Последняя воля павших небес

***

На нижних уровнях Подводной крепости Меропид царил вечный полумрак. Высокие каменные стены, испещрённые глубокими трещинами, были увиты тёмными разводами плесени, словно уродливые шрамы на теле древнего чудовища. Меж тяжёлых труб, вгрызшихся в своды, тонкими ручейками стекала вода, собираясь в мелкие лужицы на полу. Воздух был пропитан запахом сырости, железа и едва уловимым горьковатым оттенком соли, как будто сама крепость вобрала в себя дыхание океана. Пар вырывался из ржавых вентиляционных шахт, клубясь, как призрачные фигуры, и заставляя дрожать в зыбком мареве тусклый свет магических ламп. Одиночная камера строгого содержания, расположенная в самом сердце этих мрачных недр, обычно пустовала, но сегодня в её стенах находился узник. Человек, чей облик, имя и история были предметом множества мифов и легенд. Граф Луи де Бонье, прозванный в народе Тысячелетним Графом, некогда гордость и основатель Фонтейна, сидел на холодной каменной скамье, сплетя пальцы в замок. Его фигура, окутанная простым, но всё же элегантным плащом, будто бы не вписывалась в эту сырую и убогую обстановку. Граф выглядел удивительно спокойно. Молодое лицо с тонкими, почти аристократическими чертами сохраняло лёгкую улыбку, но в глубине его глаз читалась усталость человека, прожившего бесконечное множество жизней. Он наблюдал за каплями воды, медленно стекавшими с потолка. Каждая капля, разбиваясь о камень, разносила по камере мелодичный звон, который наполнял её странным, почти медитативным ритмом. Глухие удары шагов прорезали эту гармонию, эхом разлетаясь по коридору. Граф поднял голову, прислушиваясь, и уголки его губ дрогнули в еле заметной улыбке. Тяжёлая дверь камеры со скрипом отворилась, впуская Верховного судью Нёвиллета. Его высокая фигура, строгая и величественная, словно сама суть закона, была обрамлена длинным струящимся плащом, который походил на водопад, спадающий с его плеч. Волна прохладного воздуха и света заполнила камеру, заставив пар в углах комнаты зашевелиться. Граф не торопился вставать или приветствовать гостя. Он лишь чуть склонил голову, словно в жесте насмешливого уважения. — Ты наслаждаешься этим? — его голос прозвучал гулким эхом. Граф неспешно повернул голову, улыбнувшись: — Неудивительно, что ты первый задаёшь этот вопрос. Да, я наслаждаюсь. Каждый звук, каждая тень – это прекрасная симфония конца. — Твой конец? — спросил Нёвиллет, сделав шаг вперёд, — Или же конец всего, что ты разрушил? — Ах, Нёвиллет, всё, что ты называешь разрушением, было всего лишь лёгкими штрихами на полотне. И тебе, как моему ученику, стоило бы это понять. — Учеником я был давно, — верховный судья скрестил руки, его взгляд стал твёрже. — Сейчас я здесь, чтобы добиться настоящей правды, которую ты скрыл во время суда, принимая все обвинения. Почему? Почему ты сделал то, что сделал? Ответь мне. Граф тихо рассмеялся, его смех напоминал хриплый шёпот ветра в пустом зале: — Ты хочешь правду? Какую именно? Ту, что утолит твою жажду справедливости? Или ту, что разобьёт твоё представление о мире? Нёвиллет замер. Камера наполнилась напряжением. Граф, привстав с холодной скамьи оказался на уровне глаз Верховного судьи. Его лицо, молодое и почти лишённое эмоций, вдруг озарилось мрачным, почти всезнающим выражением. — Для тебя мир – это всего лишь сказка? — с горечью в голосе спросил Нёвиллет. Граф улыбнулся, но в его улыбке сквозила усталость: — Нынешний Тейват – это самая красивая и мирная сказка, которую я только видел за свою долгую жизнь. Уж поверь мне. То, что ты сейчас возводишь в абсолют, на самом деле не больше, чем детская проказа. И тебе советую я наслаждаться этой сказкой и делать всё, чтобы она сохранилась. — «Детская проказа»? — Нёвиллет приподнял одну бровь, в его взгляде читалось то ли недоумение, то ли презрение. Голос его прозвучал ровно, но в нём слышалась стальная острота. Свет магических ламп в комнате выхватывал из полумрака строгие черты его лица, подчёркивая каждый изгиб. — Так называются преступления, которые уже совсем скоро приведут тебя к смертной казни? Заказные убийства, работорговля, силовой захват предприятий, использование высокого положения в личных целях, организация незаконных судов, переподчинение защитных меков… И это называется «проказой»? Граф, сидящий напротив, лениво пожал плечами, словно вопрос не заслуживал ответа. Его осанка, будто расслабленная, выдавала уверенность, граничащую с вызовом. Лицо мужчины с тонкими, почти аристократическими чертами было лишено всякого выражения, только лёгкая тень насмешки мелькнула в уголках губ. — Мне не нужны ничьи нотации, — произнёс он с лёгким пренебрежением, в голосе звучала усталость человека, которому слишком часто читали лекции. — Ты – судья, Нёвиллет, вот и исполняй свою роль. А меня не трожь. Его глаза, тёмные и глубокие, встретились с холодным взглядом судьи. Этот обмен молчанием длился лишь мгновение, но