Грани

      Великий Один встретил Локи на троне и в блеске своих царских доспехов — подобного блеска в Асгарде было слишком много… он не грел, не радовал, не вдохновлял, лишь неприятно резал по глазам, силясь оставить шрамы, ослепить. Всеотец смотрел сверху вниз без капли отцовского радушия, как и… всегда.

«Ты был рождён, чтобы умереть! Тихо сгинуть на ледяных скалах! Не прояви я жалость… никто и никогда не узнал бы о тебе.»

Именно это и стало приговором. А Локи смотрел снизу вверх и вспоминал только слова Тора, сказанные ещё тогда в Мидгарде на скале.

«— Я думал, ты умер… — наконец, Тор сказал то, с чего и должен был начать. — Ты скорбел? И в этом вопросе чувствовался вызов, перевитый отчаянием, отголосками страха и эхом тех самых глупых надежд, за которые так держался в той камере. — Все скорбели, — отвечает брат. Это был первый удар. А больше было и не нужно. Локи дрогнул от этих слов. Воздух со свистящим едва слышным звуком на резком выдохе покинул легкие. Руки Тора схватили «брата» за плечи, сжимая. — Забудь о тессеракте! Забудь об отравляющей разум мечте! — прокричал ему в лицо громовержец, видимо, в попытке достучаться. — Вернись домой! Был слух… что Локи не испытывал эмоций, чувств. Порой так и было. Даже он сам пытался себя в этом убедить. И получалось. Верил в это настолько, что этот слух почти стал правдой. Но… Именно что почти. Чувства от этого не канули в небытие. И вот сейчас прозвучавшее «вернись домой!» скрутило все внутри него неразрывным жёстким узлом, наполняя его, перехватывая спасительный воздух, забивая глотку. Кулаки непроизвольно сжались. Ногти впились в кожу ладоней. Честно? Хотелось закричать! Злость буквально сжигала его изнутри и не хватило бы всего этого чертового дождя, что лил с небес, чтобы затушить его. Локи горел. Внутри. Он сжал зубы до скрипа, но не позволил ни единому всполоху прорваться наружу. — У меня… нет… дома…»

А ведь Локи ждал… там… лежа на холодном полу, ждал… Зря. Не стоило. Не нужно было. Не имело смысла. Они скорбели. Они поверили, что Локи погиб, хотя тот и раньше проворачивал трюк с собственной смертью, который не всегда отличался достоверностью. Поверили, не допустив и мгновения сомнений, надежды, что тот мог быть жив, мог надеяться на них, мог ждать их. Они скорбели. Скорбели, пока Локи обнаженным лежал на каменном полу своей камеры, подобно животному, пока кнут врезался в его тело, пуская кровь, пока умирал настолько часто, что стал сомневаться, что вообще еще жив. Даже собственное имя почти стерлось из памяти. Они скорбели. Не искали. Скорбели. Ведь так… было проще. И сейчас по словам отца, что прозвучали приговором, было видно, что никакой скорби не было и впомине, как и радости от встречи с живым сыном. Возможно, в детстве Локи бы ещё сорвался в мольбы о том, чтобы отец передумал, но что тогда, что сейчас… они столкнулись бы с глухой стеной безразличия, разлетаясь на тысячи осколков битого стекла, что оглушающим звоном отдавались бы в ушах, заостренными краями разрезая кожу. Отцовское сердце не дрогнуло сейчас. Не сжалилось. Не пощадило. Он смотрел на Локи сверху вниз, обжигая холодом. Сейчас перед ним не было отца, не было мужчины, что забрал его с ледяных скал. Лишь царь Асгарда… и никто более. А его слова: «Ты был рождён, чтобы умереть! Тихо сгинуть на ледяных скалах! Не прояви я жалость… никто и никогда не узнал бы о тебе.» прошлись по Локи каленным железом, оставляя клеймо, но не на плоти, а глубже. Впрочем, иного он и не ждал. Был готов к этому. Можно даже сказать, что это был его сознательный выбор. Поэтому не было ни просьб, ни мольбы. Локи со смирением принял свою участь.

