Поворот, мать его

Пиздец переносится лучше, если с кем-то его разделить. В темноте не так страшно с собакой, даже если лап у неё не четыре. Для успокоения не обязательно присутствие героя, достаточно просто кого-то живого.

– Хей, – мягкий голос брата в динамике как валерьянка расшатанным нервам. Они вчера виделись, когда Саске забегал отдать одну из своих толстовок и подарить персиковый плед с Рэцуко, которая на одной стороне полуспала со стаканчиком кофе в лапках и стекающей изо рта слюнкой, а с другой агрессивно исполняла дэт-металл в микрофон. Обе эти вещи, к слову, лежали на заднем сидении хонды прямо сейчас. Омега думал, что ему этого хватит для моральной поддержки, но серьёзно ошибся. – Хей, – пяткой по полу до того достучал, что Сасори со вздохом покурить вышел с минуту назад. – У меня есть одна просьба, – губу кусает, не зная, как лучше слова подобрать, – она, возможно, не очень этичная. Откажись, если тебе не комфортно. – Окей, – протягивает настороженно. – Мне нужно съездить сегодня в больницу, – жмурится, пытаясь воспоминания от себя отодвинуть, потому что даже от них в горле ком, – это плановый осмотр, мне его назначили ещё когда я выписывался после... Пришлось сглотнуть, чтобы голос был ровным. Его организм просто отвергает это слово, не хотел ни произносить, ни признавать само существование явления. – В общем, через час я записан, и мне нужно к тому конкретному врачу, и я думал, что смогу это сделать один, но мне очень страшно. – Я схожу с тобой, – даже думать не стал. Перед глазами всё поплыло. У него будто камень свалился с души. Тяжёлый такой, совсем не дающий дышать. – Это неловко? – Не неловко. Ты на работе ещё? – Да. – Сейчас приеду, – не дал даже шанса предложить заехать за ним, хотя Итачи намеревался. Он и так о многом просит сейчас. – Спасибо, – шепчет, сглатывая несносный комок, что с утра не проходит. – Даже не говори мне таких слов. Априори я всегда рядом. Слышишь? – Да. – Всё, давай. Скоро буду. – Люблю. – И я тебя. Итачи откладывает телефон и делает пару контрольных вздохов, тихонько шмыгая носом. Всё нормально, всё нормально. Саске скоро приедет. С ним будет не страшно. Господи, он такой... Самый лучший. Дверная ручка тихонько щёлкает. Итачи слёзы со щёк вытирает, чувствуя невероятное облегчение, хоть с виду и не похоже. – Это жасминовый, – Акасуна внезапно ставит брюнету на стол чашку с дымящимся чаем, – это холодный, в душе не ебу, с чем, – ставит следом бутылку. – Вода, – дополняет композицию минералкой, – обычной не было, – ведёт плечом, падая в своё кресло. – Это мне? – реально не въехал. – Мм, – кивает, пялясь в экран. Зевок. Этот альфа на слова не разменивается. Временами, серьёзно, они могут неделю бок о бок работать и не обменяться ни единой фразой друг с другом. Но это такая целительная, тёплая тишина, что бывает между двумя людьми, которые идеально сработались, но не видят смысла узнавать друг о друге личное. Идиллия, можно сказать. – Ты можешь на меня посмотреть? – зовёт осторожно. Альфа поворачивается. Во взгляде капля вопроса. – Ты чего? – поднимает в воздух бутылку с чаем и минералку. – Тебя, очевидно, что-то тревожит. – Очевидно, – соглашается. – Ты решил жасмином лечить? – Ну могу, конечно, своей невъебенно весёлой натурой, – лицо супер пресное, – но подумал, что чай больше оценишь. – Спасибо, – рассмеялся, капельку тая. Акасуна отсалютовал ему пальцами и вернулся обратно к экрану, эффективно обрывая произошедший только что длиннющий диалог. Он такой рандомный, порой. Ни единого эпитета не подберёшь, потому что все будут мимо. Брюнет, глядя на напарника, тоже попытался вернуться к работе, но мысленно всё возвращался к больнице. Он вчера с утра уже сходил сдать заранее все анализы, и лаборатория, слава богу, была отделена от больницы, выглядела иначе, даже пахла иначе, поэтому омега очень спокойно через это прошёл. Поэтому и посчитал, что один это вывезет, но от одной перспективы того коридора или лица той женщины бросало в дрожь. Мерзкую такую. Отвратительное бессилие, когда понимаешь, что тело твоё, проблема твоя, но хочешь, чтобы решил кто-нибудь другой и желательно без твоего участия. Ладно бы дали на руки результаты забрать да посмотреть их с Кушиной, но нет, больнице надо удостовериться, что они довели дело до конца, лишь потом согласятся передать тебя какой-нибудь другой. И письмо в кадровый отдел, который, собственно, и напомнил омеге о том, что он им должен какое-то медицинское заключение – обязательно, и комментарии психолога – желательно. А тот факт, что он всё это забыть пытается, как страшный сон, никого не трогает. Бюрократия растягивает и без того жуткий опыт, делая его какой-то внеплановой пыткой, а ещё немного тебя обезличивает. Типа, это твоя жизнь, твоя боль, но какого-то чёрта тебе нужно отчитаться по ней своему работодателю, будто его это касается. Интересно, Тобирама очень разозлится, если Итачи просто забьёт на этот медицинский осмотр и скажет кадрам «простите, не видать вам этой бумажки»? Что страшнее: он или больница? Глупый вопрос. Разумеется, он. Саске кидает ему сообщение через двадцать минут, и омега нехотя поднимается с кресла. Он, вообще-то, работу на сегодня закончил. Сидит тут время оттягивает. – До завтра, – бурчит, выключая ноутбук. Сасори хмыкает что-то бессвязное, не задерживая парня в офисе более необходимого. В коридоре прохладнее, чем в кабинете, и омега ёжится, раскатывая обратно рукава, что ещё с утра закатал, но на парковке жалеет об этом. Там душно до жути, влажно ещё от не прекращающегося мелкого дождика. Младший брат в майке с лёгкими шортами ожидает на выезде из здания. Оперативно в машину садится, вздыхая блаженно ударившему в лицо холодному воздуху, ладонь на колено роняет. Она такая большая, аж не по себе. – А ты подготовился, – усмехается, заприметив на заднем свою толстовку и плед. – Не хватает только собаки. – Было бы с ними можно, – хочет сказать мечтательно, но получается каплю страдальчески. – Как тебе, кстати, в голову идея пришла, что мне вообще нужна собака? – Так же, как приходят идеи, какой кофе тебе заварить, – хмыкнул, – ответ просто в нужный момент появляется. – Я же говорил, что тебя обожаю? Говорил. Не один раз. Обожает же. Не боится вслух об этом сказать. – Говорил, – кивает, вновь накрывая ногу своей рукой, – тебе не обязательно. Я знаю, я тоже тебя обожаю, – легко произносит слова, в которые веришь абсолютно. А это сейчас очень нужно, потому что сам Итачи себя не обожает от слова совсем, сворачивая на проклятую дорогу, что будто ему не знакома. Только сейчас вообще понимает примерное расстояние до этого здания. Невольно отсчитывает, сколько примерно шагов Минато сделал с ним на руках, как ловил такси и сколько минут они в нём провели. Сам эти моменты не помнит, не находит в памяти сохранённых картинок, оттого и представляет против воли, как оно всё могло быть, потому что точно никогда не узнает. Парковочное место не сразу удаётся найти, приходится покружить возле здания, ворча на неприемлемо большое расстояние, которое некоторые люди оставляют между своей и чужими машинами. Типа, если бы все подвинулись хоть на один сантиметр, ещё парочке тачек было бы место вдоль этой дороги. Стоит хонде ровно к бордюру прижаться, Саске откуда-то достаёт конфету, которые вечно вместе с выпечкой им с Кушиной приносит. – Они у тебя по всем карманам, что ли, лежат? – уточняет брюнет, принимая ее без раздумий. Они шоколадные, нежные, очень вкусные. Ему бы таких в бардачок килограмм. – Ага, – усмехается, – мне их в вашей булочной бесплатно дают. – В «нашей»? Я даже не знаю, где она находится. – А тебе и не надо, – щёлкает по носу. Омега слишком сдувшийся, чтобы что-нибудь ему сделать в ответ. – Готов? – Нет, – бурчит, отстёгивая ремень безопасности. И снова тёплыми каплями прямо в лицо. До укрывающего центральные двери навеса бегом, но таким вяленьким. Как торопишься туда, куда с удовольствием бы опоздал. – Клянусь, если бы холод собачий стоял, было бы и то приятнее, – морщится омега, проводя по лицу ладонями, утирая мерзкую влагу с него. – Со следующей недели обещают похолодание, – оповещает Саске, тряхнув волосами. Легче ли от этого факта? В перспективе – конечно, но в эту самую минуту на будущее как-то плевать. Его вообще будто нет под этими флюоресцентными лампами. Под ним чистый пол выглядит жутко, белый цвет фактически слепит, а лица людей гротескно чёткие, словно нарисованы чьей-то рукой с неприлично близкого фокуса, такие утончённо жуткие, что так и не поймёшь, откуда эта жуткость берётся. Итачи вздрагивает, почувствовав тёплые пальцы брата на онемевших своих. – Пожалуйста, не отпускай, – выдыхает чуть слышно. – Я не отпущу, – обещает он твёрдо. Ебать, а в какую им сторону? Здесь так обширно и людно, всё такое неприятно стерильное, отполированное, лишний раз не наступишь. Брюнет чувствует себя потерявшимся, зная, что у него в запасе есть ещё два десятка минут. А как Минато здесь ориентировался, не имея даже лишней секунды? Мысли тем упрямее возвращались к мужчине, чем сильнее их пытались подавлять. Сильный образ вечно был где-то рядом, не давал забыть о себе никогда. Выделял ещё ярче, как оперативно и чётко альфа повёл себя в стрессовой ситуации, как собственный запах был совершенно бессилен его влиянию сопротивляться, но каким противоречиво нежным было то доминирование. Не оставит тебя разбираться в одиночку с проблемами, хоть они принадлежат исключительно тебе одному, не даст задохнуться в немом крике от собственной боли, сядет рядом с тобой на асфальт, когда у тебя ноги откажут от страха, накормит, оденет, увезёт к себе, когда больше нигде в мире быть не захочешь, и даже даст твоему псу походить по своей мебели, хотя вообще такое поведение не переносит. Не испугается серьёзного, не нуждается в разрешении в этом участвовать. Решил, что ты его мальчик, и ведёт себя соответствующе. Это трогает и одновременно, почему-то, пугает. – Добрый вечер, – медсестра за стойкой регистрации улыбается устало, но искренне. – Чем я могу вам помочь? – У меня запись к Судзуки-сан, – язык еле поворачивается это всё произнести. – Пройдите к лифтам с этой стороны, – указывает на коридор слева, – четвёртый этаж, прямо по коридору. Я дам ей знать, что вы здесь. Как вас зовут? – Учиха Итачи. Улыбается, кланяется учтиво, открытой ладонью показывая, что он свободен подниматься на четвёртый, хотя, вообще-то, он хочет быть свободен выбежать из этого здания и никогда в него не возвращаться. Но брат утягивает в другом направлении, и ноги покорно идут. – Этим нельзя было заняться с Кушиной в больнице, где она работает? – интересуется альфа, придерживая дверь метко прибывшего лифта, чтобы пропустить в него брата и двух молодых интернов. – Нет, – отвечает негромко, чтобы не мешать тихому разговору бет. – Я ещё здесь на учёте. Мой лечащий врач, по идее, меня ещё лечит, и ни один другой не будет в моё дело лезть, пока она сама его тут не закроет. Иначе я бы сюда и не вернулся. – После сегодняшнего дня и не придётся, – обещает то, чего обещать не может, но омега отчего-то искренне верит. Каждому слову этого шестнадцатилетнего парня. Кабинет девушки действительно находится чётко по коридору. На нём именная табличка, при всём желании ни с чьим другим не спутаешь. Дверь приоткрыта, и от этого в позвоночнике холодно. – Если ты хочешь остаться… – лепечет, пытаясь сглотнуть сухость во рту, а сам еле видит уже перед собой. – Я буду с тобой, – перебивает утвердительно, – если ты только не хочешь, чтобы я остался за дверью, – вставляет мгновенно, каплю замявшись. – Нет, – даже думать тут не над чем. Омега осторожно заглядывает в приоткрытую дверь, сопровождая это тихим стуком. Судзуки-сан выглядит так же вымотано, как и в последний раз, когда парень видел её. Вероятно, это в целом удел всего медперсонала. – Итачи, – находит в себе улыбку, от которой, к слову, ничуть не спокойнее. – Проходи, – указывает открытой рукой на стоящий перед её столом стул. Парень нехотя заходит внутрь, втягивает своего брата следом. Оглядывается, с удивлением подмечая, что ничего очевидно медицинского в помещении нет. Обычная офисная мебель, файлы, обрамлённые рамками медицинские дипломы и несколько фотографий семьи. Никаких инструментов, кушеток и прочего. Кондиционер тихонько гудит, и брюнет накидывает на себя прихваченную из машины толстовку. – Осмотр не нужен, – обещает женщина, тонко уловив нить его мыслей. А Учиха выдыхает с таким облегчением, что до мурашек по коже. Он так боялся, что вновь придётся раздеться, лечь на холодный пластик и раскрыть перед кем-то ноги, что сейчас испытывает счастье, без шуток. Детское такое, чистое. – Кто сегодня с тобой? – уточнила первым делом, пока омега в кресло садился. – Мой брат. Он останется, – перед фактом поставил. – В углу есть ещё один стул, – кивнула в нужном направлении, и молча пронаблюдала, как альфа его подцепляет, ставит рядышком со своим братом и, опустившись, берёт его за руку, переплетая друг с другом пальцы. – Я получила результаты твоих анализов, – перешла сразу к делу, сместив фокус внимания на пациента. – Ты проделал отличную работу, – подцепляет одну из лежащих на столе папок, – по микроэлементам всё в порядке, кроме железа и B12. Их уровень восполнится естественным образом, если будешь есть больше красного мяса, но на всякий случай я дам рекомендацию искусственных витаминов, – начала что-то записывать на бумажке в параллель со своим монологом, – принимать их или нет – исключительно твоё решение. Если питаешься полноценно и в необходимом количестве, в этом нет необходимости. Через месяц лучше бы сдать кровь снова, проверить, всё ли в норму вернулось, – поднимает глаза на него. Вслух он говорит «хорошо», но про себя понимает, что, скорее всего, проигнорирует этот совет. – По гормональному фону, – перевернула один из листов, открывая тот, что под ним, – всё тоже выглядит хорошо. Не совсем ещё в норме, но восстанавливается в приемлемые сроки. Как я и говорила, при хорошей диете и активном образе жизни всё должно самостоятельно прийти в норму. Никаких предшествующих отклонений у тебя нет, я не ожидаю никаких проблем с циклом и репродуктивностью. Но, если будут сомнения, через полгода можешь сдать все эти же самые тесты, пройти обследование и удостовериться в том, что всё хорошо. Кивает. Не потому, что согласен, а потому, что жаждет быть поскорее отпущенным. – В ближайшие несколько месяцев должна пройти первая течка, – подаётся вперёд, облокотившись на локти. – Предсказать её будет трудно, цикл, можно сказать, начинается с чистого листа, поэтому первый год может быть не совсем регулярным. – Я понимаю, – уже ведь проходил через это. – Самая первая будет тяжелее обычных и, возможно, продлится чуть дольше положенного. Гормональный фон у всех разный, как и симптоматика, поэтому, разумеется, присутствуют вариации. Я оставлю тебе номер своего телефона. Если будут какие-то сомнения или вопросы – звони, я отвечаю двадцать четыре часа, – сразу же вложила в папку одну из визиток. – Ну и, ты, надеюсь, знаешь, что при потере сознания, продолжительной рвоте, температуре, боли, затрудняющей независимое функционирование, или иных экстремальных симптомах, рекомендуется сразу же показаться врачу. – Да, я знаю. Любой омега знает, хотя что такое «боль, затрудняющая независимое функционирование»? Или «потеря сознания»? Или «экстремальные симптомы»? Течки от начала и до конца экстремальные, и тебе больно в самом омерзительном смысле, и ты, окей, в сознании технически, но вообще при этом не в себе. Любая течка без партнёра соберёт большинство из этих пунктов в себе несомненно. Тем не менее, ко врачу никто не поедет, потому что эта пытка – норма для четверти населения. Зато сидящий рядом Саске каплю побледнел – Итачи заметил, потому что глянул на него невзначай, почувствовав, как сильно альфа, вдруг, сжал его руку. – Всё нормально? – уточнила женщина со смешинкой. – Мне от потери сознания здесь даже откачать будет нечем, придётся звать медсестёр. – Я отлично, – упрямо показал палец вверх. – Хорошо, – кивнула она, впрочем, продолжая на него аккуратно поглядывать. – Оральные контрацептивы ты ещё не принимаешь? – Нет, – выдохнул, по новой похолодев. При выписке ему посоветовали прекратить их принимать, чтобы позволить организму без помех прийти в форму, и он бросил. Даже