The chaos is you. Paradise

Whenever I'm alone with you

Когда бы я ни был с тобою вдвоём

You make me feel like I am home again

Я будто бы снова вернулся домой

The Cure — Lovesong

Солнечный луч ворвался в комнату, отразился от окна и прыгнул на закрытые веки. Дрогнули ресницы и сморщилось лицо, Катсуки сонно перевернулся на другой бок, закрываясь от утреннего света через шторы. Промелькнувшая мысль раскрыла глаза, освобождая от сонного состояния. Катсуки приподнялся на локтях, испытывая ноющую боль в правой части тела. Приподнял край футболки, увидел светлый бинт на плече, вспоминая недавние события долгой ночи Хеллоуина. Сжимал и разжимал кулак, проверяя работоспособность руки. Левая рука скользнула по простыни в сторону, чувствуя слабое тепло от места, которое кто-то занимал. Оглядывая спальню, он не увидел признаков Мидории. Всё оставалось на прежних местах: полуоткрытые дверцы шкафа, махровый ковер, рюкзак с разбросанными конспектами и спортивной сумкой в углу, стопка неровно стоящих книг на тумбочке и унылый торшер с пылью напротив. Катсуки потер лицо и начал прислушиваться к тишине, действительно в квартире остался один. Снова неприятное чувство, которое не должен испытывать. Как тогда, на карете скорой помощи, бегал глазами по людям в поисках зеленых кудрявых волос, убеждая себя в неправильности. Колющее в тревоге чувство чесалось внутри, словно слово, которое вертелось на языке и которое не мог никак вспомнить. Глаза сощурились сами по себе. Если знал, что так произойдет, зачем звал к себе? — упрямо твердил голос в голове, оставляя неприятный осадок во рту. Катсуки услышал шорохи в гостиной и замер, прислушиваясь, не доверяя мозгу, который мог это придумать. На секунду тишина продолжилась, прерываясь стуком чего-то металлического на кухне. Катсуки поднялся с кровати, на ходу хватая шорты в шкафу. Непонятным, и оттого и странным казалось его волнение от шорохов и приглушенных звуков. Кольнуло внутри так же быстро, как объятия Мидории холодными руками. В несносном костюме призрака, оттягивал волосы и бормотал что-то себе под нос с учащенным стуком сердца в замке из ребер. Он открыл дверь и увидел отличную от его привычной пустоты квартиры картину. Мидория стоял спиной, в его майке, которая была для зеленоволосого большой и прикрывала ягодицы. В одной руке вертел деревянную лопатку, другой держал ручку от сковородки, на которой что-то звонко шипело. Зеленые волосы собраны на макушке в небрежный пучок, лицо сосредоточенно следило за приготовлением завтрака, что подразумевало несколько яиц на самой большой мощности плиты. Мидория икнул от неожиданности, чуть не уронив нагретую сковороду себе на босые ноги. — О, д-доброе утро, — рот Мидории скривился в полуулыбке. Он спрятал руки за спиной, словно ребенок, наворотивший очередную проказу. Голос неуверенно дрогнул. — Я решил приготовить завтрак, если ты не против… Катсуки продолжал стоять в проходе между спальней и гостиной и беззастенчиво пялился на Мидорию в его, Катсуки, майке Silver. Утреннее солнце проникло через окна в комнату, заливая светом и прячась в густых зеленых волосах, превращая их в горящее гнездо. Смущенные щеки залил розовый румянец, выделяя на коже россыпь темных веснушек, большие глаза таращились на него, ожидая хоть какой-то реакции. Катсуки дотронулся до правого плеча, слегка надавливая, чтобы перекрыть ноющую боль давящей. — Угу, — буркнул он себе под нос, потому что ничего вразумительного в его голову больше не могло прийти. Шаркая в сторону ванны, он был остановлен легким касанием по спине. Катсуки пришлось обернуться на взволнованное лицо Изуку, который беззастенчиво пялился на него снизу вверх. — Как плечо, до сих пор болит? — негромко спросил парень, обводя место подушечками пальцев, невесомо, еле заметно, настороженно. Рассматривал открывшийся вид на белый бинт, позволяя себе оттянуть слегка воротник футболки, чтобы выяснить, не открылась ли обработанная рана. Катсуки стоял на месте, не шевелясь. Он глядел на слегка надутое лицо, перемещаясь с темных корней до кудрявых кончиков волос, от нахмуренных бровей до зеленых глазенок, и внутри стрельнуло сильнее. Словно дробовиком по костям, разметая их на части. Что-то давно забытое и далекое показалось перед ним, вместе с ветром от морского берега и розовым закатом на крыше. Катсуки схватил Мидорию и сильно сжал за предплечья. Ничего не понимающий Изуку вздрогнул и поднял глаза на него, на его лицо, вопросительно. Бакуго всматривался в его зрачки, ободок глаз, пытаясь зачерпнуть оттуда нечто, чего не мог описать скупым словарным запасом. — Ты… не в линзах? — только и ответил он хрипло. Мидория кивнул, его кудряшки на голове кивнули следом. — Да, снял еще ночью… — странным голосом ответил парень, не понимая внезапного внимания Катсуки на предмет украшения. — Что-то не так? Бакуго видел по его лицу, что он не помнил тот случай на крыше. А может, это не он был вовсе, блондин окончательно запутался в вихрях мыслей в комплект с рвущимся наружу сердцем. Возможно, так даже к лучшему. Хорошо, что Мидория не узнал его — не нужно повторения Лос-Анджелеса, жестокости и равнодушия. Пусть Катсуки продолжит быть для него новеньким захолустного университета такого же захудалого городка со своими тайнами и сердечными историями, грубым, черствым и агрессивным спортсменом, к которому переключилось неадекватное внимание. Одним процентом из девяносто девяти Катсуки хотел, чтобы его вспомнили, но он многого хочет. — Я в душ, — бросил он грубым голосом, чтобы Мидория не заметил его ступора от наплывшего воспоминания. Оттолкнув парня от себя, сжал кулаки и засунул в карманы шорт, оттягивая. Мидория продолжал пялиться на него, продырявливая спину. Катсуки сгорбился, пытаясь избавиться от наплывшего дрожащего ощущения. — У тебя все яйца уже сгорели, повар, — бросил он напоследок, открывая дверь в ванную. Задумчивое лицо Мидории вмиг вытянулось. — Вот черт! ***

