Последняя воля павших небес

***

Подземный коридор Палаты Жардинаж, где содержались неосуждённые преступники, был освещён тусклыми потолочными светильниками, которые отбрасывали мягкий, но приглушённый свет на массивные двери камер, вытянутых вдоль коридора по обе стороны. В воздухе витала лёгкая сырость, смешанная с запахом старого камня. Молодой жандарм, около двадцати пяти лет, медленно шёл вдоль ряда дверей, его шаги гулко отдавались в коридоре. Его стройная фигура в аккуратно сидящей форме синего цвета подчёркивала высокий рост и подтянутые плечи. Он был облачён в изящный мундир с золотыми пуговицами, элегантно украшенный эмблемами жандармерии, на голове красовалась форменная фуражка с вышитым гербом Фонтейна. На его лице не читалось эмоций – холодная сдержанность, как будто все его чувства были подавлены уставом и годами службы. Рядом с жандармом шёл его механический спутник – мек в форме собаки, согласно требованиям устава. Массивный корпус с гладкими бронзовыми пластинами и металлическими суставами производил лёгкое жужжание при каждом шаге. Мех с блестящими золотистыми элементами на лапах и спине был словно оживший часовой механизм, готовый в любой момент прийти на помощь своего товарищу. Его глаз-сенсор внимательно отслеживал всё, что происходило вокруг, а хвост с коническим наконечником медленно двигался в такт шагам. Проходя мимо одной из камер, жандарм услышал всхлипывания. Он, интереса ради, остановился, взглянув в решётчатое окошко. За ним, прислонившись к двери, стояла женщина лет тридцати в бежевом дорогом пышном платье. Когда-то её лицо, вероятно, светилось здоровьем и красотой, но теперь стресс и переживания наложили на него свой отпечаток. Глубокие морщины у рта и тёмные круги под глазами выдавали бессонные ночи и бесконечные волнения. Её тёмные волосы, некогда ухоженные, сейчас были в беспорядке, а пальцы дрожали, цепляясь за прутья решётки. — Я не крала! — выкрикнула она срывающимся голосом, увидев жандарма, её глаза были красны от слёз. — Это моя сестра! Она обвиняет меня! Она всегда ненавидела меня и теперь хочет забрать мои фамильные украшения! Она смотрела на мужчину с отчаянием, словно ожидая хоть капли сочувствия. Но его лицо оставалось бесстрастным. Он взглянул на неё мельком, затем откинул плечо, словно стряхивая с себя её слова, и холодно произнёс: — Замолчи, — его голос был полон безразличия. — Жди суда утром. — Но я не виновна! Прошу вас, выслушайте! Это ошибка! — женщина продолжала говорить, но жандарм уже не слушал. Он лишь пожал плечами и, не обращая на неё больше внимания, сделал несколько шагов вперёд. Она снова всхлипнула, отчаянно вцепившись в решётку, но его это не тронуло. Он видел таких, как она, слишком много. Её жалобы были пустым звуком для его ушей. Оставив женщину позади, жандарм продолжил обход. Его шаги вновь стали гулко звучать в пустом коридоре. Мек бесшумно шёл рядом, верный и неотступный. И вот что-то снова привлекло его внимание. Жандарм остановился у одной из дверей – изнутри камеры исходил слабый свет, словно внутри горели тусклые свечки. Это было странно, так как камеры для задержанных не имели окон и не пропускали никакой магии, а единственным источником света должны были быть светильники в коридоре. Он подошёл ближе и заглянул в решётчатое окошко. На койке у дальней стены сидел задержанный – молодой человек, лет двадцати, с длинными светлыми волосами, в белой рубашке и чёрных брюках. Его туфли были начищены до блеска, но сам он выглядел так, словно давно не спал. Сложив руки на груди, он сидел неподвижно, опустив голову, а его хмурый взгляд был устремлён куда-то вдаль, как будто в глубокой задумчивости. Но больше всего жандарма поразили его глаза – именно они светились странным золотистым светом. Этот свет был слабым, но неестественным. Он выделялся на фоне полумрака камеры, заставляя жандарма непроизвольно сжать рукоять дубинки на поясе. — «Что за чертовщина?» — пронеслось у него в голове. Неожиданно задержанный поднял голову и посмотрел прямо на жандарма. Его взгляд был пронзительным и холодным. Жандарм замер, его дыхание стало неровным. В этот момент он почувствовал, как внутри поднялась волна странного, необъяснимого страха. — Тц… — тихо вырвалось у него, и он тут же отвернулся, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Мек рядом с ним издал лёгкий механический звук, будто подтверждая ощущение напряжённости. Жандарм не осмелился больше задерживаться у этой камеры, он поспешно продолжил свой обход, стараясь подавить внутреннюю тревогу.