побочки никакой от этого не почувствовал – ему было плохо сверх меры и так, а в организме всё настолько отклонилось от нормы, что даже ломать было, кажется, нечего. Забыть о таблетках вышло так быстро и так невероятно легко, что он в принципе забыл о контрацепции как концепте. Она была ему ни к чему, он же никого не хотел. Даже сам собой быть не хотел, что уж говорить о посторонних. И это всё просто супер, конечно, если бы, блять, не Намикадзе, который не так давно кончил в него не единожды. Ебать, можно ли вообще быть настолько безмозглым? И безответственным? И, сука, беспросветно цикличным? В одну и ту же яму разными методами. Хочешь фокус покажу? Едва на горизонте появится альфа, мозги из этой головы чистенько вылетят, даже шёпота за собой не оставят. А что ты, дорогой мой, будешь делать, если залетишь от него? Абсурд. – Скорее всего, – быстро вбросила Судзуки-сан, прочитав что-то по уже второму побледневшему лицу, – это сейчас не обязательно. После беременности фертильность естественным образом падает на несколько месяцев. Но я бы рекомендовала вновь начать их принимать, это поможет смягчить симптомы предстоящей течки и в целом поможет с гормональными качелями. Ага, но сначала тоже вдоволь на них покачает. Впрочем, не важно. Принимать он начнёт этим же вечером. Потому что опыт показывает, что это, блять, проще, чем держать свои ноги закрытыми. Тебе бы, придурок, принять целибат, может, ты хотя бы тогда отскребёшь себя с пола? – Проконсультируйся у врача, который тебе их обычно прописывает. Итачи кивает, не нуждаясь в этом конкретном совете. К своему врачу он, однозначно, сходит, но смысла делать это немедленно не видит вообще. Таблетки у него ещё остались, за месяц, или сколько там прошло, своей эффективности не потеряют, а с учётом того, что этот препарат отлично ему подходил, ему вряд ли сейчас пропишут какой-то другой. – Я советовала посетить психолога. У тебя был шанс это сделать? – уточнила аккуратно. – Да, я хожу каждую неделю, – отвечает безразлично, мыслями находясь уже совершенно не здесь. – Отлично, – аж просияла. – В таком случае, к моему заключению нужно будет добавить ещё одно от него, и на этом мы с тобой простимся. Если ты, конечно, не нуждаешься ещё в чём-нибудь от меня. – Нет, – мгновенно. Может, не очень вежливо, но как уж есть. – Заключение у меня уже есть, – выцепила последний лежавший в папке листок, – но перед тем, как его подписать, мне бы хотелось посмотреть, сколько ты весишь. Ты не против? – Не против. Парень поднялся, скинул с себя толстовку по просьбе врача, встал на весы. На результат не смотрел. Он чувствует себя лучше, и в весе точно набрал. Насколько именно, знать не обязательно. Ещё одного разочарования ему сегодня не надо. Но разочарования не последовало. Женщина разрешила ему вернуться на место, с минуту перепроверяла бегло распечатанное заключение, поставила штамп на него, потом свою личную печать, отметила дату, сложила все листы в папку, закрепив визитку скрепкой, и протянула всё это брюнету. – На работу отнеси копию, оригинал остаётся у тебя. – Спасибо, – мягкий поклон в благодарность. Она ответила таким же. – Всего хорошего. Обратный путь до машины, честно, в памяти не отпечатался. Возможно, Итачи натурально бежал до неё. И уже лишь в салоне, окутанный безопасностью и шумом барабанящих по крыше капель, омега очнулся от страшного сна. Папка полетела на заднее сидение. На душе была непривычная лёгкость, будто он всё это время пытался, но не мог закрыть дверь, хранившую бесконечное количество боли. А сегодня у него получилось, и он был в таком шоке от этого, что даже не совсем ещё верил. Да, ему придётся сегодня сделать ещё пару не очень приятных вещей, но в целом-то страшное позади, в эту больницу можно никогда больше не возвращаться. Никогда… Какое потрясающее слово. – Поверить не могу, что всё позади, – протянул, отправляя в рот шоколад и блаженно прикрыв глаза на секунду, – прости, что потащил тебя туда. Ты в порядке? – глянул на альфу. – За меня не волнуйся, – пообещал, тепло улыбнувшись. – У меня вообще, походу, жизнь беспроблемная. Течки реально такая жесть? – Ты, я так понимаю, ни с кем не проводил их ещё, – завёл двигатель хонды. – И не проведу, – усмехнулся. – Как ты это вывозишь вообще? – Ну, с партнёром легче, – хмыкнул максимально нейтрально. Решил не приукрашивать, хотя, вообще-то, с партнёром волшебно. – А у тебя такой есть? – спросил так открыто, будто его этим фактом бы вообще не задело. – Нет, – отрезал, выезжая на дорогу. – Ничего, не в первый же раз. – Напиши мне сразу же, как поймёшь, что начинается. Вкусняшек тебе привезу. Омега улыбнулся на фразу. Этот мальчик всегда такой внимательный и заботливый, что трогает до слёз на глазах. Итачи до сих пор не может принимать это, не чувствуя, что у него сердце разрывается, будто такой уровень любви не может быть совместим с жизнью. – Расскажи лучше, как в школе дела, – свернул в более приятную тему. – Да нам сегодня только расписание выдали да клубы обратно запустили. Кюдо ещё где-то с неделю не будет. Анко основательно от нас отдыхает. – Она до сих пор порывается уйти? – Мартышек учить, ага, и «глаза бы мои вас не видели». Омега откровенно смеётся уже, на время отодвигая от себя проблемы нынешних дней. – Завтра уроки есть? – Нет, – хмыкнул. – Всякие тесты, чтобы проверить, сколько всего мы забыли за лето, в пятницу тоже. С понедельника только нормально начнём. – Тем лучше. Есть время влиться обратно в рутину. Тебя к Наруто? – уточнил заранее, чтобы понимать, в какую им сторону ехать. – Маме принципиально, чтобы я ночевал дома, – цокает, – в этом вы с Мадарой виноваты. Заходили бы почаще, ей не было бы так одиноко. – В отличие от некоторых, мы с Мадарой там не живём, – напомнил с укором. – В отличие от некоторых, у меня выбора нет, – дополнил мысль Саске. – Так говоришь, будто жить с ними ужасно. – Не ужасно, – вздохнул, – просто… Тишина закончила фразу куда громче слов. Потому что дом – он там, где сердце. А сердце не в том доме совсем. – Да, я знаю, – ответил тихонько. Ему было капельку совестно, как и всегда при мысли о родителях, потому что они же не были плохими, любили, пытались уделять детям время и всё в таком роде. Но у них получалось не очень естественно. Поэтому семейные ужины стали обязанностью. В то время, как у Узумаки Кушины эти ужины были фактически необходимостью. Душа ждала их так же трепетно, как обычно ждала окончания ужина за столом в доме Учих. – Остаться с тобой пострелять? – предложил, с трудом, но откладывая собственные проблемы до более глубокого вечера. Не забыл про них – нет, просто не мог отпустить этого мальчика домой просто так, особенно после всего, что он только что с ним пережил. – Это было бы здорово. Пострелять, разумеется, была не судьба – сила дождя лишь крепчала, но, забегая домой, едва успев захлопнуть за собой дверь машины, омега ощутил, словно действительно не был здесь уже непростительно долго. Привычно пустой коридор, привычный ненавязчивый аромат какого-то диффузора. Ты никогда его на найдёшь, и сам аромат точно не разберёшь, но он неизменно будет следовать за тобой в каждой комнате. Ощутимый, но не яркий. Идеально выверенный. Как теплота и яркость освещения, ширина ступенек и расстояние от кухонного стола до двери, ведущей во двор, размер камней, складывающихся в ровную дорожку, высота травы и в целом абсолютно всё, что здесь обитает: одушевлённое и неодушевлённое. Предел эстетики. Чтобы зашёл и залюбовался. На фоне всего этого Киоко выглядела островком дружелюбного хаоса. Она доставала из посудомоечной машины тарелки одну за другой, протирала их полотенцем и расставляла по местам, в параллель, кажется, заучивая что-то с карточек. Не торопилась, но и, похоже, была не в этой реальности, потому что две пары тёмных глаз на себе далеко не сразу заметила. – Привет, – альфа шагнул в помещение, оборвав тишину так мягко, как смог, но девушка всё равно едва не подпрыгнула. – Саске, – выдохнула, еле удержав тарелку в руках, – ох, я не слышала, как вы зашли. – Ты здесь одна? – уточнил Саске, проходя к столу и оглядывая разложенные по нему конспекты. – Да. Ваши родители уехали ещё в обед, – отставила тарелку на стол, чтобы провести рукой по волосам. – Они не предупредили, когда вернутся. – Когда-нибудь-то вернутся, – хмыкнул парень, – это биология? – подцепил одну из бумаг. – Ага, – ощутимо сдулась, передав Итачи стопку карточек. А на них всякие медицинские термины, типы тканей, клеток и прочего. – Вступительные экзамены же через несколько месяцев. – Ты в медицинский собираешься? – полюбопытствовал альфа, принявшись набирать воду в чайник. – Чай будешь? – Да, – протянула с небольшим опозданием, – спасибо. Вообще-то, – призналась нехотя, кротко поглядывая на старшего из братьев, – я и в прошлом году их сдавала, но мне не хватило баллов. – Куда ты поступаешь? – спросил омега, вообще забыв про такие слова, как «хочешь», «надеешься» и тем более «мечтаешь». Они тут ни к чему, потому что она поступает, он в этом не сомневается. – В Тодай, – вздохнула печально. – Не знаю ещё, на парамедика или медсестру. Технически, меня взяли бы и по предыдущим результатам, но так как работать я не смогу, мне нужно получить место со стипендией. – Если дело только в этом… – рассуждал вслух, но был прерван. – Не смей даже заканчивать эту фразу, – шикнула на него девушка. И он заткнулся действительно, напоровшись на пронзительный взгляд. – Только не ты, – покачала она головой. Почему только не он, омега не представлял, но нежелание принимать финансовую помощь от человека, который тебе, фактически, никто, понимал прекрасно. Она самодостаточная и целеустремлённая, спонсор ей и не нужен. Зато друг будет полезен как раз. – Как насчёт, – начал аккуратно, готовый отступить, если его попросят об этом, – присоединиться к нам у Кушины в субботу? Она как раз закончила Тодай в направлении сестринского дела, у неё точно будет пара полезных советов. – Я в субботу работаю, – напомнила девушка. Ей в целом всегда было каплю неловко быть частью их личных жизней, хотя они не были её прямыми работодателями и тем более уж не требовали от неё какой-либо субординации. – Брось, этот дом не развалится, если мои родители сами денёк помоют посуду, – фыркнул Саске. – Не развалится, – усмехнулась, возвращаясь обратно к расставлению посуды по местам, – но это не значит, что я могу просто взять и не прийти. – Если я скажу, что ты можешь просто взять и не прийти, – перехватил омега внимание, – ты согласишься? Киоко посмотрела на него совсем по-оленьи. Широко так, невинно, абсолютно бессильно. Будто он в действительности нёсся на неё со всей скорости на своей хонде и мог выбирать, жить ей дальше или нет. Это ощущение окатило его неожиданно и не слишком приятно, потому что в этом взгляде он увидел себя. Девочка робко кивнула. И он улыбнулся ей с максимальным количеством тепла, что смог бы в этот день сгенерировать. А потом Саске заварил чай. Он у альфы получался не менее вкусным, чем кофе, и всегда подлатывал что-нибудь, что скребло на душе. Они втроём пили чай, в параллель проверяя по карточкам знания девушки, Саске потом сам расставил посуду на место, не дав Киоко даже с места подняться. Родители вернулись через час, формально одетые, словно с выхода в свет, и каплю уставшие. От отца так несло крепким табаком, что омеге скрутило живот тошнотой. Это такой смолянистый, густой аромат, что, кажется, одной своей каплей загрязняет весь имеющийся в помещении воздух. Тем не менее, приближение альфы Итачи вытерпел, и его ладонь непривычно ласково провела меж острых лопаток старшего сына. Фугаку в целом кардинально поменял темперамент после признания Мадары, стал куда более чутким и с омегой, и со своей женой. Прозрел, может, кто его знает. – Итачи, – мама засияла буквально, крепко стиснув в объятиях сначала его шею, а потом и своего младшего сына. Она, напротив, пахла духами, знакомыми им всем ещё, кажется, с детства, и выглядела чисто, утончённо и окрылённо без шуток. Брюнет засмотрелся, запомнил этот образ как следует. – Вы тут занимаетесь? – спросила участливо, оглядывая развёрнутый на столе гранит науки. – Ага, – хмыкнул Саске, облокотившись на стол ладонью, – ничего, если Киоко не выйдет в субботу работать? У нас планы. Учиха Фугаку, собиравшийся уже подняться к себе и оставить болтливых спокойно болтать, замер в дверях, медленно обернувшись. То ли количество слов, внезапно вылетевших изо рта вечно молчаливого ребёнка, поразило его, то ли смысловая нагрузка, чёрт его знает, может быть наглость этой просьбы – по лицу прочитать не вышло, но что-то прямо-таки приморозило его внимание. Строгий взгляд не был на омегу направлен, но он всё равно невольно сглотнул. Отец умел вселять необъяснимый страх в своих детей, хотя в жизни не был с ними жесток: ни руками, ни словами. – Планы? – изогнул бровь. – Планы, – голос брата был твёрдым и удивительно ровным. Будто тёмные глаза не вгрызались в его душу в этот самый момент. Итачи бы, может, развернулся к нему, но не смел отвести внимания от человека, от которого был готов сейчас как сам защищаться, так и мелкого собой прикрывать. Ему не пришлось. К счастью, потому что такой мизерный человечек, разве, что-нибудь может? – Хорошо, – хмыкнул Фугаку, вдруг, покидая комнату и оставляя за собой звенящее молчание четырёх обомлевших людей. Тишина доминировала в комнате ещё какое-то время, никто, будто, не знал, как от неё излечиться. Первой очнулась Микото. – Может, останешься на ночь? – погладила по голове старшего сына. – А то Саске на моё внимание скоро выработает аллергию, – с укором глянула на альфу. – Это не так, – поправил спокойно. – Сегодня у меня ещё остались дела, – покачал омега головой, впервые так сильно желая остаться, – но в воскресенье я точно заеду. Саске привезу, может, Мадару. – Что значит «может, Мадару»? – не оценила формулировку. – Он, будто, чем-то занимается, что не позволяет ему с нами поужинать. – Ну, – усмехнулся, находя в этом долю правды, – у него бывают настроения, ты же знаешь. – Вот и пусть будет настроение ходить по гостям, иначе он у меня получит, так ему и передай, – настроилась весьма воинственно. С ней тоже происходили удивительные метаморфозы с приездами Мадары из штатов. Да со всеми. Этот омега пробуждал от серой спячки. Иногда, каплю болезненно, но всегда эффективно. – Хорошо, – рассмеялся омега. Вскоре, Микото, пожелав всем доброй ночи, удалилась наверх, и брюнет, взглянув на время, тоже решил, что ему пора ехать. Саске обнял его, в лоб поцеловал, попросил аккуратнее ехать. Киоко посопротивлялась его предложению подвезти девушку до дома, но стоило одним простым жестом указать на ведущую во двор дверь, за которой бушевал дождь, как все её препирания мигом сдулись. Омега помог ей собрать по столу бумаги, дождался, пока она переоденется из своей формы, потом вместе с ней бежал до машины. У него был где-то зонт, у девушки тоже, да и в прихожей в специальной корзине было минимум пять, но пользоваться ими почему-то было лень совершенно. Будто непогода была ещё недостаточно сильной, хотя лило, блин, так, что поле зрения до пяти метров ограничивало. Ехали медленно, напрягая на максимум зрение, чтобы точно не пропустить ничего и никого. Музыка не играла, никто не разговаривал. Они просто были под барабанящими по крыше каплями, и это не нуждалось ни в чём сверх. Парень лишь возле её дома нарушил это забвение: – Я утром за тобой в субботу заеду. Часов в девять? – спросил на всякий случай, повернувшись к девушке. А она, будто, ещё капельку сжалась. И бездумно теребила край своей лёгкой куртки, с переменным успехом поддерживая зрительный контакт. – Никто не заставляет, если тебе не комфортно, – эта мысль, почему-то, пришла лишь сейчас. – Нет, дело не в этом, – покачала головой, – я просто капельку нервничаю. – Все, кто там будет, знакомы тебе, – пообещал, и хотел ещё что-то добавить, но ему не дали возможности. – Ты нравишься мне, – выдала как на духу, зажмурилась даже. А Учиха не понимал, почему это надо было так отчаянно из себя доставать, она ведь ему тоже очень нравилась. Через секунду, впрочем, дошло, о каком «нравишься» речь, и вот тогда, да, он по-настоящему выпал. Что за день потрясений и осознаний? Срочно нужно что-то сказать, чтобы не ранить это нежное создание, что смущённо, но храбро смотрит