The chaos is you. Paradise

My body weakens as I race the morning sun

Мое тело слабеет, когда я мчусь навстречу утреннему солнцу

I'll run away from everything and everyone

Я убегу от всего и вся

For the Kill — Life On Venus

Мидория сделал два коротких стука по входной двери и вперился опустошенным взглядом в серое дерево. На улице было безлюдно и тихо. Изуку крепко держал в руке сумку и ждал, когда ему откроют. Если откроют. Спустя минуту Мидория услышал шаги, они остановились. Видимо, Тсукаучи смотрел в дверной глазок с оружием в руке — Изуку, если бы был полицейским, сделал то же самое. Нежданным гостем поздно ночью чаще всего был тот, кто хотел избавиться от тебя без лишних свидетелей. У Изуку был другой план. Он хотел поговорить. — Мидория? — с удивлением спросил Тсукаучи. Уставшие глаза показывали, что поздно ночью господин шериф ещё не ложился спать. Сквозь щелку Изуку заметил рабочую мятую рубашку и несвежую щетину на лице. Тсукаучи открыл дверь, отводя правую руку за спину, и парень знал, что это пушка. И хмыкнул — предсказуемо. Если бы не мягкость Мидории, может быть он был бы отличным сыщиком. Или убийцей. — Даби и Бакуго очутились в одном крыле не просто так, — твердый голос удивил шерифа. Как и серьезно настроенное лицо парня. — И вы знаете почему. Тсукаучи нахмурился, бросив взгляд куда-то за спину Мидории. Настороженность в данной ситуации похвальна, но тревогу в глазах полицейского не могла скрыть даже темнота коридора. — О чём ты? — сдержанно спросил Тсукаучи. — Вы знаете, о чём я. Знаете, почему я пришел. Вы должны помочь, иначе никто больше не сможет считать вас человеком чести. Сжав челюсти, Тсукаучи замолчал. Его лицо потемнело, и Изуку понял, что попал в точку. Спустя долгие минуты перебрасывания взглядов, Тсукаучи пригласил его внутрь. — Я надеюсь, наш разговор останется конфиденциальным. Мидория шел по улице поздней ночью, напряженный от разговора с полицейским. Ему нужно время, чтобы разобрать сказанные слова по полкам, но сейчас его тревожило непонятное чувство, которое он сглатывал как мог. Незаметно для себя Изуку дошел до знакомой улицы — через несколько домов покажется светлый фасад и ровно постриженный газон — в доме Мины горел свет. Немного поразмыслив, Изуку сделал шаг и остановился от внезапного кашля. Согнувшись, он прижимал руку ко рту. Горло содрогалось от тяжелого и режущего кашля. Казалось, легкие просятся вырваться наружу. Изуку отдышался от внезапного приступа, убрал руку от губ и посмотрел на ладонь. На ней была кровь. Голова парня потяжелела. Собравшись со своими мыслями, Изуку посмотрел на мерцающий в окнах силуэт Мины и сделал шаг в сторону её дома. ***

