The chaos is you. Paradise

We were once just kids

Мы когда-то были просто детьми

Waiting for our nightmares to end

Ждущими, когда закончатся наши кошмары

Lo Moon — Carried Away

— Сиди смирно и не дергайся. Шото постарался удобно разместиться на деревянной табуретке и усмехнулся от несуразности происходящего. Он поднял голову, но был остановлен резким движением руки. И недовольно хмыкнул. — Так и не скажешь, что собираешься сделать? Он услышал довольно четкую хитрую ухмылку и только. Никаких объяснений, что он, Тодороки Шото, забыл ранним утром в университете в фотостудии Мидории, полной мотками фотопленки, бумаги и краски алого цвета. Полуоткрытое окно тянуло за собой слабый морозец утреннего воздуха, даже птицы в такое время ещё спят, а Мидория со своими планами словно никогда не смыкает глаз. Лабораторной крысой Тодороки не собирался быть в руках зеленоволосого, но его притянула в узкую комнату тонкая нить интереса, чего же от него хочет Мидория. — А ты будешь слушаться? — легкий бриз звонкого голоса заставил мурашками пробежать по коже. Шото провел ладонями по открытым частям рук, сбрасывая странное наваждение. Попытки повернуть голову, поднять её или опустить прерывались властными движениями рук, и Тодороки не нравилось, что от него что-то скрывают. В особенности, если это касается воздействия на него самого. — Мне нужно пялиться в окно? — предположил Шото, но получил в ответ молчание. Мидория, удерживая его голову одной рукой, копошился на столе другой. — Или ты мне волосы стричь собрался? — Всё тебе расскажи, — Шото почувствовал улыбку зеленоволосого своей спиной и понял, что попал в точку. Только логику происходящего он не мог никак уловить — какое непреодолимое желание сподвигло Мидорию постричь ему волосы ранним утром? Не нашлось другого времени и места, чтобы привести свой заговор в жизнь? Шото подумал еще: возможно, над его волосами будут происходить вещи гораздо хуже, нежели он представил в мыслях. И снова замотал головой, чем вызвал недовольный вздох Мидории. — Смирно ты сидеть не можешь, да? — лицо Мидории возникло перед ним. Недовольно сощуренные глаза с голубыми линзами окидывали Шото с ног до головы, восходящее солнце засветило веснушки на надутых щеках и кончике носа. — Не могу, когда не знаю, что со мной собираются делать, — недовольно ответил Шото, скрещивая руки на груди. Он оделся совсем не по погоде: за окном тянулся морозец ноябрьского утра, а он прискочил к Мидории в хлопковой майке и черных джинсах. От произнесенных слов голова Мидории чуть дернулась. Сережка в правом ухе заблестела под солнечными лучами. — Если мне не доверяешь, так и скажи, — парень присел на подоконник, прижимая правую ногу к себе. Опустил подбородок на колено, смотрел на Шото оценивающим голубым, ярким с примесью чего-то странного, потаенного, скрытого. Ловко выведенные на поверхность слова заставили Шото задуматься и проявить настойчивость в ответном разглядывании. Тодороки медлил с ответом, ожидая, что же ещё Мидория может провернуть. Блеск пластиковых линз под утренними лучами солнца прятал какое-то чувство, словно парень тянул с его раскрытием до определенного момента. Когда Шото станет достоин этого открытия. Ввергая в недоверие и непонимание, Тодороки разглядывал в молчании фигуру Мидории. Белую безразмерную футболку, открывающую вид на светлые, гладкие ключицы, сетчатую кофту под футболкой до самых ладоней. Пальцы покрывали множество колец, и только на их разглядывание ему потребовалось бы несколько часов. На светлой коже пальцев тянулись тонкие, еле заметные нити царапин, бледно-розоватые, покрывающие кожу незатейливым витиеватым узором. Узкие потертые джинсы заканчивались высокими берцами с красными шнурками, которые казались ребяческими по сравнению с серьезным стилем обуви. Шото поднял глаза и встретился с глазами напротив. Выражение лица зеленоволосого было задумчивым, он смотрел на него, но куда-то вдаль, сквозь него. Шото в который раз за утро стало не по себе — он не знал странного парня, который являлся кладезем многочисленных слухов и тайн университета, но внезапное знакомство и незатейливый разговор подтолкнул невидимыми руками Шото к нему, завлекая своей неизвестностью, необычностью и чем-то ещё. Тревогой. Да, именно это чувствовал Шото, находясь близко к Мидории — тревога окутывала его с ног до головы, мешая размеренно дышать и управлять собой. Никогда не знаешь, что произведет в своей загадочной голове Мидория — и каждый раз его слова бьют по горлу и выбивают воздух из легких. Даже незатейливое приветствие, вылетевшее из его губ, заставляло вздрагивать, отводить глаза, молчать, чтобы не выдать своё волнение. Не доверяю? — подумал про себя Шото, ощущая себя на допросе. Возможно. А может, доверяет слишком искренне, чтобы произносить вслух. — Ты так и не ответил, — тихий смешок волнами разошелся по комнате, по коже Шото. Мидория приблизился, чуть не сталкиваясь носами, заглядывая в саму душу. Радужки глаз стали слишком яркими, или Тодороки так показалось. — Не доверяешь мне? — Я слишком мало тебя знаю, — сглотнув, произнес Шото шепотом. Глаза Мидории слегка сощурились, он не поверил его словам и в подтверждение этому мотнул головой. — Доверие исчисляется не временем, а чувством, — Мидория не прерывал зрительный контакт, стало не хватать воздуха. Шото вцепился руками в табуретку и отклонился спиной подальше, но это мало помогло. Словно призрак, дементор, поглощал мысли, вытягивал их своим твердым взглядом, заставляя чувствовать Шото дураком, который попал в ловушку доверчивым щенком. — Я тебе всецело доверяю, а ты, Тодороки Шото? Шото не ответил в который раз. Отвел глаза, уперся ими в стену, занятую многочисленными