«У меня… нет… дома…»

***

      Смог выдохнуть лишь в камере заключения. Отличия от камеры у смертных? Нет допросов. Нет посетителей. Нет сроков. Есть книги. Есть мебель. Есть уединение. Главное — внутри выделенных ему стен вполне работала магия, пусть и ограничено, а значит, она, наконец, медленно восстановится после плена у Чёрного Ордена. Так что, подводя итог, плюсов у нынешнего его положения было гораздо больше, чем минусов — именно это позволило принять все окончательно. Провести остаток долгой жизни в спокойствии и уединении? Не так уж это и страшно. Локи никогда не страшился одиночества, порою оно было ему даже необходимо. Когда рядом никого не было, можно было слушать себя и свои мысли, легче думать и концентрироваться. Так что, нет. Одиночества он не боялся, даже любил его. Перспектива вечного одиночества его более чем прельщала. И первые дни были абсолютно спокойными, безмятежными. Они и дальше обещали остаться таковыми. Ничего неожиданного или из ряда вон выходящего. Локи бы назвал подобное долгожданным «затишьем». Только вот… он, кажется, забыл, что затишье — всегда лишь короткая передышка перед бурей. И сейчас… сейчас Локи не знал, сколько было времени, сколько прошло со дня заточения. Ощущение времени будто бы истратило всякую ценность. Камера буквально утопала во тьме — единственная тусклая дорожка света разливалась от границ непреодолимых магических барьеров, что окружали пленника со всех сторон и были гораздо прочнее любых клеток и решёток. И этот не слишком яркий свет дарил видимость лишь кровати, на которой и расположился опальный наследник. Его затылок буквально впечатался в подушку, в то время как черные волосы разметались по ней. Глаза закрыты. Губы сомкнуты и неподвижны. У самых ключиц горло подрагивало в немом созвучии с поднимающейся и опускающейся грудной клеткой — дышал. Пускай тяжело, почти бесшумно. Но… дышал. Все-таки дышал. Локи не часто снились сны, даже редко. Спокойная и непроницаемая тьма была его вечным спутником, что защищал его разум от ночных грёз. Но… не в этот раз. Не сейчас. Сон все же просочился, минуя все барьеры, подсвеченный тусклым светом, что исходил от камня Разума, оставшегося в Мидгарде. И было в этом его сне нечто странное и совершенно точно неправильное. Даже боги обычно не погружались в собственные сновидения настолько глубоко, словно бы не надеясь когда-либо вообще всплыть обратно на поверхность. А Локи внутри себя падал и падал, в настолько темные закоулки сознания, куда свет до этого ни разу не проникал. Пульс и дыхание были замедленны практически до минимума, как если бы асгардец не спал в том самом смысле этого слова, который предполагался, а существовал на узкой грани между жизнью и смертью — глубокий, крепкий и невероятно концентрированный сон.

«Удушающая усталость плотным коконом окутывала тело. Зловоние слабости и бессилия для Локи было чем-то недопустимым со времён плена, особенно сейчас, когда на карту оказалось поставлено слишком многое. И он не терпел слабость, особенно свою собственную. Она затягивала, уничтожала… прямо как сейчас, когда ноги едва держали, а сознание было не в силах оставаться ясным. — Я приглашал тебя в свои ряды. Одарил тебя милостью, признав твои таланты. Но ты отверг мою милость, — сказал Танос. — Это твоя ошибка. Ничья больше, — продолжал он. — За неправильный выбор всегда нужно платить, — и в этих словах читался приговор. — Ты слишком слаб. Слаб… Он и правда был жалким. Жалким, слабым, грязным, ничтожным… Это убивало, душило, выворачивало наизнанку. Голос Таноса словно бы метался в его голове, эхом отскакивая от стен черепной коробки, грозя пробить ее насквозь. Там, внутри… он менялся, искажался. То холодный, то насмешливый, а другой был тихий, а еще и слишком громкий. Голосов было слишком много. Титана было много. Один смешивался с другим, второй с третьим, а потом с четвертым, сливаясь в практически не различаемый шум, который оглушал. Хотелось зажать уши в надежде хоть как-то его заглушить. Но… Тщетно. Рука титана тем временем сжимала горло с непостижимой силой, так, что не сбежать, не вырваться — холод проклятой перчатки обжигал кожу. Но Локи и не пытался. Даже если бы вдруг захотел, у него не было на это сил — их просто не осталось. Что чувствует любое живое существо, бог это или человек, когда его душат? Сначала ощущаешь, как сдавливает горло. Глаза слезятся. И во рту появляется очень… очень кислый привкус. А потом будто кто-то зажигает спичку, прямо у тебя в груди — все тело горит. Пламя заполняет легкие, горло и проникает в глаза. И, наконец, огонь превращается в лед. Будто сотня маленьких иголок пронзает твои пальцы. Сначала видишь звезды, затем темнота. — Больше не воскреснешь, — были последние слова, которые услышал Локи. И последним приходит… холод.»

