The chaos is you. Paradise

Их дом находился на шестнадцатой улице Лоундейла, на пересечении бульваров Манхэттен Бич и Хоуторн. Достаточно тихий район с недорогим жильем. Преимуществом улицы был чистый и достаточно большой парк Алондра, а рядом проходила федеральная восточная трасса. Из-за неё по вечерам было шумно. Дом был светлым, но невзрачным одновременно. Тонкие стены пропускали любой звук с улицы, от потока машин на трассе дом дрожал как в фильмах ужасов. У него была своя комната — на втором этаже прямо под крышей. Окно выходило на трассу, шторы он не любил, а по ночам рассматривал несущийся поток огней, словно огненные птицы со скоростью света. На четырнадцатилетие родители подарили ему электрический мотоцикл — быстрый, мощный и бесшумный Zero S, разгоняющийся максимум до сорока миль в час. Для подростка это было пределом дозволенной скорости, но ему хотелось большего. Вместо обещанной родителям поездки в парк он объезжал шестнадцатую и добирался до трассы. Днем машины ехали спокойно, и даже их скорость значительно преобладала. У родителей был старенький форд, на котором отец ездил ещё со времен колледжа. Он мог купить себе автомобиль лучше и круче, но его устраивала развалюха, которая кряхтела при переключении передач и пердела при высоких оборотах плотным темным дымом. По выходным отец любил засиживаться в гараже и полировать дерьмо, что он называет машиной. В один из таких воскресных дней было жарко и солнечно, воздух нагревался так, что вибрировал над асфальтом. Мать пыталась спасти драгоценные цветы, поливая их ежечасно целым галлоном воды и напевала мотив песни, раздающейся у отца из гаража. Он лежал под машиной, закручивая болты на новом топливном фильтре. Рабочая рубашка обмазана машинным маслом, широкие брюки подвернуты до колен, правая нога отбивала ритм музыки. Еженедельно по воскресеньям старый магнитофон издавал из себя противную какофонию любимой группы родителей — Silver. У него от этих песен выкручивались уши, по воскресеньям он уезжал от них на мотоцикле и кружил по трассе. Почему ты продолжаешь чинить эту развалюху? Он однажды задал этот вопрос отцу. Тот снисходительно улыбнулся, вытирая руки куском старой, как и его машина, тряпки и сверкнул глазами из-под массивных очков. Эта машина хранит множество воспоминаний, которые для меня дороги. Она часть меня, нашей жизни. Сказал он. А потом их не стало. Вместе с этой старой чертовой развалюхой, которая не подчинилась управлению по время ливня и вылетела на встречку прямо на несущийся грузовик. «Катсуки, третий привод к директору». Школьный завуч упрекала его, а сама была одета в старую длинную юбку и мятую блузку. От неё несло старой подвальной пылью и тухлостью. Этот запах присущ всем теткам за пятьдесят. Он не мог унять дергающуюся ногу. Скрещенные руки ныли, открылись новые ссадины на костяшках. «Ещё раз подерешься со своим одноклассником, придется отправить тебя под домашний арест». На его рюкзаке порвалась лямка. Лежащий около стула, он был открыт, из него неряшливо выглядывали тетради и словно критиковали его вместе с теткой. Джеймс, его одноклассник, который всегда ходил с немытыми зализанными волосами, имел длинный и склизкий язык. И раз он высказал своё всратое мнение о сиротстве, этот язык ему больше не пригодится. «Катсуки, мне очень жаль, что случилось с твоими родителями. Нам всем очень жаль, но прошу тебя, будь благоразумнее. Твоя успеваемость стала хуже, ты начал прогуливать занятия…» Ему хотелось выплюнуть ей в лицо всё, что он о ней думает. Ей жаль? Пусть для начала постирает свои шмотки. Он грубо схватил рюкзак, из него вылетели тетради, плевать. Ему хотелось свалить из этой чертовой школы подальше, сесть за свой байк и уехать. По пути он встретил Джеймса, с опухшим синим лицом его было не узнать. Вжавшись в стену коридора, он старался стать невидимым. Хотелось набить его лицо снова. Быстрыми шагами