперь другой.       И дикарь теперь — тоже.       К нему такому рвалась не только сущность, но и Тэхен сам. Одержимость им по-ненормальному нравилась — омега словно в ней обрел нечто большее. То, что не мог обрести и целую жизнь.       Причину не существовать — именно жить.       — Да буду проклят я, мой народ и мои земли, если я тебе позволю хоть на миг во мне засомневаться.       Клятва-проклятие слетела так просто и вместе с тем уверенно с губ дикаря, что Тэхен еле стон сдержал. Облизнулся голодно, руку чужую с подбородка убрал и вниз опустил — но хватку не думал расслаблять. Напротив, еще сильнее стиснул пальцы и шагнул вперед, вжимаясь своей грудью прямо в альфу — кожа к коже.       — Смотри, дикарь, — в глазах точно блеснул опасный огонь. — Проклятьем обращусь уже я, если посмеешь…       Если посмеешь клятву не сдержать.       Гукк одобрительно улыбнулся, даже оскалился. С еле различимым рыком снова в губы вгрызся — в этот раз коротко, но все с той же ненасытностью и жаждой обладать.       Дорвался, подлец.       Тэхен тому не уступал — еще и кусаться вздумал, царапая клыками и без того припухшие губы. Слизывал сладкую кровь, смаковал на языке — аж слюни бледно-розовыми полосами стекали с уголков губ.       И рокот из груди вибрациями рвался.       Нагота не смущала, близость — тоже. Наоборот, осознание подобного крушения преград будоражило и словно делало увереннее. Омега не стеснялся трогать: ладонями растирал капли влаги по торсу, пальцами очерчивал узоры многочисленных тату.       Впитывал жар кожи и возбужденную дрожь дикаря.       Ему нравились и касания в ответ. Когда с нажимом мяли мышцы, перекатывали оттянутую кожу меж пальцев, оставляли бледные, но заметные отпечатки. Трогали с поглощающей отдачей.       Но совсем черту не переступали.       Этакая иллюзия контроля, что держалась на крупицах вековой выдержки альфы — потому что Тэхен не мог сдерживаться.       С принятием чувств сущность лезла наружу охотнее.       Он ластился сильнее, практически лип к своему дикарю. Желал тому под кожу проникнуть, пустить себя нескончаемой зависимостью по венам.       Чтобы им упивались, чтобы им жили.       Тэхен начал терять оболочку реальности. Он не ощущал ни себя, ни своего тела — как кошка в течку, лишь терся о желанный объект и цеплялся руками везде, где удавалось достать.       Возможно, такими темпами от альфы ничего бы не осталось уже минут через пять, однако тот как предвидел подобный исход — плавно стал касания замедлять и ласки смягчать, переводя те в щемящую тихую нежность. Поцелуями ушел вбок и ниже: на щеку, у уха, под скулу и финально — на шею, в изгиб, где рваным шрамом застыла метка.       — Обращение завершиться сегодня, — Гукк спокойно отодвинул его за плечи и оттеснил к каменному расписному бортику.       — Как ты это понял? — Тэхен дышал сбивчиво, хватал кислород ртом — удивительным образом голос альфы действовал седативно, словно лекарство, только приятное и действительно необходимое.       — Хм, не считая вот этого… — одной ладонью тот сначала обхватил, потом поднял его запястья на уровень их лиц и коротко потряс — взор упал на собственные вылезшие когти, на кончиках которых мазками отпечаталась кровь. — Посмотри вниз.       Удар сердца спазмом отозвался в груди. Тэхен гулко сглотнул и испуганно уставился в янтарные глаза альфы: кажется, он все еще испытывал отнюдь не сладостный трепет перед отражениями.       После того случая в ванной комнате…       И несмотря на вроде как принятие дикой сущности…       Омега серьезно волновался.       Но получив ободряющую нежную улыбку, которую раньше только и видели, что в сказочных мифах, и трепетное поглаживание запястий, он все-таки пересилил тревожное замешательство и опустил глаза вниз, на водную лазурную гладь.       Рот обомлело распахнулся.       Собственный вид теперь не выглядел пугающим. Скорее, величественным и красивым — даже каким-то королевским. При свете дня, в компании надежной опоры и с принятием в сердце облик сущности словно стал мягче и привлекательнее в разы.       Тэхен наконец-то мог внимательно и спокойно рассмотреть нового себя — еще и так близко. Лоснящиеся, ставшие явно на вид длиннее и гуще, черные волосы, что непослушными кудрями обрамляли лицо с заострившимися чертами. Горящие почти таким же золотом, как у дикаря, только на тон теплее, глаза с то сужающимся, то заполняющим все пространство черным зрачком. Выступающие из-под губ пики острых клыков. Длинные, прочные и пугающие смертоносным видом когти. И главная диковинка — бледные, с черной каймой и охровым окрасом в центре, отличительные пятна ягуара.       Вглядывался усерднее и дольше, и вообще мерещились кошачьи уши на макушке и длинный, скругленный на конце пятнистый хвост за спиной.       Омега в проверке посмотрел на руку — в реальности кожный покров мерцал только карамельным блеском и практически идеальной до скрипа гладкостью, а ногтевая пластина вновь приобрела ровную человеческую форму.       Он нахмурился и снова перевел взор на поверхность воды. Губы вытянул в задумчивости, еще раз окидывая свое отражение легкой придирчивостью — но в конечном итоге образ настолько в голове уложился идеально, что ему пришлось лишь капризно фыркнуть.       А потом глаза нашли в водной глади силуэт дикаря.       То, как альфа выглядел, было… поразительно. Гукк со своей сущностью смотрелся божественно. Его аура истинно удивляла огромными размерами и статью. Та, будто в зеркале, предстала затемненной, словно покрытая черной таинственной дымкой. На темно-серой коже среди вязи тату более плотным и заметным рисунком тянулись такие же, только большим размером, характерные пятна дикого окраса. Мышцы сильнее распирало, и весь силуэт казался крупнее того, каким альфа обладал в жизни. Полностью неизменно мерцали лишь хищные глаза — благородный янтарь с вкраплениями желтизны. Остальное же меняло форму: слишком острые и мощные скулы, вытянутый по-кошачьему нос, выпирающие и прямо залезающие на губу клыки, длинные и совсем непозволительно острые когти.       Тем не менее, в сравнении двух отражений Тэхен словно горел ярче.       — У тебя… тоже, — он был в замешательстве. — Но почему твоя более блеклая?       — Потому что она сейчас стабильна и сыта, — хмыкнул. — И я ее лучше контролировать, чем ты свою. Еще ты в последней оборотной стадии, твое второе я напитано силой как никогда, вот и вырываться упорнее.       — Другие тоже нас в отражениях видят такими?       — Нет, — Гукк отплыл недалеко в сторону и вытянул из близ прорастающих кустов корзину — а оттуда и полотенце. — Дух сущности мочь видеть только такие же оборотные.       Тэхен вздрогнул, когда на плечи опустилась ткань, а альфа принялся растирать той кожу, постепенно переходя на шею и потом на волосы. От таких действий он не сдержался и издал пока что не совсем понятный для себя, но, видимо, понятный для дикаря утробный звук — походило на мурлыканье.       Сильные, обычно грубые, но в эту минуту крайне заботливые руки обхватили бедра и подсадили омегу на бортик — тело сразу покрылось прохладой мурашек.       А еще Тэхен предстал перед Гукком полностью нагим: вода больше не скрывала, напротив, россыпью бриллиантовых капель подчеркивала все изгибы и выделяющиеся мышцы крепкого сочного тела. Смутиться бы, но омега, несмотря на очевидную неопытность — не то чтобы он успел при затворнической научной жизни познать хотя бы удовольствие простой игры гормонов, — знал свою привлекательность. Он был уверен в себе абсолютно — что внутри, что снаружи.       Оттого лишь сильнее расслабился пред альфой, упираясь руками слегка назад и раскрываясь еще больше.       Лицо дикаря находилось прямо на уровне неприкрытого паха, но похоть между ними и не думала назревать: омега только заторможенно, ленно вытягивал свои ноги, пока его дикарь перехватывал попеременно каждую за лодыжку и оттуда скользил полотенцем кверху. Следить за этим процессом было приятно — своеобразная медитация для успокоения души.       Гукк обращался с ним, как с самой дорогой фарфоровой статуэткой: бережно стирал влажность, огибал сначала палец за пальцем, внешнюю сторону и вдоль стопы, после скользящими движениями стремился к колену одному и второму, а в конце совсем осторожно — по упругим бедрам.       — Как это будет происходить? — вдруг тихо спросил Тэхен — так, словно в нем резко закончились все силы.       Язык не хотел поворачиваться, начало клонить в сон. Но он усердно не давал векам слипнуться, концентрировал взгляд на уровне глаз дикаря. А тот наконец-то перестал так пристально рассматривать его ноги, оторвался от обтирания и перевел взор на него.       Осознанный, сожалеющий и уязвленный — понимал, о чем омега спросил.       — Больно, — Гукк губы поджал. — Но не так, как у меня — терпимее.       — Насколько больно?       — Я буду с тобой рядом, — а во взгляде неозвученное «до конца и дальше только навечно». — Со мной тебе нечего бояться.       — Пф, еще бы, — Тэхен повел плечами и усмехнулся — специально обстановку разрядить. — Я-то тебя не боюсь, что мне там другое «ничего».       — Верно, — Гукк оскалился и одним рывком вылез из бассейна, сразу вставая на ноги.       Он ловко накинул на бедра юбку, небрежно завязывая на поясе, а следом, подхватив вещи Тэхена, повернулся и протянул ему ладонь.       Горячая. Родная. Крепкая. Омеге отпускать ту не хотелось — хотелось пальцы сплести и из замка не выпускать. Но дикарь сделался собранным и серьезным: касание разорвал и принялся его одевать. Тэхен слушался — в такт движениям поднимал то руки, то ноги, позволяя укрывать себя тканями.       Он тонул в заботе, стремясь в объятия ее теплого дна.       — Пойдем, — Гукк отстранился и руки протянул вперед, раскрывая. Только увидев, омега сам без слов и пререканий запрыгнул в хватку и замком сцепил свои ладони на загривке дикаря — сегодня, так и быть, пусть носят его лишь на руках. — Нужно подготовить все к обращению.       — Мы еще вернемся сюда?       — Приведу тебя сразу же после. Вкусить ощущения по-другому.       Тэхен прижался щекой к шее альфы и закрыл глаза. Через несколько секунд он почувствовал, как земля из-под их ног ушла, а ветер коснулся скул. А еще через столько же они преодолели скалу и вновь очутились на устойчивой земле.       Но смотреть на мир теперь не думал.       Ему было хорошо вот так: положиться на чужое крепкое плечо, носом уткнуться в жилу, от которой пахло сладко и по-приятному терпко, и просто довериться, ожидая очередной остановки.       Дикарь был прав.       Тэхену с ним нечего бояться.

