Поворот, мать его

«Прежде, чем по пьяни лезть кому-то в штаны, вежливо сначала ужином его угостить. В твоём случае завтраком.»

Минато так долго открывал дверь, брюнету показалось, что не откроет вообще. И ему в эту душную ночь, под крупными каплями начинающегося дождя, было нечем дышать. Словно он бежал сюда своими ногами, а не ехал на автомобиле. К слову, о том, что он ехал, парень даже не помнит. Осознаёт этот факт лишь по белой хонде в своей периферии. Замок, наконец, предвкушающе щёлкает. В свете коридора показывается сощуренный альфа. Он явно уже был в кровати, возможно даже успел задремать, поэтому не понимает… Голубые глаза так забавно расширяются, тронув кофе и пакет с выпечкой. Намикадзе в этот момент понимает сразу же всё, просыпается резко. Отходит на пару шагов, чтобы пропустить омегу в квартиру. Итачи снимает обувь, бедром захлопывает дверь за собой, мягко протягивает мужчине всё, что принёс. Тот смотрит на жест, но в руки не принимает. Наконец-то, хоть одна ожидаемая реакция. – Это завтрак, – объясняет Итачи заботливо. Располагает вещи на тумбочке, взгляда с альфы не сводит. Честно говоря, по дороге сюда он так основательно в своих фантазиях погряз, что феромоны уже ни фига не нейтральные. Оплетают мужчину плавно, но чертовски уверенно, подбираются к его сознанию со всех возможных сторон, обгладывают его рациональность. – Я понимаю, что это, – звучит отстранённо. Дышит осторожно, в руках себя держит. Любопытно, как долго продержится. – Почему ты здесь? – Да. Просто «да» на всё, чему позавчера сказал «нет». Всё, что действовало на нервы тогда, уже не актуально. Притворяться невыносимо. Учиха так давно не испытывал влечения, даже подозревал, что утратил способность кого-то желать. Но этому альфе ведь никакие травмы и больницы ни по чём, он парой шуток в тебе это желание разбудит. Томное такое, животное, неконтролируемое. Не понятно, из каких материалов нужно быть сделанным, чтобы стойко всё это выдерживать. Возможно, где-то в мире есть такой человек, но он, ожидаемо, не в этой комнате. Здесь сегодня лишь сдавшийся мягкий котёнок, которому до сумасшествия сильно не хочется дальше сопротивляться. Брюнет плавно шагает вперёд, мужчина стоит неподвижно. – Итачи, – протягивает, обнимая острые плечи. Останавливает, хотя феромоны уже пошли на разгон. Они всегда искренние, пронизывают дрожью от собственной силы. – У тебя ровно один шанс на побег и примерно пара минут, чтобы его осуществить, – его голос такой низкий, потрясающе хриплый спросонья. – После я не остановлюсь, даже если ты опять нырнёшь под влияние. – Тебе и тогда не стоило останавливаться, – протягивает, сглатывая. В помещении кислорода уже практически нет – оно эмоциями заполнено доверху. Намикадзе так вкусно доминирует, от предвкушения натурально не по себе. – Тогда, в доме моих родителей... Я думал, что то мерзкое внимание, на которое я не давал согласия, задело меня, – смакует эту сладкую мысль, пока его медленно к стене прислоняют. – Но это не так, оно... Не могло. Ничего вообще не могло сделать мне, – пальцы ненавязчиво потянули за бегунок молнии накинутой на мужчину ветровки. Под ней ничего больше нет, с каждым сантиметром взгляду открывается всё больше кожи. – Ты мог сделать со мной что угодно. Только ты, – шепчет, чувствуя в воздухе рябь – это альфа только что сдался и полностью отпустил свою сущность. Она нереальная, огромная, яркая, громкая. Ощущаешь её лишь своим носом, но её так упоительно много, что она просачивается и в это пространство, в эту реальность, позволяет будто глазами увидеть себя. Итачи словно на огромного демона смотрит, ощущает себя перед ним просто крошечным, но отступать не планирует. Этот демон у него сегодня собственной слюной захлебнётся. – После людей, которым не полагалось ни минуты моих мыслей, я пришёл к тебе и отдал всё до собственной воли. А до проницательного тебя так и не дошло. – Дошло, – поправляет спокойно, позволяя перебирать перекаты мышц на своём животе, – но это же было доверие. Предавать его ради одной ночи глупо, ты не считаешь? – Смотря какой ночи. – Мм, – улыбка трогает губы, а мужская ладонь горячо ложится на живот, пробравшись под ткань футболки. Итачи глаза прикрывает, льнёт к стене сильнее, чтобы на пол не рухнуть. – Я могу объяснить в словах, которые ты точно поймёшь. В гараже Узумаки стоит машина, – его ладонь медленно начинает ползти вверх, такая широкая, что закрывает собой полностью живот, на который легла, а феромоны кирпичик за кирпичиком разбирают. Обнажают, минуя и колючки, и защитные стены. – Ебучая тойота, но ты с таким трепетом относишься к ней, пылинки сдуваешь даже с труднодоступных мест. Зачем? Её же проще заменить чем-то, что уже функционирует, ну или хотя бы внутренности поменять на другие, чтобы поехала, но для тебя цель – не «ехать». Ты любишь её до последнего винтика. Да? – Да, – выдыхает, но, блять, не на это. Мужская ладонь добралась до сердца, до вздымающейся груди, до бабочек, ключицы уже тронула. – А теперь поймай разницу, – пальцы шею обнимают, подбородок приподнимают, – между этой любовью и той, что к человеку. Омега распахивает глаза, смотрит в голубые неотрывно, умоляет безмолвно. Каждую секунду с трудом отпускает. Не ожидал, что между действиями будет ещё какой-то смысл, потому что пришёл не за ним. – Не ловишь, – хмыкает безжалостно, – в таком случае, специально для самых проницательных котят, – наклоняется, дыханием губы щекочет, но дотронуться ещё не даёт. – Пришёл отдавать мне свою волю – не возмущайся, как я решил ею распорядиться. И не делай так больше. Будь послушным, потому что выбираешь, а не потому, что отдал мне этот выбор. – Минато, – стонет, не в силах ждать ещё хоть секунду, – тебя умолять надо, чтобы ты меня взял? – Я возьму, куда ты торопишься? – целует в висок. – Подними свои руки. Брюнет поднимает послушно, с него футболку сразу же стягивают. Скользят руками по шее, фиксируют голову. А затем всё разом накатывает: глубокий поцелуй, тяжело вжавшее его в стену тело, острый контакт кожи с кожей, чужое бедро между ватных ног. Итачи стонет блаженно, захлёбывается очередной волной феромонов. Они так до максимума и не добрались, кажется, всё растут и растут показателями. А родной запах омеги под них прогибается, далеко не уходит, не заполняет собой помещение, а, напротив, сгущается лишь вокруг Намикадзе. И чем больше растёт требовательность и голод с той стороны, тем больше похожие эмоции сменяются на мольбу с этой. Это что-то на животном: слабое создание перед сильным ложится, хвостиком кротко виляет, лапками кверху устраивается, полную покорность облизывающемуся зверю обещает. Учиху натурально колотит. Это настолько превосходит его смелые фантазии и представления, что он едва в это верит. Омега дрожащие пальцы вплетает в светлые волосы, на цыпочках к мужчине тянется, упоительно на поцелуй отвечает. А Минато пробует его будто, смакует каждый сантиметр хрупкого тела, между ними сантиметры убивает, напротив, прижимает к себе плотно за талию, до нехватки воздуха вжимает парня в стену. Жадность в движения вплетать не торопится. Берёт то, что ему отдали, так, как ему нравится: медленно, основательно и со вкусом, чтобы от твоей воли и без влияния ничего не осталось. Мужские пальцы пробираются под резинку штанов, стягивают её с бёдер медленно вместе с бельём, пока это всё само уже на пол с ног не соскальзывает. Оглаживает бедро, подцепляет колено. Брюнет обвивает мужчину этой ногой, голову чуть вбок наклоняет, позволяя губам исследовать шею. Минато дышит тяжело, втягивает феромоны прямо с кожи, мягко то и дело зубами прикусывает. Хочет метку оставить, но медлит, а Итачи готов уже и к этой, и к следующей. Ему каплю не по себе, ибо эффект у разных людей получается разным, но, господи, он так зависим от этих укусов, от подтверждения чужой жадности, от животного собственничества. Но дыхание задерживать и жмуриться, оказывается, ни к чему: альфа не метит. Лишь дразнит, будто обещает, что когда-нибудь, где-нибудь оставит свой след, если будешь себя вести хорошо. Стоит хватке на талии немного ослабнуть, а Намикадзе достаточно опьянеть от вязкого бархата, Итачи решает воплотить в жизнь ещё один пункт из своего незамысловатого списка на этого альфу. По стене вниз сползает, уже к резинке брифов тянется, но порыв на корню пресекают. – Нет, – мужчина ловит за шею, крепко так, очень плотно. Вжимает в стену, прерывая движение вниз, тянет обратно. А парень дрожит весь, держится за чужое запястье, выпрямляет немеющие ноги и, сука, просто течёт, – развернись. Учиха сглатывает вязко, разворачивается, опирается кое-как на стену. Нормально ухватиться тут не за что, остаётся лишь неловко прислонить ладони, помолившись, что равновесие не потеряется. Руки альфы медленно ведут по рёбрам, оглаживают большими пальцами лопатки, по талии спускаются, переходят к бёдрам, сжимают ягодицы. Зубы мягко прикусывают плечо. – Хн, – омега голову роняет, зажмурившись. Минато, подцепив пальцами тазобедренные косточки, тянет к себе. Входит медленно, на всю длину, до мурашек по коже. Брюнету множество раз доводилось воздерживаться от секса на протяжении долгого времени, и всякий раз во время первой близости от ощущений начинала течь крыша. Действительно забываешь. Этот процесс во много раз многограннее, чем просто потрогать себя, каждый орган, каждая клеточка что-нибудь чувствует, откликается. А фантазия, наоборот, умолкает, оставляя с реальностью один на один, потому что она, наконец-то, лучше твоего воображения. Альфа плавно двигаться начинает, наматывая на руку длинные волосы. Мягко выходит, вновь толкается внутрь. Держит за тёмные пряди, не отпускает, натягивает их постепенно, до ласковой боли, параллельно оглаживая спину и бёдра. Любовно касается кожи, на которой можно хоть кровью рисовать, наслаждается вседозволенностью. У брюнета плывёт сознание, качается на волнах подавляющих феромонов. Собственные вплетаются в них очень красиво, наполняют пространство вкусной гармонией. Невыносимо хорошо и капельку страшно. Запах Минато всё оттенки меняет, тяжелеет, сладко рычит. Его очень много вокруг, он всё себе подчиняет. От него кожа чувствует всё, включая пристальный мужской взгляд, а внутренности натурально плавятся. – Ах, – стонет особенно громко на резкий толчок. Минато без предупреждения меняет темп, переключается в горячую жадность. Итачи удержаться больше не может, у него колени трясутся, он руки свои еле чувствует. Альфа шею перехватывает, тянет