вновь на него. Такая открытая и уязвимая, но безумно сильная, чёрт побери. Чтобы так прямо и без расшаркиваний признаться в чувствах кому-то. Если бы можно было щёлкнуть пальцами и влюбиться в неё сию же секунду, Итачи бы щёлкнул. Но у жизни, к сожалению, на него иные планы. Вечно будет встречать чудесных женщин и хотеть их любить, но быть не способным, параллельно будет по уши во всяких мудаков. Очень смешно. – Киоко, – выдохнул, так и не найдя подходящих слов. Кого угодно отшить умел, но не её. – Я знаю, – поджала губы печально, – тебе нравятся альфы. Мне тоже, вообще-то, – рвано усмехнулась, зарывшись пальцами в волосы, – я знала, что у меня нет ни шанса, но мне всё равно хотелось признаться. – Это очень смело, – не мог не оценить. – Мне жаль, что я не могу ответить на твои чувства, – от сердца. – Правда, находить альф привлекательными, когда ты говоришь мне такое, кажется пределом абсурда. Но, – усмехнулся, – до меня недавно донесли, что я вообще идиот ещё тот. – Ты не идиот, – мгновенно парировала, – сердцу просто не прикажешь. – Нет, но было бы волшебно, скажи? Киоко усмехнулась. И пусть это было не так светло, как у неё получалось обычно, в настроении что-то ощутимо сместилось. – Ты уверен, что девушки тебе совершенно не нравятся? – уточнила на всякий. – К сожалению, это вообще единственное, в чём я на сто процентов уверен, – цокнул. Влечение к женщинам среди омег в принципе было редким явлением. Учиха, увы, был частью этой статистики. Он находил их безумно красивыми, мог восхищаться утончённостью черт, очаровываться натурой и всё в таком роде, но это никогда не эволюционировало в нечто даже близкое влечению. К омегам, кстати говоря, тоже. Да и к бетам, если подумать. – Кажется, мне действительно нравятся исключительно альфы, – сам только что осознал в полной мере. – Ирония в том, что большинство я на дух не переношу. – Хах, – оценила трагикомедию, где не понятно, на каком месте плакать, а на каком – смеяться. – Вообще, я тебя понимаю. Мне тоже всегда нравились только альфы. Но потом как-то так получилось… – поджала губы, смущаясь, по видимости, самой мысли. – Мне это льстит. Но, Киоко, ты же понимаешь, что заслуживаешь большего? – Какого «большего»? – вдруг, рассмеялась. – К императору, что ли, подкатить? – Начни с кого-нибудь, у кого поменьше багажа, – посоветовал заботливо, – например, с однокурсника. – Я ещё не поступила, – напомнила уже не в первый раз за сегодня. – Поступишь, – пообещал, будто имел над этим какую-то власть. Девушка побродила по его лицу тоскливым взглядом с секунду, а потом натянула на губы улыбку и вынужденно ему покивала. – В субботу в девять, – напомнил. – Буду ждать прямо здесь. – Хорошо, – приняла, наконец-то, легко. – Если тебя когда-нибудь осенит, что тебе всё-таки нравятся не только альфы, которых ты на дух не переносишь, – добавила, потянувшись к ручке, – ты знаешь, где я живу. Омега кивнул. Девушка выпорхнула из автомобиля, оставив за собой в аккурат такую тишину, по которой вздох разнёсся оглушительной тоской. Эту мысль даже жевать не хотелось, но чем же ещё в медленно ползущей машине заняться? Так он и вертел её с разных сторон, пока добирался до дома, и с каждым новым витком становилось всё более грустно. Что за подлянка такая вообще: влюбляться? Животные вон основывают связи на выгоде. У кого больше ресурсов – тот и стал папочкой в этом году. Никаких эмоций, простой прагматизм и ноль разбитых сердец. Но людям же надо, блин… Выбирают партнёра не по объективным причинам, а потому что злоебучее чувство торкнуло рядом с кем-то неясно зачем. Причём и чувство-то не из приятных: нервное такое, в себе сомневающееся, маленькое и стыдливо бессильное перед рандомным чуваком, которому какого-то хрена стало можно решать чьё-то счастье. Даже если это взаимно, всё равно же мучительно. А, если не взаимно, так и вообще задыхаешься зря. Мрак какой-то. Итачи вырос на пороге своей квартиры, промокший до ниточки и бесконечно уставший, с безумной нуждой быть крепко обнятым кем-то. Вот прямо до хруста, чтобы до затруднений с дыханием и подозрениями на трещины в рёбрах. Сердце сжалось, когда Данго выскочил из гостиной встречать, проезжаясь лапами по паркету и вписываясь хозяину прямо в лодыжки. Но его этим не остановишь. Малыш извивался, танцевал, вилял хвостом и всем своим телом, смотря на омегу тем самым восхищённым взглядом, в котором сердечки и звёзды. Сплошная радость от ушей до хвоста. Это поразило брюнета чётенько в цель, и он рухнул на пол, ловя свою прелесть и целуя его в мокрый нос. – Ты так вовремя, я с ужином закончил минуту назад, – прощебетал дядя, показываясь в дверном проёме в одном еле прикрывающем бёдра халате и, к счастью, трусах, – надеюсь ты голоден, потому что с количеством я малость переборщил. Возможно, придётся прибегнуть к помощи голодных подростков завтра после уроков, иначе мы до зимы будем этим питаться, – хохотнул. – Как дела? Как прошло? – Обними меня, – выдал мгновенно. – Обними меня срочно. Мужчина без лишних вопросов сократил расстояние и, присев на одно колено, не обнял даже племянника, а свернул его в своих тёплых руках в натуральный комочек. Где-то в центре всего этого ворчал пёс, которому не дали нарезать достаточное количество кругов по прихожей, рука Мадары ласково гладила по спине, а его запах окутывал заботливым облаком, оттесняя всякие плохие эмоции. И это именно то, что сейчас было нужно. – Что такое? – порхал по виску губами. – Пожалуйся мне, и я всех покараю. – Меня уж, тогда, – бурчит так по-детски, – я сам себе антагонист. Посмотри, – нехотя выпрямился, позволяя Данго выскочить из своих рук, чтобы достать из кармана купленный в аптеке «План Б», за которым он чуть не забыл заехать. – До меня дошло, что я не принимал противозачаточные, только когда врач мне сказала, что можно уже к ним возвращаться. Их вообще можно одновременно с этим принимать? – Можно, – заверил мужчина, забирая коробочку из рук, в которые Данго тут же заботливо вложил чей-то грязный носок. Нафига ему вообще игрушки покупать, если он счастлив тырить носочки и разносить их по дому? – Как вообще можно так проебаться? – вскипел сам на себя, отбрасывая носок от себя и отправляя Данго тем самым на квест по его возвращению. – Я никогда, ни разу в жизни не забывал про защиту, я думал о ней даже когда точно знал, что каждый день принимаю как по часам, понимаешь? – заглянул в лучащиеся улыбкой глаза. Отвечать дядя не торопился, потому что не всё ещё было высказано. – Так глупо, господи, я вообще себя не узнаю. Ничего не работает так, как должно. Иногда мне кажется, что мне в психдиспансер надо, чтобы крыша встала на место, потому что она точно где-то не сверху. – Ох, родной, – осел полностью на пол, прижав парня к себе и прильнув щекой к его голове, – люди же не часы. Обстоятельства требуют разных приоритетов. Иногда, ты можешь себе позволить педантично ничего не забывать, а иногда нужно дать себе выходной. Сегодня ты не такой же, каким был какое-то время назад, да и с чего тебе быть? – Данго вновь уложил носок парню на колени, сидел пару мгновений, гипнотизируя, но потом понял, что его больше не бросят, и резво унёсся на кухню. – Ну не узнаёшь, ну забыл, – сказал таким тоном, что Итачи тоже подумалось, вдруг, что это действительно ерунда. – Значит, сегодня хаос. Когда-то нужно, он копится же. Ничего в этом страшного нет. И вообще нечего упрощать людям задачу и быть предсказуемым и понятным. Живи, душа моя, – чмокнул в затылок. – Не только когда всё по полочкам, а каждый день. – Мх, – закопался носом ещё сильнее в мужское плечо, – никогда не уезжай. – Хорошо. – Живи со мной всегда. – Не вопрос. – Честно? – вскинул голову, едва дав дяде время отдёрнуться и не получить прямо в нос. – Я буду рядом столько, сколько тебе нужно. Говорил же: за любой кипиш. В Токио, в Бостоне – хоть, блять, на Луне, – в самый кончик носа поцеловал. – Так что подбирай себя с пола, малыш. Переоденешься, умоешься, покушаешь, чаем запьёшь, и никакие печали тебя не достанут. – Откуда ты знаешь? – усмехнулся, уже чувствуя, что настроение далеко не на дне. Этот человек умеет так легко парой фраз раскидать проблему на совершенно не страшные составляющие, что груз даже не слетает с тебя, а просто на атомы расщепляется. – Оттуда, что я дам им пизды, – улыбнулся ему ослепительно. – Давай, в темпе танго, – хлопнул ласково по щеке, опуская свой взгляд на прицокавшего к ним пса. – Спасибо, это мне пригодится, – забрал у Данго прихватку. – Надо научить его все найденные вещи в корзину с бельём складывать, хм? Заморочу с этим как-нибудь мелких. – Заморочь, – соглашается, раскрывая ладонь и получая на неё острую мордочку перед тем, как с пола подняться. Мадара оказался прав, как и всегда. Парень переоделся в сухое, и мгновенно почувствовал себя менее мерзко. Забрал волосы в высокий хвост, умылся – посвежел. Вкусил сегодняшний кулинарный шедевр, и буквально почувствовал, как добреет. А потом они заварили пряного чаю и устроились в кровати под одеялом, потому что пушистый плед был забыт на заднем сидении хонды. Данго примостился сверху на скрещенные ноги хозяина, убаюканный ласковыми поглаживаниями, а Итачи прямо медитировал сквозь это движение: сначала пальцами невесомо мордочку обхватить, пригладить огромные уши, повести вдоль позвоночника, вытянуть хвост, придав всем шерстинкам на нём одно направление. Снова и снова, слушая тихие блаженные посапывания. – Взаимодействий быть не должно, – вещала Кушина по громкой связи, – но, Итачи, тебе не стоило начинать свои обычные контрацептивы, не проконсультировавшись со своим врачом. – Он прописал бы те же самые, – заверил Мадара, поглощённый прочтением какой-то статьи в телефоне, – они всегда начинают обратно со знакомого. – К тому же, на пять других, которые я пробовал принимать, у меня была сильная реакция, – вспомнил тот первый год жизни в теле омеги, когда нужно было не только вывозить внезапную чувствительность к феромонам и гормональные всплески, но ещё и эксперименты на самом себе в попытке найти препарат, который ему подойдёт. – На этот тоже будет, – предупредила Узумаки мрачно, – у твоих гормональных качелей слишком большая амплитуда. Тебе бы вообще от чужих феромонов воздержаться полгода хотя бы. – Я стараюсь, – врёт и не краснеет. – Жопой стараешься, – фыркает подруга, провоцируя у дяди смех. – Ты сама-то долго держалась? – решил уточнить. – Пф, пару суток, – не стала скрывать. – Сама же придурка затащила в какую-то коморку, воняющую отбеливателем. Но, в мою защиту, в восемнадцать он агрессивнее подкатывал. – Ко мне вообще не подкатывал, я всё сделал сам, – вздохнул, разочаровываясь в собственной бесхребетности. – Нашёл, из-за чего убиваться, – хмыкнул Мадара. – Трахаться понравилось? Парень угукнул чуть слышно. – Ну и всё. – Мадара, ты читаешь противопоказания к экстренному противозачаточному средству, которое, если не сработает, то либо аборт, либо рожать. Нифига, блять, не всё, – осведомил об обстоятельствах их небольшого консилиума. – Расслабься, всё сработает, – успокоила женщина. – Даже полных семидесяти двух часов ещё не прошло, ты попадаешь как раз в рекомендуемое окно, а так они до пяти дней эффективны, вообще-то. Да и вряд ли сейчас у тебя получилось бы забеременеть, ты вчера ещё был зелёного цвета и шатался от ветра. – Я и в предыдущий раз был таким, получилось даже на контрацептивах. – Ох, не начинай, блять, каким ты был, идиота кусок, – чуть голос повысила, и он послушно заткнулся, потому что, да, вообще-то, всё по-другому сейчас. – Всё, люблю, у меня уже все приемлемые минуты на кофе иссякли. – Извини, что отвлекли. – Да ни от чего не отвлекли, я же сама позвонила, – смеётся. – Давай, ложись в кроватку и ничего не бойся. Увидимся в пятницу. – Хорошей смены, – пожелал, как обычно. – Сладких снов. Кушина отключилась, умчавшись обратно работать. Брюнет недоверчиво покосился на коробочку, что между ними с Мадарой лежала. В ней всего одна таблетка, но от неё будто бы зависит целая жизнь. И по какой-то причине принимать её страшно. Это же то же самое, нет? Он провоцирует своё тело на тот же самый процесс, от которого он до сих пор ещё не может оправиться. Может, это урок, который нужно усвоить? Пройти через что-то против воли, а потом осознанно выбрав. Оценить альтернативы, когда есть возможность что-то ещё поменять. – Кхм, ты, – потянулся к упаковке, – принимал такое когда-нибудь? – непонятно, зачем ему знать. – После изнасилования, – так просто сказал, словно это ни капли не значило. – Хотел быть на сто процентов уверенным, что не залетел от того выродка. Кивок. Да, этот порыв парню понятен. А вот собственный… Странно, он же вот только недавно думал над тем, что стать родителем было бы славно. Даже рассуждал о том, что однажды станет им в одиночестве, потому что с Яхико уже не судьба. А теперь получается, что он, вроде как, не готов. Или просто не хочет от Намикадзе. Минато. При мысли о нём на душе заскребло. Он ведь лучше всех понимает, как сильно этого альфу ранило не быть вовлечённым ни в решение ребёнка оставить, ни в процесс его воспитания. Задело глубоко, шрам гигантский оставило. А теперь Итачи, тот, кому альфа бесконечно доверяет, по собственной же прихоти это доверие и предаёт. Создаёт проблемы всюду, где его нога ступает. – Малыш, – дядя ласково по ноге гладит, – если ты уже решил начать обратно свои обычные таблетки, то это тоже нужно выпить, иначе снова рискуешь оказаться в больнице. Либо всё принимать вообще бросай. Ну, на случай… Вдох. Такие перспективы, да? Всё или ничего, потому что середина в этой ситуации травмоопасна – он это на собственной шкуре знает уже. Пальцы надломили упаковку. Небольшая таблетка сухо легла на язык и почти незаметно по горлу прокатилась с глотком горячего чая. Омега шмыгнул носом чуть слышно и сразу же почувствовал, как на голову ложится чужая ладонь. – Да начнутся американские горки, – провозгласил официально, на что его племянник рассмеялся вопреки даже тому, что смысл у фразы был вообще не смешной. – Завязывай с такими шутками, – хлопнул его по бедру, – минимум месяц плакать же буду по поводу и без. – Тем лучше, может, хоть каплю отпустишь себя, – не видит трагедии. – А то любишь же отложить в дальний ящик и копить, пока оно не рванёт. – У всех свои хобби, – усмехается, потягивая чай, пока тот совсем не остыл. – Киоко мне сегодня призналась, – решил поделиться и этим. – Не прошло и полутора лет, – хохотнул. – И что ты ответил? – А что я мог ответить? Она потрясающая, но женщины в таком плане меня правда не интересуют. – А это такая издёвка судьбы: те, кому на тебя параллельно, как раз ведут себя адекватнее, чем ушлёпки, которые от тебя без ума. Мы воистину тупые создания. – Этого у нас не отнять, – соглашается. – А ты влюблялся когда-нибудь? – Конечно, кто же нет? – легко признаётся, хотя парню до сего момента казалось, что это прям строжайшая тайна, которой делятся только под контракт о неразглашении. – Как это было? – отставив чашку подальше, устроился на подушке удобнее. – Взаимно, – улыбнулся, водя указательным пальцем по краю чашки круги. – И по классике жанра, конечно, не со счастливым концом. Мы познакомились в школе, ещё до перехода. Я не особо стремился друзей заводить, мои одноклассники все, как один, были копиями своих родителей, и меня от них откровенно тошнило. А он среди них как бельмо: добрый весь и приземлённый, будто не из этого общества. Мы долго ходили в друзьях, даже когда я понимал, что хочу большего. Он начал переход в альфу, стал просто неебически красивым, высоким. Когда со мной случилась первая течка, я даже как-то обрадовался: подумал, что всё складывается как нельзя лучше. Решил признаться по возвращении в школу, чтобы точно уже знать, светит мне что-нибудь или нет. Не учёл, что мне в одном помещении с ним будет невыносимо находиться. – Даже с ним? – спросил грустно. Он знал, что счастливого конца не будет, но всё равно по-детски надеялся. – Да, всем нам с альфами трудно первое время, они даже в зрелом возрасте для чувствительного носа слишком громкие, а в подростковом ты помнишь и сам. Парень от воспоминаний невольно поморщился. – Но по итогу мне это всё сработало на руку. Мой отец прямым текстом сказал, что наследником будет альфа и никто другой, но я, даже будучи омегой, смогу принести семье пользу, – Итачи от этих