Демоны Луффи

      — Ещё есть что обсудить? — И, разумеется, тем для обсуждений ещё хватало на повестке, да только срочными они явно не были. Ну или просто никто не хотел подавать голос первым. Даже Цезарь что-то своё оставил «на десерт», то есть на конец собрания. — Ладно. Тогда тему подниму я, — Луффи решительно выпрямился на троне, скорчил строгое выражение лица и… наехал на короля Оккам в очередной раз: — Иванков, я много раз говорил это тебе лично, но ты не слушаешься, а жалобы продолжают поступать. Поэтому я вынужден сделать бубличное предупреждение: до обеда завтрашнего дня верни изначальный пол всем тем, над кем ты надругался своими гормонами за последнюю неделю, иначе я заставлю это сделать тебя силой, — потребовал Король Пиратов — а в тот момент Лу был именно им — в ультимативной форме. Я ухмылялся: лучший друг научился командовать даже теми, к кому не причислял себя до сих пор и наивно считал себя временным лидером. — И имей в виду, на этот раз выговором ты не отделаешься. Это предупреждение — последнее: если ты ещё хоть раз посягнёшь на честь и достоинство наших товарищей, насильно с помощью силы своего Дьявольского Плода меняя пол, я либо изолирую тебя от людей, либо лишу способностей Фрукта.              — Насильно? — вскинулся Эмпорио, корча потрясённое и чуть ли не оскорблённое выражение лица, как будто действительно не понимал, зачем его позвали на совет. Хотя… Может, и впрямь не понимал. Он вообще был сильно себе на уме. — Я ничего насильно не делаю! Никогда не позволю себе обидеть крошку, который сам не понимает, чего он хочет, и как это прекрасно, быть окама. — Он сделал вид, что оскорбился. И явно хотел добавить что-то ещё, но Луффи прикрикнул, перебивая:              — ИВАНКОВ! Ты меня вообще слышишь? — риторически спросил он, когда Эмпорио закрыл рот. — Я запрещаю тебе отныне и впредь использовать силу своего Дьявольского Плода на всех, кроме врагов и самого себя! — чуть ли не по слогам чётко озвучил решение Луффи.              Иванков смотрел на него, его огромные глазищи медленно расширялись в неверии, но осознание того, что кэп говорил это абсолютно серьёзно, а не шутил, как любил делать он сам, уже приходило. В какой-то момент он аж подскочил на ноги, опрокидывая кресло, и вскричал:              — Так нельзя! Ты лишаешь меня свободы…              — Твои действия вносят недовольство и смуту в наши ряды… — ввернул было я, пытаясь осадить, но меня резковато перебили:              — Я этого не потерплю! — отрезал Луффи жёстко.              — Послушай, Эмпорио, — вступил в обсуждения и Марко — благодаря его авторитету, он, хоть и не стал «левой рукой» Короля, но остался видным командиром этого самого Короля, к чьим словам прислушивались. Хотя… ко всем нашим прислушивались — тут и выбора не было, мы ведь свитой были, да и в наших знаниях и умениях сомнений ни у кого не осталось. — Если ты не заметил, в нашем маленьком обществе вполне терпимо относятся к твоим и твоих окама пристрастиям. Однако это так ровно до тех пор, пока ты не начинаешь настойчиво и даже агрессивно навязывать свои взгляды. Ты бы присмотрелся, за последние месяцы отношение к тебе значительно испортилось. Даже в рядах Революции.              Со всех сторон слышались слова и выкрики согласия, одобрения, народ на трибунах кивал активно, создавая впечатление, что только ради решения этого вопроса они и собрались.              — Ты ведь и сам жаловался, что вас, окам, всё чаще унижают, обижают и вообще сторонятся, — с усмешкой напомнил и я.              — Это, — кивнув мне, продолжил Марко свою мысль, — результат твоей собственной деятельности. Людям плевать, консервативны их взгляды или нет, плевать на все внутренние оковы, о которых ты рассказываешь. Их устраивает быть теми, кем они являются, понимаешь?              — Для любого нормально мужчины превращение в женщину — унизительно! — крикнул кто-то с арены.              — Но это не так! — горячо, убеждённо, с истеричным или даже отчаянными нотками в голосе воскликнул Иванков, возражая. — Смена пола помогает раскрыться…              — Наши товарищи так не считают, — перебил его я, фыркая и растягиваясь в своём кресле, немного сползая под стол, чтоб закинуть лодыжку одной ноги на колено другой. — И, судя по количеству жалоб на тебя даже после смены пола — нихрена она не помогает «раскрыться», — ядовито выделил я. — Зато вызывает желание убить тебя, ну или хотя бы добиться наказания. А потом ты ноешь, что окама сторонятся. Ха! Да не окама сторонятся, а тебя! — хохотнул я, смерив «королеву» насмешливым взглядом — было чего сторониться-то, начиная с экстравагантной внешности и не заканчивая, наверное, ничем.              — Ты мечтал о мире, в котором тебя и твоих «крошек» начнут принимать, — припомнил и Луффи, прищурившись. — Но получается, что ты действуешь во вред собственным целям, потому что все твои старания ведут лишь к тому, что вас стали ещё больше сторониться, презирать и считать больными. Ты этого хотел? — риторически спросил кэп. Но злость во взгляде Иванкова свернула ещё когда Лу использовал слово «больные». Он сжал пальцы в кулаки, разжал и, не успел я осознать опасность, как сработали инстинкты, а руки сами ухватились за катаны. Но вовремя краем глаз заметил движение и… не стал дёргаться, когда Иванков оказался за спиной у Луффи, занося пальцы в его технике для инъекций: в горло ему упёрлись ножны нодати Ло, не позволяя даже приблизиться на расстояние вытянутой руки.              Я расслабился.              — Будь моя воля, я бы обезглавил тебя сиюминутно за одно лишь намерение, — холодно заявил Ло. — За то, что ты ещё дышишь, скажи спасибо нашему Королю, потому что нас, как, думаю и тех, на чьё достоинство ты покусился, сдерживает только он. — Хирург Смерти прищурился, высвобождая Королевскую Волю. Иванков сглотнул и рухнул на колени. Луффи мимолётно улыбнулся уголками губ, но снова стал мрачно-решительным.              — Я ещё помню, как встретил в Импел Даун тебя, — вдруг зачем-то вспомнил он, рассказывая низким хриплым голосом демона, но не поворачиваясь к королеве окама лицом. — Помню сбежавшего из камеры, жирующего на воровстве снабжения охраны и, вместо того, чтоб покинуть тюрьму и помогать делу Революции, ждущего победы, чтоб тебя выпустили товарищи, и ты, выйдя на свободу, палец о палец не ударив, прослыл героем, одним из победителей, — кэп скривил губы в презрительной усмешке, а смотрел на вздыхавшего тяжело Инадзуму — если правильно помнил, сбежали из Импел Даун они вместе, значит, тот был в курсе обоснованности претензий и общего недоверия Луффи к Эмпорио. — Отец ценил тебя когда-то, но, судя по тому, что он не торопился тебя из тюрьмы вытащить, а ты не торопился из неё сбежать — ты уже далеко не тот человек, которого он ценил. Я не умаляю твоих старых достижений, — оглядывая революционеров, Луффи и выпрямился, и вскинул голову, — но не стану судить исходя только из них и не позволю тебе безнаказанно чинить беспредел в дальнейшем. Верни всех, над кем надругался за последнюю неделю, в свой пол. Срок — сутки, — снова приказал он в ультимативной форме, с лёгким рычанием голосе — угрозой. — И имей в виду: ещё раз используешь гормоны на товарищах — пеняй на себя, потому что я не посмотрю на твоё звание в Революции, дружбу с моим отцом и преданность его идеям. Я сделаю то, что посчитаю должным. Я всё сказал.              — Ты забыл? Это я помог тебе устроить побег из Импел Даун! Это я помог тебе в войне Белоуса! — возмутился предводитель окама.              — Да, ты помог. И я благодарен. Но это не значит, что в благодарность я закрою глаза на твои выходки, — фыркнул Луффи, сощурившись. — А кроме того, если бы я не появился в тюрьме — и ты, и все твои окама до сих пор гнили бы там.              — Революция отвернётся от тебя! — истерично воскликнул Эмпорио, так и стоя на коленях подле Короля Пиратов, который даже не счёл необходимым повернуться к нему лицом.              Луффи усмехнулся, иронично посмотрев на Сабо. Тот вздохнул и, наконец, тоже высказался:              — Иванков, твои проступки заходят слишком далеко и влияют на репутацию не только твою и окама, но и всей Революции в том числе. Тебе придётся подчиниться Главнокомандующему, потому что его решение единогласно поддерживает и совет командиров Революции. Я рекомендую тебе немедленно приступить к исполнению прямого приказа. Иначе в отношении тебя будут приняты гораздо более серьёзные меры. — Тут он усмехнулся, вызывая и наши смешки: — И это помимо того, что Главнокомандующий, но, особенно, его Правая Рука в этом случае заклюют всех нас.              Эмпорио Иванков ошарашенно посмотрел на лидера революционной армии. Его лицо выражало целую гамму эмоций, среди которых наверняка было ощущение предательства, потому что персонаж-то был ранимым… Ну или считал себя таковым. Он пошарил взглядом по «главарям», сидевшим за столом, посмотрел на секцию трибун, на которой предпочитали рассаживаться революционеры, но… ни на одном лице не увидел ни сочувствия, ни поддержки. И, видимо, это задело его больше, чем слова о «болезни», потому что стоял он на коленях ещё некоторое время, стоял, и вдруг как ошпаренный, подскочил на ноги и быстро покинул арену. Я не знал наверняка, но был почти уверен: не для того, чтоб исполнить приказ. Слишком уж он «кипел» от эмоций, которые не любил сдерживать, но, в таком окружении, был вынужден.              — Сабо, — тут же переключился Луффи, откидываясь на спинку трона и снова закидывая, на этот раз одну, ногу на подлокотник трона, но был серьёзен, — он неплохой человек и хороший товарищ, когда его не заносит, и безусловно и его способности, и он сам ещё пригодятся нам. Однако его эксцентричность может сыграть и с ним, и с нами плохую шутку. Поэтому, я прошу тебя, по возможности проследи, чтобы среди революционеров не глумились над тем, что произошло здесь. Не стоит провоцировать его на… ещё более необдуманные действия, — кажется, с трудом подобрал формулировку Луффи. Блондинчик спешно кивнул, отчего-то с облегчением выдыхая. Ждал других указаний? — Об этом же я прошу всех. И Инадзума, — повернулся кэп к нему лицом, — а тебя прошу достучаться до друга, хотя бы попытавшись втолковать, что такие методы только плодят врагов. Причём, среди тех, кто мог бы быть друзьями. Тебя он, вроде, хотя бы слушает.              — Это будет непросто, но я сделаю всё, что в моих силах, Главнокомандующий, — слегка склонил голову тот — тоже странноватый человек, но гораздо более адекватный, чем Иванков, да и ум его недооценить было невозможно: успел себя показать и в разработке планов, и в командовании, и в урезонивании Иванкова. Правда, он не любил никуда влезать и, порой, и Сабо не мог от него добиться хоть каких-то действий. Но Луффи он уважал всерьёз, причём, как он сам признавался, зауважал ещё в Импел Даун, когда они впервые встретились.              О да, мы все знали, что наш Король как никто умел привлечь к себе внимание.              — Отлично, — кивнул Лу, всем своим видом давая понять, что рассчитывает на исполнение просьб, как приказов.              А я, глянув на спокойных революционеров, запрокинул голову и снова ухмыльнулся: ещё совсем недавно, какие-то несколько месяцев назад, даже зная, что Иванков неправ, они бы всем скопом защищали его, противопоставляя себя «чужаку», «сыночку Главнокомандующего», «пиратскому выскочке» — как только его не называли тогда, даже признавая успешность и право командовать, но раздражаясь от того, что он действительно это делал, потому что «лез в то, чего не понимал». Насколько же всё изменилось… Всё! Теперь Лу глубоко уважали. Хотя бы вот за терпение и за то, что всегда вникал в ситуацию, пытаясь понять всех участников событий, прежде чем карать.              Они почувствовали это на собственных шкурах, ощущение, которое испытывали все мы, пираты Луффи: наши жизни в по-настоящему надёжных руках, которые готовы бороться за эту самую жизнь каждого до конца, не карая без вины, но и не поощряя без заслуги. И теперь мы уже все вместе гордились своим королём так же, как он гордился нами.              — Тебе не кажется, что поступил слишком мягко? — с безразличием спросил Трафальгар, как часто делал в последнее время — не для себя, а для того, чтоб Луффи не ленился объяснять свою позицию, то есть причины собственных решений. В этом уже не было необходимости, как в первое время, но всё равно помогало избегать недопонимания вот в таких ситуациях. Так и Ло, и не только он, помогали Королю. — Ни мужиков, ни, думаю, дам, которым Иванков по собственной прихоти пол менял, не удовлетворит запрет на использование его способностей и публичный выговор. Я уж молчу о том, что он вообще-то на Короля покушался, — покосился Ло на Луффи. А тот вытащил из кармана очередной леденец на палочке, которые от скуки, не иначе, варил Поварёшка, засунул в рот и как ни в чём ни бывало пожал плечами:              — Это практически формальность — я почти уверен, что он не сможет долго сдерживаться, а значит, прецеденты ещё будут, которые, в свою очередь, дадут нам право действовать жёстче и кардинальнее. — Тут капитан вздохнул наигранно тяжело, но появившийся и легкомысленно покачивающийся хвост выдавали его истинное флегматичное настроение. — У нас нет и вряд ли появятся законы, ограничивающие, по сути, борьбу за собственные убеждения. Иначе наказать нужно будет в первую очередь меня, — Лу издал смешок, — особенно потому, что я не только отстаиваю собственные взгляды, но и навязываю их, тоже порой агрессивно. Вы все прекрасно это знаете, — обратился он ко всем, и все… кивали театрально важно, хмыкали, усмехались, улыбались, тоже издавали смешки, но возмущения не испытывали. — Да и каждого из вас тогда тоже придётся наказывать. Пиратство и революция в этом случае потеряют всякий смысл. Мы стали теми, кем стали, мы собрались здесь, потому что боролись за собственные убеждения. Всё, что мы делали, все наши жизни потеряют смысл, если запрещать какие бы то ни было убеждения. — Он улыбнулся мягко, языком перебрасывая леденец за другую щёку, и продолжил объяснять: — Иванков, как и все мы, борется за собственные убеждения. И вина его лишь в том, что его методы причиняют моральный вред и вносят разлад в наше общество. Всё-таки одно дело, когда люди сами к нему приходят, чтоб сменить пол, и совсем другое, когда он это делает без спроса, силой, заявляя, что это нормально, а человек жил неправильно и верил в чушь. Это ведь равносильно заявлению, что рыболюди — недолюди, потому надо относиться к ним как к скоту, или наоборот, что они — высшая раса, поэтому как к скоту надо относиться ко всем прочим видам людей. Простите, ребята, — глянул кэп по очереди на всех, присутствовавших на арене, представителей расы рыболюдей, — что использовал вас примером, просто ваша борьба за равенство очень уж показательна здесь. — Рыболюдям было, похоже, всё равно, хотя и слушать короля многие из них стали явно внимательнее. Лу же продолжал мысль: — То же самое и с окама, с той лишь разницей, что их отличия не физические, а психические. Жабры и плавнички — это ненормально для обычных людей, но для рыболюдей — очень даже нормально, при том и те, и другие не перестают быть разновидностями человеческой расы, понимаете? — Лу спрашивал риторически, но так выразительно обвёл арену взглядом, что ему отвечали кивками, а кто и поддакиванием. — Ощущение себя обоеполым — это ненормально для обычных людей, но для окама — нормально. Для них — нормально, — подчеркнул капитан. — И совершенно не важно по какой причине (хоть из-за какой-то непростой истории жизни, а хоть из-за пристрастий), человек решил назвать себя окама. Важно, что он не перестал быть человеком. Однако его личное решение не даёт ему права считать остальных ненормальными и навязывать, тем более насильно, свою нормальность окама прочим, унижая за то, что отказались следовать его примеру, или принуждая, — заявил он жёстко, и сразу становилось ясно, что окама в его словах были лишь для пояснения ситуации, однако служили примером и для других «ярых» любителей навязывать силой своё мнение. — Чем, собственно, Иванков и занимался, тем самым порождая ненависть и к окама, и к тем, кто к ним относится по-человечески. А это, в свою очередь, создаёт угрозу раскола. — Луффи выпрямился, прищурился и продолжил жёстко: — Нас мало, поэтому мы не имеем права оставлять такое безнаказанным. Иванков должен быть наказан, и будет! — заявил, почти обещая, он. — Только тут есть нюанс: одно дело, если бы пострадавшие сами наказывали обидчика — у них на это есть полное право, и совсем другое, если разобраться с этим должен, например, Король Пиратов или Главнокомандующий Революции. Учитывая, что закона нет и не будет, и никто не оговаривал ранее, что менять пол товарищу без его желания нельзя — нет оснований и для наказания. Зато на основе жалоб мы уже можем запретить Иванкову использовать силу своего Дьявольского Плода на товарищах без их согласия, и только если он нарушит запрет, тем самым создавая прецедент, исходя из уже озвученного и обоснованного запрета, я получу право карать. Ясно?              Пираты и революционеры с удовлетворением смотрели на своего короля. Он почти с идентичным выражением лица ковырялся в ухе.              — Всё по пиратскому кодексу! — важно кивнул Джоз, но весело сверкнул взглядом при этом.              Луффи наставительно поднял указательный палец и с театральной значимостью уточнил:              — По обновлённому, дополненному и улучшенному нами кодексу!              Я закатил глаза, потому что мне уже стало казаться, что Лу никогда не прекратит демонстративно гордиться новой версией кодекса. А он появился у нас, когда выяснилось, что большинство пиратов попросту не были знакомы со сводом пиратских законов. И… тут уж сам Луффи озаботился просвещением. Сначала через Рейли и нашего штатного шпиона-журналиста напечатав немало копий старой книжки, которую хранил Тёмный Король, потом заставив прочитать каждого в подводном штабе, потом на общем собрании обсудив плюсы и минусы, а потом предложив «изменить, дополнить и улучшить». Обсуждали его долго, и ещё дольше заново составляли не без помощи нашей командной «канцелярской крысы» Дампира. В итоге получили свод и не законов, а понятий о нашей, пиратской, чести, не только полностью удовлетворивших всех, но и выделявших из масс бандитского сброда. И хотя поначалу в альянсе было немало тех, кто ворчали, мол, зачем нам, свободным людям, какие-то правила, которые нас ограничивают. Тем не менее после прочтения старого и составления нового кодексов пираты осознали, что эта штука придавала нам осязаемые стать, лихое благородство и человеческое достоинство. Так что его, новый кодекс, конечно, тоже отпечатали и распространили. Ну и, разумеется, пираты не могли не гордиться тем, что приложили руку к штуке, в общем-то, исторической. И Луффи гордился больше всех. Правда… в основном потому, что таким нехитрым образом приобщил собственную армию «к высокому» — как, шутя, называл кодекс Рейли.              Я подозревал, что именно он, а может, Шанкс, но кто-то из них, посоветовали Лу переписать кодекс на правах Короля Пиратов.              Ныне его активно применяли везде, где только можно. Я знал, что многие капитаны стали с его помощью даже решать какие-то мелкие проблемы в собственных командах. И это на самом деле очень о многом говорило.              Правда, существовал и в этом действительно нужном деле подводный камень:              — По этому кодексу покушение на короля в условиях военного времени… — проворчал Ло, тоже закатывая глаза под мой смешок: я не сомневался, что он это так не оставит.              — Ой, вам лишь бы преувеличивать, — фыркнул кэп, невольно тоже закатывая глаза, но с выражением веселья на лице. — Вы все прекрасно понимаете, что он не пытался меня убить или даже просто навредить мне. Как будто только ему время от времени хочется приложить меня чем-нибудь потяжелее. И не то чтобы в этом не было моей вины, — рассмеялся Луффи очень задорно, снова откидываясь на спинку трона, но на этот раз закидывая ноги на стол. — Чтож теперь всех казнить?! Это не рационально. Где вот я ещё наберу таких зануд? — снова риторически спросил он, и… дружно стали закатывать глаза и все участники собрания, в том числе сидевшие на трибуне. — А кроме того, не всем, не всегда, но людям стоит давать шансы. Тебе ли не знать, братик?!              Ло, мрачно глянув на Луффи, промолчал.              — За хладнокровие и рассудительность вам, Главнокомандующий, отдельная благодарность, — салютовав кэпу бокалом вина, действительно склонил голову в признательности Инадзума. Лу кивнул ему, но, хитро прищурившись, дополнил мысль:              — Промолчим о том, что данные шансы делают людей должниками. Что полезно, — гнусно хихикнул он, снова вызывая дружное закатывание глаз и шепотки про хитрожопство на арене. Но ухмыляться слишком долго он не стал. — Ладно, шутки в сторону. Смотрю, есть ещё вопросы.              Их было, конечно, немало. Так Джоз принёс вести о том, что агенты Мирового Правительства прощупывали оборону королевств, находившихся под нашей защитой, а ещё — настроения в народе, будто бы в поисках недовольств властью или протекторатом пиратов. То есть они искали возможности укрепить собственную власть в подконтрольных нам зонах. Это его, Джоза, беспокоило, особенно в купе с сообщением об опасности для острова Тейси, потому что в общем складывалось впечатление, будто Горосэи не просто пытались найти наши слабые зоны, чтоб начать подрыв авторитета пиратов, но и ищут нас или источники нашего снабжения, чтоб по ним, опять же, найти нас или выкурить из укрытия. А уже это, в свою очередь, свидетельствовало о том, что Мировое Правительство завершало подготовку к масштабным действиям, направленным против нас, но которых мы ждали, чтоб начать действовать самим.              Вейн и Рэкхем подтверждали опасения Джоза: они отвечали за другие регионы, а процессы в них происходили примерно те же. То есть они шли повсеместно. В общем-то, это тоже было нами ожидаемо: и признаки этого наблюдались давно, и сам факт был логичен с точки зрения людей, ведущих войну, потому что мы занимались тем же самым.              Тот же Рэкхем, не слишком вдаваясь в подробности, сообщил, что Кавендиш на одном из островов (в котором мы были заинтересованы из-за всё тех же ресурсов, а ещё из-за мастеров ковки из разного металла, которыми славилось то королевство, но который до сих пор был под жёстким контролем Мирового Правительства) ныне популярны были бунтарские настроения. Кавендиш даже остался там, чтоб разузнать больше и выяснить, не могли ли мы этим воспользоваться.              — Мы годы пытались найти подход к союзу кузнецов, посылали разведку и разные предложения, но максимум, что получали — изделия, выкупленные с непомерными наценками, — вмешался Сабо, настроенный к бунтам королевства, видимо, скептично.              — Мир меняется и люди с ним, — философски напомнил Луффи. — Кто знает, быть может, у них появилась причина для недовольств Мировым Правительством? Нам главное, чтобы Кавендиш своими приступами не отвадил бунтовщиков от нас и нашего возможного вмешательства.              — Кавендиш? Не Хакуба? — с любопытством и недоумением вскинул бровь Джоз, уже будучи в курсе раздвоения личности собрата.              — Кавендиш, — убийственно серьёзно отрезал я.              — Да. Хакуба благоразумен и очень хитёр, к тому же предан нашему королю, в то время как приступы нарциссизма у Кавендиша… — не выдержал, хохотнул Рэкхем, поясняя. Мы, те, кто состоял в бывшем флоте Мугивары, переглянулись и одинаково скривились, припоминая истерики, требовавшей внимания и невменяемого обожания, натуры друга.              — Ну, думаю, чувство опасности позволит Хакубе удерживать контроль над телом, — снова с некоторой философской или флегматичной задумчивостью заметил Луффи.              Тут очень тяжело вздохнул Сабо.              — Снова надеемся, что нам повезёт, — проворчал он. — Луффи…              — Не занудничай, братец, — благодушно фыркнул кэп, распаковывая очередной леденец и отправляя его в рот. — В нашем распоряжении лучшие люди мира, вместе с их силой, умами, но, главное, с их решимостью. Этого достаточно, чтоб всем вместе справиться с любой неожиданностью, — спокойно, внушительно, а главное, уверенно говорил он так, что невозможно было не верить и не улыбаться, не гордиться, потому что это была вера сильнейшего не так в себя, как в нас, вера, позволявшая не волноваться почти ни о чём. Что Луффи и демонстрировал, снова помахивая хвостом и хитро поглядывая на нас.              А мы смотрели на него, ощущая, как изнутри распирает буря чувств. На это невозможно было не реагировать, потому что это было так ценно, что становилось личным для каждого, ведь каждого он и имел в виду.              И мы выдыхали судорожно, улыбались, переглядывались, азартно сверкая глазами, и, чёрт дери нашего ублюдка-короля, который, кажется, действительно смог принять ситуацию, принять каждого из нас, принять собственную роль в наших жизнях и просто жить дальше, будучи капитаном, лидером, главнокомандующим, королём, а ещё, великим братом настоящего братства, которое он создал и единство которого мы все ощущали в такие моменты.              — Скотина ты, Брат, — покачал головой Ло и усмехнулся, — так бессовестно манипулируешь чувствами…              — Во-первых, вы привыкли. Во-вторых, вам это нравится, — неподражаемо невозмутимо хмыкнул Лу.              Возмущений не было. Вот настолько он изменил всех.              Даже весь из себя независимый Цезарь Клаун и тот…              Когда стало ясно, что основные вопросы решены (а нашлось ещё, что обсудить), Цезарь, с видом победителя, не меньше, высокомерно поглядывая на всех, поднялся на ноги и прошествовал к нам, чтоб с нескрываемым торжеством хлопнуть по столу перед носом Луффи деревяшкой, которую почему-то нёс рукой в перчатке.              — Не смей после этого говорить о моей бесполезности, ка-пи-тан, — ухмыльнулся он самодовольно, кажется, собравшись до конца жизни припоминать Лу его слова, сказанные однажды после очередной истерики Клауна, тоже требовавшего к себе особого отношения. Я недоумённо посмотрел на нашего учёного — именно нашего, потому что зараза сумел выторговать себе право официально причислять себя к команде Короля.              Но сам Луффи моего недоумения не разделял, со странным оцепенением уставившись на брусок дерева. В выражении лица при этом всё больше с каждым мгновением проступало удивление, пока от него же он не открыл рот, протягивая к… видимо, не дереву, руку, но, так и не коснувшись, замер всего в нескольких миллиметрах от поверхности.              — Знал, что ты сразу оценишь, — глядя на реакцию Лу, ухмыльнулся Цезарь, складывая руки на груди.              — Что это? — совсем вытянув лицо в ошеломлении сипло выдохнул Луффи. — Почему у него аура?.. Энергетика?.. Моря…              — Я поработал над кайросеки и создал его улучшенную версию. Жалкий металл Вегапанка не сравнится с настоящим искусством науки! — торжественно и воодушевлённо воскликнул Клаун, так, что я закатил глаза. — Это не металл, не дерево, это — жидкость, которой можно пропитать хоть металл, хоть дерево, и они приобретут свойства моря! — голосом шоумена представлял он своё творение. И… тут уж мы все ошеломлённо уставились на Цезаря, увлечённо даже фанатично продолжавшего, широко раскинув руки, заливаться соловьём: — А это корабли, которые, не меняя водоизмещения, смогут проходить Калм-Белт, не беспокоясь из-за нападений морских королей; это броня и ткани, на которые не смогут воздействовать фруктовики; это оружие, самое обычное и привычное, которым можно будет лишить сил любого фруктовика; это…              — Что тебе нужно, чтоб поставить это вещество на массовое производство? — перебил Луффи Цезаря серьёзно. И было видно, что он очень впечатлён. Да что там, мы все были впечатлены так, что и я, и многие другие аж выпрямились на своих местах, а кто-то и встал, действительно понимая, что, если всё то, что перечислил наш учёный, было правдой, то это могло вывести нас и наши боевые возможности на совершенно иной, недоступный пока Мировому Правительству, уровень. Уровень, которым нужно было пользоваться, пока преимущество было на нашей стороне, а противник не успел придумать что-то лучше.              Цезарь осёкся на полуслове, недовольный тем, что его перебили, но… снова расплылся в самодовольной ухмылке.              — Ты подожди, ка-пи-тан, — по слогам протянул он, демонстративно для публики напоминая о своей причастности к команде Короля, чем не так гордился, как рисовался, — это не главное. У жидкости есть ещё одной свойство, — он сделал интригующую паузу, прищурившись так, что разрез глаз стал совсем узкими щелями, в которых едва ли можно было различить зрачки. А потом извлёк из то ли складок своего балахона, то ли из газовых паров обычный нож, который, продемонстрировав всем и коротко замахнувшись, воткнул в деревянный, пропитанный его изобретением, брусок. То есть, он попытался воткнуть, но… сталь ножа разлетелась на куски прямо в его руках, царапнув кожу на кисти одной из них. На бруске, на вид из мягкой породы дерева, не осталось ни царапины.              Тишина повисла над ареной. Тишина осознания, наполненная довольством произведённым эффектом Цезаря.              А это… по-настоящему впечатляло.              Мы, те, кто сидели за столом относительно близко, подобрали осколки ножа как-то машинально. Я посмотрел на слом: не самая плохая сталь, сродняя той, из которой массово ковались клинки дозора.              Учёный чуть не светился от молчаливого признания его заслуг, которое он видел на наших лицах.              Луффи, повертев в руках деревяшку и отложив, снова откинулся на спинку трона.              — Цезарь, — хитро ухмыльнулся он, — а слабо создать что-то, что даст нашим фруктовикам защиту хотя бы от кайросеки?              Я кашлянул, поперхнувшись смешком: капитан был всё-таки чёртом, охочим до выгоды — только что получил охрененную вещь в хозяйство, но, будто этого было мало, разводил учёного на новые подвиги как… Ну как ребёнка. Нет, конечно, жажда славы, но больше признания, было очевидной слабостью Клауна, которой грех не пользоваться, и чтобы его контролировать, и чтобы мотивировать на новые достижения, и чтобы в какой-то мере поощрять, ведь он не мог не осознавать, что ему бы не давали таких заданий, если бы не понимали, что он действительно способен их выполнить. Но всё равно больно уж хитро Луффи приручил очередного чудика и вертел им, как хотел.              То есть, конечно, как было нужно нам всем.              А Цезарю это нравилось.              — Мне ничего не слабо! — горделиво с долей возмущения заявил он. Вёлся на провокацию. Но, посмотрев на наши ухмылки, которые мы безуспешно пытались подавить, корча наигранно серьёзные лица — шоу-то это наблюдали не впервые, а потому и аргументы, и итог знали — наклонился к Лу и ткнул его в грудь пальцем: — Ты переведёшь мне записи твоей расы, касающиеся создания Дьявольских Фруктов или хотя бы контроля за фруктовиками.              Я присвистнул от такой наглости, вскидывая брови: неужели он всерьёз надеялся заполучить знания демонов, когда даже Робин не удавалось развести капитана на переводы?!              — Ты не слишком ли многое о себе возомнил, учёный, раз думаешь, что я позволю тебе вникнуть в тайны моих предков? — тоже вскинул брови Луффи, с иронией глядя на Цезаря и ухмыляясь.              — Я уже начал исследования, — упёр руки в бока Клаун, вызывая новую волну удивления: он уже не впервые предугадывал требования Луффи. — Но столкнулся с трудностями, путей преодоления которых не вижу иных, кроме как разобраться в природе фруктов более детально, чем я уже это сделал. Пока мои расчёты говорят о том, что защита от кайросеки сама по себе будет делать фруктовиков недееспособными. А ты же не хочешь, чтобы я навредил твоим обожаемым пиратам-фруктовикам? — ухмыльнулся Цезарь, как бы напоминая, что, в отличие от короля, был не прочь проводить эксперименты прямо на людях, и уже занимался этим, не на ком-то там, а на детях, и не всегда результаты были удачными, но он считал это нормальным.              — Ты и сам фруктовик, а ещё пират, раз посмел назвать себя нашим накама, — холодно напомнил я, обращая на себя внимание. Он зыркнул на меня недовольно, потому что я не впервые лишал его аргументов, но ни единой язвительной шуточки не отвесил: знал уже, что это ему дорого обойдётся. Вместо этого Цезарь снова наставил палец на нашего короля:              — Твоя раса знала о фруктах всё, и их знания, даже крупицы, помогут ускорить исследования в разы. Полагаю, ты заинтересован в этом так же, как я заинтересован в знаниях демонов, — ухмыльнулся он хитро, будто загнал в ловушку или предлагал очень выгодную сделку. Наивный.              Луффи смерил его оценивающим взглядом, так глянув на палец, упирающийся в грудь, при этом, что Клаун поспешил его спрятать за спину вместе с рукой, чем вызвал массу смешков.              — Я подумаю, — в конце концов, неожиданно пообещал он.              «Ты так ответил, чтоб не вызвать возмущения толпы отказом делиться информацией?» — полюбопытствовал я, ведь публичный отказ распространять сведения мог вызвать осуждение. Они, знания демонов, способных выводить новые расы людей или создавать дьявольские фрукты, вообще были желанны для многих. Но они были слишком ценны и опасны, чтоб делиться ими необдуманно.              «Скорее, чтоб избавиться от толпы желающих её заполучить, — хмыкнул Луффи также мысленно. — Думаю, не всем, но кое-какими деталями, которые могли бы навести на нужные мысли, поделиться с Цезарем можно. Если найду, чем делиться, — пару мгновений поразмыслив добавил он, а потом, повернувшись лицом ко мне, демонстративно сделал страшные глаза».              Я хмыкнул: хранилища знаний демонов и впрямь были чересчур обширны, а разобраться в них хоть сколько-то, по сути, мог только Лу. Эйс ведь ушёл, Иренею просить было слишком опасно, Ло, наученный кэпом, разбирал каракули демонов очень уж долго, а больше наречия никто и не знал, потому что, как выяснилось, даже в клане Д его знали лишь в устной форме и то смутно.              Однако Цезаря и обещание подумать более чем удовлетворило: похоже, он и на это не рассчитывал, а значит, был не столь наивен, как я полагал.              — Это, — он положил на стол перед Лу свиток, кивая на пропитанный его химией деревянный брусок, — список того, что мне нужно, чтоб создавать моё изобретения в промышленных масштабах. И зайди в лабораторию номер три после собрания, мне есть, что ещё показать, — не просил, требовал он. Справедливо, надо сказать, требовал. Ну, после той демонстрации, что устроил. И ответа дожидаться не стал. Ещё раз осмотрел сидящих за столом и на трибунах надменным взглядом, ухмыльнулся Луффи и, развернувшись, спорым шагом покинул арену.              — Как ты его терпишь? — устало поинтересовался Сабо, чуть тише выдохнув: — Ему нельзя доверять.              — Я сомневаюсь, что меня терпеть легче, — не поворачиваясь к Блондинчику, легкомысленно заметил Лу, вынув леденец на палочке изо рта и просто облизав языком. — Да и, поверь моему опыту, братец, вы все тоже абсолютно невыносимы. Абсолютно, — с абсолютно серьёзным лицом уверил он, вызывая смешки у народа и мой смех. — Ладно, поржали и хватит, — вздохнул Луффи всё же с сожалением, подхватывая свиток Цезаря, разворачивая его и вчитываясь. — У вас есть ещё темы для обсуждений? — поинтересовался он, мельком глянув на меня, и напрягся невольно.              Пираты и революционеры как по команде запереглядывались. То ли искали того, у кого ещё найдутся вопросы, то ли крайнего высматривали, кто посмеет озвучить тему, волновавшую всех или почти всех. И тишина в этом поиске, казалось, затянется надолго, но…              Джоз издал смешок:              — Есть одна, но тебе она не понравится, — заметил он.              Луффи на короткий миг прикрыл глаза, смиряясь, но заметил это, наверное, только я, потому что знал на что смотреть.              — Да мне почти все темы, которые вы поднимаете, не нравятся, — скорчив безразлично-флегматичное выражение лица, фыркнул он почти беззаботно. — Давайте, что там у вас?..              Народ снова переглянулся, как и я с Марко и хохотнувшим Рэкхемом: сомнений не оставалось.              — Вчера на тренировке ты… — тут же, тщательно подбирая слова и, кажется, робея, начал было один из командиров Революции.              — Зоро, теперь ты мне должен ящик рома, — не меняясь в лице, перебил его Луффи, повернувшись ко мне.              — Это было очевидно, — усмехнулся я, и не думая сопротивляться, тем более что ящик я заготовил заранее, — но какой азарт спорить, если всё время ставить на выигрышный вариант?              — В надежде, что он станет проигрышным? — вскинул брови кэп. Открыть рот, чтоб ответить что-то вроде «только в твоих мечтах», я не успел.              — Так что это было, король? — крикнул кто-то с трибуны, кажется, с искренней тревогой. Над ареной воцарилось напряжённое ожидание ответа.              А не волновать народ событие, произошедшее на тренировке накануне вечером, не могло.              Нет, это была обычная тренировка, на которую даже Лу не ленился являться. Сам он редко учился чему-то новому (больно силён был, а потому не рисковал разнести остров к чертям), но наблюдал за нами всеми часто, а иногда и тренировал лично. Учитель из него был своеобразный, даже по моим меркам. Жёстким был, совсем не давал поблажек. И невозможно было вернуться из тренировки с ним, не наглотавшись пыли и песка, в которых он обязательно унизительно успевал вывалять. Провоцировал, опять же, до полной потери контроля над собой и кровавой пелены перед глазами. Так что, хотя все отмечали эффективность такого метода, потому что тут и нервы закалялись, и навык усваивался намертво в идеальном исполнении, однако желающих поучиться у него, кроме команды и бывшего флота, находилось немного. Но всё же он был идеальным партнёром для тренировок, потому что задеть его даже самыми смертоносными техниками было практически невозможно. Чем мы и пользовались, отрабатывая на собственном капитане-короле новые техники боя, заодно развлекая его и пытаясь достичь.              Я хмыкнул мыслям мрачно, потому что его: «Быстрее! Быстрее, Зоро! Ты что, скорость пропил? Ты можешь лучше! Ну и что это за удар черепахи? Кто ты, и где мой лучший друг, который смог одолеть меня в бою на мечах? А ещё медленнее можешь? А? Что? Я что уснул?» — до сих пор отдавалось в голове после вчерашнего боя. Особенно паршиво было потому, что он выводил меня специально, зная, что я до сих пор терял контроль, если не сказать, разум, от ярости крови демонов, что текла во мне. Вот он и… учил, чёрт его дери, как и обещал.              В общем, это была обычная тренировка, на которой Лу развлекался за счёт нервов всех, кто рисковал встать напротив него. Поварёшка, потом Дампир, потом вернувшийся с Дресс Розы Лео… Ну затем Смокер, при котором событие и состоялось. Всё было так, как и всегда: кэп стоял, отбивался от атак и иногда давал сдачи, а нападал на него Белый Охотник, пытаясь достать и не улететь при этом в какой-нибудь камень башкой. Ну и народ сидел по краям тренировочной площадки, где-то мотая уроки на ус, где-то просто наблюдая. Я там сидел, потому что мне тоже нужно было тренироваться — как раз придумал кое-что новенькое, что хотел и опробовать, и показать лучшему другу. Но… в какой-то момент что-то пошло не так, потому что кэп, уклоняясь от атаки разозлённого Смокера, заорал в голос от явно сильнейшей боли, рухнув при этом на колени. И орал-то так, что его совершенно точно слышали все на острове под пузырями, но и за его пределами, потому что даже мирно проплывавшие мимо косяки рыб, бросились в рассыпную подальше от освещённых водорослями участков дна. Ну и Смокер, конечно, не успел остановить атаку, из-за чего и кэпа чуть не убил — тот, неимоверным усилием воли, шипя сквозь зубы, сумел отбить удар, но, кажется, тоже неосознанно, ответил, чуть не отрубив нашему сбитому с толку накама ноги. А потом он долго тяжело дышал, не двигаясь с места, когда мы уже чуть ли не всем островом подскочили на ноги, в тот момент до конца не осознавая, что произошло.              