к себе, обнимает другой рукой вокруг рёбер, заставляет в пояснице прогнуться. Входит грубо и резко, упоительно вдыхая запах с чёрных волос. Итачи держится за напряжённые руки, заламывает брови, стонет громко и содрогается от первого оргазма. Он не кончал уже довольно давно, тем более до слёз, тем более так, чёрт возьми, быстро. Поломало не слабо: ощущениями, силой держащих его рук, давлением феромонов, отсутствием меток. Его обнажали сантиметр за сантиметром, слой за слоем: одежда, кожа, мышцы, нервы, кости, мысли, чувства, надежды, страхи, душа, прошлое, будущее. И ему не полагается ни капельки анестезии. Будь гиперчувствительным, ощущай в полной мере, как он молекула за молекулой тебя раскладывает на составляющие. Хн, сдувает пыль с труднодоступных мест. Любит? – Нх... – жалкий спазм случается в лёгких. Минато замедляется, почувствовав дрожь, возвращается к плавной ласке так же органично, как минуту назад её в себе выключил. Голову за подбородок к себе разворачивает, целует ласково в висок, вытирая большим пальцем слёзы. А омега чувствует столько за раз, что оно в нём не умещается. Сенсорика не справляется, он будто в свободном падении. Намикадзе медленно выходит из него, разворачивает к себе лицом. Омега лопатками о стену ударяется, будто не назад отклонился, а натурально на пол упал. Чувствует на своей щеке ладонь, в дыхании ломается. Сквозь пелену горьких слёз альфу не видит вообще. Захлёбывается оставленной оргазмом вспышкой и чем-то ещё. Минато нежно целует, утягивает за собой в сторону спальни. Итачи следует послушно, хотя уже понял, что надо бежать. Аналитическая часть сознания ещё не до конца уснула, что-то там размышляет из последних сил, готовясь к своему отключению. Убеждает, что он только что наступил не на те же грабли, о, нет, в куда более страшный капкан, из которого выбраться можно, лишь оставив в нём вырванную с мясом конечность. Но омегу тянет к мужчине безумно, к его силе и нежности, к его трепетному вниманию ко всяким мелочам, к тому, какой откровенный кайф он ловит от мальчика, что держит в руках, и как красиво берёт. Мягкая поверхность кровати принимает в объятия, тяжесть мужского тела приятно фиксирует. Осознание того, что убежать уже не получится, приносит покой, и сознание отъезжает как надо, превращая омегу в податливое существо, которое готово практически на всё, чтобы сделать партнёру приятно. Итачи обнимает руками за шею, ноги крепко прижимает к широким рёбрам, чувствует упоительную разницу в силе, выгибается мужчине навстречу. Позиции меняются, пальцы Минато уже побывали везде, мышцы ноют приятно, сознание опьянело как надо, а страх всё ещё на подкорке. Итачи выстанывает имя альфы, ловит любой его ритм, подчиняется пластично каждой прихоти, а в параллель старательно отодвигает от себя своих тараканов, но прыткие твари находят пути, подбираются даже сейчас, отравляют мысли чем-то тяжёлым. Апогея это достигает, когда омегу переворачивают на живот. Альфа входит, расставив ноги по обе стороны его бёдер, рукой за шею вжимает в кровать, берёт очень жадно, до скулежа жёстко. А Итачи под ним задыхается, потому что на коже до сих пор ни единой метки, и он, чёрт возьми, болезненно трезв. А в нём двигаются резко, держат крепко, доминируют так, как он любит, но от ощущений крышу рвёт, от оргазма болезненной чувствительностью кроет. Солнышко Намикадзе в кровати безжалостен, со всех сторон попробует, на всех скоростях отымеет. Ему не надо середины, ему до самой крайности, до последней капли твоего рассудка. Сорванный стон повисает в воздухе, пока брюнет цепенеет в оргазме. Ему кажется, что он на каких-то очень жёстких грибах, с которых видно соседние галактики в HD качестве, но он вот-вот поймает плохой трип с ужасом и паникой. Вот-вот разглядит это существо, что прячется за прекрасными видами на созвездия. Минато выдыхает шумно, замирает на резком толчке, зубами вновь кожу шеи царапает, но подчёркнуто ей не наносит вреда. А Учиха, никогда прежде не ловивший подобной мысли, резко понимает в полной мере, что внутрь него только что кончили. В n-ный раз. Что это, блять, не ничего не значащий секс с одногруппником в Бостоне, когда ты настаиваешь, чтобы он резинку надел, потому что точно не знаешь, в скольких кроватях он побывал. Нет, у тебя тут что-то серьёзное, и над тобой не Яхико. Другой человек. Впервые кто-то другой... так. Что-то в запахе поменялось конкретно, раз Минато заметил, но он наклонился, вжал в кровать всем своим весом тебя такого маленького и безнадёжного, мягким движением перекинул на одну сторону длинные волосы и ласково приложился губами к виску. Да, он, однозначно, считает тебя своим. Кто ему скажет, что это не так? Ещё один поцелуй в уголок губ. Губы эти раскрываются безвольно, выпуская обречённый выдох. – Если встанем в шесть, ты на работу успеешь? – низкий шёпот прямо над ухом. – Да, – проскрипел, чудесно тая от нежности его рук, но трещинами идя от всего остального. Мужчина поднимается, брюнету тоже помогает вертикальное положение принять, что смешно, ведь у него ничего не плывёт и не кружится. Короткий подход в ванную, влажное полотенце по ногам, потому что душ принимать в этой квартире он точно не собирается. Это же что-то домашнее, что-то на ручном и желающем подольше остаться. Итачи не желает. Ему до безумия срочно нужно в свою безопасность, иначе он рассыплется прямо у Намикадзе в ногах. Отражение само на себя не похоже, такое чёткое, привычно тонкое, но совершенно не бледное, ни единой ссадиной не запятнанное. Взгляд осмысленный, сознание ясное. Омега моргает на себя самого, ни хрена не понимает. Дисморфия какая-то, невозможно выглядеть настолько обыденно после всего, что с ним только что сделали. Представьте, блин, что вы всю свою жизнь с трудом слышали. Частично по губам читали, частично улавливали смазанную интонацию, частично по мимике гадали, что человек имеет в виду. А потом появляется он, и его, черт возьми, слышно! И вы впервые узнаёте о шёпоте, от которого колени натурально отказывают, о том, что можно одни и те же слова сказать разным тоном и возыметь совершенно разный эффект, впервые познаёте всю глубину спектра чьего-то голоса, и впервые действительно понимаете, что звук осязаем. Что это не просто послание, которое расшифровываешь, а нечто, вибрирующее в каждой клеточке тела, заставляющее внутренности томно ныть или страшно сжиматься. Целая вселенная, о которой вы не подозревали. А теперь представьте, что речь не о слухе. Не об одном органе чувств, а обо всех, сука, сразу. Полная сенсорная перегрузка. Учиха долго топтался у зеркала, безрезультатно пытался переварить информацию, но её было столько, что оперативной памяти не хватало на совершение этого действия. Из помещения выбирался аккуратно, совершенно бесшумно. В коридоре горел свет, но в спальне было темно. Итачи заглянул внутрь воровато. Альфа ждал его, вероятно, предусмотрительно оставив половину кровати пустой, но усталость в битве всё-таки победила, и он всё же уснул. Выглядел очаровательно безобидно, но это фасад. Брюнет уже имел как-то честь сбегать от бодрствующего Намикадзе, и это совершенно провальное дело. Итачи на цыпочках отошёл от спальни, собрал по полу коридора свои вещи, облачился в них у самой входной двери, которую открывал бесконечно долго, задерживая дыхание от каждого скрипа и звякнувших в кармане ключей. На улице дождь льёт вовсю, вынуждает добираться до хонды бегом. Едва рухнув в кресло, парень выдыхает, хотя облегчения, признаться, не чувствует. Напротив, в груди копится нечто тяжёлое. Как кусок сухого мяса, застрявшего в горле. Вроде, хуй проглотишь, а, вроде, и сам виноват в том, что он там оказался. Он ведь правильно поступает? На внутреннем так жёстко заклинило, что всей картинки целиком ещё даже не видно. У побега будут последствия, их не может не быть. Но какие? Пальцы привычно прокручивают ключи в зажигании, хонда мягко сдаёт назад, чтобы медленно во дворе развернуться. Охранник каплю сбит с толку, но вежливо прячет это за прощальным поклоном, пока перед автомобилем отъезжают ворота. Капли барабанят по крыше и стёклам, но омега всё равно, будто, забывает о них, удивляется периодически их сильному шуму, вновь поймав окружающий мир в фокус. Дорога до дома, как и путь до альфы, в памяти затирается. Погружённый в размышления разум не сохраняет записи о дорогах, светофорах и остальных участниках дорожного движения. В какой-то момент ты там, а потом просто здесь. Мадара прямо в коридоре встречает. Хочется спросить, почему он не спит, но ответ прямо перед тобой: лечь ещё не успел, потому что на часах… – Двенадцать? – восклицает, продолжительно горло прочистив. Он мог поклясться, что четыре ночи как минимум. – Что случилось? – дядя ладонями мягко обнимает лицо, заставляет смотреть на себя, чтобы врать даже не смел, сканирует взглядом тщательно. – Ты в порядке? – Я… – тянет, не совсем понимая, – да. Вообще-то, он потрясающе. Устал, может, немного. Горло болит самую малость, но тело-то в целом приятно расслаблено, удовлетворено так, как ещё в жизни не было. Никакой мигрени, тошноты, провалов в памяти, проблем с балансом – никакого отхода. В голове ещё пустовато, но удивительно свежо. Трезво. Чётко. Крайне непривычно. – Будешь чай? – уточняет старший омега, продолжая смотреть на племянника так, будто его вот-вот должно чем-то накрыть. – Я сейчас заварю, – ставит перед фактом, даже не дождавшись ответа. Оставшись в коридоре один, Учиха стягивает с ног обувь, бродит взглядом по полу, надеясь, что его мохнатое чудо вылетит встречать в любой момент, хоть и помнит о том, что он сейчас с Саске. Привычка. Эта квартира неполноценна без проживающего в ней попрыгунчика, в ней будто души без него не хватает. Влажная от дождя одежда летит в стирку, Итачи быстро принимает душ, переодевается во всё лёгкое, домашнее и уютное. Должно, по идее, стать лучше, но эффект, почему-то, обратный. То, насколько омеге хорошо и удобно, лишь ярче подчёркивает всё, что Намикадзе с ним сделал. Это не секс, нет. Как-то иначе должно называться. Хн, как там Саске говорил? Будто вывернули наизнанку и потрогали везде, где потрогать нельзя? Это было именно так, чёрт возьми. Итачи замерзал и надеялся быть согретым, но ощущает, будто его просто сожгли. Всё, в чём жизнь еле бьётся, возвращать к ней необходимо постепенно. Терпеливо. Глупо, разумеется, ожидать, что Минато это всё по глазам прочитает, но было чёткое ощущение, что ты дал согласие на одно, а сделали с тобой