Последняя воля павших небес

***

Пути Господни неисповедимы, и это я уже сумел понять давно. Все происходящие с нами события – это путь, предначертанный свыше, испытания, ведущие к предназначенной судьбе. Несмотря на всё, я продолжал верить в это. Но даже с этим знанием мне порой очень сложно не удивляться совпадениям, которые случались одно за другим. Ведь как ещё можно объяснить то, что из всех возможных соседей на борту аквабуса, который должен был доставить нас обратно в столицу из района театра Эпиклез, оказались именно те личности, с которыми я предпочёл бы не пересекаться. Я сидел между «Бернардом», телом которого по-прежнему управляла Руккха, и Яэ, которую незаметно для окружающих сумела поймать Макото в фойе театра. Сама бывший Электро Архонт сидела справа от Яэ ближе к носовой части судна. Мы все вчетвером уместились на верхней площадке аквабуса, заняв места на правом борту, надеясь спокойно провести время за обсуждениями дальнейших действий, касательно письма, тела Бернарда и графа Бонье. Однако спокойствия нам не было суждено достичь. Фурина, Гидро Архонт, собственной персоной появилась на борту с неожиданной грацией, как будто возникла из воздуха, и поднялась на палубу с таким видом, будто весь мир перед ней был обязан подчиняться. Рядом с ней чуть позади шла Клоринда – судебная дуэлянтка, чьё хладнокровие и профессионализм я уже успел оценить, когда она задержала меня на месте преступления. Когда богиня заметила меня – сидящего между Руккхой в теле Бернарда и Яэ – её лицо сменило несколько гримас за одно мгновение. Я видел, как её раздражение вспыхнуло на долю секунды, сменившись затаенной яростью и каким-то испугом. Проигрыш в суде, неудача в предоставлении поддельных документов – это удар по её самолюбию и авторитету, который был сильнее, чем она могла себе позволить. Девушка точно не привыкла проигрывать, особенно таким людям, как я. Клоринда, с другой стороны, сохраняла удивительное спокойствие, но её взгляд выражал скрытую неудовлетворенность и, возможно, даже беспокойство. Она смотрела на меня, оценивая, словно пытаясь понять, что произойдет дальше и какую роль ей ещё придется сыграть. Тем не менее, Фурина не ушла на нижнюю палубу и не стала ждать другого аквабуса, как это могло бы сделать любое существо, не обременённое гордостью. Она принципиально села напротив нас, с явным намерением ввести нас в неприятное положение. Её присутствие наполнило пространство тяжестью, которая практически физически ощущалась на плечах. Нам пришлось сделать паузу в наших дискуссиях, впрочем, наши размышления уже сходились в одном: тот, кто стоял за всем этим, должен был быть древним и опасным существом. Возможно, он был таким же, как я – существом, пережившим целые эпохи. Но в отличие от меня, он, похоже, прожил все эти годы осознанно, не теряя контакта с реальностью. Его влияние казалось масштабным, а умение действовать через других – пугающе искусным за редкими исключениями. Бернард, родовитый аристократ Фонтейна, оказался всего лишь пешкой в его руках, марионеткой, которую тот гонял ради передачи писем и манипуляций. Учитывая, насколько высокопоставленной была фигура Бернарда, это могло означать, что граф обладал гораздо большей властью, чем можно предположить. А слова об обычных аристократах наводили на мысли, что вся верхушка этой страны была с ним как-то повязана, и я фактически пришёл к нему домой, в самое логово. Но что больше всего нас тревожило – это его откровенная наглость после суда, где засветилось его имя. Письмо, которое он передал, и способ, которым он сделал это, было не просто вызовом. Это была явная демонстрация силы. Он показывал, что ему плевать на правила и вероятные угрозы. Возможно, ему надоело прятаться в тени, и теперь он хотел играть в открытую, повышая ставки после неудачи в суде и всплывшем имени. Или, что ещё хуже, это был лишь очередной ход в его более глубоком плане, который нам ещё предстоит разгадать. С одной стороны, мне было чрезвычайно интересно узнать, кто этот Луи де Бонье, что я ему сделал и что именно он может мне рассказать. Но, с другой стороны, идти напролом было безумием. Мы, четверо, обсуждали это и всё больше склонялись к мысли, что нужно