он сократил расстояние до байка, стоящего на парковке. Он остановился, с раздражительным удивлением наблюдая за незнакомцем, который внимательно изучал его мотоцикл. Высокий и худощавый, его пальцы грациозно держали сигарету, а курить на территории школы запрещено. Хотя, избивать сверстников тоже было под запретом. Свободная рука гладила яркий зеленый корпус, белые волосы подрагивали от теплого слабого ветра. На него обратили внимание и вперились глаза. Холодные голубые. В контрасте с волосами и светлой кожей он напоминал вампира. В Лос-Анджелесе тяжело оставаться с белоснежной кожей, в летнюю жару все обгорали очень быстро. — Классный байк. Тебе сколько лет? Сказали ему, не отрывая взгляд и медленно потягивая почти скуренную до фильтра сигарету. У него не было желания затевать разговор с незнакомцем. Он будто прожигал в нём дыру лишь одним взглядом, от этого чувства прошла неприятная дрожь по спине. «Отойди от него». Сказал он, но собеседник не собирался выполнять требование. Кажется, он видел его раньше — это был один из старшеклассников. Имени он не мог вспомнить. Его сканировали датчиком голубых глаз: обводили потрепанную одежду, взлохмаченные волосы, ссадины на кулаках, разорванный рюкзак, и взгляд стал любопытнее. Он начал терять терпение и грубо оттолкнул старшеклассника от своего байка. Резкие движения пытались его завести, но несколько попыток не обвенчались успехом. — Твои родители умерли? Бывает. И как малолетка теперь выживает? На вид тебе не больше шестнадцати. Повеяло запахом ментола и сигаретного дыма. Над его душой продолжали стоять, а расспросы про родителей звучали подозрительно от неизвестного человека. Пытается проявить сочувствие? Он чувствовал, что этот сочувствие не проявляет. Скорее, выводит на разговор, пока он настойчивыми резкими движениями заводит байк, который не хочет подчиняться. «Чего тебе от меня надо?» Резко вырвалось из его рта и, о чудо, байк наконец-то завелся. Еще секунда, и он умчится из этого места и ощутит знакомый ветер в лицо и, хоть и слабую, скорость по улицам города. Внутреннее чувство отчего-то заставляло не двигаться, ожидая ответа. — Приглянулся мне твой байк. Электрический? До скольки миль разгоняется? «Он не продается». — Я не покупать его собрался. — Раздался тихий, спокойный смех. — Я тоже на мотоцикле гоняю. Мой стоит вон там. Он указал большим пальцем себе за спину, где в отдаленной части парковки, практически скрытой автомобилями, виднелся черный отполированный байк. Мотус из Алабамы, слишком громкий и потребляет много бензина. Такая роскошь дана не всем, и он сомневался, что старшеклассник заработал на него самостоятельно. «Безвкусица». Этот ответ вызвал двойную порцию смеха. С ним разговаривали раскрепощенно, как со старым товарищем, а он даже не знает его имени. — Одному в Лос-Анджелесе будет тяжело, сиротой подавно. Хотя сомневаюсь, что государство осталось равнодушным и не припекло тебя к дальней родственнице-тетке или в приемную семью с множеством отпрысков. Я ведь прав, Катсуки Бакуго? «Откуда ты меня знаешь?» — Написано на твоем байке, — ему показали на инициалы, выведенные на корпусе. Он вспомнил, что на этом настояла его мать, и внутри возникло до того неприятное ощущение, словно погружаешься в сыпучую и вязкую грязь посреди дождя. Он отвернулся и сжал губы, и это движение не ушло без внимания собеседника. — Слушай, в сочувствие играют только те, кто действительно плевать хотел на твою жизнь и твои чувства. Если что-то причиняет тебе боль, это нужно вырезать. Первым делом избавься от инициалов на байке. Вторым делом приезжай ночью на восточную трассу, если захочешь. Странность и прямолинейность собеседника удивляли всё сильнее. Он отвел взгляд, задумываясь над прозвучавшими словами. Неизвестное чувство поселилось внутри, отгоняя липкую грязь — свобода? «И как мне тебя найти? Трасса огромная». — Езжай на северо-запад, к