что-то иное. – Поделись, пожалуйста, пока я не напридумывал себе чего-нибудь страшного, – просит Мадара, заботливо поставив перед парнем чашку ароматного чая. Он не по погоде горячий, но на нервяке уже как-то без разницы. – Я без понятия, как описать это словами, – признался со вздохом. – Окей, поставлю иначе вопрос, – подался вперёд, перенеся вес на локти, – этому пару рёбер сломать? – слово в слово почти повторил вопрос, который уже задавал когда-то племяннику. Тогда под гильотиной чуть не оказался Яхико, теперь, видимо, очередь Намикадзе испытывать на себе все ужасы любви этого омеги к племянникам. – Окей, нет – так нет, – вскинул в воздух ладони, получив от парня совсем уж осуждающий взгляд, – я не настаиваю. Просто напоминаю, что я за любой кипиш, – пожал тонкими плечами так, словно они обсуждали не нанесение человеку вреда, а где бы им поуютнее пикник замутить. Итачи кивает, по привычке обнимает пальцами чашку, но сразу же отдёргивает их от горячей керамики. – Секс может быть слишком личным? – уточнил в воздух задумчиво, не совсем понимая, что спрашивает. – Да чем угодно вообще может быть, – хмыкнул дядя уверенно. Давал ту самую спокойную заботу, в которой здесь так нуждались сейчас. – А ты думал, у тебя с ним будет как-то иначе? Отличный вопрос. – Да я не думал, – провел рукой по волосам, чуть их оттянув. – Мне не думается, понимаешь? Ничего разумного во мне нет, когда он со мной разговаривает, это, блять, невыносимо. – Мм, – кивнул с показной задумчивостью, – до тебя, счастье моё, самостоятельно дойдёт или нужно помочь? – Да дошло, я влюблён в него, – цокает пресно, – ещё немного, и рациональное совсем атрофируется. – Да и похуй, – махнул Мадара рукой, – жить надо от сердца. – Говорит человек, у которого оно не безмозглое. Лично моё нормальные советы давать вообще не умеет. – Тебе это кажется лишь потому, что ты слишком загоняешься по поводу собственных ошибок, – качнул головой, – какая разница, что оно тебе говорило в прошлом? Ты же больше не там. – Ошибки на то и ошибки, чтобы чему-то учиться у них. – Малыш, твоя ошибка лишь в том, что ты пытаешься нарисовать себе что-то новое, забыв перед этим лист на чистый сменить. Это в целом твой самый закономерный косяк. Отпусти хоть сколько-нибудь неактуальных вещей, и картинка станет попроще. – Неактуальных у меня в принципе нет, – парирует со вздохом, – кстати говоря, что у тебя с Тобирамой? – давно хотел уточнить, но что-то вечно с этой мысли сбивало. – Мне бы хотелось заранее знать, если мне нужно искать новое место работы. – Глупостей не говори. Сенджу не уволит тебя, даже если я поддамся соблазну и придушу его любимого брата, – протянул безразлично. – Не переживай, связываться с этой заносчивой семейкой в мои планы не входит. Взаимодействовать раз в год по вопросам недвижимости – мой личный максимум. – Окей, – принимает ответ за неимением иных вариантов, но верит в него не до конца. Всё же этикет у Тобирамы в последние несколько встреч был не совсем рабочим. – Тебе, – поднимает на дядю взгляд, – никогда не хотелось серьёзных отношений? – Таких охуенных альф ещё не придумали, – усмехается. – Во мне любви ровенько чтобы хватало на вас с Саске и моих ресторанных детей, а остальные могут лесом идти, мне волшебно живётся, – подмигивает. – Ресторанных детей, – смеётся тихонько, – как они, кстати? – Все птенчики под крылом, Джимми мне ежедневно отчитывается. – Не Мелисса? – ненароком хмурится. – Нет, – улыбка лучится родительской нежностью, – Мелисса оставила меня полгода назад, чтобы открыть собственный ресторан. Он вот-вот будет закончен. – Хм, – заражается тут же улыбкой, – я думал, она будет с тобой всегда. Это, в целом, подходило под всех сотрудников его ресторана. Небольшой коллектив был крепким безумно, всё заведение пропитано такой особенной атмосферой, разве можно от такого уйти? Итачи сам бы там, вероятно, работал, если бы инженерия не привлекала чуть больше. Мадара искренне заботился о каждом своём подопечном, инвестировал всё необходимое в их прогресс, не говоря уже о том, что платил очень щедро. Где-то в ресторанном бизнесе лучше разве бывает? – Она была со мной ровно столько, сколько ей было нужно, чтобы научиться всему, чему я мог научить, – пожал мужчина плечом, – пришло время кому-нибудь поучиться уже у неё. Я взял её к себе зелёной девочкой и имел честь наблюдать за её превращением в гениальную женщину. Никакие отношения в принципе с таким кайфом не смогут соперничать. Парень кивает, уплывая мыслями в тихую гавань, хранящую мысли о потерянном недавно ребёнке. Думать эти мысли нужно тихонько, осторожно и желательно шёпотом. Мягко перебирать спекуляции о том, каким бы родителем ты был и как славно было бы посвятить всего себя человеку, любовь к которому не имеет границ или времени. Там, в мечтах, половина реальных проблем действительно актуальность теряет. Приоритеты иные, мысли посвящены отнюдь не самокопанию. Это заземляет. Омеги вскоре ложатся спать, оборвав разговор ровно в момент, когда необходимо уже не говорить, а чувствовать. Позволить феромонам смешивать в воздухе тона лёгкой грусти, ещё более лёгкой радости, доверия, тепла и любви.

***

Наруто проснулся в такое волнительное настроение, что буквально преодолел все стадии между глубоким сном и застрявшем в заднице шилом за грёбаное мгновенье. Открыл глаза, вздохнул, сердечко удар пропустило, и вот вам взбудораженный Узумаки Наруто. Успокаивайте, что называется, как хотите, но он сегодня функционирует исключительно за счёт нервной энергии. Потому что, наконец, можно всего себя посвятить единственно-важному. Где это самое важное, впрочем, отдельный вопрос. На кровати рядом уже не лежит. Жарко ему. Наруто поклясться готов, что, когда наступит зима, Учиха тоже какое-нибудь оправдание найдёт, лишь бы не дать себя вдоволь потискать. Невыносимый, колючий ублюдок. Даже не подозревает ведь, что в этой комнате только что приняли решение копать, пока не докопаются до самого его мягкого центра. – Скажи, ты когда-нибудь встретишь утро со мной? – зашёл на кухню сразу с претензией. Сидящий за столом альфа перевёл на него ровный взгляд. У его ног Данго хвостом завилял, но от пола себя не оторвал – успел на нём как следует подплавиться. – Я встретил, – заверяет Учиха, – ты это проспал. Кофе, – указательный палец на миллиметр буквально от своей чашки отнял, чтобы ткнуть им в ту, что стоит на столешнице. – Льда добавь, – советует, лицезрея хмурую мину лучшего друга с абсолютным равнодушием. – Ещё больше льда, и он вместе с тобой побьёт какой-нибудь температурный рекорд, – пробурчал чисто для себя, но на пути к холодильнику капельку восстановился, – ты завтракал? – Нет. – Так, пошли, – развернулся, забыв и про лёд, и про своё недовольство. Желание выдернуть этого альфу из его скорлупы и вывести хоть на какую-нибудь эмоцию граничило с чем-то навязчивым. Поэтому, не подумав особо над этим, блондин залпом опрокидывает в себя содержание приготовленной для него чашки. От комнатной температуры напитка омерзительно передёргивает. Слава богу, наливал не до краёв, чтобы осталось место на лёд. Брюнет наблюдает за этим цирком, нахмурившись. Разгадывает первопричины, наверное, высчитывает собственные шаги. – Поднимайся. Саске действительно поднимается. Подчёркнуто не торопится с выполнением наглого приказа, ещё показательно чашку подносит к губам, зрительного контакта не разрывая, глотает из неё пару раз. Узумаки следит за кадыком и сам вместе с ним сглатывает, осознавая, что перетягивания каната начинать смысла нет, ибо победитель в них точно не ты. От Учихи вся дурость отлетает рикошетом, он даже не морщится. – Пойдём, – цепляет за талию, перемещая его в коридор. Саске еле успел чашку отставить и подцепить телефон, но не сопротивляется совершенно – шагает с той же скоростью, что и Наруто, никаких вопросов не задаёт. А Узумаки балдеет от мысли, что так тоже можно. Просто дёрнуть его из дома прямо в домашней одежде и, ещё толком не зная, куда они идут, просто пойти. Без очертания цели. Данго выползает из кухни следом, но до прихожей не доходит – растекается посреди коридора, уложив острую мордочку на короткие лапки и наблюдая за перемещениями альф с тяжким вздохом. У него в планах хорошенько выспаться, и он весьма красноречиво даёт понять, что не хочет иметь с внезапной прогулкой ничего общего. На улице пасмурно, но Учиха всё равно прячется под чёрной кепкой. На нём сегодня в принципе ни единого цвета, не найдёшь ни шнурочка, ни жалкой ниточки, что была бы не чёрной. Смахивает на современную адаптацию вампира, даже безразличие на лице аутентичное. Только вот твою кровь он пить вряд ли стал бы. Простолюдин же. Направление как-то само по себе выбирается, и Наруто решает не сопротивляться. Бредёт, куда его ноги несут, цепляясь взглядом за проползающие мимо дома и пытаясь придумать, чего же ему всё-таки на завтрак хочется. – Может, в центр? – задал в воздух вопрос, замерев возле входа в подземку. Позади раздалось негромкое «окей». – У тебя карточка с собой? – обернулся, виновато разворошив пальцами волосы. – Я кроме ключей ничего не взял, – усмехнулся. Учиха молча выцепил телефон из кармана. Они оба хранили Suica под футлярами, что было крайне удобно, но, хн, мобильный Наруто тоже где-то в доме оставил. Не успел продумать свои действия, спонтанность несла его вперёд собственных ног. – Ты супер, – улыбнулся во все тридцать два, но собеседника и этим не задело. – В сравнении с тобой, – хмыкнул, сохраняя бесячую непоколебимость. – В смысле: в сравнении со мной? – щурится, следуя за брюнетом в метро. – Я прелесть, если ты ещё не заметил. Солнышко, – по слогам отчеканил, потому что, блять, факт. – Если ты ещё не заметил, – бесстрастно приложил к датчику телефон, проталкивая блондина вперёд себя, – солнце я терпеть не могу. – Ты ранишь мои чувства, – пробурчал, проходя мимо карты, пестрящей цветами различных веток. – Позавтракаешь – всё пройдёт, – не проникся трагедией. – Да гораздо раньше, вообще-то, – не согласился, – видел когда-нибудь порно, снятое в вагоне метро? – решил подобраться с другой стороны. Саске, не сбавив ни шагу, подарил такой скептичный взгляд, что у блондина в голове возникла оглушительная пауза. – Серьёзно не видел? – даже игры по нервам отбросил, потому что с трудом верил в это. – Не всех вставляет наблюдать за тем, как кто-то трахается, – предоставил кусок информации, об который в пору травмироваться. Но с таким естественным лицом же сказал. – Постой, – поймал