Patient Zero

      Чону искать долго пропажу не пришлось. Оказывается, Пак находился неподалеку от развернувшейся сцены, наблюдая за выжившим из ума парнем, трясущим перепуганную до полуобморочного состояния девушку, сдерживая улыбку. Джиын, увидев, что солдат очнулся во вполне вменяемом состоянии, ушла на ферму, чтобы уведомить всех об этом великом событии.       Произошло это конечно, мягко говоря, очень напряженно для учительницы. Представьте, бессознательный человек, который почти со стопроцентной вероятностью заражен и может с минуты на минуту начать нападать на всех вокруг, просыпается от долгого сна и начинает надрывно кашлять, корчась на полу. Сначала Джиын испугалась не на шутку и выбежала на улицу на внушительное расстояние, а потом заметила, что парень не собирается ее атаковать, и, крикнув, что скоро приведет подмогу, побежала на ферму. Оставаться наедине с Паком совершенно не хотелось.       Теперь ей предстояло выдержать атаку от Чонгука, что, лишь увидев своего невредимого напарника в стороне, оцепенел, сжав в руках девушку за плечи еще сильнее, стараясь удержать себя на ногах и не упасть лицом в землю. У Джиын с горем пополам получилось вырваться из мертвой хватки, пока была возможность, и скрыться в направлении фермы подальше от этих двух сумасшедших.       Чонгук нерасторопно продолжал моргать, не веря глазам и не решаясь подойти ближе, по ощущениям, к призраку из прошлого. Кажется, в его мозгу произошло короткое замыкание, ведь он не понимал до конца, кто перед ним: настоящий Чимин, которого он так боялся больше никогда не увидеть, или его зараженная и безмозглая версия. Шаг за шагом, парень медленно начал идти к старшему, выбравшему ожидающую позицию, скрестив руки перед собой и уперевшись в деревянную стену дома позади.       Чон остановился в паре метров, детально рассматривая Пака и отмечая бледность его кожи, синяки под глазами и растрепанные волосы. Более ничего необычного не было заметно, и тревога немного отпустила вожжи, разрешая младшему выдохнуть, слабо улыбнуться и избавиться от худших опасений.       — Эй, привет, – выходит как-то совсем ласково, аж сахар песком на зубах скрипит, но Чонгуку плевать, он не может перестать впитывать губкой живого Чимина, возродившегося, считай, из мертвых, ощущая окружающий мир словно сквозь молочный туман. Чон так боится, что сейчас он очнется, а его напарник наоборот уснет непробудным сном, в котором пробыл последние сутки. Но ничего не происходит, они продолжают стоять и смотреть друг на друга, будто впервые встретились, и тут приходит осознание – теплой встречи не предвидится.       — Как ты посмел поехать без меня? – Чимин мало того, что выглядит недовольным, он порядком-таки взбешен и готов разорвать в клочья любого, решившего ему перечить. Презренным взглядом Пак смеряет младшего, как мелкую букашку, возомнившую себя главной, прикусив от злости нижнюю губу и вскинув подбородок вверх.       — Что? – смущается Чон, не сразу понимая, о чем вообще речь. Он совсем позабыл уже на фоне событий, связанных с пробуждением Пака, о собственных сегодняшних приключениях. — Ты был в отключке, откуда я знал, когда ты проснешься?       — Я думал, что мы с тобой напарники, – цедит сквозь зубы старший, приближаясь к лицу собеседника и надеясь испепелить его своим взглядом, совершенно искренне негодуя из-за того, что он пропустил столь важную миссию.       — Так и есть, но откуда я мог знать, когда ты придешь в себя? Ждать больше нельзя было, – Чонгуку совершенно не хочется ругаться, он так переполнен радостью, что по не ясным никому причинам Чимин выжил и стоит сейчас напротив, но сейчас от него требуют каких-то глупых объяснений. Чон даже подумать не мог, что вопрос о запланированной поездке будет стоять столь остро. — Это я обещал Канджуну, это моя ноша.       — Ах вот оно как? – удивляется Пак, отчего его брови взлетают, губы открываются, беззвучно глотая воздух, а глаза смотрят, будто впервые увидев. Такое чувство, что его слова серьезно задели, хотя Чон и не понимает, когда, где и в каком месте он успел оскорбить парня.       — Перестань, пожалуйста, – пытается найти путь к примирению Чонгук, чувствуя, как ему становится невыносимо от того, что от него отдаляется Чимин в буквальном и переносном смысле. — Неужели это все, о чем ты хочешь поговорить?       — Ты о чем? – старший с трудом из-за боли в ноге направляется в домик, в котором проснулся где-то полчаса назад, потеряв весь интерес к разговору. Чон не дает ему уйти, ведь он так долго ждал и вдоволь истерзал свою душу переживаниями, поэтому нагоняет возле двери и заставляет взглянуть на себя.       — То, что произошло между нами, –пытается объяснить младший, ища в чужих озерах хотя бы толику понимания, но там пусто, никаких тебе искр, бурь и ответов, только выжженная пустыня после засухи и усталость, гуляющая по ней вместе с ветром.       — А что было? – Чимин наклоняет голову вбок: видно, что он еще расстроен, но загадки и таинственные намеки не оставляют его равнодушным, заставляя прислушаться к неожиданно мягкому голосу младшего.       — Ты не помнишь, что было в лесу? – сокрушается Чонгук, окончательно теряясь в том, что ему дальше стоит делать, и опускает руки вдоль швов. Он и предположить не мог, что его ждет такой исход, ведь готов был ко всему: к ожидаемой ярости, оскорблениям, упрекам и причитаниям, но никак не к неведению и удивленному выражению лица.       — Последнее что я помню – это боль от когтей той твари и все, – объясняет Пак, хмурясь и пытаясь вспомнить что-то еще, но, видимо, безрезультатно. Младший отступает назад, вначале почувствовав болезненный укол в области сердца, но не придав этому значения, и приходит к выводу, что никакие объяснения теперь и не обязательны.       — Так даже лучше, – пусть это останется лишь в его воспоминаниях, живет в нем и не меркнет со временем, ведь сближаться в жизни с кем-то, открывая душу нараспах, в сложившихся условиях равносильно жестокому самоубийству. Пусть с крыши и хотелось сорваться с разбегу, окунувшись в неизведанную толщу эмоций, но рациональнее будет оставаться в стороне.       — Так что было? – напоследок спрашивает Чимин, но Чон уже идет к выходу из территории монастыря, убегая от вопросов, непонимания и собственной бури. Ему бы хотелось остаться неподалеку, следить за страшим ежесекундно и помогать по первому зову, но умом он знает, что лучше сохранять дистанцию. Если все же судьба дает такой шанс, значит ли это, что не стоит пытаться залезть к проблемному человеку в душу без спроса?       — Уже неважно, отдыхай, – парень надеялся на то, что внутри все уляжется и исчезнет само по себе, чувства оставят его в покое, ему вновь будет безразлично происходящее вокруг, и тогда станет не так тошно существовать рядом с Чимином. А пока что он терпит и убеждает себя в том, что лучший исход для всех – это игнорирование, лелея внутри маленькую радость от того, что со старшим все в итоге хорошо. Ни к чему все усложнять выяснением отношений и тщательным многочасовым полосканием мозгов. Оставаться равнодушным по отношению к Паку, кажется, будет невероятно легко, ведь, что мог изменить один отчаянный поцелуй? Чон точно справится.       На ферме его ждал долгий и скрупулезный разговор с Намджуном, во время которого Чонгук подробно рассказал все, начиная от остановки мотоцикла до того момента, когда военные отпустили их. Парень поведал о том, что отдал блокнот и флешку, но информация, скорее всего, оказалась бесполезной, а вот рассказывать и делиться подробностями, повергшими его в глубокий ступор, он не стал, четко решив, что и так слишком много событий для одного дня, а дела Канджуна не касаются жителей фермы, не знающих ничего о докторе Ли. Парень четко для себя решил, что пока сам не примет реальность и не разберется в новых знаниях, то не будет разносить полуправду.       