привлечь Эи. Макото, как и Яэ, в общих чертах поддержала эту идею – Эи, охотящаяся на отравителя с первых дней, могла бы вмешаться и разрешить ситуацию, то есть порубить на куски угрозу, куда быстрее и эффективнее, чем кто-либо из нас. Яэ, особенно заинтересованная в этом, предложила напрямую попросить её помощи. Эи была готова на всё ради Макото и меня, как её условного хранителя. Хотя она больше не обладала Сердцем Бога, её силы оставались несокрушимыми, а сам Фонтейн, его законы и последствия для него были для неё откровенно маловажными. Кроме того, не исключалось, что именно у этого графа могло оказаться украденное Сердце. Хотя Эи никогда открыто не говорила об этом никому, она в последнюю встречу поделилась с Макото своими подозрениями. Эи считала, что мой враг и похититель её Сердца могут быть одной и той же личностью. На тот момент у неё не было никаких прямых доказательств, но её интуиция, закалённая веками правления, оказалась для неё более чем достаточной основой для столь серьёзных выводов. Эи всегда отличалась умением чувствовать угрозу до того, как она проявится в полную силу. Но идея перекинуть все проблемы на Электро Архонта, хоть и казалась самой простой, также вызывала опасения. Призвать Эи, чтобы та решила проблемы, – значит потерять шанс узнать ответы на важные вопросы. И ещё, как упоминалось в письме, это могло спровоцировать «последствия». Что именно имел в виду граф под этими последствиями? Очередная пакость или реальная угроза? Если он был настолько уверен в себе, что не боялся бросить вызов, значит, последствия, о которых он говорил, могли быть действительно серьёзными. К тому же, если этот Бонье и вправду был тем, кто украл Сердце Бога у Эи, то перед нами стояла не просто угроза, а сила, способная подорвать устои мироздания. И именно это делало ситуацию ещё более тревожной и непростой, из-за чего у нас четверых пока не было на руках чёткого плана, что делать. Время ещё оставалось, конечно, но его становилось всё меньше. С тех пор, как аквабус отчалил, прошло около пяти минут или чуть больше. Тишина на верхней палубе становилась всё более удушающей. Фурина продолжала прожигать меня немигающим взглядом, и я понимал, что эта напряжённость рано или поздно взорвётся. Впрочем, после того, как я прошёл через настоящий суд и понял, что самообладание и холодная голова – ключ к выживанию, я решил взять инициативу в свои руки. Я слегка улыбнулся, стараясь скрыть ту легкую тревогу, что неотступно билась в груди, словно удары сердца. Хотя внешне я сохранял спокойствие, мысли постоянно возвращались к письму графа, назначившему встречу этим вечером. Это письмо было как ядро беспокойства, которое, как ни пытайся его игнорировать, всё равно всплывало на поверхность. Но, несмотря на это, я решил держать фасад, изображая уверенность. Стараясь казаться беззаботным, я обратился к Фурине: — Хотите что-то сказать? Она прищурилась, её тёмные синие глаза сверкнули ледяным светом. Казалось, за этим взглядом скрывалась не просто эмоция – это была буря, которая готова была вырваться наружу, но пока лишь пробивалась через её тщательно выстроенные преграды. Её губы плотно сжались, как будто она сдерживала рвущиеся слова. На мгновение её взгляд скользнул к Клоринде, и я заметил, как она напряглась, её пальцы сжались на подлокотниках кресла, в котором она сидела на этом судне. Очевидно, она тщательно выбирала слова, словно боялась дать волю чувствам. — Хочу ли я? Что-то сказать? С чего ты это решил? — в её голосе слышалось тихое, почти шипящее раздражение, как будто её обида была на грани взрыва, но она удерживала себя на плаву. Я чувствовал её ярость, как напряжение в воздухе перед грозой. Я выдержал паузу, и затем, почти невесомо, продолжил: — Вы выглядите немного напряжённой. Мой голос был спокоен, но внутри я был настороже. Я не мог не заметить приглушённый смешок со стороны Яэ. Ситуация, несмотря на всю свою остроту, казалась ей забавной. От театра отплыли, но представление продолжается. Фурина резко вскинула голову, её взгляд буквально полыхнул огнём. — Вот как? Тебе это показалось. Я нисколько не напряжена. Оратрис вынес свой вердикт, судебное заседание окончено. Настало время других, куда