за локоть, тормозя прямо по середине длинного коридора, в котором в девять утра было практически пусто, – ты стебёшься же надо мной? – А похоже, что да? – откровенно не понял. – Ты не смотришь порно, – протянул со смешком. – Вообще, – интонация здесь должна быть вопросительной, но как-то не получилось. – Не «вообще», – поправил, опешив, – лет в четырнадцать, может, смотрел, но потом познакомился с… – говорящая пауза. Ладно Наруто на регулярной основе теряет имя того омеги из памяти, но можно ли забыть человека, который забрал твою девственность? Типа… Насколько незначительным должно быть это событие, чтобы ты с таким трудом поднимал на поверхность детали? – Даики, – щёлкнул пальцами, и отлегло, признаться, даже у Наруто, – и порно стало как-то нахуй не надо. – Не пойми неправильно, – хлопнул по плечу мягко, – но с тобой, однозначно, что-то не так. Пока в альфу переходишь, можно хоть сутками трахаться и всё равно передёргивать время от времени на вкусное порно. – И это со мной что-то не так? – дёрнул бровью. – Ты о чём-нибудь, кроме секса, вообще думаешь? – Неа, – улыбнулся коварно, – и ты тоже не будешь. Не бойся, я тебя вылечу. – Отлично, – вздыхает устало. – Я думаю, – многозначительно рассудил, продолжив шагать по коридору, – что тебя не задело, потому что ты не то порно смотрел. – Мм, – скептично, – дай угадаю, какое ты мне сейчас посоветуешь. – Не угадаешь, – мурлычет, пропуская его чуть вперёд. На платформе несколько людей ждут прибытия поезда, поэтому Наруто приходится понизить голос до шёпота. – Главными героями может быть кто угодно, – тронул ухо губами. Чужая рука покрылась мурашками, – они даже сексом в конце, возможно, не займутся, – пальцами тронул позвоночник в районе поясницы. На мгновенье, не дольше, но брюнет коротко вздрогнул. – Но, если один из героев, скажем, что-нибудь вставит в другого и повезёт его кататься на метро, – тянул вкрадчиво, поглядывая на время, оставшееся до прибытия поезда, – и они будут просто молча рядом стоять, но ты-то будешь знать, что в мыслях у них не станции с ветками, а покраснел кто-нибудь не потому, что ему просто жарко, – Учиха отчётливо сглотнул только что, а ухо, в которое Узумаки шептал это всё, натурально горело. – Я могу быть не прав, но мне кажется, – растянул это слово лукаво, – что, возможно, ты представишь себя на месте одного из этих героев. Возможно, нарисуешь в воображении, чем их поездка закончится. Возможно, словишь от этого кайф. Но я не настаиваю, – вскинул показательно руки, чуть увеличив дистанцию, – куда мне, простенькому извращенцу, до твоих непорочных мыслей. Учиха рассмеялся чуть слышно, в пол свой взгляд уронив. И Наруто безумно интересно было бы посмотреть, что там с мимикой происходит, но, признаться, и со спины выглядело очаровательно. Именно то, чего здесь хотели: сырые эмоции. – Сука ты, – цокнул с ощутимой смешинкой, неодобрительно качнув головой. – Зато ты у меня загляденье, – улыбнулся, ни о чём не жалея, за что, впрочем, не слабо получил локтем в ребро. Но эти порозовевшие скулы, будем честны, того стоили. Поезд прибыл секунда в секунду. Ожидаемо полупустой. Брюнет показательно не смотрел альфе в глаза, перенаправив всё своё внимание на пролетающие за окном здания, и в целом здесь уже получили желаемое, но, раз уж ступили на тему, от которой там, обычно, воротят нос, грех не уточнить ещё пару вещей. – А, если серьёзно, – вновь оказывается невозможно близко, ухватившись за поручень прямо над тёмной макушкой, – что тебе нравится? Время и место не самые лучшие, но опыт показывает, что дома о таком говорить ещё труднее, особенно когда понимаешь, что человека можно раздеть и проверить на практике, а не в теории. – Ты меня спрашиваешь? – поворачивается, чтобы взглядом зацепить. – Омеги мне нравились. Тебя не устроило. – Хуёво они тебе нравились, я скажу, – склонил голову, тая от прямоты и открытости. И от короткой усмешки. – Ну, есть же у тебя какие-нибудь фантазии, которые хотелось бы попробовать в реальности. – Таких нет, – выдал ровно и весьма уверенно. – Активом побыть, – достал самое очевидное из своей богатой на мыслишки фантазии, – минет в каком-нибудь общественном месте. Всякие грязные разговорчики, – список, на самом деле, был очень длинным. Наруто хотел попробовать всё. – Нет, – отрезал, – фу, – сморщил нос, видимо, в хронологическом порядке реагируя, – и разговорчики – это твой кинк. – Я поэтому и спросил, что хочу знать про твои. И почему «фу»? – Любое общественное место – по определению не самое чистое место, – разложил, как для ребёнка. – Не верю, что минет не может подождать десять минут дороги до дома. – Окей, – признал, в этом что-то есть, – а активом почему нет? – Да просто нет, – дёрнул бровью, – если у меня нет желания в тебя что-нибудь вставить, я же не могу его взять и включить. Не спрашивай про кинки, Наруто, я в душе не ебу. – Но ты ведь мне скажешь, если что-нибудь такое появится? – это всё, чего он смеет просить. Просто давай оставим эту тему открытой. – Конечно, – как-то слишком легко согласился. Улыбнулся почти. – Знаешь, одна фантазия есть. Та, в которой ты просто молчишь. Только ты её можешь сделать реальностью, – лицо даже, гад, серьёзное выдержал. – Мм, любимый, я готов выслушать любое твоё пожелание, – улыбнулся слащаво, – но выполнять собираюсь не все. – Тогда и в душу не лезь, – посоветовал. – Ты чего такой колючий сегодня? – решил спросить прямо. – Не колючий, – выдохнул. – Просто жарко. А ты по голове ещё пытаешься получить. – Я пытаюсь тебя поближе узнать. Учиха вновь дарует ему говорящий взгляд, добавляя весьма глубокому признанию весомую долю комичности. – Наруто, – протянул пресновато, – я полностью не могу быть уверен, мои на мне сегодня трусы или твои. И они, блять, не одинаковые, но я просто те и другие вижу так часто, что не понимаю, какие мне домой забирать. Чтобы узнавать кого-то поближе, у тебя хоть миллиметр дистанции должен быть. Где этот миллиметр? Покажи, мне, блять, интересно. – Здесь, – тронул его висок пальцем, даже не успев это толком обдумать, – здесь тоже, – коснулся груди, но оперативно убрал свои руки обратно, поймав неодобрительный взгляд от бабули с другого конца вагона. – Дебил, – щёлкнул болезненно в лоб, – говорил же проблемы из воздуха не придумывать, тем более уж меня в них не втягивать. – Эту проблему придумал не я, – хмурится, – ты только когда злишься, начинаешь полноценными предложениями разговаривать, а во всё остальное время тебя по хмыкам и ебучим «окей» расшифровывать надо. – А ты инструкцию, что ли, читать разучился? – цокнул, потянув его за ворот футболки на выход. – Головой потому что надо думать, а не членом. – Да я сердцем, – готов уж поклясться, но сделать это не успевает. Потому что перед ними, в аккурат по центру платформы, стоит сияющий Киба. Ну, тот самый, который стабильно выволакивает Наруто на всякие встречи с одноклассниками, создавая ему не такую же интересную, но социальную жизнь за пределами невъебенного Учихи. Кхм, Киба, который несколько раз на этих каникулах звал собраться компанией для разных летних активностей, но был, разумеется, основательно проигнорировал, ибо лето и без него на события слишком насыщено. – Ну какой я везучий сегодня, – улыбается им Инузука. – Как раз же собирался тебе написать, – ловит ладонь Наруто, притягивая к себе, чтобы приветственно от души так хлопнуть его по спине. – Его от тебя, чувак, вообще не оторвать, – обращается к Саске, на радостях тоже протягивая ему свою ладонь. Саске смотрит прохладно на жест, и шатен корректирует поведение, действительно как по инструкции читая и взгляд, и тишину. – Так и что? – возвращается к Узумаки. – Мы собираемся в парке Сиба. Перекусим, фрисби, может, покидаем. – Мы – это кто? – решает уточнить, хотя, честно, идти не особо и хочет. – Ну мы, – смеётся, – Нара с Акимичи – сто процентов, Ли тоже прийти обещал. Темари появится за Шикамару следом, как обычно, может, притащит с собой своих братьев, – продолжает взмахивать ладонью то туда, то сюда, мол, столько ещё людей может гипотетически появиться, что их и считать смысла нет. – Хер его знает, не в первый раз же там собираемся, постоянно знакомых встречаем. Сегодня вот вас. Пойдём, если планов нет. Там через дорогу соба просто бомбезная. Блондин переводит на лучшего друга вопросительный взгляд. Ему-то везде будет чудесно, он в компанию из скольких угодно людей без проблем впишется, а вот Саске в этом плане избирателен. Привередлив, точнее. Интроверт, если в корень смотреть. Если он сейчас сморщит свой нос, Узумаки кинет всё и вся, окей? Ему даже стыдно не будет. Но Саске – хмурый, колючий ледник – находит в себе откуда-то благосклонность к болтливому Кибе и его пятизвёздочной идее. Ведёт плечом, мол, почему бы и нет. – Отлично, – альфа хлопает в ладоши. У него же чем больше людей – тем время веселее проходит. – Давно бы пора. А то на улице при свете дня же вообще не бываешь замечен, – поддевает Учиху. – Да, если солнце выйдет – я сваливаю, – предупредил равнодушно. – Супер, там как раз дождь по прогнозу, – играет бровями, в параллель разворачиваясь. Когда-то, ещё в начальных классах, Инузука был для Наруто одним из лучших друзей. Энергетические уровни просто настолько совпали, что никто другой их вывезти был не способен. И два урагана нейтрализовались друг о друга, разносили игры на физкультуре и были, скорее всего, кошмаром учителей. Но потом Узумаки начал сливать калории в джиу-джитсу и слегка замедляться. И они разделились, что позволило Кибе осознать, что он хочет дружить не с одним человеком, а со всеми в принципе, а Наруто помогло, наконец-то, заметить хмурого Учиху, который был настолько тише воды, ниже травы, что его присутствие ничем не отличалось от его отсутствия. Хн, он ведь когда-то действительно казался Наруто капельку странным. Интересным, но не от мира сего. А теперь он целым миром блондину и стал. Как эта жизнь прозаична. – Ты действительно хочешь пойти? – уточняет альфа на всякий. – «Бомбезная соба», – ведёт плавно плечом. – Я вас слышу, вообще-то, и, знаешь, – разворачивается Инузука, продолжая пятиться в том же направлении, но вызывающе глядя прямо Учихе в глаза, – я начинаю подозревать, что не нравлюсь тебе. – Так и есть, – не скрывает. – Почему? – усмехается, не сдаваясь. – Мигрень. – Мм? – Трещать, говорю, прекрати. Будешь нравиться. – Прекратить не могу, – покачал головой, – но нравиться буду, вызов принят. Саске цокнул, Киба тепло рассмеялся, а Наруто ну