пересечению. Если потеряешься, спрашивай Даби. «Даби? Кто это?» Ему улыбнулись, не издевательски, а скорее задиристо. — Это я. Он пришел. Тот остывающий жаркий вечер выдался душным и безветренным. Солнце уходило за горизонт, оставляя после себя тонкую фиолетовую полоску. Ярче загорелся свет в многоэтажках, ночные звезды большого города. Он ездил без шлема и какой-либо защиты, ведь нравоучения и беспокойство за его жизнь кануло в небытие вместе с могилой родителей. Легкая ветровка была в самый раз в такую погоду: он воодушевленно смотрел вперед, на пустую автостраду. Намеренно сощурившись, он сделал желтые фонари смазанным маяком света, вокруг шелестела листва на полуголых и полумертвых деревьях, страдающих от городского засушливого лета, а далеко впереди громадно возвышались небоскребы офисных центров. В таком многолюдном лихорадочном городе он всегда хотел побыть в тишине. Даби стоял у ограды, облокотившись о железные прутья, и задумчиво смотрел вниз, где шли жилые улицы. В черной футболке, темных джинсах низкой посадки, широким ремнем с металлическими вставками, конверсами и плаще он больше походил на хиппи или любителя Боба Марли. В скрещенных пальцах неизменная сигарета заканчивала свою жизнь медленным завинченным дымом. Даби обернулся на него с выражением лица человека, который был уверен, что придут. Белые волосы слегка покачивались от ветра, пристально-лазурные глаза смотрели на него без каких-либо скрытых эмоций. Просто по-человечески. Рядом с Даби стоял байк, который он увидел на школьной парковке. Теперь он мог разглядеть его получше: черный и отполированный безупречно, мотоцикл вызывал волнительный трепет, понимая, сколько мощи таит этот продольный двигатель и большой выхлоп. По сравнению с ним его байк кажется детской игрушкой, и желание соревноваться в скорости с Даби пропало, отчеканившись в голове противным мокрым разочарованием. — Не думал, что ты действительно придешь. «Зачем тогда вообще звать?» Даби выпрямился, интерес пробежал в искрах голубого. И что-то ещё — он не мог до конца сказать, что испытывал в этот момент. — Значит твоё отчаяние достигло предела, — Даби медленно, по-отцовски провел рукой по байку, выбрасывая слова, которые совсем не вязались с городом и жизнью в ней. Даби вскинул руку вперед, показывая тянущуюся бездну ровного шоссе. — Теперь тебе придется свыкнуться с тем фактом, что ты остался один. Мать не поцелует тебя на ночь, отец не даст покататься на машине. Осталась только бесконечная скорбь и поверь, она не имеет границ. Только свобода. «Всё это очень странно». Откровенные слова Даби приводили в леденящее оцепенение и вместе с ним нечто более глубокое. Тяжело осознать, что от жестких слов в душе не образовывалась глубокая печаль от не таких давних воспоминаний счастливой спокойной жизни. — Ты ведь хочешь набрать скорость, ощутить колючий ветер в лицо и шум в ушах. Я это вижу, потому что понимаю. Если ты примешь всю боль и растворишь её в скорости, то в будущем тебя будут ожидать только грандиозные вершины. И я могу в этом помочь. «Ты появился из ниоткуда, я не знаю твоего настоящего имени, и твои слова до жути странные. Черта с два я буду дальше с тобой возиться». — И всё же ты пришел. Пришел, чтобы прокатиться со мной. Чтобы выслушать. Этот город слишком жесток для подростка, но в людях жестокости ещё больше. Таким был Даби. При всей необъятной одухотворенности внутри него кипела дикая ярость. На следующий день он содрал инициалы с байка. *** — А-а? Колледж? Даби удивленно вскинул бровь и повернулся к нему, отвлекаясь от полировки мотоцикла. — Что в этом удивительного? — выбросил Катсуки, вскидывая руки. — Я не хочу остаться неучем, как ты. — Только что закончил среднюю школу и стукнуло восемнадцать, как твоя башка решила задумать очередную глупость. — Даби вернулся к своему занятию, тщательно натирая бок своего излюбленного байка. В отражении он видел