казалось, что в этот момент времени не существовало. Затем граф снова заговорил: — Никаких слезливых объяснений и новых причин ты от меня не услышишь. Считай это… последним уроком, — он опустил взгляд на свои руки, сложенные на коленях. — Пора становиться самостоятельным. Пора идти против того, кого уважал и считал главным. Пора самому становиться главным. Нёвиллет молча скрестил руки на груди, его фигура, освещённая тусклым светом, казалась высеченной из камня. Его взгляд был тяжелым, почти давящим. — Неужели истинная причина в уроках? — спросил он наконец, и в его голосе прозвучала лёгкая насмешка, которая скрывала настороженность. — Для меня… и для Фурины? — Хм… всё может быть, — граф чуть склонил голову набок, будто раздумывая над словами, но на его губах вновь заиграла ироничная улыбка. — Но я уже всё сказал. Можешь возвращаться обратно на поверхность и подготавливаться к следующим судам. Его тон стал чуть холоднее, и он добавил с тихой решимостью: — Даю тебе слово: я никуда отсюда не уйду, хотя, будь уверен, такая возможность у меня есть. Судья прищурился, изучая лицо графа. — Все жандармы и члены иных государственных структур прошли проверки на выявление марионеток, — наконец, произнёс он твёрдо. — Никто тебе не поможет сбежать. Граф чуть склонил голову, и его усмешка стала шире. — Вот и чудненько, — произнёс он с насмешливой мягкостью. — Впредь проводите такие проверки регулярно, чтобы не оказаться обманутыми. Нёвиллет ещё некоторое время стоял, будто обдумывая что-то. Затем, не сказав больше ни слова, он развернулся и уверенно вышел из камеры. Его шаги эхом отдавались в холодных стенах. Граф остался один. Тишина, словно плотная завеса, окутала его. Он на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь редкими минутами покоя. Однако одиночество длилось недолго. Дверь камеры снова заскрипела, её звук наполнил помещение неприятным металлическим оттенком. Граф медленно открыл глаза и повернул голову. На пороге стояли трое в серо-бардовой форме с блестящими эмблемами. Две женщины и мужчина. Их лица казались безупречно спокойными, но в их взглядах читалось что-то неестественное. Граф не сразу подал виду, но его острый взгляд уловил тонкие едва видимые нити, которые тянулись вверх от их плеч и исчезали где-то в тени потолка. Его губы сжались в тонкую линию, а левая рука, лежавшая на колене, едва заметно напряглась. — Меня уверяли, что всех марионеток Театра разоблачили, — его голос звучал безразлично, но в нём появилась холодная нотка напряжения. — Неужели соврали? Одна из женщин, стоящая справа, приподняла голову. Её губы растянулись в искусственную улыбку. — Когда сама проверяешь кого-то, открывается прекрасное окно возможностей, — её голос звучал мягко, почти мелодично, но в нём слышалась угроза. — Правда, это окно не будет вечным. — Времени немного, поэтому просим вас пройти с нами, господин Бонье, — произнёс мужчина басовитым голосом. — Мы выведем вас из крепости. Граф чуть склонил голову, и его усмешка стала ледяной. — Я не собираюсь никуда идти, особенно с вами, — его голос стал твёрдым, как гранит. — Моя роль окончена. А в отличие от вас, слабовольных рабов, я могу жить без поводка и плети хозяина. Неужели Бездна настолько привлекательна, что вы готовы расстаться со свободой, которую с таким трудом получили когда-то? — В Хонкае мы нашли себя, — сказала женщина справа, её голос звучал сдержанно, но с явным налётом фанатизма. Её глаза, слегка светящиеся странным янтарным светом, были устремлены на графа. — Мы нашли свой смысл. — Мы перестали блуждать, — добавила вторая, её лицо, казалось, было мёртвым и лишённым эмоций, как фарфоровая маска. Но голос её был пронизан странной, почти гипнотической уверенностью. — Мы перестали страдать, — вступил мужчина в центре, и его низкий, басовитый голос словно раскатывался по стенам камеры, звуча тяжело и давяще. Его взгляд был пристальным, словно он пытался пробить графа насквозь. — Мы перестали цепляться за ничтожную надежду, — хором завершили они, их голоса слились в единую гармонию, странную и зловещую. — И теперь мы предлагаем тебе, слуге ложного мастера, — произнесла она с нарастающей страстью в голосе, — присоединиться к Истинному Театру Господства. Мужчина в центре поднял руку, указывая на графа, словно провозглашая приговор: — Хонкай сумеет уничтожить защиту, выстроенную вокруг мастерской душ, и дарует нам истинную свободу и цель. Его слова словно повисли в воздухе, а затем разлетелись эхом по камере, заполнив её гнетущей тишиной. Каждый из троих смотрел на графа с выражением глубокой убеждённости, как будто они уже знали, что он не сможет устоять перед их предложением. Но вместо страха или сомнений они увидели на его лице нечто другое. — Дарует? Бездна? Свободу? Цель? Ха-ха-ха! — граф натурально расхохотался, запрокинув голову назад. Его смех был громким и раскатистым, словно гром, разрывающий затянутые серыми тучами небеса. Он откинулся