Ни боли, ни страданий, ни самой Смерти.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 08:00

База ученых

      Напряжение можно было резать кинжалом — настолько то плотно ощущалось в атмосфере. Не спасали ни утреннее солнце, что назойливо лезло сквозь приоткрытый брезент, ни душистый запах наваристого травяного чая, что разбавлял ароматом стойкий душок медикаментов и уже въевшейся в воздух крови.       — Вы хотите выступить сегодня? Да вы что, все здесь из ума совсем выжили?!       Кулак со стуком опустился на и без того шатающийся пластмассовый раскладной стол. Хосок стоял взъерошенный, весь в мыле: будто и не отдыхал недавно, напротив, отрабатывал истинно наказание на каторжных работах. Ворот футболки съехал набекрень, ремень был застегнут небрежно, брюки помяты больше обычного, а на правой ноге, на берце, развязался шнурок. Обычно для всех собранный и с иголочки, он выглядел сейчас отнюдь не хорошо.       Злость и непонимание застилали всякую адекватность.       — Надо брать на живца, пока никто не ожидает и не думает, что в наших головах зреет какой-то план, — Логан тоже выглядел отвратительно, однако вид не мешал тому вести себя привычно язвительно и снисходительно по отношению к Хосоку. — Вы так хотели спасти ученых, координатор Чон, отчего же сейчас вдруг затормозили?       Ублюдок.       — Давай, попрекни меня, — выделил стальным, звенящим голосом, — в недостаточной обеспокоенности.       — Мы можем хоть раз поговорить нормально? — сквозь зубы процедил Чимин. — Логан, завязывай провоцировать, а ты, Хо… — капитан Пак смягчился, на секунду даже улыбку явил. — Прекрати вестись на провокации этого… — «обмудка» так и читалось во взгляде.       — Перестану вестись тогда, когда уважаемый Логан включит свою тупую бошку, — Хосок брезгливо фыркнул и оттолкнулся руками от стола. — И поймет, какую херню творит.       — Координатор, — лукавство из голоса ушло, прибавилось раздражение. — У нас нет выбора. Вы сами видели, эти дикари очень агрессивные, неизвестно, что после попытки побега они сделают с пленниками. Состояние ученых…       — Ой, не прикрывайтесь лживой заботой, — альфа сложил руки на груди и посмотрел на Логана свысока. — Вы здесь, очевидно, не за этим.       Выбесило. Да, Хосок сильно рисковал, кидая обвинения вот так — пусть не конкретно и подробно, но нужные люди в помещении понимали, на что намек.       Его терпение кончилось быстрее, чем он рассчитывал. Стоило ему утром услышать предложение не только выдвигаться на вылазку прямо сегодня, а еще и взять ученых с собой в качестве дополнительной рабочей силы… Нервы сдали.       Они спорили с самого рассвета.       Одно дело выставить ученых по периметру, а другое дело — лезть в пекло. Особенно когда теперь известно, какое это пекло в действительности. В себе Хосок был уверен, еще в силах ученых двух — тоже, однако прочая часть группы… оставляла желать лучшего.       Старики и сопливые юнцы.       Спасательная операция и бой — кардинально разные вещи. Теперь он понял своего капитана, почему тот так противился и волновался прежде.       Сам теперь испытывал подобных чувств не меньше.       — Аккуратнее в словах, — угроза, чистая и явная. — Ваши колкие оскорбления позволяют вам только из-за уважения к статусу. Не забывайте, у кого тут оружие.       — Вот именно, — Чимин вмешался, как и прежде — коротко, точно и с пугающим морозом в тоне. — Не забывайте, у кого оно, — и взгляд прожигающий перевел прямо на Логана.       Дай Судьба им выжить и съебаться нахуй с проклятого острова.       — Много болтаете не по делу, господа, — Ален с кряхтением уселся на походный стул и водрузил руки на стол, сложив их замком. — В конце концов, у нас есть важный источник инфо…       — А с чего мы вообще рискуем ради всего лишь троих? — раздался чей-то голос из толпы, перебивая второго координатора. — В экспедициях потери — не редкое дело, можно спокойно закончить работу и…       — Это кто там такой смелый?!       Поднялись крики и брань. Собрание опять превратилось в цирк: помимо ругательств, вихрем летали и бумаги. Каждый хотел доказать свою правду, высказать очень важную и, конечно же, уникальную точку зрения — и, безусловно, каждый хотел оказаться правым.       Только вот правых здесь не было.       Были одни обреченные.       Наоравшись, Хосок выдохся и привалился на табурет рядом с Чимином. Без ужимок упал на чужое плечо и попытался выровнять сбитое от эмоций дыхание, втягивая воздух через нос, а выдыхая через рот. Ладонь его капитана легла на колено и принялась ненавязчиво гладить.       Трезвость ума возвращалась.       До слуха долетали обрывки фраз: кто-то рвался в бой прямо сейчас, кто-то жаловался на нелегкую судьбу, кто-то ругался чисто для вида. Ситуация удручала.       Они все самолично рыли ямы для могил.       Взгляд упал на спасенных: Алтан сидел в самом углу и неуверенно мялся, то и дело теребя рукава легкой толстовки; Кэнтаро смотрел неотрывно в одну точку и крутил в руках очки для зрения.       Об их состоянии сложно было сказать что-то определенное. О мыслях так вообще — Хосок пытался поговорить с обоими, но те обходились только невнятным мычанием в ответ.       Внешне Алтан как будто был бодрее — хотя бы показывал эмоции. А старину Кэнтаро он не узнавал: всегда веселый, даже в самых патовых ситуациях, мужчина не терял улыбки и искр в глазах.       Теперь тот источал холод пустоты.       — Может, уже к чему-то придем? — Логан недовольно цокнул и, резко достав сигарету из нагрудного кармана жилетки, закурил. — Мы теряем время, которого у нас и так нет.       — Нужно все продумать, — твердо произнес Чимин. — Если сейчас мы ошибемся, это может обойтись нам слишком дорого.       — Не дороже того, что мы из-за простоя потеряем, — а сукин сын продолжал гнуть свою линию, еще и руками специально размахивал, привлекая к себе все внимание. — Я в данный момент прежде всего обращаюсь к гениальной части нашей огромной команды, — тот обернулся на ученых и обольстительно улыбнулся — по мнению Хосока же, гадко. — Вы должны понимать, что угроза рано или поздно подберется к нам, и нет, скрыться от нее мы не сможем, транспорт точно приедет не раньше оговоренных сроков плановой проверки. Выходит… либо мы, либо они. Некоторые из вас уже успели познать, а те, кто нет, слушайте и представляйте. Мы имеем дело с чем-то не изученным еще наукой, — Хосок на этих словах перевел на Логана пораженный и неверящий взгляд — ублюдок так решил давить на мнения? Дерьмо. Он тут же обернулся и, к своему разочарованию, поймал хищный блеск интереса в глазах ученых. Хитрый черт знал, как и чем манипулировать. — Наверняка эта нажива будет покрупнее змей.       — Не неси чепухи, в темноте под страхом многое может померещиться, — Хосок знал, что это вранье — он и сам прекрасно видел отголоски облика настоящего монстра, но не мог сейчас позволить ученым слепо очароваться и попасть в ловушку. — Ученые, дорогие коллеги, — специально голос понизил, чтобы каждый в себя пришел, — как раз таки опираются на факты, а не на жалкий вымысел.       — Пусть каждый решает за себя, в таком случае, — пожал плечами. — Предлагаю тем, кто согласен со мной — начать подготовку, а тем, кто нет, остаться в лагере.       — О, вот как? Ну раз уж ты благоразумно напомнил нам о том, что мы повстречали, — формальности в их диалоге давно были забыты, терпение потеряно. — Еще раз… Ты, блять, видел эту хуевину, которая возглавляла долбанных папуасов? — вены на лбу от натуги вздулись, слюна в гневе так и рвалась наружу.       Он вспыхнул, как спичка от лишь искры.       — Вот именно, что видел, поэтому…       — Собираешься повести на эшафот нас всех?!       — Я провел в плену достаточно дней, координатор Чон, — голос Кэнтаро звучал бесцветно, апатично, практически сливаясь с отлетающим от брезентовых стен гамом — однако отчего-то именно он бросился на слух, заставив многих замолчать — его в том числе. — Поэтому нам всем нужно как можно скорее вызволить наших ребят и убираться отсюда к чертовой матери.       — Кэнтаро, ты уверен? — Хосок подался к тому навстречу. — Это огромные риски.       — Бездействие еще больший риск.       — Что ж, — безжизненно хмыкнул. — Капитан Пак…? — он обернулся с последней надеждой на хотя бы один здравый поддерживающий голос.       — Думаю, последнее предложение Логана звучит разумно и вполне подходяще.       Неожиданно.       По груди как полоснуло.       Хосок надеялся, что Чимин сейчас видел в его глазах весь спектр эмоций от такой подставы — его трясло. Сразу нахлынуло гадкое чувство, будто он здесь самый очевидный дурак, который видит и несет сплошную чепуху.       Почему капитан вдруг передумал? Почему поддержал не его? Почему так просто согласился на риски?       А ведь ему Чимин еще давал обещание.       От этого было отвратнее.       — О, блестяще! — Хосок вскинул руки. — Что ж, решайте, кто пойдет в дикарское логово, — он с грохотом схватил со стола зажигалку и пачку сигарет. — А я, блять, пойду за вас Христу молитвы почитаю.       Не удостоив взглядом ни ученых, ни кого-либо из военных, он со свистом вылетел из помещения — аж брезент жалобно скрипнул вдогонку. На ходу достал сразу две сигареты, одну сунув в рот, а вторую за ухо.       Гнев и обида съедали. Внутри клокотало: от перевозбуждения даже ребра стискивало неприятно. И никотин всплеск чувств не заглушал — только в очередной раз легкие вытравливал.       Отойдя метров на пять от шатра, где наверняка сейчас шли очередные бурные обсуждения, только уже по поводу того, кто отправится в ряды «смертников», Хосок упал задницей на песок и глубже затянулся.       Перед лицом опять стелился океан. Тот сегодня был неспокойным, страшным на вид и чернее, чем в предыдущие дни. Совсем невеселая улыбка через плохо скрываемую боль полезла на лицо: кажется, природа будто действительно им знаки давала.       Нужно было не соваться в эту богом забытую дыру.       Прошло где-то с пару минут, когда меж пальцев уже тлела вторая сигарета, а сбоку раздался хруст. Повеяло теплом и горько-сладкими нотами грейпфрута.       Тц, капитан был слишком очевиден в своей доблести.       — Уже прочел молитву?       — Да, за твой упокой, — Хосок затушил сигарету и обернулся.       Прямо в этот момент Чимин неимоверно бесил. Раздражал до скрипа эмали на зубах. Благо, в силу чувств он ему еще не двинул по лицу — хотя желание имелось бешеное.       Ну какого дьявола он выбрал не его?!