I will fight to know what is right

Я буду бороться за то, чтобы знать, что правильно

And if I still feel, I promise I will

И если я всё ещё буду чувствовать, я обещаю, что буду

Мина убаюкивала Сецуну в кроватке, задумчиво наблюдая, как глазки дочери медленно слипались от размеренного укачивания, ротик приоткрылся, чтобы сладко, по-детски завистливо, зевнуть, показав белые молочные зубки. Спустя несколько минут Сецуна мирно заснула, а Мина продолжала качать кроватку словно робот, которому было поручено выполнять простецкое задание. Очнувшись от мыслей, она поцеловала дочь в лоб и тихо прикрыла за собой дверь. Зашла к себе в комнату, достала из шкафа плюшевый домашний халат и накинула на ночную шелковую сорочку. Посмотрела в зеркало на косметическом столе, наклонилась ближе, прикоснулась ко лбу, замечая предательские складки возраста. Сморщила лицо и снова посмотрела в зеркало, различив новые морщинки вокруг носа, губ и век. Удрученно наблюдая за собой, оставила в покое неправдоподобное отражение себя и отошла от зеркала. Закрыла дверь своей комнаты, беззвучно ступая по лестнице пушистыми тапочками. Не различила звуков в гостиной — видимо, Монома перестал пялиться в экран телевизора с очередными сводками новостей и ушел к себе. Мина сможет спокойно, без лишних глаз, проплыть на кухню и сварить какао. Сильнее укуталась в розовый халат, как будто он поможет от неприятных мыслей в опустошенной голове. Тихое копошение на кухне нарушил стук в дверь. Мина подняла голову и бросила взгляд на часы. «Кому не терпится в гости к полуночи?» — с удивлением подумала девушка, чувствуя нарастающую тревогу. Кто это мог быть? Мина опустила кружку на стол и тихо прошла до коридора, заглядывая в сторону, где находилась комната Мономы, думая, стоит ли предупредить его о незваных гостях. Просчитывая вероятности в голове и перебегая от самого худшего, Мина ожидала встречи с Денки или Киришимой. Но она умела различать стуки в дверь частых гостей её дома — Киришима стучал обычно три раза, Денки гундел хуже дверного звонка, у Хита имелись запасные ключи, а Очако по своему характеру стучала робко и быстро. Этот стук не был похож на обычный — прозвучав лишь раз, он растворился в воздухе, призраком проплывая по коридору. Мине на миг показалось, что она ошиблась — могло что-то упасть в комнате Мономы, проехать машина, удариться о стекло птица, и ей перехотелось открывать дверь. Но тревожащее чувство пересилило внутреннее волнение, и если бы она в ту ночь не открыла дверь, винила бы себя до конца жизни. Мина медленно открыла дверь на щелку, а через секунду распахнула её настежь, забывая как дышать. — Изуку! — еле слышно пробормотала девушка, чувствуя, как на глаза наплывает мутная пелена. Она видела перед собой Изуку, живого, невредимого (на первый взгляд), со слабой улыбкой на бледных губах и многотонным грузом в тяжелых веках. Рука, что держала дверную ручку, задергалась от волнения. Мина впивалась округлившимися глазами в новоприбывшего гостя и еле дышала. Изуку стоял совсем близко, на крыльце в нескольких футах, но приблизиться к нему Мина боялась — боялась, что мимолетное видение её расплывшегося разума могло раствориться в ночной темноте. Изуку положил черную сумку на крыльцо, выпрямился и сделал то, на что Мина сильно надеялась — раскрыл руки. Прикусив нижнюю губу, Мина сорвалась с места и влетела в раскрытые объятия словно притянутая магнитом. Несмотря на уличную прохладу, Изуку был теплым, как утреннее солнце, выходящее из горизонта. От него исходил запах бензина и дорожной пыли. Мина всхлипнула ему в шею. Изуку молчаливо гладил её по спине, девушка чувствовала его улыбку в её мокрых от душа волосах. Мина хотела рассказать всё, что случилось за те молниеносные пару дней, но чувствовала нутром, что Изуку всё знает и без пояснений. В душе мертвым грузом припало чувство сожаления, прилипшее к ребрам, но девушка была до безумия счастлива молчанию. — Прошу, скажи мне, что ты не уходишь, — Мина обхватила лицо Изуку ладонями и заглянула в бесконечно уставшие глаза. По лицу парня тянулись свежие царапины и ссадины, а улыбка Изуку всё та же — спокойная, тихая и говорящая сама за себя. — Останься с нами. — Мина, — теплый, до боли родной голос Изуку подействовал одновременно успокаивающе и