The chaos is you. Paradise

— Слишком просто ты отпустил человека, который украл килограмм наркоты. Кеми развалилась на его диване в его безразмерной майке, которая закрывала ей бедра выше колен. Она медленно потягивала легкие Лаки страйк с кнопкой и дергала ногой под только ей известный мотив. — Спасибо за критику, — язвительно ответил Катсуки. Отпив горький кофе, он посмотрел на утренний рассвет. Он был донельзя задумчивым. — Ты запомнил его лицо? — допытывалась Кеми, словно это были её украденные наркотики. — Как он выглядел? Ты хотя бы пытался найти его? Прошел уже месяц, а ты такой спокойный… — Тебе эта наркота так сильно сдалась? — выплеснул Катсуки. Утреннее настроение пошло под откос. Он бесился ещё потому, что Кеми наглым образом крадет его вещи, а они не пара, чтобы таким образом стать ближе друг к другу. — Шигараки с тебя шкуру сдерет, если узнает, — ответила Кеми с ноткой беспокойства. Катсуки тяжело выдохнул — они уже обсуждали с Кеми её неравнодушие к нему, и повторять он не станет. Замять один килограмм наркоты с Шигараки не составит большого труда, но Кеми сделала то, что не должна была делать изначально — заставить его вспомнить день, когда его конкретно наебали. Парень, которого он спас на крыше, наглым образом отоспался у него в квартире, а когда Бакуго отошел на минуту, испарился как дух, которого никогда и не было. Катсуки был слишком выжат, чтобы выплескивать свою злобу, но сказать, что он взбесился ни на шутку, значит не сказать ничего. Он подошел к Кеми и забрал у неё с пальцев сигарету. Затянувшись, он поморщился от противной сигареты с низким содержанием никотина. — Кей, послушай, — неожиданно Кеми притянула его ближе и прошептала ему в лицо. Она быстро произносила слова. — Ты ходишь на грани. Ночные гонки прекратились, камаро потребуется капитальный ремонт, Шигараки ежедневно посылает тебе задачи, а Даби выглядит слишком странным. Только скажи, что… Катсуки выслушивал её беспокойство с бесстрастным выражением лица. — Может уже отъебешься от меня? Кеми резко замолчала. Её нахмуренное лицо выражало крайнюю степень обидчивой женщины. Но как будто Катсуки это беспокоит. — Какой же ты мудак, — воскликнула с горечью Кеми, отталкивая от себя Катсуки и поднимаясь. Хватала раскинутые по разным углам вещи и быстро одевалась. Нацепив высокие каблуки, Кеми бросила ему в лицо его майку и на выходе из квартиры досадно проговорила: — С таким отношением все близкие люди от тебя сбегут. — Проваливай уже отсюда, солнышко. Напоследок громко хмыкнув, Кеми хлопнула дверью. Из коридора раздавались быстрые стуки каблуков, и через минуту девушка удалилась. Через две минуты Катсуки услышал рев двигателя, что уносится на запад Лейквуда, в сторону гаража, где Кеми проводит всё своё свободное от гонок время. Катсуки допил свой кофе. Посмотрел на наручные часы — время показывало без четверти восемь. Уже месяц как он без машины и без ночных поездок по шоссе. В душе поселилась пустота вперемешку с досадным чувством неудовлетворенности. Завтра ночью у него важное задание от Шигараки. Со слов Даби, отказаться было невозможно. Катсуки поднялся, натянул скинутую Кеми майку и вышел из квартиры. По непонятным причинам он остановился напротив квартиры Хакаматы, хотя в последний раз они виделись в церкви. В голову вкрались недавние слова Даби — Катсуки постучал в дверь. Дверь открылась спустя десять секунд. Хозяин квартиры, Хакамата, стоял в домашнем халате, из которого виднелась синяя пижама. Совсем не святой вид — подумал про себя Катсуки, желая напиться посреди летнего утра. Перед глазами пробежал оттенок изумруда. — Что ты чувствовал, когда убил сына? Выкинутый с таким спокойствием вопрос привел Хакамату в ступор. Спустя те же десять секунд