      Стыдно было признавать, но похоже, этот факт Хосока выводил из себя сильнее, чем изначальный мотив чужого поступка.

      — Почему ты не вмешивался в эту блядскую вакханалию? Внезапно стал ебучим клоуном и решил влиться в этот цирк? — все же не выдержал и спросил.       Чимин был безмятежен, как гималайская гора в Бутане. Выражение лица того было спокойным и расслабленным, взгляд уверенным, стойка твердой. Альфа совершенно не велся на его импульсивность и словно знал, как ту вмиг погасить.       — Ни к чему была лишняя провокация. Хо, Логан не просто так здесь появился — мы оба с самого начала это знали, — капитан Пак говорил тихо, местами даже успокаивающе. — А теперь еще и знаем, для каких конкретно целей. Он бы не отступился от плана и реализовал бы его любой ценой.       — Думаешь, сейчас он планирует… — как рукой сняло все раздражение и гнев, а шестеренки закрутились в голове точно со скоростью света.       Обида рассыпалась, разум включился в работу. Надо же, Чимин, оказалось, действительно знал, как привести его в чувства. Хосок подскочил, растер лицо руками и потянул того за локоть — на всякий случай и оглянулся, чтобы проверить наличие посторонних.       — Подозреваю, что Логан хочет использовать ученых, как пушечное мясо, — Чимин развернулся боком — так, чтобы со стороны казалось, будто они просто разговаривали, но уж точно не обсуждали нечто опасное и «революционное», — и время от времени поглядывал на шатер.       — Вот сучий потрох со сгнившей селезенкой, — Хосок сплюнул под ноги. — И как такого земля носит…       — Он опасен и непредсказуем. А еще хитер. Нам нельзя его недооценивать.       — Тогда что ты предлагаешь?       — Надо сыграть умом и терпением. Как видишь, мы выторговали добровольное, а не принудительное участие ученых в операции. Будет меньше сектор на контроль. Смотри, — Чимин нагнулся, подхватил палку, что валялась ближе к каменному ореолу берега, и принялся вычерчивать фигуры на мокром песке. — Логан стопроцентно убедит выставить ученых сразу за передней линией — чтобы в случае прорыва, вас схватили как приманку. В его голове вы — беспомощный балласт, который сгодится только как дополнительный человеческий ресурс на прикрытие.       — Думаешь, он не учитывает вероятность того, что мы с тобой полезем на защиту? По-моему, мы очевидны в своих мотивах.       — Я уверен, он не учитывает нашу совесть и упорство. А если и представляет, что мы пойдем на защиту, он не ждет продуманных ударов. Ты видел его довольную улыбку после собрания? Логан перестал замечать скрытые угрозы: его удовлетворило наше пусть и вынужденное, но согласие. Он беспечно решил оставить базу в полное владение, а на штурм собирается отправить весь свой отряд. Понимаешь? Весь.       — Ха, а вы наблюдательны, капитан Пак, — Хосок усмехнулся и сложил руки на груди. — Так вот почему ты молчал…       — Можно сделать вывод, что он слишком торопится, если допускает такие грубые ошибки, — Чимин в объяснениях не останавливался. — Значит, что-то случилось, и его планы идут не так, как он ожидал. Оттого понять, что мы давно видим все его мотивы и думаем над его устранением, Логану не удастся. По крайней мере, не сразу. Этого нам хватит, чтобы кое-что провернуть.       — И что же? — он в замешательстве вскинул брови и шагнул ближе.       — Мы проредим их запасы, — капитан Пак начал говорить прямо с азартом — подобное было непривычно, и для Хосока привлекательно. — Некоторые мои ребята останутся на базе. Они смогут забрать и спрятать некоторые стратегически важные оружия и к ним же припасы, пока мы будем на вылазке.       — Ты давно готовишься… — эта мысль поразила почему-то только сейчас. — Ты понял, что выкинет Логан дальше?       Чимин закусил губу и как будто сквозь уставился на песочный рисунок — задумался. Было очевидно: пытался понять, стоит ли сообщать о собственных мыслях без всяких точных доказательств и фактов. Словно скажи тот Хосоку все прямо вот так — на сырую и имея в руках только основанный на личных наблюдениях анализ, мир пойдет прахом, честное слово. Однако сам он на чужие сомнения только глаза закатывал, но ничего не говорил — такой уж его капитану характер достался.       Оттого сердце Хосока чуть дыру в груди не проделало, когда Чимин продолжил.       — Если вылазка не удастся, — голос того сделался тише. — То вероятнее всего, он погонит не согласных с ним прочь.       — Куда? С острова? — звучало абсурдно.       Проще уж было убить.       — Нет, напротив — в его глубь, — капитан Пак коротко качнул головой. — Чтобы никто не мешал его настоящим делам.       — Разве ему не проще нас всех убить? — и все же озвучил.       — Проще, но в конце. Я думаю, этот пункт плана у него тоже есть. Но реализовывать сейчас Логан не рискнет. Слишком большой процент неудачи. А так, мы останемся в его глазах все той же приманкой.       — Знаешь… — Хосок задумчиво потер подбородок. — Мне кажется, все было спланировано намного раньше. Очень намного. Наша же экспедиция… изначально муляж. Мне лично выговаривало начальство — поездка просто для окупания затрат фонда.       Теперь же понятно — не для окупания, а отмывания чего-то грязного и страшного.       Что было нацелено на еще более грязное и страшное.       — Угу, в итоге это самый логичный вывод. Зная, что, очевидно, замешан еще и Ален… Хрен его знает, сколько еще действующих лиц в этой игре. Но…       — Она точно не на жизнь, а на смерть. И гораздо более серьезных масштабов, чем мы думали.       Ветер ударил в лица. Альфы синхронно повернули головы в сторону океана и всмотрелись в его даль: на границе водной и небесной стихий клубилась синева грозовых туч.       Природа снова поднимала против чужаков мятеж.       — А ты, Хо, как думаешь, — невесомое касание к запястью заставило вернуть внимание своему капитану. — У этих дикарей действительно могут быть настолько ценные запасы?       — Я надеюсь, что нет, — Хосок сморщился и решительно сжал чужую сухую ладонь своей. — Пускай то, что явилось нашему взору тогда, на поле, единственное ценное, чем они владеют.       Потому что иначе разразится не просто стычка двух культур.       Разразится целая война цивилизаций.       — Давай возвращаться, — Чимин расцепил пальцы первым. — Там как раз должны сейчас сформировать отряды и начать обсуждение вылазки, — тот потоптался по схеме на песке и затер всякие обличающие их следы.       — Дай Дарвин великий не умереть нам раньше естественного цикла, — он с тяжестью вздохнул и двинулся следом за капитаном.       С неба упала первая капля холодного дождя.       Назревало что-то по-настоящему губительное.

