Последняя воля павших небес

***

Я стоял перед портретом «святого Отто», и старая, застарелая ненависть вновь медленно поднималась внутри, словно давно забытая рана, которая уже не кровоточит, но всё ещё отзывается болью. Мужчина, изображённый на нём, был облачён в белоснежные церковные одежды, обвешанный символами святости – кресты, подсвечники, свечи, сложные узоры молитв, всё это переплеталось вокруг него, создавая почти божественный образ. Его длинные светлые волосы спадали на плечи, блестя при каждом взгляде, а сама картина, словно икона, утопала в золотом сиянии. Но это сияние не грело, оно было холодным, мёртвым. Его тусклые зелёные глаза излучали холодную отстранённость, полное безразличие к жизни, что вызывало у меня глухую волну неприязни. Казалось, что вся его сущность должна внушать трепет и уважение, но всё, что я чувствовал, было отвращение. Лицемерие, ложь и жестокость, сокрытые за этим благородным образом, были слишком очевидны для меня. Я знал, кем был этот человек, и это знание разжигало что-то внутри меня, но это было уже не пламя ярости, а холодный, невидимый лёд разочарования. Моя правая рука всё это время покоилась на полотне, пальцы слегка касались холста, словно это прикосновение могло что-то изменить. Когда-то эта рука была иссечена проклятием, почерневшая до самых костей, пропитанная холодом и тьмой запретных знаний. Я даже привык к этой чёрной коже, к её незаметной боли и давлению, которые преследовали меня. Но теперь всё изменилось. Я смотрел на свою руку и видел чистую кожу, лишённую прежних отметин. Проклятие исчезло, хотя странное давление ещё оставалось. Рука казалось очищена – возможно, из-за осознанной, более крепкой связи с Ковчегом, которая сейчас словно наполняла меня изнутри. Но вместе с этим очищением не пришло облегчение. Ненависти уже толком не было. То пламя, что когда-то горело ярко и обжигало, теперь угасло, оставив лишь едва заметный жар – отголосок прошлых обид. Я не чувствовал ни гнева, ни злобы, хотя те были частью меня так долго. Тем не менее, с исчезновением проклятия старые воспоминания нахлынули на меня. Они приходили волнами, как давно утраченные картины, то яркие, то приглушённые. Воспоминания о прошлом, о долгих и скучных днях, пропитанных одиночеством и монотонностью. Они вновь всплывали перед глазами, как обрывки чего-то давно забытого, но сейчас казались почти нереальными. Будто это был не я, будто вся эта жизнь принадлежала кому-то другому. Эти воспоминания были настолько расплывчатыми, что их тяжесть после всех событий в Тейвате больше не ощущалась – только туманные отголоски, как сны, которые я однажды видел, но которые не были моей реальностью. И всё же я знал, что это был никакой не сон. Всё это было реальным, всё это когда-то было мной. Но прошлое, которое когда-то определяло мои действия и мысли, теперь отступило на второй план, оставив меня с холодным осознанием, что ненависть, как и проклятие, больше не тревожат меня. Китель на мне уже перестал быть белым. Теперь на мне был чёрный мундир экзорциста – тот самый, который я носил годами в Ковчеге. Этот цвет всегда был мне ближе, чем белоснежные церковные одеяния, которые я так и не смог принять. Они были чуждыми, навязывали образ «святости», который вызывал лишь отторжение. Чёрный же мундир символизировал сопротивление, противостояние ложному «Наместнику Бога». На груди слева висела серебряная астра экзорциста – знакомая и успокаивающая. В её холодном, устойчивом блеске было что-то постоянное, то, что никогда не лжёт, в отличие от всего остального. Приходя в себя, я медленно провёл рукой по волосам и с удивлением заметил, что они вновь стали седыми. Светлый оттенок, который казался чужим, исчез, уступив место привычной холодной седине, как сталь, закалённая временем. Но длина... Она осталась прежней. Слишком длинные волосы напоминали о тех временах, когда я был не собой, когда был кем-то другим. Лично я никогда не любил длинные волосы, они были как символ чего-то, что меня ограничивало. Сжав пальцы в кулак, я вызвал в руку небольшой кинжал, движение было столь естественным и привычным. За годы несправедливого заключения в святом городе я наловчился проделывать такие трюки, но сейчас всё ощущалось несколько иначе, словно связь с Ковчегом сильно ослабла. Тем не менее, с каждым взмахом кинжала, аккуратно срезающего пряди, я чувствовал, как возвращаюсь к себе, к своей истинной сути. Позади меня, у разбитых окон, стояли Руккха и Макото. Их присутствие ощущалось как тени на периферии зрения, но они не говорили ни слова, будто что-то удерживало их от того, чтобы нарушить молчание. Возможно, они чувствовали перемены, которые происходили во мне, ещё до того, как я их осознал. Богини знали обо мне многое благодаря нашей связи, и сейчас я понимал, что они наверняка узнали о скрытых воспоминаниях раньше меня самого. Отрывки забытых снов, что в последнее ускользали из моей памяти, теперь хаотично всплывали перед глазами. В этих снах, некогда стертых временем, я видел фрагменты разговоров с Архонтами, которых наяву не происходило. Воспоминания приходили, словно они всё это время были заперты где-то внутри, но не могли пробиться наружу. Я продолжал аккуратно срезать свои волосы кинжалом, чувствовал, как каждый локон, падающий на пол, возвращал меня к себе. Эти длинные волосы, от которых я избавлялся, были напоминанием о прошлом, в котором я был не собой. Сейчас они больше не имели власти надо мной. — Долго я так стоял? — нарушил я тишину, не оборачиваясь. Мой голос звучал ровно, спокойно, как будто ничего не произошло. Тревога, что так явно сжимала моё сердце у ворот особняка, исчезла, словно её и не было. Атмосфера вокруг всё ещё оставалась напряжённой, но внутри меня царило странное спокойствие. — Не больше минуты… — прозвучал тихий, словно бы уязвимый голос Макото. Это спокойствие и почти безжизненность в её словах заставили меня повернуться. Две богини стояли возле окна, но их образы были нечеткими, едва различимыми. Макото и Руккха выглядели странно неуверенно: их обычно яркие очертания потускнели, а цвет будто вытек из тел, оставив холодные оттенки серого и прозрачность, словно их суть утекала в пустоту. Казалось, что передо мной не богини, а тени, бестелесные и уязвимые, застывшие в какой-то невыразимой скорби. — Что-то вы совсем загрустили, — бросил я с лёгкой усмешкой, почти что играя роль легкомысленного шутника. Проведя рукой, я достал фиолетовую ленту, словно бы ниоткуда, и привычным движением завязал остатки коротко обрезанных волос в хвост. Пусть не на долго, но это хоть немного приводило в порядок мой образ. — К тебе вернулись скрытые воспоминания… — нарушила тишину Руккха, и её голос, обычно мягкий и спокойный, теперь был полон осторожной печали, словно она знала что-то, что могла понять только она одна. Даже её длинные уши были чуточку опущены вниз, отражая её чувства. — Да, вернулись. Хотя на самом деле они всё еще кажутся