***

Сидя в мрачной камере, где свет едва пробивался сквозь узкие решётки, я размышлял о том, как всё пришло к этому. Смерть человека – не первое и не последнее, что мне придётся увидеть в этом мире, но Савиньен не выходил у меня из головы. Я старался держаться собранно, не поддаваться отчаянию и страху, хотя понимал, что весь этот хаос начался именно с того момента, как я поддался алчности и решил использовать свой дар ради заработка. Я убеждал себя, что каждый должен платить справедливую сумму по своим возможностям, и что никто не будет использовать меня, как бездушный инструмент, как волшебную печать с ножками. Тогда это казалось разумным, даже необходимым. Но вот я здесь, запертый в камере, и то, что начиналось как способ контролировать свою жизнь в новом мире, привело меня сначала к покушению на свою жизнь, а теперь сюда, в эту темницу. Савиньен пришёл ко мне измотанный и усталый, надеясь, что я смогу вернуть ему то, что он утратил. Он не был моим врагом или преступником, каких я встречал до него, он был просто человеком, который искал спасения от своего недуга. Он доверился мне, верил, что мой дар станет его избавлением. Но что-то пошло не так. Его крики, полные ужаса, до сих пор звучат в моей голове, когда его тело начало дрожать, как будто я был источником его боли. Его взгляд, полный страха и непонимания, не выходит из памяти. Это была не просто смерть – это был кошмар, и я оказался его невольным палачом. Падение Савиньена на пол, его превращение в воду, одежда, лежащая бесформенной грудой – эти образы застряли в моей памяти. Я пытался их вытеснить, уверяя себя, что всё уже произошло, что нет смысла переживать снова и снова. Но это было сложнее, чем казалось. Одним желанием психику не переборешь, даже собственную. — Эх... — вздохнул я, покручивая крест в руке, крепко сжимая его. Ещё в «прошлой жизни», тесно связанной с религией, я наблюдал, как вера меняется и ломается под давлением тех, кто хочет подогнать её под свои нужды. Я видел, как священные книги и талмуды превращались в пустую болтовню в руках тех, кто не понимал их сути. Толку от тысяч прочтений и интерпретаций не было никакого. Есть только Бог, который не оставил меня, и только Он мне судья. Когда-то я свято верил в догматы и традиции, полагаясь на священные тексты как на путеводные звёзды. Но по мере того, как я шёл вперёд, эти звёзды потускнели, а их свет оказался обманчивым. Я видел, как легко люди перекраивали религию под свои желания, подменяли понятия и саму суть, и понял, что моя вера – это не то, что можно изменять по прихоти. Путь в Тейвате изменил меня, и теперь я отчётливо осознавал, что смерть человека, даже невинного, уже не казалась таким чудовищным событием, каким могло бы. Я не был святым и не стремился им стать. Моя совесть давно научилась мириться с тем, что иногда приходится принимать сложные решения. Но теперь я понял, что не всегда на моих руках будет кровь тех, кто этого заслужил. Мне по-настоящему жаль Савиньена, и чувство вины останется со мной. Савиньен не заслуживал смерти, и его конец – это не просто досадное стечение обстоятельств, а прямое последствие моих действий. Я убил человека, который пришёл ко мне в надежде. Принимать это тяжело, но я уже давно понял, что мир не даёт времени на раздумья. Раньше я мог убиваться над каждой потерей, но сейчас после пройденного пути знаю: здесь нет места для иллюзий, и если хочешь жить, нужно быть готовым ко всему, даже к своим ошибкам. Сейчас передо мной стоял выбор: предаваться раскаянию и жалости или принять случившееся как часть моего пути. И я склоняюсь ко второму. Да, тяжело, и я не могу вернуть Савиньена, но могу продолжать двигаться вперёд, как делал это ещё в заснеженной ледяной пустыне, понимая, что своим уходом обрекаю десятки людей на мучительную смерть от болезней и травм… Вдруг я ощутил знакомое давление в груди, словно кто-то невидимый медленно вытягивал силы изнутри. Этот тонкий признак всегда был связан с двумя