просто не мог. Этот альфа при том, что валенок абсолютный, такой, сука, очаровательный, что хочется прямо на улице в руки поймать и ни за что не отпускать. Пусть рычит и брыкается, пусть мученически вздыхает и неодобрительно цокает – всё равно будет безумно притягивать. К сожалению, не одного Узумаки. Но Инузуку, в принципе, можно простить. Он же не знает, на чьё сокровище только что улыбался. В небольшой кафешке их действительно встретили Чёджи с Шикамару, и соба, стоит признать, была феноменальной. На завтрак душным утром самое оно. Даже Саске с удовольствием прикончил всю порцию, хотя у него в такую погоду аппетит, обычно, барахлил. В парке ещё никого знакомого не было, так что Киба вдоволь всех по нему погонял, выбирая наилучшее место. Но наилучшее, как Шикамару сразу озвучил, было на поляне прямо за одним из восточных входов. Там по итогу и обосновались. Прямо на коротко стриженной траве. Оттуда должен открываться хороший вид на Токийскую телебашню, но из-за застывшей в воздухе влажности больше половины её закрыл опускающийся на город туман. Несмотря на видимую пасмурную серость, температура воздуха была неприятно высокой, и после неуместно длинной прогулки все обоюдно решили присесть и отдышаться. Акимичи, не церемонясь, рухнул на лопатки, испуская, похоже, свой дух, а Нара с Учихой, молчаливые до жути, про себя где-то там медитировали. Наруто же с Кибой трещали обо всём прекрасном, восстанавливаясь куда эффективнее остальных. Вскоре к ним подоспел запыхавшийся Ли. Он сочетал приятное с полезным, что ему очень свойственно, и бежал до них прямо от своего дома, собираясь и обратно возвращаться на своих двоих, намотав сколько-нибудь кругов вокруг парка. – Хей, – улыбается, мягко пожимая руку Наруто сразу же за Инузукой. – Как съездил? – Отлично, – хлопает по плечу дружелюбно, – тебя, говорят, можно поздравить с победой? – Ты же не появился, – усмехается. Ага, зато Саске, блять, был. С первого ряда, предатель, за всем наблюдал. Селфи с Ли и медалью потом скинул ещё. Интересно, ревновать уже можно или он так специально на нервах отыгрывает? – Брось, – морщится Узумаки, – в этом году у меня не было шанса. – Ага, не было, – тянет скептично, – на лопатки меня уложил в первом раунде. – Еле-еле, вообще-то, – это чистая правда. – Это второстепенно, да Чёджи? – с насмешкой ступает ближе к распластанному на земле бете. – Ох, молчи, – отмахивается тот от него, – смотреть на тебя не могу. – Бегал бы лучше со мной, – улыбается, – тебе бы понравилось. Акимичи фыркает неодобрительно, Рок Ли тем временем жмёт руку сидящему рядышком Шикомару, а потом тянется в сторону и успешно получает мягкий хлопок ладонью от Саске. – А мне почему так нельзя? – откровенно возмущается Киба, а вот Наруто коршуном наблюдает за жестом, секунды считает, потому что он настолько медленно прерывается. Господи, это так глупо. Но Ли… У Наруто действительно есть какое-то особое к нему уважение. Потому что человек особенно достойный. У этого альфы безумно доброе сердце и приятный нрав несмотря на то, что он в прямом смысле человека способен порвать на куски. Единственный, перед спаррингом с которым блондин взбудораженно нервничает. Иногда проигрывает, иногда выигрывает, но каждый спарринг обязательно честный и без исключений заканчивается усталой улыбкой и искренним «хорошо поработали». Ли – классный парень. Настолько классный, что Саске без задней мысли позволяет коснуться себя, даже не сомневается, понимаете? Это идиотизм чистой воды, но Узумаки не нравится это прикосновение. Ты ручной только для меня, а ну быстро, блять, зарычал. Но Саске не рычит. В целом звукового сопровождения лишился. Существует рядышком с зевающим Шикамару, ни в чём происходящем участвовать не собирается. Можно ошибочно предположить, что он задолбался здесь быть, но, будь это так, он бы просто встал и ушёл. А народ всё подтягивается. Сначала двое бет из параллели, потом ещё одноклассник Дейдары со своим омегой. Через полчаса, когда тут уже активно на пятерых рубятся в волейбол без сетки и правил, появляется Тэмари со своим младшим братом. И у них сразу же минус Нара, которому по хуям до всех остальных, когда на коленях сидит любимая девочка, и минус Рок Ли. Забавно, как быстро один человек способен взглядом посыпать другого. И вот перед тобой уже не бесстрашный боец, способный провернуть такой пинок с разворота, что ты и сгруппироваться толком не успеешь, а неловкий парень, путающийся немного в ногах и не понимающий, в какую сторону ему смотреть, чтобы не обгладывать взглядом омегу. Гаара, впрочем, о его симпатии знает прекрасно, и против даже ничего не имеет, но и задачу альфе не облегчает. Присаживается между Саске и втянутым в поцелуй Шикамару, наблюдая за игрой в мяч своим убийственным взглядом, от которого Ли стабильно проигрывает. Через час подтягиваются девушки: несколько из параллели и ещё двое, что ходят в соседнюю школу. Они все очень красиво одеты, ненавязчиво пахнут сладким парфюмом и приносят кулер с охлаждёнными арбузами без семечек, утвердив, что лето без ледяных арбузов – лето просранное. И вот после этого, в суматохе «ножи, блять, не взяли, давайте-ка, сильные альфы, руками их нам как-нибудь разделите», «кто хочет кусочек?» и «у нас ещё холодный чай есть с собой» уже совсем не понятно, кто присоединяется к их компании и знает ли в ней хоть кого-то. Это такая очень смешная суета, где ничья мысль не может нормально закончиться, потому что её обязательно кто-нибудь перебивает. И всем дико весело, все будто лучшие друзья, даже если видят друг друга впервые. Через пару дней, когда в школу вернутся, друг другу в коридорах будут молча кивать, но сейчас обнимаются, загибаются от дебильных шуток и криворуко швыряют фрисби с волейбольным мячом, мешая друг другу и подшучивая. Не замечают даже, когда начинает моросить мелкий дождь. От него не жарко, не холодно. Лишь пара людей под зонтики прячутся, спасая свой макияж. Наруто, чуть отвлекаясь от разговора, поворачивается к Учихе проверить, что он от всего этого ещё не устал. Он сидит на том же самом месте, облокотившись на отставленные за спину руки и запрокинув своё лицо к небу. Его одежда уже липнет к телу. Его откинутые назад волосы, потяжелев от влаги, кажутся длиннее, чем в сухом своём состоянии. Окей, он выглядит просто божественно. Узумаки сглатывает, обласкивая взглядом чёрные пряди, черты лица, его сильную шею, проступающие сквозь ткань грудные мышцы и очерченный пресс. Он худенький, вообще-то, для альфы, но поэтому такой прекрасно точёный. Но бёдра крепкие, Наруто знает, он их в руках держал. И сейчас, честно говоря, с удовольствием бы сверху присел, повалил бы альфу на мокрую траву и поцеловал бы до гланд глубоко. Чёртова мечта в чёрном фантике. И на него ведь смотрит не только Наруто. Девушки воровато поглядывают, боясь быть застуканными, два единственных омеги, один из которых в серьёзных (или не очень) отношениях, а второй весь мир морозит из принципа, и те не поскупились на продолжительный взгляд. Беты не все, но тоже то и дело взглядом мажут, Ли ему пятёрочки, блять, даёт, а Инузука вообще не скрывает, насколько хочет получить хоть капельку его дружелюбия. Узумаки и прежде, разумеется, замечал, как Учихой восхищаются, спотыкаясь о собственное сердечко, но тогда его это и близко не задевало так, как задевает сейчас. И, будь кто-то из них двоих омегой или бетой хотя бы, отношения бы скрывать не было смысла. Но альфа и альфа – это извращение в чистейшем виде. Как осведомлять людей о таком, Наруто не знает. Как Учиха вообще относится к огласке, не представляет. Да и в целом не установил точно, что же это между ними такое. Сука, от этого не по себе. Когда ты не знаешь, насколько это глубоко у него, понятия же не имеешь, как легко можешь его потерять. Это всё обсудить очень важно, но кто-то воротит от темы нос. И это тоже своего рода красный флаг. Блондин подходит к своему альфе, душа в себе чувства, чтобы случайно не вывалить их на него все за раз. Останавливается в аккурат так, чтобы лодыжкой задеть колено его скрещенных ног. Учиха тут же взгляд перехватывает. Он острый в самом начале, но теплеет, распознав своего в потревожившем покой человеке. А потом один лишь короткий наклон головы в сторону, еле заметное движение светлой брови. Брюнет это телепатическое «пошли отсюда» ловит молниеносно, кивает неуловимо, от земли себя отрывает. Узумаки прощается за них двоих, позволяя Саске просто ждать в стороне. Ли тоже, пользуясь паузой в разговорах, откланивается, заявив, что хочет побегать как следует, пока кроссовки окончательно не намокли. Чёджи, подумав, тоже решает слиться. Инузука шуточно возмущён, каждому вдогонку отправляет едкую шуточку, но в целом, как и всегда, оставляет после себя ощущения весело проведённого времени. С этим альфой скучно никогда не бывает. Как и не бывает мысли о том, что он тебя видеть не рад. Ли убегает в противоположную сторону, но вот Чёджи с ними немного по пути, и они бредут по траве в неловком молчании. Наруто что-то в этом каплю раздражает, но корень эмоции становится ясен лишь когда они, наконец, разделяются. Потому что блондин, едва оставшись со своим альфой наедине на укрытой деревьями дорожке, нетерпеливо вжимает его в первое же попавшееся дерево. А Саске, чёрт побери, шею стискивает так, словно ждал, целует в ответ не менее жадно, позволяя туго сжимать пальцами пряди волос и тереться об него всем своим телом. Кожа ощущает тепло кожи через два слоя намокшей ткани, и прикосновение такое чувственное, такое божественно дикое, что пульс реально зашкаливает. – Я хотел поцеловать тебя весь этот ёбаный день, – лихорадочный шёпот, пока пальцы грубо шарят по подтянутому телу. – Так, поцеловал бы, – шепчет в ответ, низко простонав на укус в мочку уха. – Наруто, – вздрагивает, когда пальцы нетерпеливо ягодицы сминают, – не здесь. – Я помню, помню, – как мантру читает, порхая губами по шее. Напоминает себе ежесекундно, потому что самому так вообще не стрёмно что-нибудь этакое со своим мальчиком сделать прямо в пятистах метрах от восточного входа. Но Саске не хочет так, значит так они и не будут. – Домой? – уточняет, чуть отстраняясь. Брюнет кивает, быстро так, словно думать над мыслью совершенно не надо. Ох, ребята, как же от этого сладко… Хн, до дома, правда, доезжают далеко не сразу, потому что по дороге, успев остыть и друг от друга отдышаться, они ловят умопомрачительный аромат рамена из лапшичной и оказываются не в состоянии мимо пройти.