очень далёкими, словно это были настоящие сны, — я ответил легко, будто обсуждал какой-то мелкий житейский вопрос, хотя на душе груз имелся. — Понимаю, что это не просто сны… Это действительно мои воспоминания. Но они вернулись именно ко мне, а вы выглядите так, будто их груз лёг и на ваши плечи, хотя мне кажется, что о моей полной истории вы узнали гораздо раньше меня самого. Макото вздохнула, её силуэт слегка качнулся, как тень, пойманная под дуновением ветра. — Нас тревожит не столько твоя память, сколько то, что эти болезненные воспоминания могли так и остаться забытыми, как ты и желал, — наконец, выдавила она, и её голос прозвучал почти сдавленно, будто эти слова с трудом покидали её губы. — Если бы не мы… — Если бы я тогда не вмешалась, — тихо добавила Руккха, её взгляд был направлен вдаль, за моё плечо, как будто она видела что-то невидимое. — Если бы следовала изначальному плану, подавив свой эгоизм… Контакт с Ирминсулем так и не произошёл бы. А именно он стал причиной постепенного пробуждения всех этих воспоминаний, которые ты так отчаянно пытался забыть. Мы с Макото знали, что ты жаждал простой, мирной жизни среди людей, как обычный смертный, без груза прошлого. Жизни, что была бы далека от всех этих проблем, не приметной… Жизни, которую ты почти обрёл… Я не мог удержаться от усмешки, и, смотря на неё, покачал головой. — Богине Мудрости не пристало говорить такие глупые вещи, — произнёс я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо и уверенно, но в то же время с тёплой ноткой. — Даже если бы я тогда сбежал, покинул Порт-Ормос и направился в Ли Юэ или вернулся в Инадзуму… Что бы это изменило? Ты бы тогда окончательно потеряла себя, отдав последнее, что оставалось, и мир навсегда утратил бы тебя. А меня – обманутые души в марионетках всё равно бы рано или поздно нашли. Ведь в этом мире есть и мелодия Ковчега, и очевидные нестыковки в моей истории. Например, как не только я сам, но и вещи каким-то образом сохранились так хорошо спустя тысячи лет, особенно в снегах Хребта, который замёрз не так давно. Очевидно, что со мной не всё так просто, как казалось на первый взгляд. Всё это лишь вопрос времени – однажды всё стало бы явным, и я всё вспомнил бы. Слова мои не остались незамеченными, и, глядя на Макото и Руккху, я видел, как цвета их призрачных тел начали понемногу возвращаться, а очертания становились более ясными. Они, кажется, наконец поняли: моя реакция не была напускной; Внутренний покой, которым я отвечал на их тревогу, был подлинным. Может быть, они ожидали истерики с моей стороны, но последняя деталь пазла моей памяти наоборот придала мне большей уверенности и понимание многих вещей. Сейчас я чувствовал себя старше Архонтов не формально, а в действительности. — Эти воспоминания, о которых вы говорите, больше не несут мне ни боли, ни тяжести, как это было когда-то, — продолжил я, желая донести до них эту истину. — У меня было полно времени. Я уже давным-давно всё отпустил, и примирился с этим, пережив свою боль в том забытом городе. Пусть времени в Тейвате прошло совсем немного, но даже один день здесь способен затмить целые годы там, особенно самые тёмные. Поэтому вернувшиеся сейчас воспоминания – не более чем призрачные отголоски, от которых мне не хуже. Может быть, Ковчег как-то защищает мой разум, как делал это всё время, не позволяя сойти с ума, или же причина кроется в изменениях в теле. Не знаю, но то, что моё прошлое больше не заставляет меня страдать, – это факт. Потому и вы, прошу, не корите себя и не вините ни в чём, а также не выдумывайте того, чего нет. Я серьёзно, — я приободряюще улыбнулся. — Никакие воспоминания, пусть даже такие неприятные и болезненные на вид, не стоят ваших жизней. Девушки явно приободрились от моих слов, как будто им вернули былую уверенность и даже заряд энергии, готовой слиться с их внутренней силой. — Я очень рада, что жизнь в новом для тебя мире смогла перевесить тяжесть прошлого, — произнесла Руккхадевата мягким тоном, её тёплая улыбка лишь подчёркивала искренность слов. — Это, увы, удаётся далеко не каждому. Но вижу, что ты не пытаешься обманывать ни себя, ни нас. — Хотя немного храбришься перед нами, — добродушно подметила Макото, прищурив глаза с лёгкой улыбкой. — Хах, может, совсем малость, — неловко усмехнулся я, чувствуя себя чуть легче после этих слов. — Воспоминания эпизодами возвращались и раньше, хотя большую часть я, похоже, сразу забывал, но в целом был уже готов всё вспомнить. Поэтому сейчас не было никакого шока или чего-то подобного. К тому же я ведь самый старший среди нас – не могу позволить себе раскиснуть в такой момент, да? Макото вскинула бровь и сложила руки на груди, её взгляд выражал нарочитое несогласие. Руккха, напротив, сохранила свою тёплую улыбку, не теряя ни капли серьёзности. — Между нами не такая уж и большая разница в возрасте, чтобы ты строил из себя старца, — сказала Макото, с вызовом подняв подбородок. — Да, возраст давно не критерий для нас, — добавила Руккха, на мгновение взглянув на Макото с пониманием. — В конце концов, это всего лишь цифры. — Но у меня этих цифр больше, — ответил я с лёгкой улыбкой, вызвав у них тихий смех, который разрядил напряжение. Этот короткий разговор заметно развеял сумятицу, дав немного лёгкости в сложившейся ситуации, несмотря на окружающую обстановку. Наконец обернувшись к длинному коридору, я сосредоточил взгляд на массивной двери в его конце. Ранее за ней звучала мелодия Ковчега, тревожная и завораживающая, но теперь за дверью царила тишина – глубокая, настороженная, словно притаившаяся. На дверной ручке покоилась бабочка Синьоры, мерцая едва уловимым светом. — Хотя среди нас есть тот, кто старше даже меня, — произнёс я, сдержанно улыбнувшись и, чуть повысив голос, обратился к двери. — Верно говорю, господин Граф? Щелчок замка раздался в ответ, и дверь медленно отворилась, словно подчиняясь скрытой воле. В дверном проёме появилась фигура – марионетка, подобные которой уже встречались нам на пути и в прошлом Макото. Это была невысокая девушка с светлыми волосами, аккуратно собранными в два симметричных пучка по бокам. На её лице лежала чёрная маска, скрывающая глаза и придающая её улыбке неестественную таинственность. Одета она была в облегающий костюм с тёмными и золотыми вставками, подчёркивающими её стройный силуэт. Её движения были плавными и точными, словно отточенные механикой, а присутствие источало холодную безжизненную ауру, как у автоматона. — Верно, Каслана. Верно, — раздался её голос, высокий, спокойный, с налётом едва скрытого пренебрежения. — Для меня вы трое – не больше, чем детишки в песочнице… Её взгляд был устремлён на светящуюся бабочку на дверной ручке, и даже в этом скрытом взгляде таилась холодная насмешка, и, возможно, лёгкое сожаление. — Но не будем терять время, — девушка приглашающе указала вглубь комнаты за своей спиной. — Полагаю, у нас много тем для обсуждения, не так ли?