богинями, и, подняв глаза, я увидел их. Макото сидела на ступенях, ведущих к двери камеры, её фигура была погружена в полумрак, но каждый изгиб её традиционного кимоно выделялся мягким светом, исходящим из коридора. Её поза казалась привычной и спокойной: она сидела чуть ниже уровня коридора, на последних ступенях, спиной к массивной железной двери, словно уже долго находилась в этом положении. По ту сторону двери, в коридоре, я заметил Руккхадевату. Её стройная фигура, облачённая в белоснежное платье, казалась ещё более эфемерной за прутьями решётки, сквозь которые она смотрела прямо на меня. Её пальцы крепко обвивали железные прутья, а взгляд был внимательным и немного отстранённым. Иногда она ненадолго отрывала глаза от меня, поглядывая по сторонам, словно проверяя, что вокруг всё спокойно, но затем возвращалась к наблюдению за мной. Это странное положение вещей – видеть их обеих разом, но чувствовать их присутствие на расстоянии – слегка тревожило, но в то же время было и утешительным. Они были со мной всё это время. Даже когда я не видел их, когда мои мысли были погружены в хаос собственных чувств, я знал, что они рядом. Их незримое присутствие ощущалось с первых минут моего заключения, но они не показывались, позволив мне побыть одному, не вмешиваясь. Это давало мне пространство для того, чтобы самостоятельно собраться, принять случившееся и попытаться найти силы двигаться дальше. Теперь, когда они предстали передо мной в своей истинной эфирной форме, я понимал, насколько важно было их молчаливое присутствие. Макото, сидящая на ступенях, её спокойный, глубокий взгляд, полон терпения и понимания. Руккхадевата, на другом конце двери, её тихое наблюдение и настороженность. Эти двое, казалось, знали, что мне нужно время, чтобы прийти в себя, и, возможно, это было их подарком – они дали мне пространство, не навязывая своего участия. — Спасибо за поддержку и время, которое вы мне дали, — тихо сказал я, ощущая, как тяжесть недавних мрачных мыслей начинает рассеиваться. — Я действительно это ценю. — Некоторые сложные этапы жизни порой приходится преодолевать в одиночку, — ответила Руккха мягко, но с глубокой, едва уловимой печалью. — Даже если помощь исходит из лучших побуждений, иногда она может только усугубить ситуацию. — Ты выглядишь куда лучше, — заметила Макото. — Это радует. — Это было нелегко, но мне удалось собрать свои мысли. Это не первая жизнь, которую я забрал, но и от этого греха я уже не смогу отмыться, — признался я, чувствуя горечь на языке. Руккха чуть склонила голову и продолжила, её голос звучал, как шелест листвы под лёгким ветром, успокаивающий и в то же время скрывающий неведомую силу: — Один из основных столпов твоего мировоззрения рухнул внезапно и жестоко, как обрушившийся утёс. Ты чувствуешь, будто земля под ногами уходит, и это нормально. Но знай, ты не одинок в своих грехах, и мы тоже знаем, каково это. Мы все здесь не безгрешны, и твои чувства нам хорошо знакомы, даже… слишком. Макото кивнула, подхватив слова: — Было бы наивно думать, что мы в своей прошлой жизни были безупречны, — её голос дрогнул от едва заметной горечи. — Мы вершили судьбы народов, и наши решения не раз вели к чужим страданиям. Сотни жизней зависели от наших действий, и далеко не всегда мы поступали справедливо, так, как нам хотелось бы, — в её тоне проскользнула тень сожаления, хотя лицо оставалось непроницаемо спокойным. — Время стирает многие грехи, — добавила Руккха, открыв глаза и посмотрев вдаль, словно видела за пределами происходящего нечто большее. — Оно, как песчаный ветер в пустыне, скрывает под собой острые углы наших ошибок. Даже самые тяжёлые поступки со временем исчезают под слоем песка, словно следы, затёртые в бескрайних дюнах. Но мы все оставляем шрамы на себе и в этом мире... Я напрягся, понимая, что они пытаются донести до меня нечто важное. — К чему вы обе клоните? Макото, прищурившись, посмотрела мне в глаза с выражением, одновременно серьёзным