слов передёрнуло. – Он прошерстил всех своих знакомых с сыновьями альфами и вычислил из них самого профитного. И, знаешь, будь это кто угодно другой, я, может, подчинился бы его воле, но он остановил свой выбор на единственном альфе, к которому у меня билось неровно, чем, собственно, любое светлое чувство навсегда испоганил. – Это, разве, не удача? – удивился. – Ты был влюблён столько времени, он мог быть твоим. – Мог, но я не хотел его себе так. Тем более не хотел доставлять своему отцу удовольствие. Он угрожал всем, чем только мог, но заставить сказать у алтаря «да» был бессилен. – И? – не поверит, что на этом всё оборвётся. – И, – протянул со смешинкой, – через несколько месяцев я принимал «План Б» и паковал вещи в штаты, а Хаширама встречал любовь своей жизни. – Это Хаширама? – он так резко сел, что Данго тоже от неожиданности подскочил. Оглядел комнату сонно и плюхнулся обратно, не найдя ни единой причины для бодрствования. Мадара рассмеялся так звонко, что парню подумалось, он пошутил. Невозможно так просто говорить о таких потерях. О боли и одиночестве. Он ведь хотел, собирался признаться. Если бы он успел, возможно, альфа поборолся бы за него. Не отпустил бы так просто. – А ты думал, он самостоятельно мне лучшие квартиры Токио высматривает за мои красивые глаза? Берёт за них, правда, дорого, тварь, – цокает, – а когда-то плакал на коленях, умоляя меня с ним остаться. Не доверяй влюблённым глупцам, они не в себе. – Ты спишь с его братом, вообще-то. – Не сплю, а переспал. В единственном числе. И какое ему дело до этого? Он счастлив в своём скучном браке. Я счастлив на свободе со своими детьми, – ласково тронул подбородок племянника. – В большем не нуждаюсь. – Честно? – заглянул в глаза так внимательно, чтобы разглядеть его душу за ними. – Честно-честно, – улыбнулся, окатив парня теплом. Вскоре после этого омеги устроились спать, решив, что побольше часов отдыха им не помешает с учётом того, каким интересным обещает быть утро. И как же они были правы. У Итачи ничего не болело, его даже не тошнило, что странно, но, чёрт, всё было абсолютно не так. Какая-то общая тяжесть сковывала его сознание, делая, в свою очередь, тяжёлым и тело. И всё будто бы раздражало: мельчайшей вещи было достаточно, чтобы испортить ему настроение. Некая гиперчувствительность к внешним стимуляторам, из-за которой абсолютно всё грохотало безжалостно по спокойствию, разнося его в щепки. Омега, разумеется, держал это всё под контролем, но знали бы вы, чего ему это стоило. Дядя накормил его самым вкусным завтраком и продолжительно поцеловал в лоб перед тем, как отпустить на работу. А на неё, хн, впервые за много лет идти совсем не хотелось. Не пялиться в экран и что-то рассчитывать, а лежать, завёрнутым в плед, и смотреть всякие фильмы – вот чего сегодня хотелось. Но был у похода на работу один неоспоримый плюс – можно было докопаться до Сасори по поводу Тодая. – Доброе утро, – протянул омега ему, заплыв в офис с чашкой кофе, который был крепким, до зубного скрежета горьким и даже с дополнительной порцией эспрессо, но бодрости вообще не придавал. – Доброе, – зевнул альфа, что кофе свой уже выпить успел, а вот проснуться – ещё не совсем. – Ты не знаешь, какие в этом году проходные баллы в медицинский в Тодае? – с порога вопрос полетел. – Нет. Тебе надо? – даже не спросил, зачем, а к телефону уже потянулся. – Да. Моя знакомая будет вступительные сдавать. На медсестру или парамедика, – дополнил, не представляя, важно ли это. – Это всё в рамках одного направления. – Окей, – опустился в удобное кресло, серьёзно волнуясь, что к спинке прильнёт и уснёт. – Она поступала в прошлом году, но не смогла получить стипендию, поэтому пробует ещё раз в этом. – Мм, – бурчит задумчиво, в параллель печатая что-то. – Полное имя оставь. – Зачем? – моргал в пространство, пока в кармане не завибрировал телефон, после чего он продолжил моргать, но уже в него. Альфа отправил таблицу так быстро. По всем направлениям медицинского корпуса. – Чтобы получила, – как на дурачка посмотрел. Получила.. Стипендию? В голове так туманно, он самолично чувствует, насколько медленно мысль формулируется. – Ты серьёзно? – с настроением всё конкретно не так, ибо в глазах защипало. – Да, – его взгляд всё бродил по лицу, – но могу сказать «нет», если это поможет остановить то, что у тебя сейчас происходит. – У меня происходит привыкание к препаратам, – шмыгнул носом, не став уточнять, к каким именно, – и ни от одного твоего слова это не пройдёт, – пресно губы поджал, – буду плакать ещё месяц примерно. Акасуна равнодушно кивнул, мол, понято, принято. – Имя отправь, – напомнил спокойно, – и переходи, может, больше на чай? А то тревожности больше ни на кого не останется. Учиха рассмеялся прямо сквозь слёзы, с обидой понимая, что вообще не сечёт, что в нём сейчас за эмоции проживают. Они будто отражаются на лице и даже частично на запахе, но его самого вообще никаким углом не цепляют. Ему не радостно и не грустно, но тем не менее перманентно как-то не так. Чувствительно, если это слово вообще применимо, когда у тебя всё онемело. Но рядом с задумчивым напарником, которого ничем не задеть, было действительно очень комфортно. Этот альфа всегда пребывал в стабильно нейтральном настроении, и все причуды непредсказуемой жизни принимал как должное. Девиз «сегодня – так» не позволял ему быть ни разочарованным, ни удивлённым, и это приносило брюнету успокоение, потому что он мог убиваться сколько душе угодно, будучи уверенным, что альфу это совсем не заденет. Тем не менее, жасминовый чай он приносил, причём так, словно пытался создать впечатление, что он сам как-то материализуется у Итачи на столе. Молча и неожиданно. Отвернёшься на минуту, и на тебе кружка прямо по центру, и Акасуна, читающий что-то с экрана за соседним столом с таким лицом, будто вообще за последний час ни разу не моргнул и не двинулся. Концентрация тем временем летала за окном свободной птицей. Работа из-за этого шла медленно, но каким-то образом всё-таки шла. В обеденный перерыв, который Учиха намерен был пропустить, к нему притопал Мадара на пару с амёбоподобной Кушиной, которая от своей смены толком не отоспалась, но всё равно пришла поддержать первый день ебучих американских горок лучшего друга. Вдвоём они таки вытащили парня в кафе, хотя есть он всё же не стал, но не потому, что его тошнило, а потому, что его тело голода просто не чувствовало. К вечеру стараниями этих двоих и чайными поставками Акасуны настроение плюс-минус реабилитировалось, и на приём к психологу парень ехал с предвкушением предстоящего прогресса. – Ты сегодня без собаки, – подметил мужчина, придерживая для омеги дверь. – А, – только сейчас осознал, – да. Я сегодня не в себе. Альфа лишь хмыкнул, открытым жестом приглашая проходить. Учиха сразу же удобно устроился в кресле с ногами, завернувшись в предусмотрительно прихваченный плед. Сарутоби выглядел довольным, наблюдая, как пациент создаёт себе уютное гнёздышко, готовясь обнажать свою душу. – Итак, – протянул, медленно опустившись в кресло напротив, – стоило ли это того? – Что? – вздрогнул. – В прошлую нашу встречу ты делился сомнениями по поводу принятых тобою решений, – пояснил. – Но тебе, вижу, есть, чем ещё поделиться, – не упустил из вида. – Сколько у нас времени? – усмехнулся. – Не обязательно всё сразу, – заверил мягко. – Если не скажу сейчас, не знаю, когда ещё смогу, – качнул головой. Он и так ощущал себя выпотрошенным, но и, на удивление, нетерпеливым. Такой истеричный порыв сорвать приклеившийся насмерть пластырь одним быстрым движением: пусть даже с кожей, но сразу. – За день до нашей с вами первой встречи я потерял ребёнка, и до сих пор не совсем в это верю, после поездки в Лондон, что, кстати, была замечательной, я переспал с Минато, и вчера вынужден был принимать экстренную контрацепцию, потому что совершенно забыл с ним о ней, о чём мне напомнил врач на вчерашнем осмотре, – выложил, ни разу даже не вздохнув. И, знаете, полегчало. Асума смотрел на него очень долго в абсолютном молчании, но от этого совершенно не было неловко. Напротив, Итачи со спокойным сердцем ожидал вопроса, который мужчина пытался, но всё не мог сформулировать. Мягкий плед обнимал его со всех сторон, и в этом помещении он был в совершенной безопасности. С этим человеком можно было не скрывать своё слабое и уродливое. – Секунду, – улыбнулся коротко альфа, после чего встал, чтобы дойти до мини холодильника и достать себе из него бутылку воды. Сел обратно, глотнул, закрутил ровно крышку, поставил бутылку на пол рядом с собой, уложил локти себе на колени, вздохнул. – Честно говоря, я не знаю, с какой стороны нам начать, – признался открыто, – что случилось с «позвонить терапевту перед тем, как принять важное решение»? – Намикадзе не был решением, – ответ сразу нашёлся, – я не успел подумать, сошёл с самолёта, зная, что приеду к нему. «План Б»… Я был не один и, без обид, но вы не были нужны в тот момент. – «Без обид», – продублировал, чуть рассмеявшись, – Итачи, весь смысл наших сеансов в том, чтобы когда-нибудь я был тебе не нужен. – Мы этот день вряд ли увидим, – хмыкает почти безразлично. С этим фактом бороться нет смысла. – Я мастер придумывать новые проблемы, когда старых перестаёт хватать. – Мм, – глазами лишь улыбается. – Нормально, что сейчас тебе кажется именно так. Расскажи мне, – чуть подался вперёд, оглядев омегу с тёплым участием, – о тех днях, что предвещали нашу первую встречу. Смешок разрезает покой кабинета, такой не в тему едкий, что самого удивляет. Как поэтично сказал. – Яхико уехал, – прохладно обозначил декорации, – я отослал все его вещи в Сеул, убрал с глаз все фотографии, выбросил всё, что им пахло. Не тронул только кольцо, – смешок, – я вернул его, попросив самостоятельно выкинуть, потому что у самого рука не поднимется, а он оставил его в коридоре висеть. На цепочке, прямо у входа. Этой вещи я не касался. Такое простое действие, такой невесомый предмет, но рука будто не имела сил его поднять. Неприкосновенная вещь. Переехать, кажется, проще, чем отделить эту квартиру от этого воспоминания. И испытанных в том коридоре чувств. – Обычно, после расставания во мне есть хоть капелька злости, но в этот раз её не было. В этом есть что-то финальное, – рассудил, будто не о себе говорит. – Как прекратить оказание первой помощи и признать время смерти: с одной стороны, облегчает, потому что ты знаешь, с другой, весь мир будто смысл теряет. Ради чего это всё? – вопрошает в воздух, понимая, что какое-то уродливое чувство хочет царапать меж рёбер, но оказывается не в состоянии. Парализовано. Зажёвано своим хозяином до невменяемого, инвалидного состояния. Альфа слушает очень внимательно. Не двигается, не кивает, не хмыкает. Ноль эмоций, только уши и умение посмотреть на весь этот цирк со стороны. Забавно, наверное, выглядит. – Я, честно, не знаю, сколько времени прошло. То есть, по календарю могу отследить, но сколько из этого я воспринял, для меня остаётся загадкой, – уводит взгляд к светлой стене, пытаясь примерно слепить хоть что-то из обрывков собственных ощущений и мыслей из того промежутка. – Словно, я выключился, когда попрощался с ним, и включился обратно в больнице. – Ты до неё сам добрался? – уточнил мужчина нейтрально. – Нет, самостоятельно я домой бы, наверное, ушёл. Мы с Минато бегали в парке. Мне было тяжело, но я списал это на недоедание, – Асума поджал губы, не слишком явно, но всё же выражая собственную неудовлетворённость сим фактом, – а потом я, вдруг, не смог продолжать, – чуть нахмурился, пытаясь вспомнить точнее. – Это была не боль. Точнее, мне было больно, но я не поэтому остановился. Надо мной будто ниточки обрезали. Минато поймал меня, до дороги донёс, сел со мной быстро в такси. Я не помню этого, оно логически дорисовалось в пробелы. В больнице меня посадили в инвалидное кресло, и я пришёл в себя где-то на этом моменте, потому что Минато отпустил мою руку, – даже взгляд на собственную ладонь уронил непонятно зачем. Пальцы разжал, рассмотрел пустоту между ними, будто она могла воссоздать хронологию чётче. – Меня увезли в палату, даже не знаю, на каком этаже, попросили переодеться. Осматривали меня очень аккуратно, хотя я, наверное, предпочёл бы этой нежности скорость. – Почему? – не дал проскочить эту мысль. – Потому что вы никогда не представите, каково лежать в стерильном помещении, раздвинув ноги перед незнакомым человеком, и терять жизнь в тот же момент, когда о её существовании вообще узнаёшь, – огрызнулся почти. – Каждая секунда этого, – голос дрогнул, и пришлось сглотнуть, потому что за напускным раздражением, оказывается, скрывалось нечто похуже. Асума в тишине указал на свой холодильник, и парень послушно поднялся, доковылял до него, мечтая вернуться обратно в свой плед. Вода, впрочем, выровняла дыхание всего за пару глотков, смыла с языка часть горечи, дала, будто, сил продолжать свой рассказ. – Это невыносимо, – заключил уже более ровно, устроившись в кресле вновь, – хуже, чем боль, хуже любых унижений. Это то самое дно, с которого тихая смерть, честно, милосердием кажется. И, чем быстрее оно заканчивается, тем лучше. Альфа медленно кивает. Принимает к сведенью. Складывает в копилку к другим фразам, что чужих ушей никогда уже не коснутся, потому что их с мясом от себя приходится отдирать. Лишь один раз, лишь перед ним… Можно. – Каким был срок? Итачи безразлично ведёт плечом. Не знает. Ему говорили, возможно, не единожды, но какая, чёрт возьми, разница? Один месяц или три, или девять. Боль не уймёт, особенно если знаешь, что сам в этом всём виноват. – Объясни это чувство, – попросил, вдруг, Асума, впервые на памяти парня цепляясь именно за его запах, а не то, что произнесли его губы. А что там в запахе, к слову? Неразборчивый букет. Какофония оттенков, а мы все знаем, какой цвет получается, если смешать всё, что в принципе есть. Такое вот и настроение. Парой слов не передашь, но можно разложить на факты. – Если бы я не позволял себя метить в огромном количестве, мои таблетки бы работали, как должны, – первый информационный кусочек. – Если бы я прекратил вовремя эти таблетки принимать, ребёнок продолжил бы развиваться, как надо, – хотя это, конечно, не факт. – Я не сделал ни того, ни другого, – склонил к плечу голову. – Не ситуация произошла со мной, а я произошёл с ней. По собственному выбору практически, – усмехнулся. – Мой дядя считает, – прильнул к подлокотнику, – что нужно жить в настоящем. Не растягивать прошедшее время на сегодняшний день, но… – возвёл глаза к потолку. Такой ровный, ни единого изъяна. – Это же я, – вновь посмотрел на весьма озадаченного альфу. – Всё, что со мной происходило и продолжает происходить – это всё я. Оно не свалилось с небес, понимаете? – Понимаю, – кивает спокойно. – Подберёшь этому слово? – Абсурд, – выдохнул, не понимая, как излечиться от этой дурости, что перманентно им, кажется, движет. – В нашу первую встречу, – сместил аккуратно внимание, – ты признался, что тебе «очень плохо», – процитировал, и брюнету осталось лишь кивнуть, потому что это всё ещё правда. – Сегодня ты поделился, что, вроде бы, сам за всё это ответственен. – Так и есть. – Если взять это всё, – приподнял мягко руку, будто сжал в воздухе невидимый шар, – и суммировать с тем, что ты плохо ешь, при этом продолжая бегать, растрачивая больше калорий, чем потребляешь. И ещё раз с твоими затруднениями выбраться из отношений, которые приносили страдания… Догадаешься, что получается? – Догадаюсь, – щурится, ощущая термин, что буквально на кончике языка вертится, желая быть сказанным. Self-harm, разве нет? Когда зависим от укусов настолько, что на коже места живого не остаётся, когда ловишь нездоровый фикс, чувствуя, как сознание от интоксикации отъезжает, балансируя между реальностью и отключкой, когда не ешь, потому что кусок в горло не лезет, а потом потому, что всё равно уже не поел, а через сколько-то часов спать, так и какая разница, а потом, потому что фактически спал находу, а потом, потому что тошнило от самого себя, а потом, хн, пошёл бегать, понимая, что убиваешься. Или когда рычишь на каждого, кто руку протянет, понимая, блять, на подкорке, что помощь тебе срочно нужна. Тонешь, но за спасательный круг не хватаешься. Даже в википедию не нужно заглядывать. Кто-то в открытую ножом себе полосует по