Whenever I'm alone with you

Когда бы я ни был с тобою вдвоём

You make me feel like I am clean again

Я будто бы снова обрел чистоту

— Очень уютно, кстати, — болтал Мидория с набитым ртом, жуя тост с арахисовым маслом напротив него. — За сколько снимаешь? — Не важно, — Катсуки пялился в черный кофе, отказываясь от предложенной парнем сгоревшей яичницы. Мидория не замечал хмурое, не настроенное на разговор, лицо блондина и продолжал допытываться. — Успеваешь работать после универа? А где? — Я не работаю. — Откуда тогда средства на съем? — Мидория захлопал глазенками, Катсуки увидел их в отражении кофе. В уголке рта осталась крошка тоста. — Или от мафии идут пособия? — Ты задрал, — раздраженно воскликнул Катсуки, откинувшись на спинку стула. — Что за идиотские вопросы в мою сторону? Единый ответ для всех твоих долбанных вопросов — не твоё собачье дело. Мидория замолчал и положил недоеденный тост на тарелку. Прежний интерес скрылся за обиженным выражением лица. — Я просто хочу узнать тебя получше. — Зачем? — по части дружелюбия Катсуки был остолопом. Устраивая голову на согнутой руке, внимательно смотрел на Мидорию, который придумывал дальнейшие фразы. — Потому что ты мне нравишься, — откашлявшись, произнес Изуку тише и отводя глаза в сторону. Для Катсуки это показалось очень странным: хитрая улыбка, не сползающая с лица веснушчатого последнее время, не появлялась в этой комнате с самого утра. С растрепанными волосами и красными припухлостями на шее, делая парня уютным, домашним, совершенно не таким, каким он показывал себя на людях. — Ту же фразу ты говорил, когда я дрочил тебе в фотостудии, — на этих словах уши Мидории покраснели, он закрыл их руками. Катсуки это немного развеселило. — О, точно. Ещё тогда ты обвинял меня в смерти своей подружки. — То было другое… — А сейчас что случилось? — хищно прищурился Катсуки, беря на себя роль пытателя. — Внезапно втрескался в меня по уши? — Твой сарказм в данной ситуации не расслабляет, — отвечал Мидория, продолжая прятать красные уши. — Нравится смеяться над моими чувствами? — Ты видишь, что я смеюсь? — Ты так говоришь, словно в тебя влюбиться невозможно. — Так и есть. — С чего ты взял? — Потому что ты врешь. Мидория округлил глаза, не понимая, всерьез ли была произнесена фраза блондина, который как ни в чём не бывало сидел напротив, скрестив руки на груди. Обида обожгла горло — парень, приподнявшись на стуле, хлопнул ладонями по столу, восклицая: — Как ты можешь так говорить! Я в действительности тебя… — С того, что с самого первого дня нашей встречи ты то и делал, что врал, — спокойный и серьезный голос Катсуки резал уши не хуже лезвия ножа. Выдавливая слезы наружу бессердечными словами, которые он не ожидал услышать от него. — Заставил меня выпить дрянь на вечеринке, употребить наркотик, обвинял в смерти подружки, крутил шашни с разноцветным за моей спиной, плел интриги, настраивал против других — разве сейчас что-то изменилось? Или на твой мозг повлиял секс? Тебе нравится заниматься сексом со мной, а не я. Если я соглашаюсь, это не значит, что я влюблен. Я не верю ни единому твоему слову. Возникшее молчание сделало воздух тяжелее. Изуку не плакал, нет. Откровение блондина больно сказалось внутри, но это слова, которые были вылиты, чтобы отвергнуть от себя, отдалить, настроить против. — Нет, это я не верю ни