фотографиями, но не вглядывался в них. Теплое дыхание щекотало его щеку, оно становилось слабее. Мидория оторвался от его рассматривания, дотошного допроса, и присел на подоконник у открытого настежь окна. — Расслабься, это просто шутка, — мягкий голос, легкомысленная трель насмешки вырвалась изо рта зеленоволосого как проскользнувший сквозь форточку мотылек. Утренний ветерок, такой же ленивый и прозрачный, щекотал кончики кудрявых темных локонов, подыгрывая хозяину, разыгрывая перед Шото отрепетированное представление загадочного человека, который, как магнит, тянул к себе всё нутро и заставлял вглядываться в себя, считать веснушки на блеклом, но горящем лице, вчитываться в потаенные мысли ярких, разноцветных, непостоянных глаз и читать по дрожащим губам, открывающимся часто в виде полуулыбки и совсем не насмешливой усмешке. Мидория прижал к себе правую ногу и положил голову на колено, не сводя пристального взгляда с Тодороки. — Легче не доверять людям совсем, чем пожинать плоды недоверия после, — ответил парень, казалось, слишком грубо. Брови зеленоволосого вздернулись и вернулись в прежнее положение — взгляд слегка сменился. — Мне нужно время, чтобы понять человека и что он хочет. — Так и не понял, что я от тебя хочу? — парировал сразу же Мидория. Голос звучал беспечнее и наглее. Игрушка в руках волшебника — Шото представил такую аллегорию. Он чувствовал, что его водят вокруг да около, меняют тему разговора, запутывая нити сознания в хаотичный клубок, и начал испытывать нетерпение. Потому что от Мидории точно не чувствовалось ни грамма искренности. — Точно не того, чего хочет нормальный человек, — недружелюбно прищурился Тодороки. Он не пробил стену отстраненности парня — зеленоволосый принялся за свою безошибочную стратегию выведения из адекватности: — А где ты видел нормального человека? Или считаешь им себя? — Мы продолжим непонятный диалог или ты наконец скажешь, ради чего я здесь? — Разве так просто можно сдаваться? — Я устал разговаривать вопросами. — А как ты хочешь разговаривать? — Всё, хватит. Шото поднялся на ноги слишком громко, по его мнению. Ему так казалось из-за гула в голове, что возник во время перепалки с Мидорией, ставшей для них первой, исковерканной, неприятной и не совсем дружелюбной. В глаза попал солнечный отсвет, парень прищурился, и в следующий миг зеленоволосый оказался перед ним, снова близко до дотошной назойливости. — Посмотри туда, — Изуку указал пальцем в сторону окна, пейзажа за ним, пустоты утренней территории университета. — Что я должен увидеть? — нетерпеливо спросил Шото. Первым желанием было сбежать из этой тесной и душной комнаты, несмотря на открытое окно. Воздух пропитался напряжением с тягучим привкусом обиды. — Разве рассвет сегодня не потрясающий, Шото? — взволнованно прошептал Мидория, указывая вперед, в сторону горизонта. Шото не видел ничего, кроме поднимающегося из-за остроконечных крон деревьев и темных силуэтов солнца. Изуку, напротив, был вовлечен в картину внешнего мира чей-то невидимой прихотью, остолбеневший и магически восторженный теми же видами, что возникали перед глазами Тодороки. Невольно наступившая тишина не давала повода усомниться в открывшейся искренности силуэта Мидории, его открытых не моргающих глазах, направленных к солнцу, чуть приоткрытых губ и руки, пальцы которой слегка, почти невесомо гладили предплечье Шото, вызывая очередные мурашки по коже, уже от тактильной близости. — Рассвет и закат солнца всегда казались мне чем-то фантастическим, нереальным и прекрасным, лучшим, что есть на планете. Такое чувство, что я могу смотреть на это вечно и не бояться ослепнуть, — ответил Мидория, так тихо, словно они перешли на невербальную речь, поскольку Шото даже не заметил, как его губы шевельнулись. Тогда Изуку повернулся и посмотрел в его глаза, душу с таким открытым видом, словно говорил: я свободен, открыт к тебе, читай меня, мои мысли. Это мгновение Шото воспринял с ужасным опасением — возможно, этот миг стал для него главным для его возникающих внутри чувств, тем непонятнее они были, как и взгляд Изуку, что был направлен на него. Он словно открыл слабость и показал себя сквозь многотысячные слои, но в следующий миг всё стало как и было. Взгляд Изуку потускнел, оторопел и, словно бы, разочаровался тем, что увидел в глубине души Тодороки. Он больше не открывался. — Ты чем-то напоминаешь мне эти моменты солнечной красоты, — Мидория нацепил на себя маску игривости, но тогда Шото её не ощутил и подумал, что он говорит по-настоящему чутко. Его пальцы повели выше, обегая рукав футболки, прикасаясь к шее, проводя дорожку по лицу, очерчивая невидимый профиль, дотрагиваясь до светлых волос. — И твои волосы, светлые, как утренний рассвет. Холодный, будоражащий и одинокий. Он дотронулся до другой части головы — левой половины и над чем-то задумался. — Такой же, как закат — гневный, огненный, самовольный и дерзкий, — пальцы обладателя тихого голоса дотронулись до подбородка и опустили лицо ниже, чтобы встретиться с другим, настойчиво-серьезным и загадочным, вновь, вновь и вновь. Туда, куда начало и привело. — Ты доверяешь мне, Тодороки Шото? Он сел обратно на стул и закрыл глаза, чувствуя что-то холодное, тягучее, что лилось на левую половину волос. Слова улетучились и не возвращались — Шото не хотел разговаривать и вообще показывать признаки жизни. Он доверился не человеку по имени Мидория Изуку, а тому, что он нес на своих узких и белых плечах — расплывчатую уверенность и восторженную интригу, которую Тодороки понял, как привязанность. Глупый и наивный — он считал, что если чувства непонятны и заставляют ежиться после таких же непонятных слов, то это нечто наподобие любви. ***