По поводу Чимина было решено, что он поживет в монастыре, пока все не удостоверятся окончательно, что он не превратится в прокаженного и является безопасным для общества. Чон же проводит несколько часов за повседневными делами на территории фермы, оттягивая момент возвращения обратно к неприветливому напарнику и боясь, что на него нападут с расспросами и намерениями вытащить клещами рассказ обо всем и сразу. А секретов теперь у парня накопилось немало, и ему бы самому в них разобраться и разложить по полочкам, а не продолжать сваливать все в кучу, как грязную одежду на любимый стул, пока гора тряпья не станет настолько большой, что повалится вниз, похоронив под собой своего создателя.       Невзирая на опасения, Чимин встречает младшего спокойно и без сцен, молча наблюдая за тем, как Чонгук раскладывает принесенные бытовые вещи, благородно отданные Джиын ему для скромного карантина, в виде теплого пледа, сменной одежды, запасов еды и воды.       — Ты можешь уйти обратно, – говорит резко Пак, осознав, что Чон не настроен возвращаться на ферму. Фраза останавливает младшего посреди комнаты с рюкзаком в руках. Его что, выгоняют? Прозвучало враждебно и даже угрожающе, что невероятно злит, ведь Чонгук делает все из чистых побуждений, чтобы лично удостовериться в здоровом состоянии парня, а его помощь еще и таким наглым образом отвергают.       — И могу остаться, – отрезает он, желая наконец-то уже отдохнуть от этого невероятно долгого дня, который никак не заканчивается. Сил на самокопание и анализ всего услышанного сегодня нет, хочется упасть лицом в матрас и вырубиться, желательно на сутки.       — Тогда иди в другой домик, – Чимин складывает руки перед собой, забравшись на свое развороченное ложе с ногами и обложившись подушками, как настоящая воинственная курица, готовая сражаться за территорию.       — А что такое, ты меня стесняешься? Мы же столько ночей провели вместе, – Чонгук не может не ерничать, так как уже он злится на Чимина, бездушного и холодного, Канджуна, двуличного и загадочного, и в конце концов, на себя, наивного и доверяющего каждому. Хватит с него.       — Что ты несешь? У каждого должно быть свое личное пространство, – Чимин неосознанно отодвигается к стенке подальше от идущего на него крепкого парня, прущего непробиваемым танком, медленно и уверенно. Нечто поменялось в младшем, щелкнул рубильник, и появилась неуловимая тихая опасность в его сущности, запахе, словах и взглядах. Нечто, выводящее из себя и притягивающее в равной степени сильно, а еще заставляющее насторожиться и поджаться, чтобы не упустить внезапный выпад и суметь вовремя увернуться.       — Но не тогда, когда ты можешь превратиться и убежать поедать наших друзей, – Чонгук останавливается непозволительно близко, заставляя старшего поднять голову вверх и посмотреть почти растерянно. Видимо не такой реакции ожидал старший. От вида лица Чимина, открытого и правдивого, обращенного к нему, у младшего начинают дрожать колени, желая подчиниться несломленному и настоящему пламени в чужих глазах и упасть ниц к его ногам, чтобы уверить и пообещать золотые горы и даже больше.       — А чем ты тогда мне поможешь? Первый же пострадаешь, – старший поднимается в полный рост и отталкивает от себя наглеца подальше, случайно приоткрывая свои истинные мотивы и опасения.       — Так ты за меня волнуешься? Не стоит, – искреннюю улыбку сдержать не выходит от осознания чужих переживаний, а злость вся уносится трухой далеко за дверь. В следующую секунду в младшего летит все, что попадается под руку, и даже острые кулаки, и подобное поведение лишь забавляет, ведь Чон не боится и никогда на самом деле не сторонился грозного солдата.       — Уходи, я сказал, – повторяет Чимин, отворачиваясь и делая вид, что младшего не существует, но интонация уже больше похожа на просьбу, нежели требование.       — Тебе стоит помыться, на улице тазик с теплой водой, – уведомляет парень, но все же сдается и, взяв свои пожитки, выходит на теплую улицу, чтобы занять деревянный ветхий домик по соседству.       Раскладывая в новой крохотной комнате вещи и пытаясь немного убрать забивающуюся в легкие многолетнюю пыль, Чон совершенно забывает о том, какие указания дал ранее старшему, и с вполне ясным мотивом проветривает помещение, чтобы избавиться от застоявшегося воздуха, открывает единственное окно, а через секунду от увиденного не смеет больше шевелиться.       На улице солнце в последние моменты своего господства горит насыщеннее и ярче прежнего, закрашивая все в рыжие и золотистые тона. Голая кожа пылает под мягкими лучами, становясь достойным полотном, от которого невозможно оторвать глаз. Чимин стоит спиной к окнам и не замечает внезапного пристального внимания к своей раздевающейся персоне. В этот раз он делает все намного проще, чем тогда во время грозы, когда пытался вывести из себя младшего. Парень, окруженный травами и зеленью, снимает рубашку и складывает ее, разувается и становится босиком на почву, двигая ближе емкость с водой. Следом пропадают джинсы, и на теле остается лишь крохотный элемент ткани.       Чонгук пытается не опускать глаза, не понимая, что с ним происходит, и боясь дышать, чтобы не спугнуть редкое явление перед ним, ведь Чимин сам становится солнцем, сошедшим с небосклона, отражая и принимая весь свет, путающийся в его темных волосах и находящий пристанище в медовой коже. В руках старшего появляется мыло, и он, окунув его в воду, начинает упорно тереть верхнюю часть туловища от шеи к животу.       Чон не выдерживает и смотрит ниже на мощные бедра, старую повязку на одном из них и икры, блестящие от теплоты освещения. Жить хочется немного больше, но все желание разом выбивает из груди мощным сердечным толчком, когда, закончив намыливание себя, Чимин поднимает тазик над головой и медленно льет воду, что обласкивает и укрывает его тело, смывая грязь, пот, усталость и тревоги. Ручьи пробираются через горные массивы плеч, луг вдоль позвоночника к двум холмам, облепленным призрачной тканью, теперь почти невидимой, а далее по дорогам из мышц к стопам и в сухую землю.       Чонгук судорожно вдыхает воздух, дрожа как осиновый лист на ветру, его органы завязываются в тугой узел и пылают в огне на уровне живота. Шкала влечения выходит за пределы из-за градуса под напором, а ноги сводит в судороге от желания рвануть на улицу и сделать хоть что-нибудь. Что именно – парень понятия не имеет, поэтому он продолжает стоять и вариться заживо в соке из собственных чувств и вылезших наружу потайных страстей.       Чимин пребывает под потоками воды столь сильный и хрупкий одновременно, стойкий и нуждающийся, что его хочется обнять и вжать в себя, спрятав от всего мира, зараженных и людей, оберегать и подчинить, а также быть в его беспрекословной власти. Но Чона останавливает непринятие в чужих глазах, собственная беспомощность и незнание что делать со всем этим дальше. Он чувствуют себя потерянной иголкой в стоге сена, которую старший никогда не увидит и не найдет.       Пак дергается в сторону, будто желая заглянуть себе за спину, и перепуганный не на шутку младший тут же отскакивает от окна, прижавшись к стене в надежде, что его оплошность не заметили. Руки на уровне груди стараются через ребра и мягкие ткани взять сердце в кулак и успокоить его неуравновешенную истерику, но никак не выходит. Чону не подвластны его чувства, что разгораются, как бесконтрольный городской пожар, орошенный бензином, поглощая все на своем пути.       Немного отойдя от произошедшего, перекусив холодной лапшой и приняв более скромные, чем у старшего, гигиенические процедуры, Чонгук укладывается на футон, надеясь поскорее уснуть. На сегодня с него достаточно впечатлений, определенно.

