Patient Zero

      Прошло несколько дней, и за это время у Чона вышло более-менее адаптироваться к жизни на военной базе. Хосок забрал свою кошку на следующее же утро и сказал, что без нее не может уснуть ни в одной из своих любимых поз для сна, поэтому долго следить за животным не пришлось.       Так как Чонгук теперь работает в лаборатории, то и контактирует с военными минимально, кроме одного особенного для него, но против этого общения младший ничего не имеет. С Сокджином сотрудничать оказалось очень даже комфортно. Ученый быстро нашел общий язык с Чонгуком и сработался с ним: Чон задавал миллион вопросов, а мужчине нравилось умничать и хвастаться знаниями перед человеком с живым умом.       У младшего уже выработался определенный распорядок дня: тренировка вместе со слишком энергичным для утра Чимином, завтрак, многочасовая работа с доктором Кимом, обед, опять пробирки и химические формулы, поход в госпиталь к еще бессознательному Юнги. Свободное время после ужина Чонгук проводил вместе с Паком, которого безошибочно находит, где бы он ни был, а перед отбоем они бегают по периметру территории вместе, подгоняя, щекоча друг друга и сдерживая громкий смех. Времени для общего досуга мало, поэтому Чон каждую свободную минуту посвящает старшему, независимо от места и рода занятий. Пак больше не приходил в комнату младшего ночевать за эти несколько дней, потому что это оказалось намного сложнее ожидаемого. Солдату выделили койку в казарме и неустанно следили за ним, как за хитрой лисой, способной в любую минуту залезть в курятник и натворить дел.       Чимина легко приняли другие военные, хотя в то же время казалось, что они немного сторонились и косо поглядывали. Впрочем, никаких привилегий или особого отношения к нему со стороны командира не наблюдалось. Как и все солдаты, Пак дежурил на КПП, следил за порядком, подметал и убирал двор, технически обслуживал оружие, патрулировал территорию базы и много тренировался. Он в принципе не был против, но вот что будет, если Пака отправят на зачистку какой-то зоны за пределы базы, как остальных солдат, Чонгук и думать боялся. Единственное, что знал наверняка – он этого не допустит. Кажется, Инсу был такого же мнения, потому что разведывательные отряды сменяли друг друга, исследовали районы, составляли статистику, докладывали ее начальству, ходили на спецоперации, доставляли провизию, материалы и медикаменты. А Чимин оставался в стороне вместе со своей задетой гордостью и растущей обидой, ведь его отважная и неуравновешенная часть жаждала схватки и рвалась в бой. Это было единственным, что сполна показывало совершенно другое отношение руководства к Паку, за что Чон даже был благодарен.       Сегодняшний день ничем не отличался от вчерашнего, почти. После короткой тренировки младший зажал своего хена в углу здания госпиталя, который приметил вчера, и глубоко и страстно поцеловал его, давая волю своему языку. Воздержания от уже привычных ласк временами било в голову, а губы Чимина так и манили к себе, поэтому Чон не мог отказать в нескольких минутах забытья. Дальше – скудный завтрак овсянкой на воде, дегидрированной свининой и консервированными водорослями; и после плотного приема пищи он шел в чистую и стерильную лабораторию, заставленную дорогущим оборудованием, со снующими молчаливыми помощниками Сокджина. Чонгук влился в атмосферу и запомнил основные аспекты еще в первый день работы, поэтому сейчас свободно проходит охранный пост с дежурными и поднимается на второй этаж, прокручивая в голове важную информацию.       Военные доставляют новые образцы крови зараженных каждый день на любой вкус и цвет. На бирках написаны данные о материале: провинция нахождения, степень разложения, мутация, пол, возраст и особые внешние приметы. Также были пробирки с другими тканями организма: кожа, ногти, волосы, мозг и прочее. Неизвестно, какими правдами и неправдами солдаты добывали материал, но Чонгук узнавать об этом и не рвался. Сокджин вместе с сотрудниками тщательно анализируют доставленные образцы и идентифицируют специфический белок, вызывающий заражение. Со стороны кажется, что у команды ученых все схвачено, но проблемы начинались на первом же важном этапе, где надо синтезировать антитела.       Создания вакцины и антидота в некоторых аспектах пересекаются, но успех или неудача одного процесса не обязательно предопределяет исход другого, поэтому лаборатория трудилась над двумя веществами одновременно. Подопытные животные при введении даже очень низкой концентрации специфического белка реагировали молниеносной смертью, а о формировании иммунного ответа и речи не шло. Выработка антител или других связывающих токсичный белок молекул казалась сказочным вымыслом при взгляде на десятки трупов грызунов и приматов, но это был основной этап создания антидота, а из-за постоянного поражения на идею продолжают смотреть скептически все, кому не лень.       Надежды большинства возлагаются на различные способы ослабления или инактивацию специфического вещества, создание подходящей формы антигена, который способен спровоцировать иммунную систему и не убить подопытного. И несмотря на то, что в сложившихся условиях, где время – это критичный показатель, антидот должен быть более приоритетным для немедленного устранения угрозы, лаборатория все равно верит в вакцинацию и трудится над ней, не покладая рук, намного больше, считая ее долгосрочной целью для предотвращения распространения заболевания в будущем.       Чонгук вникал в каждый процесс и помогал, поднося всякую всячину, заглядывая в вычисления, выслушивая и вбрасывая свежие идеи, но очередное животное в итоге корчилось в клетке в предсмертных судорогах и вскоре замирало навсегда. Каждый новый экземпляр лекарства вынашивался, как долгожданный ребенок, укреплялся адъювантами и стабилизаторами. Его формулу проверяли десятки раз, записывая на листах на случай удачи, но громкое «Нет» и очередной провал рушили все надежды.       Сегодня Сокджин в лаборатории один, вокруг не суетятся его верные подданые, блокноты закрыты, а чистая бумага лежит аккуратной стопкой, не тронутая суматошливыми умами. Мужчина сидит и смотрит на доску, где маркерами обычно оставлял нерушимые истины и правила протекания новой болезни. Чон прекрасно помнит, сколько красных перепутанных стрелочек нарисовано на ней, и, заинтригованный тем, что же привлекло внимание бывалого знатока, парень поскорее проходит в помещение, которое именовал «штурмовое», ведь именно здесь разрабатывались новые формулы и концепции лекарства. Комната с различными подопытными находится по соседству, а дальше по коридору множество отсеков с многообразным оборудованием. Увидев доску во всей красе, Чон удивленно открывает рот, ведь вся многочасовая работа команды была стерта, исчезнув под силой человеческой руки и мокрой губки. Белая сверкающая поверхность казалась невинной и новой, но если присмотреться, то можно еще разглядеть въевшиеся в нее следы перманентных маркеров, один из которых крутит сейчас в руках взвинченный и задумчивый Сокджин. Его очки, обычно отдыхающие на переносице, лежат на столешнице, а их владелец, немного хмурясь в ожидании чего-то, летает далеко в собственных мыслях.       — Что-то случилось? – осторожно спрашивает Чон, обращая на себя взгляд встрепенувшегося мужчины, на чьем лице расцветает слабая полуулыбка. Парень пожимает протянутую ему широкую ладонь и садится рядом, широко расставляя ноги, уже придя к пониманию, что сегодняшний день будет отличаться от привычных здесь будней.       — Поставки образцов не было, отряд не вернулся еще, – Сокджин глубоко вздыхает, пытаясь выпустить дурное предчувствие и затягивающую в себя темноту из легких на волю и делится наболевшим. — Эта зараза непробиваема, а у меня скоро закончится фантазия.       