Грани

      Тусклый свет луны, пробивающийся сквозь тучи, ласкающий сухие ветви спящих деревьев, рождал причудливую, мрачную в своих ломанных линиях, роспись на девственно белом снегу. Холод, собирающийся в мириады белоснежных крупинок, рассыпался перед Локи странными сине-зелёными отсветами. Под холодным и пронизывающим ветром, что своим свистом создавал уникальную мелодию, поддерживаемую стонами и скрипом дрожащих ветвей и танцующими в вихре снежинок, асгардец казался чем-то естественным — тени ветвей и вовсе будто бы тянулись к нему по белому полотну снега, связывая, напитывая силуэт первородной и стылой тьмой. Впрочем, чего ещё ожидать от последнего из йотунов — холод, льды и снега… одиночество… всем этим, казалось, и было преисполнено все его естество. Локи бросил взгляд в сторону, наконец, лишив своего внимания луну, что в очередной раз стыдливо спрятала свой лик за грозными тучами-охранниками, и обратил его на пристройку к дому неподалёку — в окне был силуэт мужчины, который ещё несколько дней назад должен был умереть, но оказался спасён холодной, как весь этот снег, рукой и не менее льдистой магией, которой и без того немного… так и не удалось восстановить былой резерв сил.       — Тони Старк мертв… Да здравствует Тони Старк… — на грани слышимости повторил слова смертного, что врезались в память особенно четко. Бывают такие моменты, когда после совершенного поступка или сказанного слова приходит понимание того, что вернуться обратно и все переиграть нельзя, уже не получится — такие моменты те же смертные называют «точками невозврата». И как ни странно, хоть Локи и считал их ограниченными, презирал их слабость, но в большинстве своём относился к ним с безразличием — как уже говорилось ранее, даже когда разыгрывал свой спектакль по захвату Мидграда, ему не нужен был ни он, ни его содержимое — однако с этим их утверждением все же был согласен. «Точки невозврата» действительно существовали. По мнению Тора, многое в жизни можно исправить: извиниться перед братом, возлюбленной или товарищем и продолжить жить, словно ничего не было, починить порванные одежды или вернуться туда, откуда ушёл когда-то. Но иногда… случается такое, что дороги назад просто нет. Остаётся лишь шагать вперёд, деля свою жизнь на «до» и «после», на прошедшее и будущее. Правда в том, что ставки сделаны, решение принято. Прямо сейчас не было ни единого шанса отгадать исход — да, Локи знал будущее и был намерен его изменить, но также он, в отличии от многих других, слишком хорошо знал, насколько тщетным может быть желание все изменить и насколько опасны все попытки сделать это. А колесо судьбы все неотвратимо движется по извилистой дорожке судьбы — в Локи жила непоколебимая уверенность, что он сам запустил это колесо. Казалось бы, если ты счастливчик, рука не дрогнула и если рассчитал усилие и примерную траекторию дальнейшего пути, то можно отвернуться, расслабиться и насладиться процессом. Вот только Локи никогда не пытался изменить принятые решения в прошлом, зная, что тогда поступил именно так, как хотел, и никогда не отворачивался, позволив себе расслабиться — любая ошибка слишком многого стоила, сбавлять бдительность нельзя было до самого конца. Если же асгардцу не нравился итог, он просто раз за разом начинал игру вновь, снова и снова запуская колесо неотвратимости, повышая ставки, испытывая больше не свою удачу, а само это понятие… «судьба». Наверное, его решение явиться к смертному должно было породить сомнения. Но правда в том, что сомнений не было. То, что Локи откликнулся на зов Старка, что даже отдалённо не напоминал собою молитву, и было его точкой невозврата — вернуться назад и переиграть не выйдет, дороги назад не было, оставалось двигаться только вперёд. И даже если бы вдруг время обратилось вспять, ничего бы не поменял — уже запустил колесо. Обращаться к смертным — не в привычках Локи. Можно было сказать: «не в его правилах», но… нет. Какие-либо «правила» вообще не входили в жизнь асгардца. А если такое вдруг и случалось, то они были чужими — погнутые, изменённые до основания… такими они становились, когда проходили через беспощадные жернова разума и восприятия Бога Обмана. Важно сказать, что даже явившись к смертному, он не собирался просить — не из тех, кто просит. Не потому, что это унизило бы его взлелеянное достоинство и самолюбие или ещё что. Просто Локи не из тех, кто просит и смиренно ждёт милости, он берет, что необходимо или изменяет реальность, сминает ее, тонкими длинными пальцами придавая ей подходящую форму, чтобы достичь поставленной цели. Локи спас смертного… спас Старка, снова истощая себя практически до предела. Это не было геройским поступком, желанием спасти