Без Чувств

В этот момент мир вокруг словно перестал существовать. Все звуки стихли, остались лишь его губы, горячие и настойчивые, накрывающие мои, и гулкое биение моего сердца, отдающееся эхом где-то в груди. Воздух вокруг стал плотным, тяжёлым, будто каждый вдох требовал невероятных усилий. Я чувствовала тепло его дыхания, смешивающееся с моим, и его пальцы, жёстко сжимающие мои плечи, словно он боялся, что я исчезну, если отпустит. Это было так внезапно, так ошеломляюще, что моё тело сначала просто отказалось подчиняться. Мои ноги словно вросли в землю, а руки повисли вдоль тела, неспособные ответить или оттолкнуть. В голове крутился хаос из мыслей, слов и ощущений, но всё это мгновенно растворялось в его настойчивости. Я чувствовала себя маленькой лодкой, затянутой в эпицентр шторма, не имеющей шансов противостоять этой буре. Кожа там, где его пальцы касались меня, пылала, оставляя за собой странное ощущение одновременно боли и острого осознания. Его губы двигались требовательно, жадно, будто пытаясь передать мне всё то, что он так долго скрывал. Этот поцелуй был слишком сильным, слишком наполненным эмоциями, которые я не могла понять. Казалось, он сжигал собой весь воздух вокруг нас, лишая меня возможности дышать. Я ощущала, как кровь шумит в ушах, и моё сердце стучит так быстро, что казалось, вот-вот разорвёт грудную клетку. Его порыв был всепоглощающим, оставляя меня неспособной сопротивляться, и всё же внутри что-то начинало подниматься — чувство, которое я не могла описать. Это был страх? Злость? Или что-то ещё, такое же неясное, как этот момент? Когда он наконец отстранился, его взгляд был другим — ярким, полным чего-то нового, чего-то, что я ещё не могла позволить себе осознать. — Ты не понимаешь, что делаешь со мной, — прошептал он, его голос дрожал. Я смотрела на него, чувствуя, как сердце стучит слишком громко, слишком быстро. Его слова растворялись в тишине, а внутри всё смешалось: гнев, растерянность, что-то ещё, неизвестное, незнакомое. Моя ладонь сама поднялась прежде, чем я успела подумать, и в следующую секунду звонкая пощёчина прорезала тишину между нами. Пощёчина раздалась в воздухе словно разрывая его надвое. Удар был быстрым, решительным, твёрдым, как будто все мои неразделённые чувства выплеснулись в этом движении. Его голова едва заметно дёрнулась в сторону, а я стояла перед ним, тяжело дыша, и впервые за долгое время ощущала нечто столь обескураживающее. Мой первый поцелуй. Моё сердце билось слишком громко, дыхание сбивалось, и всё же я не могла почувствовать ничего определённого. Удивление? Страх? Нет, это было глубже, сложнее. Его руки сжимали мои плечи, напоминая о том, насколько агрессивным, почти властным, был его порыв. Почему? Почему он сделал это? — Ты... — я остановилась, с силой вдыхая, пытаясь удержать голос ровным, но мои слова всё равно прозвучали глухо. — Ты что себе позволяешь? Локи молчал. На несколько долгих мгновений казалось, что всё замерло — даже ветер за окнами перестал шуметь. Его лицо оставалось неподвижным, как у каменной статуи, но глаза… Сверкающие, будто раскалённые изумруды, прожигали меня. В них плескался океан чувств, который он тщетно пытался скрыть. Словно он искал ответы, которых сам не знал, но которые отчаянно хотел найти. Его рука медленно поднялась, касаясь щеки, где ещё горела боль от удара. Он провёл пальцами по коже, будто проверяя, не снится ли ему всё это. Губы сжались в тонкую линию, уголки их едва заметно дрогнули, как от невыносимой внутренней борьбы. —Я... — Его голос прозвучал низко, но слова застряли. Он отвёл взгляд, словно искал что-то за моим плечом. — Ты можешь ударить меня ещё раз. Я нахмурилась. — Что? Он посмотрел прямо на меня, и в этот раз в его глазах было что-то иное, настоящее, как обнажённый нерв. — Хочешь? — Он поднял руку и снова сжал её в кулак у своего бока, словно сдерживая порыв прикоснуться ко мне вновь. — Ударь ещё раз. Ты имеешь на то право. Я стояла, не веря своим ушам. Он действительно сказал это? Это было настолько неожиданно, что я не могла сразу отреагировать. — Ты что, с ума сошел? — произнесла я, голос дрожал от гнева и растерянности. Моя ладонь всё ещё горела от того удара, а он... Он стоял, не отводя взгляда. — Может, и так, — тихо сказал он, словно слова давались с трудом. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я жалею? Что не стоило? Возможно, так, возможно, нет. — Я не знаю, чего ты хочешь от меня, — голос звучал ровно, но внутри всё скручивалось в тугой узел. Я прищурилась, глядя прямо ему в глаза, будто пыталась прочесть на его лице хоть что-то, что дало бы объяснение. — Ты решил, что можно просто… сделать это? Без слов. Без предупреждений. Пауза затянулась, воздух казался слишком тяжёлым. — И теперь ты стоишь и спрашиваешь, что я хочу услышать? — Я прикусила губу, но ничего не почувствовала. — Ты хочешь, чтобы я сказала, что это нормально? Или чтобы сделала вид, что ничего не случилось? Он смотрел на меня долго, слишком долго, а потом вдруг усмехнулся — едва заметно, будто самой мысли об этом было достаточно, чтобы разразиться смехом, но он сдержался. — Я ничего не хочу от тебя, — сказал он спокойно, его голос почти шёпотом проскользнул в воздухе. — И я не прошу, чтобы ты что-то поняла. Или приняла. Или простила. Я молча смотрела на него, обдумывая каждое его слово. Тишина тянулась, как струна, готовая вот-вот порваться. — Ты даже не сожалеешь, — наконец сказала я, не спрашивая, а утверждая. — И не хочешь, чтобы я прощала тебя. Я склонила голову чуть вбок, будто рассматривая его заново. — Как удобно, — сухо добавила я. — Совсем не думать о том, что это могло значить для кого-то другого. — Что...что ты хочешь этим сказать? — Он замер, его взгляд на мгновение потерял ту холодную отстранённость, которую он так тщательно сохранял. Что-то мелькнуло в глубине его глаз — тень сомнения. Я всё ещё смотрела на него, не отводя взгляда. Его слова, словно не имели веса, как неважные мелочи, которые не стоило бы обсуждать, но все равно по каким-то причинам вертятся в голове. — Что я хочу этим сказать? — Я сделала паузу, её резкость стала неосознанной, но всё же подспудно чувствовалась. — Ты говоришь, что не ждешь ничего от меня, но что ты тогда здесь делаешь? Почему ты вообще… Мои мысли начали разрываться на части. Я не понимала, почему он вообще это все затеял. — Ты даже не подумал, что это для меня значит, — продолжила я, моя грудь вздымалась от ярости. — Ты просто воспользовался мной, чтобы заткнуть свою боль, ведь так? Ты даже не видел меня в тот момент, Локи. Ты видел только себя. Я не знала, была ли это злость или что-то ещё, но всё внутри меня клокотало. Тот поцелуй, тот напор, с которым он притянул меня, был не просто неожиданным — он был почти насильственным в своей настойчивости. Его руки, сжимающие мои плечи, его губы, впившиеся в мои — всё это казалось мне не проявлением привязанности или страсти, а криком отчаяния, бурей, которая вырвалась наружу за мой счёт. Он сделал шаг ко мне, но я подняла руку, останавливая его. — Не смей, — сказала я ледяным тоном. Локи молчал, смотря на меня так, будто весь мир сократился до этого мгновения. Его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах пылал целый вихрь — подавленный, скрытый за слоями самоконтроля. Однако тишина не могла длиться вечно. Когда он заговорил, его голос был низким, глубоким, наполненным такой напряжённой искренностью, что моё сердце невольно дрогнуло. — Ты говоришь, что я видел только себя, — начал он, будто каждое слово вырывалось через усилие. — Ты утверждаешь, что я использовал тебя, чтобы залечить собственные раны. Что я слепо следовал эгоистичному порыву. Но знаешь, что я на самом деле видел в тот момент? Он сделал шаг вперёд, и его взгляд стал более пронзительным, почти невыносимым в своей интенсивности. — Я видел тебя. Тебя, стоящую передо мной — твёрдую, решительную, готовую бороться за то, во что ты веришь. Ты сказала эти слова так, как никто и никогда не говорил мне прежде. Ты смотрела на меня не с жалостью, не с презрением, а с тем, что я никогда не знал. С доверием. С уверенностью, что я могу быть больше, чем моя кровь, больше, чем мои ошибки. Он чуть наклонился ближе, его голос стал тише, но от этого только сильнее проникал в каждую клетку. — Ты говоришь, что я видел только себя. Нет. Я видел каждую деталь тебя. Твоё лицо, твою силу, твою стойкость. Я видел твою решимость и твой взгляд — стальной, глубокий, как бесконечная ночь. Я видел твою волю, непоколебимую, как горы, и твою уверенность, которая могла разрушить любые сомнения. Я видел тебя такой, какой ты даже сама, возможно, не видишь себя. Он сделал паузу, его грудь тяжело вздымалась, словно эти слова вырывали из него что-то большее, чем он готов был признать. — Ты стала для меня всем в тот миг. Не зеркалом моей боли, не инструментом, чтобы заглушить её. Ты была чем-то реальным, чем-то настоящим. Ты была тем, что напоминало