Чону становится вдруг дико жаль этого человека, на чьи плечи свалилась непосильная задача разработки лекарства, но показывать подобные чувства может быть равноценно оскорблению для такой самостоятельной личности. Конечно, были и другие ученые, их было много, но они пряталась где-то далеко в неизвестном направлении, а доктор Ким отвечал за свою область в радиусе тысяч километров.       — А как дела обстоят в других лабораториях? – Чонгук решает попытаться найти хотя бы долю надежды, способную разжечь азарт, но собеседник качает головой, никак не оживившись и не воспаряв духом.       — Так же, как и у нас, если не хуже. Правда, они начали ставить эксперименты над людьми, вводить им недоскональные тестируемые формулы и получать очередных зараженных. А я не намерен рисковать жизнями и опускаться до подобных действий, пока не буду уверен хотя бы в 90% вероятности успеха. Но пока что все безуспешно, ведь мы не приблизились ни на йоту к следующему этапу, – Сокджин всматривается в глаза младшего, стремясь отыскать в нем свои пропавшую целеустремленность и несгибаемость и, к своему удивлению, находит, подобного там навалом. Неизвестно, что является топливом для этого парня, похожего на двигатель внутреннего сгорания, но механизм еще как работает. — Одна лаборатория перестала выходить на связь, подозреваю, что благодаря их беспечности они попросту заразили сами себя.       — Я уверен, что мы подобрались близко, – уверяет Чонгук, никак не унывая от плохого; может он привык к ужасным новостям или же это психологическая деформация, пришедшая с апокалипсисом. Его еще как трогают печальные известия, и тонны мыслей никуда не делись, но стало проще переступать через них. Мозг сразу вместо стенаний пытается найти выход из очередного лабиринта, наперед просчитывая ходы.       — Близко – это не победа, – доктор Ким поднимается, немного удивленный упертостью невидимой каменной стены и вдохновленный стремлением к результату несмотря ни на что, и открывает ядерно-синий фломастер. — Ладно, не будем сокрушаться. Вообще-то я стер все свои старания, чтобы рассказать тебе немного о своих рассуждениях. За время наблюдений за тобой я выяснил, что ты смышленый малый.       Чонгук энергично кивает, готовый запоминать все, что ему вольют в уши, чтобы разлить по мерным стаканчикам, разложить по полочкам и в будущем применить для защиты Чимина. Сокджин не спеша подходит к доске и размашистыми движениями рисует довольно простую схему, больше не говоря ничего. Минутой ранее младший не мог не отметить упаднические нотки в голосе главного ученого, чей несгибаемый энтузиазм подкреплял в нем веру в реальность положительного результата их исследований. Но призрак уныния исчез мгновенно, поселив в Чоне мысль о том, что даже самые целеустремленные и упорные люди испытывают моменты штормящих их сомнений. Теперь же властный голос с преподавательским тоном, который никак не отталкивал, а даже наоборот заставлял внимать каждому слову, заполнил собой пространство кабинета и сотворил атмосферу настоящего учебного процесса.       — Как ты знаешь, зараженные – побочный эффект добавки, происхождение которой покрыто тайной. Что касается превращенных особей, они живые, активные, дееспособные, но утратившее подчистую сознание, как таковое. Но я заметил интересную вещь – они охотятся на людей не из-за раздирающего их голода, потому что в подобном случае съедали бы полностью плоть до костей, а ограничиваются весьма скромными укусами и идут дальше, больше не замечая жертву. Их мозг воспринимает нас, как мишень для охоты, но, когда специфический белок попадает в чистую кровь, жертва исчезает с радаров, – мужчина делает драматичную недлинную паузу, меряя шагами небольшой участок плитки, и продолжает: — Простыми словами, их цель – это наше превращение и пополнение их рядов. Они являются машинами для убийств и истребления слабого вида, то есть нас.       Под конец тирады Сокджин буравит взглядом парня, рассчитывая на гримасу изумления, шока или легкого ужаса, но получает только рассудительную холодность и задумчивость, ведь Чон принял сказанное как данность.         — В этом есть здравый смысл, – спокойно говорит Чонгук, внимательно дослушав, и приходит к выводу, что искривленная в устрашающей пародии эволюция пытается оставить тех, кто, по ее мнению, более развит, избавившись от мусора. Но только, когда вмешивается алчный и беспринципный человек, ничего уже не может идти естественно и непринужденно. — Почему такой серьезный побочный эффект изначально был проигнорирован Сонмином? Еще на ранних этапах он должен был перечеркнуть все разработки.       Ким кивает, принимая вопрос и оставаясь довольным разворачивающейся дискуссией. Его речи солдаты слушать не желали, а помощникам быстро надоедало находиться рядом с маниакально увлекшимся своим делом, и вот нашелся такой же охваченный идеей человек, стремящийся найти выход любой ценой.       — Могу лишь предположить: либо они с Канджуном оценили недостаточно реально вероятность возникновения эпидемии и последующего заражения, либо у них был запасной план, какая-то гарантия, обнуляющая риски. Но даже если такая и была, доктор Ли все равно отступил, а значит ничего безопасного они не придумали. Рассматривая этот вариант, я надеялся, что у тебя есть какие-то важные данные, которые сдвинут нас с мертвой точки, но ничего нового ты не принес.       Под конец Чонгук почувствовал острый укол совести под ложечкой, а его язык зашевелился во рту, готовый выдать все тайны и секреты, но парень вовремя удержал его за зубами. Рассказывать сейчас о шрифте не хочется оттого, что младший и сам в нем не разобрался. Отдавать неразгаданную загадку смысла нет, ведь найти ответ – это данная Канджуном задача именно ему. У посторонних лиц это тем более не получится. Чон в этом не сомневается и надеется прочитать оставленное послание, а уже потом решить, кому стоит доверить, если это сможет помочь общему делу. Сейчас он молчит, пожимая плечами, и настроен внимательно слушать продолжение занимательной лекции.       — Перейдем к этому, – маркером Сокджин обводит написанные непонятные пока что буквы, — из того, что видел, я смог классифицировать этих тварей: самые простые: вид А – это очевидная мутация; превращенные похожи на людей, независимо от степени разложения, передвигаются на двух, используют в качестве оружия в основном зубы. О них мы знаем много и ничего, в частности. Но есть и необычные мутации, которые созданы искусственным путем благодаря экспериментам над видом А. Вид В: похожи на А, передвигаются еще на ногах, но имеют броские внешние отличия.       Перед глазами ярко восстает чудище, запертое в клетке научного центра, рычащее и бросающееся на людей. Его слюна капает на грязный пол, а слои кожи сдираются с тела, как шкурка банана, и Чонгук немедля восклицает:       — Эта тварь убила Канджуна! Она сильнее обычных зараженных, но ее вполне реально одолеть.       — Расскажи подробнее, – немедля просит Сокджин и получает детальное описание внешнего вида существа, им никогда не виденного. Чон упоминает и огромные клыки, и удлиненные когти, и запеченные проступающие мускулы, и неимоверную силу со скоростью. Он напрягает память, чтобы не упустить ни одной важной детали, а мужчина, внимательно слушающий, только кивает, подтверждая, что это именно упомянутый им вид В.       — И самый опасный – С или зверь, – передвигается на четырех, человеческий облик уже не читается, в придачу к прошлым характеристикам увеличиваются боевые показатели, охотится в одиночку, на вид А в том числе, – продолжает с энтузиазмом доктор Ким, надеясь ошеломить парня, а Чонгук открывает широко рот, слушая и соединяя в голове новую информацию со своим опытом.       — Этого я тоже встречал, – удивить получается именно Чонгуку Сокджина, который от неожиданности роняет фломастер и выглядит так, будто не расслышал правильно произнесенное, но младший молчит, подтверждая этим сказанное ранее.       — Не может быть! Как тебе удалось выжить? – не сдержав эмоций, мужчина повышает в нетерпении голос, забыв полностью о так полюбившемуся ему образу учителя.       — Спрятался среди тухлой рыбы, – Чонгук не хочет вдаваться в детали, упоминать о ранении Чимина, сейчас свободно разгуливающего по территории базы, и кичиться своими сомнительными достижениями, потому что из-за выброса адреналина не помнит отчетливо, как убивал тварь. Много крови, привкуса ржавчины и огромное сопротивление под его телом. Пистолет, кулаки – все шло в ход, потому что тогда ярость вперемешку со страхом дали четко осознать парню, что если он замешкается на секунду, то проиграет.       — Опиши мне его, пожалуйста, во всех подробностях, мои сведения очень скудны, ибо все жертвы были убиты до превращения, – Сокджин пододвигает к себе стул и садится на него, не в силах справиться с неожиданной новой информацией стоя.       Чонгук пытается припомнить внешний вид устрашающей особи и рассказывает ученому о деформации тканей, недостатке кожных покровов, выпирающей нижней челюсти и саблях во рту вместо зубов, наличии когтей, огрубевшего покрова в виде панциря, а еще, конечно же, о скорости и мощи противника, которые ошеломляли и внушали страх, приковывающий к месту. Теперь отсутствие в городе других зараженных, кроме этой твари, кажется вполне логичным, раз она поглощала особей слабее ее без исключения. Также Чонгук упоминает все, что видел в научном центре, и о его сумасшедшем владельце, чтобы картина была полной. Возможно, человек науки заметит больше, чем очевидец.       — Я уверен, что это дело рук Сонмина. Если учесть твои рассказы, этот идиот возомнил себя Богом, – не подбирая выражений, ругается Сокджин, поглядывая на написанную им схему. Куда катится мир? Еще в начале года мужчина, оставив научную деятельность, решил воплотить давнюю мечту и преподавать в университете. Ему всегда нравилось обучать и наблюдать, как у учеников все получается и они искренне радуются и благодарят своего учителя. Во времена своей учебы он, будучи прилежным студентом, на досуге подготавливал школьников к экзаменам и тогда впервые ощутил увлеченность своей деятельностью. Сокджину нравилось все: расписывать планы, чертить графики и таблицы, составлять тезисные конспекты, карточки с загадками для лучшего запоминания материала и придумывать интерактивные игры. А после студенческие годы закончились и серая взрослая жизнь утащила его за шкирку, но мужчина не забыл тот жаркий огонь внутри, что видно было через собственные глаза, горящие на свету. Он получил научную степень, набрался опыта и наконец-тот смог стать достойным кандидатом на роль молодого амбициозного учителя в высшем учебном заведении. Но не успел он как следует насладиться лекциями, семинарными занятиями и часовыми дискуссиями, как случилось то, что случилось. И его маленькая мечта и мир накрылись медным тазом, а всех выживших и подходящих по критериям ученых разослали по уцелевшим базам. Сокджин бился с неизвестными мутациями с самого начала, не сбавляя оборотов и не давая себе времени на передышку, чтобы поскорее повернуть все вспять, гордо и с интересом приняв брошенный судьбой вызов. И стоило всего на мгновение засомневаться, позволить духу упасть ничком, как появился уверенный в победе любой ценой, готовый вырвать ее зубами и такое же горящий, как и сам ученый, парень, будто посланный мужчине небесами, чтобы тот не смел давать задний ход.       Что же, Сокджин оценил, принял свою опрометчивую слабость, ведь Чонгук дал ему багаж сил и заряд энергии на еще много часов безустанной работы, и готов задействовать все свои знания для бесчисленных попыток найти чертов выход из адского круга.       — Кое-что еще. К сожалению, все эти эксперименты усугубили ситуацию. Чем больше мутаций, тем агрессивнее антиген, короче продромальный период и легче заразиться, – делится мужчина, наконец-то надевая очки на лицо и часто моргая. Он и не заметил, что совершенно о них забыл, и игнорировал дискомфортные ощущения в глазах.       — Хотите сказать, что одного взгляда «С» достаточно? – на губах младшего улыбка, которой невозможно не поддаться, а сам Чон не выглядит, как человек, обсуждающий ужасы, увиденные ранее лишь в отборных хоррор-фильмах.       — Если есть силы шутить, то не все потеряно.       — Превращают ли «В» и «С» виды в себе подобных или же только в «А»? – немного поразмыслив, спрашивает Чон, почесывая затылок от невозможности понять ответ.       — Если честно, я не очень хочу это узнавать, несмотря на то, что это противоречит моим принципам, но теоретически вполне возможен худший вариант, – лукавить совершенно не хотелось, ведь Сокджин чувствует, что Чонгук один из немногих, с кем он может поговорить, ничего не скрывая, и кому может в какой-то степени довериться, если это реально в их условиях. Поэтому слова не надо тщательно подбирать, не обязательно обходить острые углы и скрывать свое настоящее мнение. — Появление сложных мутаций, назовем это так, единично, и, видит Бог, Чонгук, я молюсь каждый день перед сном, чтобы это явление не стало массовым. Вот такой я неправильный ученый.       — И правда, Вы не похожи на него, – младший говорит искренне и без злого умысла, но после фразы сразу замолкает, подумав, что это могло быть воспринято как оскорбление. Но Сокджин улыбается шире и тихо смеется, словно польщен и доволен услышанным.       — Сочту за комплимент, – потому что, наверное, ему и не хотелось напоминать людей науки. Он хотел оставаться собой до конца. — Сегодня можешь отдохнуть. Настроения для работы нет, да и материалов тоже.       — А для этого надо особое настроение? – удивляется Чон, поднимаясь, чтобы должным образом размять суставы, и размышляет, куда ему следует сейчас пойти и стоит ли искать Чимина так рано.       — О да, юноша. Без правильного настроения никогда не сотворишь гениальное, – Сокджин дарит младшему еще одну широкую улыбку, будучи счастливым в какой-то степени от свободного и живого общения на равных, и наконец-то вспомнает одну важную деталь, вылетевшую совершенно из головы. – Кстати, там, в госпитале, проснулся твой друг.       — Почему Вы все это время молчали? – Чон аж подпрыгивает на месте, сразу понимая, о ком речь. Его глаза расширяются, и неподдельная радость из-за отличной новости заполняет нутро. Махнув на прощание рукой, Чон устремляется в госпиталь к палате Юнги, зная наверняка, что его обогнал Хосок, но соперничать с ним он и не собирается. Поймав себя на мысли, что надо дать этим двоим немного времени, парень замедляется, разрешая себе подумать о важной теме диалога.       Ему следует с новыми силами взяться за разгадку шрифта, а если не выйдет сделать это в ближайшую неделю, то он отнесет его Сокджину, и они тогда будут вместе над ним ломать головы. Этот мужчина вызывал приятные ощущения и ассоциировался с добрым преподавателем, готовым помочь в трудную минуту. Вместе с этим образ не был наигран, а искренность и открытость читались в каждой реплике и действии. Чон всегда считал, что неплохо разбирается в людях, но эта его уверенность пошатнулась после ситуации с Канджуном, пусть мнение о старшем докторе и не изменилось. Сейчас же Чонгук ведет себя аккуратнее с людьми и с осторожностью делится информацией. Поэтому он дает себе срок в неделю, за это время он присмотрится внимательнее к Сокджину, как к человеку, и попытается лично добыть спрятанную информацию.