назад, его плечи вздрагивали от приступа неподдельного веселья, а в глазах зажглись насмешливые искры. — А верно госпожа Герта говорит, что со свободной волей может расстаться только душа с небольшим умом, — проговорил он, успокаиваясь, но его голос всё ещё дрожал от едва сдерживаемого смеха. — Послушайте только, какое предложение! Он выпрямился, и в его взгляде появилось что-то пугающе холодное. — За свою жизнь, — начал он, медленно и подчеркнуто, словно рассказывая назидательную историю. — Я успел сменить уже двух хозяев. Граф медленно поднялся, его фигура вырисовывалась в неверном свете ламп как чёрная тень с плотным ореолом угрозы. — Когда я был безвольной машиной для убийств, чёртовым акума, в руках вашего чёртового Хонкая, именуемой Бездной сейчас, я выполнял приказы, не задумываясь и даже наслаждаясь этим... Потом пришло освобождение. И что я сделал? По собственной воле заключил сделку со святым престолом, зная все грехи, что лежат на моей душе. Его голос звучал всё громче, словно он обращался не только к тем, кто стоял перед ним, но и к самой Бездне, которая, казалось, слушала в ожидании. — Да, Наместник Бога обманул нас всех. Мастер Отто оказался дьяволом во плоти, — продолжал он с горькой усмешкой. — Но мы всё же получили свободу воли. Это немногое, но это наше. И теперь вы предлагаете мне отдать это ради нового хозяина? Театр Господства? Он качнул головой, иронично усмехаясь. — Ха, это просто смешно. Театр Абсурда. Граф замолчал, выдержав паузу, словно давая словам осесть в воздухе. — Я мог бы предложить вам одуматься и прекратить заниматься ерундой. Но... — он сделал шаг вперёд, и его глаза полыхнули опасным светом. — Вы ведь всего лишь рабы на ниточках, не так ли? С этими словами он медленно поднял руку, его пальцы напряжённо вытянулись, а в ладони зажглось фиолетовое свечение, похожее на огонь или пульсирующую звезду. В этот момент камера наполнилась зловещей энергией, воздух стал густым, как перед грозой. Его хмурая ухмылка говорила больше, чем слова, и в следующую секунду яркие фиолетовые вспышки разорвали темноту камеры. Свет ударил с такой силой, что стены задрожали, а тени лже-надзирателей превратились в жуткие силуэты, бросающиеся в разные стороны. Крики и звуки борьбы смешались с оглушающими взрывами энергии. Камера наполнилась хаосом, но граф оставался в центре этого бури неподвижным, как незыблемая скала, вокруг которой рушилось всё.

***

Кур-де-Фонтейн

В это же время

— Благодарю вас, доктор, — мужчина поднялся с дивана медленно, словно пытаясь ощутить каждую мышцу своего тела, проверить, всё ли действительно в порядке. Он двигался с осторожностью, но при этом с достоинством, как человек, который заново открывает для себя нечто важное. Каждый его жест был продуманным, почти демонстративным, будто он хотел зафиксировать в памяти этот момент. Его одежда выдавала либо человека с утончённым вкусом, либо того, кто привык жить в роскоши. Тёмный бархатный жилет, украшенный золотыми пуговицами, выглядел безупречно, как и узорчатый платок, завязанный на шее элегантным узлом. Лёгкая улыбка коснулась его губ, а в глазах мелькала тень недавнего скептицизма. Я скрестил руки на груди, наблюдая за ним. Его движения казались настолько размеренными, что заставляли задуматься: он действительно изучает своё состояние или просто хочет произвести впечатление? — На здоровье, — сказал я, чуть склоняя голову. — Рад, что на этот раз никто не остался разочарованным. Мужчина усмехнулся, взявшись за лакированную трость, которая, судя по его уверенной походке, больше служила аксессуаром, чем средством для опоры. Свет от лампы отражался на её полированной поверхности, добавляя завершающий штрих к его внешнему виду. — Разочарование? — он бросил взгляд в сторону окна, где сидела Клоринда. — С вашей репутацией я скорее ожидал чего-то… драматичного. Клоринда подняла глаза от револьвера, который она аккуратно протирала белоснежным платком, словно тот был не просто оружием, а произведением искусства. Её строгий костюм идеально подчёркивал её осанку, а высокая шляпа с изящной золотой вышивкой завершала образ неподкупного стража порядка. Каждый её жест, даже самый незначительный, словно подчеркивал её уверенность и самообладание. — Драматичного? — я не смог удержаться от лёгкой улыбки. — Вы думали, что упадёте замертво или, может, станете… лужей воды? — Хох, исключать это нельзя было, — спокойно ответил мужчина, застёгивая перчатки из мягкой кожи. Его тон был настолько непринуждённым, что можно было подумать, он ведёт разговор о каком-то незначительном происшествии. — Говорят, вы умеете удивлять. — В любом случае, я рад, что на этот раз вы не пожалели о своём решении, — сказал я, уже направляясь к двери, чтобы проводить гостя. Мужчина остановился на пороге и обернулся, его лёгкая усмешка теперь казалась искренней, без прежнего напряжения. — Не пожалел ни на секунду. Ваш дар… он немного пугает. Но это