хмурое лицо Катсуки, которого начинали бесить его слова. — Хочешь потратить свою молодость за книжками и лекциями с восьми до семи вечера? — Тупой здесь только ты, — Катсуки бросил в его сторону тлеющую сигарету, но ловкая голова Даби успела увернуться. Блондин отодвинул автомобильные инструменты со столешницы и запрыгнул на нее, свысока глядя на усилия Даби оттереть пятно на крыле. В гараже было не так много места, чтобы сесть. — Я не спрашивал твоего мнения и совета, а поставил перед фактом. Я уже подал документы в четыре колледжа в Анджеле и Сан-Франциско. — И где ты найдешь деньги на колледж? — усмешка Даби раздражала. В его голове возникло желание бросить тяжелые плоскогубцы, но пачкать байк не хотелось. Вместо этого он прыснул и скрестил руки на груди. — Или возьмешь у своей тетки? — Она безмозглая старая дура, — презрительно ответил Катсуки. — У неё еле хватает денег для ежемесячной оплаты. — Можно её прикончить. — Тогда мне дорога в колледж точно заказана. — Она настолько блеклая и незаметная, что никто не будет её искать, — Даби управился со своим щепетильным делом и повернулся к Катсуки, вытягивая длинные уставшие ноги. — О ней вспомнит только кредитная компания, когда почует отсутствие ежемесячных платежей. Катсуки усмехнулся. Даби встал, достал из кармана пачку сигарет и протянул одну блондину. Невольно разглядывая: в свои восемнадцать он вытянулся и набрал мышечную массу. Частые тренировки в школьной футбольной команде и избиение проигравших были тому причиной. Светлое лицо омрачали нахмуренные брови и суровое выражение лица. Многолетнее знакомство с Даби имело свои плоды. — И всё-таки, я позвал тебя сюда не ради простого разговора, — Даби вышел из гаража и показал идти за собой. — А решил показать нечто интересное. — И что же это? — вырвалось у Катсуки, оглядывая улицу. К сожалению, кроме мертвой тишины и опустевших гаражей он не увидел ничего примечательного. — Труп моей тетки? — Твой мотоцикл совсем устарел, — сказал Даби, поворачивая голову в сторону припаркованного зеленого электробайка. — И лучше всего заменить его вот этим. Они подошли к закрытому гаражу. Даби достал ключи и отпер замок. От яркого солнечного света пространство внутри гаража казалось очень темным, и Катсуки пришлось прищуриться, прежде чем он понял, что перед собой видит. — Камаро? — удивлению Бакуго не было предела. Он видел перед собой черную спортивную машину середины десятых годов и не мог догадаться, откуда Даби достал столько денег на неё. Подойдя ближе, он провел ладонью по тонкому слою пыли на капоте, поверхность была гладкой, ровной, темной как водная гладь. — Правда здорово? — довольствовался реакцией Даби, прислонившись к дверному косяку. Свет, отбрасываемый ему в спину, сильно оттенил лицо, был виден только белок глаз и проблеск лазурных искр, наблюдавших за реакцией блондина. — Я выиграл его у одного скупого наглеца, который не умеет играть в покер. Не новая из автосалона, с небольшой ржавчиной и проблемным двигателем, но эту проблему решить можно. — И сколько же он тебе задолжал? — вырвался нервный смешок вперемешку с замешательством. Катсуки критически обходил автомобиль, проверяя целостность корпуса, колес, подвески и стекол. — Такая стоит не меньше сорока штук в дилерских центрах. Мне кажется, ты мне лапшу на уши вешаешь — якобы подарил, а сам бабки потребуешь спустя месяц. — Мне не нужен возврат денег за неё, — ответил Даби. Он выдержал необходимую паузу, чтобы Катсуки оторвался от разглядывания машины и посмотрел на него с серьёзным видом. — Мы отобьем деньги в разы больше, чем она стоит. — В каком смысле? — бросил Катсуки, тяжелое хмурое лицо выдавало открытый интерес, пробегающий в красных глазах. Добившись должного эффекта, Даби снисходительно прикрыл глаза, претворяя в жизнь давно задуманную идею. — Мы будем участвовать в гонках по Лос-Анджелесу, — на этих словах Катсуки выбросил