единому твоему слову, — Изуку позволил себе короткую усмешку, и Катсуки опешил. Лишь на секунду, мгновение, но этого было достаточно, чтобы убедиться в своих выводах. Мидория отодвинул тарелки, столовые приборы и стаканы с кофе на угол стола, не заботясь о том, что половина со звонким стуком упала на пол. Приподнялся с места, залез коленями на стол и двинулся в сторону блондина, к его напускному беспристрастному виду. — Я знаю, как выглядят люди, которым всё равно, — Изуку приблизился к его лицу, глядя прямо в глаза, совершенно не удивляясь, что Катсуки не отпрянул от чрезмерной близости. — Они не смотрят обеспокоенно по коридорам в поисках злополучного лица. Не пытаются прикоснуться невзначай и уж точно не дрочат кому-то не по своей воле. Скрещенные руки Бакуго сжались сильнее, нахмурил брови до одури, но это не помогло спрятать волнение в красных глазах. — Они не ревнуют по каждому поводу, не приходят обиженные в темную фотостудию из-за записки без адресата, не пытаются уберечь от пули в уборной универа, не приглашают к себе домой, не прикасаются нежно к волосам, не накрывают одеялом посреди ночи и уж тем более не всматриваются в глаза так глубоко, словно вспомнили старого знакомого. Последние слова выбили из блондина воздух, и причину Мидория до конца не мог понять. Слова выбили из колеи, открывая перед ним настоящее неравнодушие, которое не скроешь за грубыми словами и руганью. Это поможет закрыться от кого-то другого, но уж точно не от Изуку. — Считаешь, что победил? — прошептали ему в лицо, не прекращая смотреть, вглядываться, впитывать его целиком, как не делают те, кому наплевать. Сердце Мидории дрожало как умалишенное. — Я не считаю, я знаю, — Мидория позволил себе наглость улыбнуться в победном тоне. Катсуки прыснул, избавляясь от прежнего напряжения. Изуку запомнил слабую, но искреннюю улыбку на светлом лице. — Ждешь, что я тебя поцелую? — беззастенчиво спросил он. Мидория продолжал нависать над ним, цепляясь за спинку стула. Изуку расслабил лицо, смахивая челку с его лба, специально растягивая возникшее молчание. — Хочешь, чтобы я сделал это первым, выигрывая в очередной раз? — Ни за что. Катсуки притянул его за шею, выдыхая в полуоткрытые губы. Наклоняя голову вбок, углубил поцелуй и проник языком внутрь, выбивая все мысли. Не отрываясь друг от друга, Изуку спустился со стола на колени блондина, прижимаясь к груди. Цеплялся за волосы, здоровое плечо, тянулся ближе насколько было можно. Кожу обдавало мурашками от рук, что водили по спине, спускаясь вниз, к пояснице, сжимая бедра. На тонкой коже останутся синяки, но это были притягательные, совсем не болезненные прикосновения от человека, который вскружил голову и не выходил оттуда ни на секунду. — Теперь веришь моим чувствам? — спросил Изуку, когда они оторвались, чтобы вздохнуть разгоряченного воздуха. Его пальцы прикоснулись к алеющим щекам блондина, который не сводил с него глаз. Можно сказать, с крайним чувством восторга и удивления. — Я с самого начала был убежден. — Зачем тогда эти проверки? — Потому что пытался понять, что к тебе чувствую сам. — И что ты чувствуешь? — еле слышно произнес Мидория, навострив уши и задержав дыхание. Катсуки перевел задумчивый взгляд на золотистые от солнечного света кудри, прикасаясь к ним до приятной дрожи, пробежавшей по спине. — Что мне не всё равно. ***

