His selfish but right choice

– Что ты чувствуешь? Вопрос, вызывающий шквал разнообразных возможных эмоций и, как правило, защитных реакций. То, после чего оппонент, которому задается вопрос, ломается в своем, словно выложенным годами по кирпичику образе, лице или голосе. Это явление часто сопровождается усмешкой и отведением взгляда или, наоборот, вспышкой агрессии, вырывающейся наружу через крики, вопли и нецензурную брань. Ведь не зря в голову каждого человека вбито, мол, лучшая защита – это нападение. Как же люди предсказуемы и идентичны. Как же это все тошно. – Ответь мне, Рената, – своим обволакивающим, словно регулярно выходящий из его легких дым от сигарет, голосом, продолжал Силко из воспоминаний обладательницы ранее ядрено, а ныне блекло-голубых волос. – Не молчи. Тик. – Все нормально, – отвернулась от него женщина, прикладывая все силы, чтобы голос звучал ровно, а не прыгал с октавы на октаву, хотя жилка на шее и морщинка меж бровей выдавали ее с потрохами. Тик. – Не обесценивай то, что ты чувствуешь. Ты пытаешься внушить самой же себе, что, как ты выразилась, все нормально. Но ты же понимаешь, что это не так, – мужчина присел перед ней на свой же диван, разговаривая с женщиной в непривычно менее формальной обстановке. – Тебе больно. Ты злишься. Тик. Бум. – А что может чувствовать потерявшая своего сына мать?! Вспышка агрессии. Оглушительный возглас, вырвавшийся прямо из женской груди, разразивший тишину кабинета. Потерявшая над собой контроль и до глубины души несчастная химбаронесса, не смотря на имеющийся высокий статус и власть. Женщина, находящаяся почти в самом начале своей карьеры. Но с огромным шрамом на сердце. Джинкс к тому моменту уже была подростком, но все также любила коротать свободное время в кабинете своего названного отца. Она, как и всегда, расположилась на своем почетном месте – на балке, находящейся над его рабочим столом. О ее укромном месте знали только сам Силко и Сейвика, когда же к мужчине приходили посетители, девчушка вела себя куда тише и смирнее, не издавая ни звука и наблюдая за всем с высоты. Если же требовалось, то Силко сам предупреждал свою подопечную о диалогах, которые ей, по его словам, было бы скучно слушать. Мужчина специально навешивал на них ярлык «скучные», зная подростковый максимализм и то, что если бы он запрещал, то этот самый «сладкий запретный плод» уже давным давно бы переваривался в этом дикорастущем организме с косами лазурного цвета. Тогда юной Джинкс казалось, что она очень хорошо понимает химбаронессу, что потеряла близкого человека. Она знала, что Гласк лишилась своих родителей в юном возрасте, но ведь крошка Паудер была еще меньше, чем она, когда осталась абсолютно одна, и она ведь справлялась. Правда, девочка сама была ребенком, исходя из чего сравнила ситуацию со смертью маленького сына Ренаты, со смертью своей старшей сестры, которая была последним родным человеком для нее. Поэтому, лежа на балке, маленькая Джинкс была в полной уверенности, что понимала ее, как никто другой. Но теперь, потеряв Ишу, она осознала насколько может быть еще больнее. Хотя казалось, что более было попросту невозможно. Противоестественно. Противозаконно. Не под силу тому, что может вынести человек. – Это ты мне расскажи, я ведь поэтому и интересуюсь. Рената тяжело вздохнула, поникнув плечами и покачав опущенной головой из стороны в сторону. – Если бы с твоей дочерью что-то случилось, что бы ты чувствовал? – почти шепотом от бессилия поинтересовалась она. Ни для кого не было секретом, что у Силко под боком, словно уличный котенок, была пригрета сирота, для которой он стал никем иным как отцом. Так тем более это не являлось тайной для Ренаты Гласк. – Оу, я бы был чертовски рассержен, огрызался бы на окружающих, – мужчина потянулся к вскрытой бутылке дорогого пойла, подливая его в бокал гостьи. – Испытывал бы тревогу, страх, боль, злость, а следовательно был бы агрессивен, – Женщина приняла протянутый ей бокал, а Силко тем временем покачивал свой из стороны в сторону, заставляя жидкость создавать успокаивающий водоворот. – Но я бы не подавлял бы то, что чувствую. Агрессия – врождённое и необходимое для выживания свойство. Подавить свою агрессию значит лишить себя энергии, а отказываясь от своих чувств и пытаясь подавить свои эмоции, ты отказываешься от той жизненной силы, которую ты бы могла использовать для достижения своих целей. Я соболезную тебе, Рената, но ты никак не сможешь поменять прошлое и тебе в любом случае прийдется принять утрату, но вот как долго ты будешь отпускать эту ситуацию зависит исключительно от тебя. Не забывай, что жизнь продолжается, да, ты не можешь воскресить родителей или своего ребенка, но ты все еще можешь менять будущее. – Последовала пауза, после которой Силко поднял бокал выше, делая тост. – Так пускай смерть твоего сына будет не за зря. Как же легко нравоучить других. Как же красиво и мудро звучали его красноречивые речи. Но как же тошно проживать это все. Тошно заставлять свои чувства подчиняться логике, подходить ко всему осознанно и отлавливать самоуничижительные мысли. Тошно существовать. Как же больно, когда твою сущность разрывает изнутри, когда ты остаешься в одиночестве и все, для кого стоило бы жить, бессовестно покидают этот мир. Умирают из-за тебя. Больно до той степени, что твой организм перестает бороться и бьет все рекорды прокрастинации. Невыносимо. Невыносимо вспоминать прошлое, осознавая, что тогда в твоей жизни был лучик солнца, что так незаметно ворвался в жизнь. Но человек - такая тварь, которой свойственно привыкать ко всему. Обыденность расслабляет, становится зоной комфорта, которую человек не способен ценить в моменте. Мы ценим только тогда, когда теряем, – говорил Силко, расчесывая длинные синие локоны, которые словно волны струились вдоль его пальцев, в то время как девчушка разрисовывала его пепельницу. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Пожалуйста. Нервная энергия, нарастающая в груди Джинкс была невыносимой, грозя разорвать ее изнутри. Ей хотелось кричать – кричать до тех пор, пока не пойдет кровь из горла и не обожгутся легкие; сделать что угодно, лишь бы отвлечься от растущего давления, разрывающего ее сердце. Каменистый пол тюремной камеры не ощущался вовсе, последнее, что заземляло – маленький и отполированный хекстек кристалл, сжатый в кулаке. Там, где Jinx, там и смерть. В одном Силко все же был безусловно прав. В этой жизни все циклично. И если ты - это цикл, то пора прервать его.