недо-смешок и скептическое неодобрение. Однако глаза продолжали гореть. Даби с двухсотпроцентной уверенностью знал, что Бакуго не откажется. — Ты будешь. Еженедельно в юго-восточной части города проходят жестокие и смертельно опасные гонки с огромным капиталом ставок. Я знаю, что тебе это нравится. К тому же, ты получишь деньги, необходимые для поступления в колледж. Несравненная удача для нас двоих. Катсуки фыркнул, но своего ответа не дал. Промолчав, он задумчиво обводил мягкий изгиб машины и понимал, насколько Даби попал в точку. — Ты ведь не любишь проигрывать, Кей. *** Он запомнил тот день до мельчайших подробностей. Настолько глубоко воспоминание влезло в голову, словно его вонзили молотком и прикрепили декоративными гвоздями как в современных арт-объектах искусства. И если бы ему была предоставлена возможность вытащить все гвозди, он бы заплатил годами своей жизни. Лейквуд не впечатлил его возникшими картинами бедствующего и скудного района: дешевый, грязный, серый, он не привлекал внимания. Находящийся в тени, вдали от роскошной счастливой жизни Беверли-Хиллса, от популярного Голливуда и растянутого вдоль океанского берега Манхеттен Бич, он был оплотом гнили, беспощадной человеческой жестокости и огромных денег. Доллары крутились здесь сутками напролет в каждом темном и узком переулке, и бедняки здесь были богаче голливудских актеров. Смерть здесь что-то среднее между изнасилованием и наркотическим беспамятством. Вместе со всей безнадежной картиной и апогеем людского безумия свобода в Лейквуде была превыше жизни. На эту удочку повестись очень просто. Катсуки специально не разгонял свою новую машину выше средней скорости, слушая её механическое сердцебиение. Как собака на цепи, рычала сквозь клыки и выпускала горячую слюну. Ей нужно лишь дернуть за цепь, дать согласие загрызть. И если окружающая обстановка улиц вызывала в душе Катсуки клокочущий скептицизм, в глазах Даби пробегала искра удовлетворения. Он жадными движениями зрачков выхватывал каждый дом, каждый перекресток и каждого встретившегося по пути человека, чувствуя внутри нечто новое и совершенно необузданное. Показавшееся шоссе дало Катсуки возможность вдохнуть полной грудью. Широкая автострада Артижа пробегала мимо многоэтажных домов на Пэнстон-стрит, стоящих близко к границе дороги. При приближении к эпицентру ночной городской суеты асфальтная пыль поднималась выше, воздух становился спертым и тонул от переизбытка запахов: пробивающий ноздри бензин, горечь густых выхлопов, едкое зловоние дешевого этилового спирта и блевотины, странный для этого места цветочный аромат женских духов, тошнотворный кислый запах толпы и пота, слабый отзвук свежего теплого ветра, химозный тягучий дух автомобильной краски, сигаретного дыма. За всей чернотой и спесивостью ночи ему показался сегодняшний день сильно завораживающим. Чувство свободы сковывает и превращает влечение в зависимость. Он видел сборище автомобилистов: мустанги, форды нулевых с заниженной подвеской, раскрашенные в пестрые кислотные цвета и выглядящие в сером районе слишком броско и дешево. Пробираясь сквозь расступающуюся толпу, Катсуки ловил на себе настороженные косые взгляды. Даби повернулся к нему: он выражал глубочайшую уверенность в том, что будет. Когда они остановились рядом с группой машин, выступающей в гонке, их заметила броская на вид девушка с длинными русыми волосами. — Камаро прошлый век, малыш. Если хочешь выиграть меня на этом дерьме, придется постараться. У неё большая грудь: она выпирала из красной гоночной кожаной куртки с белыми с черным вставками. Ноги обтянуты спортивными черными лосинами. У неё пухлые розовые губы, предостерегающая полуулыбка и серые с коричневым оттенком глаза. Она стояла, прижавшись к японской белой заниженной тачке и литыми дисками. В стороне косились мужчины в широких пиджаках. Под такими пиджаками всегда скрывались тяжелые