и вызывающим. — К тому, что ты похитил не просто миловидных богинь, а самых настоящих преступниц, — усмехнулась она. — Если бы нас судили, ты бы ужаснулся, сколько дел накопилось против нас. Наши грехи глубоки и многочисленны. Руккхадевата кивнула, поддерживая слова Макото: — Мир не прощает слабостей, даже тем, кто действует из самых чистых побуждений, — её голос звучал мягко, будто стараясь облегчить тяжесть моих мыслей. — Бывают времена, когда обстоятельства вынуждают вступить в хаос, где любой выбор оборачивается болью и тяжёлыми последствиями. Один неверный шаг – и мир уже не тот, а вина ложится на душу тяжёлым грузом. Но ты не один такой: мы прошли через это и знаем, каково это – быть пойманным в ловушку собственных решений, действий и чувств. — Да, смерть этого дуэлянта трагична и ужасна, — продолжила Макото, в глазах которой вспыхнуло сочувствие. — Но не спеши ставить на себе клеймо убийцы. Подумай, что на самом деле привело к его гибели, и какова твоя истинная роль в этом. Я нахмурился, чувствуя, как внутри нарастает беспокойство. Слова Макото и Руккхадеваты всколыхнули во мне массу вопросов. — Что ты хочешь этим сказать? Думаешь, всё было не так, как я это видел? Макото медленно кивнула и заговорила, тщательно подбирая слова: — Даже когда ты видишь, как, например, кто-то своими руками убивает другого, вонзая десятки ударов кинжалом или другим оружием, нельзя быть уверенным в том, что именно произошло, особенно в нашем мире, где реальность может оказаться совсем иной. Истинная картина событий часто отличается от того, что видят свидетели и участники. Но здесь ситуация сложнее. Подумай сам, — её взгляд был пронзительным, будто пытался проникнуть в мои мысли. — Ты давно в Фонтейне, и все твои взаимодействия с местными жителями всегда были безопасными и не вызывали негативных последствий. Но именно с этим человеком всё обернулось иначе. Почему? Слова Макото эхом отдавались в моём сознании, вызывая странные воспоминания. Я пытался вспомнить всё до мельчайших деталей. — Может, дело в их духовной энергии? — предположил я, вслух размышляя о случившемся. — У жителей Фонтейна она имеет особый голубоватый оттенок, который варьируется от светлого до тёмного. Но, несмотря на различия в цвете, процесс исцеления всегда проходил гладко, без задержек и побочных эффектов. Может в этот раз мне просто не повезло? Макото покачала головой, но говорить продолжила Руккхадевата: — Да, жители Фонтейна по историческим причинам наиболее тесно связаны со своей стихией. Это факт, который неоспорим. Их культура и жизнь переплетены с водной стихией, и именно это придало их нации такую уникальность. Однако твоя, Саша, духовная энергия не способна причинить настоящий вред живому существу, независимо от его связи с элементальной энергией. Твоя сила – Чистая Сила, не способная причинить вред живому существу, вне зависимости от его связи с элементальной энергией. Она всегда сливается с чужой энергией, не вызывая разрушений или боли, — её взгляд смягчился, и она сделала паузу, давая мне время обдумать сказанное. — Вспомни Дом Очага: ты использовал свою силу, и всё проходило гладко. Макото подхватила: — С тех пор как ты начал использовать нашу элементальную энергию, твоя сила изменилась и стала значительно мягче, она больше не так враждебна к чужим стихиям, хоть и не позволяла проводить через себя достаточные объёмы для полноценной магии. И если бы тело дуэлянта не воспринимало твою силу, это проявилось бы сразу и не было бы процесса слияния, — её голос стал строгим. — Но ведь его смерть началась спустя какое-то время, верно? Я кивнул, и в памяти всплыли странные детали. — И заметил ли ты что-нибудь необычное во время его… агонии? — тихо спросила богиня мудрости, поглядывая по сторонам, но в её голосе звучало напряжение, как будто она знала, что мой ответ будет важным. — Мы видели только последствия, когда ты закрылся в себе. Я задумался, вглядываясь в воспоминания. — Сначала всё казалось