он пришел в своё прежнее состояние, лишь лицо стало хмурым. — Почувствовал, лишь на секунду, что человека можно вернуть с того света. Мужчина пропустил его внутрь. Ничего не изменилось с тех пор, как Катсуки побывал здесь впервые. Только образовалась новая татуировка на том месте, куда его задели Тараканы — лишь для того, чтобы не вспоминать день, когда ему помогли. Блондин присел на диван, Хакамата отошел на кухню и пришел с двумя стаканами и бутылкой бурбона. Присев на кресло, он поставил стаканы на свободное от книг место на столе и налил бурбон почти до краев. — Ты замечал в последнее время человека, покрытого татуировками? — по неизвестной причине Катсуки хотел задать этот вопрос. Он его тревожил с момента разговора с Даби, но произнести вслух он удосужился лишь сейчас. — С темными волосами и черным плащом? — переспросил Хакамата, вертя в руках стакан с алкоголем. Внутри блондина всё поежилось. — Он частый прихожанин церкви. — Частый? — голос блондина приобрел взволнованность. Бакуго залпом опустошил стакан, перебивая волнение горьким алкогольным вкусом на пустой желудок. — Зачем он приходит? — Лишь Богу известно, — пожал плечами Хакамата, словно Даби для него — обычный человек. — Он просто сидел и слушал утреннюю службу. И так же молча уходил. — Держись от него подальше, — предостерегающе произнес блондин, чувствуя, как алкоголь закрадывается в мозг. Хакамата налил ему снова. — Он твой друг? — поинтересовался мужчина, но прозвучавший вопрос стал для Катсуки слишком сложным, и он предпочел на него не отвечать. Его взгляд заинтересовала брошюра, лежащая между стопками книг. Потянув за край, Катсуки достал её и с удивлением воззрился на заглавную страницу. — Поступи в лучший вуз Лос-Анджелеса — Либерти-хай, — прочитал Катсуки вслух и нахмурился, непонимающе смотря на Хакамату, для которого брошюра не была чем-то удивительным. — Это что за фигня? — Это шаг к твоему началу, — спокойно ответил мужчина как само собой разумеющееся. Катсуки до конца не понял посыла. — Понятнее отвечай, старик! — Я подумал, что Либерти-хай — это то, что тебе нужно, — Хакамата сделал глоток бурбона, а Катсуки до сих пор сидел в ахуе. — Ведь ты давно хотел поступить в колледж. Тогда Катсуки прихуел ещё сильнее. — Откуда ты знаешь?! — Мне рассказал мужчина в плаще, — размеренным голосом произнес Хакамата, а внутри Бакуго всё разорвалось в клочья. Мужчина посмотрел на него. — Ведь вы близки. — Мы не… — Катсуки замолчал. В душу закралось леденящее сомнение. Даби не делает что-то просто так, и частое посещение церкви служило недобрым знаком. Однако… — Откуда у тебя деньги на университет? — спросил блондин, прищурившись. Вглядываясь в страницы буклета, внутри ожила прежняя мечта, что отбросилась на второй, третий план. — Это не имеет значения, ведь я делаю это не для себя, — неожиданно голос Хакаматы потяжелел. Всему виной выпитый алкоголь, но Бакуго думал, что причина совершенно в другом. — Позволь мне поступить правильно. Поразмыслив несколько минут, Катсуки тяжело выдохнул. — Меня всё равно не возьмут, — он выбросил буклет за спину, куда-то в угол. — Все знают мою фамилию, да и к тому же я подорвал у некоторых директоров колледжей тачки, так что… — Никто не говорит тебе поступать под своей фамилией. Катсуки, удивившись, непонимающе посмотрел на Хакамату. Тот улыбался, и слабая улыбка была до того добродушной, что вызывала приступ тошноты. — Моего сына звали Майкл. Майкл Хакамата. Теперь в Либерти-хай так зовут и тебя. *** Поездку на своей камаро Катсуки спустя долгое время принял с трепетным достоинством. Она продолжала обижаться на него за аварию — хрустела передачами, производила громкие выхлопы и не разгонялась так сильно, как прежде. Но блондину эти