***

Кабинет открылся перед нами, и меня сразу охватило ощущение тяжести – от разрушения и чего-то почти зловещего. Пространство ещё дышало следами яростной схватки, и в этот момент мне показалось, что даже воздух здесь был плотным, будто сам он застрял между двумя временами. Когда-то этот кабинет был роскошным: высоченные потолки с изящной лепниной возвышались над головой, и, возможно, массивные люстры когда-то сияли мягким светом, отбрасывая на стены сложные узоры. Но теперь люстры лежали на полу разбитыми, а их осколки мерцали в пыльной полутьме, будто замёрзшие капли света. Стены, обтянутые бархатом, когда-то глубокого тёмно-красного оттенка, сейчас были разодраны в клочья, обнажив каменную кладку, испещрённую трещинами и копотью. Это зрелище вызывало ощущение, словно здесь вспыхнула ненависть, настолько сильная, что сама ткань этого места не смогла её сдержать. Холодный ветер свободно пронизывал помещение – стекло в окнах было выбито, и на порывах ветра оставшиеся портьеры вздрагивали и хлопали, словно развевающиеся на знамёнах призрачного замка. Осколки, оставшиеся от окон и мебели, рассыпались по полу, отражая свет холодного утра, и скрипели под нашими шагами, как хрупкий лёд. Среди всего этого хаоса стоял тяжёлый письменный стол, заваленный рваными бумагами, поломаными перьями и картами, часть которых была замята и частично выжжена. Казалось, здесь бушевал не просто гнев, а настоящее безумие, оставившее после себя хаос. Разбитые амфоры, брошенные книги с разорванными страницами, сожжённые до углей обрывки бумаги – всё вокруг говорило о том, что кто-то отчаянно защищал или искал нечто важное. Я присел на уцелевший диван в центре комнаты, удерживая спокойное выражение лица, хотя вокруг всё будто бы кричало о пройденной буре. Макото, с лёгким напряжением, заняла позицию у окна, где мельчайшие остатки стекла придавали её силуэту едва уловимый блеск. Её внимание было сосредоточено на каждом углу кабинета, и её неподвижность выдавала ожидание любого исхода. Руккха, напротив, скрывалась в тени, её осмотрительность и настороженность угадывались в каждом её движении. И в этот момент вновь раздался голос, прорезавший тишину – высокий и спокойный, но с оттенком жестокой насмешки. Кукла, пригласившая нас, смотрела прямо на бабочку, кружившую в воздухе, словно хотела проскользнуть в кабинет. Однако кукла, словно с игривым превосходством, подняла руку, преграждая бабочке путь, и насмешливо произнесла: — Нет-нет-нет, подруга. Ты полетай-ка снаружи, пока мы тут беседуем. Слушать нас могут только те, кто мёртв или никак не связан с Порядком, — она на мгновение выдержала паузу, словно наслаждаясь неловкостью от этого замечания. — Никаких исключений. В этот раз тебя не порубил Архонт на лоскуты, так что, désolé, моя дорогая. С лёгким укором «граф» показала бабочке на коридор, и та, подчиняясь, улетела куда-то прочь. Дверь закрылась, и её щелчок звучал почти зловеще, словно завершивший этот незримый ритуал. Теперь, оставшись с нами наедине, кукла, кивнув чему-то своему, подошла к рабочему столу. Она молча села в кресло, выпрямившись с хищным спокойствием, и была явно готова к разговору. — Итак, — начала она, смакуя каждый звук, её голос прозвучал, как удар шпиля. — Сколько же прошло с тех пор, как мне довелось говорить с кем-то из четы Каслана? Пятьдесят тысяч лет, не меньше? Или же меньше, — она медленно качнула головой, словно разглядывая каждую деталь моего лица, словно ожидая увидеть там что-то ещё. — Конечно, одна временная… проблемка позволяет этому вопросу оставаться скорее философским. Но как же приятно осознавать, что передо мной не мастер Отто, а представитель четы Каслана, которых тот просто терпеть не мог, — её улыбка стала холодной, как ледяная игла. — И не просто Каслана, а тот, кто, судя по внешнему виду, ясно понимает, что из себя представляет на самом деле «Наместник Бога», в отличии от некоторых обезумевших дур. Кукла, не отрываясь от меня, снова окинула взглядом всю комнату, словно обдумывая, что ещё сказать. Макото, оставаясь за её спиной, замерла в напряжённой готовности, на мгновение словно затаив дыхание. — Под «обезумевшими дурами» ты подразумеваешь марионеток, которые валяются по всему особняку? — я задал свой первый вопрос, стараясь разглядеть за её словами хоть какую-то ясность. — Пф, разумеется, — она едва заметно кивнула, голос её был ровным, почти ленивым, но в нем чувствовалось острое раздражение. — Знаешь, невозможно провести какую-либо осмысленную беседу, когда часть обитателей особняка жаждет смерти «мастеру Отто», другая – его мучительных и долгих страданий. Есть также те, кто свою волю давно утратил, а остальные вовсе втайне мечтают снова стать ручными куклами этого дьявола во плоти. Я уловил легкую паузу в её словах, как если бы она обдумывала, стоит ли раскрывать больше. — Немногие, как я, догадались, что настоящего Отто, на самом деле, нет в Тейвате, — продолжила она, словно сообщая очевидное, но с долей пренебрежения. — Даже самая убедительная внешность может быть обманчива. Но остальных можно понять, ведь лишь единицы были на Ковчеге, и ещё меньше оттуда сумели уйти, сохранив душу и память. В любом случае, — голос её прозвучал чётче. — Пришлось пойти на более решительные меры, чтобы поговорить с тобой спокойно и привести тебя в чувства. Ведь ты явно кое-что подзабыл, Александр. Изначально тебя пригласили на встречу, полную изощрённых, но абсолютно бесполезных пакостей, якобы устроенную мной. Так что мне пришлось немного взбунтоваться против остального Театра, устроить мятеж, если угодно, и, как всегда, добиться своего. Она слегка наклонилась вперёд, и, хоть её глаза были скрыты маской, я уловил в её тоне ледяную иронию. — Я на некоторое время полностью избавила тебя от этого Театра Абсурда, окружавшего тебя в последние дни. Руку, так и быть, можешь не целовать, но простой благодарности вполне будет достаточно. В её голосе слышалась хищная насмешка, как у зверя, уверенного, что добыча никуда от него не денется. — Какое великодушие, — хмыкнул я, сохраняя покой в душе. — Но, если всё действительно так, мне не составит труда сказать «спасибо». Этот хаос, который меня окружал, уже порядком надоел. Кукла чуть наклонила голову, её слегка насмешливая улыбка, казалось, замерла на месте, словно она задалась целью впитать в себя каждое моё слово. — Хм, а вот из мастера Отто благодарности было трудно добиться, даже когда мы достигали результатов, которыми могли бы гордиться, — заметила она со странной смесью насмешки и горечи в голосе. Мы на мгновение замолчали. В этой тишине, которая повисла между нами, словно невидимой стеной, ощущался груз чего-то неясного, но определённо тягостного. Я чувствовал, как кукла следит за каждым моим движением, словно пыталась угадать, о чём я думаю, каким будет мой следующий вопрос. — Ты упомянула Ковчег, — наконец нарушил я молчание, не в силах больше терпеть догадки. — Мы знакомы? Её фигура едва заметно качнулась, когда она ответила, словно каждое слово несоразмерно для её малоподвижного облика. — Да, я видела тебя и не раз, — кукла смотрела прямо перед собой, её голос был размеренным, как будто она читала текст из воспоминаний. — Ты и госпожа Тереза всегда держались особняком среди своих же блаженных родственничков, которых мастер собрал в городе для своих планов. Да и она сама, в отличие от остальных, была другой… А у тебя есть догадки, кто я такая? Её вопрос заставил меня чуть вздрогнуть, и