***

Итачи засыпал с потрясающим умиротворением, под боком у человека, под чьим крылом можно спрятаться в любой момент и совершенно от всего на свете. А следующий день… Отличный. Назло. Острым контрастом показывает, насколько Учиха привык к нездоровому. Когда выпадать из реальности после ночи с альфой становится нормой, обратное поражает воистину. Так легко просыпаться. Столько в теле энергии. Такие ясные мысли. Такой отличный аппетит. Так легко работается, чёрт возьми. Столько вдохновения свалилось, вдруг. Продуктивность ну просто на максимуме. Серьёзно, омега отмечал каждую удивительную вещь про себя и понять не мог, идиот он или идиот. С какой стороны ни смотри на всё это, выглядит действительно глупо. Вселенная безжалостно тычет мордой прямо в наделанные тобой лужи. Мол, смотри, тупое создание, как было надо, сам за двадцать восемь лет не допёр – заслужил мотивирующий пендель. Хн, Итачи даже в гугл зашёл. Уточнить, так сказать, что так и должно быть. Он и сам, в общем-то, знает, у него есть опыт обычного секса без пущенной крови, и, да, не было никаких отходов, но, чёрт, ощущения, что ему насильно поменяли настроение, тоже не было. Намикадзе просто решил, что «котёнок» и «мой», а настроение должно быть чудесным, щёлкнул пальцами и вуаля. А хочешь ты или нет, никого не ебёт. Будешь испытывать на себе чудеса и вспоминать голубые глаза, едва телефон от звонка завибрирует. Справедливости ради, на связь альфа действительно выйти пытался. Ближе к полудню отправил сообщение с предложением пообедать вместе, через пару часов отправил ещё одно с предложением уже поужинать, а потом позвонил, осознав, что его игнорируют, и, блять, Учиха в жизни так сильно не нервничал, ожидая, пока звонок прекратится. Сбросить не посмел, взять – тем более. Смотрел на экран, чувствуя своё сердцебиение в горле, и серьёзно не понимал, как выбраться из этой неловкости. Повторно Намикадзе звонить не стал, но это не помешало парню вздрагивать на каждое оповещение. Помнится, когда Яхико заваливал его десятками пропущенных вызовов в попытке до него дозвониться, он тоже нервничал поначалу, но спустя пару часов уже ловил раздражение. Типа, сколько звонков нужно пропустить, чтобы до тебя дошло, что я не возьму? Ну.. До Минато дошло на втором сообщении и подтвердилось окончательно на первом звонке. И телефон замолчал. И от этого жесть как не по себе. Когда человек пытается дозвониться, он хотя бы какую-то энергию расходует. Может часть фрустрации отпустить, так сказать, без твоего вмешательства. Но, если он подчёркнуто хочет потратить её на тебя, а не на гудки, то тебе-то с этим куда? В принципе, временное убежище можно найти в квартире Мадары – этого адреса кроме них с Саске никто вообще не знает. Даже через третье лицо выследить не получится, но оттягивать неизбежное – это же тоже своего рода пытка. А Минато именно неизбежен. Пересечься с ним – не вопрос «если», а вопрос «где». Итачи решил, что в гараже у Кушины. Нейтральная территория, где можно создать себе сравнительный комфорт. Данго встретил так радостно и тепло, что омега позволил себе на время отодвинуть от себя мишуру и просто поваляться с ним на полу в гостиной. Целовал свою прелесть, смеялся, пока тот в режиме турбо носился вокруг хозяина, хлопая ушами. Они занимались этим, пока пёс не выдохся. Дождь капал лениво, но стабильно, поэтому, открывая гаражную дверь, омега строчил Кушине сообщение с вопросом о том, надо ли забирать с работы. Оказалось, что нет. Гай, как обычно, подбросит. Тойота встретила Учиху печальной и брошенной, и ему стало до ужаса совестно, что он так долго не заглядывал ей под капот. Отвлёкся на свои проблемы так сильно, что позабыл об этой старушке. Пальцы тронули бампер любовно, Данго процокал под автомобиль, отряхнувшись под ним несколько раз прежде, чем лечь и зашлифовать момент глубоким вздохом. Двигатель выглядел свежо и ухоженно, но Итачи всё равно втянулся в чистку, решив искупить свой непростительный игнор бьюти процедурами. Кроме того, было в этом занятии особенное умиротворение, даже смирение. Хн, как и в знакомом шуршании шин по асфальту. Учиха поклясться готов, что действительно по звуку их уже узнает. Умеет отличить эту мазду от любой другой лишь по медовому рыку двигателя. Умеет эти шаги отличить от шагов любого другого мужчины на этой планете. Данго мгновенно выползает из-под тойоты, переминается с лапки на лапку, впрочем, оставаясь в укрытии гаража. Он всегда неизменно рад появлению Намикадзе, но сегодня нестись со всех ног к нему не спешит. Ловит атмосферу или просто скрывается от дождя – мы никогда не узнаем. Появление альфы сюрпризом не было, но гаечный ключ, который омега не помнит уже, зачем взял, с мерзким грохотом вывалился из рук от раздавшегося низкого «Итачи». Сердце, вдруг, открыло в себе тахикардию, проняв дрожью пальцы и чем-то зыбким всё тело в принципе. – Кхм, – зажмурился, пытаясь хотя бы дыхание выровнять, – привет. – Что случилось? – не стал около темы танцевать, а так, блин, хотелось. – Ничего не случилось, – вздыхает. У него ведь даже приличной причины так вести себя нет. Есть какое-нибудь описание ситуации, когда действительно ничего не случилось, но в голове настоящий пиздец? – А, – протянул, даже не удосужившись притвориться, что верит хоть слову, – ты просто так сбежал, не отвечал на звонки и не хочешь смотреть мне в глаза. Сюда бы вставить хоть слово, но нервный смешок – это всё, что с губ слететь согласилось. И следом за этим повисла такая густая тишина, что её не разбавлял даже дождь. Капли в ней будто сами тонули. И омегу туда же тянули, потому что ноги точно будто бы в чём-то увязли. – Я тебе боль причинил? – Нет, – головой тут же качает, – вовсе нет. Мужчина молчит. Это такая очень конкретная тишина, которую он умеет нагнетать, когда ожидает какого-то действия. Не будет кричать, приказывать или силой заставлять, что вы, у него всё время этого мира, подождать совершенно не в падлу. А ты стой и умирай со стыда, пока силы накопишь к нему повернуться. Вдох. Давай же, чем быстрее сделаешь, тем быстрее это пройдёт. Повернуться-то он повернулся, но отнюдь не сразу в глаза посмотрел. Не потому, что боялся, а потому, что абсолютно все нити мыслей утратил при взгляде на медленно намокающую под редким дождём белую рубашку, через которую частично уже просвечивал оттенок кожи и каждая блядская чёрточка сильного тела. Расстояния альфа ему прилично подарил, но атмосфера всё равно давила чудовищно, дождь ей в этом помогал. В голубых глазах не обнаружилось ни капли насмешки. – Прости, – выдохнул парень, – я… Кхм, – худо-бедно сглотнул. – Я не дал себе времени нормально подумать прежде, чем приезжать к тебе. – Это я понял ещё когда дверь открывал, – голос смягчился. – Этого больше не повторится, – выпалил как можно быстрее, не найдя никаких иных слов. Это не отмотает отношения обратно, но и эволюционировать дальше им не позволит. Намикадзе смотрел на него крайне скептично, но спустя пару мгновений кивнул. – Так бы мне и сказал, – камешек полетел, – отказ я пойму. Тишину – нет. – Мне неловко, – признался и стоять действительно стало проще. – Потому что мы переспали? – Да. Да? Нет. Я готов на всякие разные кинки с телом, но то, что ты вытворяешь, задевает гораздо глубже. Задевает то самое, что всегда во имя безопасности спрятано, а ты протянул руку и так просто коснулся. Обыденно, словно оно было твоё. – Какие бы чувства ты ни испытывал, – начал вкрадчиво альфа, – я приму их, даже если они не будут мне нравиться. – Что? – правда не понял. – Я не хочу, чтобы наше общение превращалось вот в это, – провёл между ними невидимую линию. – Чтобы ты избегал меня и аккуратно слова подбирал. Пересекаться мы не перестанем, я этому не позволю случиться, ты это понимаешь, надеюсь? – Понимаю, – прячет взгляд в землю, потому что сухих мест на рубашке мужчины уже не осталось, и смотреть на него стало пыткой. – Нам обоим будет проще, если ты будешь искренним. – Молчание тоже может быть искренним, – вздохнул, перебирая свои бледные пальцы. В периферии не очень видно, но, кажется, альфа кивнул или совершил какой-то похожий жест. – Оставить тебя одного? – предложил прямо. – Пожалуйста.