проблемы казались мелкой крупинкой по сравнению с делом, ради которого камаро вышла из ремонта гораздо раньше положенного времени. Он догонял несущийся по улицам Уиллоубрука грузовик с украденным товаром Шигараки. Тяжелый Mack несся по узким улочкам и не останавливался. Пешеходы, решившие перейти дорогу, в ужасе отскакивали от проезжей части, и если грузовик не остановят, он может задавить гражданских, покорежить машины или вообще потерять управление и врезаться в чей-то дом. Катсуки набрал скорость, ловко лавируя между машинами на встречной полосе. В зеркалах заднего вида сверкнули фары, Даби догонял его на своем байке. На повороте к трассе Катсуки догнал грузовик и ехал по линии с кабиной водителя. Взял с пассажирского места пистолет и прицелился на колеса — поворот к трассе был самым оптимальным, минимум гражданских. В него прицелились в ответ из автомата. Заметив заведенное на него оружие, Катсуки сбавил скорость, чтобы не попасть под шальные пули. Даби думал иначе — он полез в самое начало. Бакуго только успел увидеть, как Даби прицелился и изрешетил передние колеса, отъезжая в сторону, чтобы не получить пулю. Mack не справился с управлением и, скрипя колесами, пошел по косой, настигая встречную полосу движения. Катсуки подлетел ближе, сильно ударяясь боковым корпусом о грузовик, чтобы немного оттянуть его от встречки. Крупногабаритный грузовик накренился и упал боком, инертно двигаясь вперед оставшимся лошадиными силами. Даби и Катсуки словно по команде остановились. Бакуго вышел из машины, прикидывая, сколько месяцев придется снова чинить камаро после его выходки. — Забираем товар и уходим, — напомнил Катсуки изначальный план Даби. Тот его словно не слушал, приближаясь к водительской кабине, из которой с тяжелыми вздохами поднимались воры. — Эй, я тебе говорю! — закричал Бакуго, достигая Даби и хватая его за плечо. Даби дернулся и повернулся в его сторону — выражение лица не грозило ничем хорошим. Глубокой ночью глаза Даби светились намного ярче. — Кей, не мешайся! — холодно ответили ему, доставая из кобуры пистолет. Воры прочуяли секундное замешательство парней и открыли огонь в их сторону. Катсуки отбежал и скрылся за своей камаро, не заметив, в какую сторону побежал Даби. Спустя один магазин патронов Катсуки понял с ужасом, что Даби бежал в сторону кабины грузовика. И между пальбой из автомата он различил два хлопка пистолета — они принадлежали Даби. Выйдя из укрытия, Катсуки увидел, как Даби держал в руке автомат с окровавленной ручкой. Выражение лица парня было спокойным, даже умиротворенным, и только это вызвало в душе Катсуки затаенный страх. — Нахуя ты их прикончил?! — всплеснул руками блондин, желая уйти из этого места, от Шигараки, от Даби как можно скорее. Даби продолжал молчать. — Твою мать, ты только всё испортил! — Боишься за жизнь Хакаматы? Вопрос был произнесен так спокойно и обыденно, что Бакуго замер от оцепенения. Где-то в подкорке сознания адреналин переключил передачу мозга, настроив его на агрессию. — Что ты сказал? — Катсуки подошел к Даби и схватил его за плащ, не придавая значение оружию в обеих руках парня. — Я так и понял, — тихий смех из уст Даби звучал донельзя зловеще. Он уронил оружие на асфальт и толкнул Бакуго в грудь. — Ты думаешь, я изначально не распознал твою привязанность к этому священнику? Кей, это второй этап. Даби замахнулся в его сторону, но Катсуки успел отклониться. В груди поселилась слишком тяжелая злоба, и именно она заставила продолжить начавшуюся драку с Даби. Бакуго накинулся на него и прицелился в бок. Даби ухватил его за правую руку и свернул, но блондин успел сделать подсечку. Взобравшись на упавшего парня, Катсуки ударил его по лицу, по его чертовой улыбке, по острым скулам