упоминание Терезы отозвалось болезненным уколом, но я подавил этот всплеск, не желая выдавать свои эмоции. — Я почти не общался с теми, кто отдал свои души во искупление… — осторожно ответил я, словно проверяя, насколько глубоко можно погружаться в этот разговор, пока не нащупаешь дно. Кукла насмешливо хмыкнула, её движение казалось медленным и чётким, как у автоматона. — Не скажу, что среди Театра было много тех, кто «отдал» свои души, как ты выразился, — её тон слегка ожесточился, и лицо чуть напряглось. — Куда больше было тех, у кого жизни отняли насильно. Мастеру Отто нужны были не просто слуги, а верные, лояльные, не подверженные ни болезням, ни старости. Его, как правило, мало интересовало, были ли они согласны… Это тебе так, к сведению. Но можешь продолжать свою мысль. — Раз ты часто видела нас с Терезой, предположу, что ты была частью городского театра, и, скорее всего, исполняла роль Тысячелетнего Графа, — я прищурился, пытаясь прочитать что-то за этой неподвижной маской, но, увы, тщетно. Кукла замерла на мгновение, затем кивнула, явно удивлённая. — Браво, — её голос, казалось, звучал с долей настоящего удивления. — Угадал с первой попытки. Сама порой задумывалась, где заканчивается роль и начинается я. Граф… Так можешь пока называть меня и дальше. Моего настоящего имени давно нет, и, знаешь, оно мне уже не нужно. Она усмехнулась почти горько, и в этой усмешке проскользнула тень человека, потерянного в вечной игре масок и ролей. — Даже роль лидера французской колонизаторской миссии я забрала себе, продолжая играть роль Графа, — её тон был почти горд, словно она чего-то добилась в этом мире. — До недавнего времени я объединяла остатки более-менее здравомыслящих. Они, по крайней мере, такими казались, пока не распространились слухи о целителе, который может одним касанием исцелять то, на что не способна никакая другая магия. Эти слухи меня не сильно беспокоили, но, скажу честно, печати с духовной энергией, идентичной той, что использовал мастер Отто, взбудоражили всех не на шутку… — она замолчала, позволив словам повиснуть в воздухе. — О каких печатях идёт речь? — неожиданно для всех вмешалась Макото, её голос был твёрд, почти властный. Я заметил, как она наблюдает за куклой, словно хотела разгадать все её секреты. — О тех самых первых печатях, которые Александр передал господину Бай Чжу в обмен на знания и обучение, — Граф ответила с невозмутимым спокойствием, не удостоив Макото ни взгляда. — Некоторые из них аптекарь передал нуждающимся людям, среди которых оказались мои… скажем, агенты. С этого всё и началось: охота на так называемого «мастера Отто», который вечно скрывался и исчезал. Позже слухи распространились и до Сумеру, а победа над элеазаром привлекла внимание всех остальных. Марионетки в тех краях не искали беседы; они хотели мести. Ну а дальше вы знаете: отравление, заказ на твою смерть и провальная попытка через официальные власти заключить за решётку. Ты правильно сделал, что покинул тот фарс. Там бы никто с тобой любезностей не проявил, как это великодушно делаю я сейчас. — И сколько твоих «агентов» разбросано по всему Тейвату? — спросила Руккхадевата, её тон был напряжённый и вдумчивый, словно она анализировала услышанное. — Моих? Это было бы ошибкой – заявлять так, — Граф слегка наклонила голову, словно бы раздумывая над смыслом вопроса. — У Театра с исчезновением мастера больше нет единого кукловода. То, что я собрала вокруг себя некоторую часть и возглавила, – всего лишь условность и толика удачи. Никто никому ничем не обязан. Мы свободны перед друг другом. Те, кто в Сумеру, мне не подчиняются и моё слово для них ничего не значит. Они стремятся лишь к одному – мести мастеру Отто. И в этом не помогут никакие слова. Многие из них уже находятся на грани осознанности, потеряв себя за столько лет и событий из-за… — Из-за Отто, — закончил я её мысль, не дав Графу договорить. — Ты подтвердила мои слова касательно своей личности, а значит, должна знать о Ковчеге и о нём гораздо больше меня. — Разумеется. Что ты хочешь узнать? — Граф отозвалась с такой лёгкостью, будто не замечала, как в комнате постепенно нарастало напряжение. Я уже готовился задать первый вопрос, но меня вдруг прервала Макото, её голос прозвучал сдержанно, но в нём сквозила едва заметная настороженность. — Удивительное стремление стать проводником всех ответов, но какова цена и цели этого порыва? — Хах, — тихо усмехнулась Граф, откинувшись на спинку кресла. Её движения были медленными и даже немного вычурными, словно она играла давно заученную роль, а скрытые за маской глаза оставались непроницаемыми. Она скрестила руки на груди, словно преграждая доступ к тем тайнам, которые вот-вот намеревалась раскрыть. — Ну, разумеется, у всего есть цена. Не для того я устроила в особняке весь этот бардак, чтобы проявлять чудеса добросердечности в одностороннем порядке. Хотите узнать о ней сейчас? Да, без проблем. У меня всего две просьбы. Одна лежит на поверхности, и господин Каслана её чётко понимает, думаю, вы обе тоже, — её взгляд, скрытый под маской, всё-таки, казалось, задержался на мне на пару секунд, как бы изучая, насколько я готов выслушать её условия. — «Театр Грехов», как нас всех назвал мастер Отто, по сей день продолжает свою работу, — кукла говорила с холодной горечью, отчётливо выделяя каждое слово. — Хотя срок искупления грехов давно истёк для всех нас, наши души так и не находят ни свободы, ни покоя. Наши тела можно уничтожить, стереть в пыль, можно перехватить контроль над нами – и всё это с нами делали на протяжении тысячелетий, пока мир утопал в кромешном хаосе становлении нового Порядка, — она коротко улыбнулась, как будто высмеивая это бессмысленное бремя вечности. — Но чёртова мастерская продолжает создавать новые тела, в которых мы возрождаемся. И так снова, и снова, и снова. Слова её были спокойными, но чувствовалось, что за этим спокойствием скрывается невыразимая усталость – накопленная за вечность и за пределами всяких человеческих страданий. Она словно пыталась донести эту бесконечную тяжесть до нас, дать почувствовать, что означает для души бесконечное возвращение в неподвластное её желаниям тело. — Мы не можем уничтожить мастерскую, в нас это заложено. Так же, как и то, что мы обязаны называть мастера Отто «мастер Отто» или просто «Мастер». Мы просили помощи извне, пытались всё изменить. Но, к сожалению, защитный механизм, сдержавший натиск перемен, слишком прочен. Даже у Архонтов ничего не получилось. Слишком уж вы, — её голос приобрёл саркастический оттенок. — Хиленькие для такого дела. Затем, впервые за разговор, кукла повернула голову в сторону Макото, на этот раз, словно нарочно акцентируя своё внимание. — Но многого от вас мы и не ждали, — сказала она безразлично, как будто просто констатировала факт. — А вот Каслана, — она снова обратила свой непроницаемый взгляд ко мне. — Успел буквально побывать мастером Отто и связан с самой легендарной штуковиной из прошлой эпохи. Он точно сможет помочь. Я даже более чем уверена, что врата мастерской откроются сразу же, как почувствуют возвращение своего «Мастера». — Я понимаю, что вы жаждете обещанной свободы, — заговорил я, стараясь не показать, как сильно потрясён её словами. — И готов помочь, но не за пустое «спасибо» и уж точно не ради мнимого чувства безопасности от других марионеток, над которыми, как ты сама сказала, власти не имеешь. Она склонила голову, будто ища подходящие слова, а