But every single day

Но с каждым днем

Gets easier to turn away

Всё легче отвернуться

— Эйджи, чува-а-а-к! Это просто пушка! Радостному удивлению Каминари не было предела. Его заливные ярким полуденным солнцем широкие глаза огибали рыжий корпус внедорожника, рот вытягивал звук «о-о-о», пока рука медленно водила по корпусу, ощупывая, знакомясь с новым членом их компании. Киришима усмехнулся от реакции друга, скрещивая руки на груди. — Она не новая, — сказал Эйджиро извиняющимся тоном. Если взгляд Каминари в первый раз огибал корпус автомобиля, парень давно изучил её вдоль и поперек и понял, что выглядит она даже старше своего реального возраста. Коррозия на порогах, заезженный двигатель, проблемы с выхлопом и потертые от времени сидения. Но, наблюдая, с каким воодушевлением его друг смотрит на тачку, заразился настроением его духа и сбросил ненужные в этот момент отрицательные мысли. К тому же, новоприобретенная тачка не последняя новость в его арсенале. Есть ещё кое-что, новость, которая самого Эйджиро даже мысленно приводила в нетерпеливый трепет. — Да какая разница! — с легкостью махнул рукой Каминари, продолжая гладить поверхность рыжего капота. Под нещадным солнцем металл сильно нагрелся, и блондину пришлось отдернуть руку и подуть на раскрасневшуюся кожу, не теряя веселого расположения духа. Киришима не до конца понял, он радуется машине или потому, что отец приобрел для него машину. В любом случае, радость друга была дороже гнилого корыта на колесах. — Позволь спросить, по какой такой причине серьезный по части покупок папочка Киришима решил купить тебе тачку? — Ну, как бы сказать… — неопределенно начал Эйджиро, краснея. Он и так раскраснелся как томат от жары летнего полудня, но такое чувство, что смущение придало ему более яркий оттенок. Киришима отошел от машины и скрылся из виду друга, но тот был слишком нетерпелив и захвачен причиной, что мигом подлетел к нему и хитро прищурился. — Тайны от меня скрыть не получится, малыш Эйджи, — хихикнул блондин, но Киришима как мог удерживал интригу, отворачиваясь от него в разные стороны. А Денки, как назойливый яркий солнечный зайчик, тут же появлялся перед его лицом. — Колись давай! Ты уморишь меня от нетерпения. Киришима взглянул на округлые глаза Денки и окинул его заядлый, но привычный до беспамятства прикид: растрепанные светлые волосы, яркая желтая футболка, черные шорты с желтой лентой, высокие белые носки и конверсы. По привычке Каминари не расставался со своим потрепанным огромным рюкзаком, в котором хранил всё и даже больше: любимый скейт, барахло из дома, привычный кислый мармелад, звуковую аппаратуру радио-кружка, чего угодно. Каминари совершенно не изменился с детства, его характер, ярче любого солнца, всегда окутывал пушистым клубком годы жизни Киришимы, закрывая тьму частых дней грусти и отчаянных моментов. И поэтому не мог долго хранить тайну перед Денки. — В некотором смысле, это подарок отца за поступление в университет, — Киришима не мог сдержать широкой улыбки. Чувствовал, что сейчас разорвется от счастья. — Но больше всего, что я теперь — главный квотербек футбольной команды Волков. Эмоции на лице Денки пошли ходуном: вперемешку с удивлением и смятением на смену пришло облегчение и сверкающая из глаз радость, которой Киришима даже испугался. Её непостижимым количеством. В тот миг он не осознавал, насколько Денки рад за него, беспечно рад счастью в его жизни. — Старина, я тебя поздравляю! — воскликнул Денки, хватая руку Киришимы, крепко сжимая её и мотая вверх и вниз. Киришима представлял, что со стороны выглядит как чеширский кот, иначе широкую улыбку от уха до уха его никак нельзя было описать. Наблюдая за Денки, он каждый раз удивлялся, сколько сил нужно человеку, чтобы удерживать в себе такой пласт самых положительных и потрясающих эмоций? Как любая горесть, печаль не могли проникнуть в его сердце и ранить его, стереть свет с его лица, и поэтому Киришима хотел каждый день видеться с