более важных дел, — её слова сыпались, как холодные камни. Она явно старалась выглядеть безразличной, но её дрожащие руки выдавали её истинное состояние. Я видел, как это решение Оратриса терзает её изнутри. — Но вы, кажется, не удовлетворены этим решением, — заметил я, немного наклонившись вперёд. Моя интуиция подсказывала, что её раздражение связано с чем-то гораздо более глубоким, чем просто приговор. Фурина издала нервный смешок, её голос вдруг стал ледяным: — Пф. Нет, я просто в восторге! — из неё вырвался язвительный поток гнева, словно она больше не могла сдерживаться. — Убийца судебного дуэлянта, защитника закона и суда Фонтейна, избежал даже столь мягкого приговора, который был вынесен верховным судьёй. Никакой ответственности и раскаяния. Сейчас наверняка ещё отмечать будешь свой триумф над Архонтом, всё же нечастое это событие, и лучшее вино придётся как нельзя кстати, – её голос был полон яда, каждое слово кололо, как острие ножа. Я остался спокоен, хотя внутри почувствовал, как от этих слов холод прошелся по позвоночнику. — Невысокого вы обо мне мнения, хотя именно вы оболгали меня с ног до головы и ввели суд в заблуждение своим письмом, — мой голос был мягким, но полным скрытой твёрдости. Я знал, что её обвинения были безосновательными, и теперь мне нужно было её убедить в этом. Она фыркнула, её глаза сверкнули с вызовом: — Ха. Кем ты себя возомнил? Тот факт, что Оратрис снял с тебя все обвинения, ещё не означает, что мои слова – это клевета. В ответ ты лишь выдвинул свою теорию, которая никак не опровергает мою. — Ну конечно же Дому Очага делать больше нечего, как официально оформлять меня врачом, заключать со мной трудовые договора, в полной мере погружаться в этот бюрократический ад и оплачивать мою учёбу в университете, чтобы всё это спустить на то, чтобы убить измотанного и уставшего дуэлянта, — язвить начал уже я. — У Дома Очага ведь других проблем нет, как ввязываться во всю эту ситуацию? А мне всю мою репутацию, заработанную в прошлом, также спустить в унитаз, причём не как-то хитро с великой целью или ради кровной мести, а прямо в центре города, за стенкой от двух других дуэлянток? — я небрежно махнул рукой в сторону Клоринды, сидящей неподалёку. Её спокойное лицо казалось непроницаемым, но её глаза блеснули интересом. По лицу Фурины было видно, что с такой стороны она не смотрела на свою теорию. Мой голос был твёрд, но спокойный, будто я просто объяснял очевидные вещи. — Изучая медицинские книги в библиотеке, я не раз сталкивался с трудами хирургов и учёных, где в качестве пациентов выступали судебные дуэлянты. Как ни уважаема эта профессия, она столь же опасна. Неудивительно, что рано или поздно целители и покалеченные дуэлянты пересекаются в одном городе. Моя подруга из Сумеру, где мы познакомились и начали работать вместе, уже внесла в журнал нескольких дуэлянтов. Савиньен был не единственным и не был каким-то особенным. Я хотел помочь ему, как и другим, но случилось то, что случилось. — Тем не менее, — неожиданно вмешалась Клоринда, её голос был твёрдым, а глаза пристальными. — Ты в зале суда не исключил того варианта, что это могла быть твоя ошибка, как целителя. Её вопрос прозвучал холодно и расчётливо. Её голос не был враждебен, но в нём слышалась скрытая настороженность. — Не исключил, но и не утверждал, — начал я объяснять, чувствуя, как все взгляды на судне сосредоточились на мне. — Если пациент приходит к доктору на операцию, но не сообщает о том, что имеет какую-либо аллергию на препараты, и умирает на операционном столе, кто в этом виноват? Вопрос спорный. Но как я считаю вина лежит на обоих: на том, кто не сообщил, и на том, кто не проверил. Но в данном случае речь не о медикаментах, а о духовной энергии, той силе, которой я исцеляю. Моя сила нейтральна и при контакте с чужой энергетикой растворяется в ней, становясь частью их тела и не может как-либо навредить. Так всегда было, и даже здесь, в Фонтейне, до вчерашнего дня всё было так. Судно слегка покачивалось на воде, но напряжённая тишина, повисшая между нами, казалась ещё тяжелее. Я продолжил: — Судья предполагал, что это могла быть реакция на препараты, которые принимал Савиньен, но это просто