нормальным, но через секунд десять его тело стало сопротивляться. Энергия начала пульсировать хаотично, словно выходя из-под контроля, — я нахмурился, чувствуя беспокойство от воспоминаний. — В его животе возникла пустота, похожая на чёрную дыру, поглощавшую всё вокруг. Это произошло так внезапно, что я просто не успел ничего предпринять. Макото медленно кивнула, её глаза сузились в напряжённом размышлении. — Тебе эта ситуация ничего не напоминает? — её взгляд был неподвижным, почти пронизывающим. Она явно ожидала, что я сам дойду до нужного вывода. Я нахмурился, уже улавливая, куда она ведёт. — Вы хотите сказать, что тот случай с вином как-то связан с этим? — Это единственный прецедент, когда твоя духовная энергия начала вести себя неестественно, — голос Макото был спокойным, но в нём ощущалось напряжение, словно она перебирала в голове каждую деталь, выстраивая логическую цепочку. — Настоящий преступник, пытавшийся убить тебя в Сумеру, так и не был пойман, — напомнила Руккха, её глаза потемнели, словно она глубоко обдумывала возможные последствия. — С возобновлением твоей целительной деятельности он мог узнать о твоём местоположении и предпринять новый шаг. Думаю, враг решил изменить тактику: если не удалось убить твоё тело, он попробует сломать твою душу. Условно говоря, если нельзя уничтожить физически, можно попробовать разрушить изнутри. Целительство и дар – это твоя неотъемлемая часть, твоя опора и свидетельство силы, которую дал тебе твой Бог. Но что, если эту силу можно обернуть против тебя? Её слова звучали угрожающе логично. — Значит, вы считаете, что Савиньен стал разменной монетой, средством для удара по мне? — Мы тщательно обдумали это, и это предположение выглядит самым правдоподобным, особенно учитывая ту пустоту, о которой ты говорил, — продолжила Руккха. — Мы не видели этого своими глазами, но твои слова подтверждают наши догадки. Скорее всего, перед тем как прийти к тебе, Савиньен мог что-то съесть или выпить, что никак не проявляло себя до тех пор, пока не вступило в контакт с твоей Чистой Силой. — Это действительно имеет смысл, — сказал я, вспоминая его травмы и привычки. — Савиньен на постоянной основе принимал различные лекарства и обезболивающие из-за своих старых ран. Возможно, мой враг подкинул ему что-то заранее, зная, что Савиньен вскоре придёт ко мне. Но вариантов может быть множество. — Мы не можем утверждать это наверняка, но если ты решишь пойти на суд, у тебя будет нить, ведущая к частично оправдательному приговору, — сказала Макото, её глаза напряжённо следили за моим лицом. — Даже если наши догадки верны, и мы правильно истолковали всё, что у нас есть, наказание неизбежно за убийство по неосторожности и оказание некачественных медицинских услуг. Но это куда лучше, чем признание в преднамеренном убийстве судебного дуэлянта. Её слова отдавили глухим эхом в голове, оставляя за собой неприятную тяжесть. — «Если решу?» А разве есть другой вариант? — я спросил с легкой, почти невидимой усмешкой, глядя прямо в глаза девушке. Её взгляд сразу стал пронзительным, в глазах мелькнула искра решимости. Она стояла передо мной с крепко скрещенными на груди руками, будто защищаясь от невидимого давления. — Мы можем просто сбежать, — её голос звучал спокойно, почти безразлично, словно она предлагала нечто обыденное, вроде неспешной прогулки по вечернему парку. — С нашими силами это не составит никакого труда. Мы изучили каждый уголок этого места, составили подробный план побега, обсудили все пути отхода. Ты ведь не забыл, что по документам ты официально являешься жителем Инадзумы? Достаточно вернуться на острова, и никакой суд иностранного государства не дотянется до тебя. И, уже находясь в полной безопасности, можно будет создать комиссию, чтобы расследовать это дело – если Фонтейн действительно захочет докопаться до истины. Её голос был спокойным, но в каждом слове чувствовалась уверенность, будто она заранее продумала этот план до мельчайших