***

Земли племени народа Onças Sagradas

      Зябкий ветер, пронизанный запахом сырой земли и чего-то еще невнятно звериного, царапал щеки вопреки всем законам природы. Растущие, как оказалось, только в этой местности деревья Angelim vermelho — как те представил Гукк, — кронами дотрагивались практически до неба и стояли друг к другу так плотно, что и свет с трудом протискивался в столь удивительные края. Однако воздух циркулировал — словно где-то здесь была спрятана воронка, перекачивающая его прямо из недр земли.       Тэхен сам себе казался на этой территории маленьким — практически крошечным. Вокруг все было гигантским: деревья величиной с Нью-Йоркские небоскребы — и даже больше; кустарники, превышающие его рост раза в два; цветы, если около встанет, по колени. Даже дикарь будто прибавил в росте и массе, стоило им пересечь невидимую границу священных земель.       Истинно земное пристанище Богов.       Именно здесь находилась та самая пещера — единственное место, где противоположности миров могли друг с другом столкнуться. И именно здесь Тэхен будет обращаться.       Умирать и заново воскрешаться.       Пробирал мандраж и озноб лихорадочный, будто вот-вот, и приступ болезни сожжет организм изнутри — и прямо дотла. Только руки альфы, по-прежнему уверенно стискивающие его тело, сдерживали дикую панику: он прижимался к нему, пряча среди упругости мышц проявления растущего страха.       Ткани одежд липли от обильно текущего пота — хотелось уже сбросить мешающие тряпки и не вспоминать о них никогда. От ощущений тяжести тех даже кости ломило, будто материал не только влагой, но и весом придавливал.       Тэхену стало не просто плохо — ужасно, слишком быстро и неожиданно.       Каждый треск гравия, каждый шелест травинок, каждый свист ветра резал по барабанным перепонкам противно, будто наждачка. Чтобы отвлечься, приходилось когтями впиваться под кожу альфы и носом водить у ключиц, втягивая солоновато-сладкий запах пота, мускуса и вязкой карамели.       Так становилось легче.       — Мы почти пришли, Vida.       Глухой стон все-таки вырвался — но облегченный ли? Омега знал, что дальше поджидали еще большие страдания: однако голову уперто вытянул из укрытия и с трудом размежил веки.       Сейчас как никогда Тэхен радовался, что попросил дикаря понести его по-другому — чтобы боком прижаться и руками насилу не держаться, — потому что будь он к открывшемуся виду спиной, никогда бы себе не простил такого упущения.       В воспоминаниях Гукка образ пещеры был смазанным, может, искаженным, а теперь омега узрел полную картину.       И она восхищала.       Сама скала, в которой простирался узкий вертикальный проход, блестела серебристым напылением. На поверхности были нанесены незнакомые буквы и витиеватые рисунки — абсолютно не похожие друг на друга, но неизменно связанные вдоль будто яркой красной нитью. Ближе к вершине, на гранитной поверхности определенно искусные руки увековечили фигуры местных животных — самый главный из них, ягуар, мордой и лапами в своеобразном карнизе накрывал проход внутрь; подножие пестрело подношениями: от громоздких сундуков, обрамленных золотой оборкой, до придавленных статуями тканей разного состава. Их было так много, что становилось очевидным — подарки богам наслаивали не одно столетие.       Дикий народ любил своих не менее диких божеств.       К расщелине вела крупная каменная лестница, на которую альфа тут же ступил вместе с ним на руках. Тэхену же оставалось откинуться безвольно тому на плечо и с ужасающим трепетом ждать, пока расстояние к скрытому в черни входу станет ничтожным, а после и вовсе исчезнет.       Ступенька первая, вторая, третья.       Еще раз и еще.       И вот они на границе «после» и «до».       — Здесь требоваться пройти немного самому, — Гукк чуть присел и аккуратно его наклонил, чтобы омега не тянулся. — Будет тяжело, но я тебя держать.       Тэхен кивнул и сухо сглотнул. Ноги позорно дрожали, руки ощущались вялыми, а позвоночник как размяк — только сквозь несдержанный стон боли и с помощью мягкой, не лишенной крепкости хватки он смог встать на ноги и ничком не свалиться.       Пришлось через страдание шагнуть в завлекающую тьмой неизвестность.       Его больше вели, чем он шел сам. Гукк очень бережно подталкивал его вперед, почти на пятки наступая — а когда свет за спиной вовсе скрылся, альфа учтиво его приподнял и поставил на тыльную сторону собственных стоп, обхватил при этом двумя руками за талию.       Так и пробирались сквозь тьму.       Перед глазами стояла пелена: то ли непролитые слезы мутным пятном застилали зрачок, то ли стекающий со лба пот, что только сильнее разыгрался — в пещере было душно и жарко.       Или это было душно и жарко внутри него самого?       Впрочем, ему удавалось подмечать, несмотря на состояние, отдельные детали: красно-белую роспись вдоль стен, растущий голубой мох книзу. А позже и тусклые огоньки прямо в камне, что плавно и ненавязчиво влились в поток темноты.       Воздух сгущался, давил на грудь, словно вековая сила невидимая. Звуки шагов дикаря, вопреки неизменной плавности и легкости, эхом лично для него разбивались о стены.       Чувство изоляции и напряжения росло.       — П-почему… — еле приоткрыв губы, Тэхен просипел, — т-так п-плох-о?       — Твой организм полностью меняться, — Гукк говорил как можно тише, явно стараясь не раздражать его слух. — Чтобы зверь обрел физическое тело, ему нужно духом изменить твое. Кости, мышцы, связки — все перестраиваться.       Смолчав, омега попробовал еще сильнее расслабиться, доверяясь чужой хватке. Теплилась надежда, что без сопротивления ему будет проще — пусть терпения на это и требовалось во сто крат больше.       Минув длинный коридор, они наконец-то вышли в относительно свободное пространство — видимо, вот она, их конечная точка. Тэхен сразу отметил, что здесь было прохладнее и как-то приятнее — по крайней мере, отсюда сбежать хотелось не в первую секунду.       Еще создавалось впечатление уюта — насколько это вообще возможно среди каменных стен. На полу были расстелены мягкие шерстяные шкуры и шкуры из кожи, лежали милые, похожие на летящие облака, подушки — явно специально стащенные сюда. В центре как раз находилось из тех уплотнение, похожее по строению на птичье гнездо — и там же вдобавок подпирали бортики связанные в цельную конструкцию животные кости. Среди них даже что-то блестело: то ли драгоценные камни, то ли необработанные кусочки золота.       Тэхен улыбнулся сквозь боль.       Дикарь…       — Нравиться? Я стараться обустроить все для тебя, — прошептал тот на ухо. — Я еще принес воду и легкую одежду, чтобы после ты смог укрыться.       — Нравится.       Выдохнул ровно и без запинок. И пусть чувств, кроме боли, омега выразить не мог, он искренне надеялся, что Гукк уловил его благодарность и восхищение сквозь череду недрогнувших звуков.       Ответом на терзания послужил нежный поцелуй в макушку.       Так же нежно его дикарь разрезал когтями ткани, лишний раз даже не прикасаясь к коже, чтобы не травмировать и боль не причинить: Тэхен промычал, когда голое тело осталось под властью одних лишь рук, а не раздражающих мокрых одежд.       — Давай ляжем, — ласковый поцелуй в плечо.       Стимул не сгореть в животной агонии.       Однако несмотря на чужие успокоения, сменить положение тела оказалось той еще пыткой — суставы просто не гнулись, а мышцы отказывались натягиваться так, как нужно.       — А-ах, — сорвалось, когда уже совсем терпеть не удалось.       А он только согнул одно колено.       — Тише, тише, gatinho, — заполошно хрипел Гукк. — Ты молодец. Осталось чуть-чуть, давай. Потерпеть еще немного для меня.       Ладонь альфы опустилась на бедро и мягко, разминающими движениями направилась ко второму колену, под чашечку. Другой ладонью тот принялся успокаивающе растирать кожу вокруг тазовой косточки справа, пока пальцами слева нажимал поочередно на какие-то особенные, известные только ему одному точки.       Спазм на миг стих, и дикарь одним ловким движением уложил Тэхена в центр на шкуры, а сам устроился позади и теперь уже обеими ладонями начал плавно мять окаменевшие части тела.       Смена положения отдала небрежной простреливающей болью — короткой, на две секунды. Это было определенно лучше, чем испытанное без поддержки альфы. Его по-прежнему как выворачивало изнутри, чесалось все — но не в таких невыносимых масштабах.       Прошло немного времени, как внезапно начало ныть и жечь родимое пятно на плече: омега не сразу понял, почему именно там накалилась кожа — так давно он не испытывал дискомфорта в той области       Про особенности отпечатка и вовсе забыл.       — Мх-м, Гукк… — плаксиво простонал Тэхен и вцепился пальцами в лежащую рядом подушку.       — Где болеть? Тут?       Чужие губы цепочкой поцелуев прошлись от уха, вдоль шеи и метки, по ней самой, а следом опустились запечатывающей силой на родимое пятно: Гукк прислонился на пару секунд прямо в центр, затем отстранился и принялся легко и медленно дуть вокруг врожденного узора.       Отпустило.       Диафрагму разжало, спазм от боли стих, а кожа только немного пульсировала. У Тэхена появились силы сделать глубокий вдох и губы слюной смочить — даже повернуться захотелось, но альфа вовремя остановил его порыв и нежно, едва отрываясь от плеча, проговорил:       — Не напрягайся. Тебе нужны силы, — и поцелуй, поцелуй, поцелуй. — Давай я тебя обтереть прохладной водой, м? Хватит передохнуть дольше.       — Угу, — все, что вышло ответить.       — Пить хотеть? — смоченный кусок плотной ткани — по ощущениям, полотенце, — приятным холодом лег на заднюю сторону шеи.       — М-м, — омега коротко махнул подбородком в отрицании.       Ему сейчас были нужны только прохладные касания.       — Скажи, если захотеть. Не терпи.       Влага целительно гладила все очаги противной ноющей боли: Гукк проходился смоченным полотенцем вдоль позвоночника, мягко протирал ямочки на пояснице, ягодицы, между стиснутых бедер и икры. Не кривился смачивать и стопы: грубые ладони поддерживали за щиколотки очень легко и осторожно, ткань проходилась с внешней стороны, внутренней и отдельно по каждому изгибу между пальцами.       — Давай сменим позу, — закончив, руки легли на живот, заставив оставшиеся капли стекать вниз паха — ему отозвалось приятным. — Тебе быть полезно, и я протру все.       — Больно? — омега смог только короткое слово бросить, в надежде, что поймут и так.       Понимали.       И вовсе без единых звуков понимать бы продолжали.       — Нет, только немного потянет здесь, — альфа прикоснулся к голой груди и сразу размял пальцами упругие, даже твердые от напряжения мышцы. — Я тебе помочь.       Тэхен доверял каждому чужому действию. Покорно двинулся следом, когда Гукк слегка надавил ему на живот и перевернул на спину. Тот не соврал: натяжение усилилось меж лопаток и как раз на груди, но то отдавало ноющей болью, как от окисления после активных нагрузок, не более.       Но что-то омеге подсказывало, что впереди он еще столкнется с худшим.       — Пока хорошо? — лицо Гукка появилось прямо напротив его глаз.       То было таким обеспокоенным. Тэхен никогда еще подобное выражение не видел: вся мимика его дикаря пропиталась сочувствием, вниманием и сопереживанием. Словно будь возможность, тот без промедлений забрал бы его боль без остатка себе.       И прожил бы круги Ада еще раз.       От мысли, что альфа проходил через это один, без заботы, опеки и в худших условиях, тошнило. Он не сдержал всхлипа и, приподняв руки настолько, насколько позволяли силы, вцепился слабо пальцами в чужие обнаженные бока.       Делился так теплом и взаимной, пусть и малой, поддержкой.       — Хорошо, — ответив все же на вопрос, в тон вложил все возможное сострадание.       Хотелось показать, доказать.       Тогда его с проживающим страдание альфой рядом не было, зато теперь — он разделял с ним чувства на двоих.       Молчание между ними отдавало комфортом. Достаточно было общения прикосновениями: Гукк гладил и мял его грудь и живот, правильно растирал покрасневшую от испарины кожу, снимая отеки и кровь разгоняя, губами забирал пробегающую лихорадочную дрожь.       Тэхену нравилось, как за ним ухаживали.       Он успевал забывать про боль: только приступ новый накатывал, как дикарь переключал его оголенные рецепторы на себя, вынуждая отвлекаться снова и снова. То, как альфа успокаивал… не сравнится ни с чем.       Удивительно, насколько ласковым в моменты дикого отчаяния оказался кровожадный зверь.       — Сейчас начнется вторая фаза, — Гукк мурлыкнул где-то у уха. — Не пугаться. Скрутит на пару секунд и накатит возбуждение. Тоже ненадолго — я помочь.       У омеги как раз начало закладывать уши. Звуки стихли, словно его поместили в очень плотный вакуум. Следом сердце пробило слишком сильно и как ухнуло в желудок. А дальше Тэхена скрутило: он даже о несгибаемости конечностей забыл, свернулся в позу эмбриона и вцепился в низ живота — там тянуло и болело настолько, будто органы разрезали ножом на живую.       В этот же момент между ягодиц и спереди, в паху, стало слишком мокро.       Гукк, не медля, вытянул его руки кверху и бедрами прижал прямо ноги, делая позу максимально открытой и доступной. И вот омега снова лежал на спине, вжимаясь лопатками в шкуры, пока дикарь самозабвенно вылизывал.       Каждый сантиметр пылающей кожи. Проходился шершавым по-кошачьи языком аккурат у уха, вдоль всей шеи и особенно кадыка, после спускаясь к метке и плечам — чувства были странными, но приятными и особенно желанными именно в данную минуту. Возможно, раньше он бы скривился на такую животную ласку — особенно от грубоватых ощущений языка. Однако сейчас происходящее казалось максимально правильным — единственным правильным.       Тэхен твердел. Тэхен тек. Было так влажно и душно, что он не сдержался и принялся ерзать: влага густотой питала шкуры, лилась на чужие подставленные пальцы и пачкала не только чужую, но и свою кожу. Там все пульсировало, требовало внимания, но так, как хотелось, не получало — умереть от возбуждения не давал только язык дикаря.       Гукк дичал. Истинно помечал его собой: блестящие дорожки слюны оставлял на ключицах, вокруг сосков, в ложбинке меж грудных мышц, особенно долго задерживался на животе и пупке, с исключительным усердием вылизывая карамельную кожу. Кончиком языка выписывал спирали ближе к паху, снимая тянущее чувство — дальше не заходил, только после очертил языком поочередно тазовые косточки и спустился к пышным бедрам.       В ноздри забился густой насыщенный запах. Такой родной. Мускус, тропический фрукт — точно дыня, и карамель с нотками растертого муската. Тэхен аж ртом начал тот захватывать: вкус так четко перекатывался на рецепторах, что желание впитать его под кожу выступало жданным сумасшествием.       Внезапно омега уловил и посторонние ноты. Не раздражающие точно — и определенно свои. Это…?       Тэхен голову наклонил к плечу и кончиком уткнулся прямо в кожу — втянул жадно и широко раскрыл веки от изумления. Пахло так удивительно. Но слабо: чем-то свежим, как мятным, и определенно травяным и перечным — такой аромат обычно привлекал семейство всех кошачьих.       Таким ароматом пах он.       Открытие стало неожиданностью. Раньше омега этот запах не улавливал — по крайней мере, не так очевидно. Тот чувствовался, будто любимый парфюм, который настолько был залюблен в использовании, что уже не ощущался на себе. На ум приходили такие ассоциации.       Было непривычно, снова странно, но опять желанно.       Тэхену начинали нравиться перемены по-настоящему.       Наверное, так и ощущаются животные феромоны. Влияние, во всяком случае, точно сравнимо было только с ними: омеге становилось от них приятно, Гукку становилось от них приятно.       Их обоих уносило безумие.       Скоро его отпустило. Тэхен не знал точно, когда, просто вдруг резко все стихло: и огонь внутри погас, освобождая из-под власти возбуждения, и организм угомонился, больше никак не содрогаясь от похотливого изнеможения, и взгляд его прояснился и стал вновь осознанным, и страсть дикаря сменилась нежными успокаивающими поцелуями-бабочками, что порхали вдоль его тела почти невесомо.       — Пить? — спросил Гукк.       — Мг-м, — тянуть не стал, сразу согласился.       Альфа отстранился, забрав с собой и тепло: удивительно, жар того воспринимался хорошо и будто организму требовался, и стоило его потерять и остаться наедине с легкими дуновениями сквозняка, стало хуже. Благо не критично: Гукк быстро вернулся в прежнее положение и протянул к нему кувшин — уже другой, чуть меньше по размеру. Помог приподнять голову, зарываясь одной пятерней в путанные кудри на затылке, и поднес, удерживая второй, горлышко к губам: омега принялся жадно глотать прохладную воду, опустошая емкость до самого дна.       Облизнулся и отчего-то взглядом зацепился: пальцы дикаря блестели от смазки.       И будучи не из робких, Тэхен все равно покраснел.       — Т-ты… — вышел хрип. — В-вытри.       Гукк бровь изогнул в непонимании. Молча взглядом окинул сначала его, словно помощь требовалась именно Тэхену — и ведь нашел даже смысл словам, потянулся этими самыми пальцами к его подбородку и стер подтеки воды.       Омега залился смущением пуще прежнего.       — Н-не там, — дрожал не просто голос, а он сам.       И не от лихорадки обращения.       Альфа снова придирчиво его оглядел, потом догадался наконец-то взгляд перевести на себя: и вдруг растянулся в такой широкой, диковатой улыбке, что у Тэхена под ребрами затрепетало.       Мерзавец пальцы обхватил припухшими губами и с громким хлюпающим звуком насадился на те ниже, до упора.       Омега взгляд отвести не мог: тупо наблюдал, как дикарь прямо при нем, так близко и бесстыдно вылизывал его же выделения, старательно проходясь длинным гибким языком вдоль фаланг и между пальцами. Какое возбуждающее бесстыдство…       — Дикарь, — пораженно выдохнул подтверждение и откинулся назад, жмуря веки.       Грудной низкий смех красивым перезвоном прокатился по пещере.       Больше смущать его не стали: Гукк вернулся к заботливым ухаживаниям. Опять разминал мышцы, проходился массажем по твердеющим в спазмах участкам. Тэхен только иногда морщился, когда накатывали совсем уж оглушающими волнами неизбежные приступы боли.       — Скоро начнется следующая стадия. Будь готов, meu coração, — ладонь опустилась на щеку, и омега ленно приоткрыл глаза.       Гукк выглядел напряженным: грудная клетка особенно нетерпеливо вздымалась, на животе выступил слишком четкими линиями твердый рельеф, а на руках, шее и лбу вспухли вены. Вид дикаря призывал готовиться к худшему.       У Тэхена невольно сомнения закрались насчет собственной выдержки, отчего он сделался весь неуверенным и неестественно робко, боязно просипел:       — Я справлюсь?       