коже, а кто-то привлекает посредников, травмируя себя незаметно, при этом невинно хлопая глазками и «не понимая», а чего это все перепугались. – Какой в этом смысл? – спросил искренне. Должен же быть. Люди не занимаются тем, что лишь отнимает и ничего в ответ не даёт. Нужен какой-то обмен, какой-то плюс, нивелирующий минус. Ты обязан что-то из всего этого получать, иначе просто не бывает. – Иногда, – поясняет мужчина, – это попытка обрести контроль. Разрушение того, что тебе всецело подвластно, тоже может приносить некий покой. Как прекращение оказания первой помощи, – поднял обратно пример. – Иногда, это способ себя наказать. Не все себя охотно за ошибки прощают, порой, кажется, что самоличное восстановление кармической справедливости ослабит то, что тяготит совесть. Некоторым, – потянулся вновь за бутылкой, и омега повторил жест за ним, – это помогает справиться с другой болью. Что-то заболело сильнее, другое заболит поменьше. Некоторая боль бывает такой невыносимой, что хочется добавить к ней новую, сделав её тем самым терпимой, – сделал глоток воды и сделал паузу, позволив Итачи самому поймать параллель с тем, что он предпочёл бы нежности врача скорость. Взял бы больше физического дискомфорта за место морального. – Порой, мы не можем справиться с испытываемым стрессом, и причинение себе вреда помогает точнее выразить то, что происходит внутри, и пережить это в какой-то степени. Причин много, Итачи, как правило, людьми движет больше одной, но тебе необходимо, чтобы ты чётко понял: это не ты. Последними словами, такими короткими, такими простыми, в прямом смысле ударило. – Это защитный механизм, к которому ты обращаешься, чтобы справиться с трудностями. Нездоровый, – кивает, – но альтернативы у тебя не было. Я дам тебе альтернативу, – сказал так уверенно, что дыхание перехватило. И удивительно сильно обнадёжило. – Нет, не так, – улыбнулся, – альтернатива у тебя уже есть, тебе просто нужно приложить усилие и обращаться к ней чаще. – Какая? – Такая, во время которой я был совершенно не нужен. Итачи не усмехнулся, он рассмеялся. Шутка же, да? – «Позвонить другу» – это не новая опция, – осветил важный факт. – А ты пользовался ей? – уточнил с озорным блеском в глазах. – Конечно. – Обсуждал тяжёлые вещи, делился своими страхами, – дельно перечислил, – не замыкался в себе, когда тебе нужна была помощь… – Это другое, – возмутился, закутываясь в плед покрепче. – Другое, – согласился. – Есть огромная разница между тем, чтобы открыться кому-то и поддерживать поверхностный разговор о погоде. Первое тебе непосредственно помогает, второе можно забыть через тридцать минут. – Можно открываться, не перекладывая свои проблемы на других. – «Переложить», Итачи, это отдать другому в руки и забыть, – поправил настойчиво. – Другое дело «разделить». Никто, кроме тебя, не раскопает твою душевную боль, даже если захочет. Это ты делаешь исключительно сам. С другом это просто быстрее. Омеге хотелось что-то сюда возразить, но он как-то слов не нашёл. К такой точке зрения весьма сложно подкопаться. – Мне кажется, и поправь, если я не прав, – прервал короткую паузу, – но некоторые темы – табу для тебя. Учиха кивнул. Разумеется, у всех есть такие. Что-то, о чём даже вскользь вспомнить больно, что-то, от чего ты уязвим настолько, что безумно стыдно становится. – Есть спектр, – раскрыл перед парнем ладони. – С одной стороны, – приподнял одну, – человек никогда не позволяет себе говорить. С другой, – приподнял другую, – не может перестать это делать, все темы сводя в ту, на которой зациклился. Обе эти крайности наделяют эту тему или даже само слово большой силой, позволяя этому диктовать правила, по которым ведут разговор. Где-то посередине, – соединил руки вместе, – находится человек, который может говорить о болезненном и отпускать его от себя, когда нужно. Для этого человека событие, каким бы травмирующим оно ни было, остаётся просто событием. Чем-то, что само по себе тебе уже ничего сделать не сможет. Этот человек в своё время проработает любую сложную эмоцию, а вот эти два, – вновь ладони раскрыл, – будут её заложниками. Ты сейчас здесь, – взглядом указал на одну из них, – твоя задача для начала продвинуться поближе к середине. Начни потихоньку, – смягчил собственный голос, пытаясь, видимо, придать этому квесту менее устрашающий вид, – в следующий раз, когда почувствуешь, что хочется сбежать от темы и спрятаться в раковину, не следуй порыву, а поделись. Не обязательно делать это детально, – вставил вовремя, почувствовав, что ему вот-вот возразят, – я не прошу излить душу кому-то. Обычного признания факта случившегося, простых «мне ещё больно» или даже «мне трудно обсуждать это с кем-то». Крошечная откровенность, Итачи, для тебя будет значительным шагом. На это нужна будет капелька храбрости, но у тебя эта капелька есть. С этого сеанса, как и со всех остальных, брюнет уходил в небольшом потрясении. Переосмысливал и самого себя в целом, и отношения, закономерности и поведение по отдельности. Подбирая чему-то название, ты одновременно забираешь у него часть силы, чертя ей более чёткие границы, но в то же время разнообразишь влияние. Можно же теперь в интернет прогуляться, почитать всяких статей, наизусть запомнить все симптомы, все расстройства, с которыми это ассоциируется, и прочее. Загоняться с чуть большей конкретикой, так сказать, хотя в целом… Да, отрезвило. Омега вообще ловил себя на мысли, что вечно начинает крениться в какую-то сторону, чтобы по четвергам Асума дёргал его обратно в устойчивость и благословлял на очередную попытку своими силами неделю держать равновесие. Что ж, пусть так и будет, расставаться с этим мужчиной парень в принципе уже не планировал. Будет посещать его покуда он ещё в этой сфере работает. Бардака-то в голове на целую жизнь.

***

Дыхание перехватывает сразу же, стоит покинуть охлаждённый салон своей мазды. Небо бесцветно-серое, с него за последние сутки не упало ни капельки, но влажность в воздухе стоит такая, будто над головой не облака, а сковородная крышка. И всё вокруг медленно жарится. На альфе сегодня всё спортивное и невесомое, сделанное из самой дышащей ткани в этой вселенной, но помогает это, разумеется, только морально. Мужчина жмурится, щёлкая сигнализацией на ключах, медленно примиряется с атмосферой токийского лета, хотя по календарю сентябрь уже, на минуточку. Ни он и никакой катаклизм, впрочем, этот день испортить не в силах. Намикадзе настолько привык бегать вместе с Итачи, что без него это занятие свою прелесть утратило. Превратилось в полтора-два часа, от которых не ловят кайф, а которые выполняют из чувства какого-то долга. Поэтому субботу альфа преданно ждал, скучал безумно по Учихе, хотел, господи, просто увидеть его. Явился к дому Узумаки чуть раньше обычного, не найдя никакого предлога откладывать своё появление в нём. А внутри… Опять чьи-то влажные мечты свершаются. Какая-то пижамная вечеринка, походу. Кушина впервые не трудится у плиты, а ведёт за столом беседу с Киоко. На ней опять нечто шёлковое и короткое, будто она не детей обедом кормить собирается, а любовника, который её на том же столе затем и разложит. Красный цвет ткани сливается с заплетёнными в небрежную косу кудрями, заставляя промаргиваться то и дело, чтобы проверить, что это не у тебя инсульт, а у нее выходной. Киоко, впрочем, это всё ни по чём, она взахлёб слушает, даже появление альфы не замечает. Ебать, умеют же женщины друг друга всё-таки понимать, выглядя при этом так, что Минато бы лично оперативку снесло просто к хуям. Какие слова можно понять, когда столько, сука, незакрытой кожи, а та, что закрыта, под такой тонкой тканью, что барьером вообще не считается? Мадара – ещё один неожиданный гость, компании которого мужчина ещё не был удостоен, и опять это пижамное блядство: чёрное, полупрозрачное, кружевное почти, серьёзно, смотреть даже капельку стыдно. Кажется, будто делаешь что-то в край неприличное. Итачи, конечно, отдельная тема. На нём тоже что-то такое, но он, назло тебе, завёрнут в толстовку своего младшего брата, а она настолько ему не по размеру, что скрывает под собой всю остальную одежду, создавая ощущение, что надела на голое тело. Это даже хуже, наверное, потому что воображение работает раз в десять активнее. Да, Минато завис. Ему выбора как бы не дали. Котёнок взгляд мгновенно поймал, но так же быстро обратно отвёл, невольно подарив альфе очень приятный комплимент своим очаровательным смущением. Он на пару со своим дядей пытался разобрать что-то в видавшем виды блокноте, поэтому стоял чуть ближе к двери, прямо у плиты. – А, – ойкнула удивлённо Киоко, вздрогнув, по всей видимости, на внезапное появление кого-то ещё, – добрый день, Минато-сан. – Добрый, – хмыкает. – Ты рано, – подмечает безразлично Кушина. – Мне не принципиально, из какого дома быть посланным в магазин, – усмехается, и эта шутка удивительно метко заходит. – Хах, – даже взглядом его задевает, – поздравляю, ты в тему. У нас как раз дебаты по поводу меню. – До дебатов надо ещё дотянуть, – цокает Учиха старший, – иди-ка сюда, полиглот. Может, хоть ты разберёшь, – подзывает альфу к себе абсолютно беспардонным жестом. Что ж, в этом доме на нервах не танцует разве что Саске. – Не полиглот, – поправляет, шагая к нему вполне сговорчиво. Сразу же подмечает, что запах этого омеги перекрывает феромоны Итачи практически полностью. И он, вроде, не колкий, но доминантный во всех смыслах слова. – Как же нет, – смотрит цепко, – по французскому же «отлично». – Хах, – блин, честно, не ожидал. Даже, возможно, немного посыпался, – «отлично» поставили не за французский. – За язык? – усмехается снисходительно. – За него, – кивает, сощурившись. Чтобы поднять оценки из Оксфорда, копать нужно глубоко и основательно. – Тонко, – признал, пока тёмные глаза блестели тысячей разных подтекстов. – Много интересного нашёл? Судя по тому, каким опешившим взглядом Итачи только что на своего дядю взглянул, он об операции «изучить Намикадзе под микроскопом» ни сном ни духом. Мадара, впрочем, извиняться за что-нибудь был не намерен. – Нихуя, – цокает, подцепляя со столешницы бокал с белым вином, – ребёнок, кстати, только один. Альфа кивает, бездумно принимая в руки протянутый ему блокнот. Не представляет, как реагировать. С одной стороны, нарушение неприкосновенности личной жизни капельку раздражает, но, с другой, как-то похуй. Скелетов в истории, вроде, не числится, а если откуда-то выползут, Минато уверен, что сможет каждому дать достойное объяснение. Да и наэлектризованный котёнок, то и дело задевающий его взглядом, не слабо так внимание крадёт. Намикадзе поклясться готов, что, оставшись с ним наедине хоть на минуточку, сможет все эти бушующие эмоции на поверхность поднять. Посмотреть бы вдоволь на них, понять хоть каплю, что у него там за головоломки решаются. Просто же всё: хочу тебя, а ты – меня. Препятствия где? – Глазочки не туда пристроил, – Мадара щёлкает пальцами, не позволяя погрязнуть в мечтах слишком сильно. – Напротив, – взгляд переводит подчёркнуто медленно, – всё на месте, кроме твоих зубов, почему-то. – Это тебе сейчас показалось, что я так кусаюсь? – рассмеялся, остро вздёрнув чёрные брови. – Наивное создание. Я даже не размялся ещё, – на последней фразе резко мимику выключил, создав воистину жуткий контраст с предшествующей этому дерзкой улыбкой. – Есть желание наезд объяснить, пока занимаешься этим? – добавил твёрдости пока только в голос. – Не наезд, прелесть, – улыбается очаровательно. – Ещё не наезд. Ответ формулируется молниеносно, но самовоспламеняется буквально в руках, потому что Итачи, вскинув на альфу болезненно прямой взгляд, коротко головой качает. Минато смотрит в эти глаза, дна в них не видит совсем, и надламывается где-то внутри, потому что, ебать, реально готов сделать ради него что угодно. Это такой нелогичный порыв, чтобы любимый человек знал, что ты с ним до самой крайности, до человечески неразумных пределов. Что тебя можно так на пальчик намотать, пришить любое количество ниточек и дёргать за них сколько будет угодно. Надо съехать с темы – значит, съедем с темы, вообще не вопрос. Мужчина опускает взгляд в блокнот. Это, однозначно, какой-то рецепт или пошаговая инструкция – сверху указаны ингредиенты, а под ними уже, собственно, алгоритм приготовления. Написано точно на японском, но он какой-то совсем не читаемый. Хотя, если присмотреться, это смахивает чуток на каракули, которые ему Хатаке оставляет. Которые, знаете, кажутся отсебятиной, пока не начнёшь находить закономерности. – Что-то типа хияси-тюка? – предполагает, вычитав шаг по охлаждению лапши. – А-а, – провозглашает Кушина, у которой, наконец, что-то встало на место, – точно, с обжаренной сладкой свининой. – Да, – заключает, проконсультировавшись с ингредиентами. – Сладкой свининой? – смотрит на неё вопросительно. Он в кулинарии не то чтобы эксперт, но такого в данном блюде не припомнит. – Есть у моей мамы грешок модифицировать рецепты до неузнаваемости, – ведёт плечом. – Так что смотри не проебись, любимый, – хохотнула в сторону Мадары, – чтобы один в один как у неё. – Мм, если бы японская кухня была моей стезёй, я бы, может, пообещал тебе что-нибудь, – цокнул он недовольно, – но такого таланта за мной пока что не числится. – Ха, таланта повторять её бешеные рецепты не числится вообще ни за кем, – не особо расстроилась. – Посмотрим, – хмыкает, одним глотком допивая вино из бокала, – в магазине могу передумать, – выпорхнул из помещения. Минато вздохнул. Разумеется, его не отпустят за продуктами в одиночестве. Вообще, походу, ни секунды покоя не выделят. Прелесть прекрасных созданий в том, что они прекрасны. Цена за их компанию – ты сам никогда не расслабишься. Не в их натуре позволять тебе эту роскошь. Сиди, блять, и разгадывай тайну их настроений. Заранее проигранный квест, ведь в жизни же не угодишь всем троим. Что ж, записывайте добровольцем. Выйдя в коридор, лицезреет сбивающую с толку картинку, потому что Учиха, легко запрыгнув в чьи-то шлёпки, не колеблясь, выходит на улицу. Переодеваться не стал, накидывать что-нибудь сверху не стал. Похуй как бы, что в таком прикиде только у Victoria’s Secret на показе дефилировать. Что ж, в местном продуктовом сегодня случится катаклизм покруче, чем даже Брюс Уиллис бы смог устранить. – У тебя девять жизней? Мне интересно, – адресует омеге, покинув дом следом за ним. И это искренний, не приправленный иронией комментарий. – Криминальную статистику почитай, – хмыкает беззлобно. – Ей совсем не обязательно быть высокой, чтобы кто-нибудь стал её частью. Мадара усмехается, но совершенно не так, как усмехался до этого. Мягко так, вроде бы искренне. – Что ж, – вздыхает, – это так. Поверь мне, это случается в любом абсолютно прикиде. Мужчина хмыкает, решая дальше не спорить, потому что, да, не от прикида зависит, но это всё-таки важный аспект. Чем больше внимания ты привлекаешь, тем больше и вероятность наткнуться на нездоровое, а, обернувшись в нечто скандальное, ты привлекаешь в принципе всё. – Ну, не в моей машине, хотя бы, – сошёлся на этом, снимая мазду с сигнализации. – Ебать, – протягивает, – а у Итачи действительно безупречный радар. – Радар-то не очень как раз, – парирует, открывая пассажирскую дверь. – Да нет, – хмыкает, подходя, – даже прикопаться не к чему, а так, сука, хочется, – садится. Минато прикрывает за ним дверь и медитирует про себя, предвещая, что сегодня ему очень пригодилось бы это умение. Если бы было. – Есть вариант не прикапываться, – освещает опцию попроще, садясь со своей стороны. – Мм, ты моего сокровища не достоин. Это, типа, аргумент? – С хуя ли не достоин? – уточнил, заводя автомобиль и не стесняясь в своих выражениях. Он, конечно, за сохранение взаимоуважения в любой ситуации, но нюанс в том, что оно должно быть взаимным. А там свою позицию прямым текстом высказывают и, возможно, в каком-то смысле так даже проще. – Этого я ещё не придумал, – вздыхает печально. – Не переживай, косяк найду. Все мы не без них. – Можешь начать с того, что угрозы мне только добавляют мотивации, – для справки сказал. Некоторые люди отступают от подобного давления, а некоторые лишь сильнее в желаемое вгрызаются. Если уж взял на себя тактику нападения, так пусть понимает, к чему она приведёт. – Да-да, – безразлично. – Что-нибудь, чего я не знаю, пожалуйста. – Что-то