пугающее исцеление стоит всех рисков. Он бросил взгляд на меня, затем снова повернул голову в сторону окна, где Клоринда продолжала сдержанно следить за происходящим. Мужчина коротко кивнул ей, словно признавая её роль во всём, что здесь произошло, после чего спокойно вышел. Я захлопнул дверь за ним и обернулся к Клоринде. Её взгляд оставался таким же спокойным, как в тот момент, когда она поймала меня утром возле театра, напомнив о моих недавних словах в аквабусе после суда. Я же, ощущая прилив энергии после заключения контракта с Фокалорс, принял вызов без лишних раздумий. Макото с Руккхой отправились по своим делам, а мы с Клориндой – по своим. Теперь со мной была третья богиня, и её присутствие уже само по себе означало, что дополнительное сопровождение мне не требовалось. Сейчас, спустя время, я видел в её глазах нечто новое. Взгляд, до этого строгий и цепкий, будто чуть смягчился, обретя оттенок, что можно было бы назвать удовлетворением от хорошо выполненной работы. — Ну что, «целитель-убийца» сегодня никого не превратил в лужу воды, — сказал я, позволив себе чуть более раскованный тон. — Может, мы наконец разрушим мой мрачный образ? Она отложила платок, убирая револьвер в кобуру на бедре. — Пока рано об этом говорить, — произнесла она с лёгкой улыбкой, едва заметной, но искренней. — Просто осведомлённость пациентов и пристальное наблюдение надзирателя сделали своё дело. — Надзирателя? — я усмехнулся, подходя ближе и облокачиваясь на рабочий стол. — Хм, наверное, это самое подходящее слово. Сегодня кто-нибудь ещё придёт? — К сожалению, нет, — сказала девушка, вставая с места. Её движения были плавными, даже излишне аккуратными, как будто она пыталась избежать любого звука в наступившей тишине. — Это были все дуэлянты, которые согласились прийти на приём к тому, кто убил их молодого коллегу и сумел «обмануть суд». — Жаль, что так получилось, но это их право и решение. Клоринда задержалась на мгновение, словно обдумывая свои слова. — Думаю, вид исцелившихся друзей и старых коллег изменит их мнение, погасит страх и позволит избавиться от боли… — Я пока не знаю, когда именно вернусь, но я точно вернусь в Фонтейн. И тогда буду рад помочь людям, которым помощь необходима. — Скажи, твоя поездка не может подождать хотя бы пару дней? Уверена, что многие передумают в самое ближайшее время. — Боюсь, сейчас не тот момент, когда я буду ждать, пока у кого-то поменяется мнение или настроение. — Понимаю. И благодарю. За помощь, и за то, что не отказал в моей просьбе, — её голос оставался сдержанным, как и всегда, но теперь в нём прозвучала нотка искренности. — Многое произошло, но моё желание помогать никуда не исчезло. Клоринда кивнула и направилась к двери. Уже на пороге она остановилась, обернулась на мгновение, словно собиралась что-то сказать, но передумала. Её задумчивый взгляд задержался на мне всего на секунду, прежде чем дверь мягко закрылась, оставив комнату в тишине. Но момент тишины не продлился долго. — «Думаю, и мне стоит выразить свою благодарность тебе, Саша», — в голове прозвучал осторожный голос Фокалорс. — «Долг судебного дуэлянта весьма непрост, и эти люди постоянно находятся в полушаге от смерти или такой раны, которую нельзя исцелить простой магией. К сожалению, я слишком часто становилась свидетелем трагичных и порой совсем несправедливых событий в зале театра. Спасибо, что помогаешь этим людям. Я это ценю». Её голос, тёплый и мягкий, звучал на фоне городской суеты за окном, и я невольно остановился, прислушиваясь к каждому слову. Казалось, что даже вечное движение Кур-де-Фонтейна стало немного тише, чтобы не перебивать её. — «А я ценю твои слова», — хмыкнул я, отлипая от стола, к которому привалился, и подходя к креслу за ним. Сняв с него белый плащ, я накинул его на плечи, слегка потянув ткань, чтобы она ровно легла. — «Несмотря на все открытия последних дней, желание помогать людям никуда не исчезло. Хотя определённый фанатизм в этом деле точно пропал». Плащ был тяжёлым, но уютным, его чистота и белизна всё ещё казались мне неуместными после всех событий в прошлом. Тем не менее, он идеально подходил к моему нынешнему образу. Мой взгляд скользнул к небольшому сундучку, стоящему на краю стола. Тёмное дерево, украшенное аккуратной резьбой, придавало ему дорогой и благородный вид. Внутри лежала мора и драгоценности – награда за мою помощь дуэлянтам сегодня. Однако трогать его я не стал. Денег у меня было достаточно, и пусть пока эти монеты лежат здесь. — «К слову о справедливости», — вспомнил я, уже выходя из квартиры. Дверь с тихим щелчком закрылась за мной, и я оказался на залитой солнечным светом улице. — «Раз уж я выкрал богиню справедливости, могу ли я узнать некоторые подробности касательно моего недавнего суда?» — «Мм? Уже решил воспользоваться положением, чтобы выведать скрытые детали собственного дела и принципов работы Оратриса?» — голос богини приобрёл лёгкие игривые