И столько в блестящих глазах уязвимой ранимости. Как бы не храбрился… ему по-прежнему было страшно.       Страдания и смерть пугали.       Пусть их нареченный сын и находился у него под боком.       — Ты самый сильный из тех, кого я встречать, — искренне делился альфа. — Только тебе одному и по духу пройти через это. Сама Vida тебе покровитель. Сам Morte твой верный слуга, — большой палец Гукка мягко очертил круг на его щеке и нежно огладил распахнутые губы. — Ты справиться лучше меня.       По щеке Тэхена потекла слеза.       Гукк прилег рядом и зарылся лицом в его волосы. Обнял поперек груди и окутал плотным шлейфом сладкого запаха — в нем было безопасно. Тело альфы согревало, разгоняя кровь, руки дарили покой и чувство уверенности, а глупый, неразличимый шепот на ухо заглушал эхо тревоги и идущие с ней сбитые удары сердца.       В груди начало распирать.       По нарастающей, постепенно, но с каждым разом так, словно сердце сумело отрастить в защите иглы и теперь в незнании протыкало насквозь своего же обладателя. Ощущение тесноты и режущей боли душило, Тэхен не выдержал и заскулил — натурально и по-животному. Едва улавливал касания, принялся метаться и вырываться — желание покинуть собственное тело, снять кожу, мясо, кости росло с невероятной скоростью и заглушало напрочь восприятие иного.       — Давай, gatinho, не держи в себе, — доносилось сквозь вакуум. — Кричи.       Горло обожгло, связки натянулись — он закричал. Отчаянно, раскатисто и вкладывая всю накопленную разом боль. По лицу текли слезы, из носа капала кровь, глаза закатывались, но агония не позволяла окунуться в бессознательное — его начало ломать.       Крик сменился рыком — низким, пугающим и грудным. Он исходил прямиком из глубины всего в нем сущего, заставлял перед самим же собой преклоняться и ниц падать. Тэхена точно вертело по периметру защитного гнезда: вот он лежал под боком дикаря, а вот уже переместился тому на живот и теперь выгибался неестественно, страдая от лихорадочной ломки.       В этот раз это была не просто боль. Это была мука, настоящий разрыв, разрушение самого его существа. Кожа как заживо трескалась прямо изнутри, мышцы скручивались и принимали странную форму, натягивая кожный покров, кости ломались с громкими хлопками.       Ему нужно было что-то порвать. Выплеснуть злость и дерущее чувство мучения. Сломать нечто так же, как ломали сейчас его.       — Я весь твой, — лицо альфы вновь появилось перед глазами. — Проживай эту боль со мной.       Тэхен остервенело вонзился клыками и вспорол чужую плоть: подбородок, шею и грудь залило рубиновой жидкостью. Сущность брала контроль — выпускала еще и когти, в довесок раздирая рваные края временных увечий.       Омега готов был поклясться, что слышал чужой болезненно возбужденный стон.       Пьянило. Покорность всегда гордого и не укротимого никем, кроме него, дикаря отзывалась тянущим чувством внизу живота. Животному внутри нравилось выплескивать сатанелую дикость, оставляя на смуглой коже глубокие красные борозды. Пальцы на руках и ногах от нетерпения сводило: сущность решить не могла, страдать ей от зуда костей или безудержного желания поглощать свое.       — Сейчас отпустит.       Ребра треснули и разошлись в стороны финальным аккордом — Тэхена выгнуло, и он вновь рухнул на спину. Дышать после приступа оказалось тяжело: верх спирало и клинило от переломов. Он хрипел, его трясло, а с губ не переставали срываться один за другим стоны.       — Мой смелый герой, — Гукк гладил его по волосам, стирал пот со лба. — Такой отважный и храбрый. Остаться чуть-чуть.       Чуть-чуть превратилось в вереницу часов. Один, второй, третий. Тэхен точно не знал, но нутром чувствовал каждый пройденный промежуток страданий — время образами таймера стояло в голове.       Ему успело переломать по несколько раз кости на руках и в районе грудной клетки. Зрелище было жуткое, особенно когда привычное положение изворачивалось наизнанку и омега видел, как кости почти прорывали кожу — но с третьего раза он привык и отстраненно смотрел сквозь, цепляясь за один лишь горящий преданный взгляд его дикаря.       Желтые глаза мерцали только для него.       Гукк поддерживал не одними прямыми действиями: сам постепенно обращался вместе с Тэхеном, зависая в пограничной форме. Кожа альфы огрубела и облачилась в темно-серый оттенок, на ней проступила красивая череда хищных пятен; нос заострился на кончике и еще больше стал отдавать кошачьим, челюсть чуть выдвинулась вперед из-за крупных клыков; мускулы раздулись и увеличились в размерах где-то раза в два, сильнее вспухли вены; выросли крепкие когти на руках и ногах; под веками, точно печатью проклятой, снова раскрылись тонкие полосы красных рубцов.       Дикарь на цепь собственную сущность посадил.       Ради омеги ту стальными узлами связал и теперь контролировал.       Чтобы вместе в животном безумии сгорать и вместе в нем же дичать.       — Скоро пойдет на спад, — Гукк терся щеками о его грудь и то и дело скользил длинным языком к ключицам — так своеобразно лечил его боль. — Ты почувствовать импульс, как будто душу выбрасывать из тела. В этот момент…       Альфа резко умолк и замер. Тэхен ощутил что-то нехорошее. Ему как по вискам ударили, а инстинкты вдруг взбунтовали: под сердцем стремительно взросла тревога и необъяснимый, совершенно непонятный гнев.       — Que porra e essa?       Омега не знал, что сказал Гукк, но на уровне инстинктов был с ним согласен: его стало крутить с удвоенной силой, при этом в ноздри забился такой противный удушающий смрад — что-то с привкусом паленого пластика и тошнотворного сероводорода.       Они оглянулись на вход одновременно — казалось, их двоих туда и манило. Только Тэхен сделать ничего не мог, а вот альфа…       — Gatinho, — тот повернулся к нему и посмотрел так уязвленно и болезненно, с такой безысходностью на дне вертикальных зрачков, что совсем дурно сделалось. — Чужаки…       Одного слова хватило, чтобы пульс подскочил до предела.       Так вот, как это ощущалось — настолько неприятно и раздражающе. И вот как Гукк успевал всегда отражать потенциальные атаки — тот чувствовал не просто близкое вторжение.       Тот чувствовал саму природу.       Оттого альфе даже не нужно было находиться с угрозой рядом: тому наверняка и с конца острова импульсами доходили злостные намерения. Догадки Тэхену подсказывали, что и он теперь такую же способность приобрел: потому что сущность внутри явно взъерепенилась, предвещала опасность тонко и даже уже могла определить, насколько та была рядом.       Чем сильнее становился зуд от смрада в покрасневшем носу, тем ближе подбирались чужаки.       Чужаки, которые еще вчера Тэхену были своими.       Треск. Хруст. Крик.       Он скрутился и от боли выдрал пальцами ворс шерсти под собой: обращение пошло быстрее и мучительнее.       Выгнулась в другую сторону правая нога.       — Gatinho… — Гукк его щупал и растерянно бегал глазами по его лицу. — Я-я…       Тэхен не глупый, понимал.       Зверя в альфе сейчас просто разрывало от безысходности ситуации.       Одна часть призывала быть рядом с парой в момент уязвимости, а другая — срочно сорваться и растерзать наглых чужаков, что посмели вторгнуться на их святые земли. Оттого он, превозмогая страдания, страх, эгоизм, облизнул губы и, впившись пальцами в щеки Гукка, прошептал:       — Делай то, что нужно. Я буду в порядке.       Альфа брови заломил, прорычал несогласно и лбом уперся в его. Как все было не вовремя… Таинство обращения, что они обязаны были разделить от и до на двоих, так жестоко и несправедливо обрывалось. Тэхену хотелось кричать, рвать в клочья гнездо и в конечном итоге то ли убить кого-нибудь, то ли просто разрыдаться.       Но он только когтями впился во внешнюю сторону ладоней и снова тихо повторил:       — Я справлюсь, Гукк. Иди.       Тот низко пророкотал, напоследок прошелся языком по омежьим губам, затем метке и родимому пятну — точно помечая самые важные и уязвимые на теле места, — и мгновенно обернулся.       Огромное, истинно гигантское тело черного, как смоль, ягуара нависло прямо над Тэхеном.       Вот так размеры не просто поражали — внутри что-то убивали, заставляя колени сводить и постыдный скулеж придерживать. Отчего-то и сущность, и омегу трогала неудержимость чужой мощи: такой статной, разъяренной и голодной до Жизни. Осознание, что при этой разнице габаритов ипостасей монстра и человека его могли просто лапой раздавить и мокрого места не оставить, выбивало всю опору, выдержку и здравый смысл.       И вновь о боли позабыть заставил лишь один дикарь.       Морда зверя уткнулась в лицо — хотя скорее Тэхен уткнулся в ту и то едва, умещаясь на переносице. Ягуар тщательно обтерся, оставив не только стойкие феромоны, но и заметные следы от острых кончиков усов, спустился ниже и облюбовал мокрым носом, после огромным шершавым языком всю голую кожу, доставая в этот раз и до интимных мест. Омега напоследок успел только ладонью зарыться в мягкий черный мех на боку — моргнул, и пальцы уже щупали пустоту, а Гукк с рыком растворился во мраке коридора.       Оставшись один на один с личной агонией, Тэхен позволил себе отчаяться и раздирать глотку дикими воплями.       Дикарь ушел, и с ним ушла вся безопасность.       Зверь изнутри больше не жалел терзаний, клыками и когтями вырывал все человечное. А грязный след вторжения незваных чужаков ломал всю последовательность обращения.       Нечто более пугающее собиралось выйти в свет.