Рваный выдох сорвался с губ мужчины. Но сам Локи не пошевелился даже, продолжая все так же неподвижно лежать на кровати. И вроде он спал. Совершенно точно спал. Но, даже охваченный сном, разум не потерял свою способность к осмыслению. Где он? Место было совершенно незнакомым. Это даже не земля. Корабль. Это большой корабль. Как Локи оказался здесь? Мертвые тела были повсюду. Он не помнил, как все пришло к этому, не помнил, как оказался здесь. Но это и не важно. Перед глазами были лишь лица воинов, которые не вернутся к своим семьям, их руки никогда больше не обнимут собственных детей, не одарят лаской жён — они все, подобному бесконечному ковру, лежали на холодной земле, а их неподвижные взгляды остановились на том, кто был виноват в их смерти, на том, кто… совершил ошибку. И брат… брат тоже был здесь. Он стоял на коленях. Тор никогда не опускался на колени, но сейчас… Локи резко мотнул головой в сторону. С губ сорвался болезненный стон. Нет, этого не было. Он… в заточении в Асгарде. Не на корабле. Нет Таноса. Нет брата. Этого не было. Локи все ещё в заточении в Асгарде. В Асгарде. Все ещё в заточении.

«Локи тут не было. Он уже умер — это осознавалось особенно четко. После смерти наступает тьма? Да. Так и должно было быть. Но… асгардец все равно продолжал видеть все, даже несмотря на собственную смерть, как безмолвный свидетель, который не в силах ничего изменить. «Это твоя ошибка. Ничья больше.» Слова Таноса вгрызались в истощённый разум, пока перед взором все ещё стояли воспоминания с поля боя, воспоминания о неподвижных, поблекших глазах асгардцких воинов — именно их жизни и стали ценой за его ошибку. «Ты слаб.» Вокруг были незнакомцы. Локи не знал их, не встречал ни разу за всю за свою долгую жизнь. Единственное знакомое лицо — Старк. Но его броня… она была другой, а на его лице монументальными трещинами зияли морщины.»

Сколько времени прошло с их последней встречи? Где они? Место вновь оказалось совершенно незнакомым. Как они оказались здесь… на мертвой и безжизненности планете? Нет. Все не так. Все неправильно. Он Локи. Локи. Он… в заточении в Асгарде. Не на мертвой. Нет Таноса. Нет Старка. Нет всех этих незнакомых людей. Все не так. Все неправильно.

«А смертные продолжали говорить. Они говорили о Таносе — Локи понадобилось немного времени, чтобы разобраться, о чем шла речь. — Итак… излагаю план. Намётки в общих чертах. Все предельно просто, — взял слова Старк. — Заманить и навалять. Без церемоний и расшаркиваний забрать камни. Все не так. Все неправильно. Это даже на план не было похоже. С Таносом не справиться так просто. Локи слишком хорошо это знал — до сих пор будто бы ощущал его хватку на своей шеи. А ещё… понимал, что Старк тоже это знал. Но других вариантов не было, смертный слишком устал. А рядом не было тех, кому без колебаний подставил бы свою спину. Бок о бок стояли незнакомцы, которые не слушали, не видели настоящей картины, те, кому нельзя было довериться, на кого невозможно положиться. Локи словно бы призраком парил меж ними без возможности почувствовать хоть что-то. Мог лишь видеть и слушать. Большего ничего. «Ты слаб.» Локи вздохнул, позволяя себе прикрыть глаза на мгновение. Но голос Таноса в голове никак не хотел замолкать. Тем временем чародей, что тоже был с ними, наконец, заговорил… — Я ускорил время. Просмотрел все варианты будущего, чтобы оценить все вероятные исходы конфликта. Их было четырнадцать миллионов шестьсот двадцать пять. Но победный… один.»