и леденящим глазам, теряясь в ужасной агонии адреналина, ненависти и отчаяния. В окружении упавшего грузовика, двух трупов, разбитой тачки, мотоцикла и автоматов Катсуки почувствовал себя до ужаса хуево. Разбитым посильнее своей машины. Окровавленное лицо Даби продолжало улыбаться. Даби засмеялся, отхаркиваясь от слюны и крови во рту. Побежденный, он смеялся с таким видом, словно выиграл. — Кей, ты развязал мне руки. Он смотрел на него, и Катсуки следовало добить его на этой темной дороге. — Я взорву весь этот чертов мир. *** Катсуки сидел на церковной лавочке и произносил: — Давай уедем из Лос-Анджелеса подальше. Хакамата перебирал четки между пальцев. — А Либерти-хай? Бакуго вспомнил, с каким воодушевлением Шиндо выпер его из футбольной команды и написал заяву на имя ректора. Катсуки не собирался говорить Хакамате, что его отчислили, потому что со временем он сам узнает. Он посмотрел на экран телефона. Кеми заблокировала его контакт. — Я понял, что меня всё заебало. Хакамата достал небольшую книгу и протянул ему. — Это моя статья. История зарождения религии. Я написал её, когда умер мой сын. Здесь описано всё отчаяние горе-отца, который остался с грузом вины, одиноким в этом мире. Его обняли за плечи, тепло, по родному. — Поэтому я уеду с тобой. Только не сожалей о содеянном. Катсуки посмотрел на Хакамату. По его щекам текли слезы. — Останься в живых. Не доверяй человеку с татуировками и черном плаще. *** Если проклятых чисел не существует, Катсуки скажет об обратном. С самого начала дня шестое июня изводило его нервное равновесие конфликтом с Даби, Шигараки и исключением из Либерти-хай. Шестого июня Хакамата был на службе. Бакуго решился подойти к нему, сообщить, чтобы он уезжал один, без него. В Лос-Анджелесе осталось много людей, с которыми Катсуки хотел решить дела. В церкви было пусто. Хакамата в черной рясе стоял лицом к алтарю и молчал. Его волосы были черного цвета. Он возвел руки: в молчаливом тусклом небе оттенок кожи выглядел болезненно. В отражении запятнанная ряса блестела алым, и в молитвенной тишине ночи ему вспомнились слова: Разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются? — Хотел убежать от проблем, Кей? — перед ним стоял Даби, в черной рясе священника и распятии в правой руке. В другой он держал книгу: История зарождения религии. Мир глазами бога или глаза бога в людях. Книга Хакаматы, которую он не прочел. — Мы с тобой повязаны, — голос Даби скрипел по внутренностям и полосовал их на куски. — Кей, это твое последнее испытание. Даби возвышался над ним на пьедестале алтаря и выигрывал. — Ты не любишь проигрывать, Кей. Но сейчас ты остался позади. Ночь выдалась крайне тихой. Прохожие растворились в пустоте, их не существовало. Жители улицы потерялись в суматошном дне, отдавая дань жизни туманному закату. На пустующем, мокром от недавнего дождя, асфальте отражались последние фиолетовые блики заката. Пахло сыростью и пылью — одна из главных частей запаха Лос-Анджелеса. На фоне блика одинокого молчаливого фонаря сверкающие сорняки выглядели устрашающе — их острые лепестки казались смертельными кинжалами, раскинувшимися на краю бетонного тротуара. Металл в руке гнетуще тянул вниз. Тишина улицы, днями пестрящая возгласами, криками и бранными восклицаниями, по волшебству чьей-то невидимой длани прикрыла губы. Казалось, что темные фигуры стояли вокруг, смотрели тяжелым, сопровождающим взглядом. Безликие духи мертвого переулка. Оборачиваться по сторонам не было необходимостью, но это его частый способ остаться в живых. Стоящая на краю проезжей части потертая и невзрачная машина подтверждала, что хозяин находился дома. Эта тачка была общей. Он имел дополнительные ключи. Хотя нет — «общего» у них нет. У него