беспокойно. Он мягко взял её руки в свои и опустил их вниз. — Я здесь, всё в порядке. Хотел удостовериться, что с вами всё хорошо. — Где ты пропадал все эти дни? — взволнованно начала допрашивать девушка, обводя взглядом мятую куртку в непонятных пятнах, пыльную оранжевую футболку, ссадины на открытых коленях джинсов, хотя всё изначально понимала, где он был и для чего. Внутренне она хотела, чтобы Изуку опроверг её догадки — чтобы почувствовать себя лучше. Ложь как мед, сладкая и тягучая, в больших количествах вредна. А Изуку всегда обводил вокруг пальца и привирал, чтобы за него не волновались, тем более Мина. — Что с тобой случилось? В какую очередную передрягу ты попал? Что за сумка у тебя, что в ней? — Все уже спят? — переключил тему разговора Изуку, придерживая Мину за плечи в махровом халате. — Нейт, Сецуна? Хит у тебя? — Сецуна спит, Нейт закрылся у себя в комнате, — машинально выпалила Мина, не прекращая взволнованно бросать взгляд на черную сумку. Она потянула его за руку. — Изуку, ты зайдешь? Тебе нужно переодеться и принять ванну. Когда ты в последний раз ел? Я приготовлю тебе ужин. — Я не голоден, — отмахнулся Изуку, но принял приглашение девушки и зашел в дом. Сумку положил у входной двери. Он немного помолчал, наблюдая, как розовый халат расхаживает по кухне, открывает шкафчики, ставит чайник на плиту. В душе зародилась приятная теплота: Изуку мягким взглядом обводил подругу, что за несколько месяцев семейной жизни стала в разы заботливей. В прежние учебные года она приглашала его к себе, чтобы выпить и обсудить очередные сплетни про себя, не забыв при этом покритиковать «остолопа Моному и глупых мужиков». Кружащие по кухне розовые волосы выдавали главное чувство: беспокойство. Изуку бросил взгляд в сторону входной двери и сумки и обернулся на девушку: Мина, на секунду проследив за направлением его глаз, остановилась у обеденного стола, сняв с себя прежнее суматошное волнение. Изуку понял, что по-дурацки открылся и опустил глаза на руки: они продолжали трястись. Он спрятал руки в карманы куртки. Они молчали, стоя в темноте кухни, освещаемой лишь отблеском света гостиной. Мина прикусила губу, лишь слегка, еле заметно нахмурила брови и посмотрела на фотографии на полке над камином: смеющаяся Сецуна в руках Мономы, а следом — наспех сделанное фото выписки Святой Двоицы и Хитоши из больницы: Изуку широко улыбается, Бакуго хмурится и придерживает Изуку за плечи, а Шинсо стоит поодаль, в тщетных попытках пытающийся отвести от себя Моному и его крепкие объятия. Глаза Мины загорелись на миг и на следующий миг поблекли: она разглаживала рукой редкие складки на столе. — Ты пришел, чтобы попрощаться, — тихо проговорила Мина, не оборачиваясь на Изуку, который ощутил свою ошибку сполна. Мина прервала свое занятие и подошла к Изуку. Прикоснулась к локтям, вытянула руки из карманов и положила на свои ладони. Изуку всматривался в её лицо с извинением в зеленых глазах, не скрываясь. Девушка задумчиво наблюдала за его дрожащими руками, высохшей кожей на ладонях, с мелкими трещинками, в которые забилась грязь, обводила своими ладонями, мягкими и нежными, прикоснулась к рукавам куртки и потянула выше, ощущая подушечками пальцев шершавую поверхность бинтов. — Ты всегда был хитрым и умел обводить вокруг пальцев, — сказала Мина с толикой гордости в голосе. Продолжала держать треморные руки Изуку в своих. Изуку сдерживал себя. — А я как назло — единственная, которая не поддавалась твоему влиянию. Мина хмыкнула и наконец посмотрела Изуку в глаза: у обоих они были мокрые. — Ты не любил, когда о тебе заботятся. Цеплял на себя улыбку и утверждал каждый раз: «Я в порядке», — Мина так четко спародировала его интонацию, что Мидория не мог не улыбнуться. — Сейчас я не могу не беспокоиться о тебе… как не могу и остановить. Мина Ашидо — мудрая девушка. Хоть это не видно за её оболочкой скандальной особы, ради своих друзей она готова пойти на всё. Девушка не могла не согласиться со словами Мономы: плакала Мина по двум поводам — из-за Мирио или из-за Мидории. Монома даже сейчас привносит свою лепту. — Я не буду тебя удерживать и сыпать нравоучениями, как мистер-огромная-задница Монома, — произнесла Мина. — Я знаю, ты не остановишься даже перед надвигающимся концом света. Ты — самый сильный