такое осталось? – уточняет, сворачивая на уже знакомый путь до изученного до последней полочки магазина. – Осадки всегда прячутся на самом дне, – задумчиво рассуждает в воздух. – У меня, может, нет вообще этого дна. – Хм. Пятёрка за то, что любишь себя, но это твой первый проёб. Моего малыша нужно любить больше всего этого света. – Не твой, во-первых, малыш, – поправляет, – во-вторых, любить кого-то больше света вполне можно, любя при этом себя. У тебя же как-то выходит. – Вау, – пробует на вкус аргумент, – знаешь, Джексон мне сказал то же самое, и смотри-ка, как, сука, любил. – Джексон? – Яхико, – нарочито слащаво. – То же самое сказал? – бровь изгибает. Не то, чтобы тот альфа казался ему настолько простым, но Минато реально не поверит, что подобная мысль могла самовольно заглянуть в его голову. Не сходится. – Нет, конечно, – признаёт со смешком, – ему хватило мозгов со мной не ёрничать. – Я зайка только если зубы на меня не точить. – Проверить на прочность можно только зубами, – напоминает. Нет, вообще-то, не только зубами, но, окей, у всех свои правила. – Приму за комплимент. Полагаю, ты не занимался бы этим, если бы я ничего для Итачи не значил. – Изворотливый ты всё-таки гад, – усмехается почти впечатлённо, после чего вынужденно отвлекается на входящий звонок. Пару секунд смотрит на имя, будто решает, брать ли всё-таки трубку. И это в принципе первое проявления хоть маломальского сомнения в этом человеке. – Я в прошлый раз как-то не ясно выразился? – уточнил за место приветствия, вновь занимая позицию атаки, а не обороны. – Поебать тебе, да? – усмехнулся. По запаху волной пробежало довольство. – Мне, впрочем, тоже. В одиночестве будешь обедать. И это последний раз, когда я так нежно объясняю. Не понимаешь «нет» словами, другими методами будешь усваивать, – отрезает напоследок с ощутимой каплей яда в голосе, сразу же отключаясь. – Вау, – комментирует альфа нейтрально. – Да, до вас реально с первого раза нихуя не доходит, – признаёт, за секунду сменив оттенок и голоса, и атмосферы на нечто помягче. А Минато ещё думал, что у Итачи день ото дня биполярка. Оказывается, там ещё лайтовая версия. – В следующий раз, когда будешь врать, воздух от своего настроения хотя бы почисти, – посоветовал, до сих пор дыша чем-то весьма удовлетворённым, ни разу не раздражённым. Омега рассмеялся так мягко, Минато даже от дороги отвлёкся посмотреть, не почудилось ли. Хн, и проверить, что он холодное оружие не достал ни откуда. А то, чем нежнее этот голос, тем ближе ты, кажется, к смерти. – Не скрываю, очень люблю ставить породистых кобелей на место. – Я не породистый, – решил на всякий напомнить. – Не кровью, так статусом, – взмахнул рукой наплевательски. – Расскажи-ка мне, лучше, почему за свои тридцать пять ты того самого так себе и не нашёл? От серьёзных отношений бежим? Или в постели проблемы? Хотя, наверное, нет, если «отлично» было за язык действительно, – вообще никаких манер. – Могу задать тебе тот же вопрос, – рассуждает резонно. Характер тут, конечно, не сказка, но кто-нибудь-то будет согласен терпеть. Каждой твари по паре на этой земле. – И ты имел бы право послушать ответ, если бы я на твоего ребёнка складывал свои яйца. – Скажешь что-нибудь подобное ещё раз, высажу прямо здесь, – предупредил, не скрыв феромонами своего раздражения. Мысль-то как бы понятна, Намикадзе с ней, может быть, толерантен, но заворачивать в такой мерзкий подтекст совершенно не нужно. О ребёнке же речь. – Прямо сейчас тогда тормози и высаживай, – советует, оставшись будто бы не задетым возникшим в машине давлением. – Хватит наглости – я тебе в колонку с плюсами, может, отмечу. Намикадзе бессильно вздохнул. Он, конечно, не высадит. Не в таком виде уж точно. Этой самой вышеупомянутой наглости меньше с каждой секундой. И, не поймите неправильно, обычно у мужчины её через край, но этот омега парой фраз настолько выматывает, что уже никакой борьбы в тебе не остаётся. Подобное положение для Минато, признаться, в новинку. Когда, ну, реально проигрываешь. – Что и требовалось доказать, – заключает Мадара, открывая своё окно полностью, чтобы выветрить часть того, что без стеснения на него сейчас скалится. Идиотизм ситуации с том, что феромонами-то альфа его мог бы как раз очень быстро заткнуть, он на этот счёт даже не сомневался, но, сука, так же нельзя. И, если уж честно, ему так не хочется. И не с такими находил общий язык. – Открою секрет: хороших мальчиков, которые лишний раз не выёбываются, у меня рука не поднимается калечить. – Стало быть, не подружимся, – хмыкнул, приняв как данное и вновь спровоцировав у собеседника смех. К счастью, разговор оборвался естественным образом, стоило свернуть на парковку. В магазине и его непосредственной близости Намикадзе для Учихи существовать перестал. Он шагал уверенно по продуктовому, перебирал овощи, словно проводил экспертизу, закидывал в тележку, казалось бы, случайные вещи, менял направление покруче весеннего ветра, щебетал что-то в телефон одной из двух оставшихся дома няшек и в целом существовал в собственном мире чудес, совершенно не замечая, что пара человек, заглядевшись, вписались друг в друга тележками. Минато брёл за ним молча, толкая тележку, как послушный мальчик, который лишний раз не выёбывается, и весьма скучающим взглядом провожал всех зевак, сворачивающих себе на Мадару шеи. В голове неустанно вертится образ Итачи. Альфа с ним даже не борется, позволяет хозяйничать там, выкидывать в мусорку всякое важное, переставлять не туда информацию, чтобы потом ты смотрел на него, как придурок, и не понимал, как произносить слова. Прекрасное чувство и даже с бабочками. Ебейший наркотик в природе, а Минато впервые попробовал. И, знаете, нет, не преувеличивали. Действительно охуенно. Мадара, на удивление, витание в облаках поддержал – по дороге обратно тоже пребывал в задумчивом молчании. Может, магазин так на него повлиял, может, двадцатиминутная болтовня по телефону. В любом случае, решено было не трогать, чтобы не нарушить не дай бог снизошедший на мазду покой. Мир, к счастью, продлился до самого дома, возле которого обнаружились вернувшиеся откуда-то дети. Альфе очень хотелось бы соврать себе, подумав, что они были на джиу-джитсу или кюдо, да хотя бы миленько кушали рамен при десятке свидетелей, но, увы, так больше не выйдет. Не после того, как Наруто тактично отпрянул от сидящего на капоте хонды Саске. Тот обернулся невольно, поймал прямейший зрительный контакт с Намикадзе, сразу же весьма равнодушно его разорвав, чтобы сказать что-то лучшему другу и сделать его лицо каким-то без надобности кислым. Встречаются. Господи, пережить бы без травм. – Рискну создать впечатление, что я тебя одобряю, – нарушил омега тишину, завладевая вниманием, – усеки, что это не так. Но, коли тебя нельзя выставить за дверь, вынужден попросить: будь с ним сейчас аккуратней. Альфа настолько в собственных мыслях запутался, что даже не сразу смысл услышанного разобрал. – С Итачи? – А ты в этом доме ещё к кому-то подкатываешь? – дёрнул бровью. – Почему? – пропустил сквозь себя сарказм, зафиксировавшись на сути. Сейчас аккуратней? Не в целом, а… Сейчас? – Ну такие вот мы непредсказуемые создания, – неожиданно эмоционально, – хотим, чего вообще нет во вселенной, и меланхолим по-всякому. День сегодня, блять, вот такой по лунному календарю. Так что не надо его взглядом обгладывать и наглеть, как ты – знаю – умеешь. – Окей, непредсказуемое создание, – согласился быстро, потому что обещание сдержит легко. Настроение в принципе не обгладывательное. – Но, если тебе интересно, я охотнее выполняю то, о чём меня просят нормально. – Прошу я только сегодня, – поправил прохладно, – исключительно в силу обстоятельств. Но когда-нибудь скоро я закончу со сбором информации, и у меня сформируется мнение. Очень советую тебе быть на моей хорошей стороне, когда это случится, – медленно отстёгивается, и какой-то тревожный звоночек твердит, что вот-вот придётся от чего-нибудь уворачиваться. Но омега покидает салон, оставив за собой последнее слово и сумки в багажнике, которые собственноручно носить, разумеется, в планах совсем не имеет. Вдох. Выдох. Давай, дипломат, тебя же тренировали в том числе вести переговоры с террористами. Какое-то из твоих образований должно было подготовить к Учихе Мадаре. Саске, едва оглядев дядю целиком, уточняет, не девять ли у него жизней, случайно, и Намикадзе не в силах не посмеяться над этим, пока из машины выходит. – Даже не начинай, в нашей родне и без тебя слишком много душнил, – информирует омега нейтрально. – За руль хотя бы не сел, – подмечает Наруто плюс. – Ты, милый, есть сегодня собираешься? – уточняет омега ласково, и парень мгновенно меняет стороны. – Серьёзно, Саске, он же взрослый человек, что за полиция нравов? – То-то же, – улыбается Учиха. – Не стыдно тебе манипулировать голодным бесхребетным? – уточняет Саске, провожая омегу взглядом. – Никогда не было, любимый, и никогда не будет, – отвечает, порхая по ступеням крыльца и мгновенно исчезая за дверью. Брюнет вздыхает, к мазде шагает. С Минато лишь кивком обменивается, и мужчина с удивлением находит теплоту в этой скупой тишине. «Здравствуйте» этого мальчика – обыкновенное принудительное выполнение социальной нормы, а молчание как раз-таки нечто более искреннее. Когда тебя не надо приветствовать, потому что ты уже свой. Взгляд сына показался чуть более категоричным, но время ожидаемо затёрло в нём часть конфликта. Это обнадёжило. Их коммуникация после того некрасивого обмена словами совершенно заморозилась. И Намикадзе был, наконец, уверен в собственной способности не усугубить, а исправить. Отдышался, можно сказать, за неделю. – Наруто, – позвал, решив воспользоваться суматохой происходящей в доме стряпни, чтобы перекинуться с сыном парой слов наедине, – у тебя есть минутка? – Конечно, – улыбнулся каплю натянуто. Он в целом от хонды отходить не торопится. Ловит момент, чутко отзеркаливает настроение. – С тобой бы мне тоже поговорить, – развернулся, не заметив даже, как поймал этот порыв, но доверяя ему почему-то. Саске замер, едва открыв багажник машины. Во взгляде какой-то крайне вялый вопрос, будто он не совсем понимает, но одновременно ему и как-то плевать. – В трёх словах вариант? – Ну, не в трёх, – усмехнулся, – но мы частично уже обсуждали, что Итачи мне нравится. – И приходили к выводу, что это не проблема, – напомнил, собирая все пакеты одно рукой, а другой закрывая обратно багажник. – Тогда я активных шагов не делал. Сейчас делаю, – просто перед фактом поставил. – Это всё ещё не проблема? – Нет, – дёрнул парень плечом. – Мне, надеюсь, не нужно вслух озвучивать никаких очевидных предупреждений? – уточнил в свою очередь. – Нет, – улыбнулся. – Твои угрозы были усвоены ещё когда адресовались не мне. – Супер, – хмыкнул, двинувшись в дом. – Супер, – продублировал, пребывая в микроскопическом шоке от того, насколько с этим подростком всё получается просто, а с простым, блять, наоборот. Динамичные же всё-таки люди создания. Оставшись один на один, альфам понадобилась пара минут, чтобы собраться с мыслями. Минато медленно сократил расстояние и прильнул к белому бамперу хонды в полуметре от сына, ловя безопасную тень. Ладони ласково прильнули к тёплому металлу. Он никогда, признаться, не видел в машинах чего-то особенного, не привязывался ни к бренду, ни к цвету, ни к комплектации, но вот эту машину действительно всем сердцем любил. Возможно, часть тех чувств, что Итачи испытывал к ней, и альфе передалась, возможно, просто из-за самого факта её принадлежности именно этому омеге, но что-то в ней было. Что-то без шуток особенное. – Я готов выслушать твоё мнение, если ты готов им поделиться, – по прямой зашёл в разговор, максимально убрав собственный запах из воздуха. Хотелось абсолютно нейтральной среды. – Меня заколебала эта недосказанность. – Знаю, меня тоже, – вздыхает. – Я много думал над этим, но правильных слов не нашёл. Самый серьёзный камень преткновения таких разговоров. Когда человек не может объяснить, что именно его беспокоит, то и ты, соответственно, совершенно не можешь его обнадёжить. А хотелось бы. – Если ты боишься, что я причиню ему боль, – всё же так или иначе сводится именно к этому, – то этого не случится, я обещаю. – Если ты видел его в последнее время, то должен понимать, что случилось уже, – рассудил парень мрачно, но уже без обвинительной интонации. Обычный пост фактум. – Вот это? – уточнил, кивнул на дом и заодно на прелесть, что в нём находилась. – Родной, это не боль. Я бы сказал это полная её противоположность. Хрупкость мальчика, однозначно, сразу бросалась в глаза. Как взгляд отводит, как аккуратно дышит, как прячется в вещах младшего брата. Ему не по себе, и он очевидно ищет защиту. Ловушка в том и заключается, что он теперь найдёт её лишь у одного человека. – Я бы не сказал, – парирует Наруто. – Его вообще нельзя сейчас трогать, – опять зачем-то это «сейчас». – Ты тронул, я это вижу. – Тронул или нет, тебя это не касается, – допустимые границы сразу же прочертил. Ситуацию в целом и эмоциональный фидбэк обсуждать сколько угодно готов, но интимные детали останутся лишь между ним и омегой. – Наруто, услышь меня сейчас. Я люблю тебя так, как никогда не подозревал, что могу, и твои чувства для меня очень важны. Ты можешь их высказать, я попытаюсь их успокоить, разумеется, но в итоге я поступлю так, как считаю нужным – тебе с этим придётся смириться, – об этом тоже решил максимально прямо сказать. Услышанное парню, очевидно, совсем не понравилось, но и слов подходящих он до сих пор не находил. – Мне не нравится это. – Я люблю его, – произнёс крайне легко. Удивительно, прежде эти слова в упор не желали слетать с губ, ни один партнёр их не слышал. А сейчас само, будто, вырвалось, готовое упасть омеге под ноги. – Блять, – вылетело у Наруто чуть слышно, пока он глаза прикрывал, оправляясь от того, что услышал. – Не пойми меня неправильно, я доверяю, что ты благородный человек. Точнее, знаю, что ты именно такой, – повернулся к отцу, чтобы в глаза посмотреть. – Но ты же сам за наш один разговор об отношениях мне сказал, что это всегда строилось на удобстве больше, чем чувствах. – Так и было, но ты, надеюсь, понимаешь, что, двигай мной именно прагматичность, выбор на Итачи я бы точно не остановил? – В смысле? – нашёл в этом нечто оскорбительное. – В смысле, настоящие чувства требуют настоящей работы, при чём результат окончательно никогда не будет известен. Можно всё вложить и потерять ещё даже больше. Итачи сложный, избирательно непредсказуемый, и багажа у него очень много – он ни в каком смысле не «удобный». На самом деле, куда больше вероятность того, что это он мне сделает больно, а не наоборот. Наруто, не обвиняй меня в расчётливости, потому что это не она. Это идиотизм с моей стороны, откровенно говоря, – заключил без капли сожалений. – Не честно, – цокнул, – знаешь же, идиотизм я очень поддерживаю. Минато усмехается мягко. Да, он знает. На самом деле, они идиоты одного и того же сорта. Когда сдаёшься чувствам без остатка, вязнешь в них без надежды когда-либо выползти, и с раскрытыми руками принимаешь эту судьбу, прекрасно осознавая все её риски. – Давно он нравится тебе? – спросил Наруто, нехотя признавая своё бессилие хоть на что-нибудь повлиять. – Он всегда нравился мне, – ведёт плечом. – К нему сложно остаться равнодушным. Но серьёзно я, наверное, задумался о нём только когда феромоны Яхико на меня среагировали. – Никогда не понимал, как это работает, – серо подметил, – типа, на меня же не реагировали никогда, а мы с тобой не так уж по-разному пахнем. – Феромоны реагируют агрессивно только на соперников, а, соперник ты или нет, решает тот, на кого метка поставлена. Итачи воспринял меня так, сознательно или нет. Парень хмыкнул, задумавшись над этим на какое-то время. – Он поэтому прислушивается к тебе лучше, чем к остальным? – почти детское любопытство. – Нет, Наруто, просто мне не шестнадцать, и в том, что я говорю, логики капельку больше, – усмехнулся. – Хей, – буркнул парень, мягко задев отца плечом. Разговор на этом пришёл к своему вынужденному завершению, оберегая их от чрезмерного пребывания в до сих пор скользкой теме. И пусть полноценное примирение достигнуто не было, если будет вообще, но маленький шаг в эту сторону был сделан успешно.