нотки, словно она весело улыбалась, но старалась этого не показывать. — «Довольно быстро». — «Почему бы и нет? Нужно пользоваться связями, я так считаю». Я неспешно брёл по мостовой, наслаждаясь свежим воздухом и ощущением свободы, которое дарило утреннее солнце. Узкие улочки Кур-де-Фонтейна согревало солнце, мягкий слегка прохладный ветер трепал волосы. Фокалорс, видимо, тоже наслаждалась этим моментом, используя мои глаза, чтобы рассмотреть Кур-де-Фонтейн. Её голос вновь прозвучал, напоминая собой лёгкий ветерок, который касается кожи едва заметным прикосновением. — «Хм, ты своим вопросом натурально поставил меня в тупик. Знаешь ли подобные детали судебных дел не выносятся на общее обозрение, даже для участников самого дела. И даже в случаях, когда пытались подавать иски против законности решений Оратриса и его легитимности в целом… Но мне бы хотелось, чтобы наши с тобой отношения не начинались со лжи и недомолвок. Так что… предложи справедливую цену за доступ к деталям этого дела». — «А такое ранее практиковалось?» — спросил я, обернувшись, чтобы убедиться, что никто из прохожих не обращает на меня внимания. — «Нет, но всё когда-то бывает в первый раз», — тепло отозвалась она. — «Так что скажешь?» — «Ты впервые покинула пределы театра за последние пять столетий?» — «Если не брать во внимание определённые элементальные способы видения, да, так и есть. И я испытываю целую уйму эмоций от возможности видеть Кур-де-Фонтейн снова». Её голос звучал задумчиво, и я представил, как она мысленно оглядывается вокруг, жадно вбирая в себя каждую деталь. — «К сожалению, сегодня мы отплываем в путь, но у нас есть ещё немного времени. Скажи, куда бы тебе хотелось пойти? Увидеть места, которые ты раньше не могла увидеть, но всегда хотела?» — «Хм, дай-ка подумать…» Гидро Архонт долго молчала, погружённая в свои мысли. Её голос пока не раздавался в моей голове, и я решил использовать этот момент, чтобы просто побродить по Кур-де-Фонтейну. Город, как всегда, жил своей бурной жизнью: на мостовых суетились прохожие, каналы над головой были заполнены аквабусами, а повсюду раздавались звуки разговоров, смеха и шагов. Я шёл неторопливо, наслаждаясь этой обыденной суетой, которая всегда имела своё особое очарование. Мой взгляд случайно остановился на фасаде небольшого бутика одежды, спрятанного между двумя массивными зданиями. Его стеклянные витрины были украшена элегантными манекенами, облачёнными в изысканные платья, дополненные яркими аксессуарами. Над входом висела табличка с названием, выполненная золотистыми буквами на глубоком зелёном фоне, что сразу выделяло магазин на фоне серых стен соседних домов. Табличка на двери сообщала о перерыве, но изнутри пробивался мягкий свет, придающий помещению атмосферу уюта и роскоши. Зелёные занавески за витринами плотно скрывали внутренний зал от посторонних глаз, оставляя лишь проблески, как будто специально создавая ореол загадочности. Однако справа в крайней витрине я заметил небольшую щель, из которой открывался узкий обзор на то, что происходило внутри. Меня вдруг потянуло к этому месту. Возможно, всему виной было моё настроение – я маялся без дела, привыкая к новому соседству с богиней и ощущая различия между цельной душой и повреждённой. Энергии было хоть отбавляй. Я не собирался заходить внутрь, просто хотел заглянуть, чтобы посмотреть, как всё устроено. И, конечно, я заглянул. Интерьер комнаты оказался неожиданно простым, но при этом изысканным. Свет мягко падал с потолочных светильников, создавая ощущение уюта. В центре комнаты стояли несколько высоких ростовых зеркал с тонкими золотыми рамами. Они были расставлены так, чтобы покупатели могли видеть себя с разных сторон. Вокруг зеркал были разбросаны коробки с тканями, свёртки ярких материалов и несколько манекенов, на которые были накинуты незаконченные платья. На полу лежали отрезы шёлка и бархата, дополняя картину творческого хаоса. И именно у этих зеркал я неожиданно увидел Макото и Руккху. Они стояли спиной ко мне, что-то обсуждая. Макото держала в руках тонкую ткань, видимо, примеряя её на себя, а Руккха поправляла её, словно стараясь добиться идеального образа. Но это был не просто процесс выбора одежды. Их наряды... Точнее, их отсутствие… Сразу привлекли внимание. Макото была одета в чёрное кружевное бельё, которое выглядело как произведение искусства. Тонкие ленточки, соединяющие детали, подчёркивали её фигуру, а фиолетовые акценты придавали комплекту утончённости. Руккха выбрала белое бельё с золотыми вставками – оно выглядело столь же элегантно, но при этом совершенно по-другому: мягче, изящнее, подчёркивая её светлую кожу и блеск зелёных глаз. Они выглядели так, будто позировали перед зеркалами для какого-то изысканного портрета. Макото, слегка наклонив голову, оглядывала себя, её длинные волосы спадали на плечо, создавая впечатление полной непринуждённости. Руккха, напротив, нагнулась, словно что-то поднимая