У меня сердце где-то в пятках отдавалось натуральным испугом, потому что первой мыслью было, что я что-то пропустил, и Смокер всё-таки задел нашего капитана. А сам Смокер сидел на жопе рядом и круглыми глазами смотрел на Лу.              Но, прошло несколько минут, и он потряс головой, тяжеловато поднявшись на ноги, буркнул что-то про неожиданность, обвёл нас всех усталым взглядом и попытался уверить, что он в порядке. Даже понаклонялся демонстративно в разные стороны. А когда ему не поверили — мысленно, но в приказном порядке потребовал от меня, чтоб я вышел на бой с ним.              И, разумеется, я тормозил. Потому что я ТОРМОЗИЛ. Какая уж там была скорость, когда я не особо реальность-то осознавал, а главное, не мог, как ни пытался, понять реального состояния собственного капитана. Осознавал ведь, что на бой он вызвал меня только для того, чтоб остальным доказать, что с ним всё действительно в порядке и он по-прежнему боеспособен. И, каракатицу ему в кишки, так и было!              Он, главное, сам-то за счёт боя со мной успокаивался. А я…              Но уловка сработала. Вечерние тренировки тоже закончились, как обычно. А потому, успокоенные зрелищем боя Короля Пиратов с его старпомом, пираты и революционеры без вопросов отпустили нас с полигона. И Чопперу с Марко кэп сдался сам, уже только команде объясняя, что странный приступ — был точно таким же как те, которые были у него первые недели после того, как получил те самые злополучные пять пуль в спину. Только сильнее, болезненнее, неожиданнее. Но… Чоппер не нашёл даже признаков какого-либо воспаления в рубцах от пулевых ранений и давно заросших трещинах в рёбрах. Это, конечно, заставило выдохнуть нас с облегчением, но не слишком: неизвестность беспокоила. Очень хотелось обсудить проблему с командой в тот момент, но этого не позволил уже сам Лу: дел хватало, например, решить, кто отправится к Морну на следующий день, да и вообще кто чем займётся.              Ночь — наступление которой, в отсутствие солнца, мы определяли исключительно по часам — я провёл практически без сна, как, наверняка, и вся команда (в отличие от сразу отрубившегося Лу). Думал над странным приступом, конечно, и… кое-что надумал. Точнее вспомнил свои старые вопросы и подозрения, который больно уж хорошо ложились на новое событие. С кэпом только поделиться не успел: утром мы вдвоём отправились на встречу с Морном и другими королями, по дороге поспорив о том, поднимут мужики тему вчерашнего происшествия на собрании или нет. Ну а когда оказались в нашем штабе в Новом Мире, Лу, как увидал свою Томоэ, сразу решил, что с королями я управлюсь и без него. А у меня возмутиться язык не повернулся: понимал, что отвлечься, а лучше — забыться, хоть на несколько часов, ему было необходимо.              И вот большая часть дня прошла, я проиграл спор, зная, что проиграю, а с Луффи всё-таки спросили за вчерашнее.              Он, снова откинувшись на спинку трона, и ухом не вёл, всё так же легкомысленно (по крайней мере, на вид) посасывая леденец.              — Слушайте, мужики, — обратился он к толпе вроде бы даже серьёзно, но без нотки сарказма в голосе, — вот вы все гордые ублюдки, неужели вы совсем-совсем не понимаете мою гордость? У меня есть слабости, я их не особо скрываю. Но неужели вам так сложно сделать вид, что вы ничего не заметили? — риторически спрашивал он, обводя взглядом и стол, и трибуны. — Да и вообще, какое вам дело? Чем быстрее я сдохну, тем быстрее моё место займёт кто-то из вас, — пожал он плечами. Я иронично покосился на него: не думал же он, что это действительно могло сработать? Но он мимикой показал в ответ, что, мол, попытка не пытка.              А народ, разумеется, такой недоответ не устраивал. Ребята понимали ту самую гордость, о которой говорил Король, но они были слишком упрямы и недоверчивы, чтоб сделать вид, будто им нет дела. Да! Даже если им действительно не было дела: это был принципиальный вопрос.              — Извини, Твоё Хитрожопство, но ты теперь вроде как наше, пиратское, достояние, — хохотнув, развёл руками старик Наварро, зашедший на арену и усевшийся на первых рядах трибуны, чтоб быть поближе к столу — как выяснилось, слух его уже бывало подводил, вот он и не стеснялся лезть в первые ряды.              — Драгоценная цацка, которой и делиться неохота, и которую потерять жалко, — поддакнул ему один из капитанов пиратов, о котором я знал только то, что его звали Боб, он был родом из Саут-Блю и считался союзником Революции. Шутить любил и не умел держать язык за зубами, потому запомнился в последние месяцы всем — просто потому, что голос подавал часто.              — Дорогая цацка? — под смешки народа, переспросил Луффи вроде бы серьёзно и вдруг затрясся всем телом, прикрыв лицо рукой.              — Ну да, как помолвочное кольцо для старой девы, — уточнил Боб, важно кивая. Кэп прыснул и не выдержал, загоготал в голос, запрокинув голову и широко открыв рот. От души смеялся. Хохотал, хохотал, хохотал, пока не рухнул лицом в стол обессиленно, хлопая ладонью по поверхности и продолжая похрюкивать сипло. Да что там. Я и сам ржал, как и многие на арене, потому что… сравнить Короля Пиратов с «цацкой»... Но самое смешное было в том, что Боб, по сути, был прав. Луффи был для нас цацкой — своеобразным сокровищем, к которому и относиться можно было по-разному, и ценность при этом признавать, а потому желать по-пиратски присвоить себе.              Но я, просмеявшись, всё равно не смог удержаться от ответной колкости:              — Ага, то есть вы признаёте себя старыми девами, которым нужны цацки? — лукаво спросил я, оглядывая здоровенных, часто бородатых, мужиков на арене. Луффи простонал что-то и загоготал с новой силой.              — Король сам виноват, что рассказал нам о том, что Золотой Роджер смертельно болен был, отчего на плаху и отправился, — ворчливо и чуть ли не обиженно отозвался кто-то с трибуны. Со всех сторон тут же снова раздались поддакивания и прочие попытки выразить согласие.              — Верно! У нас, Твоё Хитрожопство, много надежд на тебя. Так что не удивительно, что мы хотим уверенности в будущем, которое, как нам ни жаль, от тебя зависит во многом, — насмешливо заметил и Хорниголд, вечный ворчун альянса.              Луффи мгновенно перестал ржать и оторвал морду от столешницы и сел ровно, вытягивая лицо в театральном удивлении:              — О как, и давно вы стали такими… прагматичными? — даже брови вскинул он.              — Учитель у нас отличный, — хохотнул Генри Вейн. — Мы Королём его зовём.              — На кол паскуду! — возмутился Луффи в ответ, мгновенно решая собственную судьбу. — Как жизнь мне испортил, а?              Рухнули хохотать на этот раз абсолютно все. Ну как рухнули? Кто-то в истерике колотил ближайшие поверхности кулаками, задыхаясь от смеха, кто-то тихо посмеивался, прикрыв лицо ладонью, как я, а кто-то, как Ло, ухмыляясь, закатывал глаза. Ну а главный Засранец этого безобразия сидел и, довольный, помахивал хвостом.              «Как думаешь, удалось их отвлечь?» — раздалось в моей голове задумчивое. Но фыркнуть что-то скептичное я не успел.              — Ты не ответил… — напомнил Наварро всем, просмеявшись. И подействовал, как отрезвитель: пираты и революционеры быстро не только приходили в себя, но и переставали ржать, снова сосредотачиваясь на теме.              — Что вы хотите услышать? — вздохнув, спросил Луффи. Толпа молчала, напряжённо глядя на своего Короля.              Я тоже вздохнул, запрокинув голову, чтоб посмотреть на опостылевшие своды гигантского пузыря, накрывавшего остров. А в голове крутилась противная и насмешливая мысль о том, что все эти разговоры о выгоде, о ставках, о будущем и зависимости были давно уже самой настоящей брехнёй. И именно в этом крылась самая большая проблема Луффи. Потому что… его не просто воспринимали ценной цацкой в маленьком обществе, которое образовалось из альянса пиратов и революции. Его действительно обожали, любили настолько, насколько вообще способны были любить люди, обменявшие спокойствие, стабильность и почву под ногами за свободу, отдавшие сердца морю, а души…              Луффи ведь не мог молча, не мог пройти мимо, если видел, что что-то не так. А потому неизменно лез в самое пекло, даже если это пекло было в человеческих страстях, в душах. Он сам не мог толком объяснить, зачем это делал, но, видимо, такова уж была его природа. Потому что, то ли просто желая познакомиться ближе, чтоб, например, быть уверенным в людях, то ли действительно что-то чувствуя, проведение той же судьбы, но он стал для тысяч человек по-настоящему своим, кем-то близким — другом, братом, сыном, внуком, а порой и отцом. Совершенно ненамеренно, например, интересуясь, почему пират решил стать пиратом или революционер революционером, он слышал в ответ истории жизни, которые редко были счастливыми. Было ли то какой-то особой силой демонов или просто харизмой, но с ним делились личным, рассказывая, какие «грузы» несли на плечах. Кто-то с вызовом, кто-то надеясь разжалобить или приблизиться к Королю (то есть из выгоды), почти не рассчитывая на понимание, люди получали в ответ именно его. Но не только, потому что чёртов капитан был тем ещё философом, и, когда говорил, умел вольно или невольно подобрать нужные слова, чтоб человек сумел примириться со своим прошлым и настоящим, чтоб раны души начали исцеляться; умел внушить надежду, вдохновить, чтоб нашлись силы жить дальше, бороться… И, конечно, бесследно это ни для кого не проходило. И то, что Луффи любил болтать, рассуждая на разные темы. А люди слушали, слушали внимательно, и слово за словом перенимали философию, жизненную позицию, конечно, не со всем соглашаясь, но проникаясь к Королю особым уважением, если не сказать доверием. Ну и пересматривали свои приоритеты, свои отношения, обнаруживали вокруг не соперников, а собратьев, тех, кто не лучше и не хуже, тех, кто понимает и может разделить. И вот они уже не были разрозненными кучками бунтарей, а являлись настоящей силой, разнообразной в своей сути, но единой.              За считанные месяцы Луффи сделал с тысячами совершенно разных людей, с совершенно непохожими судьбами, то же самое, что и с командой. Он объединил нас всех в единый организм, в настоящее братство.              Братство пиратов. Братство бунтарей. Братство свободных людей.              И признавали вслух или нет, но понимали это все.              И ревновали, конечно, Короля друг к другу, потому что действительно по-пиратски желали присвоить его себе, потому что по-настоящему ценили, потому что он влез к ним в разумы, и их внутренние голоса разговаривали в его манере его голосом, потому что без его ехидных шуточек жизнь уже видели пресной и бессмысленной.              Сабо и тот вёл себя порой совершенно по-свински, потому что ревновал младшего брата ко мне и Ло.              И это, кстати, тоже однажды могло стать проблемой.              Но пока проблемой была обратная сторона обожания — страх не страх, но нежелание терять. Причём, никого ведь не волновало, что речь вообще-то шла о демоне, которого укокошить было, мягко говоря, сложно. Судили-то по-человечески, то есть по себе, с точки зрения смертных.              И если команду Лу, можно сказать, вылечил от этого, то с тысячами новых соратников решить этот вопрос только предстояло.              Вроде бы и поводов лишних он не давал. Но спина… подводила. Нет-нет, да давала о себе знать. Нечасто, но… Это удавалось скрыть, превратить в шутку. Только, по правда говоря, таких моментов уже накопилось, а пираты не были слепцами и глупцами: замечали и выводы делали. Не всегда правильные.              Впрочем, они ещё долго не поднимали бы темы, если бы Лу не скрутило столь сильно, что аж до крика. Тут уж они точно не могли не спросить.              А что мог сказать кэп? Что сам не знал, почему чёртова старая рана давала о себе знать? Что даже Чоппер разводила копытцами, чуть не плача от непонимания? Что и Марко, и Ло не могли помочь?              — Отстаньте от него, — решив высказать собственные догадки, выдохнул я, возвращая взгляд на лица собрания, — у него не спина болит, у него Эйс воспалился — как раз его вчера вспоминали. — Луффи тут же повернулся лицом ко мне, как и, собственно, все собравшие, с той лишь разницей, что народ с непониманием, а кэп — с удивлением. — Что? — хмыкнув ожидаемой реакции, пожал я плечами. — Вы не могли не заметить, что любые раны на нашем засранце даже не как на псине заживают, а просто растворяются без следа. И всё же рубцы-то имеются, — прищурился я, глядя на капитана, а фактически обводя его взглядом, задерживаясь на тех участках туши, где, как точно знал, были следы… жизни. — Это только моё предположение, но, думаю, что у тебя, Лу, не исчезают только шрамы, которые остались после событий так или иначе важных тебе. Ну, то есть, — под взглядами я зарылся пятернёй в волосы и попытался подобрать слова, чтоб объяснить мысль, — раны, которые так или иначе как-то повлияли на тебя, оставив свой след, грубо говоря, в душе.              