ближнего своего, порывом, что был бы продиктован внезапной привязанностью, хоть асгардец и выделял этого смертного среди прочих — ничего такого. Тонкий расчёт. Старк, несмотря на свою смертность и физическую хрупкость, был нужен. Возможно, он даже сам не прочь был умереть, учитывая его внутреннее состояние. Вот только даже если такие мысли и витали в его голове, Локи не стал их учитывать — решил все за него, не позволив сбежать за грань, силой вернув обратно, буквально впившись в ускользающую было душу, впечатывая обратно, запирая в клетке живой плоти, на которой стремительно затягивались раны. Да, это был тонкий расчёт. «Белый ферзь» ему был нужен, и пока это так, тот будет жить: хочет того или нет. Казалось бы, Локи мог явиться перед Старком в момент его пробуждения и сходу спросить плату за спасённую жизнь — так проще и быстрее договориться, не так ли? И со многими другими — с тем же прямолинейным в своей режущей честности Роджерсом — подобное и правда могло сработать. Если так подумать, то Старку, как бизнесмену, язык сделок не чужд. Вот только асгардцу не нужна была сухая сделка, где второй участник готов будет сделать все, чтобы урвать своё без последствий для себя, не заплатив при этом по счетам. Ему нужна возможность без опасений подставить свою спину? Снова — нет. Бог Обмана был лишен слепой веры и той глупой детской наивности, которая буквально въелась под толстую кожу Тора. Тогда… если не сделка и не вера, то… что? Уверенность — в этом была принципиальная разница. И именно ради этого Локи не явился сразу, а милостиво со своей стороны дал смертному пару дней. Все просто. Да и то, что он не объявлялся непосредственно перед Старком, ещё ни о чем не говорило — порою он был рядом, практически в шаге от смертного, но оставался невидимым для него, скрывая себя теми крохами магии, что остались. Собственно, даже через пару дней он не собирался просто заявиться и с порога раскрыть все карты — слишком глупо и топорно. Напролом? Точно не его метод. Смертного следовало проверить, изучить, проникнуть в саму его суть, зародить в его голове зерно нужных мыслей. Локи мог пустить в его разум те крохи магии, что остались, и перекроить все там, как ему хочется. Но это тоже… не то. Именно этот смертный нужен ему с ясным разумом. А значит, ему самому необходимо принять решение, захотеть поверить Богу Обмана. Казалось бы, верить тому, кто олицетворял собой обман — глупо. Но на деле Локи чаще говорил правду, чем многие, вот только люди, да и не только они, несмотря на это, сами были рады оказаться обманутыми — иногда для подобного даже не приходилось прикладывать каких-то особых усилий. Если честно, Локи считал наблюдение за смертными чем-то невероятно скучным — в наблюдениях без вмешательства он был искушён с избытком, чтобы иметь возможность делать выводы. И если Тор приходил в восторг от каждой их глупости, то Бога Обмана было сложно чем-то удивить. Но «Белому ферзю» и тут удалось сделать то, что было невозможно для многих. Хотя нет… удивленным Локи как раз-таки не оказался, однако наблюдать за смертным оказалось не так скучно, как думалось в начале, скорее, увлекательно и местами даже забавно. Старк не видел его, но Локи был рядом в момент его пробуждения. Тогда у него не было особого желания находиться рядом, но он был вынужден. Смертный был жив и здоров, но не хотел приходить в себя, заплутав в собственных кошмарах. Это не было трусостью или неосознанной попыткой сбежать от реальности — нахождение вблизи «камня разума» повлияло на него больше, чем на других, больше, чем мог предположить асгардец. Пришлось прикоснуться кончиками холодных пальцев к его взмокшим вискам, проникая в разум — не глубоко, замирая на поверхности, заставляя его выпутаться из паутины кошмаров, следуя за звуком голоса Локи. Старка не пришлось заставлять, он шёл сам… без какого-либо сопротивления, чтобы пробудиться под эхо голоса асгардца: «Тебе пора проснуться…». И когда он очнулся с грохочущим в груди сердцем, резко распахивая глаза… так и не увидел сидящего рядом Бога Обмана, но это было и не нужно, по крайней мере, не тогда. И не тогда, когда какой-то мальчишка угрожал ему из самодельного пистолета, что не причинил бы смертному большого вреда…

«— А это… «Железный человек»? — а в глазах поистине детский восторг и любопытство. — Формально, это я, — поправил его Старк. — Формально… — протянул Старку газету. — Ты мертв. Развернув ее, мужчина бегло пробежался взглядом по первой полосе с весьма кричащим и даже вульгарным, как на взгляд Локи, заголовком — на месте вестников Мидграда он бы эту новость преподнёс тоньше. — Прискорбно, — прокомментировал Тони без всякого выражения, бросив газету на стол.»