Денки, чтобы он окинул своей энергетикой его облик, поделился электричеством счастья, хотя бы просто был рядом. Как один из видов наркотика, но настолько уникальный, настолько неповторимый… настолько его. — Ты всё-таки смог реализовать свою мечту и стал частью команды, — в прострации и мысленном мечтании Киришима не сразу осознал, что Денки продолжал поливать его похвалой. — Мой мальчик, сразу видно, мой мальчик, — блондин наигранно смахнул невидимую слезинку из глаз и потащился к машине, открывая пассажирскую дверь. — Это дело надо отметить, Эйджи, и незамедлительно. В путь! Киришима смотрел перед собой, на красные руки и прикоснулся к горящим щекам. Такое чувство, что улыбку с его лица придется сдирать с кожей. Он надеется, этого не потребуется. -… а ещё у него вышел новый альбом два месяца назад. Симбиоз гранджа и транса — новая веха в его творчестве, поначалу она отталкивала, но, слушая снова и снова, казалось, что альбом открывал новые миры музыкального искусства. В будущем он хочет создать свой собственный лейбл… — голос Денки приятно верещал в ушах. Киришима откинулся на спинку стула, держа в руке ледяную колу, и смотрел в окно. Солнце нещадно палило по бедным жителям, которые удосужились идти в такую сумасшедшую погоду по своим обыденным делам. Бросил взгляд на свою машину — стоящая на полупустой парковке, она привлекала взгляд своим ярким цветом, бликами, отбрасываемыми во все стороны. В душе стало так спокойно и тихо, что Киришима не до конца мог понять, реальность ли это или хороший сон. Он посмотрел на Каминари: тот, даже не замечая невовлеченности друга, рассказывал о новом музыкальном артисте, которого уже который раз парень не мог запомнить. Поедая картошку фри, он макал её в соус, а потом клал себе в рот, что не закрывался от монотонного разговора. Это была их обоюдная идиллия: Денки мог болтать сутками напролет о чём угодно, а Киришима молча сидел и слушал его, иногда кивая в знак согласия, иногда задумываясь о чём-то. Казалось, воспоминания обоюдной подростковой юности выплыли в свет в виде постоялого кафе города в красных тонах, флагах футбольной команды на стенах, в тихом кряхтении радио и полосатой плитке. Проснулся от забытья Киришима после тягучего голоса, произносящего его имя. — Что такое? — спросил Эйджиро, удивленно смотря на Денки. Тот странно смотрел на него, с какой-то непонятной эмоцией, то ли хитрецой, то ли ехидно насмешливо. — Ты снова ушел в грусть? — оказалось, что эмоция была совершенно другая: обеспокоенность. Киришима нахмурился и почесал черные волосы. Послышался утробный выход блондина. — Эйджи, ну пожалуйста, ты снова задумался и стал таким грустным. Я тебя утомил своей болтовней? Киришима тепло улыбнулся. — Ты никогда не утомлял меня своей болтовней. Просто… — он подумал, как правильно изложить свои мысли. Каминари ожидающе молчал. — Этот день такой хороший, что хочется подольше оставить его в памяти. — А ты знаешь, что в нашей памяти остаются воспоминания совершенно всех дней? — Как так? — деланно удивился парень. — А вот так! Читал я одну статью на фейсбуке, там говорилось, что подсознательно мозг запоминает все события прошедших дней, но из-за переполненности событий и информации мозг грамотно шлифует их и оставляет только самые насыщенные и самые эмоциональные воспоминания, обыденные, присущие каждому дню рутинные дела, отходят далеко в залежи сознания, чтобы не перегрузить мозг и… Киришиме вдруг стало не хватать воздуха. Чувство, словно кто-то зажал его легкие и закрыл доступ к кислороду. Это возникло так спонтанно и мимолетно и так же закончилось, когда он смотрел на Денки, и задумчиво посмотрел на остывшую в руке банку колы. Может, получил солнечный удар? — первая мысль, пришедшая в его голову. А может что-то, что он понял только спустя много лет. Странная болезнь, въевшаяся в его сердце и отзывающаяся только при виде Денки или при любом его воспоминании. Определенно, этот день Киришима запомнил на всю жизнь. ***