затем усмехнулась, медленно раздвигая свои сжатые металлические пальцы, словно делая жест уступки. — Не переживай, Каслана. У меня достаточно того, что может заинтересовать тебя или твоих призрачных подруг. Но сейчас мы не торгуемся, а пока просто делимся друг с другом информацией, скажем так, налаживаем отношения, которые были омрачены действиями некоторых… «обезумевших дур». Ты лучше задавай мне вопросы, а я тебе по мере возможности буду отвечать. Может, что-то из моих знаний окажется для тебя крайне ценным. — Как любезно, — заметил я сухо, чувствуя, что моя насмешка отразилась на её лице лишь оттенком мимолётной улыбки. — Да, я сама любезность, особенно с теми, кто может мне помочь решить мои проблемы, — её голос прозвучал так ровно, будто эти слова были самыми естественными для неё, как дыхание. — Хорошо. Раз ты была в Ковчеге и видела всё, расскажи, что произошло в последние годы его существования и куда пропали люди? Она на несколько секунд застыла, словно зависнув в пустоте своих же воспоминаний, но затем её тело снова ожило, напоминая о своих марионеточных движениях. Голос её обрёл ту же ледяную отчуждённость, с которой она начинала свой рассказ. — Ноев Ковчег пережил великий пожар, великий потоп, пережил великую зиму и несколько разных эпох и ещё много чего переживёт, — начала рассказывать марионетка, её голос звучал ровно, но с едва заметной ноткой усталости, будто эти воспоминания ей были знакомы до мельчайших деталей. — Но долго находиться в нём могут только те, кто приглашён или является его хозяином. Мастер Отто, думаю ты сам понимаешь, хозяином не был, а люди, которых он туда привёл, якобы спасая от смерти на Земле, не были приглашёнными гостями. И, конечно же, Ковчег начал избавляться от незваных гостей, используя свои автономные механизмы защиты. Она замолкла на секунду, словно вспоминая каждое событие с чёткой ясностью. — Остановить эти механизмы мог владелец, — продолжила она, не меняя интонации. — То есть тот, кто обладал пресловутым «правом Исполнителя», как это называлось раньше. Нужно было нажать пару клавиш, пожелать, что нужно, и процесс самозащиты остановился бы. Но последний Исполнитель, госпожа Каллен Каслана, пропала примерно за тридцать лет до начала ледяного апокалипсиса, оставив после себя лишь открытые проходы, связывающие Ковчег с внешним миром. Этими проходами и пользовался мастер Отто. Для Ковчега он был никем, но на Земле – аж целый Наместник Бога, бессмертный человек, которому никто не смел перечить, особенно когда мир начал умирать и надежду искали у него. Поэтому он выдумал историю про ядовитый источник энергии Ковчега, который якобы отравляет окружающую среду и допускает к себе только людей с повышенной сопротивляемостью тёмной материи. Так он объяснял остальным проблему Ковчега, насколько я это помню. Чушь полнейшая, — хмыкнула Граф. — Он просто исказил факты, как ему было удобно, чтобы выиграть время для изучения Ковчега, который заполучила Церковь в последнем бою с настоящим Графом. На лице куклы мелькнула тень усмешки, но она тут же исчезла. — Его супруга неизвестным образом получила право Исполнителя, но ненадолго, пока не пропала, поэтому исследования Ковчега не были завершены полностью, и его тайны остались нераскрытыми. Мастеру требовалось время, и он нашёл его в наглухо промытых Каслана и людей с дарами, которые могли выдерживать воздействие Ковчега и поддерживать его в рабочем состоянии. И сразу отвечу: мастер Отто обнаружил, что при проигрывании мелодии механизм защиты Ковчега от незваных гостей останавливался, даже если мелодия исполнялась не владельцем. Сначала он использовал целителей, которые могли восстанавливаться после любых ран, даже таких, что оставались от Ковчега. Но когда их стало недостаточно и достигнутый предел их убивал одного за другим, он начал скармливать Ковчегу уже своих самых преданных последователей, заранее загнав их в город. — И чего же он добивался, используя людей как топливо? — холодно спросил я, пытаясь понять. — Точно неизвестно, марионеткам такие вещи, очевидно, не рассказывают, — ответила она с лёгкой ухмылкой. — Но, судя по косвенным доказательствам и слухам, он хотел создать свой собственный Ковчег, который полностью подчинялся бы его воле. Вероятно, по этой причине он до последнего поддерживал города на Земле и связь с остатками Ватикана и его Орденов, разбросанных по всей планете. Чего не говори, а Ковчег, даже без хозяина, оставался отличным источником всех возможных припасов и материалов, которых почти не осталось в мире из-за великой зимы. Как я думаю, мастер пытался что-то сделать именно с источником, сердцем, Ковчега. Создать идеальную копию или же украсть его, но встроенные механизмы защиты не позволяли этого делать. Другой идеи у меня нет. Она говорила это просто, как факт, но в её голосе чувствовалась какая-то затаённая усталость. — А годы спустя, когда в Ковчеге осталось не больше пары сотен человек, мастер неожиданно прекратил жертвы среди Каслана и вдруг начал сам играть на пианино в башне, почти не останавливаясь, как будто решил окончательно сломить Ковчег или себя самого. Я ещё тогда думала, чего это он так изматывает себя, хотя раньше, при первом же проявлении яда, сразу же паниковал и искал новых жертв, чтобы остановить процесс и лишь бы себя не запачкать. Теперь понимаю – он решил не мелочиться и использовал чужое тело, твоё, Александр, чтобы добиться своих целей. Видел бы ты, как выглядел в те годы… — продолжила она медленно. — В гробу трупы краше выглядят. Руки всегда обугленные, будто он снова и снова терпел эти ожоги без малейшего сожаления. Глаза мёртвые, а радужка – жёлтая, яркая, как у одержимого. Из-под ворота одежды виднелись грубые шрамы и швы, казалось, будто его тело кто-то собирал по частям. Видимо, особенности твоего тела ему приглянулись, и мастер совершенно не сдерживался, словно экспериментировал до предела. Кто знает, может, он даже останки прежних хозяев Ковчега в тебя запихнул, чтобы обмануть сам Ковчег и заполучить право хозяина без необходимости строить свой собственный Ковчег, — в голосе её не было презрения, только холодная, сухая констатация, словно она видела такое не раз. — О сохранности твоего тела мастер явно не переживал, как о любом другом инструменте, — добавила марионетка спокойно. Я попытался представить это, отчего стало не по себе, хотя тогда я догадывался, что такое вполне могло быть. — Мастер строил из себя великомученика около года, после чего в один случайный день собрал всех оставшихся людей и провёл их к вратам, ведущим в реальный мир. Можно сказать, выпнул всех ненужных, которые уже были на последнем издыхании от болезней, вызванных духовным ядом. А сам спустя какое-то время отправился в городской театр, где в последний раз потешил своё самолюбие, приказав нам сыграть пьесу о спасении человечества, а затем начал убивать всех без разбора. Зачем? Почему? — Граф пожала плечами. — Не знаю. Он не объяснялся перед нами, своими рабами, которые в первые секунды, кто обладал более свободной волей, пытались разбежаться, но вскоре были уничтожены. Моё сознание потом оказалось в новом воплощении в одном из девяти городов, выживающих в великой зиме. Но с того дня я так и не встретила никого из служащих театра. Ни одного. Может, их души были освобождены? Может, уничтожены? Не знаю и, наверное, уже никогда не узнаю. Ненадолго в помещении повисла тишина. — Иными словами, ты не знаешь деталей планов Отто? — спросила