не было ничего своего. Путь с улицы до входной двери квартиры он преодолел ватными, но стальными от усталости и бесконечной тяжести ногами. Метаморфозы телесного состояния его не волновали. Подъезд так же был пуст: где же привычные хрипы за стенкой, громкий кашель и стуки по полу, топот быстрых ног и бесконечная ругань? Неужели он перестал что-либо слышать? Рука чувствовала холод железной рукоятки, как глыба льда, оставляющая на ладони расползающиеся морозные шрамы. Они соединялись с засохшей кровью на складках — он не успел отмыть до конца руки. На дверном замке виднелись очевидные трещины — замок был взломан грубым методом. Хватаясь за ручку, тело стало мертвенно-холодным. Пробежавшая мысль о конце заставила его вспомнить строчку Евангелия от Иоанна, услышанную им однажды: Приходящий свыше и есть выше всех, а сущий от земли земной и есть и говорит, как сущий от земли. Эту строчку он услышал на вечерней службе. Хакамата держал распятие в правой руке и шептал прихожанину в ухо Новый завет. В тот день Бакуго возомнил себе, что преодолеть можно всё. Напыщенность утырков из Либерти-хай, опасность головорезов и отсутствие адреналина от ночной гонки. Облегченная версия девятьсот одиннадцатого была его проклятием, холодный пот — предостережением, глаза — воспаленным гневом. Леденящие лазурные глаза в черной рясе, провожающие его из церкви — это не было второе пришествие Иисуса, но было началом конца. Его рука толкнула сломанную дверь. Скромная по виду и масштабу студия находилась в полной темноте. Всё до ужаса знакомое. Небольшое окно отражало лучи с улицы через препятствия цветов в горшках и стопок книг. Он остановился на пороге, понимая, что опоздал. Непозволительно надолго. И если Катсуки говорил, что нужно бежать, нужно так и делать. Он уронил пистолет из ослабшей руки и прижался спиной к двери, понимая, что ноги перестали крепко стоять на полу. В гнетущей мертвенной тишине было слишком громко, у Катсуки заложило уши. Хакамата сидел на своем кресле и, казалось, ничего не могло потревожить его спокойствие. Его голова опустилась, упала на плечо, из расслабленной руки на ковер упала чашка с чем-то жидким. Запах напитка он мог различить среди давящего на внутренности едкого вкуса железа, кружащего по комнате. Впервые Катсуки боялся сделать шаг вперед. Зажмурив глаза, он учащенно вдыхал и выдыхал противный воздух, чтобы заставить мозг работать. Сердце клокотало в районе глотки, звонко стуча по ушным раковинам и вырываясь из вен в висках. Он спросил что-то, но не услышал собственного голоса. Хакамата не двигался, никакая часть тела не дернулась от его полу-шепота и полу-выкрика. Катсуки сделал шаг, небольшой, словно контуженный боец перебирал стальными ногами. Озарение приходит в мозг сразу, не задумываясь. Природа приручила человеческое тело с древних веков реагировать на опасность, но с каждым столетием люди перестают доверять врожденным инстинктам. И первое пришедшее на ум мгновенно отрицается. Катсуки мог не включать свет, чтобы прийти в себя: Хакамата не дышал. Глаза накрыла пелена, в ушах жужжал неприятный скрежет собственной крови, которая переливалась из сердца в конечности тела и обратно. Не нужно думать объективно, когда вся истина перед глазами. Смерть родителей ощущалась совсем по-другому. Точнее, она не ощущалась вовсе. Прощальные церемонии, панихида, толпы знакомых и незнакомых людей в черной одежде. Теперь он понял, что все церемонии были необходимы, чтобы отогнать от себя ощущение настоящей смерти. Не все могут выдержать. Туманно, словно под алкоголем, он добрел до кухни и достал черные пакеты. Самым тяжелым для восприятия являлось не упаковывание остывающего тела в мешки, неспешный спуск по лестнице с четвертого этажа. Открыть