***

– Остановись, – Мадара умеет приказывать так, что мозг дёрнет тормоз даже раньше, чем сознание полноценно осознает услышанное. Так и случилось. Нож замер в воздухе, и сделано это было будто на автомате, по нажатию кнопочки. – Не будем добавлять в блюдо твои прелестные пальчики, – аккуратно забрал острый предмет, – займись лучше лапшой. – Хорошо, – подчинился безропотно. Творить под руководством дяди было исключительным удовольствием, потому что абсолютно ничего не могло пойти хоть каплю не так. Мадара видел всё, успевал всё и давал чёткие, выполнимые указания. И ты под его присмотром всегда веришь в собственные силы. – Кофе? – уточнил младший брат с другого конца помещения. – Да, спасибо, – ответил Минато бархатно из дверного проёма. Омега безошибочно почувствовал, когда они с Наруто зашли в дом, но до сего момента притворялся, что они где-нибудь не рядом, поэтому неуклюже выронил одну из упаковок с лапшой, но Мадара успел поймать до того, как она встретилась с полом. Голос у Намикадзе сегодня какой-то особенно глубокий, до самых поджилок добирающийся. От него ноги, блин, отнимаются, последние намёки на равновесие без следа исчезают. И хочется в кофту брата прямо целиком забраться, уменьшиться до карманного размера и просто тихонько сидеть в безопасности. – Четыре, малыш, – дядя ласково повторяет пропущенную мимо ушей фразу, и парень бредёт ещё за двумя пачками, пытаясь не забыть про них снова. – Ты же отправлял мне таблицу с проходными баллами или мне это приснилось? – подаёт голос Кушина. – Не знаю, сама посмотри, – протягивает ей телефон, надёжно прижимая к себе добытую в шкафу лапшу. – Откуда она у тебя? – округляет Киоко глаза. Такая милая, аж больно смотреть. – Сасори, – поясняет односложно, возвращаясь к стоящей на огне кастрюле с водой. – Акасуна Сасори, – вносит деталь, не увидев во взгляде должного осознания. – Тот же самый Акасуна, – хмурится Наруто, садясь на единственное свободное место за столом, – чья фамилия на половине токийских больниц? – И на медицинском корпусе Тодая, – дополняет Кушина. – Охуеть, – выдыхает, только сейчас соединив эти точки, – так-то, я понимаю, почему он не пошёл в медицину, – комментирует с усмешкой. Итачи улыбается этой мысли. Да, Сасори – не самый коммуникабельный человек в этом мире. Он даже по меркам Японии несколько замкнутый. Тем не менее, своё к тебе отношение кристально ясно доносит даже без длинных речей. – На медицинский поступаешь? – уточняет Минато таким медовым тоном, каким все альфы разговаривают, если перед ними по кухне девчонки в кружевных костюмчиках коллективно занимаются приготовлением вкусного обеда. Абсолютно не скрывает, как кайфово ему в этом проёме сейчас. Даже странно, что Мадара на него не рычит. – Да, Минато-сан, – Киоко тоже откровенно цветёт, – в прошлом году мне не хватило баллов. – В этом хватит – я не сомневаюсь. – Думаете, удача уже на моей стороне? – усмехается. – Думаю, удача здесь ни при чём. Комментарий ей, однозначно, польстил, возведя улыбку на новый уровень свечения. Киоко в целом сегодня переполнялась позитивом, смотреть на это безумно приятно. И омега смотрел. Ловил её взгляды, подмечал порозовевшие щёки, был ею очарован абсолютно и грыз своё каменное сердце за то, что оно упрямо билось к этой девочке совершенно ровно. Идиотское сердце, которому хочется танцевать тахикардию исключительно в радиусе дверного проёма. Учиху натурально трясло будто бы. Изнутри. От необъяснимого холода посреди японской жары. От истеричного нетерпения под пристальным взглядом голубых глаз. А они припарковались на нём основательно. Следовали за каждым движением, изучали, любовались, обгладывали. Эти глаза методично ласкали все те места, которых альфа желал бы коснуться руками. В красках передавали парню, что с ним может быть сделано, и он, блять, в ногах совершенно путался, застревая то в своих фантазиях, то в воспоминаниях. Непонятное вообще состояние: когда хочешь защититься от кого-то, но, вроде бы, только у него эту защиту искать и уместно. Считаешь, что он абсолютно переборщил с тем, что сделал с тобой, но тебе как бы совсем не хватило. Хочешь, чтобы он был от тебя как можно дальше, но, в идеале, продолжал находиться в этом доме. Не выносишь на себе его взгляд, но, возможно, расстроишься, если торчать в проходе ему надоест. – Хей, – шёпот брата выдёргивает из головы обратно на кухню. Его пальцы обнимают локоть, и он, кажется, пытается что-то омеге отдать. А что? Чашку кофе. Внутри плавает маленький зефир. – Мм, – прикрывает глаза, дыша кофейной терпкостью с ласковым ореховым шлейфом. – Что это? – Нутелла, – наклоняется тронуть висок кончиком носа, – от твоего бардака. – Спасибо, – поднимает на Саске глаза. Так тепло, что в пору снова заплакать. – Горе моё, – усмехается альфа, обнимая лицо старшего брата ладонями. Целует в лоб невесомо, от улыбки не может избавиться. – Это невыносимо, – бурчит. Истерику закатить не то чтобы нужно, а хочется. Придумайте кто-нибудь повод. – Прекрати смеяться, мне плохо, вообще-то. – Я знаю, но ты такой милый, что больно смотреть, – основательно тает, даже этого не скрывает. – Омега, ей богу. – Омега и есть, – фыркает, провоцируя мягкий смех. – Иногда, можно, – отпускает, чтобы похлопать себя по карманам, – даже тебе. Держи, – любимые конфеты, как обычно, в неограниченном количестве. – Ещё одну сюда, пожалуйста, волшебник, – хмыкает Мадара. – Для всех няшек найду, не волнуйся, – являет ещё одну непонятно откуда, – откладывалось бы хоть что-нибудь в ваших костлявых ногах. – Чьи ты ноги костлявыми назвал? – мужчина повернулся так медленно, что даже Итачи, который вообще ни при чём, стало не по себе. – Могу показать, в каких ещё местах не хватает, – оповестил его парень, – здесь, например, – обнял пальцами локоть. – В твоём возрасте уже как-то стрёмно на тринадцатилетку смахивать со спины, не считаешь? – Стрёмно, Саске, будет твоей матери объяснять, какой из оскорблённых частей тела я сломал твой длинный нос, – щёлкнул в него в аккурат, – умолкни, пока не огрёб. – Покушай сначала, – бесстрашно разворошил его волосы, – на драки калории, вообще-то, нужны. – Наруто, забери своего придурка сейчас же, пока у меня шоколад не закончился, и я ещё добрый, – протянул угрожающе, испепеляя племянника взглядом. – У тебя девять жизней теперь? – прокомментировал Наруто, охотно цепляя Саске за ворот и выталкивая смеющегося альфу в коридор. – Дети, – цокает Мадара с напускным отвращением. – Троглодиты, – соглашается Кушина, – не говори. – Они дети, да, – хмыкает Минато, на которого Итачи всё не может прямо посмотреть. – Ох, не за ту ты команду играешь, Намикадзе, – качает головой Узумаки. – Команды здесь только ты меняешь, – не соглашается, – я за весь день ещё ни одного оскорбления, между прочем, не слышал. – Мм, чтобы не нарушать равновесие во вселенной, я решила, что в этом доме в любой промежуток времени тебя должен не выносить лишь один человек. – А это, сокровище, я, – промурлыкал Мадара. – А почему? – уточнила тихонько Киоко. – По девочкам я, – повёл плечами, – не люблю конкуренцию. Минато рассмеялся довольно тепло. У омеги, честно говоря, всё буквально скрутило от этого звука. – Я выйду подышать, – шепнул дяде. – Беги, – тронул ласково локоть. Итачи покрепче обнял пальцами кружку и прошмыгнул под рукой у Минато, изловчившись весьма естественно избежать его взгляда. А отвечать на него то ли страшно, то ли стыдно. Будто омега этого мужчину каким-то образом предал. Хотя так, наверное, и есть.

***

Минато дал Итачи проскочить мимо себя, подарил даже пару минут на то, чтобы в загудевшем дверью гараже как следует устроиться, но потом всё же последовал. Атмосферу необходимо срочно менять, пока она не закрепилась за ними в таком состоянии. Неловкость следует сразу ломать, чтобы даже не привыкать. Малыш сидел на капоте тойоты босиком и уже без толстовки. Тонкая ткань лавандового цвета удивительно смотрелась на нём. Минато с удовольствием прошёлся взглядом по стройной красоте, с отдельным удовольствием отметил чистоту его кожи. Она прекрасна без укусов. Не так давно на этом же самом месте этот мальчик показывал ему десятки стоящих на нём меток и рычал, что его отношения с его мужчиной Минато совершенно не касаются. А теперь посмотрите на метаморфозу. Кроткий, прелестный, весь такой по секрету влюблённый. Ну, ещё немного ершистый: лежащую рядом толстовку на колени накидывает, чашку, напротив, от себя отставляет. Она с почти квадратного носа пикапа точно не упадёт, а вот из рук вполне может. Альфа подходит ближе, укладывает ладонь на капот рядом с худой коленкой. Ох, сколько же разговоров случилось в этом гараже, эти стены видели и советы, и похвалу, и даже угрозы. Слёзы. Раны. Потери и яд. Не всё это было красивым, но искренним – да, на сто процентов. – Расскажи мне, – просит мягко. – Тебя что-то тревожит, я вижу. Хочется коснуться подбородка, повернуть к себе, устроиться меж этих ног, притянуть его всего поближе, поднять на себя его блестящие глаза. Быть ласковым хочется. Но это до сих пор ещё не кажется уместным. – Я, – шмыгнул носом, – был на осмотре. Кхм. Там. Уточнять, разумеется, не обязательно. Альфа прекрасно знает, где находится это там. – Один? – первое, что почему-то пришло в голову. – С Саске. Удивление скрыть не получилось. Странно, что не с Мадарой или Кушиной, но, наверное, с альфой было спокойнее. – Всё в порядке? – Вполне, – неловко плечами повёл. – Меня вернули на контрацептивы, – выдохнул, словно щипцами из себя вытянул. – В среду. Намикадзе кивнул, ожидая продолжения, но его не последовало. Тишина, блестящие глаза и малыш, который так неровно дышал, что у альфы от одного вида его голова закружилась. Впрочем, потом она реально и закружилась, когда в уме проскрипело добавленное к фразе... В среду? Светлые брови дёрнулись вопросительно. Непонятно, зачем, спрашивать же было не о чем. Факт. Маленькая бабочка, от крыла которой где-то в Тихом океане начнётся цунами. Или не в Тихом, а в чёрном омуте чьих-то глаз. – В среду, – повторил, не выдержав и всё же уложив ладонь на стройную ногу. Было нужно держаться за что-то. – Не переживай. Я… – запнулся на мысли. Еле вздохнул. – Это не зайдёт дальше, – дрожь в его голосе разбивает сердце. Минато даже выдохнул от собственной неподготовленности с этой мыслью столкнуться. Он думал, что узнавать о пятнадцатилетнем ребёнке – странный опыт. Хн, оказывается узнавать о гипотетическом, который может быть, а может не быть, ничуть не менее странно. И следом же слышать, что... не зайдёт дальше. Больно? Безличностно будто. Тёмные брови заламываются, и парень чуть отворачивается. Плачет тихонько, пытается унять тремор в теле. Его запах – головоломка. Страшно, но вместе с тем, будто, спокойно. Мерзко, но каплю уютно. Грустно и весело, блять, ничего не понятно. Конечно плачет, в нём будто десять личностей спорят о своих любимых оттенках. – Тебе надо было распутываться, а не наоборот, – шепчет мягко. У него-то всё, наоборот, просто предельно. Любит. Это такая очень жертвенная эмоция, когда собственная боль теряет значимость, потому что его боль – единственное, что действительно невыносимо. – Ты сказал «не переживай», – протягивает, подбирая нужные слова, чтобы мысль преподнести, а не огреть ею по голове. – Итачи, я думал, для тебя уже очевидно, чего я действительно хочу. Но, если нет, я могу сказать вслух, чтобы ты не гадал. – Не надо, – чуть слышно. – Ты сделал выбор, – вдох. Ему бы тоже проморгаться не мешало, – невозможный, на самом деле. Страшно, наверное, было, – омега сжимается, ногу к себе подтягивает, чтобы обнять, и альфе приходится нехотя отпустить. – Мой проёб. Я не донёс до тебя, что бояться тебе вообще нечего. Это твоё решение, но тебе не обязательно принимать его в одиночестве. Омегу будто сломало этими словами. Снова уложило куда-то на дно, хотя он уже начинал своё восхождение. Но это ничего. Он на этом дне не один. Никогда больше не будет. Произошедшее медленно в голове оседает. Омеги в принципе очень фертильные, особенно если их партнёр альфа. При отсутствии медикаментов беременность – гарантия практически. И даже если ей не дали свершится, эмоционально это всё-таки иначе ощущается. У них мог быть ребёнок. Эта мысль будоражит, стягивает внутренности в жадном, капризном чувстве. Этого омегу просто хочется, и всех его гипотетических детей. Счастье так близко, что его уже видно. Но дотянуться пока что нельзя, а терпение идёт уже трещинами. У парня, кажется, тоже. Поэтому он предпринимает попытку сбежать. – Постой, – среагировал быстрее, чем подумал. Поймал, не дав соскользнуть с капота, но делать этого не стоило, кажется. Омега оцепенел, почувствовав ладонь на своём животе. Дышать перестал. А Минато пульс будто через сам воздух улавливал. Будто это маленькое сердечко грохотало не только у омеги в груди, но и эхом в соседней. Альфа носом глубоко воздух тянет, пытаясь понять, что за чувства парня ломают, но те продолжают калейдоскоп разворачивать. – Итачи, – мягко и вкрадчиво. – Я не смогу понять, если ты со мной не разговариваешь. Словами скажи мне, что между нами не так? – Ничего, – надломлено, – между нами ничего. Отпусти. – Между нами, – поправил, стягивая пальцами невесомую ткань, – что-то было с самого начала. Тебе тяжело препираться со мной, всегда было. Но временами, когда ты выматываешься и перестаёшь этим на пару секунд заниматься, тебе хорошо, мы же оба понимаем это? – Когда выматываюсь окончательно, – продублировал через горький смешок, – мне хорошо, Минато? – Когда ты говоришь откровенно, – встал прямо перед ним, твёрдо уложив на капот ладони, – а не ходишь вокруг темы на цыпочках. Да, Итачи, тебе хорошо. – Не ставь меня перед фактом, как мне с тобой, – отчеканил, даже в глаза осмелившись посмотреть. Хотя в данный момент у него уже не было выбора. Когда точно понимаешь, что сбежать не дадут, страх эффективнее превращается в более активные эмоции. – Не буду, – согласился легко. – Пожалуйста, Итачи, расскажи, как тебе со мной. – Как будто кислород доступен в ограниченных порциях, ровно на то, чтобы жизнь еле-еле поддерживать, а ты разводишь руками, что