Взгляд Луффи стал отрешённым и задумчивым. Он облокотился на стол, как-то машинально задевая знаменитый шрам под глазом, и, я был уверен, перебирал в уме все свои раны, и те, от которых остался лишь след, и те, которые давали о себе знать, порой, даже через годы. Переоценивал.              — Стрелял в меня не Эйс… — и не отрицая, и не соглашаясь, заметил он, но будто не мне, а своим мыслям.              Я выдохнул снова.              — Не он. Тот дурак, по твоему же рассказу, расплатился с тобой за раны, — подтвердил я, кивая, но тут же возражая: — Но он бы и не попытался тебя пристрелить, если бы не Эйс. Ты не признаёшься в этом даже себе, но его поступок воспринимаешь предательством. Однако в том, что он сделал то, что сделал, ты винишь не его, а себя. Как ты говорил? — риторически спросил я, припоминая и цитируя его же слова, которые он, признаваясь, выдохнул как-то, когда альянс ещё только-только поселился в подводном штабе: — «Если бы я был внимательнее к нему, если бы не закрывал глаза на его проблемы, делая вид, что их нет, чтоб не задевать его гордость, может, всё было бы иначе». — Сабо рядом дёргался болезненно и явно порывался, но не решался что-то сказать. Луффи не смотрел ни на кого, пустым взглядом уставившись куда-то в едва тлевшее кострище, вокруг которого и стоял стол. — Я не знаю всех подробностей вашей жизни, не знаю, как вы относились друг к другу, но я совершенно точно знаю, что все твои беды живут у тебя в башке. Поэтому почти уверен, что спина у тебя не проходит, потому что те пять грёбанных пуль стали иллюстрацией твоих с братом отношений. — Луффи вскинулся, резко поворачиваясь ко мне лицом в очередной раз. Но я не дал ему вставить слово, взмахнув рукой и тем самым останавливая: — И не говори мне, что ты их принял такими, какими они стали. Чушь! Это мучает тебя, ведь так? — усмехнувшись невесело, уточнил я. Кэп, поморщившись, опять отвернулся, уставившись в никуда. — Стоит кому-то из нас вспомнить его, и ты думаешь, что можно сказать или сделать, чтобы…              — Это имеет смысл, — кивнул Луффи неожиданно, перебивая. Я прищурился: голос звучал ровно, но было ощущение, что он не дал мне сказать то, что сам не желал слышать или то, что не желал разглашать толпе. — Вообще-то очень может быть, что ты прав, — покачал он головой. — Я и сам задавался вопросом о том, почему не все рубцы на моей шкуре рассасываются, хотя даже смертельные раны исчезают бесследно за несколько часов. Этот, например, — он снова понял ладонь к лицу, чтобы провести пальцем по знаменитому шраму под глазом, — остался после моей попытки доказать Шанксу, что я достаточно храбр, чтоб стать юнгой в его команде. Он, по-моему, больше меня переживал тогда, — хохотнул кэп, ностальгично улыбнувшись и поднимая руку выше, чтобы таким знакомым движением… не нащупать привычной соломенной шляпы на голове и, вздрогнув, потянуть себя за чёрные волосы. — Глупость, конечно, но я, когда осознал себя демоном, даже боялся, что он исчезнет, когда все остальные рубцы на теле стали стремительно рассасываться. Нет, конечно, уверенности, — вздохнул он тяжело, задумчиво отстукивая пальцами какой-то ритм на столешнице, — но, возможно, шрамы у меня на коже и незаживающие болячки действительно связаны с тем, что творится у меня в голове.              — Нет уверенности? — недоверчиво переспросил один из капитанов. — Как это может быть? Ты же демон, ты…              — Должен знать, что со мной происходит? Ты сам-то в это веришь? — закончил за него Луффи, насмешливо интересуясь. И смотрел так пронзительно, что многие, наверняка, подумали о том, что мы, люди, тоже обычно ничерта не знали о том, что с нами происходит. — Многим из вас, наверное, было интересно, каково это, быть демоном, да? — обвёл он собрание взглядом снова. — Ребят, я первый полноценный демон в клане за тысячи лет. Тысячи, понимаете? Я нихрена не знаю о том, каково это. Мне просто некому было об этом поведать, — Луффи развёл руками, утоняя: — Не знаю ни границ своих возможностей и способностей, ни таких вот нюансов с незаживающими ранами или шрамами.              — А Эйс? Ло? — уточнил Джоз, с осторожностью посмотрев на последнего.              — Да, мы оба демоны, но родились-то людьми, — усмехнувшись, кивнул Ло. — Просто кровь предков в нас пробудили. С тем, кто родился демоном, мы не сравнимся, — покачал он головой, на миг повернувшись к Лу лицом и улыбнувшись.              — То есть ты… — вкинул брови Вейн.              — Всё, что у меня есть, это вон, наследие, — Луффи махнул хвостом себе за спину, туда, где стоял замок. — Заброшенные города и дворцы, как напоминание тому, что никакая сила и власть не могут длиться вечно. И всякие полезные побрякушки… Ах да, — будто вспомнив, скорчив наигранно серьёзное лицо, — у меня есть же ещё целые библиотеки со знаниями предков. Что ещё надо, казалось бы? — покивал он театрально, но резко стал мрачно-серьёзным, чтоб не сказать, отрезать: — Вот только мало того, что все записи в них на демоническом наречии, которое я знаю не настолько хорошо, чтоб легко понимать те же научные термины, так ещё и объём хранящихся там знаний таков, что, порой, чтоб даже просто найти необходимое нужны годы. Ну а уж чтоб более-менее разобраться во всех знаниях моих предков нужны столетия, которых, как вы понимаете, у меня нет, — он снова развёл руками. — Да и как я понял, сами демоны тоже не очень понимали, что они такое, — вздохнул Луффи неподдельно сокрушённо. — Единственное, что мне удалось выяснить, это то, что предки демонов были самой настоящей стихией. То есть водой там, воздухом, огнём, землёй, которые то ли изначально были живыми существами со своими нравами, то ли каким-то неведомым пока мне образом обрели разум и осознали себя, ну не личностями, но живыми существами.              — О, Зоро, так ты не просто так нашего засранца с морем сравниваешь? — весело рассмеялся Рэкхем, покосившись на меня.              — Я не знал об этом, клянусь, — поднял руки в защитном жесте я. — Точнее не больше, чем мне сказал Лу. А сравнивал с морем я его, кажется, — неуверенно добавил я, силясь припомнить, но безуспешно, — ещё до того, как вообще узнал о том, что он демон.              — А как стихия обрела плоть? — прищурился Сабо, не с любопытством или интересом, а как-то оценивающе, с настороженностью глядя на брата.              Луффи снова облокотился на стол, подпирая кулаком подбородок, чтоб весело спросить:              — Не понимаешь? А вообще-то это очевидно. — Блондинчик покачал головой в отрицании, а ответ был действительно очевидный: — Стихии просто наелись плоти и напились крови разных живых тварей. Ну и, видимо, разобрались, из чего состояли тела. Робин, Чоппер, Ло и Цезарь в один голос говорят, что в воде, земле и воздухе и так содержатся все микроэлементы, из которых состоим мы. То есть в стихиях уже и так есть всё, что нужно, чтоб воссоздать любую форму тела, понимаете? — риторически спросил он. — Остаётся только этот сложный конструктор правильно собрать. И, конечно, это делать в разы проще, если у тебя есть готовая плоть и кровь: смыл с палубы пару-тройку лысых обезьян с палками, — Луффи хихикнул, посмотрел на собственные когти, видимо, для создания впечатления легкомысленности, а сам хитро на всех поглядывал, — распылил на составляющие, перемешал, склеил обратно и, вуаля, можно в новеньком теле выходить на сушу, продолжая обладать властью над морем. — Тут он, конечно, продемонстрировал всем на ладони шарик из воды, разраставшийся на глазах до немалого шара. — Ну, это моя теория о том, как это могло произойти, — фыркнул он под подозрительными взглядами, отправляя шарик воды куда-то… наверняка, в воду. — На самом деле, не представляю, как это произошло, да и теорию не проверить. Однако факт в том, что стихии просто создали себе тела, вобрав в них лучшее от разных тварей. Так что демоны — настоящие химеры животного мира, но зато изначально нихрена не тёмные твари, — тут кэп ухмыльнулся, но так, что ухмылка быстро стала оскалом, словно в напоминание, что это изначально демоны не были злобными, но сейчас… Я посмеивался. — И нет, — предвосхитил ещё вопросы Лу, — я даже приблизительно понятия не имею, можно ли демону стать стихией, а потом снова обрести тело, без потери себя. Всё-таки раса демонов забыла, что значит быть стихией, примерно, как мой клан давно забыл, что означает быть демонами. И сомневаюсь, что мне удастся найти об этом какую-то информацию. Разве что… на эксперименты потянет.              Он договорил, предоставляя слово собравшимся. Но большинство молчали в задумчивости. Ясно почему: хотя они уже немало прожили на одном острове с настоящим мифом — демонов ведь, как считалось в ещё не столь давние годы, не существует — а такие откровения всё равно переворачивали представления о мире у большинства.              Помнил, с месяц назад, старик Наварро у меня спросил, почему Лу любит и к воде, и к ветру, и к, например, кораблям обращаться, как к одушевлённым живым существам, что-то нашёптывая, да и со зверьми, вроде как, тварями не разумными, вёл себя так же, как с людьми. Для него это странно было. Как и для меня, когда мы, команда, только-только знакомились с особенностями нашего капитана. Но, даже привыкнув к этому, я не знал, что сказать, потому что… Это было частью личности Луффи, чем-то, что невозможно было объяснить, только предположить, например, что он просто любил и ценил то, с чем разговаривал, а может, как демон, чувствовал, что они действительно живые, но, существовала вероятность и того, что он просто был сумасшедшим. Вот только путешествие по любому из морей без капитана на борту отличалось от путешествия с ним примерно как вода отличалась от земли, потому что только в его присутствии мифы и легенды оживали, и сам океан начинал казаться по-настоящему живым существом, которое очень любило играть и с удовольствием отзывалось на желания одного нескромного демона. И я не знал, чем это было. Его ли силой, того же воображения или веры, или просто люди были настолько слепы и, по словам всё того же демона, скучны, что не замечали, а потому и не чувствовали того, что знал и видел он. Чудес ведь не существует для тех, кто в них не верит.              И, думалось мне, это было одной из причин, почему к Луффи люди тянулись: он учил на собственном примере замечать то, что делало жизнь по-настоящему яркой.              — А это объясняет, почему тебе достаточно напиться крови, чтоб залечить любые раны, — хмыкнул Джоз, вырывая меня из мыслей.              — Ага, а ещё — как ты, твоё хитрожопство, так быстро отращиваешь себе хвост и крылья, и вообще меняешь тело, — задумчиво протянув, согласился и Стив, старпом Джеймса.              — Именно! — гордо вскинул голову Лу, важно в назидание поднимая палец. — Так что, ребят, о моём здоровье вам нужно волноваться в последнюю очередь, потому что я — стихия, — он раскинул руки, и всех тут же обдало совершенно свежим морским бризом, по которому так истосковались практически все на этом проклятом острове: тут же раздался множественный выдох. Ветерок раздул волосы, охлаждая лица, хлопнул шмотками и был таков, исчез, будто и не было. — И, если захочу, ещё ваших много раз «пра» правнуков переживу. А если не буду ни во что ввязываться — и человечество пережить смогу. — Я напрягся, потому что Лу вроде бы насмехался, но… было в голосе что-то, какая-то нотка печали. Да и пахнуло вдруг от него… — Страшно, если честно, об этом подумать, но есть подозрение, что, даже если мне голову снести, я останусь жив.              — Чего страшно-то? — проворчал Жан Хорниголд, чему-то кривясь. — Если то, что ты говоришь, правда, то ты — бессмертная тварь, которой многие мечтают стать.              — Ага, так и есть, — покладисто согласился Луффи, чересчур легкомысленно и флегматично уточняя: — Только мне придётся похоронить всех вас, ваших детей, ваших внуков, всех врагов, всех, кто хоть что-то для меня значит. Даже братьев. Представь, Жан, — обратился он прямо к капитану, — эпохи сменяются, приходят и уходят короли, рождаются и умирают целые королевства, а то и цивилизации, меняются технологии, меняется мир, а ты замер во времени. — Луффи откинулся на спинку трона снова, уставился в свод пузыря, как я немногим ранее, и стал безликим и тусклым голосом, становящимся с каждым словом всё более сиплым, перечислять: — Хороня одних друзей, ты заводишь новых, зная, что они тоже умрут, быть может, даже на твоих руках. А потом следующие и следующие. И в этом бесконечном калейдоскопе сменяющихся людей и времён, таких разных, ты неизбежно теряешь цену дружбы, ведь какой смысл привязываться к человеку, если завтра его не станет, а на его месте появится другой? И все яркие ощущения, события, встречи сольются в сплошное серое бытие без цели и смысла. Скажи мне, Жан, — кэп резко перегнулся через подлокотник, чтоб податься ближе к Хорниголду, как и всегда, сидевшему в первых рядах арены, — ты хочешь этого для себя? Пожелал бы ты такую судьбу хоть кому-то? — спросил Лу прямо. И снова будто не замечал ни реакцию братьев, накама и даже толпы. А мы сидели молча, потому что, да, он говорил это не впервые, но это было тем, что заставляло проникнуться, потому что задевало какие-то струны душ непередаваемой тоской. Перспективка-то, описанная Луффи, действительно была мрачновата. Хорниголд тоже молчал. Он некоторое время ещё смотрел на кэпа, но потом, вздохнув, опустил и взгляд, и голову, признавая собственную неправоту. — Вот то-то и оно, — хмыкнул Лу, но ничего издевательского, вопреки ожиданиям, добавлять не стал. Вместо этого он пообещал и попросил: — Я проживу долго, обещаю. И до победы нас всех доведу, и до установления нового мира. Обязательно. И надоем я вам тоже обязательно. Вы ещё взвоете, — абсолютно серьёзно гарантировал Король Пиратов и Главнокомандующий. — Но, прошу, простите мне любовь к риску. Без него для меня всё это, — он обвёл взглядом и арену, и купол с городом, — не имеет смысла. А мои болячки, как бы я не орал от них, не смертельны для демона, они пройдут. Ну и, опять же, должны же у меня быть хоть какие-то слабости, кроме вас…              Луффи лукаво улыбнулся, но пираты так дружно зашипели, закатывая глаза, что он не выдержал, рассмеялся.              