Казалось, сама ночь стала вдруг темнее, а тишина глубже, концентрированней. Но даже если все так и случилось, мужчина на кровати вряд ли заметил разницу. Сейчас все то, что происходило за пределами его тела было несущественным. Он продолжал свое падение дальше, все глубже в темноту, пока его так называемая «физическая оболочка» продолжала неподвижно лежать на кровати. И тусклому свету от магических барьеров было не пробиться в непроглядную темень бездны его сновидений.

«Локи будто затягивало в самый настоящий водоворот, тянуло к самому дну. И как ни пытался вырваться, не получалось. «Это твоя ошибка. Ничья больше.» Лопатки обожгло болью от столкновения с землей. Но не той привычной. Эта земля была чёрной, с неестественным синим отливом, словно мертвая. Локи перевернулся набок, с трудом поднимаясь на ноги. Его взгляд видел все вокруг фрагментарно: цеплялся за разломанный щит, брошенный, разбитый молот брата и знакомую броню, в которой был смертный с остекленевшими глазами, а на руке поблескивали камни бесконечности… могущественные, но невыносимо жестокие. «Ты слаб.» Он не смог. Не смог… помешать, остановить, переиграть. Ничего не смог. Локи ошибся. И эта его ошибка дорого стоила.»

Локи проснулся с собственным хриплым стоном собственного бессилия, осевшим на губах, резко распахнув глаза. Кожа взмокла, блестела от пота. Сердце грохотало во вздымающейся из-за напрочь сбитого дыхания груди. И это был не единственный раз, далеко не единственный. Ночь за ночью… ночь за ночью все повторялось, менялось лишь увиденное, словно бы иссушая Локи изнутри, выпивая его глоток за глотком. Каждую ночь Локи неизменно погружался в сны слишком глубоко, чтобы все это можно было назвать просто… снами. Каждую ночь его падение продолжалось: падал и падал в настолько тёмные закоулки сознания, куда свет до этого ни разу не проникал. И неизменно просыпался с собственным хриплым стоном или криком, осевшим на потрескавшихся губах, резко распахивая глаза. Возможно, и вовсе бы потерял разум, но каждый раз с каким-то неосознанным отчаянием впивался в единственное знакомое лицо… в лицо Старка — только это помогло удержать, не заплутать в паутине, сотканной из золотистых нитей, и не потерять себя. Книги больше не спасали. Понадобилось время, чтобы понять, что это не просто сны. Что тогда? Просто взаимодействие с любым из камней никогда не проходит без последствий, без своего рода платы, которая может стать либо даром, либо проклятием? Стефан Стрэндж — за огромное количество «снов» с ним удалось узнать его имя — видел четырнадцать миллионов шестьсот двадцать пять вариантов будущего? Локи узрел больше, прожил больше. И в каждом из таких видений он так или иначе находил свою смерть, умирая раз за разом… прямо как тогда… на каменном полу. Ничего из того, что асгардец увидел, ещё не произошло. Но даже так, невозможно было все это назвать именно видениями, пророчествами. Нет, это были обломки и огрызки чего-то цельного, но разорванного, разломанного, запутанного и многослойного, что не понять и не разобрать. Голова никак не хотела работать, собирая из имеющихся кусочков паззла хоть какую-то картину. Дисциплинированный разум лишь твердил о своеобразной ошибке, ведь информации критически не хватало, как и опыта, ведь у Локи никогда не было пророческого дара… да, он умел видеть чужие души и истину, был способен с легкостью отличить правду от лжи, но это… это иное. Единственное, что ему оказалось известно совершенно точно: смертные столкнутся с Таносом, пусть и не в ближайшем будущем, но это произойдёт. Честно? Первым порывом Локи было сбежать, оказаться подальше от всего, затаиться где-то и переждать бурю. Ведь он никогда не стремился к почетному званию героя на всех парах, в отличие от своего брата. Не просил этого. Не хотел. Никогда не хотел. Просто не подходил для этого. Поэтому не видел в желании спасти собственную жизнь что-то плохое и в корне неправильное. Вот только…