***

      Следующий день выдается и правда спокойнее. Чимин не лезет с расспросами и, кажется, откровенно игнорирует Чона, желающего помочь и облегчить его жизнь. Первую половину дня Чонгук проводит на ферме, помогая Юнги с ремонтом машины, разговаривая с Намджуном насчет того, когда следует устроить следующую вылазку и что им необходимо для жизни, составляя перечень покупок в магазине, осматривая Минсока и утверждая с ним лечение, обеспечивающее отсутствие обострений болезни, и тренируя свое тело. Меньше всего думать хотелось о Паке, но младший возвращался к нему снова и снова в самой неожиданной ситуации, когда видел любую деталь, напоминающую о нем, ведь Чон знал, что Чимину скучно сидеть безвылазно в монастыре, но он поделать с этим ничего не мог.       Чонгук не противился тому, что его отталкивали упорно и настойчиво, готовый ждать, когда же с ним первым пойдут на контакт, одновременно с этим страшась этого момента, ведь избегать всегда проще, чем решать проблему. Но вот пришло время возвращаться, и парень сидит на улице, разглядывая узоры на крыше заброшенного монастыря, охраняя покой старшего, закрывшегося в своей комнате, и ловя редкие мгновения шаткого спокойствия.       Вдруг Чимин с ноги открывает и без того расхлябанную дверь и, найдя глазами свою жертву, движется к младшему, привлекая к себе внимание воинственным настроем. Вот и кончилось единение с природой.       — Где мой пистолет?       — Его отобрали на пропускном пункте военной базы, – спокойно отвечает Чон, наблюдая за старшим, не находящим себя места и меряющим шагами небольшой двор.       — Кто позволил тебе брать мои вещи? – пытается налететь на Чонгука, но тот лишь улыбается шире, видимо со временем выработав достаточно антител против такой токсичной язвы, как этот парень. На угрозы и манипуляции он более не ведется.       — Ты же, – довольно произносит парень, а напускная агрессия быстро сдувается, как воздушный шарик.       — Это была одноразовая акция, –старший щиплет больно своего напарника за щеку и, отрывая быстро руку, наблюдает, как краснота расходится по коже, а Чонгук никак не противится, соглашаясь на все предложенное.       — А если бы ты пошел, то лишился бы всех своих любимых ножей, – добивает в уязвимое место Чон, а Чимин, растеряв весь пыл, поворачивается спиной, глядя куда-то выше верхушек деревьев, туда, где летают вольные птицы и вьют гнезда ближе к небу и подальше от людей.       — Да, может и хорошо, что я остался здесь, – старший поднимает руку вверх, словно пытаясь поймать нечто невидимое и далекое, а после, очнувшись от внезапного наваждения, поворачивается к любовавшемуся совершенно не природой Чонгуку. — Расскажешь мне наконец-то, как прошла долгожданная миссия?       — Безрезультатно, они уже все знали и без нас, хотя записи доктора Ли забрали, – парень даже вслух не может выговорить то страшное и неприятное, о чем ему поведал Сокджин. Возможно, у него когда-то появятся силы поделиться с Чимином, ведь он единственный кому искренне хочется рассказать, а сейчас надо умело обходить острые углы.       — Да? Ну так пусть подавятся, – Пак встает напротив, медленно подходя крохотными шагами все ближе и ближе, в конечном итоге оказавшись между широко разведенных ног, даже не обращая на это внимания. А Чонгук, что? Чонгук сидит и смотрит снизу вверх на сие безобразие и возразить не может, ведь он ни в коем случае не против.       — Еще тот ненормальный Сонмин и его люди из центра пытаются приручить зараженных, — а если вдохнуть глубже, то можно услышать запах чистой кожи и мыла.       «Такие серьезные темы, а ты совсем не о том думаешь».       — Что? Ты серьезно? – Пак удивляется и выглядит по-настоящему расстроенным, очевидно разделяя с младшим отношение к подобным затеям.       — Да, – «очень, еле сдерживаюсь, чтобы не поддаться вперед и не втянуть носом твой запах».       — Мы ничего не можем против них, пока что. Возможно, со временем нам придется перебраться на военную базу. Что думаешь? – Чимин, не подозревая, какой апокалипсис творится в голове младшего, отходит, увеличивая расстояние между ними и вырывая из тягучего омута младшего.       «Боже, что я творю».       — Да, скорее всего.       — А что со шифром? Не разгадал? – мимоходом спрашивает старший, разглядывая одичавшие розы, готовые уже скоро пустить цветы.       — Нет, я им его даже не показывал, – трудно признаться, но загадка, придуманная Канджуном, давно зашла в тупик, и младший отложил ее до лучших времен, доставая перед сном и пялясь на буквы, пока не зарябит в глазах.       — Наверное это к лучшему.       — Ты что-то слышал или видел, когда был без сознания? – Чон возвращается к мучавшему его вопросу, наблюдая как мужчина свободно разгуливает, а ветер раздувает его большую кофту, треплет волосы и гладит по плечам. Бросается в глаза то, как бережно и щадяще старший наступает на раненую ногу, и Чонгук хмурится, коря себя, что ослабил контроль над выздоровлением напарника, так как тот был агрессивнее лисицы, больной бешенством.       — Нет, будто провалился в черную яму. Не могу понять, почему я все же очнулся собой, – Чимина, видимо, этот вопрос тревожит глубоко, так как его голос становится тихим и неуверенным, и уже нет никаких признаков вчерашней агрессии.       — Может, у этого мутанта когти не заражены, – Чонгук подходит к старшему и, не решаясь прикоснуться даже к руке, довольствуется тем, что может находиться достаточно близко, заглядывая в его задумчивое лицо. Между ними сантиметры и теплый весенний воздух, но этого хватает, чтобы немножко свихнуться.       — Возможно, хотя это довольно странно. Они видоизменяются и что если способ заражения тоже меняется? – вслух размышляет Чимин и поднимает глаза на Чона с немым вопросом: почему тот подкрался к нему и чего ему надобно, собственно. А парень понимает все без слов, выдерживая молчание и запоминая каждую черту, отражающую определенную эмоцию, чтобы прокручивать в голове и хоть как-то уменьшить боль от расстояния между ними. Оказывается, ему очень нравится наблюдать за Чимином и изучать его, состоящего из притягательных противоречий.       — Или же я очень медленно превращаюсь в голодного монстра, – старшего глубоко интересует поднятый вопрос, но у Чонгука, к сожалению, нет ничего, кроме веры в удачу и судьбу, а еще немного юмора, припасенного специально для Пака.       — Не тянет меня укусить и полакомиться молодым куском мяса? – парень подставляет предплечье прямо перед лицом Чимина, будто давая себя понюхать для пущей реакции, а тот отмахивается от шутника, но все же не сдерживает улыбку.       — Если только из-за твоего несносного характера, — Паку правда полегчало, и он приходит к выводу, что от него дальнейший исход его участи не зависит, а тяжелые мысли усложняют реальность здесь и сейчас и совершенно никак не помогают. Удивительно, что именно младший, всем нутром любящим помусолить по сто раз в голове одно и то же, сделал такие выводы намного раньше Чимина.       — Да я душка в отличие от тебя, – Чонгук отступает на шаг назад, останавливая себя и ловя на том, что находится непозволительно близко, а хочется еще и еще преодолевать сантиметры, но ради чего именно – он не имеет ни малейшего понятия, чувствуя, как очевидное маячит перед носом, а он не может ухватиться за него.       — Согласен, поэтому желание цапнуть тебя зубами за бочок вполне естественно для меня, – Пак подмигивает напарнику, а тот не может перестать теряться на секунду от деталей в мимике или движениях старшего, находя в незначительном столько всего многогранного и завораживающего, заставляющего застыть во времени и любоваться.       — Дашь мне сменить повязку? – спрашивает наконец-то Чонгук, заметив, как старший, задержавший бездумно дыхание, прерывисто выдохнул после невинного вопроса и еле заметно улыбнулся.       — Конечно, – у них получится существовать рядом и не натворить дел, определенно. Главное, не забывать держать дистанцию, а вот с этим могут возникнуть проблемы. Все норовит сорваться в пропасть.       Чем Чон вообще думал, когда предложил свои услуги доктора? Неужели он позабыл, что за процедура ожидает его в домике, где обжился Чимин? Кажется, мозги высохли окончательно и без помощи новых болячек.       Пак, не чувствуя никаких стесняющих обстоятельств, снимает штаны и ложится на футон в ожидании действий, а младший стопорится в дверях телом и взглядом на мощных бедрах, что сейчас ему предстоит трогать.       — Я сейчас возьму аптечку, – Чонгук убегает на улицу, потерянный и чуть не обомлевший, и бьет себя по щекам, пытаясь привести в чувства. Он стоит добрую минуту, собираясь с силами, чтобы пережить процедуру достойно и не ударить в грязь лицом.       Забрав лекарства, парень возвращается к старшему, лежащему в том же положении, как и раньше, когда младший уходил. Освободив голову от лишних мыслей, Чон пытается вспомнить о том, что он чертов врач, и это немного помогает. Парень опускается на колени и, вооружившись ножницами, разрезает старую повязку. Холодные кончики пальцев ненароком касаются бедра, создавая тут же гусиную кожу, разбегающуюся по обширной области, а руку-виновницу прошибает мощным разрядом тока, но виду парень не подает, продолжая свои манипуляции.       Обработав рану антисептическим раствором, Чонгук остается довольным тем, что края стягиваются и шрам будет не уродливым, а очень аккуратным, ведь восстановление продвигается быстро и успешно. И вот пришло время для новой перевязки. Попросив немного приподнять ногу, Чон берет бинт и точными методичными движениями принимается оборачивать его вокруг бедра, захватывая весь нужный ему участок. Не трогать уже невозможно. Придерживая повязку плотно к ноге, парень ощущает мышцы под пальцами, теплоту кожи и зуд в своем теле, желающем сжать сильнее, потрогать больше и ощупать каждый миллиметр, поднимаясь выше и опускаясь ниже. Вот бы ощутить отдачу и силу в касаниях. Но он сдерживается, трогает ни больше ни меньше положенного, плотно сжав челюсти, надеясь, что его напряжение останется незаметным.       В процессе парень поднимает глаза к лицу старшего, чтобы спросить, все ли в порядке, не давит ли ему и как он себя чувствует, но слова так и не рождаются на свет, оставаясь беззвучными и забытыми мыслями. Чимин лежит на простынях в неге, прикрыв глаза, расслабленный, такой открытый и беззащитный, весь в руках младшего, даже об этом не подозревая, и приоткрыв пухлые губы, дышит через рот. Он даже не представляет, что находится полностью во власти Чона, а младшего сей факт приводит в легкое взбудораженное состояние, овладевающее его телом.       Это длится секунды, но они длинные до неприличия. В воображении Чонгука проносится, как он, поддавшись порыву, сжимает чужие бедра в своих руках, ощущая в полной мере, что ему подчиняются беспрекословно, как проводит устами по линиям ран, стараясь исцелить без единого следа, как припадает к жадным мягким губам, как тогда в лесу, и пьет из них жизненно важный нектар не в силах оторваться.       Чон завершает перевязку, собирает аптечку и уходит, дав Чимину наставления отдыхать и не нагружать ногу. Ему нужен перерыв, передышка, тайм-аут, что-нибудь, пожалуйста, а то он разучится дышать, есть, спать, жить, да просто существовать без Чимина. Что это за зараза? Что за болезнь? Видимо, похуже страшной эпидемии, ведь, будучи в полном сознании, Чонгук медленно по кусочкам мучительно умирает в страшных муках, раз за разом позорно убегая и надеясь на то, что привычная неприязнь вернет себе бразды правления, но это увы уже невозможно.       Позднее, вечером, Чонгук приносит горячую еду, наведав жителей фермы и немного посидев с ними. Старший не вышел встречать его, поэтому парень, легонько постучав, заглядывает к нему, чтобы оставить ужин и скрыться, не навязывая свое общество. Вот только Чимин отчего-то глядит особенно пристально, следя за каждым движением, отчего мурашки ползут по спине.       — Мы можем поесть вместе, – предлагает старший, наблюдая за напряженными руками и каменным лицом напарника, остановившегося в проеме открытых дверей.       — Правда, разрешаешь? – с ухмылкой уточняет Чон, но уже направляется к низкому столику, вокруг которого были разбросаны тонкие подушки.       — Тебе не запретишь, – Чимин берет чистые палочки и снимает пищевую пленку с теплого риса и водорослей, раскладывает контейнеры и тарелки перед усевшимся младшим.       — Почему же?       — Я чувствую твое присутствие, даже когда ты живешь в другом помещении, –ворчит Пак и садится напротив, накладывая себе всего понемногу и без промедлений отправляет первую порцию в рот. Чонгук смотрит внимательно, забавляясь от вида пухлых набитых едой щек и аккуратного сморщившегося носа, забыв напрочь о трапезе. Чимин запивает еду большим количеством воды, переводя дыхание.       — Еда слишком горячая, подожди немного, – с опозданием предупреждает парень, наблюдая за тем, как старший не прислушивается к его совету и продолжает есть, пытаясь поскорее проглотить рис. — Намекаешь, чтобы я валил на ферму?       — Нет, – пуговки-глаза собеседника увеличиваются, и Чимин мотает резко головой, смотря на младшего так, как никогда ранее. И от этого под сердцем что-то болезненно тянет, испытывая на прочность.       Глаза Пака блестят бенгальскими огнями, такими яркими на фоне ночного неба зрачков. Можно смотреть, сутками не отрываясь, пусть даже его сожжет заживо. Чона поразили в самую сердцевину и подвесили к потолку на сотню креплений, впиваясь мелкими иголками, ведь все тело пронзают странные покалывающие ощущения.       И одновременно с этим, кажется, он замерз. Рот сам расплывается в улыбке в ответ, как мороженое в летнюю жару, пока Чимин продолжает есть с природной жадностью и ненасытностью, проявляющимися в его характере. Или может Чона бросило в жар. Ладони вспотели, а дыхание потерялось где-то на пути к выходу. Руки самостоятельно сжимали палочки и тарелку, но во рту не было еще ни соломинки.       — Все в порядке? – Чимин настороженно глядит на младшего и замечает его странное поведение, будучи таким невероятно потешным и непосредственным, без всех напускных фраз и луковых шкурок, которые снимать Чонгуку уже осточертело, но он будет продолжать до бесконечности, зная, что в конце его ждет настоящая ранимая и по-доброму простая душа.       — Определенно, – Чон наконец-то отправляет еду в рот и жует довольно.       — Ты так смотришь будто что-то случилось, – не отступает старший, поставив миску на стол с нахмуренным выражением.       — Да, у тебя соус на подбородке, – Чонгук смеется искренне, видя нотку смущения за ворчливостью и нервозностью и ловит себя на том, что ему нравится повисшая в воздухе атмосфера. Его будто окутали теплым одеялом, и никто не может причинить ему боль. Возле Чимина внезапно так спокойно и все плохое враз забывается, хочется хохотать над мелочами и умиляться от вида собеседника. Он бы сидел так до рассвета, растворившись в воздухе и смотря на Пака, как самый интересный в его жизни фильм.       Старший вытирается бумажной салфеткой и подхватывает заразительный смех Чона, возвращаясь к еде. Парни говорят о незначительных вещах, которые не остаются в памяти, но запоминаются ощущения себя в этом моменте, а они столь приятны, что в тот вечер захочется вернуться и не раз, болтать об оружии, детских играх, праздниках и школьных временах, любоваться сытым и довольным Чимином, развалившемся звездочкой на подушках, и чувствовать легкое головокружение от сильных эмоций, бьющих покрепче алкоголя.       — Ты замерз? Я принесу покрывало, – во время разговора Чонгук замечает, как Пак ежится, и подрывается тут же с места к матрасам, ведь вечера и правда еще холодные. Ему надо быть более внимательным к старшему, так как он еще не полностью вылечился, да и просто потому что ему приятно заботиться о нем, вот так внезапно.       Внутри разливается невероятная лавина, сносящая на своем пути все предрассудки и страхи, оставляя лишь желание, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Накрыв пледом Пака, Чонгук отворачивается, чтобы совладать с собой. Он и представить не мог, что ему будет так сложно взять под контроль свои эмоции, ведь никогда ранее подобного с ним не случалось, а сейчас он каждый раз изнывает надрывно, тянется и гибнет без возможности выпустить наружу весь поток слов, действий и чувств. Он – безумец, а не Чимин – вот в чем правда.       Повернувшись к затихшему старшему, Чонгук чувствует, как падает еще ниже, душа летит и срывается кубарем от вида закутанного в плед парня. Выглядывает из-под ткани только лицо, расслабленное и удовлетворенное. Можно было бы поиздеваться, очень подходящий момент вспомнить все их перепалки и не упустить возможность уколоть больнее, но Чонгук просто улыбается сам себе и закрывает глаза.       Он разберется с собой позже, точно не в ближайшее время. Он попытается обуздать кипяток, обжигающий нутро и заставляющий органы сжаться от безысходности. Или же это всего лишь изжога от слишком острого соуса, а никак не неподвластные сердцу чувства. Было бы хорошо, если бы это все-таки было так, но в жизни все иначе.

***

      Намджуну трудно пока что представить дальнейший план действий, он старается не заглядывать далеко, чтобы не разочаровываться понапрасну. После возвращения Хосока и Чонгука все пришло в относительно прежний вид и каждый занимался своими привычными делами: Юнги чинил всякую всячину, норовящую выйти на пенсию, Джиын с Хосоком налаживали быт и готовили еду, Минсок занимался уроками и читал книги. Добавился Чон, помогающий всем по мелочи, будучи разнорабочим, на которого можно было положиться в трудный момент. Конечно, Ким помнил о наличии Чимина, пришедшего в сознание, но представляющего угрозу для всех до сих пор. Что-то останавливало мужчину и заставляло хорошенько думать, прежде чем принимать важные решения.       Девушка застает Намджуна в пустой гостиной за сортировкой вещей и складыванием их по сумкам и присаживается на диван, взяв на руки недовольную кошку, пытаясь приласкать животное. Киму нравилось проводить время с Джиын, говорить с ней и делиться своими мыслями, но сейчас он был столь погружен в себя, что даже не сразу заметил, что в его личное пространство вторглись.       — Намджун, – мужчина вздрагивает и смотрит на Джиын, такую домашнюю и невероятно милую. Ей бы спокойную жизнь где-то в небольшом городе, большую семью и любящего мужа, которого она будет радостно встречать после работы на кухне с теплым ужином. Но увы этому не суждено сбыться, не в этом мире. — Что рассказал Хосок?       — Где все? – Намджун с опаской оглядывается, не желая, чтобы их подслушали, и, удостоверившись в отсутствии посторонних, падает на диван, позволив себе немного расслабиться. — Почти то же самое, что и Чон. Их поездка была бессмысленной, но нас это не должно заботить.       — Мы можем рассчитывать на эту военную базу?       Мири не выдержала и убежала, так и не умостившись на острых коленях, а девушка пересела ближе к Намджуну, прикрывшему из-за головной боли глаза.       — Они готовы нас принять, но никаких гарантий не дают.       — Сейчас их нет ни у кого, – Джиын ждет, когда мужчина посмотрит на нее, пытаясь понять его истинные мысли, — и что ты собираешься делать?       — Думаю, нам стоит быть начеку, – Намджуну тяжело выбирать, но если придется, то он всегда будет на стороне своих близких, поэтому он сделает все, чтобы обезопасить их, — а еще эти двое не так просты, нужно опасаться их.       — Ты не доверяешь Чонгуку? – девушка не кажется удивленной, но она скорее боится солдата, не имея ни малейшего представления, что от него можно ожидать.       — Нет, он что-то скрывает, это видно невооруженным взглядом, – Ким поднимает со стола игральные карты и перебирает их в руках, вытаскивая одну за другой и рассматривая. В руки попадается валет пик, а следом за ним валет крести. Обе карты черной масти будто злорадствуют над запутавшимся человеком. — Чон узнал больше и не скажет никому что именно, но также это может не нести для нас никакой пользы. Стоит переживать о нашем будущем.       Намджун делает акцент на последней фразе больше для себя, а не для собеседницы, расставляя приоритеты. Два вальта пропадают в колоде за шестерками, десятками и королями. У каждой карты своя роль, как и у каждого человека, и, если пути группы Кима пересеклись с двумя парнями, это не значит, что он сможет ставить их интересы выше интересов своего брата, школьных друзей или девушки, дорогой его сердцу. А если карта будет мешать, то ее легко можно сбросить из расклада.       — Если что-то случится, мы уйдем без балласта, – отчеканивает мужчина, физически ощущая, с какой тяжестью ему дается подобный выбор.       — Я всегда буду на твоей стороне, – Джиын чувствует, какую непосильную ношу водрузил на себя Намджун, поэтому не сдерживает сердечный порыв и касается его лица, проводя пальцами от виска по еле заметной щетине к подбородку. Ким не уходит от касания, давая слабину хотя бы на минуту, поддаваясь навстречу долгожданным прикосновениям. Время застывает для них и сжимается до пальцев, в которых теперь весь мир.       — Намджун, может мы можем попробовать, – смело и очень тихо шепчет Джиын не в силах более терпеть разрывающие ее чувства. Она прекрасно помнит тот день, когда этот шикарный мужчина пришел вместо родителей в школу, чтобы переговорить с учителями по поводу Минсока, как она тогда трепетала под его взглядом и запиналась, как после убежала, прижимая к груди папки.       В последствии они виделись еще не раз, ведь Минсок был связывающей цепью для них. Девушка с замиранием сердца наслаждалась каждым моментом, упиваясь ощущениями рядом с Намджуном, как впрочем и он сам. Им нравилось непринужденно разговаривать, играть отведенные им сценарии и испытывать друг друга на прочность, становясь в итоге друзьями. Она никогда не забудет, как старший Ким пригласил ее на свидание и она тут же согласилась, ведь чувствовала, что готова прожить с этим человеком всю жизнь.       — Нет, – без раздумий и шанса на погрешность ответил Намджун, поднимаясь и отходя в другой конец комнаты подальше от собеседницы. Да, ему невыносимо больно и неприятно, но другого выхода он не видит.       — Но ты не знаешь, что нас ждет дальше, – не унимается обретшая храбрость Джиын, идя следом и зная, что никакого завтра, послезавтра и следующих лет счастливой жизни может и не быть, так почему она еще имеет право бояться?       — Вот именно, как и ты, – Ким смотрит в последний раз, пытаясь запомнить, как горят чужие глаза в надежде, как трепещут ее губы подобно нежному цветку и как ее оленьи глаза живут для него. — Больше не говори об этом.       — Но почему ты не хочешь подумать о себе? – в отчаянии шепчет девушка, хватаясь за широкую мужскую ладонь в надежде на помилование, которого никогда, кажется, не будет.       — У меня есть Минсок, – этим все сказано.       Намджун вырывает руку из теплого и хрупкого пристанища и уходит на улицу, не оборачиваясь назад, надеясь всем сердцем, что Джиын простит ему его грубость и сможет остаться для него другом, без которого ему будет жить в сто крат тяжелее. Со своими чувствами он уже свыкся, их игнорировать, конечно, неприятно и удушающе, но он никогда не посмеет навредить тому, с кем девушка не сможет соперничать. Он жесток, определенно, ведь ему хватает и крохи того, что родной человек находится рядом, а о большем просить у судьбы он не посмеет. Заботиться о жизнях дорогих людей – это уже подарок.       Джиын все помнит досконально. Она садится обратно на диван, думая о том, что иногда любви недостаточно для того, чтобы она жила и цвела, и гладит прибежавшую к ней Мири, которая учуяла тягучий запах грусти. Девушка прокручивает в голове тот роковой для всех день, когда они вместе с классом поехали в больницу, до сих пор видит перед собой перекошенные лица ее учеников, страх, поглотивший с головой, и багрово-красный ад на асфальте.       Она должна была погибнуть незамедлительно, как и большинство ни в чем не повинных людей тогда, но в том чертовом автобусе к ней бросились оба брата одновременно.