      И во власти лишь одних Богов было увидеть, переживет ли их второе, сотканное чистым светом, милое дитя груз настолько мощной ядовитой силы.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 14:30

Просторы сельвы

      Мошкара мучала нещадно: та летала над головами настоящими клубами. Как с ума сошла после прошедшего дождя и теперь с необычайной кровожадностью лезла в не прикрытые сетками лица.       Хосоку откровенно не нравилось происходящее — ни как координатору, ни как ученому, ни как просто человеку. Сейчас казалось, что даже мухи в этих проклятых местах не могли просто так летать.       У всего была причина.       И у того, что им так не везло на погоду, и у того, что они плутали по кругу уже несколько часов. Абсурдно, но наука не работала на диких землях — она словно была слишком простой и плоской для них.       Хосок искренне пытался объяснить логически все происходящее, но к выводам в итоге так и не пришел.       И судя по виду ученых, никто из них — тоже. Команда только что и могла, так это хмуро озираться — должно быть, те рассчитывали на иной итог.       Более простой и поддающийся объяснению.       Как же наивно и глупо — особенно с учетом их профессии. Но оно и понятно, из опытных среди них было только трое: он сам, Кэнтаро и внезапно вызвавшийся на вылазку Ален. И то, каждый преследовал собственный мотив.       А вот остальная часть команды согласилась на поход явно по дурости амбиций.       Хосок не понаслышке знал, как легко заинтересовать молодых ученых — помани открытием грандиозным и все, те уже стоят готовые и с рюкзаками в зубах на перевес. Отчасти порадовало, что таких «заинтересованных» оказалось немного: Софи, Хлоя, Льюис и Борис.       Вот же молодняк горячий…       Но отговорить тех было невозможно — да и тогда бы их с Чимином план полетел в задницу павлина. Нельзя было рисковать еще большим числом жизней. Поэтому приходилось напрягать челюсть, сжимать кулаки и терпеть, отслеживая каждый посторонний шорох.       Как и предполагалось, их, ученых, распределили на вторую линию — опасно, но пока терпимо. По крайней мере, Хосок держал все под контролем.       Но интуиция вопила — это ненадолго.       — Мистер Танака, вы точно помните дорогу? — спросил кто-то из толпы.       — Точно, — отозвался тот мрачно. — Ее сложно забыть.       — Однако мы все еще ходим кругами, — вставила заносчиво Хлоя. — И мы еще даже не устраивали привал.       — Вы не на детской прогулке скаутов, а на экспедиции в джунглях, — Ален шикнул. — Какой привал? Забыли, где мы и ради чего мы? Выбегут на вас дикари с копьями, присядете перекусить бутербродом?       — Умолкните, — к ним повернулся Чимин, что шел центровым в первой линии — выбил себе место. — Нашли время препираться.       С каждым шагом сельва становилась мрачнее. Глубина леса утягивала как в трясину, одним лишь видом запутанных зеленых коридоров вещая — зря путники ступили на ее земли.       Кроны деревьев давили, заслоняли всякий проблеск света. Пришлось достать фонари: снова риск, но остаться в слепой темноте означало вообще смерть. К тому же, дорога совсем сделалась плохой: обувь начала вязнуть в размытой глинистой почве и проваливаться в образовавшиеся по вине эрозии дыры. Одежда походная цеплялась за острые ветки и торчащие повсюду коряги.       Они шли вперед, но сельва настойчиво гнала их назад.       Через метра четыре появились странные ощущения: было что-то определенно не так. Лес изменился. Воздух стал ощущаться тяжелее, давяще — аж дыхание сперло; под ткани пробрался холод, однако тело противоречиво нагрелось, как при вирусной болезни, и пот проступил; давление понизилось, из-за чего кругом пошла голова, задрожали конечности и появилось послевкусие желчи во рту.       А еще в ноздри забился запах.       Приторный, как от мифической амброзии, но слишком тяжелый — с таким увесистым шлейфом, что вытравить пары из организма получится еще нескоро.       — Д-давайте остановимся, — прохрипел Льюис. — Мне что-то нехорошо.       — Тц, взяли на свою голову, — до слуха донесся бубнеж Логана — тот, видимо, все же понял, как опрометчиво было брать в поход ученых. — Уважаемые координаторы, разберитесь с вашими подчиненными, будьте добры.       — Ты своих смотри не просри, — Хосок все же не выдержал и огрызнулся. — Военные тоже не железные.       Он сбросил с плеч рюкзак и подошел к Льюису, которого уже обступили остальные ученые, включая Алена — тот пусть и был говнюком не меньшим, чем Логан, однако о подопечных заботился хоть как-то.       — Да ты весь бледный, парень, — Хосок обхватил того за щеки и повертел голову в разные стороны, осматривая. — И горячий, как клоака колибри. Сука, Льюис, нахуя поперся, если выносливости с молекулу.       — Мы дальше не зайдем, — Ален щупал того за лоб и хмурился. — Он уже даже не реагирует, — похлопал по щекам, на что не получил даже хрипа.       Льюису буквально за миллисекунду сделалось не просто плохо — ужасно. Состояние на глаз можно было оценить как критическое.       Беда пришла откуда не ждали.       — Как же не вовремя, черт, — Хосок дрожащими руками полез в набедренную сумку и начал перебирать дорожные таблетницы в поисках хотя бы жаропонижающего — как знал, когда собирался в путь. — Льюис, ну ебаный…       — Льюис не виноват, — вклинился в разговор Борис. — Это, кажется, из-за места.       Он сматерился еще раз.       Действительно, выглядели хреново абсолютно все — да что уж там, посмотрев на свою руку, Хосок с ужасом осознал, что и сам он бледный, как рисовое полотно. Похоже, дело было и правда в запахе.       — Может, мы не заметили ядовитые растения или грибы? — Хлоя, обмахиваясь панамой, стала оглядываться. — Похоже на влияние какого-то токсина.       — Эй, Логан, — Хосок сразу обратился к тому напрямую — пусть тот и ушел уже на приличные несколько метров вперед, все равно услышал и обернулся. — Нужно сворачивать, пока не поздно.       — Что у вас? — из-за кустов тут же вывернул Чимин.       Что, ответить он не успел: раздался такой оглушительной громкости треск — ученые замерли и задержали дыхание, а военные сняли предохранители и вскинули дула стволов вверх.       Хосок губы поджал и вместе с остальными забегал взглядом по округе — однако джунгли стойко молчали и не шевелились. Ни один листик, ни одна травинка, ни одна ветка. Все застыло.       Словно природа опасность ощутила раньше.       Неутешительная догадка отозвалась болью в висках: Хосок медленно, затаив дыхание, поднял голову вверх. Пот проступил между лопатками и на пояснице, тело само затряслось, и только благодаря натренированному самоконтролю альфа заставил себя довести взгляд до конца.       От прострелившего испуга он чуть не завалился спиной назад.       Сверху на него смотрела пара желтых горящих глаз.       — Тут, на нижнем ярусе! — только и успел отчаянно крикнуть.       Дикий рев похоронной мелодией прокатился по джунглям.       Крики. Залп выстреливших пуль. Толчок в плечо и грохот.       При падении альфа налетел лопатками на булыжник — но это было пустяком по сравнению с тем, что могло бы произойти, не повали его в сторону Чимин.       Огромная, два метра в высоту туша дикого зверя прибила бы насмерть.       Ягуар-меланист. Чертов ягуар-меланист совершенно ненормальных габаритов — настоящий монстр из преданий и легенд. Его черная, отливающая смолой шерсть казалась неестественно блестящей — словно от той исходило настоящее темно-серебристое свечение; мускулы вздувались под кожей, а клыки, что торчали из широко распахнутой здоровой пасти, длинные и изогнутые, как сабли, пугали — Хосок в страхе удивительно четко подмечал детали. И как с тех капала густая слюна, и как наружу вываливался огромный язык — зверь был безумно голоден.       — Хо! — обеспокоенное лицо Чимина загородило вид. — Ты меня слышишь? Надо выбираться!       А Хосок только сейчас понял — нет, не слышит. От падения и силы вибраций, что издал дикий зверь, когда спрыгнул на землю, его, похоже, оглушило. В ушах стоял звон, голова гудела и кружилась, а вкупе с запахом дурмана ему казалось, что он вот-вот и отключится.       Но Чимин вытянул его за плечо и потащил куда-то вглубь зарослей.       До слуха доносились крики, свист пуль и нечеловеческий адский вопль, от которого органы сворачивались в спираль. Он весь леденел от осознания масштабов: что это, черт возьми, за тварь?       Это точно не животное.       Таких не бывает.       Нет. Нет. Нет.       Неужто само исчадие Преисподней?       Скрыться не удалось: всего в нескольких сантиметрах от их с Чимином голов приземлилось вырванное с корнями дерево. Ебаное дерево. Что не просто преградило путь, но и загнало в ловушку.       — Дерьмо, — выругался Чимин. — Встань за мной.       Не просьба — приказ. Который даже если бы не хотел, все равно выполнил — ноги просто отказывались слушаться, Хосок был не в состоянии даже стоять ровно, что уж говорить про какую-то оборону.       Аборигены и близко не сравнятся с этой безжалостной махиной.       