«Запомни… не найдется такого царства, такой ничтожной и жалкой планеты, пещеры, в которой ты сможешь укрыться. Думаешь, ты познал боль? В руках у нас… ты будешь мечтать… о той сладкой боли…»

Голос Зоба все ещё эхом отдавался внутри, пробравшись под кожу вместе с его магией, обжигая нутро одним своим мерзким звучанием. «Укрыться и переждать» не выйдет. Бежать некуда — Локи осознавал это с болезненной чёткостью. Если сделает это… его найдут. Найдут по следу магии. Мысль о собственной кончине, которую не раз видел в собственных видениях тоже не давала покоя. И осознание, как удар поддых: раны еще не затянулись до конца, магия не восстановилась полностью — если захочет сбежать, не сможет уйти далеко, не только потому, что его найдут, а просто… не сможет. Локи не знал, сколько прошло времени. И сколько мысленных шахматных партий провёл с самим собой, ища хоть какой-нибудь выход, шанс для себя. Но в одной из таких партий его указательный и большой пальцы подцепили «ферзя». И именно в этот момент его пронзило догадкой… даже не так, скорее, это было практически самым настоящим озарением. Эта шахматная фигура буквально вонзилась в асгардца крюком, оттаскивая назад к той ошибке, которой Локи позволил свершиться, считая, что это уже не так важно, что все само выровняется, разрешится, так или иначе. Да, речь о скипетре. Хотя не столько о нем, сколько о камнях бесконечности, в целом. Их надо найти раньше Таноса — это Локи понимал четко. Слишком большой размах? Опасно? Героически? Может быть. Но асгардец был один из немногих, кто слышал камни. Он мог их найти. Способен был защитить себя и уйти из-под удара хотя бы на время поисков. И не было в этом ничего героического. Локи все еще хотел остаться в живых, все еще хотел комфорта, все еще хотел мести Таносу — не позволить ему победить… прекрасно удовлетворяло все пункты. Вот только… задуманное не было простым…