с пола, и тонкая ткань её белья подчёркивала каждую линию её безупречного тела. Моё сердце застучало быстрее, а взгляд приклеился к этой сцене, словно магией. Я понимал, что должен отвести глаза, сделать шаг назад, но, как назло, ноги словно приросли к земле. Богини продолжали говорить, полностью поглощённые беседой. Они меня не заметили, и я почти расслабился, продолжая наблюдать. Но внезапно что-то мелькнуло в стороне. Из-за шторы выглянула незнакомая девушка, и её алые глаза тут же встретились с моими. Этот взгляд был пронзительным и настороженным, будто она сразу поняла, что я не должен быть здесь. Я успел заметить лишь яркие детали её облика: густые каштановые волосы с золотистыми прядями, украшенные цветами и лентами, и наряд, сверкающий золотыми узорами в полумраке. Она ничего не сказала, но её холодного взгляда было достаточно. В следующую секунду девушка резким движением дёрнула штору, окончательно скрыв происходящее внутри и отрезав меня от происходящего. Шум улицы снова стал отчётливым, а лёгкий ветер тронул мою щёку, напоминая, где я нахожусь. Я сделал шаг назад, чувствуя, как жар поднимается к лицу. Последний взгляд на фасад магазина оказался пустым – завораживающая сцена была закончена, но её образы ещё долго не покидали моих мыслей. — «Я слышала…», — в голове раздался слегка сдавленный, но завораживающе мягкий голос Фокалорс. — «Электро и Дендро Архонты славятся своей красотой, но… сейчас я увидела своими глазами, что это действительно так», — её голос слегка замедлился, а затем добавила с оттенком размышлений: — «Думаю, моя наставница могла бы посоперничать с ними в красоте, если бы была рядом. Хотя внешний облик – это далеко не самое главное, и об этом всегда нужно помнить». Её слова прозвучали неожиданно, заставив меня замереть на мгновение. Я осознал, что не только я задержал взгляд на двух богинях за зеркалами, но и Фокалорс тоже оценила их образы. Моя реакция смешала лёгкую растерянность и неосознанное смущение, которое сложно было скрыть даже мысленно. — «Да, они красивы», — выдавил я, ощущая, как внутри растёт неловкость. Чувство реальности постепенно возвращалось вместе с осознанием того, что я, возможно, слишком долго задержался у витрины. Мои ноги наконец подчинились мне, и я медленно двинулся дальше, будто хотел убежать от собственного смущения. — «Но… не стоит принижать свою красоту. У каждого она своя, особенная, и на мой взгляд, ты нисколько не уступаешь им двоим». В голове на мгновение стало тихо. Но я знал, что Фокалорс слушала меня, пусть и молча. Через пару секунд её голос вновь зазвучал, на этот раз с нотками удивления и задумчивости: — «Хм, я и не принижала свою красоту. Я имела в виду, что сравнивать меня с ними несколько некорректно, ведь я моложе их и куда милее», — в её голосе прозвучали нотки уверенности и едва уловимая насмешка. — «А самооценка у тебя на уровне», — не удержавшись, заметил я с лёгкой улыбкой. — «Иначе и быть не могло. Но ты говоришь искренне, и я чувствую это», — в её тоне на мгновение появилась теплота, но она всё же удерживала своё привычное сдержанное выражение. — «Ты сама говорила про ложь и недомолвки, и я этот принцип разделяю полностью», — ответил я прямо, стараясь, чтобы голос в голове звучал твёрдо и уверенно. В ответе богини чувствовалась лёгкая растерянность, но она быстро её скрыла. — «Понимаю. И благодарю за комплимент», — её голос был чуть теплее, чем обычно, но всё же сохранял нотку сдержанности. — «Наверное, это первый комплимент, который я услышала в свою сторону за последние семь или восемь веков… Но пока оставим эту тему». Её слова прозвучали неожиданно мягко, почти с благодарностью, и я почувствовал, как её присутствие в моём сознании стало чуть ближе, будто она слегка приоткрыла передо мной свой внутренний мир. — «Ты говорил, что времени у нас немного. Нужно использовать его с пользой, поэтому… давай отправимся для начала во Дворец Мермония. Мне будет нужна твоя помощь в одном важном деле, после которого я расскажу всё, что захочешь», — продолжила Фокалорс, её голос вновь стал серьёзным, словно она возвращала меня к реальности. — «Хорошо», — коротко ответил я, пытаясь сосредоточиться на предстоящем пути, пытаясь понять, зачем двум богиням одежда из магазина, если они могут наколдовать нужное сами. Добраться до самого главного здания в столице не составило особых проблем. В городе я ориентировался уже спокойно и знал, где можно сократить, где можно посмотреть на что-то интересное. Во время пути мы с Фокалорс почти не разговаривали, лишь пару раз она просила меня остановиться возле здания музея искусств, возле старого фонтана и небольшой аллеи. Музей искусств возвышался строгими колоннами, у его входа было оживлённо: посетители, будто вбирая в себя энергию искусства, разговаривали чуть громче обычного, оживляя каменную тишину фасада. Старый фонтан, покрытый зелёным налётом времени, казалось, всё ещё хранил воспоминания