глоки. Смешавшаяся яркость прерывалась мигалками в отдаленном квартале. Никому это не мешало. Тогда он сказал девчонке с большими сиськами, мужчинам поодаль, зрителям, легашам вдалеке, Даби: — Смотрите на меня. Бакуго был слишком зол и раззадорен, чтобы подчиняться здравому смыслу. В груди лавой кипела ненависть ко всей толпе, выглядящая однобокой безликой массой. Они все увидят — Катсуки никогда не разбрасывает слова на ветер. Учуяв бушующие эмоции хозяина, мотор тачки разорвал воздух оглушительным ревом. Он вновь видел перед собой тянущуюся автостраду с мерцающим огнем освещаемых фонарей. Он бросил взгляд в толпу, разглядев среди неё Даби, который возвышался среди всех и выделялся белоснежными волосами. В глазах горел адский огонь, он улыбнулся и одобрительно кивнул. Бакуго не бросается словами. И, финишировав первым, подкрепил свои слова обращенным ко всем средним пальцем. Даби хлопал единственный в возникшей тишине. *** — Десять штук за одну ночь, — довольно провозглашал Даби в оживленном и громком баре в нескольких кварталах от старта. — Мы поднимем огромный кеш за несколько месяцев. — Я подниму, — поправил его Катсуки, вальяжно расположившись на широком диване. Перед глазами мигал красный свет проекторов над сценой. — Не воображай из себя гордеца, — Даби крутил в руках стакан с ледяным виски, разглядывая сквозь стекло дрожащие тела от громкой музыки попсы с тяжелыми басами. Высокомерность блондина веселила. — Готовься к новой гонке, ты сильно потрепал корпус. — Тц, завались, — сморщился Катсуки, желая не слушать его нравоучения и хорошо отдохнуть. — Мне надо отлить, — сказал Даби, вставая. Похлопав Бакуго по плечу, он не без лукавости произнес: — Не замочи никого, кто косо на тебя посмотрит. — Это будут уже их проблемы. Когда Даби скрылся с поля зрения, Катсуки закрыл глаза и откинул голову на изголовье дивана. В руках до сих пор ощущался руль, а в венах пульсировал адреналин, он не мог успокоиться. Гонка показалась ему слишком короткой и недостаточной — слишком просто. Некачественный и неполноценный результат только сильнее бесил, и победа не казалась такой манящей и будоражащей. Мало, слишком мало. Он не был удовлетворен до конца. — О, наш чемпион, какая неожиданная встреча. Послышался цветочный аромат духов. Приоткрыв глаза, увидел перед собой знакомую грудь, виднеющуюся из короткого шелкового платья с тонкими лямками. В руках она держала бутылку виски, а в другой пачку сигарет. — Мы с тобой нормально не познакомились, — она присела рядом, соприкасаясь бедрами. Острые каблуки дерзко опустились на столик, она скрестила длинные ноги. — Я Кеми. — Слишком простое имя для проститутки. — Ха! — возмущенно вырвалось из её пухлых губ. Под проблеском красного яркого света её платье ослепительно мерцало словно диско-шар. Кеми потянулась к стакану, щедро налила виски и протянула ему. — Ты не умеешь ладить с людьми совсем. — Я умею, просто ты не в моем вкусе. — И какой же твой вкус? — Точно не шлюшеский. Катсуки отпил из предложенного бокала, косо взглянув на Кеми. Та не протестовала его словам, лишь ехидно улыбалась, играя молочными железами. — Не предпочитаешь женщин? — Не твоё дело. — Занятная ты личность. — Что тебе от меня надо? — взбесился Катсуки бесполезным разговором о его сексуальном предпочтении. Кеми хихикнула, прикрывая губы рукой. — Говори прямо, а не сиськами перед лицом тряси. Кеми достала из пачки сигарету и подожгла золотой зиповской зажигалкой, не сводя с него свой серебряный с примесью грязи. — Просто интересно, сколько ещё ты протянешь, — медленно выговорила она, приближая лицо и соприкасаясь носами. Красная гладкая кожа бедра прикасалась к нему чем-то твердым и холодным. Кеми умело прятала за коротким платьем обойму с пушкой. Выдохнув дым ему в сжатые губы, она не прерывала зрительный контакт. — Такие выскочки в Лейквуде долго не живут. Всегда найдется рыба покрупнее, которая