человек, которого я встречала в своей жизни. И если бы не твои саморазрушающие наклонности, я бы подумала насчет совместной жизни… — Мина, мне кажется, ты перебарщиваешь, — прервал её Изуку, не сдерживая тихий смех. — Останься ненадолго, пожалуйста, — попросила его Мина, мягко обнимая за шею. — У меня такая каша в голове, и только ты поможешь мне разложить её по полочкам. Изуку кивнул. Посмотрел на фотографию на полке и собрался с мыслями: лицо Катсуки выгравировано у него на глазах, даже если они закрыты. — Когда в последний раз ты был у меня в спальне? — спросила Мина, наблюдая за Изуку вполоборота. — Не совру, если в тот раз на вечеринке по началу нового учебного года, — уши Мидории заалели, он отвел глаза. — Пришлось воспользоваться твоей спальней. — Надеюсь, это того стоило, — прищурилась Мина без злобы, плюхнувшись на кровать. И усмехнулась. — Так значит, красавчик новенький все-таки был у меня в спальне? Какая ирония, что без меня. — Без зазрения совести сообщу, что оно того стоило, — Изуку поддался настрою девушки, вспоминая интригующие моменты прошлой осени. — Но без подробностей. — Ха! — Мина стянула пушистый халат и сбросила в сторону, оставаясь в шелковой короткой ночной рубашке. Совершенно без стеснения — Мина могла остаться совершенно ногой и даже в таком состоянии не почувствовать перед Изуку ни грамма стеснения, потому что всецело доверяла. — Это моя постель и я имею право знать, что на ней происходило. — В другой раз, Мини, — ответил ей в своей старой манере Изуку, протягивая прежнее прозвище. — Только когда напьюсь. Изуку присел напротив, расшнуровал берцы и аккуратно поставил у края кровати. Стянул куртку и сложил рядом. Мина смотрела на его спину и заставила себя умолкнуть, чтобы из её уст случайно не вывалился удивленный вздох. Короткая оранжевая футболка открывала вид на огромный шрам на правой руке, который раньше Изуку всячески скрывал от её назойливых глаз. Обожженная кожа затянулась, испещренная белыми шрамами, предплечья небрежно обтянуты бинтами. Изуку посмотрел на них, о чём-то задумавшись, и потянул за край бинта. Хоть тело Изуку было ослабшим, с многочисленными ранами, глаза его горели так ярко, были настолько живыми, что заставляло удивляться, откуда только берет парень столько живительной внутренней силы для борьбы с самим собой, с целыми миром. — О чём ты хотела поговорить, Мини? — спросил её Изуку. Мина не могла сдержать беспокойство в темных глазах: потянувшись через кровать, дотронулась до плеча Изуку и потянула к себе. Удивленно вкинув брови, парень был притянут к ней. Мина осторожно прикоснулась до бинтов на руках, медленно разворачивая. Он позволил ей позаботиться о себе снова — хотя бы на этот момент. — У меня очень странное чувство внутри, — начала Мина, смотря на руки Изуку, а он — на неё. — Чувство, которое не дает покоя. Усиленное сердцебиение, мандраж рук, витающие мысли. Я заболела? — Нет, Мини, это называется влюбленность, — Изуку наклонил голову, с хитрым интересом всматриваясь в её лицо. — И кто же это? Нейт? Мина прыснула и отрицательно дернула головой, продолжая свое занятие — медленно избавлялась от бинтов. — Я может и дура, но не настолько, — девушка отвела взгляд. Продумывала в голове правильные слова, но всё как обычно вылилось в небрежно-броские фразы: — Я влюбилась в Каминари. Точнее, давно влюбилась. Теперь ты считаешь, что я совсем из ума выжила, верно? Он же с Киришимой, у них всё серьезно… Мине остался последний слой бинта на правой руке. Потянув за него, открыла светлую кожу в покрасневших царапинах и старых шрамах от сигарет. Через тонкую белоснежную кожу можно было проглядеть витиеватые нити бирюзовых вен и рядом черные точки она сама знает откуда. Мина отложила серый бинт и принялась за вторую руку. — Мы не выбираем, в кого влюбляться, — ответил ей тихо Изуку. — И уж тем более считать это чем-то неправильным. Ты знаешь, Мини, что ты можешь обратиться ко мне в любое время. Я всегда тебя выслушаю. Мина вздрогнула от последних слов, вспомнив былые времена Отморозков, их хитроумный план и перепалку Мины с Мидорией из-за Каминари. Казалось, всё это было совсем недавно — но, оглянувшись, чувствовалось, что пролетели сотни лет. По телу разлилось будоражащее тепло — Изуку умел пробираться в самую душу и вытягивать