о прошлом, когда его вода была кристально чистой, а рядом играли дети. Небольшая аллея утопала в тени тонких деревьев, их ветви переплетались над головой, как своды старинного храма, шурша листвой, будто приветствуя проходящих. Было очевидно, что сейчас мысли Фокалорс были заполнены прошлым, настоящим и будущим. Я её не отвлекал пустыми разговорами, а старался содействовать в её маленьких просьбах. Связь между нами была немного другой, нежели та, которая была у меня с Макото и Руккхой, но я всё же ощущал странное волнение, воодушевление, страх и решимость. Это были не мои чувства, но эти чувства я хорошо понимал. Завязать новый разговор получилось только на подходе к дворцу, когда Фокалорс попросила меня купить набор пирожных и две бутылочки фонты. Я сразу догадался, куда и зачем мы идём. — «Идём навещать Фурину»? — спросил я, блуждая по кондитерской и разглядывая витрины и уже готовые упаковки таким образом, чтобы Фокалорс могла всё увидеть. — «Ну, не совсем. Последние пятьсот лет для нас обеих выдались… непростыми, но для Фурины особенно. Мне, как некогда бывшей океаниде, было относительно просто находиться в тени Оратриса, в одиночестве занимаясь своим делом. А вот для Фурины, фактически простого человека, вынести тяготы, возложенные на неё долгом и проклятием бессмертия, не так легко. Постоянная игра на публику, огромная ответственность, страх перед пророчеством, перед будущим, перед своим собственным бессилием в понимании того, что ничего не можешь изменить...» — «Это жестоко», — отметил я, глядя на аккуратные коробочки, которые служащий запечатывал ленточками. — «Я это понимаю, но мне больше не на кого было положиться, кроме как на саму себя. Сейчас же у меня появилась возможность ей помочь, поддержать. Дать знак, что всё не напрасно, что всё будет хорошо. И для этого мне нужна твоя помощь, Саша. Я хочу сделать ей небольшой подарок, передать несколько слов. Время для личной встречи пока не пришло». — «Можешь на меня положиться». — «Спасибо тебе…», — сказала она. — «Вон на той полке её любимые пирожные!»

***

Во дворце Мермония сегодня царила оживлённая суета. Высокие окна щедро наполняли пространство мягким дневным светом, который ласково освещал галереи и залы. Звуки человеческих голосов, шорох пергаментов и равномерный стук печатных машинок создавали ритмичную симфонию повседневной жизни дворца. В этой среде я чувствовал себя скорее сторонним наблюдателем, чем частью механизма, тщательно организованного бюрократического мира. В руках я нёс корзину, перевязанную широкой лентой, аккуратно уложенную на подушку из нежной ткани. Внутри были пирожные, бутылочка фонты и письмо, написанное рукой Фокалорс. Её изящный почерк с лёгкой телепатической помощью казался искусно выведенным. Прогуливаясь вдоль мраморных колонн, я осматривался, пока мой взгляд не остановился на знакомой фигуре. Лиат, мелюзина с искрящимися умом глазами, изучала какой-то документ возле двери одного из кабинетов. Её хвост покачивался в такт ритмичным движениям. Завидев меня, она подняла голову, и выражение сосредоточенности на её лице сменилось доброжелательной улыбкой. Она подошла ко мне, её маленькие лапки с мягким шлёпком касались пола. — Господин Александр! Чем могу помочь? — её голос звучал бодро, но сохранял вежливую нотку профессионализма, свойственную служащим дворца. — Привет, Лиат. Рад тебя видеть, — я кивнул, подходя ближе, и протянул корзину. — У меня к тебе небольшая просьба. Нужно передать это госпоже Фурине. Её глаза задержались на корзине, и я заметил, как любопытство зажглось в её взгляде. Лиат склонила голову, осторожно заглядывая внутрь, и её лицо осветилось живым интересом. — О, пирожные? И… фонта? — она слегка качнула хвостом, разглядывая содержимое. — Новые вкусы? Или это что-то особенное? — Можно сказать и так. Ещё там письмо. Очень важное, — добавил я, постаравшись сделать интонацию серьёзной, но лёгкая улыбка всё же коснулась уголков моих губ. — Ах, так это… любовное письмо? — её голос вдруг наполнился весельем, и она с искренним смехом прикрыла рот лапкой. Я кашлянул, чувствуя, как лёгкий румянец коснулся моих щёк, хотя улыбка уже грозилась перерасти в смех. — Ну, скорее формальное. Хотя… — я чуть замялся, решив не продолжать фразу. — Главное, чтобы она прочла его как можно скорее. Лиат хитро прищурилась, явно наслаждаясь ситуацией, но тут же кивнула с полной серьёзностью. — Не беспокойтесь, я всё сделаю, как вы просите. Уверена, госпожа Фурина будет довольна. А пирожные – просто чудо! — она бережно забрала корзину, её маленькие лапки держали её так аккуратно, будто это была хрупкая драгоценность. — Спасибо, Лиат. На тебя всегда можно положиться, — я кивнул ей, почувствовав облегчение. Лиат коротко поклонилась и ловко исчезла в толпе, оставив меня в одиночестве. Звуки оживлённой деятельности дворца постепенно затихали, пока я двигался к выходу. Тяжёлые дубовые двери, украшенные резными узорами, уже