***

«Завтрак» у Наруто с Саске растянулся настолько, что домой они вернулись одновременно с Кушиной. Вымокшие до последней ниточки, намотавшие дохуя километров пешком, побывавшие в трёх разных лапшичных и дико мечтающие о прохладном душе и сухой кровати. Дом встретил сюрпризом. Итачи приготовил им ужин. Готовить омега умел и, вроде бы, даже любил, но делал это до ужаса редко. Это такая акция, которую выигрываешь неожиданно и оттого с замиранием сердца ждёшь следующей. В этот раз, впрочем, Наруто насладиться вкусом пищи не смог. Что-то было не так. Учиха улыбался, тискал собаку, побурчал на Саске очаровательно, когда он его крепко прижал к своей мокрой груди, но нервы неумолимо просачивались в его действия, неловкость нависала в каждой возникшей паузе. Альфа коршуном за омегой следил, пытался на коже найти хоть какой-нибудь след, но на видимых участках их не было. Тем не менее, паучье чутьё чем-то жёстко сносило. Вчера из аэропорта кто-то поехал не к себе домой. И всё, сука, не так. Над ними опять нависает какая-то буря. Какой-то срыв, он тяжело на горизонте качается, придавая сегодняшнему штилю зловещий оттенок. Когда брюнет был в руках у Яхико, он физически ломался, таял на глазах буквально. Теперь тоже тает, но про себя. Где-то внутри, там, где не всем ещё видно. От этого откровенно не по себе. Мысли эти всё не покидают: ни во время прощаний, когда Итачи вновь не оставляет ни шанса уговорить его остаться, ни пока Наруто намывает посуду, ожидая, когда Учиха выйдет из душа, ни пока блондин моется сам. Он всё жуёт эти рассуждения, пытаясь найти оправдания страхам, но на каждой веточке себя заводит в тупик. Проходя в свою комнату с полотенцем на бёдрах, предусмотрительно дверь запирает. Саске на кровати сидит в тех самых трусах, которые непонятно, чьи, и в лисьей футболке, которая точно принадлежит Узумаки. Наконец-то, хоть кто-то на своём месте. Можно и вдоволь потрогать, и разговором себя успокоить, и даже что-нибудь личное из сухарика вытянуть. – Я клянусь, что не приносил, – тянет Учиха в трубку, – нахуя мне тёплое в такую жару? – Всё нормально? – Наруто хмурится, оставляя полотенце на спинке стула висеть. – Итачи ищет мою толстовку, – вводит в курс дела, глядя прямо в глаза, хотя перед ним тут, между прочим, стоят в чём мать родила, – которую я точно не мог с собой принести никогда в этом месяце, – подчёркнуто в мобильный дублирует. – Конечно ищет, ему нужен комфорт, – бурчит, нацепляя трусы на себя и каплю расстраиваясь, насколько его внешний вид параллелен брюнету. – Мм? – не расслышал. – Да в шкаф бы я не убрал, – усмехается, – мне было бы в падлу. Если в твоём доме где-то есть мои вещи, то они либо на вешалке в коридоре, либо где-нибудь в стирке. Сушилку, может, проверь? Наруто щёлкает светом, оставляя включенной лишь настольную лампу. Помещение тонет в приятном полумраке. – Прелесть, – голос шелковистый, как мёд, – ну завернись ты в одеяло. Данго с собой прихвати, Мадару. Устрой себе няшное буррито и будь счастлив. У тебя же плед какой-нибудь есть? – пауза. – Окей, я завтра тебе привезу. Всратый хочешь или красивый? Я видел где-то с ебучим котоавтобусом и его гигантскими яйцами. Наруто тёплого смеха не сдерживает. Господи, какой же домашний. При том, что фасад у него ледяной, колючий и откровенно ядовитый порой, этот альфа – само воплощение внимания, заботы и нежности. Разумеется, только для брата. Узумаки-то у него дебил. – Окей, я выберу сам. Зайду в магазин, и на меня снизойдёт, который из них твой. Толстовку тоже возьму, – кивает серьёзно. – М-хм, давай. И я тебя, – отключается как раз к тому времени, когда Наруто колено на край кровати укладывает, решая, что бы первым делом с ним сделать. – И меня? – вскидывает брови с усмешкой. – Тебя-то за что? – За то, что терплю твой поганый характер, – опускается на руки и, не отказывая себе в удовольствии, сразу же укладывается на протянутую ногу, кусая мягкий член прямо сквозь ткань боксёров. Саске в дыхании ломается очаровательно. Хн, а член уже и не мягкий. – Обалдеть, как ты быстро заводишься, – усмехается, поднимая свой взгляд, – омег он хотел до меня, – дразнит насмешливо. Ответить он не успевает – теряется, когда Узумаки за талию его тянет вниз, стаскивая с подушек, укладывая прямо под себя. Такой весь внезапно робкий, с ума сойти можно. Позволяет увести свои руки наверх, перехватив за запястья, телефон ещё из пальцев роняет по ходу движения, и тот стучит по паркету, свалив туда, где ему и место сейчас. Всему миру место, блять. Наруто целует своего парня глубоко и очень по-собственнически. Изголодался даже не по телу, а по его податливости. По той самой душе, что просвечивает, если как следует его разложить. Пальцы скользят вниз по сильным рукам, оглаживают рёбра поверх ткани, потом подцепляют край этой ткани, уводят обратно наверх, обнажая грудь и живот. От души сжимает соски, чувствуя, как под ним задохнулись немного. Позволяет себе оторваться от губ и смотреть, как он эти самые губы закусывает, запирая стоны за ними. – Ещё бы меня устраивало, что ты «по омегам», – тянет любовно, – когда ты для меня такой послушный и кончаешь до слёз. Специально давит словами, проверяет лимиты, но их не видно, пока. Саске дрожит, не дышит совсем, напряжён до предела, но не останавливает. Стиснул пальцами одеяло, так же крепко сжал и свои зубы, чтобы вытерпеть боль, но принимает её безропотно. – Я ревную, – признаётся Наруто, продолжая безжалостно увеличивать давление меж своих пальцев. Наклоняется. Учиха дёргается на болезненный укус под ключицами, ещё один на его подтянутом животе. Содрогается, когда соски отпускают, дышит от этого загнанно. Боже, это так невероятно красиво. – К кому ты меня ревнуешь, дебил? – шепчет, временно потеряв способность обжигать своим взглядом. Но всё равно, блять, «дебил». – Ко всем, – смотрит в глаза, – к Ли. – Хах, – на полном серьёзе смеётся. – Помнишь, – подцепляет резинку боксёров, чтобы беспрепятственно избавить брюнета от них, восторженно смотрит на твёрдый член, всё ещё испытывая нужду в подтверждении взаимности чужого желания, хотя, казалось бы, куда ещё подтверждать, – до того, как я признался тебе, ты безалаберно позволял мне касаться себя? – Наверное, – не задумывается над этим действительно. – И то было домогательством, а не признанием. – Если бы я словами сказал, ты поверил бы мне? – Нет, – чуть приподнимается, чтобы стянуть футболку окончательно, оставаясь перед Наруто голым и не стесняясь этого совершенно. Узумаки цепенеет на пару секунд. Обгладывает картинку взглядом, выжигает себе на сетчатке, чтобы в любой необходимый момент просто взять и увидеть этого альфу таким. Своим. – С Ли ты такой же безалаберный, – показательный упрёк. Он так-то понимает, что это безосновательно, но считает, что может позволить себе эту жадность. – Ты реально дебил, – информирует. – Вероятно, – не смеет спорить. Медленно ведёт ладонью по крепкому бедру. – Абсолютно... Вы держали когда-нибудь свою мечту в руках? То, без чего счастье невозможным казалось? Тот, без которого всё просто не имеет для тебя смысла? В чьих руках не страшно испустить последний вдох? Наруто всегда сердцем чувствовал, что они принадлежали друг другу. С самого первого дня, заметив этого мрачного ублюдка, мгновенно потянулся, и продолжал тянуться, даже когда тот отталкивал. Но потом отталкивать он перестал, и в это тоже было трудно поверить. Тогда вообще показалось жестокой шуткой, чтобы наказать за навязчивость. И сейчас тоже капельку кажется. – Прекрати находить проблемы там, где их нет, – цокает, но полноценного гонора не получается. Он сейчас не в том положении. – Такой опции нет, – говорит откровенно, – у меня к тебе совсем ненормальные чувства, – нависает, любуясь прекрасными, словно нарисованными, чертами, – и ревность тоже ненормальная. – Кхм, – откашливается из-за случившейся жадной вспышки феромонов. Отвечает им в равной мере, расчищая себе капельку воздушного пространства. – Наруто, – выдыхает, воздух рябит его нервами. Узумаки обхватывает его шею, не сжимает практически, но в кровать капельку вдавливает. Чувствует под кожей разогнавшийся пульс, но выползти из-под себя не даст. Никакого свежего воздуха, только ты и я. – Тише, – шепчет ласково, отвечая на немигающий взгляд, – я себя контролирую. Веришь? – на последнем слове спотыкается практически. Больше всего желает почувствовать эту связь, благодаря которой доступно абсолютное, слепое доверие. – Да, – приходится читать по губам. – Тогда, не бойся, – целует в кончик носа, – дыши тем, что я даю. Узумаки крепко обхватывает его член, чувствуя случившийся внизу мягкий выдох. В планах на сегодня: поломать его очень красиво и показательно. Морально доминировать полностью. – Смазку достань, – приказывает, отпуская шею и раскрывая перед собой его ноги. Брюнет сглатывает, медлит секунду, но потом дотягивается до верхнего ящика тумбочки. Его скулы очаровательно розовеют, его запах чуть тускнет, смягчаясь. Отступает, красиво подчёркивая пассивность хозяина. – Я вставлю только два, но сразу, – предупреждает блондин, распределяя смазку по среднему и указательному под внимательным взглядом Учихи. – Позволишь? Умоляю, позволь. – Да. Бля... он сказал, что контролирует себя, но феромоны только что так вгрызлись, желая выбраться на волю и попробовать кровь лучшего друга на вкус, что в глазах потемнело немного. Наруто зажмурился, отгоняя от себя животную похоть и напоминая себе, где они, какой сегодня день, что можно сегодня, чего нельзя... Наклоняется медленно, сразу же беря в рот как можно глубже, слушая рваные вздохи. Обидно, что взять его сейчас не получится, но морально Узумаки с него взять и без этого может. Сначала несколько минут нежнейшего минета, от которого расплавит ровно так, чтобы умом немного поехать, но до оргазма ещё не добраться. Саске пальцами в светлых волосах путается, выгибается то и дело, мечется головой по кровати. Ему мало и невыносимо от этого, поэтому энергия сливается в подвижность. На этом самом моменте Узумаки и начинает вводить в него пальцы. Брюнет дёргается от неожиданности, чувствуя проникновение, потом замирает, задышав тяжело. Два сразу – не очень комфортно, но