'Cause we're all in this

Потому что мы все в этом замешаны

Waiting for the nightmare to end

Ждем, когда закончится этот кошмар

В темноте уличного перекрестка маячили разноцветные огни и перемешивались в едином потоке многотонные голоса. Для прохожих он казался грубым незнакомцем, а они для него — испуганные в отрешенной брезгливости пустые лица. Катсуки приехал пораньше на место встречи с Хакаматой, чтобы проанализировать место, куда его позвали. Бакуго не хотел соглашаться на встречу со священником — но на него напала дикая скука. Или то, что было понятием «дикая скука» с внутренней точки зрения — настороженность, опасливость и готовность к чему-то нехорошему. Если Даби знает подноготную Хакаматы и несомненно следит за ним, он может воспользоваться моментом, чтобы провернуть свое «первое предупреждение». Оно означает напугать жертву и обсыпать угрозами, когда как второе предупреждение — последнее. Катсуки пробегал глазами по прохожим, но ни в одном из них не встретил знакомые черты лица. Оно и к лучшему, подумал Катсуки и взглянул на недокуренную сигарету. Бросил её на тротуар и втоптал носком ботинка, задумываясь. — Нехорошо так небрежно относиться к окружающей чистоте, — раздался голос сзади. Катсуки обернулся только тогда, когда измолол сигарету практически в пыль. — Я возделываю сухой безжизненный асфальт дарами цивилизации, — наигранно и высокопарно ответил блондин. — Или как там у вас в священных книженциях говорится? Хамаката выглядел не таким божественно окрыленным в темных джинсах, хлопковой рубашке и бежевом жакете. Он выглядел приземленно и по-обычному: вспомнилась их первая встреча на улице, и Катсуки, чтобы отвлечься от ненужных мыслей, решил вылить наружу свое нетерпение: — Ну и куда ты меня позвал, старик? — он окинул взглядом улицу района Комптон, чистую и довольно спокойную по части здешнего контингента: обычные клерки и семейные пары, проживающие либо в многоквартирных высотках, либо в частных домах в зависимости от бюджета. — Если я скажу тебе, ты уедешь, — с улыбкой произнес Хакамата, снисходительно окидывая дома и офисные здания поблизости. — А если не отвечу, ты так же покинешь это место, я ведь прав? — Чёрт возьми, ты мне выклевать мозг решил? — выбросил Катсуки, растягивая карманы куртки сжатыми кулаками. — Ответь прямо: я не хочу тратить своё время на твои бредни. — Я хочу посетить с тобой одно скромное заведение. — Скромное? То есть, мы не идем в бар напиваться? — К сожалению, если это входило в твои планы, разочарую тебя. Это не бар. — Скукотища, — протянул Катсуки, но не уходил, хотя черная камаро напротив настойчиво о себе напоминала. Хакамата поднялся по лестнице и открыл входную дверь каменного двухэтажного здания, одного из тех, которые тянулись вдоль одной стороны улицы одинаковым строем. — Нам сюда, — мужчина дожидался его у входа, придерживая дверь. Катсуки недовольно цокнул, но поднялся по лестнице вслед за ним и зашел внутрь. — Кстати, я так и не представился тебе как следует, — блондин остановился, не поворачиваясь. В голосе мужчины проскользнула кроткая робость, словно он боялся своих вслух произнесенных инициалов. — Меня зовут Тсунагу Адам Хакамата. Можешь называть меня моим настоящим именем или каким тебе захочется — Джейк, Джеймс, Николас… Катсуки промолчал, он не хотел говорить, что знает его имя от Даби и другие подробности его жизни. Лишь усмехнулся. — Все имена идиотские, — ответил блондин вполоборота, получая в ответ взгляд облегчения. — Своё настолько противное, что чужие придумываешь? Хотелось задеть, уколоть за живое и поставить на место, возникшее чувство внутри было до тошноты скользким и неприятным, но его хотелось высказать, чтобы посмотреть, что этот святоша из себя представляет. Больше не для того, чтобы вывести наружу всю человеческую гниль. Скорее доказать, что слова Даби были ложными в отношении Хамакаты. Показать себе. Брови свелись к переносице, а лицо сморщилось в снисхождении: старик опустил глаза и грустно улыбнулся. — Моё имя напоминает мне о моих давних грехах, которые терзают душу и по сей день, — ответил Хакамата. Он улыбался, и эта грустная улыбка совершенно не подходила к словам, что он произнес. — Если мы заговорили на эту тему, могу ли я называть тебя по имени? Катсуки открыл рот, чтобы отвергнуть такое предложение и назвать короткое прозвище «Кей», но промолчал. Отчего-то ему не захотелось, чтобы Хакамата окликал его по глупому и детскому прозвищу. Хотелось, чтобы хотя бы он называл его по имени — некое отторжение реальной обыденности, открытие давних воспоминаний или же наплевательское отношение к собственному имени. Блондин подошел к перилам второго этажа, чтобы подняться наверх и, рассматривая узорчатую стойку, ответил: — Катсуки меня называй. Доволен? — Бакуго не был остолопом, но по части ежесекундной грубости он был профессионалом. — Куда пёхать дальше? — Ты в верном направлении, нам на второй этаж, — одобрительно кивнул мужчина, направляясь за ним. — Ты ответишь наконец, куда мы идем? — недовольство блондина было колючим словно кактус. — Я начинаю терять терпение. Хакамата тихо усмехнулся. — А оно у тебя имеется в достатке? — В достатке у меня желание тебя избить. — Не волнуйся, это приличное заведение. Можно сказать, психологически положительное. — Чего? — Катсуки