Засранец.              — Итак, ещё вопросы, претензии, проблемы, дела? — серьёзно спросил Луффи, когда народ подуспокоился.              Но на этот раз, к счастью, никаких новых тем для немедленных обсуждений не нашлось. Хотя и расходиться ребятам не шибко хотелось: хоть какое-то развлечение, да и сидеть вместе полезно, ведь хоть что-то, но можно было узнать друг о друге.              Посидеть и поболтать о всяком у костра большой компанией за выпивкой там вообще-то было приятно. Но не тогда, когда арена была полупустой в моменты, когда народ больше был сосредоточен на делах или ждал заветной возможности вырваться на поверхность океана. К тому же большинство разговоров на трибунах и за столом так или иначе уже какое-то время сводилось к демонам или к Луффи конкретно. А болтать о себе он, как и большинство, не любил, в отличие от всяких рассуждений о людях, о мире и о войне, о жизни и смерти, о прочих «вечных» темах. Так что, хотя на арене кто-то из наших всегда оставался, ну, чтоб контролировать ситуацию, а всё равно сами мы чаще всего торопились с неё уйти.              Вот и на этот раз, как только стало ясно, что больше нет важных тем для обсуждений, мы втроём — я, Лу и Ло — поднялись со своих мест и быстро покинули арену. Ло тут же бросил нам, что у него есть ещё дела, и вообще смылся — он активно двигался к тому, чтоб стать негласным королём подполья. Ну то есть с нами болтаться ему было некогда, и приходил он только ради Короля, именем которого в подполье уже практически не прикрывался — успел собственную репутацию заработать.              Мы за него были рады, потому что, в отличие от того же Эйса, он, кажется, действительно нашёл своё место.              А семейка Д неторопливо, я бы даже сказал, что по-пингвиньи вразвалочку, захватывала власть над миром.              Что, кстати, напрягало. Ну, тем, что, помнится, Луффи неоднократно шутил об этом. Только шутил. Но… Его шуточки нередко становились пророчествами.              И пираты это тоже стали замечать, как и я, становясь ещё более суеверными, каковыми и так всегда были, что, казалось, больше и некуда. Но вот за тем, о чём вякал наш Король, теперь буквально бдели.              Короче, Ло ушёл по своим делам, покидая подводный штаб, ну а мы с Лу, переглянувшись, и без слов понимая друг друга, поспешили к лабораториям: хотелось побыстрее закончить с делами, из которых оставалось только требование Цезаря зайти к нему.              По дороге нас нагнал Жан Хорниголд, выглядевший несколько растерянно. А так бывало, когда он выступал где-нибудь публично, высказывая критику или скепсис, но оказывался неправ. Нрав такой у него был: приобретённая недоверчивость заставляла его ставить под сомнения любые слова, которые он слышал, или мотивы поступков, свидетелем которых являлся, а горячность вкупе с самозащитой, порой, приводили к необдуманно сказанным словам, о которых он впоследствии жалел. В общем, мрачный вечно всеми недовольный тип, на поверку оказался нормальным мужиком.              — Извини меня, Король, — слегка, с достоинством, склонил голову он. И, что мне в нём нравилось, виноватым не выглядел, просто по-мужски признавал ошибки. — Ты прав, о бессмертии мечтают только глупцы.              — Не парься об этом, — фыркнул Лу, широко улыбнувшись и хлопнув Хорниголда по плечу. — Сам ведь знаешь, твоя критика и сомнения частенько бывают полезны.              Жан, хмыкнув, кивнул. Но, с долей неуверенности глянул на Лу исподлобья.              — А ты действительно?..              — Я не стану проверять, — Луффи покачал головой, уверяя, что жить сотни лет не собирается. И тут же захихикал хитро: — Говорил же и не раз, что давно придумал красивый конец собственной легенде.              Хорниголд поёжился, мрачно глянув на короля, затем — на меня, но, вздохнув, закатил глаза и опустил голову, чтобы тоже хохотнуть.              Ушёл, кажется, приободрённый.              Ну а мы отправились дальше, к лабораториям.              Они были одними из трёх масштабных обновлений подводного города демонов (другими двумя стали арена и тренировочный полигон). Но если арена была построена на территории острова, то для строительства полигона и лабораторий Луффи перелопатил библиотеку и срочно постигал кое-какие технологии предков, основанные на способностях в управлении стихий. Для безопасности. Потому что, толком не зная на чём держались созданные демонами пузыри, защищавшие подводный город от толщи воды, кэп не мог быть уверенным в том, что случайный взрыв в лабораториях или какая-нибудь особо сильная техника боя хоть фехтовальщика, хоть фруктовика, не снесёт пузыри к морскому дьяволу. Конечно, было понимание, что вряд ли творения демонов были настолько хрупки, что их можно было уничтожить, например, просто проколов. И всё же, проверять это, рискуя тысячами жизней, никто не стал. Вот Луффи и пришлось зарыться в знания предков: если без лабораторий ещё можно было обойтись, как бы Цезарь не истерил, лишившись помещений для экспериментов в штабе Нового Мира, то вот полигон нам точно нужен был. Мы ведь для того и ушли на дно, буквально — чтобы стать сильнее.              И, к счастью, или к поистине дьявольской удаче нашего Короля, оказалось, что как часть библиотек замков были скрыты от любопытных глаз, так и в самом пузыре подводного города существовали… можно было сказать, заготовки для расширения территории. Поэтому Лу даже не пришлось изучать сложные техники контроля над стихиями с нуля, чтобы просто запустить процесс и создать ещё два пузыря, связанных с основным тоннелями наподобие того, который связывал пространство под водоворотом с городом. Конечно, после их создания, мы столкнулись с рядом проблем, таких, как расчистка очень сырого и топкого дна, отсутствием освещения и постройкой пешеходных мостов через водное пространство к тоннелям, ведущим в пузыри (не на лодках же, в самом деле, перемещаться между пространствами), но все вместе мы справились с этими проблемами. И вот у нас, помимо арены, уже существовавшей на тот момент, появились отличный полигон для тренировок и лабораторный комплекс, который, кстати, не целиком принадлежал Цезарю — среди нас ведь немало нашлось людей учёных и те же Чоппер, Ло, Стив, да и сам Лу, любили порой покорпеть над колбами с разными несъедобными жижами.              В общем, мы устроились в подводном штабе капитально.              Но подниматься на очень высокие сваи (поставленные, чтоб под мостом могли пройти корабли любого водоизмещения и высоты мачт) было долго и лениво, поэтому, прошагав какое-то расстояние, мы с Лу переглянулись и, не сговариваясь, переместились тенями ко входу в лаборатории.              Цезарь встретил молча. Кивнул нам на диван, мол, устраивайтесь, а сам поспешил поймать серого мышонка в одной из присутствовавших в лаборатории клеток. Потом демонстративно вколол зверёнку что-то и кинул его в аквариум к белым мышкам. Причём ещё аквариум так тщательно закрывал, явно для герметичности.              — Ну и? — поторопил его я, когда Клаун обернулся к нам.              — Помните стеклянные шарики с жидкостью, которые приволок Беллами с острова, где обнаружилась одна из лабораторий Вегапанка? — подозрительно серьёзно спросил он.              — Ну?.. — подтвердил Лу, невольно повторяя за мной. Лавку он, как и я, проигнорировал, устраивая задницу на рабочем столе учёного. Цезарь за это недовольно зыркнул на него, но, промолчав, подхватил с другого стола пульт управления и нажал на кнопку, снова кивая на аквариум с мышами. Тут же из крышки, которую Клаун с таким тщанием прилаживал, выпали шарики, больно сильно похожие на те, которые действительно пару недель назад приволок Беллами с одного простенького задания. Но, в отличие от тех шариков, которые просто так не бились, эти тут же взорвались, заволакивая аквариум красным дымом или газом. Мышки (из-за которых частенько ревел Чоппер, с трудом признавая, что лучше они, чем люди) за стеклом тут же засуетились, забегали чуть ли не по стенкам, потому что, несмотря на то, что из-за дыма мы их самих не видели, зато видели их лапки, отпечатывающиеся на стекле, в которое звери, похоже, отчаянно бились. Но… не прошло и минуты, как Цезарь снова что-то нажал на пульте, и воздух в аквариуме стал быстро очищаться — наверное, дым вытягивали какие-нибудь насосы через подведённые к крышке трубочки. И… мы увидели трупы грызунов белого цвета и одного судорожно метавшегося между ними живого серого мышонка, которому Клаун на наших глазах что-то вколол.              Долго думать о том, что произошло, было не нужно.              — Хочешь сказать, что не один ты разрабатывал газовое оружие? — больше уточнил, чем действительно спросил Лу.              — Вегапанк украл у меня идею! — с искренним возмущением прищурился Цезарь так уверенно, как будто «придворный» учёный Горосэи не мог дойти до такой мысли сам. — Мы ведь уже использовали мои разработки, в том числе и с защитой для твоих пиратов. Только, — Клаун гнусно усмехнулся, складывая руки на груди и кривясь, — в отличие от тебя, Мугивара, Мировое Правительство не ограничивало Вегапанка, и его газ не усыпляет, а убивает. И если ЭТО выпустить в мир — никакое дорогостоящее супероружие не понадобится.              Я закатил глаза, а Луффи поднадоевший упрёк и вовсе проигнорировал:              — Да, это может стать проблемой, — согласился он напряжённо вслух, а мысленно с лёгкой насмешкой заметил:              «Интересно осознавать, что спровоцировал процессы, которые вполне могут привести человечество за грань вымирания, не находишь?»              «Ты даже не удивлён», — хмыкнул я.              «Как и ты. Быть может, никто из нас, в том числе Тенерьюбито, не понимал, к чему нас может привести решение начать войну. Да и масштабы, даже зная, что полигоном нам станет мир, мы осознавали, но не воспринимали. Но… даже будь это иначе, мы бы не отступили, верно?» — Луффи бросил на меня лукавый взгляд, не поворачиваясь. Я, снова усмехнувшись, коротко мельком кивнул.              Но сам думал не о наших решениях, не об их последствиях, а о том, что мне нравилась улыбка капитана. Она означала для меня, что, что бы ни происходило в мире, что бы ни придумали наши враги, а нас это не сломит. Да и в целом… Друг, который взвалил на плечи ответственность за судьбы мира, не слишком этим грузился, ну, то есть, не так, как раньше, а это само по себе не могло не радовать. Я даже сам выдохнул, мельком улыбнувшись.              Ну смертельный газ, и что? Справимся. Придумаем что-нибудь.              Но для Цезаря, конечно, наш маленький диалог остался в тайне. А напряжение Луффи и его слова он истолковал как всегда по-своему:              — Именно! — воскликнул он. — Поэтому науку нельзя ограничивать! И пока ты ограничиваешь меня, Мировое Правительство…              Мы с Лу, снова переглянувшись, закатили глаза.              — Если мы начнём с Горосэи и Тенерьюбито играть в такие игры — доиграться можем до того, что в мире не останется ни одного живого существа, не то что людей, — фыркнул Луффи, перебивая и предвосхищая очередные требования Клауна «развязать ему руки». А он то просил, то требовал, то уговаривал кэпа об этом периодически. Срачи с ним — а иначе это было назвать сложно, по крайней мере, со стороны учёного — вообще стали обыденностью для нас. Он даже прославился и завоевал уважение в рядах «Сопротивления» своими неутомимостью, упрямством, стойкостью и готовностью бороться за своё, ведь он неизменно натыкался на непреклонность нашего короля и почти каждый раз уходил ни с чем.              Впрочем, он был из тех людей, которыми Луффи вертел как хотел — по обоюдному согласию, разумеется. Провоцировал, брал на слабо, поддевал, тем самым мотивируя на открытия и достижения. Однажды даже заявил, что Цезарь — бесполезен (что в какой-то мере было правдой, потому что мастером и умельцем среди нас был буквально каждый первый, а это означало, что технологический застой в нашем обществе и без Клауна был исключён как таковой, ибо каждый постоянно придумывал какие-то улучшения привычному). Разумеется, Цезарь не мог этого не понимать, однако прямое обвинение Луффи глубоко задело его «лучшие чувства», и в итоге он зарылся в какие-то исследования. Их результат-то мы, похоже, и увидели на собрании. И тут стоило признать: жидкий аналог кайросеки действительно был научным прорывом, вряд ли возможным без способностей и знаний Клауна.              Что и сказать, Лу всегда умел использовать доступный ему человеческий ресурс с максимальной эффективностью.              