засадит пулю в лоб. Она протянула к нему недокуренную сигарету. — Подумай, хотелось бы тебе закончить молодость так быстро и променять счастливые дни. Сигарета медленно тлела под оглушительную музыку. Пепел падал на руки и штаны, прожигая мелкие дыры. Он выхватил из её пальцев сигарету и как следует затянулся. — Будешь угрожать мне дальше, не посмотрю, что ты женщина, — выдохнул Катсуки, выбрасывая бычок куда-то в сторону. — А если хочешь трахаться, ищи кого-нибудь на стороне. — Такой настрой мне по душе, — её рука скользнула по правому бедру, поднимаясь выше в район паха. Их прервал резкий хлопок по плечу. Катсуки мгновенно поднял голову, приготовившись к драке, но это был Даби. Он смотрел вперед, в сторону выхода, его лицо выражало сосредоточенность. — Кей, поднимайся, — коротко сказал Даби, совершенно не замечая Кеми. Нотки его голоса были очень твердыми, без потаенного смысла. Катсуки проследил за его взглядом, встречая знакомые фигуры людей в широких пиджаках. Они ждали их у входа. Из всего арсенала оружия у них имелись только кулаки, и он определенно знал, что за пиджаками они скрывали крупнокалиберные глоки. — Без оружия, — предупредил его Даби, когда рука блондина потянулась к бутылке. — Что и следовало ожидать, — торжественно сказала им вслед Кеми, закуривая ещё сигарету. Катсуки отчетливо слышал каждое её слово. — Снова новички решили заплыть на территорию крупной рыбы. У них сорок пятый под одеждой, — предупредила их напоследок девушка и налила себе целый стакан виски. — Мозги вылетят ошметками. Так что осторожнее, Кей. Ты должен прокатить меня на своей тачке. — И в чём твой план? — спросил Бакуго, когда они выходили из бара вслед за бандитами. Даби не посмотрел на него, не бросил ухмылку и не сверкнул глазами. Он продолжал смотреть вперед, и его лицо не выражало ничего хорошего. — Показать этим людям, кто действительно заслуживает уважения. В нуарных фильмах клишированным местом конфликта всегда выступал переулок и головорезы с револьверами в обоих руках. Перестрелка сопровождалась оглушающими выстрелами и сбитыми шляпами, где всегда плохие парни получали взбучку и навсегда прощались со своими злобными и коварными целями. В этой подворотне с затхлым воздухом и скользящим по каменным стенам ветром кто был плохим? Кто обреченно становился побежденным хорошими парнями? В реальности всё серое, как улицы Лейквуда с гнилой изнанкой. С ними не собирались разговаривать, выяснять отношения и спорить о возникших распрях. Даби его откровенным образом обманул и втянул в затею, где выход живым был обречен на сокрушительный провал. Словами оказались заверенные Кеми пистолеты сорок пятого калибра с полной обоймой, которой они решили продырявить их как решето. Из-за какой-то десятки тысяч баксов? Такой конец жизни был не трагичным, а самым тупым до безумия. Он не хотел вспоминать тот день, ведь его кошмар начался с него. Клонящееся к глубокой ночи время обратилось вспять, и тогда он почувствовал, как теряются все чувства. Он не смог бы ничего сделать при помощи кулаков, поскольку против пушек это было так же бесполезно, как попытки заядлого алкоголика отказаться от выпивки. Если бы ему была предоставлена возможность вытащить все гвозди, он бы пожертвовал конечностями. Он считал, что мог увидеть перед собой смерть. Выдержать испытание хладнокровно и бесстрашно, но в реальности всё совершенно наоборот. Вихрь стремительных событий, когда Даби уворачивался от пиджаков и выхватывал из их рук пистолеты, навсегда закрепился в памяти. Развевающиеся светлые волосы, которые показали ему свободу, уверенность в себе и силу, морская голубизна глаз, которые впивались в него с одобрением, сжатые высохшие губы — он видел человека, что без эмоций вышибал мозги поверженных мужчин глоком, торчащим когда-то из их пиджаков. Если бы ему была предоставлена возможность вытащить все гвозди, он бы отдал свою жизнь.