мне, кто я есть... и кем я могу быть. Его голос чуть ослабел, но он не отводил взгляда. — Ты можешь думать обо мне что угодно. Можешь ненавидеть меня за то, что я осмелился. Но не смей говорить, что я тебя не видел. Потому что я видел. Каждую черту, каждую грань, каждое слово. Ты была и остаёшься единственным, что имеет значение. Единственным, что я хочу видеть. Мир вокруг меня растворился, будто рассыпался в прах, оставив за собой лишь его голос, звучащий эхом внутри. Слова — слишком близкие, слишком острые — пронзили сердце, которого, казалось, у меня никогда не было. Я стояла, как пустая оболочка, но что-то тлело в нутрии, едва уловимое, как огонёк, который не потушить. Я не могла назвать это чувство, оно не укладывалось в знакомые рамки. Тепло или боль? Слабость или что-то сильнее? Наверное, так бывает, когда всё выходит из-под контроля. Я просто стояла, чувствуя пустоту там, где должна быть реакция. Вместо неё — тишина, ровная, гулкая. Сердце выбивала бешенный ритм, но я едва это замечала. Лишь ощущение тяжести на плечах и странного жара в груди. Это было новым. Неприятно и странно — не боль, но что-то, что двигалось где-то внутри меня, как неведомая сила, пробуждённая его голосом. Словами, которые застряли, как осколки стекла. Я не могла найти для них места, потому что они не укладывались в привычные формы. Его слова — прямые, животрепещущие — казались ударом по стенам, которые я строила так долго, что даже не помнила, когда начала. Они вытесняли тишину, оставляя пустоту, которую я не могла заполнить знакомыми мыслями или логическими выводами. Эмоции, всегда чуждые мне, теперь дрожали на грани сознания, как тени на границе света. Я не могла их назвать, не могла понять их формы, но они были здесь. Непривычное, едва ощутимое тепло ползло по груди, оставляя после себя неясную тяжесть — что-то новое, что-то непозволительное. Я не могла больше смотреть на него. Его глаза видели меня слишком ясно, слишком откровенно. Мне стало душно от этого понимания — от его правды, от его слов. Тени под ногами двинулись, ожили. Они всегда чувствовали, когда я не могла. Не понимала. Не знала, что сказать. Они знали это за меня. Реагировали на моё смятение. Звали туда, где безопасно. Знали, когда мне нужно исчезнуть, стать незримой, убежать от всего, что было слишком. Всегда покорные моему зову тени, сгущались вокруг меня, обвивая тело защитным коконом. Я почувствовала, как исчезаю, сама становлюсь частью этих теней. Они вырывая из реальности, вытягивали туда, где я могла дышать. Туда, где я могла быть одна. И только там, в глубине моего собственного мира, я позволила себе разжать кулаки и вдохнуть полной грудью. Там не было света, не было границ, не было ни, пространства ни времени. Там не существовало ни звука, ни формы — только бесконечная, вязкая тишина, обволакивающая, как холодный саван. Это и было моим убежищем. Но на этот раз, оно не принесло мне покоя. Он проникал даже сюда. В своём мире было проще. Легче. Здесь не было взглядов, слов, смысла. Только тьма — глубокая, родная. Тьма не осуждала. Она просто была. Как всегда. Спокойная, тихая, простая. Но даже здесь — его голос оставался. Он тянулся, проникая в тени, как огонь, который не должен был гореть. Там, где раньше был холодный покой, теперь жило нечто иное. Тьма больше не утешала, и я не могла спрятаться от того, что он оставил. Словно мой собственный мир отказывался скрыть меня от того, что уже было пробуждено. Оно рождалось во мне, ломая привычные барьеры. Я не знала, что это — не умела чувствовать так. Но теперь каждое воспоминание о его словах были, как шрамы, — глубокие, невидимые, но не исчезающие. Они не угасали, как эхо, расходящееся всё дальше, пока я тщетно пыталась вытолкнуть их из сознания. Здесь, в царстве теней, где я была хозяйкой, его присутствие всё ещё ощущалась. Я сжала зубы, закрывая глаза, как будто это могло помочь — раствориться в этой темноте, погрузиться глубже. Уйти настолько далеко, чтобы никто, даже я сама, не смогла найти меня. Но было поздно. Тьма вокруг больше не защищала. Она сжималась и гудела от этого вторжения, и я поняла, что мои тени, мои верные спутники, больше не могли укрыть меня. Их гибкие формы больше не слушались меня — будто они тоже не могли устоять перед этим новым, тем, что ломало их, меня, и всё, к чему я привыкла. Я почувствовала его руку — не физически, но всё же так ясно, как если бы он и здесь дотянулся до меня. «Ты не понимаешь, что делаешь со мной.»