Руккхадевата, пристально глядя на марионетку. В её глазах мелькнуло подозрение, едва сдерживаемая твёрдость. Она не позволяла себе расслабиться – словно ждала обмана или уловки. — Откуда мне их знать? — голос марионетки был ровен, но в нём чувствовалось раздражение, будто её измотали бесконечные вопросы. — Я всего лишь актриса со сцены, которой пару раз удалось оказаться там, где ей не положено, и услышать то, что не полагается знать по статусу. Я поделилась с вами всем, что знала, слышала, видела, и догадками о том, что могла понять. Если вас интересует полная картина – ищите его сами. Эта гниль, уверена, ещё где-то обитает, пусть уже и не в этом мире. Макото, стоявшая рядом, скрестила руки на груди, глядя на марионетку с холодным, испытующим взглядом. В её глазах читалось недоверие. — Слишком уж много ты знаешь для простой актрисы, — продолжила давить она. Голос её звучал спокойно, но в нём угадывалась настойчивость, словно Макото хотела пробить невидимую стену перед ней, увидеть, что скрыто за маской безразличия собеседницы. Марионетка ответила не сразу, будто бы обдумывая слова, будто бы взвешивая, стоит ли делиться правдой, скрытой за её усталостью. — Я не жила в вакууме, — наконец сказала она, и её голос на этот раз прозвучал мягче, спокойнее, но с горькой, холодной отстранённостью. — Всё, что я вам рассказала, – это не обрывки или случайные слухи. Это история, которую я собирала по кусочкам, день за днём, из уст чужих, из записей и взглядов, из того, что можно было уловить, скрывшись в тени. Это стоило мне времени и усилий. В любом случае, обсуждать его – пустая трата времени. Никто, абсолютно никто не знает точно, чего он хотел и к чему в итоге пришёл. Так что, Каслана, задавай другой вопрос. Этот – бесполезен. Я чувствовал, как дыхание становится глубже, напряжённее. Я, не удержавшись, задал вопрос, от которого сердце вдруг сжалось. — Среди тех сотен людей… была ли его внучка, Тереза? Вопрос прозвучал резко, в нём не было намёка на уверенность. Я осознавал, что эта информация важна, но не знал, что услышать в ответ. Наконец, на лице марионетки отразилась лёгкая тень удивления, сменившаяся каким-то мрачным, но странно спокойным выражением. — Была, — тихо и резко, как плеть, прозвучал её ответ. Слова вылетели быстро, как если бы она сама не успела осознать, что их произнесла. Секунда тишины. Мой мозг пытался осмыслить её ответ, а сердце ударилось о рёбра, будто бы выбивая ритм, чтобы заглушить внезапную волну мыслей. — Что? — переспросил я, не уверенный, что услышал правильно. — Тереза Каслана, по просьбе своего деда, увела тех бедолаг в реальный мир, — голос марионетки звучал ровно, но в нём чувствовалась глубокая печаль, как если бы она вспоминала давно ушедшие события. — Я видела её тогда, но с тех пор больше не встречала. И нет, это не была марионетка. Госпожа Тереза всегда ощущалась… по-особенному. И наша последняя встреча не стала исключением. Я замер, мои мысли метались между тем, что я знал, и тем, что, казалось, не укладывалось в голове. Она ведь была при смерти тогда… — Но она ведь была при смерти… — проговорил я, стараясь удержать в голосе хоть малую толику уверенности. — Верно, — её голос стал более холодным, и в нём мелькнуло сожаление, но она не отводила взгляда. — Но дар целителя, в руках того, кто освоил не одно тело, меняя способности и дары, способен творить настоящие чудеса. В руках истинного мастера такие знания становятся ключом к новым возможностям. — Я видел могилу… и крест. — Не знаю. Может, это некий символический жест? — Граф пожала плечами. Задавая этот вопрос, я не ожидал получить на него такой ответ. — И что случилось с ней? Ты могла узнать её судьбу. — мои слова звучали напряжённо, почти срываясь на шёпот. Она улыбнулась. Её улыбка была загадочной, будто в ней скрывался ответ, который она не готова раскрыть до конца. — Это ценная информация, — её взгляд стал мягче, но в глазах читалось предупреждение. — Я поделюсь ею, но не забывай, Каслана, это мой вклад в наше сотрудничество, хорошо? Я кивнул, стараясь не показать облегчения. На самом деле меня это насторожило, но желание узнать правду перевешивало осторожность. — Хорошо. Она вздохнула и, глядя вдаль, будто припоминая что-то забытое, сказала: — Насколько мне известно, мастер Отто велел ей охранять Ковчег снаружи, столько, сколько потребуется… И на этом всё. В этом вопросе ты больше не сможешь вытянуть из меня ничего. Это я узнала через одну марионетку-стража, я же лично не была свидетелем этих слов. Но так или иначе, прошло слишком много времени, и сомневаюсь, что госпожа Тереза выбрала бы так долго жить. Однако те же зацепки всё же можно поискать там, где Ковчег скрыт от чужих глаз и тех, кому этот мир принадлежит сейчас. — И ты знаешь, где это место? — напряжённо спросил я. — Очень… примерно. Подразделение «Чёрного Ордена» находится под землёй, и место его запечатано ещё с прошлой эпохи. Гео Архонт давно пытается вскрыть эту находку, но безрезультатно. Мы также пытались. Однако и нам не удавалось продвинуться дальше стен. Нас, впрочем, сам Ковчег никогда особо не интересовал, но мастерская… она важнее. — Расскажи подробнее об этом Ордене. Могу ли я попасть в него через Ковчег? — спросил я, едва справляясь с напряжением, затаившимся внутри меня, как дремлющая буря. В Ковчеге я не сумел найти многого про этот Орден, и желал знать больше. — Чёрный Орден – военизированное формирование Ватикана, исключительно подконтрольное семье Каслана. Даже мастер Отто, при всём его влиянии и высоком статусе Наместника, имел над ним ограниченную власть, что его безмерно раздражало. Представь только: Наместнику Бога отказывают, его игнорируют! Это лишь усугубляло древнее противостояние между Касланами и самим мастером Отто, где никто не хотел уступать в борьбе за власть и влияние. Парадоксально, но на публике оба рода демонстрировали гармонию, словно тень ненависти и не касалась их. Но внутри, под масками, кипела ревность и злоба, особенно мастера бесили мужские представители рода Каслана, которые руководили делами рода. Единственными, кого не затронула эта вражда, были ближайшие родственники Отто – супруга, дети и внуки, — рассказывала Граф. — Орден действовал по всему миру, принимая на себя основные удары. В то время как какой-нибудь крестьянин-отщепенец в поле задницу чесал, Орден на другом конце света предотвращал кризисы мирового масштаба, оберегая человечество от гибели. В их рядах служили люди с редкими, порой уникальными способностями, которые назывались дарами на разных языках. Именно здесь должен был бы находиться и ты, Каслана. Но планы разрушила великая зима, особый интерес мастера к целителям, а также отказы местных властителей поддерживать Орден на фоне надвигающейся катастрофы. Судьбы многих были перемешаны и перевёрнуты, и ты, Каслана, оказался не исключением. На середину XIX века человечеству удалось справиться с основной угрозой, и ты мог бы рассчитывать на привилегированное будущее в Европе под покровительством такого влиятельного рода. Но всё пошло не так. Отто насильно распустил ослабший Орден, из его обломков создав новый под названием «Шиксал» и, среди прочего, даже отыскал тебя. Однако остатки Ордена продолжали свою работу без поддержки и связи, под гнётом холода и изоляции. Постепенно они пришли в упадок, пока их окончательно не расформировал последний глава – Зигфрид Каслана. Сведений о нём немного. Известно лишь, что он стал главой в