Whenever I'm alone with you

Когда бы я ни был с тобою вдвоём

You make me feel like I am free again

Я будто бы снова избавлен от пут

— Я могу назвать это свиданием? — Для тебя свидание — это поход за покупками? — Свидание для меня — любое времяпровождение вместе. — Не зазнавайся. Из-за твоей утренней выходки закончились продукты. — Я брал только яйца с тостами, у тебя изначально не было ничего съестного. — Я здесь обвиняю. Изуку засмеялся, размахивая пустой корзиной для продуктов. В оранжевом свитере он выглядел как ожившая тыква, и Катсуки искренне нравилось такое сравнение. — И чем ты обычно питаешься? — поинтересовался блондин у парня, который уже водрузил себе в руки пачки чипсов, попкорна, соленых снэков и шоколада. И скептически сморщился. — Теперь всё ясно. — Что-то не так? — деланно удивился Мидория, не замечая в своих руках ничего странного. Точнее, ничего съедобного и более-менее полезного на взгляд блондина. Когда Мидория таки смог уложить все вредные продукты в корзину, Катсуки выхватил её и ушел к отделу с овощами. — Я не умею готовить, — взмахнул руками Изуку, прихватив по пути очередную сладость с полки под нервный тик блондина. — Это не значит, что нужно есть всякую дрянь, — раздраженно ответил Бакуго, но не убрал из корзины названную «дрянь». — Достаточно питательно, — продолжил Изуку, наблюдая, как блондин кладет поверх чипсов зелень и замороженные овощи. — Чистые углеводы и холестерин, — ответил Катсуки, хлопнув Изуку по рукам, когда тот полез за чем-то блестящим, словно сорока. — Странно, что ты ходишь такой худой после такого питания. — Я просто ем мало. — Конечно. Наркотики же вкуснее. — А вот сейчас было обидно! Катсуки не ответил на его возмущение, рассматривая на полках продукты, пригодные для здорового образа жизни. Обижаться здесь не имело смысла — Катсуки осознанно подходил к питанию, поэтому оставался с крепким спортивным телосложением и стройным одновременно. Изуку посмотрел на свои руки и, словно рентген, увидел худобу своего тела сквозь оверсайз толстовку. И обхватил себя руками. — Будешь стоять здесь до закрытия или пойдем к кассе? — услышал сквозь мысли голос Катсуки, и оживился. — О, да, идем. Бакуго странно посмотрел на него, изогнув бровь, но ничего не сказал. Расплатившись за продукты, блондин всучил ему пакет, из которого торчали злополучные вредные снеки и которые он осознанно купил для него. Лицо Изуку покраснело от смущения. — Не стоило… — Ты будешь есть только то, что приготовлю я, — прервал его Катсуки, шагая к машине. Изуку крепче ухватился за ручки пакета, ощущая, как внутри все внутренности переворачиваются от окрыленного чувства заботы, которую к нему никто не проявлял в таком ключе. — И заставлю заниматься спортом. Завтра утром на пробежку. — Но… — Что-то хочешь сказать? — Изуку различил, как у Катсуки напрягся нерв в районе виска, и широко улыбнулся, не сумев сдержать рвущиеся наружу счастливые эмоции. — Нет, вовсе нет. Спасибо тебе. — Пока не за что, — пробормотал Катсуки, открывая водительскую дверь. Изуку не мог сдержаться. Он прыгнул на блондина и крепко обнял за шею, пакет упал на землю и порвался, раскидывая всю дрянь, но ту дрянь, которую Изуку готов есть всю жизнь. — Ты чего? — удивился Катсуки внезапности от веснушчатого, и в его голосе не проглядывалась ни злость, ни лезущее раздражение. Изуку сильнее прильнул к нему, сжимая глаза до боли, сдерживая возникшие слезы. — Ты можешь поверить в то, что я влюбляюсь в тебя с новой силой? — сказал Изуку ему в шею, чувствуя, как руки блондина обхватили его спину. Казалось, от переизбытка эмоций он мог взлететь на небо и взорваться. — Я не куплю тебе ещё больше дряни. Изуку засмеялся так, как не смеялся, казалось, всю осознанную жизнь.