остановился напротив приоткрытой двери и, когда увидел расставленные в круг стулья полупустого зала и столпившихся в маленькие группки людей, сразу понял, куда они шли. Бакуго развернулся резким движением и схватил за грудки. — Это чё за херня? Привел меня в кружок моральных уродов? — Это общественное объединение для людей по управлению гневом, мой давний приятель организовывает… — Считаешь меня больным психом? — Катсуки было наплевать, что его громкие возгласы могут услышать люди за дверью. Пусть услышат, кем они на самом деле являются, если забрели сюда. Хакамата посмотрел на него с удивлением, словно не понимая, откуда такая взбалмошная мысль могла возникнуть у него в голове. Оттого и могла — помешанный на вере святоша хочет помочь всем обездоленным, даже не спрашивая их согласия. Его притворство было облечено в силуэт дружелюбия, а он повелся на это, как последний идиот. Стало до бешенства противно, Катсуки оттолкнул от себя Хакамату и направился вниз по лестнице. Рука мужчины схватила за его плечо, но ненадолго — Катсуки с силой сжал её и отбросил от себя. — Лечить меня вздумал?! — прошипел блондин, испепеляя взглядом напуганную фигуру Хакаматы. Конечно, можно испугаться от такого зрелища — Бакуго больше всего бесило, что старик действительно считал его психически нездоровым, раз привел сюда. Блондин подумал, что выглядит со стороны неуравновешенной сволочью всегда, но ему наплевать. — Иди сам в психлечебницу, святоша. — Катсуки, прошу, не будь таким критичным. Это простой разговор… — Решил возместить грешок на душе с помощью меня? Или хочешь добрыми делами прикрыть убийство сына? — Катсуки надавил на самую больную точку, чтобы этот недо-святоша наконец раскололся вдребезги и перестал выбешивать его. — Меня не вмешивай в свои личные проблемы. Их перепалку прервал вышедший из комнаты приземистый старичок с большим пузом, темной бородой и веселыми маленькими глазами. Он посмотрел на Хакамату и заулыбался: — Адам, сколько лет, давно тебя не видел! — добродушно воскликнул мужичок, хватая Хакамату за руку и крепко пожимая её. Тот скромно улыбнулся, коротко кивнул и снова посмотрел на Катсуки в снисходительном тоне, который начинал выворачивать наизнанку. — Вы тоже пришли на еженедельную терапию? Мы рады новым лицам в нашем коллективе. — Добрый день, Энтони, — учтиво ответил ему Хакамата. — Хочу тебя познакомить с Катсуки, он… Бакуго не собирался слушать, кто же он, и молча спускался в сторону выхода. «Прошу меня простить, я на минутку» — короткая фраза проплыла за спиной, и снова рука Хакаматы легла на его плечо. Он собирался что-то сказать, но настойчиво-грубое движение Катсуки закрыло его рот. Твердым взглядом парень пригвоздил его к стене и угрожающе сжал рукой его горло. — Думаешь, раз я тебя защитил когда-то от пьянчуг, я — добрая душа, которую надо лечить? — процедил сквозь зубы Бакуго, находя во взгляде Хакаматы ту эмоцию, которую пытался вытянуть — страх. Он добился этой эмоции, но лучше не стало. Скорее, мерзко до бесконечности. — Если ты подлатал меня один раз, можешь использовать в своих «божеских» целях? Напомню тебе, старик, из какого я района — Лейквуд. Ещё раз увижу твою рожу хотя бы на секунду, не замешкаюсь и пробью тебе башку. Ты уяснил? Хакамата не ответил, страх в глазах сменился на великодушное сострадание — Катсуки сильнее сдавил его горло. — Мне не нужна помощь. Особенно от тебя. Катсуки отпустил его горло и пошел дальше, но чертов старик не собирался останавливаться. Видимо, решил поскорее увидеться со своим богом. На лбу блондина вздулась вена от злости. — Если наши судьбы не были переплетены изначально, то ты не пришел бы сюда, — сказал мужчина, и как жаль, что Катсуки не взял из бардачка пушку, чтобы размозжить его святую голову на этой лестнице. — Не стал бы дожидаться меня и расспрашивать. Тогда к чему это было? Для чего ты хочешь показаться холодным, грубым и отстраненным? Ради кого? — Потому что я знал, что ты хочешь откровенности с самим с собой, с миром, — спустя недолгое молчание Хакамата снова заговорил. — Слава, признание и деньги не заслуживают моральной опустошенности и пренебрежения. Эти люди — которые сейчас находятся в зале и сидят, переговариваясь по очереди друг с другом, — пытаются вылечиться от недуга, которая называется душа. Но ты — не они. Катсуки непонимающе посмотрел выше, на Хакамату, который пытался удержать его внимание несмотря на прямую угрозу и возможность быть задушенным в темном и душном коридоре. Для чего? — Они — души, которые потеряны Богом, но имеющие возможность воздоять и открыть в себе Божественную милость. Потерянные люди, совершившие множество грехов, хотят искупить их, а не исцелить грешную душу. Посмотри на них, прислушайся к их словам, оцени их искренность и осознай, что ты совершенно не похож на них. Их гнев — состояние души. Твой гнев — способ закрыться и отвергнуть. Тебя незачем лечить, незачем вовлекать в лечение, но можно показать, каков в действительности может быть гнев. Катсуки молчал, молчал слишком долго, о чём-то задумавшись. Он достал из кармана пачку сигарет, вытянул одну и закурил, вдвойне не заботясь об окружающей среде. Так же молча положил пачку обратно в карман и прошел мимо Хакаматы, наверх. На лице мужчины вытянулась облегченная улыбка. ***