девятнадцать лет, но уже через три года самостоятельно распустил Орден. Остальное остаётся покрытым тайной. — Ты сказала, что Ковчег находится в запечатанном подразделении «Чёрного Ордена», а не «Шиксала», — заметил я, стараясь не выдать волнения. Граф на мгновение задумалась, прежде чем ответить: — Перемещать Ковчег может только его владелец. Это и сделала Каллен Каслана, как жест доброй воли по отношению к своему роду для укрепления отношений, доверия и прочей чепухи. Но это место не так-то просто контролировать. И местных обитателей из-за особенностей самого места, мастер выкурить не смог, потому терпел эту «вопиющую непокорность», хах. Я с сомнением посмотрел на неё, пытаясь понять, к чему она ведёт. — И хочешь сказать, что я могу туда прийти? — спросил я. Она кивнула: — Думаю, если кто и сможет туда проникнуть, то только ты, Каслана, — сухо ответила Граф, словно говоря о чём-то само собой разумеющемся. — К тому же, разве не для этого ты и стремишься развить собственные силы? Решать вопросы самостоятельно, без того чтобы каждый раз звать Электро Архонта из Инадзумы на помощь? Да, союзник она сильный, тут не поспоришь, и помощь её удобна, но слишком уж приметна. Всё, с чем ты сталкиваешься, она не решит, а в какой-то момент может и усложнить ситуацию, — она смотрела прямо на меня, в её голосе звучала смесь укоризны и твёрдой уверенности. — Убеждать тебя я не собираюсь, — продолжала она, отводя взгляд. — Твоё дело. Захочешь раскрыть потенциал исполнителя и разобраться с тем, что касается госпожи Терезы, – найдёшь путь и отыщешь это место. Подсказку я тебе дала. А если нет – мне как-то всё равно. Она скрестила руки, поджав губы, и её тон стал ещё более холодным: — Мне важнее, чтобы ты попал в мастерскую театра и уничтожил всё до самого основания. Я понял её намерения, но вопросы не исчезли. — Я могу через Ковчег пройти в подразделение, о котором ты говорила? Ты упоминала что-то про открытые проходы, — спросил я, пытаясь понять, действительно ли у меня есть доступ к этим местам. Граф задумчиво кивнула, подбирая слова. — Насколько мне известно, открыть проход из Ковчега можно только туда, где ты уже был и видел всё своими глазами, — ответила она, внимательно изучая моё лицо. — А ты вряд ли успел побывать в азиатском подразделении Ордена, которое располагалось где-то в старом Китае. Да и к тому же, все старые проходы закрылись с появлением нового исполнителя. Схема проста, не так ли? Её слова звучали логично, но оставляли неприятное ощущение ограниченности и безысходности. Отчасти, это напоминало мне о замкнутом круге, в котором я оказался с тех пор, как покинул Ковчег. — Хотя всё равно удивительно, как тебе удалось выбраться, учитывая, что произошло с миром, — добавила Граф. — Пожалуй, теперь нетронутых мест прошлой эпохи и не осталось вовсе. Я тяжело выдохнул, вспоминая дни, когда мне пришлось искать выход. Воспоминания о буре и хаосе в том странном, чужом мире были туманными, но накатывали с болезненной ясностью. — Сам не понимаю, как удалось заставить Ковчег выпустить меня, — глухо ответил я. — Помню только, что оказался в месте, очень похожем на то, откуда всё началось. Граф пожала плечами, как будто мои слова были для неё просто очередной деталью в картине мира. — Главное, что выбраться тебе всё же удалось, — заключила она, снова обретая привычную сдержанность. — А значит, есть шанс разобраться с этим. В кабинете повисла тишина. Я наблюдал за Граф, стараясь оценить, насколько честна она была во всём, что рассказала. Она, сложив руки перед собой, внимательно изучала меня, её лицо выражало спокойную уверенность. — Ну, как? — нарушила молчание Граф, чуть склонив голову. — Достаточно ценная информация, чтобы помочь мне уничтожить мастерскую театра? — Вполне, — сухо ответил я, стараясь не выдать напряжение. — Учитывая, что многие из вас не контролируют свои действия, от избавления от такого опасного объекта выиграют все. — Угу, всё верно, — ответила она, отрывисто, словно в знак того, что дальше обсуждение не требуется. — Расскажи, что из себя представляет мастерская? — спросил я. — Это второе известное нам запечатанное подразделение бывшего «Чёрного Ордена», — пояснила она. — Но мастер Отто успел навести там свои порядки и передал полный контроль своим людям из «Шиксал». По сути, это древнее подземное сооружение. Внутрь не проникнуть, но снаружи, рядом с ним, с определённой периодичностью появляются новые марионетки. Раньше это имело смысл, ведь последнее указание мастера было – «помочь человечеству сохранить себя и возродиться». Наверняка ты видел таблички у стелы памяти перед домом; они как раз служат напоминанием о причинах, по которым культура прошлого до сих пор находит своё отражение в этом мире, хоть и в искажённой форме. Мы исполнили свою миссию насколько это возможно, но обещанного освобождения так и не получили. Сейчас мастерская продолжает держать наши души и создавать новые марионетки. Прочих деталей я не знаю, но с наскока туда точно не попасть – уже по-разному пытались. — Где она находится? — На западе Натлана, — ответила Граф, почти не задумываясь. — Когда-то это было европейское подразделение, но от прежних материков почти ничего не осталось. Азиатское, кстати, скрыто под землёй, где-то на границе Ли Юэ и Драконьего Хребта. Но путь туда знает лучше Гео Архонт. Я была там всего пару раз, через трудные подземные ходы, но Архонт давно изучает эти места. Может, он уже нашёл более удобный проход к запечатанному убежищу. Она помолчала, будто что-то вспоминая, а затем добавила: — А о точном расположении мастерской можешь узнать у нынешнего Пиро Архонта. У неё есть свой интерес к «капсуле времени», что находится в её землях. И, к слову, марионетки, живущие среди людей, тоже её крайне беспокоят. Все подходы к мастерской она контролирует с исключительной бдительностью. Похоже, она видит в нас нечто вроде порождений Бездны. И, наверное, в какой-то степени права, хах. — В Инадзуме также было найдено подземное сооружение, где хранились куклы Театра, — вдруг вмешалась Макото, внимательно глядя на куклу. — Что это было? — Мастер Отто создал «малые театры» по всему миру, чтобы иметь свой резерв в любой точке, — ответила кукла, и её голос, лишённый эмоций, прозвучал почти механически. — Эти сооружения когда-то были способны принимать души и выполнять приказы, но с течением времени, в условиях изоляции и упадка, они полностью деградировали. Долгая разруха и неподходящие условия оставили их с критическими повреждениями, и теперь они просто не могут быть использованы как полноценные сосуды для душ. — Вы не пытались обсудить свою проблему с Электро Архонтом? — Макото чуть подалась вперёд, словно пытаясь лучше понять куклу. — Она ведь долгое время работала с технологиями искусственных тел и изучала природу душ. — Пытались, — кукла качнула головой, маска, скрывавшая её глаза, оставалась недвижимой, но в её тоне проскользнула усталость. — Однако её знаний оказалось недостаточно. — Неужели? — Мы сотрудничали с лучшими магами и учёными Каэнри'ах, передав им всё, что могли о своих устройствах. Даже они не смогли разработать способ освободить наши души. Твоя сестра, Эи, получила лишь осколки тех знаний, что были когда-то похищены и разбросаны по Тейвату, из которых новые кукловоды и построили свои технологии. Макото молчала, обдумывая услышанное, прежде чем задать следующий вопрос. Её лицо выражало смесь любопытства и сдержанного напряжения. — Почему бы не