Хотя и сам Цезарь, конечно, был не так прост. Например, именно благодаря ему у нас, бывших Мугивар, а ныне команды Короля, появился так называемый «расширенный состав». Клаун требовал себе особого статуса, привилегий, защиты, потому и не просил, требовал причислить его к команде Короля. И нашёл ведь, что сказать, чтобы Луффи пошёл на это. Хитрожопо, но пошёл. Цезарь заявлял, что только в команде Короля Пиратов он будет чувствовать свой талант признанным, а без признания — будет искать это самое признание, быть может, и у врагов (это было прямой угрозой, которую не остановил даже страх перед силой демона). И… Лу, хотя не воспринимал всерьёз слова, неожиданно решил, что в команде Клауна будет проще контролировать — по крайней мере, это он заявлял вслух. Ну а так как и Цезарь понимал, что тот не захочет путешествовать с нами на Санни, и мы понимали, что он нам будет скорее мешаться, капитан рассудил, что команде не помешает «расширенный состав», в который будут входить «сухопутные» друзья. Цезарь стал первым, Паули (бывший плотник Галлей-Ла, которому невмоготу было без работы на верфях, но которому тоже не место было в море) — вторым, Коала — третьей.              На самом деле Луффи просто пожалел их всех. Нет, он не стал бы опускаться до того, чтоб принимать в команду, пусть и в расширенный состав, кого-то из жалости. Но отношение к ним сыграло не последнюю роль в принятии решения. Паули давно был нашим, ещё с битвы в Эниес Лобби. Коала стала таковой, потому что никак не могла избавиться от чувства вины перед Лу за гибель Драгона, а потому и оторваться от него ни морально, ни физически не могла так, что даже Революция отошла для неё на второй план, мотивацию в служении которой она черпала во всё том же капитане. А Цезарь… Через несколько дней после того, как решение было принято, а мы, команда, ещё не могли с ним примириться, во время совместного обеда в гнетущей тишине, нарушаемой лишь стуком столовых приборов, Лу долго смотрел на учёного. А потом вдруг заметил, что он не морской, но тоже волк-одиночка, отвергнутый за то, что из-за убеждений отказался идти проторенной дорожкой сородичей. И, может быть, потому он и согласился на все условия Луффи, что понадеялся найти стаю, которая его примет. Стоило ли говорить, что после этого и мы дали Цезарю шанс, и он сам стал вести себя иначе, где-то свободнее, а где-то сдержаннее, и даже в спорах с нашим вожаком принимал его волю?              В общем, как-то так получилось, что, хотя состав нашей команды вообще не изменился, а людей, которых мы считали своими, стало больше.              И Цезарь, сволочь хитрожопая, вполне достойная капитана, стал одним из нас.              — А ты уверен, что наши враги станут сдерживаться, особенно, если ты начнёшь побеждать? — прищурился учёный, в два шага настигая Лу, чтоб нависнуть над ним тенью из-за своего немалого роста и ткнуть пальцем в грудь. — Я жить хочу, знаешь ли, но они уже знают меня как твоего учёного, а потому уничтожат вместе с тобой. — Клаун снова беспардонно ткнул Луффи пальцем в грудь, но тут же сложил руки на груди, требовательно глядя на капитана. Тот снова вздохнул:              — Чего ты хочешь от меня?              Цезарь прищурился, будто бы даже недоверчиво, словно удивляясь, что его мысли вообще приходилось объяснять.              — Ты ведь понимаешь, что от применения такого оружия Горосэи может остановить только их же знание о том, что у нас есть или нечто подобное, или что-то покруче…              — В очередной раз предлагаешь мне дать разрешение на создание того, что может уничтожить мир? — насмешливо вскинул бровь Луффи.              — Да! — с удовлетворение воскликнул Цезарь. — Это будет благоразумно.              Ага, благоразумно. Очень благоразумно ради сохранения мира создавать то, что может его уничтожить.              Но Цезарь ни иронии, ни подвоха в вопросе не заметил или сделал таковой вид. Кэп и отрезал категорично под мой смешок:              — Отказываюсь.              Спорили на тему они действительно часто и нередко публично. Обычно разговор шёл без конкретных примеров и Клаун просто, преследуя навязчивой тенью по пятам, требовал разрешения на крайне опасные эксперименты и исследования по созданию какого-нибудь оружия. И у него было немало сторонников, особенно в рядах Революции, которые тоже считали, что применение мощного вооружения могло остановить только существование у противника оружия, сопоставимого по силе. В общем-то, я тоже признавал, что они были правы. Только, видимо, как обычно не учитывали всего в той реальности, которая была у нас. А у нас, Сопротивления, была слишком существенная разница с Мировым Правительством по возможностям: мы просто физически, то есть ресурсно, не могли себе позволить гонку вооружений.              — Мугивара… — то ли обиженно, то ли разочарованно, то ли обречённо рыкнул Цезарь, взывая.              Луффи ему, как обычно, не дал и слова вставить, остановив взмахом ладони:              — Они и так знают, что у нас есть оружие и технологии, а ещё сила, которая им недоступна: знания моих предков и я сам.              — Тебя боятся, но боятся недостаточно! — Цезарь снова ткнул Луффи в грудь пальцем, так смешно нависая над ним, но под тяжёлым насмешливым взглядом подрагивая, потому что сам побаивался.              Но сказать в ответ кэпу было нечего: сам понимал, что в этом учёный прав. Короля Пиратов боялись, но мало. Я сам был свидетелем этого, когда видел и слышал и у Тенерьюбито, и у Горосэи слепую уверенность в том, что мы не сделаем ничего, что могло бы действительно серьёзно пошатнуть их власть, просто потому что наш Король был одним из Д, принципы клана которых они знали даже слишком хорошо. Они были уверены, что Луффи не явится к ним, в их логова или логова их людей, чтоб просто вырезать поголовно, ведь он всегда щадил.              Нас многие за это уважали — те, для кого именно этим мы отличались от прочих. Я сам уважал капитана за эту сумасшедшую волю, когда, зная, что рискует, балансируя на грани, поступал не так, как проще, а так, как… Ну не благороднее — это слово ему не подходило, а скорее человечнее.              Однако другие видели в этом слабость и пытались пользоваться. Пока нам везло — удавалось выкручиваться, не преступая принципов, но никто не мог гарантировать, что так будет всегда.              И хотя я знал, что, когда и если обстоятельства повернутся против нас, кэп сделает, как должно, но всё равно мысль об этом, о том, что я не хотел, чтоб ВОЛЯ моего короля мерещилась кому-то слабостью, не оставляла.              — В этом я, кстати, соглашусь с Цезарем, Лу, — вздохнув, обратился я к нему, вызывая удивление Цезаря, вскинувшего голову, чтоб посмотреть на меня. — Они, — я мотнул головой туда, где, по моему смутному представлению находилась стена Ред-Лайн и Мариджои, — постоянно устраивают акции устрашения сочувствующих нам. Мы тоже могли бы…              Луффи договорить не дал, фыркнув, чем перебивая, и раздражённо пояснил:              — Если мы начнём устрашать их — они как раз начнут применять оружие, которое разрабатывают на крайний случай. Большинство из них ведь убеждены в собственной святой неуязвимости, мол, никто не посмеет поднять на них руку. Помнишь, как истерили после нашей выходки на рабском аукционе?              — Твоей выходки, — со смешком уточнил я.              — Среди них есть те, кто способен на хладнокровное мышление, но не большинство, — не моргнув глазом, продолжил мысль Лу. — Да и зачем бы им сдерживаться в применении своих разработок на врагах? Они и половину населения мира легко уничтожат, если есть хоть шанс что избавятся от нас. Если что, рабы снова расплодятся. Нет, — покачал он головой в отрицание, — мы не будем их провоцировать на крайние меры. Не так, не сейчас, по крайней мере.              Я слегка склонил голову, кивая — признавая разумность аргументов, хотя и планировал как-нибудь поднять тему снова, потому что считал, что мы делали недостаточно для того, чтоб хотя бы информационно противостоять Мировому Правительству: в борьбе за умы, за поддержку населения, мы не проигрывали, мы просто в ней не участвовали, и я не был уверен, что так и должно быть.              — Ты ведь сам говорил, что нам не выгодно тянуть время, потому что наши ресурсы ограничены! — вступился снова Цезарь, взмахнув руками. — Значит, нам нужно действовать на опережение и…              — Ты меня не слышал? — прищурившись, вновь перебил Клауна Лу. По коже, приподнимая волоски, пробежался холодок хорошо знакомой воли. — Мы выиграем эту войну иначе, — твёрдо, убеждённо заявил он, будто знал это абсолютно точно. Так же ранее он заявлял о том, что станет Королём. И, не передать словами, какой оптимизм это внушало. — Цезарь, — снова взмахнул рукой кэп, чтоб остановить новые то ли аргументы, то ли взывания, — лучше закончи разработку универсальной защиты или противоядия против этого газа. — Лу мотнул головой на контейнер с дохлыми мышками и одной живой, которой учёный что-то вколол перед испытанием — а та уже не выглядела здоровой, как в начале: её бочка часто двигались, будто задыхалась. Может, конечно, не в газе было дело, а в страхе или шоке, но складывалось впечатление, что вколотая вакцина работала не идеально. — Вижу, ты уже этим занимаешься, вот и продолжай! Скажем, придумай, может, какой-нибудь фильтр, какие для воды используют, только для воздуха? Чтоб можно было применить при малейшей угрозе…              — Ка-пи-тан, — не дослушав, протянул Цезарь с кривоватой ухмылкой, в очередной раз нависнув над Лу, — а может, ты просто боишься брать на себя ответственность за многочисленные жертвы, без которых войн не бывает?              — Я и так согласился закрывать глаза на твои эксперименты, и, напоминаю, взял это под личную ответственность — иначе ты не причислял бы тебя сейчас к моим накама, — почти отзеркалил выражение лица Клауна кэп. Но тут же посерьёзнел: — Понимаю твои страхи: меня тоже тревожит беспринципность врагов. Но это не значит, что мы должны опускаться до их уровня и перенимать их методы. Убить не сложно, Цезарь, сложно спасти, — покачал головой Луффи печально, внушая: — Будь выше Вегапанка и не ищи лёгких путей. Так тебя оценят быстрее и благодарны будут. И не десятки человек, а многие тысячи. Ты ведь можешь, я не сомневаюсь. Иначе не дал бы тебе шанса.              Цезарь отпрянул от кэпа, смерив его подозрительным взглядом, но, естественно, ничего, кроме убеждённости, уверенности, не обнаружил. И…              — Чёрт тебя дери, капитан, — выдохнул он, расплываясь чуть не в блаженной улыбке и покрываясь странным болезненным румянцем, чем сильно напомнил мне Чоппера в моменты, когда он смущался похвале.              Я ухмылялся.              — Давай договоримся так, — предложил Лу, игнорируя реакцию… накама. — На всякий случай, ты займёшь изучением вопроса в теории, но не на практике. Так ведь будет быстрее создавать супероружие массового поражения, если вдруг оно понадобится? — уточнил он, но ответа не дожидался. — На практике же ты будешь разрабатывать защиту и доверять моим решениям, как решениям своего капитана и короля, раз уж напросился в мою свиту. А если я окажусь неправ, недальновиден — я признаю это публично.              — А если некому будет признавать? — снова прищурился, по-деловому собравшись, Цезарь.              — Значит, будешь выносить мне мозги на том свете. Ну или, хочешь, письмо какое завещательное, с признанием твоей правоты, напишу, чтоб его обнародовали после моей кончины? Ты-то о своём выживании позаботишься, — хохотнув, предложил Луффи.              «Уступаешь. Уверен, что он того стоит?» — заметил, спрашивая, я, ведь его договор виделся мне проблематичным.              «Я наивный надеюсь, что он мне так меньше будет на нервы действовать, заодно подзуживая ворчания в рядах Сопротивления», — вздохнул он.              — А вот это уже деловой разговор, — удовлетворённо кивнул Клаун, первым протягивая руку, — с такими условиями я согласен.              — Ну вот и отлично, — ответил рукопожатием кэп. — А раз договорились — мы пошли. Не забудь на ужин явить свой гений, у нас там планы намечаются.              — Нет уж, обойдусь без твоих «визитов вежливости», предпочту эффективнее потратить время, — фыркнул Цезарь, усаживаясь за рабочий стол и тут же зарываясь в какие-то бумаги. Мы тут же от стола отошли.              — Как хочешь, — пожал плечами Лу.              — Не ной потом, что забываем про тебя, — подхватил мысль кэпа я, хохотнув: ныл по этому поводу учёный тоже нередко.              Мы оба хмыкнули, переглянувшись, и зашагали к выходу, а потом, недолго думая, и вовсе переместились в замок, где, устроившись с комфортом в библиотеке, и зарылись в изучение папки, которую мне короли подсунули. Во многом, мы занялись ею ещё и потому, что тема отношения к пиратам мирных жителей перекликалась с темой, поднятой Цезарем: нам действительно не помешало бы заняться формированием и изменением мнения общества о нас.              Почти до самого ужина мы за этим и просидели, читая предложения королей и обсуждая между собой.              Хотя нечего было и обсуждать-то толком. Короли плохо представляли нашу, пиратскую, реальность, потому большинство их идей сводились к разного рода акциям даже не помощи жителям островов, а благотворительной раздачей чего-то, что люди не могли достать. Причём короли даже готовы были раскошелиться и оплатить нам эту самую благотворительность.              