и вреда они не причинят. Такой маленький садизм во имя собственной алчности. Пальцы входят туго и медленно. – Н-нх, – вымученный стон. Глухой и абсолютно бессильный. Наруто отвлекается от минета, чтобы чуть приподняться. – Молодец, – хвалит, оглаживая напряжённый живот, – почти наполовину вошли, – описывает, понимая, что этим ломает. Это ведь не обязательно. Если бы они полноценным сексом занимались – то да, проникновение играет весьма важную роль, но в данном случае в нём нет необходимости. Это не принесёт Наруто никакого иного удовольствия, помимо морального. Но в этом вся суть. Ему можно удовлетворить этот порыв, всё что угодно с его мальчиком можно. – Ты такой охуенный, – шепчет восхищённо, сжимая его стояк и чуть увеличивая скорость проникновения. Брюнет голову запрокидывает. Трепещет. Терпит. Брови заламывает. Лицо прячет где-то в локте, кусая своё же плечо, чтобы не издать ни звука. – Я остановлюсь, если тебе неприятно, – пообещал. От бессильного, хриплого, умоляющего, бредового «нет-нет» всё напрочь покрылось мурашками. А потом он свободной рукой поймал блондина за волосы и так обалденно властно наклонил его обратно, что от одного этого движения тот не кончил едва ли. Наруто берёт в рот глубоко, перебарывает дискомфорт, желая сделать своему альфе как можно приятнее. В противовес этому проталкивает пальцы до самого упора. Брюнет содрогается, стягивая светлые пряди болезненно. Внутри него так узко, что даже со смазкой двигаться несколько трудно. Узумаки начинает с плавного ритма, ждёт, пока мышцы немного привыкнут. На это уходит какое-то время, блондин чувствует, как устаёт его челюсть, но сдаваться из-за этого не намерен уж точно. Согнув пальцы насколько сопротивляющиеся стенки им позволяли, альфа очень быстро коснулся простаты, о чём узнал, когда Учиху резко выгнуло. Глухой стон вырвался из-за сжатых зубов, а потом Саске оцепенел, перестав дышать подчистую. Наруто ритм ускорил, догадавшись, что брюнет на грани, и уже секунд через сорок наслаждался дрожащим выдохом и проглатывал сперму. Приподнимается, чтобы оценить вид под собой. Позволяет феромонам рычать от удовольствия, давить на Учиху чуть сильнее, подчёркивая всё, что с ним сделали. А он совершенно размазан. Восстанавливает дыхание, потухшим взглядом наблюдая за другом, чьи пальцы медленно наружу выскальзывают. Наруто нехотя нацепляет на себя домашние штаны, скрывая под ними стояк, чтобы добрести до ванной и помыть свои руки. Играет с мыслью скинуть там же и собственное напряжение, но передумывает. Чувствует, что ему нужно вернуться. Не ошибается: стоит лечь рядышком, как его малыш, перебарывая усталость, поднимается на локте. Целует Наруто коротко, пробираясь рукой под бельё, и вскоре опускается, устраиваясь меж его ног. Он весь мягкий и выжатый, ласковый, так старается, что в груди щемит. Обнимает член пальцами аккуратно, позволяет надавить себе на затылок. Узумаки задаёт достаточно быстрый ритм, не в силах ждать ещё дольше, и брюнет под него идеально подстраивается. Глаза прикрываются блаженно, пальцы перебирают тёмные пряди. На несколько минут можно отключиться от мира и просто получать наслаждение, дыша интересной комбинацией смирения, довольства и притяжения. Саске хорошо и он подчиняется полностью, причём совершенно добровольно. В этой реальности так волшебно, что невольно боишься проснуться и осознать, что это не было правдой. – Я сейчас кончу, – сбито шепчет, практически переходя через край. Помнит каким-то местом, что Учихе ещё в рот никогда не кончали, не знает, если он вообще на такое согласен, но брюнет подчёркнуто ускоряется, доводя до оргазма. По ногам ползёт сладкое покалывание, кожа мурашками по всей площади покрывается, а мышцы, которые секунду назад трясло от энергии, кажутся безумно тяжёлыми. Эта разрядка была жизненно необходима. После Лондона, после этого дня, после всех сложных мыслей и чувств. А Саске, блять, добивает. Смотрит затуманенным взглядом, крайне медленно сглатывает, будто специально. Чтобы за его кадыком проследили, чтобы охуели от того, как это получилось красиво. – Ты нереальный, – выдыхает, не совладав сам с собой. – Не смей трогать Ли. – Буду трогать, кого захочу, – в той же степени тихо, что и упрямо. – Окно можно открыть? – Нет, – отрезает. – И мне нравится Ли, я не хочу хотеть оторвать ему руки, понятно? – Мне тебя, типа, жалко должно быть? – не понял, всё-таки поднимаясь, чтобы, сверкая своей потрясающей задницей, открыть нараспашку окно. – Ебать как мне тебя хочется трахнуть, – вздыхает, пожирая ягодицы глазами. А ему в ответ дарят настолько насмешливый взгляд, что осознание даже сквозь непристойности до него добирается. – Ты, сука, знаешь, как сильно заводишь меня своей борзотой, – допёр, наконец, что над ним тут чуток издеваются. – Если ты хотел сохранить это в тайне, нечего вслух скулить о том, какой я охуенный, – информирует гад. – Ты добить меня хочешь? – уточняет в открытую. – Я и так уже по уши. Поклянись, что тебе не нравится Ли. – Да мне ты-то с натяжкой нравишься, – усмехается, всё ещё очешуенно голый и наглый. – С учётом того, что ты позволяешь мне с собой делать, это нихуя не успокаивает, – цокает. – Я серьёзно, если ты с кем-то другим переспишь, мне это сердце разобьёт. – С чего ты, придурок, взял, что я собираюсь спать с кем-то ещё? Или это всё ещё трагедия про то, как подушечки моих пальцев дотронулись до ладони Рок Ли? – наклонился поднять с пола свой телефон и трусы заодно. – Не знаю, вдруг, тебе решит отдаться какой-нибудь милейший омега, и ты опять позволишь затащить себя после уроков в какую-то из раздевалок, – взмахивает рукой, рассуждая, пока брюнет выключал окончательно свет. – Ты такая скотина, порой, некоторые вещи совсем не сечёшь. И на тебя даже не позлишься толком, потому что тот отдел мозга, который понимает социальные концепты, у тебя реально ущербный. – С каких пор ты такой неуверенный? – ложится в кровать. – С прямо сейчас, – бурчит, самостоятельно понимая, что это неуверенность в чистейшем виде и есть, и, нет, у него таких никогда не водилось. Но куда её деть, если она вот сама? Может, если бы некоторые проявляли хоть капельку внимания, этого страха бы и не возникло, но он, блин, не совсем без оснований. – Никто не затащит меня в раздевалку, расслабься, – голос заметно смягчается. – Ли, разумеется, нравится мне, ровно как и тебе, но его сюда не вплетай. Будешь рычать, рычи на Инузуку. Вообще не понимает, где тормозить. – Хм, – улыбка сама прыгнула на лицо, и он перевернулся набок, закидывая руку на подтянутый живот и притягивая Учиху поближе. Тот сопротивляться не стал. На тумбочке телефон завибрировал, Саске, совершив по минимуму телодвижений, рукой до него дотянулся. Яркость экрана временно ослепила, но, когда глаза каплю привыкли, им открылось очаровательно милое фото. Селфи, которое Итачи сделал, устроившись головой Мадаре на грудь. Судя по синеватому освещению, перед ними включённый телевизор, они завёрнуты в сдёрнутое с кровати одеяло, оба в своих неприличных тонких пижамах, с забранными наверх волосами, уютные в край, улыбаются в камеру ласково. Данго нигде не видно, но он сто пудово там где-то есть. В жизни бы не пропустил такие обнимашки. – Такие милые, – усмехается Узумаки. Итачи: «Смотрим душещипательный фильм, обсуждаем, какие альфы гондоны» – Пф, – сто процентов Мадара писал. Вы: «И правильно. Нахуй их» Итачи: «Кстати о нахуй, вы там себя хорошо ведёте?» Саске даже глазом не моргнул. Вы: «Конечно. Ложимся спать, как хорошие мальчики. Верни Итачи телефон» Итачи: «Он засыпает. Передаёт привет» Вы: «Спокойной ночи» В ответ приходит дюжина чёрных сердечек. Учиха усмехается и откладывает телефон, погружая их вновь в темноту. По окну начинают постукивать капли дождя, и его бы закрыть, но что-то не хочется. – Твой брат нравится моему отцу, – озвучил, наконец, мысль, что не давала покоя. – Я знаю, – очень спокойно. – Знаешь и молчишь? – возмутился, стиснув грудную клетку сильнее и зарываясь носом в тёмные волосы. Чувствует, как на его руку опускается чужая. – А это надо было обсуждать? – Конечно, – слегка посыпался от того, как брюнет большим пальцем бездумно провёл по запястью, – тебя это совсем не волнует? Я думал, ты мишени на нём начнёшь рисовать. – Честно говоря, Минато иногда кажется мне единственным человеком, в чьих словах и поступках есть логика. – Этого у него, конечно, не отнять, – соглашается, с чужой помощью дотягиваясь и до своей логики. – Но меня это почему-то коробит. Ну, то, что между ними происходит. – Итачи, – вздыхает, – любит эмоциональных мудаков. Он привык к таким отношениям. Минато его каплю пугает. – Тобирама Итачи пугает, – парирует, – а папа… – нужные слова не находятся. – У него с ним по-другому. Это семантически просто неописуемо, но, блин, там что-то есть. Живое, взаимное. Минато смотрит как на своего, а Итачи ему позволяет, купирует его характер немного, сглаживает в мужчине углы, к которым из принципа никому прикасаться не позволено. Им просто можно слишком много в сторону друг друга. – И пусть, – ведёт ленно плечом, – Итачи выглядит хорошо, и это при том, что он ребёнка не так давно потерял. Знаешь, что с ним бы было, происходи весь этот пиздец годом раньше? Он пережил бы его в одиночестве, никому бы ничего не сказал и медленно умирал бы внутри, пока мы бы над причиной гадали. И, разумеется, неминуемо вернулся бы обратно к своей любимой мрази. Влюбился бы в него ещё крепче, потому что он, типа, помог в трудный момент, – фыркнул. – Какие бы ни были у Минато мотивации, он хотя бы не отрезает ему мосты в мир, а, наоборот, их налаживает. – Охуеть, ты реально на него вообще не рычишь, – удивился вслух, вспоминая некоторые комментарии отца по этому поводу. – Так, не на что, – речь потихоньку замедляется. – Для профилактики хотя бы, – предложил, действительно не находя более весомых причин это делать. Чистое детское «ты мой папа, он мой брат, и это неправильно». – Рычи, я благословляю, – хлопает по плечу, после чего сладко зевает. – Спокойной ночи, – порхает по виску губами. – М-хм. – Под одеяло со мной ляжешь? – улыбается. – Жарко, – отворачивает голову, физически не желая даже смотреть в сторону этой идеи.