деталей. Я с интересом наблюдал за её лицом – ни единого следа сомнения, только хладнокровный расчет. — Хм, ловко придумано, — я усмехнулся, но эта усмешка застряла у меня в горле, вызвав внутри странное чувство тяжести. — Только вот боюсь, что за это время все улики, которые могли бы подтвердить наши догадки, попросту исчезнут. Да и к тому же побег лишь усугубит моё положение – меня объявят беглецом, и доступ к Фонтейну будет закрыт на долгие годы. А там останутся те, кто по-прежнему будет считать меня «целителем-убийцей». Это разлетится по всему Тейвату быстрее, чем ты можешь себе представить, благодаря газетам и торговым путям. Нет, Инадзума – место прекрасное, спору нет, но рвать связи с Фонтейном, который стал для меня первым настоящим домом, я пока не готов. Я ненадолго отвел взгляд. Внутри меня бушевала буря мыслей – побег казался самым лёгким выходом, но теперь… Всё было иначе. — И не стоит забывать про Дори, — напомнил я, снова повернувшись к девушке. — Она тоже теперь замешана в этом деле. Аферистка может сбежать, а может и нет. Но даже на свободе в Сумеру за ней будет тянуться тень этого дела. Всё-таки это она свела «убийцу» и «пациента»… Нет, убегать сейчас – это всё равно что признать поражение. Мы ещё можем решить эту проблему, пока следы не остыли. Ваша теория слишком логична и продумана, чтобы просто отказаться от неё и пуститься в бега. Макото кивнула, её лицо оставалось спокойным, но глаза неотрывно следили за мной, словно изучая каждую мою эмоцию. — Надеешься на справедливый суд? — её голос стал мягче, но в нем всё ещё слышался скрытый скептицизм. — Думаешь, что они во всём разберутся? Я на мгновение замолчал, обдумывая её слова. В глубине души я не был до конца уверен в правосудии Фонтейна, но, несмотря на это, мне нужно было верить. — Догадка о том, что за всем этим стоит мой давний враг, кажется более чем убедительной, — ответил я, чувствуя, как внутри начинает разгораться надежда. — Мои похождения в Сумеру должны быть известны многим, и суд обязан это учитывать. Они должны будут провести полное расследование, опираясь на моё заявление и все обстоятельства дела. Я читал о системе правосудия Фонтейна и знаю, что у них есть все необходимые инструменты и полномочия, чтобы добраться до правды. Вот и проверим, насколько суд Фонтейна справедлив и заинтересован вынести приговор настоящему преступнику. Руккха сделала шаг вперёд, её лицо почти коснулось железных прутьев клетки. Её уши, торчащие в стороны, добавляли её внешнему виду что-то забавное, хотя атмосфера момента была далека от комической. — Ты не считаешь себя преступником? — Скорей нет, чем да, — осторожно ответил я, встретив её взгляд. — Я не снимаю с себя ответственности за случившееся и грех за отнятую жизнь нести мне, но если всё так, как мы думаем, настоящий преступник – тот, кто напоил Савиньена «сладким вином» и отправил ко мне. Руккха не отвела взгляд, её глаза словно пытались прочитать меня, выискивая любые признаки неискренности. — А что если суд всё же решит, что ты виновен? — вмешалась Макото, её голос был полон недоверия. — Ты действительно веришь, что правосудие возьмёт верх? Я вздохнул, прекрасно понимая её сомнения. — Буду исходить от ситуации, но, опережая твой следующий вопрос, скажу, что я не стану отстаивать свою «честь» в поединке. Этот вариант лично для меня немногим лучше того же побега. Убит уважаемый и известный судебный дуэлянт, и за право отстоять свою честь я должен буду пролить кровь… судебного дуэлянта, — я покачал головой, усмехаясь, ощущая, как на душе закипает чувство противоречия. — Я больше не хочу никому причинять вред. А учитывая, кем был Савиньен, ко мне никакой милости проявлено не будет, и за своего товарища его коллеги будут мстить с особым рвением, чтобы я не сумел избежать, по их мнению, заслуженного наказания. Это я отчётливо понял по отношению других дуэлянтов при аресте, — сказал я, вспоминая, как меня прижали к полу и надели наручники, проявляя