чушь. Если бы что-то подобное случилось, он бы буквально «растаял» после первого же приёма. Моя энергия никак не отличалась от его собственной. Кроме того, какие препараты вообще способны превратить человека в воду? — я усмехнулся. — Единственный раз, когда моя сила причинила вред, был в Сумеру, когда на меня совершили покушение. В вино добавили особый яд, который не причинил вреда никому, кроме меня. И я более чем уверен, что и здесь что-то подобное произошло, но на этот раз целью стал невинный человек. Но зачем? Возможно, чтобы ударить по мне морально, породить страх от своей же силы, и заточить в темницу, где со мной было бы легче расправиться... Я замолчал, позволив своим словам осесть в воздухе, и вдруг осознал, что если бы я оказался в крепости Меропид под водой, Эи, даже при всём своём желании, не смогла бы так легко и быстро прийти на помощь, как это делала обычно. Возможно, там меня ждало продолжение этого абсурдного спектакля... Но Оратрис решил иначе, и слава Богу. — Чтобы окончательно закрыть вопрос, я могу продемонстрировать свои способности прямо здесь и сейчас, — уверенно сказал я, обращая духовное зрение на Клоринду и отмечая слабые затемнения в локте её левой руки. — У вас есть проблемы с локтем, я вижу. Я уже предлагал продемонстрировать свою силу в суде, и предложение остаётся в силе. Клоринда задумалась, прищурившись: — Почему тебе так важно доказать свою невиновность перед нами, если Оратрис уже оправдал тебя? — спросила она, слегка наклонив голову, будто оценивая меня. Я вздохнул, взглянув на реку, спокойно текущую вдаль по водной линии: — Как верно подметила госпожа Фурина, Оратрис снял с меня обвинения с точки зрения закона. Но люди видели не оправдание целителя, а то, как «убийца» избежал наказания. Я по-прежнему намерен помочь тем, кто нуждается в моей помощи, кто уже записан в журнал, что был у меня на столе, и кто ещё не обратился за помощью. Я обладаю силой исцелять, и моя цель – помогать людям. Но примут ли они помощь от «целителя-убийцы», даже если Оратрис меня оправдал? Некоторые, может быть, рискнут, но другие будут бояться и жить с недугами, которые ломают им жизнь. И если Архонт, лично обвинивший меня, и известная дуэлянтка, задержавшая меня своими руками, признают правду, тогда страх исчезнет, как и сомнения в том, что решение Оратриса было верным и справедливость была сохранена. Я встретился взглядом с Фуриной. Она слушала внимательно, хоть и сохраняла прохладу. — Хорошо, — наконец кивнула Клоринда и, не говоря лишних слов, встала со своего места. Руккха в теле Бернарда аккуратно отодвинулась, давая девушке возможность сесть рядом со мной. — Что мне нужно сделать? — её голос звучал ровно и уверенно, как и всегда, хотя в глазах мелькнула тень сомнения. — Просто протяните руку, — мягко ответил я, подавая свою. Ладонь Клоринды в белой перчатке легла в мою руку. Лёгкий, но отчётливо ощутимый холод её кожи через ткань перчатки коснулся меня. Я почувствовал, как напряжение всё же просачивается сквозь её внешнюю невозмутимость. Несмотря на все мои попытки сохранять спокойствие, лёгкое волнение давало о себе знать. Письмо графа было последним кусочком пазла в нашей теории о существовании третьей стороны, стоящей за всеми этими событиями. Но как бы я ни старался убедить себя в собственной правоте, внутренний голос напоминал о Савиньене. Его образ, его последний момент – всё это намертво отпечаталось в моей памяти, хоть тресни. Однако я не позволил тревоге управлять мной. Теперь я контролировал процесс со всей возможной тщательностью, следя за каждым малейшим изменением в её духовной энергии. — Старая рана? — я осторожно начал исцеление, чувствуя, как моя энергия постепенно заполняет затемнённый участок в её руке. — Относительно. Но мне почти не мешает в жизни, — ответила Клоринда, сохранявшая привычную невозмутимость, но теперь с лёгким намёком на расслабление. Прошло пять секунд, затем десять. Всё прошло гладко – как и должно было быть. Тёмное пятно на её локте исчезло, словно его и не было, и я отпустил её руку. Волнение стало утихать, уступая место чувству облегчения. — Ну что там? — нетерпеливо спросила Фурина, её голос выдал её напряжение, которое она тщетно