***

      — Чимин-а, как мы тебе рады. Тебя чуток пометил зараженный, но это нестрашно, – в монастырь на следующий день заглядывает Хосок, который до этого не решался показываться поблизости, а теперь же не отлипал от солдата, успев ему наскучить, чем поднимал настроение Чонгуку.       Пак, конечно же, был рад уморительному обществу, но сам вот не умел веселиться без остановки по любой мелочи, поэтому легкое раздражение присутствовало в его мимике и движениях, но упорно игнорировалось задорным другом.       Чон находился все время неподалеку, ведь сегодня решил остаться в монастыре и сделать несколько важных дел, чтобы облегчить остальным повседневную жизнь, даже если здесь предстоит недолго обитать. Список заданий начинался с генеральной уборки, поэтому из-за того, что младший вытащил на улицу все футоны, покрывала и вещи, требующие сортировки, парни прятались от солнечных лучей под молодой яблоней, устроившись на одном из матрасов, требующем срочного проветривания. Чонгук же в это время продолжал поднимать тучи пыли сначала в домике Чимина, а после в своем, поглощенный наведением порядков по своему усмотрению так, будто это самое приятное занятие, которое возможно придумать. Пока со спины Чона стекал седьмой пот, Пак с Хосоком играли в карты скорее от скуки, нежели ради азарта, подтрунивая над младшим время от времени.       — Когда я смогу возвратиться в дом? – Чимин уже подозревал, что эту партию ему не выиграть, поэтому особо и не старался, прислонившись к дереву и пытаясь поменять положение, чтобы не упираться на больную ногу.       — Думаю, когда рана затянется полностью, – расплывчато отвечает мужчина, бросая добрую половину своих карт на футон, а Пак, сцепив челюсть, теперь точно уверен, что проиграл в пух и прах.       — Тогда ждать осталось немного, – парень машет головой, сдаваясь и скидывая все в общую колоду, так как игры ему уже знатно поднадоели.       — Да? Покажи, – Хосок лезет руками к повязке, которую только утром сменил Чон, самолично контролируя процесс заживления. Чимин шипит на пронырливого парня, а тот хохочет в ответ, даже не думая всерьез нарушать идиллию своими шутками, а лишь желая раззадорить собеседника.       — Да ладно тебе, у тебя же личный доктор под боком.       — А ты попробуй. Чонгук тебе первому голову открутит, — грозится Пак, хотя самому становится очень даже приятно от того, что такая вероятность существует, ведь младший, когда разговор заходил о здоровьи или соблюдении режима лечения, становился суровее во сто крат. Он взглядом находит вышедшего из помещения Чона в черном облаке, тяжело дышащего, всего взъерошенного, как воробья после бурной драки, и мокрого от тяжелой уборки.       — Это правда, он последнее время сам не свой, — Хосок ложится на спину, вырывая молодые травинки и пробуя их на вкус, как местный деликатес, ему нравится ловить момент легкости и наслаждаться им в полной степени.       — Может наоборот? – Пак продолжает наблюдать, как, бормоча себе что-то под нос, парень перекладывает сумки и одежду подальше от поднявшейся в воздух грязи.       — Не знаю, – мужчина переворачивается на живот и открывает широко рот, кое-что вспоминая, — хотя Чонгук за тебя тут так сражался.       — Серьезно? Я думал, он первый меня прикончит, – брови удивленно ползут вверх, и Чимин протяжно хмыкает, не веря ни капли в услышанное, а собеседник заходится в новом приступе смеха. И они, занятые разговором, не замечают, как младший подкрадывается ближе, услышав вскользь свое имя и заинтересовавшись, что такого про него могут обсуждать эти два бездельника.       Ладно, Чимину простительно из-за травмы, но вот Хосоку можно и выкатить требования.       — Неа, он, – мужчина уже хочет разразиться в красочной тираде о рыцарях, злодеях и пушках, но, углядев несносного младшего, тут же умолкает, видя недобрые намерения с его стороны. — Да, впрочем, неважно, разберетесь сами.       — О чем он? – спрашивает Пак у подоспевшего Чона, не видя ничего зазорного в своем любопытстве, но вот парень распаляется подобно спичке, вместе с кончиками ушей, уже успев пожалеть, что влез в разговор.       — Не имеет значения, – резко обрубает любые поползновения в эту сторону Чонгук, ведь он не хочет поднимать тему того дня, когда был готов без раздумий пристрелить любого, кто мог навредить солдату, и переключает все внимание на расслабленного Хосока. — Ты чего не помогаешь?       — Я вообще-то проявляю добросердечность и скрашиваю серые будни Чимина, – выдает мужчина, пытаясь стряхнуть с одежды назойливый репейник, успевший вцепиться мертвой хваткой в его вельветовые и непрактичные штаны.       — Когда надоест валяться, возьми на ферме воду и принеси, пожалуйста, – Чонгук сканирует взглядом обстановку и, тяжело вдыхая, возвращается к незаконченной работе. После того вечера, проведенного за едой и душевными разговорами, он больше не говорил с Чимином без надобности и старался не оставаться наедине.       Вернувшись тогда к себе в комнату, парень упал лицом в матрас, надеясь сдержать внутри крик отчаяния от безысходности и потерянности, до конца не понимая, что с ним творится. А после таких сладких мгновений единения с запретным плодом не сорваться намного труднее. Пак был прав, когда выселил его в другое помещение и не говорил с ним, и, только обжегшись и ощутив силу эмоций, что могут овладеть телом, Чон в полной мере понял, что старший был прав. Поэтому его тактикой стало сторониться Чимина и только в исключительных случаях находиться рядом, таких как перевязка, например.       Если Пак и заметил какие-то изменения в их общении, то виду совершенно не подавал, выглядя так, будто его это совершенно не волнует и никак не касается, что даже лучше.       Ведь Чонгук был потерян в своих ощущениях пространства и времени, попадая в царство кривых зеркал под взглядом старшего и слушая, как надламывается реальность, сыпется на пол стеклом, оставляя раму зеркала пустой. После взаимодействия со старшим парень перестает себя узнавать, становясь одним из искаженных отражений.       Чон никогда раньше не ощущал такого, он в одночасье стал парить над облаками, смотря на землю с высоты птичьего полета, и тут же падал вниз, окунаясь в холодную прорубь с головой. Это было похоже на малярию с систематической лихорадкой, возвращающейся раз за разом и не отпускающей из лап истощенного больного, не давая вдохнуть даже глотка прохладного воздуха.       Уж лучше избегать этой заразы, чем не иметь контроля над собой и натворить глупостей. С подобными мыслями Чонгук поспешил ретироваться в домик, чтобы продолжить занятную уборку и дышать пылью полными легкими.