нарочитую враждебность и излишнюю силу. — Вариант так себе. Если суд окажется несправедлив, тогда уже буду думать о побеге или другом пути с помощью Фатуи. Но сейчас об этом говорить пока рано. Макото внимательно слушала, но в её взгляде всё ещё ощущалась настороженность. — Хм, то есть, даже если мы сейчас ошибаемся и суд сможет доказать твою вину, ты будешь покорно отбывать назначенный срок наказания? — её голос прозвучал едва ли не вызовом, её глаза сузились, а во взгляде мелькнула тень сомнения. — У меня пока нет однозначного ответа на твой вопрос, — я покачал головой, на лице появилась тень сожаления. — Несмотря на то, какую роль я ни занимал в этой ситуации, я убил человека. Это преступление, и его нельзя просто игнорировать или воспринимать как незначительное событие. Я буду бороться за правду, но в конечном итоге приму любой вердикт суда. Всё же я мог предотвратить всё это, если бы действовал более ответственно, — продолжил я, взгляд мой стал более настойчивым. — У меня был опыт с отравлением вином, и я мог бы разработать новую более безопасную технологию лечения с использованием печатей и цветков. Использовать не старый метод, а точечный, например… Я мог бы применить эти знания и предотвратить трагедию. Но вместо этого я расслабился и… банально забил на это. Я признаю свои ошибки и понимаю, что это моя вина. Переубеждать меня в том, что это не так важно, нет смысла. Я глубоко вздохнул, чувствуя, как моё внутреннее противоречие нарастает. — Многие бы уже на моем месте выбрали побег как самый простой выход, — продолжал я, обдумывая все варианты. — Но я не могу так поступить. Я не стану избегать своих обязательств и последствий своих действий. И будет лучше, если вы это учтёте в будущем. Макото кивнула снова, принимая мои слова, но в её взгляде всё ещё оставалась тень сомнения. — Думаешь, при необходимости из подводной крепости Меропид будет легче сбежать, чем отсюда? — спросила она, её голос был чуть тише, но всё так же полон интереса. — Проверять это на практике не хотелось бы, — ответил я, пожав плечами. — Но если верить тому, что написано в книгах о Меропиде, у меня будет намного больше возможностей и времени для маневров, чем здесь. По описаниям, эта подводная тюрьма сложна и величественна, но её размеры и особенности тоже предоставляют определённые преимущества. Как бы то ни было, я там точно не пропаду, а вот вам, возможно, будет немного скучновато в таком месте. Мы все знали, что подводная тюрьма не была простым местом, но её уникальная конструкция, обширные пространства и относительная свобода внутри позволяли надеяться на большее пространство для действий. — Мне известны секретные пути и скрытые выходы из Меропида, — неожиданно заявила богиня мудрости, её глаза загорелись уверенностью, а голос обрёл уверенные нотки. — Это место имеет огромное значение для Фонтейна, и я обладаю значительными знаниями о его устройстве. Поэтому не стоит воспринимать попадание туда как окончание пути. На самом деле сбежать из Меропида будет легче, чем из этого места с его узкими коридорами и постоянно охраняемыми выходами. — Хорошо… Буду учитывать это, — кивнул я, ощущая лёгкое облегчение от её слов и нарастающую уверенность в своём внутреннем состоянии. — Но всё же надеюсь, что нам удастся избежать таких крайних мер и добиться справедливого разбирательства… Внезапно Руккхадевата резко повернулась в сторону решётки. Её лицо стало настороженным, как у хищника, заметившего приближающуюся добычу. Она прислушалась к звукам за пределами камеры, приседая и наклоняя голову, чтобы лучше уловить происходящее. В её глазах мелькнула тень обеспокоенности, и, прищурившись, она обратилась к нам с предупреждением. — Сюда движется конвой, — произнесла она, её голос был тихим, но проникновенным. — Вероятно, они идут за тобой. Будь готов. Её слова повисли в воздухе, и напряжение в комнате стало почти осязаемым. Мы обменялись взглядами, понимая, что время, которое у нас было, уже истекло.