А та надвигалась прямо на них, по пути раскидывая брошенные сумки. Кто-то из военных Логана попытался подобраться вплотную и напасть, но всего одно промедление и взмах ресниц — и вот голова смертника отлетела под лапы. Ягуар откусил ту, как щелкнул мыльный пузырь — и глазом не моргнул, даже с шага не сбился, когда та лопнула, как переспелая дыня, под весом мощных лап.       Снова залп автоматов, истерический плач и величественный рык.       Пули явно были для зверя не более чем раздражающей щекоткой — те просто со звоном отлетали от плотной кожи на землю.       Эта тварь будто была неубиваемой.       — Сука, Хосок, двигайся, — крик Чимина заставил отойти от шока. — Давай же!       Капитан Пак сбросил и собственный рюкзак, а затем потянул его вбок — туда, откуда сильнее всего доносился надрывный плач. Хосок ногтями указательных пальцев сковырнул заусенцы на больших — до крови, и насилу снял оцепенение от страха.       Нужно было уводить ученых.       Он выхватил из ножен кинжал и стиснул его в правой руке, а левой перехватил руку Чимина и теперь бежал с ним вровень. Вскоре они настигли ученых — Софи, Хлоя и Борис держали за подмышки отключившегося Льюиса, а Ален и Кэнтаро неумело отстреливались из ружья, что, видимо, успели в суматохе подобрать.       — Вы видели когда-нибудь таких тварей? — Хлоя вопила от ужаса, но ее голос звучал глухо из-за пролетающих пуль.       — Никогда, — ответил ей Хосок и, не сбавляя темпа, обернулся через плечо. –Такого никогда.       Ягуар не отставал от них, но и не приближался: тот с большим интересом, как в насмешке, предпочитал пока развлекаться с военными, что ложились разорванными трупами в качестве ковра — зверь, будто специально, грациозно подминал бездыханные тела лапами, шествуя как по божественной тропе.       Мерзость.       — В прошлый раз хищник был меньше, — Чимин плечами обламывал ветки и также не переставал смотреть назад. — Но я уверен, что это тот же — расположение пятен на лбу одинаковое. Дьявол, как это вообще возможно?       — У этих дикарей есть поверье, — выплюнул одышкой Кэнтаро, — что их вождь может обращаться в зверя. Я бы не придал значения, если бы при побеге мы не видели сначала эту дикую кошку, а потом вождя собственной персоной.       — Ты сбрендил, старик? — огрызнулся Ален. — Что за бред ты несешь?       — А ты посмотри за спину, блять, — мужчина сорвался на крик в ответ. — Похоже это на обычного представителя Panthera onca?!       — Блять, он приближается! — Хосок вернул внимание к себе. — Быстрее!       Стук лап разлетался эхом. Ягуар был еще не близко, но дыхание его звучало словно у самого затылка — сукин сын играл с ними. У Хосока сомнений не осталось — эта тварь действительно имела сознание. То, как она их преследовала… То ускорялась и почти наступала на пятки, то скрывалась тенью в деревьях, а после резко выныривала и бросала под ноги оторванные части тел солдат — то руки, то ноги, но самое жуткое — головы.       Четверых из ученых стошнило прямо во время бега.       А Хосок про себя со злой грустью отмечал — головы Логана среди брошенных не было. Тот, как самый живучий гад, что предусмотрительно шел в конце линии, теперь бежал впереди всех — его спина как раз показалась из-за пышных зарослей папоротника. Командир цитринов даже не пытался отстреливаться, просто прикрывался спинами своих подчиненных: но когда глаза альфы столкнулись с его, Хосока, тот резко вскинул ружье и начал стрелять.       Гад, аккурат мимо них.       — Логан! — крикнул Чимин. — Что у тебя в запасах?       — Пуль почти нет, — тот пригнулся, уворачиваясь от летящего бревна — ягуар, похоже, свирепел. — Но есть гранаты.       — Так какого хуя ты их не используешь, кусок ты вялого дерьма?!       Ударная волна, столп пыли и низкий рев — совсем разозленный. Его с Чимином отбросило вправо, в кусты какого-то терновника, Софи, Хлоя, Борис и Льюис отлетели вперед и пропахали землю коленями, врезавшись кучей в то самое брошенное бревно, а Кэнтаро и Алена откинуло влево, в сторону зарослей пальм.       Зверь смертью финально настиг их.       Откашлявшись от пыли, Хосок перевернулся на спину и рукой дотронулся до Чимина — тот лежал неподвижно, будто в отключке. Он со стоном боли повернул шею: капитана Пака приложило булыжником прямо по голове: кровь стекала по виску и щеке, расплываясь вязкой лужицей на водонепроницаемой военной жилетке.       Весь его мир померк.       Легкие сжались в спазме, в горле встал ком, а на глаза, против воли, навернулись слезы — дурные воспоминания затмили все остатки разума. Трясущиеся ладони сразу потянулись к бледным щекам его капитана: теплые.       Господи, они еще были теплыми.       Под пальцами ощущался пульс.       Чимин был жив.       Отлегло, правда, всего на миг: сердце почти остановилось, когда всякий свет заслонила огромная черная туша. Ягуар в прыжке пролетел над головой и приземлился на четыре лапы сразу рядом с Логаном.       Всего в чертовом метре от того.       Хосок бешено уставился на происходящую картину: казалось, вот прямо сейчас Логан распрощается с жизнью. Он видел, как зашелся предвкушением длинный пятнистый хвост, как встали торчком уши, а задние лапы оторвали от земли пятки, готовые к последнему прыжку.       Клыкастая пасть открылась, исторгая рык.       И тогда сорвалась чека.       Она тонким спасительным звоном предупредила ближайших живых — шанс появился. В следующее мгновение раздался оглушительный взрыв, вверх взлетели щепки, пыль и грязь.       Болезненный рев манной небесной пронзил притихшую сельву.       Попал. Удачливый гад попал — прямо в передние лапы, наконец-то ранив непобедимого монстра. Огромное тело пошатнулось, ягуар, казалось, еле слышно заскулил и попятился — но Логана уже почти что выжег бурлящий в крови адреналин, тот с небывалой жестокостью и рвением схватился за автомат и выпустил очередь по свежим ранам.       В этот момент перед их глазами оболочка ягуара содрогнулась и на миг явила очертания человеческого тела.       Видимого однажды, но впредь никогда не забытого.       — Срань господня…       Пыль улеглась, ягуар вместе с ней: подкосился, не устояв на почти отстрелянных лапах — и как еще, мать его, они держались, — а после свалился на бок, тяжело дыша.       Неужели они смогли…?

Тогда почему радости положение зверя не принесло?

      Хосок схватил так и лежащего неподвижно Чимина за плечи и потащил на себя, отползая при этом локтями назад и в конечном итоге упираясь затылком в ствол. Дышал тяжело, взора от ягуара и Логана не отводил — миг падения безмолвно наблюдал.       Вот Логан вскинул руки с автоматом, вот спустил заслон и перезарядил оружие, вот направил дуло прямо в раскрытую пасть, откуда не переставали исходить низкие вибрации.       А вот сельва сотряслась от еще одного раскатистого рыка.       Чужого.       Тот был более мягкий в тональности, но не менее яростный в чувствах. Такой отчаянный и уязвленный. Хосок даже вскинул голову навстречу звуку и прислушался: тот исходил из глубины джунглей, но с каждой секундой усиливался в громкости и становился ближе.       Пока не достиг своего предела.       Вторая мощная фигура пролетела в воздухе мимо. Второй зверь. Второй ягуар. Только меньший размером, но для них, людей, все еще безумно огромный; с красивым пятнистым окрасом, что напоминал россыпь теней от обруча солнца, и светлой, песочного цвета шерстью, что блестела будто золотым напылением.       Зверь храбро загородил черного монстра и сгреб лапой с серебристыми когтями влажную почву: не рычал, а издал предупреждающий рокот, что даже больше походил на сиплое шипение — Хосок ошибочно подумал, что нападать особь не станет.       Станет.       Этот ягуар был определенно быстрее и злее — он молнией подался вперед, хвостом задел нос своей пары и метко набросился на командира цитринов.       Шокированный вопль Логана чуть не разорвал барабанные перепонки.       Ягуар клыками впился и оторвал ему левую кисть — ту, что держала автомат в основании, — а после выплюнул ее в сторону вместе с оставшимся в ней оружием.       В этот самый момент Хосок начал серьезно молиться всем известным богам.       Пожалуйста, пусть их пощадят.       И как по команде, прямо в этот миг, пока мысль еще не успела толком пробежать, песочный ягуар повернул голову на него: и Хосок готов был поклясться, что узнал тот взгляд, который уставился ему прямо в душу.       На дне янтарных радужек он будто видел до боли знакомые кофейно-ореховые, те, что смотрели на окружающий мир с блеском и жаждой к открытиям.       Те, что с интересом сверлили его еще на треклятом корабле и безмолвно задавали вопросы.       Те, что принадлежали Ким Тэхену.       Прижав уши, ягуар коротко мяукнул, будто извиняясь и сразу же делая еще одно предупреждение, а затем крутанулся на месте, поднимая плотное облако пыли, и, водрузив на спину истекающую кровью тушу, что тут же почти полностью поглотила своими размерами песочный силуэт, с удивительной прытью и силой прыгнул вверх на деревья и скрылся среди густоты листвы.       Свист последних пуль сопроводил две звериные фигуры в путь.       И уничтожил веру спасения команды.

      Они оказались по разные стороны баррикад.