***

      День проходит без эксцессов, если не учитывать немного разозлившегося на Хосока Чимина из-за своих многочисленных карточных проигрышей. Хорошо, что хотя бы ставки на деньги или желания не делали, а так ради забавы дурачились. В противном случае, пришлось бы спасать горе-победителя от Пака, пусть и травмированного.       Чон успешно справлялся со своим внутренним состоянием, внешне оставаясь кремнем, поэтому он не мог себя не похвалить за проявленную выдержку. А старшему вот и самому, кажется, было очень неплохо, так как после тщательной уборки, коротко поблагодарив парня за оказанные труд и инициативу, он скрылся в своем домике и больше не выходил, показав всем видом, что ему ничье общество больше не надобно. Хозяин-барин, как сказал Хосок, и, сбегав за водой, вернулся на ферму к своим друзьям.       Чонгук, уставший и довольный проделанной работой, после ужина лежал на пахнувшем весенней свежестью, подобно освежителю для белья «Альпийский Луг», матрасе и глядел в потолок, надеясь крепко проспать эту ночь и как следуют отдохнуть. Мысли о Канджуне, его истинных мотивах, что заставили создавать мощный триггер для эволюции, и выплывающие из этого ужасные нежелательные побочные эффекты, сотворившие ад на земле, поглощали раз за разом в любую свободную минуту. Хотелось забыть обо всем, но мозг упрямо продолжал пережевывать услышанное в однородную массу и заливать через уши, не давая вытечь ни капли наружу.       Доктор Ли неспроста начал все это, он имел личные цели, но какие? Ему нужно было лекарство для себя или знакомых или же им руководил чистой воды научный интерес? Верить в то, что Канджуну было плевать на побочки, Чон не мог, поэтому был уверен в том, что все продолжилось по инициативе его коллеги Сонмина. Тогда каким образом его куратор пытался остановить эпидемию? Был ли у него еще козырь в рукаве? Парень вспоминает о вырванном из блокнота листе с неразгаданным шифром и, быстро найдя его в том же кармане и кое-как разгладив, начинает в очередной раз всматриваться в ничего не значащие буквы. Что-то важное скрывается за ними: последние слова напутствия, адрес надежного убежища или же химическая формула работающей вакцины? Наверное, стоило отдать Сокджину этот код и не ломать себе голову, но Чонгук чувствует, что разобраться обязан именно он, поэтому продолжает упорно прожигать взглядом бумагу, надеясь на внезапное озарение.       Он и не замечает, как падает в сон, свеча тухнет сама собой, но покой длится недолго. То ли парень сам по себе чуткий, то ли переживания отобрали глубокие сновидения, но вот Чонгук уже вновь в сознании.       Из сумрачных сновидений, похожих на реальность какого-нибудь больного шизофренией, парня вырывает внезапный и непривычный шорох со стороны двора. Не понимая, что происходит, Чон подрывается на ноги, вытирая опухшее лицо руками в надежде разлепить еще спящие глаза. Чем защищаться спросонья – он смекнул не сразу, но сумел нащупать в темноте одолженный без спроса Чимина один из его ножей, поэтому с оружием и плохим предчувствием младший аккуратно приоткрывает дверь, вглядываясь в ночную темень. Звуки отчетливо напоминали шаги человека, которого точно никто на территорию монастыря не звал, а значит незнакомца стоит опасаться. Парень для начала решает определить, где именно находится человек, но долго ждать не пришлось, ведь в свете луны скользнула быстрая тень, шедшая на задний двор монастыря.       Подождав немного, Чонгук понял, что звуки стихли, а так как выхода, кроме главного, больше не было, это означало, что незваный гость остановился и что-то замышлял, что-то, что уже наперед по умолчанию не нравится младшему. Переживая о безопасности Чимина, являющегося сейчас легкой добычей, больше, чем о собственной, парень, недолго думая, ныряет в ночь, бесшумно двигаясь по следам злоумышленника. Возможно, сюда уже забрели зараженные, учуяв сладостный аромат живых людей, или же грабители, готовые перерезать всем глотки ради куска еды.       Тихо ступая по тонкой тропинке, Чонгук не мог не вспомнить, куда она ведет, а именно к двум загадочным могилам, чье наличие всеми способами парень пытался забыть. Вот и сейчас его пробирает до кончиков пальцев на ногах, ведь он совершенно не желает находиться у захоронений, особенно в темный час, но, увы и ах, туда он и направляется. Чон хоть и идет тихо, стараясь не задевать разросшиеся кусты, все равно волнуется о том, что его можно без труда заметить.       И вот в легком природном освещении виднеется загадочный силуэт, склонившийся над могилами в три погибели и что-то делающий. Парню в голову приходит, что сейчас на его глазах хотят бессовестно разграбить погребение или же провести жуткий оккультный ритуал, а он подобного терпеть не будет. Поэтому, не медля более, Чонгук, настроенный решительно, подходит к незнакомцу за считанные секунды и, обездвижив противника захватом сзади, подставляет острое лезвие к его шее, не давая ни единого призрачного шанса на побег.       Вдруг человек в руках начинает покрывать без стеснения парня трехэтажными матами, выбивая всю уверенность разом, так как голос звучит уж больно знакомо.       — Что ты здесь делаешь? – злость сдувает, как песчинки с сухой кожи, а ее место занимает растерянность, вводящая в глубокое непонимание ситуации, в которой оказался парень среди глухой ночи.       Кое-как он убирает нож, стараясь никого не ранить, и отступает назад, наблюдая, как мужская фигура перед ним распрямляется и поворачивается к нему. Взгляд Юнги, тяжелый и неодобрительный, можно вполне разглядеть и в кромешной темноте и съежиться под ним очень успешно.       — Придурок мелкий, ночью спать надо, а не сторожить своего драгоценного Чимина, – Мин продолжает ругаться и даже толкает опешившего Чона, заставляя еще больше отступить назад. У младшего в голове не складывается пазл, вот никак, поэтому он ждет, когда ярость неожиданного ночного гостя стихнет и ему все подробно объяснят.       Через минуту Юнги замолкает и кажется даже немного смущенным от того, что его так просто раскрыли. Он складывает руки и решает проигнорировать присутствие парня, понадеявшись на его тактичность и смекалистость. Возможно, Чон додумается быстро ретироваться обратно в свой домик и сделать вид, что ничего не произошло, но не тут-то было.       — Так зачем ты пришел сюда? – не унимается Чонгук, указывая на могилы за их спинами, отчего плечи мужчины опускаются еще ниже.       — Пришел кое-кого повидать, – коротко отвечает Юнги, доставая сигарету и поджигая ее. Секунда, и он уже вдыхает ядовитый воздух, упиваясь иллюзией успокаивающего эффекта от курения.       — Ты знаешь, кто здесь? – не скрывая любопытство, спрашивает Чон, игнорируя пробежавшую вдоль позвоночника дрожь либо от холодного потока воздуха, либо от неприятной, но интересной темы разговора.       Мин не выдыхает дым слишком долго, оттягивая свой ответ, который никогда бы не хотел озвучивать, но все же приходится жить дальше, а значит выдыхать в прямом и переносном смысле, как бы сильно ни хотелось задохнуться.       — Да, мои родители, – оглянувшись назад в последний на сегодня раз, мужчина проходит мимо младшего, толкнув его плечом напоследок, чтобы неповадно было, и идет к выходу из монастыря, сетуя на то, что его тайное посещение оказалось неудачным.       — Что произошло? — Чонгук точно не чувствует, что пора бы остановиться с вопросами, и идет следом за собеседником, физически ощущая тянущуюся за ним тяжесть горя, которое повисло на его теле, цепляясь во всевозможные участки, не желая отпускать.       Юнги думает немного, а потом резко останавливается и смотрит на настырного мальчишку, не дающего ему прохода. Вот черт их дернул остановиться именно в этом монастыре, а не где-то еще.       — Говорю один раз, так что слушай внимательно. Не надо лезть мне в душу, я этого не переношу. Да, жизнь дерьмо, и что с этого? Если я выскажусь тебе, то лучше не станет ни тебе, ни мне. Будет только хуже, – мужчина выговаривает все в лицо Чону, под конец устало отворачиваясь, не в состоянии поддерживать в голосе напускную злость, чтобы отпугнуть открытого и искреннего в своих поступках человека.       Чонгук наконец-то видит то, чего не замечал до этого, он осознает, почему чувствовал некое родство с малознакомым мужчиной и то, что его без слов поймут, ведь Юнги проживал то же самое, что некогда довелось пройти и Чону. У них была одинаковая яма на дороге, которую каждый по-разному пытался преодолеть. Эмоции и чувства, живущие сейчас в старшем, были логичными и понятными парню, тоже потерявшему свою семью. Отречение от себя, обида на весь мир, слабость и неконтролируемая агрессия, беспросветная бездна, которая начала отступать на второй план лишь недавно, – все это знакомо на собственном горьком опыте. А у Юнги рана слишком свежа и болезненна, чтобы ковырять ее, рассматривать и выуживать на свет содержимое.       — Хорошо, твое право. Но знай, с этим можно справиться, что бы это ни было, – Чонгук лишь надеется, что его слова будут услышаны, а не выброшены от бесполезности в мусор, ведь он также замечает, что Мин намного сильнее той прошлой версии Чона, еле справляющейся с событиями.       Юнги смягчается и проглатывает все глубоко внутрь, так как ему совершенно не хочется переносить свою ношу на постороннего человека.       — Ты меня перепугал так, что я теперь не смогу уснуть, – говорит он совершенно спокойно, будто и не было диалога «до», но так даже лучше. Чон готов поддержать его, подставить свое плечо и переступить через произошедшее, но на это, как обычно, надо вагон времени и немного больше здоровья.       — А чего ночью то? – недоумевает Чонгук, приняв установленные правила, ведь ему и необязательно знать подробности, чтобы иметь возможность сочувствовать и поддерживать.       — Не хотел Вас дураков видеть, – Юнги улыбается немного кривовато, выбрасывает сигарету и настойчиво топчет ее ботинком.       — Блин, хен, я вчера пахал тут, как папа Карло! – наблюдая за этим действием Чонгук не скупится на возмущения, вызывая хриплый смешок у собеседника.       Черные деревья шелестят под порывами ветра, небо заволокло облаками, скрывая за собой яркую серповидную луну, мир превратился в набор громадных теней, скрывающих в себе живых существ и их истинные страхи. Мир становится необычным и сложным донельзя, вызывая первобытные инстинкты через века эволюции, но и вместе с этим он прост как никогда, обнажая чувства и помыслы, сдирая всю шелупонь и оставляя правду. В темноте есть и свои преимущества, однозначно.       Юнги уходит обратно на ферму, чтобы пролежать оставшееся время в кровати, убегая от догоняющих его раз за разом мыслей, и корить себя за многое еще больше, а Чонгук, посмотрев несколько минут на закрытую дверь, за которой отдыхает его старший напарник, решает посидеть под ней немного, дыша свежим воздухом и наслаждаясь хрупким спокойствием.       У каждого свои тайны и скелеты прошлого. В голове вновь всплывает образ Канджуна, вечно работающего в больнице, строгого и требовательного, но никогда не отказывающего в помощи, и его связи с зараженными и эпидемией. Все сходилось во многих точках, но вот мотив отсутствовал. Как бы доктор повел себя, оказавшись на ферме? Когда бы решился и поведал Чону все свои тайны? Чонгук уверен, что принял бы сторону доктора Ли без раздумий, ведь благодаря ему парням удалось выбраться из того злополучного научного центра, он защищал их, несмотря ни на что. Возможно, именно в ту ночь Канджун предал Сонмина и понял, что надо действовать в одиночку ради спасения человечества, передав свои данные молодому врачу. Какими бы проектами ни занимался он в прошлом и какие бы ни были на то причины, в глазах Чона все равно будет стоять тот образ доблестного, умного и принципиального человека, коим был Канджун до самого конца.       У парня были опасения куда хуже. Сокджин сказал прямо, что вакцина – это не первостепенная задача для команды Сонмина и искать выход они не желают, а планы о том, чтобы повернуть зараженных на свою сторону и управлять ими, как бесплатной военной силой, пугали и вселяли настоящий страх. Если путь изменит свое направление так, что Чон встретится с этими ужасными людьми, то он попытается сделать все, чтобы остановить творящийся ужас, найти лекарство и не допустить, чтобы оно попало в неправильные руки, делающее из вакцины дорогой товар. Стоит серьезно задуматься над тем, чтобы вернуться на военную базу в Тэгу и узнать подробнее об их методах и целях у Сокджина, вселяющего куда больше доверия и недолюбливающего сошедшего с ума ученого. Чон уверен, что Сонмин не забыл о сбежавших парнях и может настигнуть их в любой момент, а на базе в окружении солдат и безопаснее, и шансов выжить больше, тем более у Чимина.       При любом исходе Чонгук готов стоять до конца ради своих принципов. Не факт, что у него выйдет, ведь он обычный парень без суперспособностей и боевых навыков, но попытка же бесплатная.       Посиделки в размышлениях затянулись на час, и к себе парень ушел, когда заметил дребезжащие первые проблески лучей. Когда-то он наладит режим сна, но не в этой жизни.