***

      Юнги приходит в себя очень долго; стойкое ощущение, что его избивали ногами сутками напролет, потому что тело ломит, просит отключить все болевые рецепторы, но пошевелиться, чтобы сделать хоть что-нибудь, не может. Голос доктора похож на монотонное жужжание разбитой в дребезги пластинки, смысл которой уже не так важен, ибо звук уносится вдаль и накрывается дремой, и парень проваливается в очередной беспокойный сон. Он может назвать нормальным пробуждением только свою третью попытку, когда возвращается способность анализировать информацию и отвечать на нее. В этот раз лечащий врач удовлетворенно проверяет показатели, говорит о перевязке и быстром заживлении, а еще показывает на гору таблеток, которые прикрывают собой возможные негативные последствия, но имеют еще больше побочных эффектов – вот такой парадокс. Мин бы закатил глаза и выбросил все в мусор, но ему правда хреново, а жизнь, оказывается, значит для него больше, чем он предполагал.              Нет, апатичное размышление, самокопание и обвинения в свой адрес никуда не исчезли, но все же бездействие теперь не было лучшим исходом. А что тогда? Юнги понятия не имеет, но очень хочет увидеть рядом с собой парня, который может поднять настроение за секунду, и еще слегка разочарован тем, что стул возле кровати пустует. Нутром он надеялся, что Хосок будет переживать, находиться рядом, держать его руку и ронять слезы на белую простынь, как в дешевых мелодрамах. Но никого нет.       В палату заходит медсестра, чтобы проконтролировать прием лекарств, со стаканом холодной воды, и Мин послушно глотает горькие пилюли, даже не скривившись. Вот бы спросить, ждал ли кто его пробуждения, но даже в голове вопрос звучит глупо и наивно. К черту, только парень открывает рот, чтобы разузнать, куда запропастились все его товарищи и, в особенности, Хосок, которого он точно слышал перед отключкой, как девушка опережает его.       — Вам здесь оставил какой-то чудаковатый парень записку. Я положила в тумбочку, чтобы не потерялась, – с этими словами она вкладывает в дрожащие руки Мина обычный тонкий лист, на который художники обычно кривятся, и, закончив работу, уходит. Но Юнги не замечает ее больше, потому как впитывает нарисованное на некачественной бумаге, приказывая остановившемуся от нахлынувших чувств сердцу продолжать биться. Картинка выглядит стильной, дурашливой и детской и исполнена гелевой ручкой, а внизу приписана не менее смешная фраза:       «Главной была бы Мири».              На рисунке живет воинственный дракон с большими крыльями, грозными лапами и открытой пастью, напичканной острыми, как кинжалы, зубами. Он будто замер за секунду до того, как извергнуть поток убийственного огня на смотрящего, но его морда затянута прочными ремнями, а поводья находятся у всадников опасного зверя. На его спине восседает белоснежная довольная кошка, а за ней две мужские фигуры, олицетворяющие Хосока и Юнги. Они втроем покоряют воздушные просторы на огненном чудище, ничего не боясь и никому не уступая.       Мин не замечает, как что-то мокрое орошает его щеки, и впопыхах откладывает подальше рисунок, чтобы не испортить его внезапно брызнувшей из глаз жидкостью. Парень редко давал выход эмоциям. Даже, когда очень уж хотелось это сделать, ему мешал какой-то внутренний барьер, который никак нельзя было сдвинуть, поэтому все копилось и хранилось внутри в глубоком погребе за стеллажами и бочками с кимчи прошлого тысячелетия. Максимум – глаза окутывало влагой, делая их болезненными, но редкие единичные слезы не приносили облегчения, и на этом все. И сейчас внезапно без прелюдий и разрешения они активно бегут ручейками к подбородку, рот открывается в беззвучных рыданиях, а голова сама собой закидывается вверх к светло-голубому потолку, имитирующему безоблачное небо. Если бы только жизнь была такой же ясной и безмятежной.       Как же он устал. Он не хочет существовать, он так желает жить! Смотреть на настоящие облака и поглощать взором бескрайнюю синеву, обнимать любимого человека, гладить кошку и отпускать тяжелое надоевшее ему прошлое, как булыжник по воде, считая, сколько прыжков он сделает. Мин никогда не умел играть в это, поэтому бросил бы камень совершенно неуклюже, но ничуть бы не расстроился проигрышу. Холодные слезы изменяют траекторию и текут к вискам, попадая в уши и пуская мурашки по телу. С ними наконец-то выходит боль, жадно сжирающая душу, а на пустом месте зарождается надежда на то, что, может быть, Мин тоже заслуживает прощение.       Только у кого его получить? У давно умерших по его вине людей, которым уже до этого нет дела? Ответов Юнги не находит, но ему становится хоть немного легче, потому что он готов их искать, чтобы освободиться от бремени прошлого, повисшем на его шее.       В палату без стука заходит Чонгук, так и застывая у порога, завидев ревущего в три ручья мужчину. Юнги смотрит на него, протирая ладонью глаза, отчего те становятся еще краснее, усердно моргает, чтобы принять кое-какой достойный вид, но, в конечном итоге, отбрасывает эту затею и устало опускает руки по швам. Почему-то они всегда сталкиваются с Чоном в моменты эмоциональной нестабильности, и, что более необычно, им никогда не стыдно предстать в дурном свете в обществе друг друга. Наверное, эта свобода в высвобождении истинных мыслей и чувств связана с тем, что на подсознании Мин понимает – они с младшим сделаны из одного теста.       Чонгук несмело подходит к койке и садится на свободный стул, потирая ладони внутренней стороной о джинсы, чувствуя небольшую неловкость от того, что прервал откровенный момент, да еще и самый первый пришел в гости, перескакав всех остальных.       — С возвращением, – он тепло и искренне приветствует парня, чье лицо больше похоже на спелую свеклу. Чонгуку вдруг становится так легко и просто от забавного вида товарища, чистой палаты и своей потерянности, что он улыбается, понимая, какой трагедии им с трудом удалось избежать.       — Кто сказал, что я проснулся? – Юнги на удивление быстро успокаивается, и кровь постепенно перемещается от его лица обратно к периферии. От внезапной истерики немного побаливает голова, но вместе с тем парень чувствует неподдельную радость.       — Да уже все знают, – Чон заглядывает в историю болезни, оставленную доктором в палате, пробегается глазами по листу назначений и удовлетворенно кивает. Он не забывает незаметно для озадаченного своими проблемами пациента осмотреть место перевязки, нащупать пульс, оценить цвет кожи на стопах и температуру. Все это парень делает автоматически, чтобы унять собственную тревогу за здоровье друга и удостовериться в том, что тот в надежных руках.       — Где Хосок? – Юнги же имеет одну цель и, пока у него достаточно смелости, пойдет до конца любыми способами, ведь потом по истечению времени его уверенность и решимость потухнет под дуновением апатичных мыслей.       — Если честно, я был уверен, что он будет здесь, – в замешательстве отвечает Чонгук, закончив свой мини-осмотр.              — Приведи его ко мне, пожалуйста, – в голосе Мина слышатся тревога и отчаяние, но ему совершенно нет до этого дела, так как он уверен, что младший поймет его правильно и не будет выпытывать информацию.       — Хорошо, – так и случается. Чон соглашается тут же и, махнув на прощание, уходит на поиски Хосока, придя к умозаключению, что сейчас для Юнги ничего не играет роли, кроме бывшего возлюбленного. То, что этих двоих связывают непростые запутанные и не совсем дружеские отношения, догадаться было несложно.       Мин, в свою очередь, достаточно быстро распознал летающие в воздухе флюиды между Чонгуком и Чимином еще задолго до них самих, потому что имел подобный опыт и не понаслышке знает, какого это – быть увлеченным. Знание о том, что его маленькая тайна доступна постороннему человеку, Юнги не тревожит. Все, о чем он может думать, лежа на твердом матрасе – что же он скажет Хосоку. Все эти годы он всеми способами пытался отогнать любовь своей жизни подальше, желательно на другой континент, а вот говорить романтичные речи совершенно разучился. В голову ничего не лезет, и чем больше мужчина старается, тем отвратительнее складываются предложения. Поэтому он закрывает глаза от сильной усталости и переживаний, чувствуя себя тем неуверенным школьником, который сталкерил все соцсети объекта своей первой влюбленности. Хосок тогда быстро прознал, кто читает все его комиксы и оставляет комментарии, но молчал до последнего, тайком хихикая, а признался только после года отношений. Видите ли, ему больно нравилось, как его анонимно поддерживает парень.       За отрывчатыми воспоминаниями и надоедливыми мыслями о самом худшем и пролетают минуты. Мин за это время приводит себя в относительный порядок, надеясь, что его посетители успеют до завершения часов приема и отбоя, но он не рад видеть младшего во второй раз, потому что Чонгук возвращается через полчаса после того, как покинул госпиталь, совершенно один и ужасно расстроенный.       — И? – раздраженно и нетерпеливо спрашивает Юнги, когда Чон садится обратно на свободный стул. Уверенность и смелость покидают Мина каждую минуту, и он физически это ощущает. Ну что же такое?!       — Он отказывается, – поникшим голосом отвечает младший, сам не веря в свои слова. Он достаточно быстро нашел Хосока в столовой, но тот наотрез отклонил предложение куда-то идти, говоря что-то о новой жизни и своей занятости и усердно натирая стол влажной тряпкой. И сколько бы ни уговаривал его Чонгук, знающий, как сейчас важно, чтобы эти двое поговорили, все равно получал строгий отказ и даже пару раз тряпкой по рукам.       — Выруби и принеси его сюда, свободных коек хватает, – Юнги закрыл лицо руками в желании опять упасть в небытие, прекрасно узнавая состояние Хосока, и в этой ситуации поможет только предложенный вариант. Художник наконец-то послушал своего бывшего и решил оставить его в покое, попрощавшись в своей привычной манере рисунком. Как нестандартно, драматично и романтично, аж до тошноты! Хочется кричать на полную громкость, чтобы этот парень услышал его, где бы он ни был. Не может же все так иронично оборваться, только когда Мин наконец-то осознал собственную глупость. Дверь возможностей не могла закрыться полностью, не давая ни малейшего шанса на то, что Юнги еще может проскользнуть внутрь.       — Хен, что случилось? – осторожно задает вопрос Чонгук, видя, как громко и прерывисто начал дышать старший, вжимая себя в кровать и пытаясь раздавить ладонями собственную голову. Юнги резко отнимает руки и бросает их кнутами свисать с постели, не обращая внимание на разыгравшуюся боль в месте ранения. Дыхание постепенно восстанавливается, силы иссякают так скоропостижно, ибо организму еще восстанавливаться и восстанавливаться, а тут такие нагрузки.       — Я был таким дураком. Отталкивал его, когда никого ближе не существовало. Все из-за меня, понимаешь? – Мин чувствует себя немощным стариком, жалующимся на жизнь всем подряд, но наталкивается на внутреннее сопротивление, что это суждение обманчиво. Он ведь тоже умеет веселиться и дурачиться душой, просто немного забыл, как это. — Я так виноват перед столькими людьми и не могу спокойно и счастливо жить. Был убежден, что мне положено страдать до конца дней.       — Эй, что бы там ни было, ты уже достаточно натерпелся, – Чон замечает, что после произошедшего ранения и наркоза внутри парня очнулось что-то важное впервые за долгое время, теперь оно отчаянно жаждало исправить ошибки и нагнать утерянное. Главное сейчас не загубить это, ведь человек, понесший много потерь, в какой-то момент может потерять и себя, — в наше время надо ценить каждую минуту, не откладывать на потом и тем более не жить призрачным будущим, которого может и не быть.       — Я уже понял, когда чуть не сдох, – Юнги усмехается, благодарный за слова и поддержку, которые вдохнули в него больше отваги и упорства, и внимательнее присматривается к младшему. Он был одет в мятую футболку и потертые до дыр джинсы, его темные волосы уже немного отросли и торчали в разные стороны, делая образ донельзя невинным, а кривоватые татуировки на руке выцвели без своевременных обновлений и были похожи на один из рисунков Хосока. Чон был обычным парнем со своими тараканами и назойливыми мухами, немного закрытый, чувствительный и задумчивый, но тем не менее смелый, принципиальный и целеустремленный. Его плечи опускались под тяжестью будней и проблем эпидемии, но глаза продолжали гореть, вспыхивая при одном упоминании о солдате или взгляде на него. И Чонгук готов бороться до конца за своего человека, это понятно даже дураку, и этому нужно у него поучиться Мину.       — Все, что осталось в прошлом, должно там и оставаться, а ты сегодняшний – уже другой человек, – говорит младший, руководясь добрыми побуждениями и даже не подозревая, что эта фраза описывает его самого лучше всего, ведь он тоже стал незнакомцем для себя из прошедших дней. Юнги кивает, соглашаясь и надеясь, что когда-то он сможет искупить свои грехи и сбросить с сердца неподъемный груз, а пока ему важно сохранить тот смысл, ради которого стоит цепляться за жизнь.       — Спасибо тебе, но все равно притащи этого придурка, чтобы я сумел с ним лично поговорить. Надеюсь, он простит меня за те пару лет, что я конкретно издевался и отвергал его, – да, мужчина полуживой, болезненный и жалко выглядит, сливаясь с белыми простынями, но он не отступит от задуманного, выскажет все в лицо своему страху, а Хосок пускай сам принимает решение.       — Думаю, он тоже чувствует свою вину, что не смог тебе помочь что тогда, что сейчас, – Чонгук поднимается и уверенно показывает Мину большой палец, намеренно копируя того, кого так ждут в палате, чем вызывает искреннюю улыбку. — Я приведу его, у нас еще есть несколько приемных часов.       