Луффи презрительно называл это подкупом, сравнивая с раздачей зеркал не слишком развитым цивилизационно аборигенам отдельных островов, которых более развитые соседи после таких подарков нередко истребляли ради земли или каких-нибудь ресурсов.              И как-то так за такими вот торгашескими идеями, даже разочаровавшими, массивная папка, разбора которой я опасался, достаточно быстро кончилась.              — Но что-то делать нужно, — устало вздохнул я, когда Лу в раздражении откинул последний лист бумаги из папки.              — Может, и так, — не очень уверенно фыркнул он, потянувшись и звонко хрустнув позвонками. — Но, честно говоря, я не вижу стоящих вариантов. Думал, Морн что-то способен предложить, всё же опыт успешного руководства не только собственным государством, но и торговлей, у него значительный.              — Торгаш есть торгаш, — вздохнул я, кисло скривившись.              Луффи помолчал.              — А может, нам и не нужно ничего делать, — задумчиво протянул он всё же какое-то время тишины спустя. Я вопросительно глянул на него, вскидывая брови. — Мнение людей не изменить ни словами, ни подачками или подкупом — они их примут, но останутся при своём. Да, на людей можно влиять, это даже легко, как мы знаем хоть бы и на моём примере. Но я не думаю, что мои речи хоть как-то повлияли бы, если бы не цепляли что-то внутри них, какие-то мысли и чувства, из-за которых они и сами шли к пониманию и принятию того, что озвучивал я. Тот же Монга не стал бы частью команды, если бы не насмотрелся лично на то, что творит Мировое Правительство, если бы не засомневался в том, во что верил чуть ли не всю жизнь, понимаешь?              Я кивнул. Даже припомнил, что и сам не верил Луффи и его россказням о том, что пираты не всегда головорезы и грабители, и даже когда уже сам стал пиратом, долго считал, что это мы, Мугивары, не типичные… Пока реальность не столкнула меня с тысячами таких же чокнутых ублюдков.              — Хочешь оставить всё как есть? — уточнил я. Он пожал плечами:              — Война обостряет все вялотекущие проблемы в обществе и в людях. Поэтому то, что терпели раньше, на что закрывали глаза — на это теперь будут злиться, огрызаться, воспринимать «в штыки». Сейчас Мировое Правительство куда сильнее портит собственную репутацию, чем её могли бы испоганить мы. Тут и налоги, и неизбежная мобилизация, и этот новый закон о личных документах граждан — людям он не понравится, потому что подозрительны и ничего хорошего от власти почти не ждут, а кто же захочет делиться информацией, которая долго считалась личной и которую можно использовать для угнетения?              — Значит, будем вдохновлять личным примером, сопротивлением, борьбой?              Луффи кивнул:              — Ага, а заодно покажем, что, в отличие от грабительских требований Мирового Правительства — мы совсем не грабители, каковыми нас считали. Мы ведь, — он хихикнул, лукаво ухмыльнувшись, — не зря назвались Сопротивлением, а народ и газеты быстро подхватили это именование.              Ага, подхватили, только уже частенько сокращали до «Армия СКП» (армия Сопротивления Короля Пиратов) и даже уже называли нас словом «Эскапада», видимо, и по первым буквам, и за любовь нашего предводителя к экстравагантным выходкам.              Честно говоря, слово «эскапада» мне нравилось больше, чем «сопротивление».              Но Лу об этом знал, поэтому я хмыкнул, улыбнувшись другому:              — Обожаю, когда ты хитришь с уверенностью.              — Ты прекрасно знаешь, что уверенности во мне куда меньше, чем кажется, и даже чем хотелось бы, — фыркнул кэп, но тоже улыбнулся, закидывая руки за голову. Но вдруг посмотрел прямо в глаза и спросил: — Ты уже несколько недель не можешь расслабиться, будто какая-то мысль покоя не даёт. Не поделишься?              Я замер на миг, не соображая, о чём он говорил. Но понял и зарылся пальцами в волосы, не будучи уверенным в том, стоило ли говорить, не мерещилось ли мне вообще. А капитан смотрел внимательно так…              — Проницательный ты, зараза, — вздохнул я сварливо. Но признался: — Есть кое-что, но не уверен, что хочу озвучивать это сейчас. Ты врасплох застал.              Лу смотрел внимательно так, что на миг даже показалось в его взгляде мелькнуло что-то обжигающее, будто молния сверкнула или холодом кольнуло. И тут же возникло чувство, что в душу смотрит. Но… оно как появилось, так и бесследно исчезло, когда кэп прикрыл глаза.              — Бесит, когда кого-то из моего ближайшего окружения что-то беспокоит, а я не знаю, в чём дело, — доверительно сообщил он, не скрывая недовольства. — Бывает это что-то личное, тогда я догадываюсь и не лезу. Бывает — что-то не очень важное. Но у меня чувство, что тебя волнует что-то, что касается и меня, и команды, что-то, что может спровоцировать тебя на решения, которые, как мы знаем, — тут он усмехнулся, — без последствий не остаются. Ну, как обычно у тебя.              Я молчал, исподлобья глядя на него. Он валялся на кушетке, всё так же прикрыв глаза, но его внимание, наверняка, всех органов чувств, которые только существовали у демонов, были обращены на меня.              — Это… — смирившись с тем, что хотя бы пояснить молчание мне придётся, стал подбирать слова я, выкручиваясь, — просто абстрактное, даже не сформулированное толком в мысль, ощущение. Такое, знаешь, как будто что-то изменилось в привычном и даже родном, а ты это видишь, но не можешь понять, что не так.              — Но ты знаешь, в чём дело, — не спросил, констатировал кэп. Хорошо меня знал.              — Знаю, — не стал отпираться я.              — Но молчишь. — Это тоже не звучало вопросительно, но и упрёка я не слышал, не чуял, и решил, что это дозволение молчать. Луффи вздохнул. — Хорошо, не говори. Но давай не так, как в прошлые разы, будь любезен, — он открыл-таки глаза и кинул на меня серьёзный предупреждающий взгляд. Я коротко, но серьёзно кивнул: мне тоже хватило впечатлений, поэтому повторять собственные подвиги прошлого я не собирался. — Ладно, — снова вздохнул он, прыгнув на ноги, — идём, навестим команду, а то к Бему скоро чесать.              Он бодро зашагал на выход из библиотеки, ну а я, конечно, последовал за ним. Только папку прибрал — идеи, которые мы рассматривали, не стоило так бросать.              Накама, в общем-то, были в курсе приглашения. И тут я не знал, то ли Лу успел рассказать, то ли сам Бем приходил приглашать нас, не зная о том, что мы с кэпом отлучились по делам, а потому он сначала позвал команду, а нас — когда мы вернулись. Да, в общем, это было не важно.              Чтобы не привлекать к себе внимания, конечно, в гости к команде Бема как обычно перемещались по одному или парами, каждый своим способом, но незаметно. По идее, ни к чему была эта конспирация, потому что Волей Наблюдения нас всё равно чуяли, а значит, знали, и у кого мы в гостях, и почему мы не отправились туда открыто командой. Да, можно было не сомневаться, все всё знали. Но понимали, а потому делали вид, что ничего не заметили — так же, как Бем, периодически приглашали нас почти все капитаны, прекрасно зная, что весь остров просто не позвать на маленькое командное событие, а праздновать всей толпой — значит, не трезветь ни на час, не то что ни на день. Вот негласно и делали вид, что Короля и его банду ни в какие гости никто не приглашал.              А у Бема были просто душевные посиделки двух команд. Вкусная рыбина, азартный спор коков о приправах, выпивка, конечно, байки, смех…              Душевно. Иначе просто не скажешь.              Я, честно говоря, опасался, что такие визиты вежливости — как выразился Цезарь — станут для нас скучной формальностью. Но… Мы были не знатью, а пиратами, и Луффи ловко, хоть и не быстро, приручал всех своих подданных к мысли о том, что он, может, не такой же, как они, но точно один из них. И это сказывалось хотя бы вот на том, что перед нами не лебезили, а просто по-особому уважали. Потому и такие посиделки были дружескими, приятными, отвлекали от действительно скучноватых дел.              Правда, кок Бема, тот самый, который и хвастал нам коронным рыбным блюдом, распалился под алкогольными парами и стал травить байки о том, что приготовлению его учил отец, а его отца — дед. И… тема перешла на папаш. Бем и его накама наперебой рассказывали про детство и родителей. А у нас в команде, так уж получилось, отцами могли похвастаться разве что только Фукабоши, Виви и Марко, а мамками так и вовсе никто — большинство из нас лишились их рано, часто при трагичных обстоятельствах, а то и вовсе их не знали. Поэтому поддержать тему не могли, и лишь с интересом слушали о том, как жили будущие пираты с семьями в детстве, и смеяться историям.              Неприятно нам не было, неловкости мы тоже не чувствовали — по крайней мере, я не чуял таких эмоций от членов команды. Но лёгкую грусть — да, очень даже. И был уверен, что каждый из нас хоть раз за вечер подумал, что было бы, если бы у нас в детстве были семьи, мамы и папы, которые воспитывали бы нас, учили чему-то и просто проводили с нами время.              Кто-то из нас о чём-то жалел, кто-то вспоминал родных. Но все мы радовались за Бема и его небольшую, чуть больше нашей, команду, в которой повезло почти всем.              В какой-то момент меня толкнул плечом Эро-кок, сидевший рядом, а когда я посмотрел на него, вскидывая бровь, он едва заметно кивнул на капитана. А я избегал смотреть на него с того момента, как речь пошла об отцах. Не из-за того, что Драгон погиб не столь давно, а потому что знал, что кэп не слишком-то любил говорить или думать о нём, будто было в его гибели, а может, в их взаимоотношениях нечто, что Луффи никак не мог или не хотел отпустить либо хотя бы разобраться. Мы даже теперь мою астральную клеть разобрали только потому, что Революции требовали какие-то, я уж не помнил какие, документы, которые, как Блондинчик точно помнил, бывший Главнокомандующий прятал в цепочке, которую носил на шее, и в которой по его велению то и дело пропадали мелкие вещи. Луффи тогда сопротивлялся изо всех сил, ни в какую не хотел притрагиваться к вещам отца, будто принципиально не желая знать, чем тот жил. И как бы я ни пытался разобраться в его странной реакции, не смог, потому что он не позволил.              Нет, тема папани или его смерти даже спустя время так и не стала для него болезненной. В отличие от, кажется, прошлого Драгона. И, кажется, уже все на острове уловили его нежелание говорить об этом и тем более копаться в нём.              А тут он сидел, запрокинув голову и затылком упираясь в переборку, и, слушая очередную байку кока Бема о том, как папаша его на рыбалку водил, опять чему-то легко-легко так, что аж подозрительно, улыбался.              «Лу, ты чего?» — даже спросил я.              «Думаю, что в моих отношениях с отцом, пора ставить точку, — он погладил и покрутил массивный перстень на большом пальце, который ему достался от папаши. — Пойдёшь со мной? Думаю, там ещё один замок демонов или, по крайней мере, его развалины. Я долго собирался посетить его, место, куда ведёт эта штука, а сейчас понял, что пора посмотреть, что там. Но не уверен, что хочу идти туда один. А кто, если не ты?»              «Если уверен — сходим», — мысленно пожал я плечами, отчего-то думая о том, что и сам был бы не прочь навестить… учителя в далёком Ист-Блю, который тоже в какой-то мере заменил мне отца. Не знал даже зачем. Но было до смешного любопытно узнать, что он скажет о том, кем я стал.              Впрочем, об этом можно было подумать и потом, после того, как и я исполню мечту.              Прощались с командой Бема ближе к утру, будучи крайне довольными друг другом. Да и ещё бы не быть довольными, ведь ещё совсем недавно чужие нам люди теперь стали настоящими братьями. Да, эти узы ещё только предстояло проверить. Но…              Странное посетило меня чувство, когда из душной второй палубы двухмачтового брига я выбрался на сушу. Немного пьяный, я, Я, вечный одиночка, почувствовал Волей и не только ею людей, живших на острове, собственной стаей, в которой не был вожаком, но которая всё равно была плоть от плоти, дух от духа моя, МОЯ.              Не все разделяли мои чувства, конечно. Однако тех, кто нашёл себя, своё место, свои цели и честь, свою веру и свободу среди нас было действительно много.              — Скажи, подвоха ведь нет? — рядом шумно вдохнул полную грудь воздуха Бем. Он смотрел в спину Луффи, стоявшего чуть поодаль и смеявшегося наверняка какой-то шуточке ещё не отбывшего Усоппа, прокомментировавшего разговор коков двух команд. Ну, я так предполагал.              — Он означал бы предательство, не только нас, но и самого себя, — покачал головой я. — Кэп скорее удавится. Слишком много в его эгоистичной башке завязано именно на этом. Пять дырок в спине, всё время напоминающих всем о себе, не дадут мне солгать.              — Не думаю, что кто-то из нас сможет поверить хоть кому-то, хоть во что-то вновь, если… — поясняя вопрос, Бем не договорил, но и так понятно, что. Мои слова он никак не прокомментировал.              Я усмехнулся.              А ведь с собрания пиратов, на котором был создан альянс, прошло меньше года. Но люди уже верили. Боялись, что обманываются, боялись, что разочаруются, что Луффи обманет, но, пусть с осторожностью, верили.              Братство потихоньку осознавало себя.