машину и положить в багажник тело стало отправной точкой. Тишина салона автомобиля была самоубийственным пределом. Катсуки повернул ключ и тронулся с места. Треморные руки обхватили руль, он ударил по нему, потом ещё раз, сокрушая руль сильными ударами, которых он не чувствовал. Он летел по трассе, насколько позволяла старенькая шевроле. За окном полил сильный дождь, накрывая переднее стекло россыпью водяных капель, стреляя с облаков бесконечной чередой. Внутренний голос заставил остановиться на обочине посреди начинающегося леса. Выйдя из машины, мгновенно стал мокрым до нитки. Ледяные капли немного привели в чувства, но совсем не помогали. Открыл багажник и вытащил тело наружу. Оно будто стало тяжелее, или он потерял все силы. Опустил Хакамату на мокрую землю в четверти мили от дороги и вслушался, представляя, как над ним разыграли идиотскую шутку, выберутся из мешка и скажут, что пора ехать из проклятого места. Спустя четверть часа этого так и не произошло. Он начал рыть яму из мокрой земли руками. — Сука, сука, сука… — повторял себе под нос как молитву, которых не знал. В особенности те, что читают во время панихид. Вместо молитв он читал проклятья как мантру. Грязь заползала под ногти, вгонялась в трещинки на мокрых ладонях и залезала под куртку. Он копал бесконечно долго и все это время смотрел на обездвиженный в попытках принять факт, что это не ебучая злая шутка. Это чертова безнадежная реальность. Глаза переставали видеть сквозь пелену воды, он протирал их грязными руками, делая только хуже. Потянул мешок за край, затягивая в вырытую яму. Из мешка выглянула светлая рука, и ему потребовалась огромная сила, чтобы засунуть ее обратно. На часах стучал третий час ночи, седьмое июня. И если проклятые числа на самом деле существуют, седьмым июня прокляли его самого. Он бросал куски земли на темный, блестящий от капель, мешок, с каждым разом закрывая все больше. Разодранные пальцы адски горели, глотка высохла, мокрые волосы закрывали глаза и прилипали ко лбу и щекам. В момент стало настолько пусто и спокойно, что он потерялся, реальность это или уже нет. Среднее действие — соединение нитроглицерина, шарики из подшипника, корпус из плотного металла, аккумулятор от пейджера для дистанционного использования. В ночь седьмого июня он подорвал церковь Святого Георгия. Ночью седьмого июня взорвал склады Шигараки в порту на Заливе Сан-Педро. Седьмого июня он подпалил дом Шиндо. *** К востоку от Лос-Анджелеса, в пригороде Оушенсайда, он решил остановиться и зайти в супермаркет. Припарковал шевроле в двух кварталах, нацепил на голову белую бейсболку с логотипом заправочной станции при выезде из города — орел с широко раскинутыми крыльями. Накинул ветровку — от океанского бриза тянуло утренним холодом и тиной. В супермаркете он был единственным посетителем. Продавец за прилавком лениво листал страницы газеты, на заднем плане тихо мурлыкал телевизор, передавая сводку новостей. Катсуки прошел вдоль прилавков, внимательно оглядываясь по сторонам. — Три пачки мальборо, — сказал продавцу, пробуждая того из полудремы. Глаза зацепились за новостной канал. Корреспондент утренних новостей указал камере на остатки былой церкви. Бакуго расплатился десяткой за сигареты и вышел из супермаркета, сгоняя с себя внимательный взгляд продавца, провожающий его фигуру. Блондин дошел до машины и обнаружил на стекле прицепленный к дворнику клочок бумаги. Резко мотнул головой по сторонам, но не заметил подозрительной личности. Вытянул записку, прочитал: В полумили на уэст-сайд придорожное кафе. Я буду один. Есть предложение. Катсуки достал зажигалку и опалил край записки. Вытянул из новой пачки сигарету и поджег от подпаленной бумаги. Через неделю подобную