поделиться всеми знаниями, чтобы те, кто сможет, могли продолжить вашу работу? Вы же бессмертны. Со временем можно было бы добиться успеха. Кукла чуть приподняла голову, словно раздумывая над её словами, и ответила с холодной прямотой: — Потому что многие записи утеряны, а те, кто их создавал, давно потеряли рассудок и волю. Они стали лишь источником энергии, беспамятными, лишёнными смысла существования, — в её голосе прозвучала нотка горечи, почти незаметная за безмятежным тоном. — Новые мастера пытались, но ничего не смогли. Мы в каком-то смысле действительно отказались от борьбы, но на то были действительно веские причины, о которых я поведаю чуть позже. Сейчас разговор идёт не об этом. Её взгляд, скрытый за маской, обратился ко мне. Я кивнул, осмысливая услышанное. Недавно открытые воспоминания, слова Макото и ответы куклы складывались в единую, но пока неясную картину. — Я тебя понял. Если всё, что ты говоришь о Ковчеге, правда, я помогу, — ответил я, оценивая её реакцию. — Но обсуждать это дальше нет смысла, пока лично не увижу то, о чём ты рассказала. — Никаких проблем, Каслана, — в её голосе впервые прозвучало что-то, похожее на одобрение. — Ждать я умею. Даже лучше, если ты сначала проверишь ближнее подземелье. Сила Ковчега может пригодиться, особенно если там осталось хоть что-то, кроме голых стен и самого Ковчега. Руккха, стоявшая неподалёку, задумчиво спросила: — Ты видела Ковчег снаружи? Граф повернулась к ней. — Лично – нет, — проговорила она, чуть склонив голову, отчего свет от свечей упал на её лицо, делая выражение более загадочным. — Но среди моих «агентов» были те, кто видел Ковчег своими глазами. По их описаниям, это небольшой золотистый светящийся куб, достаточно маленький, чтобы поместиться в ладони. Никакой энергии в окружающую среду не излучает, опасности не представляет. Но может послужить источником силы для Исполнителя, — она сделала небольшую паузу, словно подчеркивая важность своих слов. — Вы даже сейчас черпаете силы именно из него, но сильно ограничены из-за изоляции Ковчега и расстояния. Кроме того, Исполнитель, вроде как, является именно что частью Ковчега, осколком души, если угодно. К слову, со временем я начала понимать, что Ковчег представляет собой обычное подпространство, питаемое мощным источником энергии. И, знаешь, похожие вещи начали появляться и в Тейвате. Архонты, адепты – многие сейчас создают подпространства, с виду не уступающие Ковчегу. Вот только, — она приостановилась, добавляя в тон лёгкую иронию, будто раскрывая малозначительную тайну. — По прочности и долговечности они с ним пока не сравнятся. Что бы ни заложили в его основу, это что-то уникальное, пережившее века и ускользающее от понимания современных мастеров… В этот момент позади меня, со стороны трёх высоких окон, выходящих на тёмную улицу, послышались приглушённые звуки. В тишине они звучали необычно резко. Я невольно напрягся, вслушиваясь. Голоса, нарастающие с каждой секундой, словно рвущие ткань вечернего спокойствия. Словно где-то рядом собиралась толпа. Граф, словно опомнившись, выпрямилась, её движения стали резкими и точными, как у танцовщицы, отработавшей каждое движение до автоматизма. Она скользнула к окнам, где уже стояла Руккха, оглядывая улицу с напряжённым вниманием. Макото, напротив, медленно приблизилась ко мне, держась настороже. — «К особняку стягиваются жандармы, и… среди них я вижу Фурину», — мысленно передала мне Руккха с лёгким удивлением в голове, всё ещё не отрывая взгляда от улицы, где всё больше и больше голосов сливались в настойчивый гул. — Оу, Фуриночка… — удивлённо протянула Граф. — Кажется, девочка наконец отрастила… немного уверенности пойти против Графа Бонье. Это так волнительно! — Радуешься тому, что пришли за тобой? — с лёгкой иронией спросила Макото, чуть наклонив голову, но в её голосе чувствовалось недоумение, будто не до конца понимая, что так могло бы радовать её собеседницу. — Не за мной, а за графом Луи де Бонье, — кукла ответила с небрежным оттенком, её голос был ровным и спокойным, словно о ситуации она говорила лишь ради забавы. — Но в целом меня прямо-таки распирает чувство гордости за малышку Фурину, — Граф изящным жестом поправила локон. — У нас с ней на самом деле много общего, — она слегка улыбнулась, как будто раскрывая давно известный ей секрет. — Но роль её куда сложнее моей и требует больше уверенности и силы. Девочка много боится и любит перекладывать часть своей нелёгкой роли на других, что не дело. Пришлось долго и упорно работать, чтобы она наконец решилась пойти против кого-то, кто, по её мнению, стоит выше её. Её голос звучал почти умилительно, и я заметил, как она чуть отстранилась, задумчиво глядя в сторону окна, за которым темнела улица, постепенно заполняющаяся голосами. — Эх, аж гордость пробирает, видя, как она сейчас строит жандармов напротив дома для моего ареста. Ах… — почти с детским восторгом выдохнула кукла, и казалось, что ей доставляет особое удовольствие даже сама мысль о происходящем. Я уловил себя на ощущении, будто события перед моими глазами разворачиваются как сцена из хорошо срежиссированного спектакля, и потому спросил, едва скрывая тень беспокойства, которая росла у меня внутри: — Значит ли это, что это наша последняя встреча? Мой голос, возможно, прозвучал тише, чем обычно, но мысль о том, что за дверьми происходят события, способные изменить наши планы и, возможно, оборвать общение с этим странным существом, тревожила. — Мм, я понимаю, что вам хотелось бы от меня отделаться и обдумать всё, что узнали, — её ответ прозвучал мягко и с оттенком иронии. — Но как я говорила, у меня есть две просьбы. С господином Каслана я обсудила первую просьбу и основные вещи, которые касаются исключительно нас обоих, как реликтов прошлой эпохи, — она чуть приподняла подбородок, её взгляд теперь был увереннее и даже серьёзнее, чем обычно. — Острых вопросов между нами ведь не осталось сейчас, верно, Александр? Я был погружён в задумчивость, пытаясь разобраться в водовороте новых и забытых воспоминаний. Лишь недавно мне удалось вспомнить отрывки прошлого, но теперь, под напором свежей информации, всё переплеталось, сбивая с толку. Вопросы, казавшиеся важными, вдруг ускользали, оставляя лишь зыбкое ощущение недосказанности. Я с трудом удерживал нить происходящего, словно прошлое и настоящее сливались в единый туман, от которого сложно было отделить истину. — Острых нет, но отдельных вопросов ещё много, — ответил я, чувствуя, как мысли, которые ещё минуту назад казались разрозненными, начали укладываться в единую картину, хотя и не до конца понятную. — Но это может подождать, — она едва заметно усмехнулась. — А сейчас меня больше интересуют Архонты, что должны быть мёртвыми, но сейчас с нами. Я почувствовал, как её взгляд под маской медленно переместился на Макото, и та в ответ лишь едва заметно наклонила голову, словно тоже заинтересовавшись внезапной переменой темы. — Что тебя интересует? — сдержанно спросила Макото, спокойно выдерживая взгляд куклы, но её пальцы на мгновение дрогнули, будто что-то в словах задело её. — Хотела кое-что спросить и уточнить насчёт вашей подружки Астарот и игрищ со временем, — ответила кукла, её голос стал заметно холоднее, и в словах прозвучала едва уловимая строгость. Не дождавшись ответа, она чуть повела рукой в сторону двери и уверенным шагом направилась к выходу. — Но давайте сейчас покинем особняк, иначе спокойного разговора нам не ждать…