We all want to resist

Мы все хотим сопротивляться

Can I carry the weight of my friends?

Могу ли я нести бремя своих друзей?

Мина расхохоталась от неуклюже подобранного анекдота только для того, чтобы показаться чуткой к чужому творчеству, которое реализовывалось в формате старых и уже несмешных анекдотов. Его звонкий голос трелью расходился в сердцах слушателей, и их узкая компания посреди шумной комнаты вечеринки под громкую музыку представляла собой сбор избранных, вовлеченных в тайный заговор высших сил. Мина скрыла свою презрительную улыбку за очередным бокалом мартини. К сожалению, темноволосый кудрявый старшекурсник был чуть ли не единственной более менее приятной личностью в общем скопе, с которым можно было хотя бы поговорить. К сожалению, было видно, что разговор вылился в поток анекдотов. По правде говоря, они не нравились только Мине: Хагакурэ, расположившаяся с правой стороны от девушки, звонко хихикала, и была видна её искренность. Или она поскорее желала быть оттраханной крепким парнем. — Ты такой смешной, Тони! — Хагакурэ воскликнула никому не нужную фразу. Мина вскинула черные очи: Тони знатно зарделся от её слов и выпрямился, готовый излиться в новом потоке анекдотов, словно защищал по ним кандидатскую. Мине стало ужасно скучно. На середине анекдота она нагло поднялась с дивана и молча удалилась, желая долить себе побольше мартини. С каждым шагов в направлении кухни музыка звучала всё громче, она продиралась сквозь развеселившиеся в пьяном и уточненном откровении тела, многие из которых наглыми руками, прикосновениями к спине, талии, рукам пытались втянуть её в свой танец. Мина ловко лавировала между похотливыми взглядами и руками, оттягивая пальцы от кожаной короткой юбки и розового полушубка. Ей нравилось влекущее желание других подойти к ней и ощутить на своей коже самую красивую девушку универа, первокурснику, новенькую, экстравагантную, бойкую и с характером. Но сейчас Мине хотелось долить себе мартини. Она зашла за угол и прошла через арку. Посередине кухни стоял кухонный стол, на котором вместо привычной кухонной утвари разместились стеклянные бутылки крепкого алкоголя и пластиковые банки алкоголя крепости ниже. Ашидо бросила взгляд на светловолосого старшекурсника с приятными чертами лица и остановилась напротив. Их разделяла кухонная столешница. — Чего вам, миледи? — голубые глаза посмотрели на неё с любопытством. Похоже, он руководил алкогольной процессией, — подумала про себя Мина, прищуриваясь. Черты лица парня показались ей знакомыми. Она видела их раньше и словно слышала от других, с какой восторженностью о нём отзывались. — Подлей мне ещё мартини, солнце, — заигрывающе промолвила Мина, прикусывая нижнюю губу. Хотелось поиграть с молодым человеком: он выглядел слишком привлекательно в узкой майке и клетчатой рубашке поверх. Она потянулась вперед и наполовину легла на столешницу, не сводя с него черных глаз. — Кажется, тебя зовут Тогатой, я не права? Названный Тогата усмехнулся и кивнул несколько раз: аккуратно, почти не прикасаясь к пальцам, он взял её бокал и смешал напитки для мартини. — А тебя зовут Ашидо Мина, я прав? — Тогата затеял с ней разговор. Мина была не против. Она обогнула столешницу и прислонилась к ней копчиком, с интересом наблюдая, как его крепкие руки профессионально смешивают отмеренные глазом пропорции напитка. — Такую девушку невозможно не знать. — Меньше любезностей, Тогата, я жду свой мартини, — капризно произнесла Мина, вскидывая подборок. Это понравилось блондину. — Терпения, Мина, твой напиток скоро будет готов. Не хотели бы закуски к нему? — А что есть в ассортименте? — Мина переменила своё положение и согнулась, устраивая локти на поверхности столешницы. Он сверкнул глазами в её сторону и продолжил приготовление напитка. — Есть сыр, несколько видов, на твой выбор, виноград, оливки. Но вижу перед собой