самые сокрытые тайны. — Я просто подумала, что данная тема покажется тебе скучной. Ведь ты сам говорил, что не выносишь мою болтовню про парней, — Мина подняла глаза и улыбнулась: Изуку помнит их диалог. По комнате разошлась трель приглушенного смеха. — Может, с того дня всё и закрутилось. А осознала я только сейчас, когда стало уже поздно. Только послушай: сколько парней за моей спиной, а я мечусь по углам как девчонка при первой любви. Мина сняла бинт со второй руки и посмотрела на свою работу: Изуку нарочито спокойно отводил глаза от этого зрелища. Мина разместилась на кровати и похлопала рядом с собой, приглашая Мидорию. — Сколько времени прошло, а я так и не узнала, с какого момента ваши с Бакуго отношения развились до такого… — задумчиво начала Мина, но, вспомнив последние события, остановилась на полуслове. — Прости, мне не стоило поднимать эту тему… — Всё в порядке, — улыбнулся Изуку натянуто. Его глаза потускнели. Он разместился рядом с Миной и, обхватив её за спину, игрался пальцами в её волосах. Она прижалась ухом к его груди и считала сердцебиение. — Сказать по правде, даже я не совсем понимаю, с какого момента всё началось… Чувство, что с самой первой встречи мы были словно знакомы много лет. Изуку глубоко задумался на этих словах, а Мина не собиралась пытать. Она чувствовала лицом стуки сердца, прерывистые, учащенные. — Нейт не кажется тебе хорошей пассией? — спросил Изуку. — Он хороший парень. — Я знаю. — К тому же все видят, как он тебя любит. — Если бы ты знал, как тяжело с ним ужиться, — ответила ему Мина, тяжело вздыхая. — Спустя бесконечно долгие месяцы фиктивного брака я чувствую, что хочу его задушить так же сильно, как и в первые дни. Его перфекционизм, тщеславие, сарказм, самовлюбленность… — Никого не оставляют равнодушными, — закончил её критику Мидория. Мина представила перед глазами вечерние посиделки Сецуны и Мономы: он любил умничать, а дочь радовалась его разговорам и детским играм в гостиной. — Я вижу, что чувствует ко мне Монома, и я безмерно благодарна ему за помощь, но… — голос девушки погрустнел. — Я хочу жить с тем, в кого влюблена. Мина зажмурилась, воображая, как Денки, посадив Сецуну себе на плечи, бегает по дому, изображая вертолет, а дочь громко смеется — но постепенно лицо парня расплывалось, волосы краснели, и на миг Мина увидела перед глазами широко улыбающегося Киришиму с Сецуной на плече, и вздрогнула. — Я знал одну девушку, её звали Ашидо Мина, и она могла отбить парня у кого угодно. Мина безэмоционально хмыкнула, принимая подножку. — Твоего парня мне отбить не удалось. — Ты помнишь мою угрозу, Мини. Не испытывай удачу. — По какой-то причине… я не могу этого сделать, — красная макушка слишком часто появлялась перед её глазами. И мимолетное воспоминание уличной прохлады и слабого поцелуя под воздействием чего-то неосязаемого и потустороннего заставило Мину только сильнее усомниться в своих чувствах. — Может, потому что Денки с Киришимой и я… в общем это сложно. Они замолчали. Прикроватный ночник отбрасывал их тени на стену, словно огонь, танцуя на них в медленном танце. — Ты знаешь, что в универе объявился Мирио, — сквозь молчание произнесла Мина. Изуку напрягся, пристально вслушиваясь. — Свои истерики и ту ситуацию в баре… если он хочет отнять у меня Сецуну… — Мирио не подойдет к тебе ни на шаг, — ответил Изуку, и Ашидо невзначай снова вспомнила слова Киришимы и его обещание. — Ты не должна беспокоиться. Мина почувствовала усталость, глаза начали слипаться, или это было влияние душевного разговора с Изуку. Но его голос, сердцебиение сквозь майку, приятные прикосновения по волосам нагоняли сонливость. — Изуку, — еле слышно протянула Мина, постепенно погружаясь в спокойный сон. — Возвращайся. Мидория не ответил. Сидел в тишине, не шевелясь, наблюдая за девушкой. Спустя несколько минут она тихо сопела у него на груди, машинально сминая пальцами края майки. Изуку медленно отстранился, кладя голову девушки на подушку и, посмотрев на неё, убрал лезущие в глаза волосы и слез с кровати. Забрал обувь и куртку, тихо ступая по пушистому ковру и так же тихо прикрыл за собой дверь. В душе пробудилась тревога за подругу, и ему с трудом пришлось проглотить очередную вину за уход. Спускаясь по лестнице, Изуку почувствовал чье-то