Юнги заражается от младшего решимостью, и ему уже легче пережить ожидание предстоящей встречи. Не надо придумывать никаких речей, заготавливать печальную историю и гадать, как пройдет ожидаемый диалог, так как все равно разговор повернет в самый неожиданной переулок на полной скорости и завезет своих пассажиров в безымянное место дивной красоты. Потому что это его Хосок, который был угрюмым подростком с кипой ужастиков подмышкой, который учился с ним курить, убегать из дома, играть на гитаре, последнее –безуспешно, и целоваться по-взрослому, а вот это очень даже успешно. С этим человеком нельзя было планировать дизайн квартиры, потому что через день новое растение или картина термоядерных оттенков занимали очередную криво прибитую полку, или предугадать даже свое будущее, но Юнги никогда не был против. Он чувствовал, что наполняет красками, весельем и смехом своего парня, а тот делает то же самое для него; их эмоции, мысли и чувства перемешиваются, дополняют друг друга и разделяются между ними поровну, потому что они соединенные сосуды, в которых уровень однородной жидкости всегда будет равен. А законы физики никак не изменишь.       Чонгук уходит весьма вдохновленным и решительным, так как понял по мучительному выражению лица Мина, его сожалению и проскальзывающим ласковым ноткам в голосе, когда он упоминал даже косвенно Хосока, что разговор обязан состояться, и для этого Чон использует любые методы. Он никогда никому не расскажет, что для того, чтобы затащить упирающегося друга в палату к больному, ему пришлось наврать с три короба, что совершенно на него не похоже, особенно когда это касается чьего-то здоровья. Но ситуация патовая, а извинится парень обязательно потом. Младший, недолго думая, уведомляет побелевшего до цвета мела Хосока безэмоциональным тоном, что Юнги резко стало хуже и врачи ничего не могут обещать. Парень в мгновение ока теряет всю напускную безразличность и чуть не лишается чувств на месте, но в следующую же секунду бросает на пол там, где и стоял, мокрые тряпки для уборки и стремится нагнать взвинченного и взбудораженного Чона, сорвавшегося к выходу, прячущего улыбку и мысленно извиняющегося за такой подлый поступок. Но когда мужчина поймет, что его обвели вокруг пальца, то ему уже будет далеко не до этого, а младшего и след простынет.       Чонгук не заходит в госпиталь, а лишь следит глазами, как Хосок взлетает по лестнице, пропуская ступеньки. Удостоверившись, что входная дверь отделения громко хлопнула, младший спешит ретироваться, чтобы не мешать долгожданному разговору. Сейчас ему очень хочется как можно скорее увидеть Чимина, обнять его и поцеловать в щеку, чтобы тот сразу перестал глядеть удручающе и высоко хихикнул, пряча алый румянец. А в принципе, когда не хочется-то?

***

      Дверь широко распахивается и с грохотом ударяется о стену так, что, кажется, сыпется штукатурка, как сахарная пудра на пол, а в палату влетает взлохмаченный мужчина на всех парах, не ориентируясь сразу в пространстве и путаясь в своих ногах. Мин каменеет в кровати, хватаясь пальцами за край одеяла, отгоняя желание спрятаться под ним с головой, когда его взгляд перекрещивается с встревоженным взором такого долгожданного гостя. Хосок прирастает ногами к полу на том же месте, а весь его задор сходит на нет, и в голове пустота и ноль понимания. Юнги с тяжестью в сердце отмечает, каким неопрятным и изнуренным выглядит парень напротив. Нельзя понять точно, что больше повлияло: адский режим, стресс или же ранение бывшего любимого человека. Хосок дергается нервно в первой попытке уйти, но его нижняя часть тела наотрез отказывается подчиняться, поэтому ничего не остается, кроме как продолжать стоять истуканом посреди светлой палаты. Избегая смотреть в глаза единственному больному, он осматривает аккуратно застеленные койки, пустые стойки для капельниц и большое окно, за которым на небе весь день собираются тучи, накапливая в себе достаточно жидкости и молний, чтобы в один миг перевернуть ушат на головы выживших людишек. В помещении резко потемнело, солнце скрылось за плотным облаком и выглянет уже не скоро, а тишина под пытливым взглядом темно-карих глаз кажется невыносимой. Мин тоже не находит что же сказать, а мысль о том, что он упускает последний шанс, его доконает быстрее, чем боль в животе.       — Чертов Чонгук обманул меня, – со злостью уведомляет Хосок, находя виновника этой нелепой ситуации и как бы говоря, что эта единственная причина его прихода в больницу. Мин понимает, что ярость очень скоро исчезнет без следа, а максимум, который получит Чонгук, это пара неприятных щипков под ребра.       — И что он сказал? – нельзя упускать возможность завязать разговор в любом случае, поэтому Юнги игнорирует ноющее от раскаяния и обливающееся слезами сердце и пытается собраться с духом, чтобы рассказать, ничего не утаивая и обнажая все свои страхи. А Хосок пусть сам решает, пускать в него стрелу или же смиловаться.       — Что ты тут умирать собрался.       — Последние годы как раз собирался, – скрыть улыбку от такой ироничной шутки не выходит, но Хосок не поддерживает ее, а только больше выходит из себя из-за задетой больной мозоли.       — Юнги, – с предупреждением шипит он, хватаясь за ручку двери, чтобы покинуть помещение, так как сила и способность передвигаться вернулась к ногам, и теперь его ничего не держит в палате и возле этого парня, который столько лет был эпицентром для художника. — Я устал ругаться, отдыхай.       — Мы не будем, не говори ничего и сядь, пожалуйста, – голос больного как никогда звучит надломленным и нуждающимся хотя бы в нескольких подаренных минутах чужого внимания. Мин слабо кивает в сторону пустого стула и понимает, что готов ко всему, как человек у стенки перед расстрелом, он примет любой исход. После того, как в комнате появился этот долгожданный парень, всю усталость и боль как метлой смело прочь. Неприятные отголоски остались далеко на периферии, приглушенные желанием, в какой-то степени эгоистичным, раскаяться и стать понятым.       Лишь бы Хосок не заметил покрасневших глаз и не пришел к выводу, что Мин ревел, как капризная девчонка. Гость раздумывает мгновение, но все же опускается на предложенный стул, складывая руки в замок, как бы неосознанно отгораживаясь от происходящего. Юнги ловит себя на мысли, что Хосок значительно похудел за эти дни, от него остались одна кожа да кости. Видно, что никто не следил за его питанием, а он же, как маленький ребенок, перестает есть при любом маломальском стрессе. На ферме можно было незаметно повлиять на режим приема пищи, ее количество и качество, но стоило получить пулю, как все труды насмарку.       Парень молчит и буравит взглядом койку, будто она ему таких пакостей наделала, каких свет не видывал, а больной теряется на минуту под таким напором обиды и отстраненности, несвойственных по отношению к нему со стороны всегда открытого и улыбающегося Хосока, готового принять его в свои объятия всегда и везде. Что же, Юнги заслужил все обвинения.       — Твой рисунок до скрипа на зубах прекрасный, но его содержимое мы, к сожалению, никогда не сможем исполнить, потому что ты боишься летать, – находится Мин и радуется тому, что Хосок отмирает и не может скрыть удивление. На какую-то жалкую секунду его кончики ушей краснеют, а взгляд мечется к приоткрытому окну, потому что парень не может придумать ничего достойного в ответ. Ему надо держать штурм его крепости и не поддаваться на уловки, ведь он, чуть не потеряв Юнги, наконец-то осознал, насколько сильно зависим от этого человека, даже после пары лет простоя в отношениях. — Выслушай меня, пожалуйста.       — Я знаю твою позицию, слышал ее много раз и унижаться в очередной не намерен. Не бойся, я решил наконец-то покончить с нами, – набрав побольше воздуха, выдает Хосок, звуча убедительно, твердо и грозно, как никогда ранее. Ему удается выстоять перед видом больного Мина, его ласковым тоном, который, кажется, уже стерся из памяти, и мягким многозначительным и немного испуганным взглядом проницательных глаз. И мужчина невероятно сильно гордится собой из-за этого, но лучше себя не чувствует. Он знал, что будет тяжело и легче не станет после принятого решения, поэтому хотел избегать своего бывшего возлюбленного во что бы то ни стало, но где-то просчитался на самом старте и очень крупно.       Мин поймал момент, когда в размышлениях Хосока проскользнула мысль об очередном немедленном побеге, а его лицо приняло какой-то совершенно измученный вид, и решил действовать на опережение, пока парень не оказался вне зоны его досягаемости и не улетел обратно вниз по ступенькам.       — Нет! – коротко кричит Юнги и хватает чужую голую кисть, не давая сорваться вслед за внезапно поднявшимся хозяином. От резкого телодвижения и рывка рана в боку начинает остро и назойливо болеть, яркими вспышками фотокамеры отражаясь в мозгу, но это не так важно, как удержать Хосока рядом. Есть стойкое ощущение, что если он выйдет сейчас за эту дверь, то больше никогда не вернется к Мину, не будет слушать его объяснения, мольбы и извинения, ибо в нем сломается последний винтик, на котором держатся их недоотношения. Все рухнет грудой ненужного хлама, который даже на металлолом не сдать, потому как никто не возьмет, а путь один – на свалку. Поэтому Мин откроет нараспашку свое нутро перед единственным важным человеком, не боясь упреков, плевков и непринятия, потому что Хосоку можно все. Еле слышным голосом, иногда срывающимся и прерывающимся для того, чтобы восстановить дыхание и утихомирить сердцебиение, мужчина говорит вперемешку с сожалением и отвращением к себе:       — Послушай, пожалуйста, меня последний раз. Когда все произошло два года назад, я стал тут же самым ужасным человеком, недостойным даже одного твоего пальца. Как я с поломанной психикой и судьбой мог дать тебе счастливое будущее? Даже суд меня признал невиновным и отказался назначать достойное наказание. Никто не мог сделать это, кроме меня самого. Я был уверен, что рассуждаю здраво и вправе распоряжаться со своей жизнью соответственным образом, чтобы замолить свои грехи еще на Земле. Был уверен, что ты сможешь без меня стать самым счастливым за это время, найти пару, ездить путешествовать, открыть выставку, жениться в Вегасе и продолжить ярко творить. Я так хотел для тебя всего этого, всеми фибрами души не желал утягивать за собой на дно. Потому что люблю, слышишь? Как в школе, когда мы впервые поцеловались, также сильно люблю. Хотя нет, еще сильнее.         Воздух вибрирует от летающих в нем словах, вызывающих ураган в душах присутствующих. Хосок и не заметил, как спрятал лицо в дрожащих ладонях, будучи не способный встретить с гордо поднятым подбородком бьющие под дых предложения. Волна возмущения и отрицания захлестывает его с головой, и он мечется на стуле, не зная, куда себя деть и как избавиться от невидимых кандалов.       — Нет. У меня только хватило духу отпустить тебя вот здесь, – он активно тычет указательным пальцем в висок, наконец встречаясь с пытливыми глазами, желающими прочитать все тайное и сделать его явным. Они нежны и любимы, их никак не выдворить из памяти, перед ними взрываются все крышки запечатанных навечно банок с вечными чувствами.       — Но не здесь, Хосок-и, – Юнги трет трясущейся рукой свою грудную клетку, где под ребрами ноет побитое сердце, — я, только чуть не умерев, понял, что ты моя жизнь.       Парень, сидящий перед ним не выдерживает мощи слов, которые ждал услышать бесчисленное количество дней, и падает от внезапно накрывшей его слабости и своего бессилия перед Мином лицом в его накрытые свежим покрывалом ноги. Он вдыхает запах свежих простыней, высушенных весенним воздухом, и чувствует, как возвращает себе способность размышлять, а каждая его клеточка напитывается чистотой хлопка.       — Как я мог забыть тебя и жить всем, что ты перечислил, без тебя? Это невозможно, потому что ты моя пара. С тобой я мечтал ездить по миру, выставлять картины, на тебе жениться, – начинает Хосок, найдя храбрость в ясных прохладных покрывалах, чтобы рассказать мучившее годами его истерзанную душу. — Юнги, когда ты внезапно закрылся и грубо отверг меня, я не имел ни малейшего понятия, что предпринять, чтобы тебе стало легче, и решил уйти на время, слепо надеясь, что это пройдет очень быстро, как плохой сон, само собой. Пойми меня, я не знал, как себя вести, чем тебе помочь, что говорить и как вернуть тебя к прежнему жизнерадостному состоянию. Меня пугало и тревожило то, как тебе нестерпимо плохо, а от своих же мыслей ты убежать не способен. Я проводил день за днем в стенах квартиры, читая всевозможные статьи, слушая лекции и изучая медицинские учебники. Я всегда воспринимал твое состояние серьезно, скрупулезно искал подходящего психиатра и даже нашел одного, работающего с посттравматическим расстройством, депрессией и тревожностью. Он стоил целое состояние, но я готов был потратить сбережения, которые откладывал для нашего будущего, потому что это важнее. Но ты исчез, не выходил на связь, а в редкие случайные встречи, когда я поджидал тебя часами возле работы, был таким холодным и отчужденным незнакомцем. У меня невольно возникало чувство, что никакой любви и не было, что я жил в иллюзии, а наша уникальная связь – игра моего воображения.       Рассудок покидает говорящего, и он находит свое убежище, неосознанно обнимая ноги больного и поглаживая их через тонкое одеяло. Ему все равно, как это выглядит, потому что, несмотря на невиданную честность, он не чувствует себя слабаком. Последние годы он делал все ради Юнги, даже иногда чересчур громко смеялся, когда особенно хотелось орать и плакать.       — О Боже, – Мин и не догадывался, как серьезно относился к нему парень с самого начала. Он был уверен, что Хосок игнорирует проблему и живет дальше, переступив через свою первую школьную влюбленность, увядшую в проблемах с кукухой, как ни в чем не бывало, рисуя комиксы и думая, что жизнь проста и беззаботна. Он был уверен, что его любимому нужен тот Юнги, который умер давным-давно, что с новым он станет несчастным, а оказалось как раз наоборот – без Мина парень страдал больше всего. Становится так стыдно за свою злость, негодование и брошенные беспочвенные обиды. Сколько же они потеряли мирного времени, когда им всего-то стоило откровенно поговорить и больше ничего! Мужчина с нежностью гладит лохматую русую голову, утешая и показывая, что он рядом был и будет всегда. — Почему ты не сказал раньше?       — Потому что думал, что я тебе не нужен. Чувствовал себя бегающей за тобой шавкой без гордости и ума, но я мог все стерпеть, лелея глупую надежду, что ты поговоришь со мной как раньше, с той же ласковой интонацией, когда я точно понимал – ты меня любишь, – приглушенно отвечает Хосок, падая коленями на пол и чувствуя себя разбитым вдребезги. Где его руки, ноги, голова? Он ничего не знает, все туманно потерянно в вихре честности и находиться не хочет наотрез. В реальность призывает внезапное громкое всхлипывание, и стоит поднять голову, как парень видит плачущего навзрыд Юнги с покрасневшим носом, закушенной губой и морем сожаления вперемешку с тревожным страхом.       — Прости меня, пожалуйста. Это все из-за недомолвок, мы не поняли друг друга, так глупо, – заикаясь, говорит Мин, понимая отчетливо, что прошлые отношения он склеить не сможет. У него нет настолько крепкого суперклея, усидчивости и хорошего зрения. Как только два обломка прочно скрепятся, другой отвалится – и так циклично до бесконечности, а значит вернуть былые отношения невозможно. Но кто сказал, что нельзя построить нечто новое, если хорошенько подмести пол от гари и мусора прошлого? Можно выровнять почву, убрать все лишнее, поставить прочный фундамент, возвести стены и заселиться туда вместе с любимым человеком. Да, потребуется очень много усилий, но черта с два Юнги сдастся сейчас. Он отгонит всех зараженных от стен своего будущего и позаботиться о Хосоке, который икает от волнения и переживаний.       — Мы два придурка, прямо как в школе, – говорит он, немного смеясь и наконец-то находя себя на полу. Мужчина поднимается с постели и ползет выше, стоя все так же на коленях, чтобы стереть горячие горькие слезы своими сухими губами. Позвольте ему эту вольность. Кожа касается чужих щек так непривычно и неожиданно для обоих, парни замирают, как загнанные зверьки, не готовые к подобным ощущениям, и тут осознание того, что все взаправду придется начинать сначала, притираться к друг другу, узнавать и испытывать влюбленность по второму кругу, бьет под дых. Они совершенно другие люди, но все те же незаменимые друг для друга. За окном задребезжал весенний дождь.       — Могу ли я просить, чтобы ты не оставлял меня никогда? – звучит самонадеянно и нагло, но Юнги весь дрожит изнутри, его нервы натянуты и готовы порваться, ведь парень не сможет отпустить. Да он так и не сумел бросить первую любовь в своей голове годы назад, пусть и разбрасывался обидными фразами и громкими заявлениями.       — А ты отталкивать не будешь? – Хосок не отстраняется, спрашивает прямо в чужую кожу щеки. От его дыхания по телу бегут мурашки, а Мин хватает голову любимого за загривок так, как проделывал тысячу раз до этого, и отстраняет его на жалкие сантиметры, чтобы встретится глазами и усилить ощущение реальности происходящего.       — Нет, я осознал и готов исправляться, лечиться и бороться. Все, что захочешь, – клятва или обещание – неважно. Юнги повязан с этим человеком на всю свою короткую жизнь и больше никогда его не обидит, будет стараться изо всех сил и замолит свои проступки перед ним трепетными поцелуями, прямо как сейчас.       Их сухие совершенно не готовые к этому губы соединяются в подобии поцелуя, легко накрывают друг друга, будто не было перерыва во времени с последнего их касания, что сейчас даже не вспомнить. Но этот поцелуй отличается от предыдущих, он не относится к разряду прошлых, он непривычный, свежий, невинный и живой, потому что дарит надежду и селит ее по соседству с мечтами о счастливом будущем. Он подкрепляет то, как, сломя голову, двое парней решают довериться друг другу вновь, несмотря на утерянное время и железное непонимание. Один из них борется с внутренними демонами, отгоняя их от нутра, желающего жить, второй готов в этом помочь любыми способами. Поцелуй не углубляют, ведь сейчас простое касание перенасытило души и сделало конечности ватными. Хосок немного грубее сжимает плечи, не умея сдерживать радость в себе, а больной тут же кривится и протяжно мычит, потому что боль возвращается на передний план и застилает собой горизонт.       Разговор оказался слишком изнурительным, высосав все соки из слабого организма, и все, чего хочет Мин – это обезболивающее и чтобы Хосок не отпускал его руку, ведь пустое место возле койки всегда было предназначено именно ему. Скрыть истинное положение вещей уже не получается, так как встревоженный парень чует неладное и отбрасывает в сторону покрывало, натыкаясь внимательным взглядом на пятно на тугой перевязке.       — Черт, здесь кровь. Лежи спокойно, – Хосок вмиг становится серьезным и хмурым, поднимаясь на ноги и стремясь на поиски медсестры или доктора, которые способны облегчить состояние Юнги, но его в очередной раз останавливает крепкая чужая хватка.       — Не уходи, – умоляюще просит Мин, игнорируя физическую боль, слабость и головокружение, ведь это все кажется ему такими мелочами по сравнению с тем, что через минуту он останется один в палате без Хосока.       — Я позову врача и сразу вернусь, – уверяет парень, вырывается и скрывается за вновь громко хлопнувшей дверью, не дожидаясь ответа, понимая, что Юнги будет его держать, пока не потеряет сознание.       А Мину так страшно, что это конец, он не может перестать смотреть на место, где секундой ранее сидел его, кажется, вновь обретенный парень. От мысли, что Хосок изменит свое решение и все же бросит больного, становится арктически холодно, а от воспоминаний его губ на своих – ужасно жарко. Юнги мечется по постели, не стесняясь выть от боли и собственного бессилия, напоминая себе маленькую истеричку на грани безумия. В какой-то момент агония безжалостно топит рассудок, как вдруг в коридоре слышатся голоса и в палату заходят люди в белых халатах, спеша к пациенту. Мин, борясь с обмороком, пытается высмотреть среди белых ворон свою русую, но все мельтешат перед глазами, ограничивают обзор и громко галдят. В итоге мужчина устало закрывает глаза, надеясь, что ему в скором времени полегчает.       — Юнги, я здесь, – родной голос разом тушит все сомнения и дарит спокойствие, улыбку и принятие своей участи. Не так страшно отдаваться в руки врачей и падать в беспамятство без каких-либо гарантий, когда рядом самый близкий человек, без которого ты никогда не станешь собой.       Хосок вернулся.