***

      Ждал ли он Фриггу? Да. И планировал оказать ей холодный приём, несмотря на любовь и бесконечное уважение. Просто так было нужно, нужно обрезать все концы. Вот только… все сложилось иначе. Это не она явилась к нему, а он к ней, оставив своё бездыханное тело и обезумевшего другого заключённого в своей же камере, разыграв смерть, а после похитив из тайника отца тессеракт, ведь без него не сможет переместиться сквозь пространство — все оказалось не сложно при должном старании. Всего-то и нужно было, что позволить своей магии ядовитой змеей просочиться в саму структуру барьеров, вонзиться клыками и постепенно разрушить их, иссушить. Охрана? Смешно. Даже с ограниченными резервами и возможностями, он легко справился с ними — нет, не убил, просто усыпил, ведь убийство или любой другой вред, позволил бы брату и остальным усомниться в правдивости смерти, что допустить никак нельзя… Локи нужно остаться для всех мертвым, причем, чем дольше, тем лучше. Тессеракт? Здесь тоже не сложно. Сокровищница Одина? Нет, он был не там. Всеотец там всегда хранил лишь подделки, не более и… как один из наследников, Локи прекрасно знал это. Все получилось. Слишком легко? Возможно. Однако лишь по той причине, что никто ничего подобного не ждал, а внимание всех оказалось сосредоточено на Торе, который в очередной раз что-то учудил, что было лишь на руку. Но уйти, не повидав ту, которую долгое время считал своей матерью, не смог, не смог. Знал, что ей известны его планы — от неё ничего не скроется. Но… Локи был даже рад. Ему необходимо было поговорить… именно с ней. Поэтому оказался в ее покоях.       — …мне нужно принять решение… Что говорят твои Боги? Локи, когда юность ярким огнём горела внутри, терзала необъятность вечности. И потому он задавался вопросом, услышат ли потомки о его деяниях, будут ли помнить его имя, когда он уйдет — наверное, подобное в голове было у каждого, грезившего славой от сражений, великих свершений. Но сейчас… сейчас ему хотелось жить, выжить — это желание было сильнее грёз о вечной славе, победах, великих свершений. Локи был опутан сомнениями — те осели на коже подобно паутине, сковывая по рукам и ногам, проникая глубже, оплетая рёбра, стягивая их. Нехватка воздуха — вот, что ощущал асгардец. Это когда делаешь вдох, но живительный воздух не поступает внутрь, легкие будто бы сдавлены и горят изнутри. Подобное состояние никак нельзя было оправдать сторонними причинами. Оно уходило корнями глубже, в само его естество.       — Оставшись дома, ты сгинешь… — начала говорить та, кого он долгое время считал матерью, после пары минут затишья, отведя взгляд в сторону, смотря вдаль. — Ты не возьмёшь в жены юную деву, не будет детей, — повернулась к Локи и посмотрела прямо на него. — Твоё имя забудут… — подошла ближе. — Свершив же задуманное, ты обретёшь славу. Твоё имя останется в веках. Но… сделав это… — ее рука с неожиданной нежностью, почти теплом, прикоснулась к его щеке. — …ты не вернёшься, — большой палец огладил холодную кожу Локи. — Мне не ведом конец твоего пути. Тебе тоже, хоть ты и узрел достаточно много. Плетение судеб ещё не окончено, каждый новый поворот зависит слишком от многого и лишь боги… Локи отвернулся — материнская рука невесомо соскользнула с его щеки. Он запустил пятерню в волосы, зачесывая их назад, шумно выдыхая — этот жест был буквально пропитан какой-то растерянностью, даже отчаянностью, словно асгардец оказался перед проблемой, которую так просто не решить.       — Раз твои Боги не твердят во весь голос о моей скорой кончине на чужой земле, так пусть же мое имя останется в веках… Он не верил ее Богам. Верил в возможность и способность разума использовать ее, верил в собственные руки. Но не в Богов. Не в них. Хотя для смертных сам являлся Богом. Локи развернулся, делая первый шаг, чтобы уйти прочь.       — Пусть тебя хранят Боги, в которых ты не веришь, — донесся до него голос матери. — Прощай… — но последнего он так и не услышал.

***

      Локи не должен был поступать так. Ведь его целью были камни и ничто более. Но… это не так. Его целью, помимо камней бесконечности, был и… Старк. Да. Тот самый смертный. Именно он чаще других мелькал в его видениях, став своеобразным ключом ко всем возможным изменениям. В природе этого смертного, в самой его сути, буквально прописана возможность ломать чужие планы, перекраивать их под себя. Конечно, никакого согласия сразу не следует. Локи и не ждал его. Как и не ждал зова этого смертного, почти мольбы и… не смог не прийти. Первое, что его встретило — хрустящий под ногами снег, который сливался с мучнисто-белым небом, и холод, что ласкал кожу Локи, подобно самым изысканным шелкам. Истинное происхождение подняло было голову, но уже через секунду оказалось задушено самим асгардцем, не позволяя синей коже мелькнуть даже на мгновение.       — …в последние моменты жизни… у черта на рогах… вспоминаю Северного Оленя… еще бы… Санта, мать его, Клауса… вспомнил. Найти Старка труда не составило. И мужчина медленно подошел к нему. Одного невесомого прикосновения к открытому лбу хватило, чтобы магией оценить повреждения, коих было достаточно. Кожа смертного была преступно холодной — еще немного и его душа бы ускользнула, руша все планы.

«Ты слаб.»

      — Что же такое могло произойти с тобой, смертный, что ты решил обратиться к богам, коих отрицал… — впрочем, мужчина ему не мог ответить, так как был без сознания. — Но так просто сбежать… Не позволю.