присутствие. А следом увидел — в гостиной сидел в напряженной позе Монома, нервно дергал ногой и смотрел вперед, на газетный столик, на котором лежала его черная сумка. Открытая. Изуку остановился на полпути. Монома, увидев его приближение, поднял тяжелые глаза с сероватыми мешками от бессонницы. Взгляд его выдавал целый спектр тревожных эмоций: начиная от сильного волнения, заканчивая неприкрытым страхом. Мидория ощутил всем телом, что стал его причиной. — Сколько дней прошло, мы не слышали от тебя ни слова, не знали, где ты и что с тобой, жив ли ты, — на одном выдохе процедил сквозь сжатые губы Нейто. Его глаза сощурились и стали жестче, как и его отрепетированные за короткое время слова. Растрепанные волосы и серая пижама показывали, что парень проснулся совсем недавно. Прежняя томительная встреча с другом вылилось в нервное оцепенение и тягучую напряженность воздуха вокруг них. — Сходили с ума и чуть ли волосы на себе не рвали, не понимая как быть. И здесь в кромешной ночи неожиданно заявляешься ты с чертовой сумкой, которая набита оружием и деньгами. Что скажешь в своё оправдание, а, Мидория? Нейто вкинул на него раскрытые глаза, с отчаянием и непониманием. Изуку в который раз признал, что ему не стоило приходить. — Что, считаешь, что приходить не стоило? — Монома мгновенно прочел его мысли, и встал. — Лучше было просто уйти, ничего не сказав? Раствориться словно тебя никогда не было? Об этом ты сейчас думаешь? — Нейт… — Ты принес оружие в дом Мины, — прошипел Монома, вскидывая руку вверх, в сторону спальни Мины на втором этаже. Изуку вздрогнул от тихих слов друга, но лучше бы они звучали неистово громко. — В дом с маленьким ребенком! Здесь столько оружия, что хватит перестрелять всю мафию два раза. — Нейт, прошу тебя… — Скажи мне, о чём ты думал? — блондин вдогонку к своим словам постучал пальцами по вискам. Он бегал глазами по фигуре Мидории, обеспокоенно. В таком нервном состоянии Изуку давно не видел Моному, но понимал причину его нервозности. Не собирался останавливать поток обезоруживающих слов. — Почему не написал, не позвонил? Хотя бы короткое сообщение — это было так сложно? Почему ты молчишь? Скажи ему! Изуку вздрогнул, удивившись, что последние слова предназначались вовсе не ему. Он сделал шаг и спустился на ступеньку ниже — сердце упало в ноги. На него смотрел Шото, так четко и ясно, что казалось сном. Под раскрытой черной толстовкой тянулась повязка, удерживающая раненую руку. Тело Шото не дрогнуло и не дергалось от внутренних переживаний, а оставалось спокойным, привычным до дрожи. В отличие от эмоционального Мономы, Тодороки сдерживал себя, если бы не одна крошечная деталь, проглядеть которую Изуку мог с дотошной непревзойденностью — разноцветные глаза дрожали, всматривались в него и удерживали перед собой невидимыми цепями. Обезоруживающе. Снова. Шото не ответил на выплеск Мономы, тот потерял надежду найти поддержку и, достигнув места Изуку за несколько широких шагов, вцепился в плечи парня, широко глядя на него, но слова Мидории оказались быстрее: — Прости меня. Внутренний бесконечно долгий монолог Мономы, который он собирался вылить в лицо Мидории, улетучился и испарился азотом в воздухе. Мидория был притянут к Мономе и сжат в руках до хруста костей. — Извинениями не добьешься возвращения нервных клеток, но я рад, что ты осознал свою вину, — в своей привычной манере сказал Нейто. — Монома, а я знал, что ты тот ещё говнюк, — с усилием вытянул из себя Мидория, ведь под натиском больших чувств друга не мог дышать. Когда Монома отпустил его и Мидория снова смог дышать, лицо друга мигом посерьезнело. — Теперь ты обязан нам рассказать, где ты был, — Нейто упер руки в бока наподобие сердитой учительницы, но в серой пижаме ему не удалось сохранить должное устрашение. — И что собираешься делать. — Нейт, я очень признателен, что ты хочешь помочь, но… — начал Изуку, но Монома наглым образом прервал его фразу: — Нет уж, мистер я-в-порядке, от моей помощи ты не отделаешься. — Я имел в виду совсем другое, — голос Изуку, как и его взгляд, потяжелел после сказанных слов. Брошенный из-под сощуренных век блеск глаз выдавал в нём удивительную твердость. Изуку потирал освобожденные от бинтов запястья и наконец-то без смущения смотрел на свои испещренные шрамами