виднелись впереди, их массивные створки отражали свет последних лучей солнца. Когда я вышел на площадь перед дворцом, прохладный ветер коснулся моего лица, принося с собой лёгкий аромат сырого камня и свежести. Над дворцом начали сгущаться облака – их серые массы были подсвечены золотистыми краями, создавая впечатление, будто небо раскрашено художником, играющим с контрастами света и тени. Я остановился у края площади, подняв голову к небу. Этот момент, полный спокойствия и скрытой мощи природы, вызвал в моей душе странное чувство умиротворения. — «Подарок передан. Думаешь, она поймёт, что ты хотела сказать?» — мысленно обратился я к Фокалорс. Её голос прозвучал сразу, как будто она уже ожидала мой вопрос, мягкий и уверенный. — «Не переживай. Настоящий подарок – это не корзинка с пирожными и напитками. Настоящий подарок – это свобода. Её свобода. Она уже близко. В этом письме как раз про это. Она всё поймёт, и это придаст ей сил». Я задумался, наблюдая, как облака, тяжёлые и низкие, ползут по небу, затеняя последние лучи дня. Солнечный свет пробился через них, нежно касаясь каменных плит площади, словно прикасался к чему-то ценному, что нуждается в защите. Я почувствовал этот свет, его тепло, как будто он проникал прямо в меня, создавая ощущение, что я оказался частью чего-то большего. — Свет пробивается даже через самые плотные облака… — тихо произнёс я, ощущая, как это мгновение укрепляется в моей памяти, как след на камне. — «Мне нравится такая погода», — призналась Фокалорс. Голос её стал мягким, почти умиротворённым. — «Прохладный ветер, влажность, плотные облака... Есть в этом что-то успокаивающее». Я глубоко вдохнул, ощущая, как этот ветер обвивает меня, как будто он тоже ищет ответа на свои вопросы. — «Согласен», — кивнул я, продолжая, почти поглощённый размышлениями. — «В этом есть некое очарование. Я бы даже сказал, что оно сильнее, чем в ясных днях. Как будто это всё не для всех, а только для тех, кто способен понять». Я оглядел площадь, где тени становились всё длиннее, а свет постепенно исчезал за горизонтом. Многолюдные улицы начинали пустеть, и шум, царивший внутри дворца, стал далеким, едва слышным. — «Куда идём дальше? Сегодня весь день только для нас с тобой», — добавил я, осознавая, что времени осталось немного, и этот день может быть важным, если только мы позволим ему таким стать. Фокалорс, как будто на секунду задумавшись, ответила неожиданно спокойно, её слова проникли в моё сознание, оставив лёгкий след. — «Я бы хотела осмотреть все окрестности с высоты, вспомнить, как выглядит родной дом целиком. И…» — её голос стал тихим, как шёпот, — «Мне кажется, что твой дом на горе подойдёт для этого как нельзя лучше. Я видела лишь небольшую часть твоих воспоминаний при заключении контракта, и то в довольно хаотичном виде. Но даже так это место кажется таким спокойным. Не будь я Архонтом, связанным долгом и пророчеством, я бы хотела жить в таком доме». Эти слова прозвучали не как признание, а как что-то личное, почти уязвимое. Я почувствовал, как внутри меня что-то дрогнуло, когда услышал её искренний интерес. Это было как неожиданное тепло в холодный день. — «У меня как раз есть свободная комната, и я совсем не против дать крышу над головой ещё одной богине», — тихо ответил я, продолжая свой путь через площадь в сторону водного вокзала. — «Правда? Хм, звучит крайне обнадёживающе, учитывая, что мы ещё даже не покинули Фонтейн. Но это так по-человечески… А окна куда выходят? Сколько там пространства в этой комнате? А мебель»? — её голос зазвучал легче, словно солнечный луч пробивался сквозь завесу облаков. В её интонациях вдруг появилось что-то живое, любопытное, как будто она на мгновение позволила себе быть просто собой. Я почувствовал, как её внимание сосредотачивается, а лёгкое любопытство, будто свежий ветер, начинает развеивать остатки моего напряжения. — «Пространства достаточно. А окна… тебе точно понравится. Вид прямо на столицу», — усмехнулся я, представляя, как она отреагирует, когда увидит этот вид сама. — «Ну, если что-то не так, всегда можно всё переделать. Домик небольшой, но земли во владении полно, так что пространство для изменений найдётся. Я даже задумывался об этом, но, как понимаешь, обстоятельства сейчас не те». В этот момент я вдруг осознал: возможно, она нашла в моих словах что-то большее, чем просто обещание жилья. Это место могло стать для неё не просто домом, а прибежищем – укрытием от тяжести её роли, которую она никогда не выбирала. Сейчас о таких вещах рановато говорить и как будто неуместно, но почему бы не отвлечь мысли? Чем-то простым и обыденным? И пока я неспешно двигался по территории возле дворца, её слова в моём сознании наполняли воздух вокруг неожиданной лёгкостью. Это больше не было обычной прогулкой. Я чувствовал, что переживаю нечто новое – тот редкий момент, когда всё тяжёлое и сложное уходит, оставляя только теплоту, пусть и мимолётную.