пыталась скрыть. Клоринда не сразу ответила. Сначала она медленно провела рукой по тому месту, где прежде была рана, затем начала разминать руку, будто проверяя, насколько изменения ощутимы. — Да, покалываний больше нет, — наконец сказала она, явно удивлённая результатом. — И в целом чувствую себя легче, бодрее. Приятное чувство. — Вот и вся процедура, — выдохнул я с облегчением, оглядывая её и Фурину. — Как видите, исцеление прошло без проблем. Но вчера у Савиньена всё было иначе. Произошла странная аномалия – я увидел дыру в его духовном плане в области живота, которая и стала причиной его смерти. Поэтому я и настаивал, что он мог что-то съесть или выпить до встречи со мной, что вызвало реакцию и убило его. Фурина, скрестив руки на груди, прищурилась, её голубые глаза блестели острым, почти колючим светом. Она, кажется, была готова подловить меня на любом несовпадении. — Не ты ли сам говорил, что твоя энергия нейтральна и сразу сливается с пациентом? Если она такая безопасная и моментально становится частью энергетики человека, то не может быть никакой реакции, — её голос был колким, словно каждое слово было тщательно подобрано, чтобы задеть меня. Я вздохнул, обдумывая её слова: — Это и остаётся загадкой. Как вы видели, моя энергия не причинила вреда Клоринде. Но и расследование жандармов также не выявило никакой реакции между моей силой и лекарствами, которые принимал Савиньен. Или… намеренно не выявило, лишив меня шанса доказать свою теорию в зале суда. Фурина нахмурилась, и я почувствовал, что за её словами скрывается нечто большее. Она медленно покачала головой: — Ты говоришь так уверенно, будто уже знаешь истину, которую узрел Оратрис. Думаешь, что жандармы тебя… подставили? — Ну, — я старался говорить спокойно, не желая обострять ситуацию. — Подумайте сами. Кто передал вам неожиданное письмо, которое резко изменило ход дела? И кто обладает огромным влиянием на жандармов? При этих словах Фурина напряглась. Она резко выпрямилась, её взгляд стал холодным и острым, как лезвие ножа. В этот момент она выглядела по-настоящему настороженно. — Ты хочешь обвинить графа Луи де Бонье? — её голос был тихим, но в нём слышалась стальная нотка. — Это просто смехотворно. Граф де Бонье – один из столпов всего Фонтейна. Он олицетворяет закон и порядок, и благодаря ему наша страна процветает. Он предан Архонту и закону всей своей душой. Это человек, без которого Фонтейн был бы совсем иным местом. Да, в этот раз он ошибся, но ошибиться может каждый и утверждать, что он стоит за всеми этими событиями? Это возмутительно, — её голос стал резче, в нём прозвучали нотки искреннего возмущения. — Я ничего не утверждаю, — ответил я, стараясь оставаться как можно спокойнее. — Просто высказываю пару мыслей вслух. Но если бы я был на вашем месте, я бы отбросил слепую веру и хотя бы ради интереса посмотрел на другие документы, которые граф мог передать. Кто знает, сколько раз он оказывался «вовремя» рядом с важными бумагами и решениями? Фурина не сводила с меня глаз, её взгляд голубых глаз стал ещё более ледяным, если это было возможно. Она, казалось, пыталась прочитать мои мысли, проанализировать каждое слово, как судья, взвешивающий улики на весах правосудия. Затем её внимание переместилось на Бернарда. — Мсье Россе, по прибытии в Фонтейн, я прошу вас отправиться со мной во дворец Мермония. Граф Бонье через вас передавал множество документов. Мне понадобится ваша помощь в их проверке и уточнении деталей, а также выступить свидетелем, если это будет необходимо, — её голос был строгим, но теперь в нём не было той колючести, что звучала при разговоре со мной. — Я буду рад помочь, госпожа Фурина, — ответил «Бернард», учтиво поклонившись, как настоящий дворянин. — Возникшая ситуация бросила тень на всех нас, но я уверен, что вы сможете добраться до истины и восстановить справедливость. Девушка удовлетворённо кивнула на слова Руккхи и вновь повернулась ко мне, её взгляд был задумчивым и слегка настороженным. — Это не значит, что я взяла твои «мысли» за истину, целитель. Но прецедент есть, и его нужно тщательно проверить. Я не позволю больше никому использовать себя как орудие в суде, и тем более выставлять в таком свете!