руки. Зеленая лазурь загорелась такой гнетущей злостью, что на миг Монома увидел перед собой Бакуго. — Ты должен защищать Мину от Мирио. Этот человек не должен подойти к ней ни на дюйм. — Я знаю это уже давно, и всё держу в своих руках, — поторопился с ответом Монома, но сдержался под резко изменившимся настроем Мидории напротив. — Монома, — твердо произнес зеленоволосый, отчего блондин ощутил дежавю, и дернул плечами. — Это не просьба. Если ты будешь заниматься моими проблемами, не сможешь в должной мере разобраться с Мирио. — Но… — не успел закончить Нейто, как Шото внес свою лепту. — Нашими проблемами, — твердо отчеканил Тодороки, поравнявшись с Мономой. Он устоял перед взглядом Мидории-Бакуго, в котором сквозило недовольство. — Шото, это мои проблемы, и только мои. Изуку накинул на плечи куртку, обошел парней и потянулся к открытой сумке, но жесткая рука Шото, как и в тот раз перед гонкой, удержала его на месте. — Собираешься выйти против Даби в одиночку? — Шото надеялся на его благоразумие, а Мидория упрямо не смотрел в его сторону, сжимая челюсть. Он совершенно точно осознавал слова, и последствия, которые настигнут его в одиночной борьбе. Мидория умный парень, но упрямый настолько, что не видит перед собой ничего. — И что тебе успела наплести Кеми? Не ври, что ты не встречался с ней — она опасна не меньше Даби. Ей нельзя доверять. — Она знала Катсуки много лет, — слова Изуку давались с трудом. Тело напряжено, руки и лоб начали потеть — Шото должен сдержать его нападок, но поблизости не было нужных препаратов. Серое лицо, выцветшие обветренные губы и дрожь в руке — Изуку не принимал таблеток несколько дней, и только Богу известно, как мог продержаться так долго. Каждое последующее слово давалось Изуку с трудом. Глаза покраснели. Монома растерянно смотрел на них и не понимал, что происходит. — Она рассказала мне то, о чём я и не мог догадываться. Покрасневшие глаза Изуку впились в Шото, с такой человеческой опустошенностью, что все слова улетучились из головы. Изуку как мог сдерживал себя внутри, не давая пробиться слезе наружу. Начал дрожать сильнее. — Тот дом, Шото, — низким, идущим изнутри, голосом произнес Мидория, отчего Тодороки приоткрыл рот от изумления и крепче вцепился в запястье, не боясь причинить боль. Она не шла ни в какое сравнение с той, которую сейчас ощущал Изуку внутри себя. — Дом на Пэнстон-стрит. Мне он казался знакомым, потому что я был там. Я был в его квартире, но совершенно об этом не помнил. Потому что был в наркотическом шоке. Слабая слеза выскочила из глаз и покатилась по щеке. Голос Изуку треснул: — Я не знаю, где он и что с ним, — надрывный, сдерживаемый шепот раздался набатом по гостиной. — Я должен идти. Если он умрет, зачем я вообще должен буду жить? Шото читал в его глазах непроизнесенные, но кричащие слова, которые Изуку заставлял держать внутри, поскольку Монома в немом шоке наблюдал за ними. Он не может произнести это вслух, но Шото всё понял, и сердце на миг остановилось. Вскружило голову, размозжило мозги, вывернуло кишки, разрубило пополам — то, что Шото прочитал в его глазах и всем нутром желал забыть: У меня осталось мало времени. — Ребята, что с вами? — взволнованный голос разорвал мыслительный процесс и вернул в реальность. Изуку, вздрогнув, отдернул от себя руку Шото, схватил сумку и направился ко входной двери. Шото ощутил на мимолетную секунду, что если ничего не сделает, потеряет его навсегда. — Изуку, куда ты? — сказал Монома, перебегая глазами то с Шото, то с Мидории. — Изуку, если ты, черт возьми, не примешь мою помощь, я буду делать это назло тебе, наперекор всем твоим планам, — Шото сжал здоровую руку так сильно, что хрустнули пальцы. — Если ты умрешь, зачем я должен жить? Мидория остановился перед дверью, прижав плечи к сгорбленной шее. — Шото, ты… Дверь резко распахнулась. Шинсо, тяжело дыша, явно от быстрого бега, не на шутку удивился неожиданной встрече, что его выражение лица было очень тупым. Испуганный Мидория глядел на него практически с таким же выражением лица. Быстрый взгляд Хитоши перебежал с ошалелого Мономы, мрачного Тодороки и удивленного Мидории и скользнул по открытой сумке, из которой открывался прекрасный вид на блестящие пушки. Изуку медленно втянул воздух. Объясняться придется очень долго. ***