По правде говоря, Локи считал ребёнка лишним. Несмотря на то, что к детям относился чуть лучше, чем к взрослым, хотя те и могли быть раздражающими, но они честнее в своих намерениях и эмоциях. Однако ему было бы проще, если бы рядом со Старком никого не было. Но «проще» не значит «лучше». Живое, способное на мыслительные процессы, существо рядом, пусть и раздражающее, было необходимо смертному, чтобы встряхнуть, обрести почву под ногами и узнать о том, что для всего мира он считался мертвым. Впрочем, надо сказать, что новость о собственной трагической кончине Старк принял относительно спокойно, если и вовсе не с безразличием. Эта реакция была Локи словно бы знакома, откидывая того против воли назад во времени… Если вспомнить, первый раз, когда асгардец «умер», вышел совершенно случайно — он был тогда ещё ребёнком. Честно? Страшно и больно, когда не только близкие, но и все вокруг считают тебя мертвым. Все равно, что случайно от всех отстать и потеряться в темном лесу без шанса вырваться — это ошеломляет, заставляя замереть на перепутье. Но так только в первый раз. С каждым разом испытанные в самом начале чувства притупляются, истлевают, исчерпывают сами себя, оставляя лишь сухое и обрезанное по краям «прискорбно». Прискорбно от того, что снова мёртв? Прискорбно, что все так просто поверили вновь? Прискорбно, что внутри вместо страха, терзаний и самых разных волнений пустота? Что-то одно, все сразу или что-то ещё… так ли это важно? Безразличное «прискорбно» все, что остаётся. И это открытие породило внутри нечто похожее на… растерянность? Да, это то слово. По крайней мере, оно подходило больше, чем слово «открытие», вместо которого следовало использовать «неожиданное сходство» — но Локи игнорировал это, оставляя за границей размышлений… не хотел сравнивать себя со смертным, даже с тем, кого сам выделил среди прочих, и находить сходства, принимать их. Казалось бы, любой другой на его месте взял бы паузу, оставляя Старка наедине с самим собой. Но… не Локи. Единственное, что он позволял себе — короткие прогулки среди заснеженных деревьев снаружи, каждый раз неизменно возвращаясь обратно. Два дня — не так уж и много, если подумать. Но они словно бы замкнулись меж собой, складываясь в петлю бесконечности, в которой застрял Локи, наблюдая за смертным: за тем, как тот говорил с самим собой, ходил из угла в угол, как запертый в клетке, осознающий своё бессилие, зверь, как копался в своей броне. Иногда Старк и вовсе садился за стол и читал какую-то детскую книжку с картинками. Простые действия — они не должны были заслуживать хоть какого-то внимания, но все равно приковывали взгляд Локи. Когда смертный заснул, асгардец и вовсе позволил себе подойти к столу и взять в руки ту самую книжку — по его мнению, ее и книжкой-то назвать нельзя. Взгляд скользил по цветастым страницам, где мужчины в странных костюмах дрались друг с другом, спасали кого-то — и что только смертный во всем этом нашёл?.. Лично Локи не видел там ничего хоть сколько-нибудь интересного, кроме разве что яркости картинок, от которой довольно быстро уставали глаза. А время, когда асгардец должен показаться перед смертным, все приближалось. Нет, никаких точных сроков не было — ему ни к чему было отсчитывать мгновение за мгновением. Ориентировался на инстинкты. И те его не подводили…