***

Как только наш аквабус причалил к каменному причалу водного вокзала столицы, размеренная тишина последней части плавания мгновенно уступила место суете и активности городской жизни. Фурина, едва почувствовав лёгкий толчок от соприкосновения судна с берегом, стремительно поднялась на ноги. Она первой покинула палубу, словно её гнал какой-то невидимый огонь. Её шаги были быстры и целеустремленны – она стремилась к дворцу Мермония, жаждая как можно скорее получить ответы, которые могли либо подтвердить её догадки, либо развеять их. Её сопровождали Клоринда, надёжная и бдительная, которая, судя по всему, исполняла роль телохранителя, и Руккхадевата, временно обитающая в теле Бернарда. Перед тем как уйти, Руккха бросила мне взгляд – в нём я увидел смесь уверенности и скрытой тревоги, хотя её голос, прозвучавший в моей голове, звучал спокойно, даже с неким азартом. — «Не переживай», — тихо сказала она, словно говоря не только мне, но и себе. — «Я воспользуюсь ситуацией по полной. Как только представится возможность, избавлюсь от этого тела в укромном месте, которое никак не будет связано с тобой. Всё под контролем». Я чувствовал, что эта авантюра пробуждала в Руккха не только осторожность, но и нечто большее – древний дух приключений, который всегда жил в ней. Однако я знал её достаточно хорошо, чтобы понять: несмотря на уверенность в своих словах, она была настороже. Всё происходящее таило в себе больше опасности, чем казалось на первый взгляд. Мы с Макото и Яэ не спешили, оставшись на своих местах, наблюдая, как люди с нижней палубы начали постепенно стекаться на берег. Водный вокзал был просторным и уютным, его стены, выложенные светлым камнем, казались пропитанными влагой. Оживлённая толпа начала наполнять пространство вокзала, и мы терпеливо пропускали их, не торопясь следовать за остальными. Внезапно Яэ нарушила тишину, её голос прозвучал неожиданно, но мягко: — Ты изменился больше, чем я думала, — в её тоне звучали лёгкие нотки задумчивости. — Язык стал острее, и от того мальчика-одуванчика из Мондштадта, которого я знала, осталось совсем немного. Я повернулся к ней, встретившись с её пронзительным взглядом, в котором смешивались хитрость и тепло. Этот взгляд был знаком мне, но теперь я понимал его по-новому. — Было бы странно, если я не менялся вовсе после всех событий, — с тихой усмешкой ответил я, ощущая, как её слова погружаются глубже, чем просто в сознание. — Ко всему прочему, в моей душе буквально обитают две богини, что не может не оставлять отпечаток. Я постоянно ощущаю их присутствие, их души всегда со мной, и их влияние проникает во все аспекты жизни. Даже несмотря на выработанный контроль с обоих сторон, эта лёгкая «одержимость» всё равно оказывает своё воздействие. Пока это проявляется только в характере, это даже я подмечаю порой, — продолжил я. — А вот магия всё ещё противится, и я не могу в полной мере управлять стихиями. Но думаю, через месяц-другой, когда смогу овладеть в полной мере своей силой, стихии тоже откроются. За один день такие вещи не происходят. И пока я постепенно перенимаю их некоторые черты и опыт – жаль только, что не могу точно сказать, чьё влияние сильнее. Я мельком взглянул на Макото. Её по-доброму хитрая улыбка стала чуть шире, и она невозмутимо заметила: — Я тоже не знаю, чьё влияние на тебя сильнее. Но знаю, что это работает в обе стороны. Я ухмыльнулся, понимая, что её слова имели глубокий смысл. Влияние богинь, даже такое ненавязчивое, вносило свои коррективы. — Только не обманывайся их мягкостью, — глаза Яэ блеснули предостережением и какой-то житейской мудростью. — Богини могут быть по-настоящему добры только с теми, кто близок им. Но за этой добротой скрыта жесткость и характер. Они никогда не покажут эту сторону, если не будут вынуждены, но лучше не доводить ситуацию до момента, когда придётся увидеть их истинную силу. — Яэ, хватит нагонять жути, — усмехнулась Макото, вставая. — У каждого есть свои тёмные стороны. — Возможно, но тёмная сторона Архонтов – это уже нечто совершенно особенное, — с ухмылкой ответила жрица. Мы медленно поднялись, чтобы покинуть судно, двигаясь к берегу. Лёгкий шум вокруг вокзала создавал атмосферу размеренного движения, но в этом шуме было что-то успокаивающее. Водные линии дышали рядом, и их прохладный запах смешивался с запахом мокрого камня под нашими ногами. Но это спокойствие длилось недолго. Когда мы сделали несколько шагов по вокзалу, я вдруг заметил знакомую фигуру, стоящую возле одной из массивных колонн вокзала. Там, неподвижно, как статуя, стоял Лини. Его хрупкий силуэт был почти незаметен среди толпы, но моё сердце замерло. Я сразу понял, что это означает. Лини здесь мог означать только одно – Арлекино вернулась в город.