As I surrender to the cold of morning mist

Я сдаюсь холоду утреннего тумана

I feel endangered but I don't think I'll resist

Я чувствую опасность, но не думаю, что буду сопротивляться

Первым запахом, прорвавшимся в ноздри, стал едкий запах спирта. Сквозь неприятную стену алкогольного вкуса подошел второй — шершавый запах сигарет, прилипший к легким, которые, как наркоманы, нуждались в никотиновой дозе. После запаха сигарет нос начал различать другие, более слабые запахи — уличной пыли и выхлопных газов, запах кожи и странный, знакомый, но далекий, мускусный привкус и сахар. Веки налились свинцом. Казалось, они прилипли друг к другу, и он не мог отлепить их с большим усилием. Вместе с ощущением запахов пришли звуки — чье-то дыхание, скрип шин, маячившая вдалеке сирена, монотонный треск телевизора и короткий хлопок — сброс предохранителя с пистолета. На веках отпечатался зеленый, ярко-неоновый, словно огни ксеноновых фар, цвет и показалось до боли знакомое лицо — Катсуки раскрыл глаза, чувствуя себя, словно выплыл из тянущего его на дно океана. Хватал ртом воздух и часто моргал — голова болела так, будто по ней стучали стальным молотком, а горло горело. Он пытался сказать что-то — изо рта вырвался только слабый хрип, раздражая стенки горла ещё сильнее. Спустя долгие учащенные вдохи и моргание он смог осмотреться, с удивлением заметив, что лежит на неизвестной кровати. Повернувшись вправо, заметил совершенно идентичную кровать, зашторенное окно, вентиляционную шахту на стене и моргающий телевизор. Как он позже увидел — сводка новостей. — Я уж думал, собрался дрыхнуть ещё день, — хриплый голос с левой стороны заставил приподняться на кровати, чего он сделать не смог с первого раза. Нечто тяжелое лежало на его груди и, приподнявшись с усилием на ватных руках, понял, что это. Обработанная рана на плече, где некогда покоилась проклятая змея. Обернутая многочисленными бинтами с запахом того самого спирта, который стал толчком к его пробуждению. Катсуки осмотрел свое тело — ладони, пальцы и торс были перебинтованы, вместе с лечебной мазью он почувствовал слабый тон гноя от открытых ран. Воспоминания вспыхнули в его голове выстрелом и оглушающими хлопками — Катсуки посмотрел на Даби. Тот сидел на кресле, медленно потягивая сигарету, его расслабленная рука, что держала глок, лежала на ноге. Леденящие глаза впивались в него не моргая. — Ты… — прошипел Катсуки и разошелся в сухом кашле. Раскрытые, с размером монеты, глаза смотрели перед собой, и ошеломление перекрылось панической ненавистью. — Только не нужно посыпать злобными фразами, Кей, — спокойно ответил Даби, прильнув губами к истлевшей сигарете. В темноте комнаты его обугленная кожа на руках горела ярке фонарей. — Ты уже ничего не сможешь сделать. — Я тебя убью, — выдавил из себя Катсуки, делая попытку встать на ноги. Они задрожали и он чуть не упал — стена стала спасительной поддержкой. Усмешка Даби была больнее выстрела в ногу. — Мы оба знаем, что ты не сможешь меня убить. — Где я, твою мать? — сквозь агонию в горле произнес Катсуки, пытаясь найти в голове ответ на свой выброшенный вопрос. — Что ты сделал? — Мы в самой жопе мира, Кей, — ответил не задумываясь Даби, поднимаясь с кресла. Катсуки напрягся всем телом, готовый принять атаку, но Даби не собирался с ним драться. Он медленно обошел стену и положил оружие на тумбочку, дулом в сторону двери. — Мы вместе. — Ты совсем охуел? — выпалил блондин, делая шаг вперед, в сторону Даби, желая только одного — выбить мозги из его черепной коробки. Но для начала ему нужна была информация. — Какие «мы вместе»? Говори, уебок, что ты сделал? — Кей, мы с тобой — угроза национальной безопасности, — Даби говорил, а сам гордился произнесенными словами. Он указал на сводку новостей, играющую по телевизору. — Сбежавшие уголовники и убийцы. И я не вру — это всё по-настоящему. Катсуки нахмурился, непонимающе воззрившись на Даби, словно он нес такую хуйню, которую мог говорить только чокнутый в психлечебнице. Катсуки вперился глазами в экран и задержал дыхание — новости показывали его фотографию, фотографию Даби. Бегущая строка гласила о подрыве тюрьме Лос-Анджела, побеге заключенных, убийстве полицейского… — Что? — непонимающе прошептал Катсуки, прочитав знакомую фамилию. — К-киришима? Я не понимаю… — Ты убил отца своего друга, — Даби наслаждался произведенным эффектом, а Катсуки думал про себя, что всё ещё спит. Этого не может быть. — Присоединился к заключенному и скрылся с места преступления. Тебя разыскивает полиция. Сердце остановилось и скрутило артерии. Даби любил производить оглушительный эффект — видимо, испытывал в этот момент эрекцию от своей охуенности. Катсуки не понимал слов, что проговаривал телеведущий, и отвергал всё, что он увидел и услышал. Он еле удерживал себя на ногах. В голове кружила одинокая мысль, но разрушающая, гнетущая, разрывающая: Изуку жив? — Полиции дан приказ стрелять на поражение. Изуку видел новости? Где он сейчас? Что он может подумать? — мысли рассыпались в черепной коробке. Даби продолжал давить словами, уничтожая. — Если ты не станешь сотрудничать, я убью Мидорию на твоих глазах.