весьма утонченную натуру — могу предложить свежий ананас с темным шоколадом. Тогата смешал в шейкере ингредиенты и аккуратно, с присущей галантностью налил в её бокал, не спуская полуулыбки со своих губ. Он протянул бокал Мине и, когда она взяла его, мимолетно прикоснулся к её пальцам, нагибаясь, чтобы прошептать в ухо: — Или что-то получше. Мина взглянула на него исподлобья, оценивающе, с озорством. Попробовала мартини и с удивлением обнаружила его приятный вкус и мягкое послевкусие апельсина. И одобрительно хмыкнула. — Бармен из тебя отменный, — она играючи обошла его, слегка сжимая плечо. Повторяя его шепот, только теперь вела она, шептала ему в шею из-за спины. — И что же бармен готов предложить мне исключительного? — То, что точно тебе понравится, — Тогата медленно повернул голову и нахмурился: томный аромат духов розоволосой растаял, как и её фигура, быстро и чарующе, отчего парень не сдержал хитрого оскала. — Хагакурэ, дорогая моя, ты знаешь сплетни обо всех в этом универе, — Мина плюхнулась рядом с ней на диван и заставила девушку обратить внимание на неё. Сейчас её прихоть была важнее интрижки с парнишкой, любящем анекдоты. Хагакурэ нехотя обернулась на неё. — Знаешь Тогату? Кто он такой, расскажи. — О, Мина, ты охотишься на золотой слиток! — воодушевленно затараторила Хагакурэ, так восторженно, словно он был некой суперзвездой университета. Оттого подогревая интерес Мины с новой силой. — Золотой парень: красивый, сильный, умный, капитан футбольной команды, несмотря на то, что недавно попал к Волкам. Уж поверь мне: я чирлидерша, знаю много о мальчиках из команды, — дальнейшие слова Хакагурэ сопровождались мечтательными вздохами. — Правда по части девушек он весьма избирателен: многие точат на него зуб, однако не каждой он высказывает знаки внимания. — Гнедой вороной конь, получается, — пробормотала себе под нос Мина, опустошая в некотором нетерпении бокал мартини. — Ты в чирлидершах числишься? Я хочу в команду. — Конечно, Мина! — беззаботно ответила Хагакурэ, отмахиваясь руками от мыслей, залетевших в её голову, словно от назойливых мух. Больше Хагакурэ ей была без надобности. В её мозге зародилась единственная цель — заполучить золотого мальчика. Она снова поднялась с дивана и направилась на кухню в надежде застать Тогату одного. Одна назойливая девушка с темными волосами выпрыгнула из общего потока: её янтарные глаза всплыли перед лицом Мины, отчего она недовольно толкнула девушку в сторону. — Отвали от меня, дура, — бросила Ашидо, отмахиваясь от неё высоким хвостом. Как назло, Тогаты не оказалось на кухне, зато её заботливо поджидала порция мартини. Мина наглым образом забрала всё, но гнетущее нетерпение подсказало ей, что её первым желанием было выпить этот напиток залпом. Он был одновременно сладок и терпок, словно с тайным ингредиентом, который знает только Тогата. С довольной ухмылкой Мина выпила всё до дна, чувствуя, как постепенно начинает кружиться голова. Заиграла приятная танцевальная музыка — девушка посчитала, что Тогату можно найти в общей комнате на воображаемом танцполе между кожаными креслами. — Не меня ли ищешь, красавица? — мелодичный голос окутал её голову. Она обернулась с хитрым прищуром: за её спиной стоял никто иной, как Тогата. В пьяном исступлении и возникшем желании она схватила его за рубашку и притянула к себе. — Меня заинтриговала ваша закуска, мистер бармен, — сказала розоволосая. Голова кружилась, она почувствовала движение крепкой руки, обхватившей её талию. — Покажете её? — Без лишних слов, — странный блеск пробежал в его голубых, чистых глазах. Он мягко взял руку Мины в свою, большую и влажную, и потянул подальше от обезумевшей громкой толпы. Открыл перед ней дверь, приглашая в темную комнату, зашел вслед за ней. Окинул взглядом коридор, повернул голову по сторонам, улыбнулся и тихо прикрыл за собой дверь. Щелкнул замок.