записку он нашел в том же месте на машине, по дороге из Сан-диего в сторону Финикса. Однако в этот раз автора записки он заметил сразу. Высокий мужчина в белой футболке и черных очках прислонился ко входу в забегаловку и смотрел на него, покуривая Лаки страйк. К джинсам прицеплен значок копа Лос-Анджелеса. Он помахал ему рукой, привлекая к себе. В оживленном квартале города стрелять было самоубийственно. Катсуки закрыл машину и осторожно приблизился к полицейскому, пытаясь разглядеть через черные стекла зрачки глаз. Коп докурил сигарету и размазал бычок об асфальт. — Майкл Хакамата, или Катсуки Бакуго. В прошлый раз ты так и не пришел в кафе в Оушенсайде. Он открыл дверь, пропуская Катсуки вперед. Замечая, что он первым не зайдет, хмыкнул и вошел сам. — Чего от меня хотите? — спросил прямо блондин, присаживаясь за столик в отдаленном краю забегаловки, между барной стойкой и комнатой для персонала. — Заключить сделку, — коп снял солнцезащитные очки и подозвал официантку, заказывая черный кофе. Катсуки отказался. — С чего вдруг коп решил заключить сделку? — с напряжением процедил блондин, бегая глазами по заведению. Коп прыснул от его бдительности, опустошая горячий кофе большими глотками. — И как меня нашли? — Человек, что пытается сбежать от прошлого, всегда едет на юго-восток, — со знанием дела пробормотал мужчина, заказывая еще одну кружку бодрящего напитка. — А ты мне нужен со знанием дела. Ты знаешь, что Шигараки упекли за решетку? — Слышал, — нервно повел плечом Бакуго. — Он оставил после себя много говна, которое копы начали чистить, — коп задумчиво смотрел на кофейную гущу на дне стакана. — И если ты поможешь нам в поисках некоторых лиц, я при всём своём багаже связей могу помочь и тебе. Катсуки достал телефон, который находился без доступа к связи с того момента, как он уехал из Лос-Анджела. Если он включит его, будут ли там висеть непрочитанные сообщения и звонки? — Хотите, чтобы я сдал людей Шигараки и прослыл крысой? — Бакуго убрал телефон в карман, концентрируясь на разговоре. — Слушай, парень, — коп сложил руки на столе и сцепил их в замке. — Твоя поездка из Лос-Анджелеса копам не даст ничего, нет на данный момент оснований для твоего задержания. Но вот месть Шигараки… она настигнет тебя быстрее, чем ты успеешь крикнуть Джеронимо. И если включишь мозг и сдашь несколько фамилий, езжай куда хочешь и живи счастливо. — А Даби? — при произнесенном имени тело настиг неприятный холодок. — Он жив? Коп тяжело выдохнул и прислонился к спинке стула. — Неизвестно. Его до сих пор не нашли. — Тогда ничем помочь не могу, — хмыкнул блондин, разводя руками. — О чём мне говорить, если я черта с два не знаю, где он и остальные? — Помоги нам найти, — коп протянул ему свою визитку с именем и контактным номером: Кейго Таками. — И я помогу почистить базу данных. Катсуки вскинул глаза и нахмурился. — Не станет человека в Лос-Анджелесе ни с именем Майкл Хакамата, ни Катсуки Бакуго. Разве это не здорово? Сможешь начать жизнь с чистого листа, в каком-нибудь неприметном городке, где тебя знать не знают. — Это в каком? — усмехнулся Бакуго, серьезно раздумывая над его предложением. — Спринг-сити, — сказал Таками в качестве примера. Парень повторил название городка в голове. — К северу от Лос-Анджелеса. Запущенный захолустный городок, где не происходит ничего сверхпримечательного. Есть даже университет — Юуэй, если захочешь продолжить учебу. — Юуэй? — повторил Катсуки, рассматривая царапины на деревянной поверхности стола. — Начать жизнь сначала — разве это не мечта? Катсуки доверился копу по имени Кейго Таками. В преддверии начала учебного года Катсуки переезжает в неприметный городок Спринг-сити. Университет встречает его утренним шумом сотен голосов.