так и должно быть, и ждёшь от меня благодарности. – А что ещё я могу сделать, кроме как развести руками, если ты этот кислород перекрываешь себе сам? – не понимает. – Можешь перестать качать права там, где их у тебя нет, и оставить меня разбираться с самовредительством без твоего неуместного осуждения. – Да это, – рассмеялся бессильно, уронив свою голову, – не осуждение. Я всегда был честным с тобой, и взамен требовал не больше и не меньше. – Я удовлетворяю это требование по мере собственных сил. Что ж, с этим бессмысленно спорить. – Сдаюсь, – выдыхает смиренно, – победа за тобой. Перемещается в сторону, не имея права далее омегу удерживать. Прислоняется к капоту рядышком и пережёвывает собственное разочарование. Никто ни от кого не убегает, никто ни с кем не разговаривает. Не смотрит в глаза. Неловкость обошли, но запустили стагнацию. Окей, пусть сегодня так. Обед, к счастью, в их вкладе совсем не нуждается – Киоко с Узумаки заполняют его активными медицинскими обсуждениями, а короткие паузы легко заполняет Мадара. Еда, кажется, вкусная, но, честно говоря, в память не прогружается – та слишком занята размышлениями. Перебирает события проведённой с омегой ночи, воспроизводит первый разговор после неё и тот, что произошёл только что. Что-то, однозначно, не сходится. Контекст недосказан. Какая-то травма всплыла, и Намикадзе в упор не понимает, является ли он её причиной или триггером. Но, чтобы двигаться вперёд, необходимо с этим разобраться. Минато решает не затягивать, не ждать более подходящего случая, не собирать в кучу мысли. Итачи отлучается отвезти Киоко домой, мелкие сбегают к друзьям ещё раньше, обещаясь быть дома до вечера. Момент идеален. – Мне нужен совет, – обозначает без расшаркиваний, переводя взгляд на Мадару. Тот цепенеет картинно. Закинутые на соседний стул ноги, что секунду назад бездумно покачивались, замирают. Брови чуть дёргаются. Кушина, едва привставшая, чтобы собрать по столу пустые тарелки, тянется вместо них за бутылкой. – И, – протягивает омега, опешив, – ты считаешь, что найдёшь его у меня? – У тебя есть какой-то ответ, – подтверждает, уверенный в этом так же твёрдо, как и в том, что солнце встаёт на востоке. – Ответ всегда у меня, – соглашается, – думаешь, я им со всеми делюсь? – Ничего не теряю, спросив, – плечами пожал. – Окей, – хмыкнул нейтрально, – спроси. – Он боится меня? – очень просто, пусть и немного размыто. – Он боится, – поправляет. Спросить бы, чего именно, да Минато, вроде бы, знает. Выдыхает бессильно, не понимая, как будет обходить этот барьер непонятной ещё высоты. Кушина наклоняется наполнить опустевший бокал. – Не надо, – взмахом руки останавливает, – мне домой ещё ехать. – Можешь до завтра остаться, – дёргает она плечами. А Намикадзе зависает на пару секунд. – Если тебе на диване нормально, – большим пальцем взад себя указывает. Он смотрит и не понимает, кто её держит на мушке. Что с ней вообще происходит? Внезапное дружелюбие от извечно колючего человека безумно подозрительно. – Мне нормально, – подтверждает бездумно, сразу же получая в руку полный бокал вина. – А с тобой? – уточняет. – Нормально? – Намикадзе, ты дебил? – дёргает бровью. – Не был, пока не зашёл в этот дом, – выдыхает, сдаваясь обстоятельствам полностью. Здесь слишком много противодействующих ему сил скопилось, а течению сопротивляться можно лишь кратковременно. – День такой, – подсказывает Мадара с усмешкой, – по лунному календарю. – Мм, – кивает, отпивая терпкое вино и решительно намереваясь от него подобреть. – Его феромоны от таблеток такие непонятные? – Привыкание где-то месяц идёт, – кивает, значительно успокаивая. – Три, вообще-то, – поправляет Узумаки. – Да на втором уже понятно, как жить, – взмахивает ладонью, – без истерик, по крайней мере. – Факторов много. Не ожидай, что съедешь от него в скором времени. – Да я не планирую, – хмыкает, вновь покачивая ножками в воздухе, – притворюсь, может, правда, – вздыхает, – Фугаку – дотошный сухарь. Не будь дотошным сухарём – вот тебе, счастье, совет, – щёлкает на альфу пальцами. – Это ему не грозит, – заверяет женщина. – Серьёзно, Кушина, что с тобой? – не выдерживает. – Ты бесишь меня безумно, порой, но сейчас мне уже страшно, без шуток. План по моему устранению в силу вступил, ты мне что-то подсыпала в кофе? – Нет, – рассмеялась, – просто очень сложно желать тебе мучительной смерти, когда твоя мама мне нравится, – губы поджала, – но мне приятно, что тебе некомфортно, – приложила руку к груди. – Точно, – среагировал омега. – Намикадзе Акане. Всегда было любопытно, почему она оставила театр? Если из-за тебя, то для своего же блага лучше соври. – Из-за меня, – подтвердил. – Тебе сколько лет? – только сейчас, почему-то, задумался. – Мадара-сан для тебя, бестактный щенок, – оскалился он. – Мы все понимаем, что дальше по смыслу шутка про бестактную суку, и я хотел бы парочку плюсов в колонку за то, что вежливо от неё воздержусь. Мадара рассмеялся так звонко, Минато с трудом в это поверил. Он частично был готов уворачиваться от тяжёлых предметов, ей богу. Но Учиха старший стал ему, вдруг, совершенно понятен, среагировав именно так на бестактную шутку. И всё на контрасте с этим померкло. Потому что альфа этому омеге, однозначно, понравится, хочет он того или нет. Благословение, можно сказать, в кармане. – Ладно, блондиньчик, живи, – разрешил снисходительно.

***

Атмосфера в доме поменялась радикально когда-то между отъездом Итачи и его возвращением. Без Киоко разговоры уже не так весело шли, и омега ожидал некоего покоя, но не в таких, признаться, пропорциях. Беседа за столом происходила совсем без ножей, и это при том, что Мадара сидел всего на метровом расстоянии от Намикадзе. И потеплению от Кушины удивляться парень смысла не видел, но вот от этого человека такого поворота ну правда не ожидал. Мадара по секрету ко всем альфам немного предвзят, даже к лапочке Саске. С ними у него и шутки острее, и шкала доступного терпения покороче. По девочкам он, как и сказал. И его нынешняя леность и даже некоторая безалаберность – это предательство чистой воды. К слову о предателях, Данго тоже выполз из-под лестницы показать всем, что он жив, когда солнце уже практически касалось горизонта, и расположился в ногах у Минато. Демонстративно так. Глянул на хозяина своими оленьими глазками, завилял быстро хвостом, но с места не шелохнулся. Слишком удобно ему лежалось подбородочком на мужской ноге. А Намикадзе, как специально, не скупился этим вечером на внимание: пару раз почесал по длинной спине, даже сказал пару слов, от которых трёхлапый совершенно растёкся животиком кверху, неистово виляя хвостом. Ему не часто перепадает ласка от этого человека, и он ею буквально захлебнуться пытается, когда становится можно. Хн, тебе, так-то, тоже этой ласки ни капельки уже не полагается, но почему же ты ревнуешь, глядя на это? Ёбаные гормоны сводят с ума. Руку себе не жалко отгрызть, чтобы на боль хоть немного отвлечься, а не удерживать чувствительный хаос внутри, ни на кого не повысив свой голос и желательно без слёз на глазах. – Чего ты, сокровище, дуешься? – уточнил дядя мягко, присаживаясь на подлокотник кресла, в котором омега выбрал дымиться от возмущения. – Мне хочется закричать, – цедит, агрессивно проводя ладонью по руке. Какой-то неприятный зуд во всём теле, на предстоящую течку похоже, но это ей быть не может – врач бы заметил поднимающуюся в гормонах волну. – Кричи, – хмыкает старший омега, принимаясь бездумно заплетать волосы племянника в косу, – хочешь – можем мазду Намикадзе разбить, это очень сбросить стресс помогает. – А нас за это не посадят, случайно? – уточняет, решив, что на самом деле ему просто жарко, и расстёгивая молнию на толстовке так, будто во всём виновата она. – Купим билеты до Нью-Йорка и исчезнем до восхода солнца, Япония перед Великобританией как-нибудь без нас извинится. – Хн, – усмехается. Чужие пальцы в волосах успокаивают, без кофты сверху стало удобнее, а мысль о том, что сидящий за ним человек готов совершить с тобой абсолютно всё, что твои хотелки попросят, дарит безумное чувство защищённости. – Кушина с ним теперь дружит, походу, – подметил, наблюдая за разговором с расстояния. Кто бы ему несколько месяцев назад сказал, что они так мирно будут сидеть за столом и спокойно обсуждать своего ребёнка – он бы ни за что не поверил. – Он больше ей не угроза, – замечает резонно, – хотя черти в этом омуте, однозначно, живут. – Нравится тебе, да? – цокает недовольно. – Расположительный гад, – соглашается, – не вижу смысла рычать, он меня не боится. Но рычаг я найду, они есть у всех. – Не зли его, – качнул головой. – Серьёзно, я не знаю, что он может и готов сделать, если перейти ему дорогу. – Ну, может он много – это я тебе и так могу сказать, – вздыхает, – но нихуя из этого мне сделать не посмеет. Во всяком случае, не из-под твоего каблука. – Ты меня переоцениваешь. – Я никого не переоцениваю, – поправляет. – Он на крючке, и, пока это так, его карты всегда будет можно покрыть. – Серьёзно, остановись, – глянул вверх на него, получил в ответ очень ласковый взгляд, – мне не по себе, когда ты начинаешь звучать, как какой-то суперзлодей. Не надо карт, ладно? – Малыш, – целует в лоб, – собирать карты – моё хобби, моя работа, можно сказать, как твоего крёстного отца. Их не обязательно применять, и, если ты не захочешь, то и не будешь, но на всякий случай они у нас будут. Считай, что это страховка. – С чего, вдруг? – не понял. – Не помню, чтобы ты собирал что-нибудь на Яхико. Омега рассмеялся так звучно, что даже разговор за столом на секунду прервался. – Моя наивная прелесть, – гладит по голове, – ты же не думаешь, что Корея просто так платит ему вдвое больше, чем предложила Испания, – Итачи оцепенел, даже похолодел, запинаясь об эту фразу снова и снова. – Ну, она больше не будет, – хмыкнул безразлично, – пусть пиздует обратно в Европу. – Зачем? – даже не понимал, возмущён он или это какое-то другое чувство скребётся внутри. – Ну, ты же жаловался, что он далеко, что вы пытаетесь что-то там, но видеться часто не получается из-за длительности перелётов. Я решил, что, раз дело в деньгах, то пусть Япония будет самой щедрой, но в Японию он даже за состояние не захотел. Хорошо, что в Корею согласился, в Китае у меня, к сожалению, хороших связей нет, пришлось бы доебаться до Фу-чана, а это, сам понимаешь, проблема сама по себе. – А кто у тебя в Корее, чтобы платить вдвое больше Испании, если нанять его даже не было их идеей? – он впечатлён и в равной степени этим встревожен. – Прелесть, альфы и не такое платят, когда им нравится тебя трахать, – хохотнул. – Ты, – проморгался, отчаянно желая, чтобы это всё стало шуткой, – спишь с кем-то ради этого? – Да нет, дурачок, – щёлкнул по лбу нежно. – Это мой старый знакомый, я сплю с ним, потому что мне нравится спать. Мы в нескольких вопросах помогаем друг другу, и список просто пополнился на один пункт. – На сотни тысяч евро? – не понял. – Я бы и больше заплатил, если бы пиздюк перестал таскать с собой твоё сердце по миру, – дёрнул плечом, – говорю же: собирать карты – моё хобби. Их много, быть моим другом профитно. Кто-то помогает мне, кому-то помогаю я, мир, солнышко, держится на человеческих взаимоотношениях, а я профессионал в этом деле. – Ты на полном серьёзе пугаешь сейчас, – констатировал. – Давай, оставим страх тем, кого я не люблю больше жизни, – шепнул, прижимая к себе. Вскоре вернулись дети, вдохнув в гостиную жизнь. По очереди сбегали в душ, потом предложили посмотреть вместе какой-нибудь фильм. Кушина ожидаемо выбрала расчленёнку, чтобы в душу особо не лезло, и с ней единодушно согласились. Сделали попкорн, открыли ещё одну бутылочку красного. Мелкие обосновались на полу перед диваном, чтобы Кушина с Итачи могли за них прятаться, когда одеяло перестанет защищать должным образом. Мадара сидел рядом, педантично закинув ногу себе на колено. Он покачивал в пальцах бокал и откровенно не боялся мёртвого корейского мальчика, терроризирующего семью на экране. Минато же устроился в кресле сбоку и наблюдал больше за людьми, чем за телевизором. Итачи знает об этом, потому что ворует в его сторону взгляды всякий раз, когда на экране становится страшно. И так, мгновенье за мгновеньем, дополняет картинку: вино тянет медленно, ноги расставил широко и удобно, собаку на колени не пустил, но позволил устроиться рядышком на полу, глаза в жутковатом искусственном освещении кажутся особенно голубыми, будто бы светятся, сухожилия на запястье красиво играют, когда он бокал подносит к губам, а губы… Омега отчётливо помнит и вкус, и как они ощущаются на шее, знает точь-в-точь, как бесяче царапают кожу его ровные зубы, издевательски прикусывая до сладкой боли, но не до меток. Выдох. В одеяле жарко, но без него как-то страшно. Хотя происходящее немного фоном проходит. Брюнет даже не вздрагивает, когда видит мёртвенно белое лицо крупным планом. А в следующую секунду видит отголоски улыбки на лице альфы, к которому взгляд продолжает позорно магнитить. Твёрдо настроившись отвлечься, омега тянется к волосам младшего брата, и тот удобно льнёт затылком к скрещенным на диване ногам, позволяя перебирать удивительно длинные чёрные пряди в своё удовольствие. И за этим методичным занятием получается вновь поймать разворачивающуюся на экране историю. Впрочем, следит за ней Итачи не долго. Их с Кушиной как-то одновременно тянет назад, и, укутавшись в защищающее от призраков одеяло, они засыпают. Вздрагивают то и дело на леденящие кровь крики, даже из-под тяжёлых ресниц порой поглядывают, кто там сейчас близок к смерти, но в целом уже даже не пытаются за сознание держаться. Через неопределённое количество времени омегу тревожат подхватывающие его руки. – Я сам дойду, – бормочет упрямо. – Спи, – хмыкает Саске, легко поднимая старшего брата, – сам он дойдёт. Вокруг тишина, тьму разгоняет тёплый свет с лестницы, а мысли с эмоциями в цепких лапках у дрёмы, и это такой приятный момент, что в нём хочется попросту жить. – Мм, люблю тебя, – прикрывает обратно глаза. – И я, – отвечает тепло, осторожно поднимаясь по ступеням.