«— Неважно выглядишь, как для доблестного героя земли… Опять неудачно предложил кому-то выпить, смертный? — именно с этого решил начать Локи, все ещё стоя в тени. Отвертка, которой так увлечённо орудовал Старк, пытаясь починить броню соскакивает с резьбы. Смертный до последнего не поднимал взгляд то ли из-за упрямства, то ли в попытке сделать вид, что не услышал, то ли по каким-то другим своим соображениям. Но Локи прекрасно знал, что тот… услышал. Он также не сомневался в том, что Тор раструбил всем о трагической и невыносимо печальной очередной кончине брата — был бы не собой, если бы этого не сделал. И Старку, наверняка, сообщили одному из первых — защитники Земли, «Мстители»… или как они там себя называют? Так что, наверное, растерянность, близкая к шоку, которая волнами от него исходила, была вполне логичной реакцией. Честно? Локи даже было отчасти интересно, что подумал и испытал смертный, когда Тор вывалил на него эту новость, добавив, что все, как обычно, скорбят — они всегда скорбят, будто ничего другого не умеют вовсе. Впрочем, это сейчас было не важно. Что тогда важно? Отвертка, соскользнувшая с резьбы, в момент сбившееся дыхание, ускорившееся сердцебиение и тело, скованное практически намертво напряжением. Локи и правда читал чужие души, словно открытые книги — душа Старка тоже не стала для него мудрёной загадкой. Отголоски чужого страха, подобно перу белоснежного ибиса, невесомо щекотало кожу. Но страх был лишь на задворках. И асгардец нырнул глубже, в самую сердцевину клубящегося внутри смертного хаоса. Тревожность была острее, сильнее, отчётливее, удушливым капканом сжимая глотку Старка, лишающими кислорода спазмами, рождая в Локи нечто вроде густого удовлетворения, как если бы он сам сжимал своими пальцами чужую шею, наблюдая как тот беспомощно пытался ухватить хотя бы глоток воздуха. Но даже это было ещё не все… Удовлетворение? Радость? Восхищение? Досада? Слишком много всего того, чем в один миг вдруг переполнился Старк. Локи начал движение, медленными и по-своему даже хищными шагами сокращая расстояние между ними, пока в какой-то момент не остановился, не позволяя тусклому свету полностью осветить себя. Старк все же поднял свой взгляд, прочищая горло. Потребовалось некоторое время, но он, наконец, заговорил. — А ты слишком живой, как для мертвого, — его голос звучит хрипло, надсадно и совершенно незнакомо. Даже странно. Обычно этот смертный не лез за словом в карман. Эта реплика должна была даться ему легко, но… нет. Создавалось ощущение, что сплести именно эти слова в нечто цельное, оказалось для него чем-то неожиданно сложным. — Но ты не раздосадован этим фактом, что интригует, — отозвался Локи. — Однако на твоём месте я был бы более осторожен. А то можно подумать, что ты рад тому, что я больше жив, чем мёртв… — Не поверишь, но я всегда переживал за сохранение популяции северных оленей, — пытался звучать деланно легко и беспечно, как раньше, но у него явно получалось с трудом. — А так как ты такой один единственный в своём роде, то сам делай выводы. Локи сделал ещё шаг, наконец, полностью выходя из тени. Заметил, как пальцы Старка лишь сильнее сжали рукоять отвертки, словно та могла быть хоть сколько-нибудь полезным оружием для самозащиты в данной ситуации — это даже забавляло. Однако, вопреки ожиданиям смертного, не стал ещё больше сокращать расстояние между ними. Локи подошел к окну, замирая напротив него и направляя свой взгляд на заснеженные пейзажи снаружи, чувствуя на себе концентрированное внимание Старка. — Считаешь это разумным? — голос Локи должен был одним своим звучанием разорвать тишину, но он на удивление гармонично вплёлся в неё, становясь ее частью. — Что именно? — …называть меня северным оленем, когда больше нет клетки и оков, что сдерживали бы меня. — Ты же продолжаешь звать меня «смертным». Так что я просто возвращаю любезность. Считай это… вежливостью? — отозвался Тони. — К тому же, не помню, чтобы клетка и оковы так уж сильно тебя сдерживали. — Как думаешь… — протянул Локи. — …если я вырву твой позвоночник, это будет вежливо? — он все так же стоял к мужчине спиной и говорил так спокойно, словно они обсуждали погоду за чашечкой чая. — Думаю, тебе следует подтянуть свои знания касательно вежливости. Ты явно читал не те книжки, — ответил мужчина. — И… если бы ты действительно этого хотел, то уже сделал бы. Разве нет? Локи продолжал разглядывать заснеженный пейзаж за окном, позволяя тишине пустить корни. Он мог перейти сразу к делу: рассказать про Таноса, видения будущего и все то, знал. Разум смертного был достаточно силён, чтобы пропустить через свои жернова все сведения. Вот только асгардец чувствовал, что тот пока не готов, ему пока не хватит сил принять и пропустить через себя все то, что знал его неожиданный ночной гость. Поэтому Локи молчал, выдерживал паузу заполненные его мыслями, которые так и не обратились словами, чтобы вспороть сгустившуюся тишину. И все же… Какие мысли в голове у Старка, когда Тор обьявил ему о кончине своего младше брата? Что он сказал? Как повёл себя? Что почувствовал? Ответы на эти вопросы не были необходимы, чтобы следовать плану, чтобы достичь цели. Они ничего не значили, по крайней мере, не должны были значить. Но Локи хотел эти ответы лично для себя, даже если мыслей толком у смертного тогда не было, за словами скрывались положенные случаю соболезнования, за действиями лишь пресный хлопок по плечу, а за чувствами злорадство, удовлетворение с оттенком триумфа и облегчение. Вот только… асгардец так ничего и не спросил, продолжая неподвижной статуей стоять у окна, чувствуя на себе взгляд Старка. — Ты… настоящий? Голос смертного зазвучал первым. Спросил неожиданно негромко, почти шепотом, без привычных бахвальства и уверенности — именно это и высвободило Локи из собственных размышлений, в которые тот позволил себе погрузиться. Казалось, Старк и вовсе не планировал спрашивать это. Вопрос, подстёгнутый сгустившейся тишиной, вырвался будто бы сам собой. — Наконец, правильный вопрос, — говорит асгардец. — Я задам тебе встречный. Локи, наконец, оборачивается. Их взгляды пересекаются — ядовитая зелень пронзает насквозь, как пущенный со всей силой кинжал. — А как бы тебе самому хотелось, смертный?»

Локи тогда так и не суждено было услышать ответ. Именно в тот момент дверь хибары резко распахнулась, впуская одним единым рывком внутрь морозный холод и мальчишку. Это и заставило Старка едва уловимо вздрогнуть и неожиданно отвлечься, переключить внимание на ребёнка. Но когда он обернулся, асгардца уже не было у окна. Хотел ли Старк, чтобы Бог Обмана был всего лишь плодом, созревшим в его истощённом бесконечными кошмарами разуме? Или хотел, чтобы тот появился в этой глуши во плоти, вопреки тому, что тот считался врагом, беспощадным инопланетным захватчиком? Как уже говорилось ранее, Локи читал чужие души, словно раскрытые книги, вот только сейчас, когда он стоял в снегу, сроднившись со стылым холодом, наблюдая за смертным через покрывшееся инеем окно… ответа у него не было. И дело не в том, что асгардец вдруг стал слепцом или Старк стал вдруг непостижимой загадкой. В чем тогда? В самом мужчине: тот хотел и того, и другого одинаково сильно, будучи не в силах понять, что именно желанно, что принесёт облегчение — именно поэтому ответ оставался неизвестным, и от того по-своему интригующим. Как бы там ни было, ничего неожиданного в том, что в конечном итоге Локи оказался в хибаре у окна. Словно с того момента, как их разговор прервался внезапным вторжением мальчишки, не прошли целые сутки с небольшим — все продолжилось ровно с того момента, как оборвалось… обманчивое ощущение, сотканное Богом Обмана из нитей сомнений смертного. Для Старка появление Локи же хоть и стало неожиданностью, но его внутреннее напряжение уже не было столь сильным, как в прошлый раз. Как ни странно, ничего загадочного в этом не было. Просто смертный за прошедшие сутки, видимо, успел убедить себя, что его «гость» — не более, чем бред воспалённого разума. Это было видно по глазам, по тому, что не сбилось дыхание. Что тут скажешь? Ему так явно было легче принять происходящее. Вот только асгардец не собирался облегчать его задачу. Тот выбор, что был дан Старку: «А как бы тебе самому хотелось, смертный?», был иллюзией с самого начала. Однако у смертного ещё было несколько мгновений на блуждания в собственных столь желанных ему иллюзиях.       — Снова ты? — отвлёкся от своей брони Старк. — Что-то ты зачастил, в качестве моей галлюцинации. Интересно, почему…       — Быть может, все из-за того, что из всех прочих смертных желаешь видеть именно меня? — Локи отвернулся от окна, поворачиваясь к собеседнику.       — Интересная теория, — он присел на подлокотник стоящего неподалёку изъеденного молью дивана. — Думаешь, канал переключить никак нельзя? Я бы с удовольствием развлекся с красоткой Романофф… — с наигранной мечтательностью закатил глаза, на миг прикусив нижнюю губу. — Ты же видел ее? Настолько же двулична, насколько и горяча… Старк забавлял. Хотя бы тем, что Локи не чувствовал ни капли интереса к той русской шпионке. Конечно, ее тело явно его манило, но начинка затушила даже обусловленное гормонами вожделение. Однако Старк все равно упомянул именно ее, решив напирать на очевидное, забывая, кто был перед ним и что он способен видеть гораздо больше, погружаться глубже, смахивая всю ненужную мишуру, призванную отвлечь внимание и сбить столку.       — Но ты видишь именно меня, — отозвался Локи. — Это о многом говорит, не считаешь?       — О том, что я окончательно свихнулся? — мгновенное парирование. Возможно, Локи поиграл бы с ним больше. Однако это уже начинало наскучивать — скука всегда шла рука об руку с разочарованием, чего допустить было нельзя… не здесь, не сейчас, не с этим смертным. Пора было избавить его от последних иллюзий, внести необходимую ясность: вернуть того, кто вопреки всем правилам приходил к клетке в поисках ответов, ведь тот Старк, что стоял напротив, их не искал, спрятавшись за слабостями, сомнениями, страхами. Одно мгновение. Именно столько понадобилось времени, чтобы все изменилось — даже сам воздух будто бы стал гуще, холоднее. Локи оказался за спиной Старка — столь быстро, что смертные глаза даже толком не смогли уловить этого перемещения. А потом уже было поздно: обманчиво хрупкие пальцы сталью сжимали плечо, а в шею упиралось тонкое лезвие кинжала — слишком близко к артерии из-за чего даже каждый следующий вдох казался смертельно опасным. Старк замер в его руках пойманной хрупкой птицей и кажется, даже дышал… неглубоко, часто, каждый раз невесомо соприкасаясь тонкой кожей шеи с лезвием, чувствуя холод металла и смертельно опасную остроту, что с легкостью могла оборвать его жизнь на середине следующего вдоха, оросив все вокруг горячей алой кровью. Образ лицедея, изнеженного «принца Асгарда», склонного к путанным речам и театральным действам пошёл трещинами, осыпаясь сверкающей пылью. Здесь и сейчас в жалкой хибаре, затерянной среди снегов рядом со Старком, был не тот, кого он встретил когда-то на площади, затягивая время лишь бы не отнять жизнь старика в угоду задуманному представлению, перед ним был кто-то гораздо опаснее и беспощаднее…       — Кажется, я уже говорил тебе это, смертный… — дыхание Локи, пропитанное хищным оскалом, льдистым холодом обожгло кожу уха Старка. — В этом и есть одно из фундаментальных отличий между нами. Одна лягушка с самого рождения жила на дне колодца. Оттуда она видела маленький кусочек неба и утверждала, что небо и есть такое маленькое с ладошку. Но так ли это на самом деле? — лезвие царапнуло кожу, заставляя проступить пару рубиновых капель. — Теперь я настоящий? Или мне действительно стоит вырвать твой позвоночник, чтобы развеять последние сомнения?