Больше не буду

Человеческое тело окоченевает и полностью остывает спустя примерно... Тридцать шесть часов после смерти. Элле отправится в Капитолий ещё тёплой. Эта мысль, бесполезная, отвлекающая и, совершенно не вовремя пришедшая мне в голову, заставляет лишний раз моргнуть, пока я забираю нож Элле, смачиваю в луже оторванный от рубашки кусок, чтобы уберечь дыхание от дыма и бегу к месту, где предположительно должны находиться Джей с Маркусом. Не то чтобы я святая или не осознаю, что если они погибнут, то до победы мне остаётся прикончить троих, но главное не количество, а качество этих трибутов. "Три, но не калеки." Мне нужно будет одолеть двух профи и чертовски сильную девчонку из Одиннадцатого. Шансы выжить при таком раскладе стремительно снижаются. Я недостаточно сильна. Из дыма навстречу мне двигается фигура. Мужская. Но точно не Маркус – походка не его, тот немного косолапый, этот же, несмотря на слабость в движениях, походит на грациозного хищника. *** Хеймитч Действо на Арене – хаотичное, беспорядочное, заставляет ментора впиться пальцами в подлокотники. О том, что план Евы и её союзников повлечёт за собой жертвы с обеих (в лучшем случае) сторон было понятно с самого начала. Хеймитч быстро скользит взглядом по пальцам Айвана Меласке из Второго, впивающимся в шею Маркуса. На этих двоих ему плевать. На секунду ментор замирает, глядя в экран, показывающий Джея, вовсю улепетывающего в лес. За ним по пятам следует Рэпи Галло. Хеймитч сглатывает и переключается на Еву. Как-то трибутов из Дистрикта-4 наряжали в пиратов. Только вот их дорогие костюмы в итоге имели мало общего с тем, как пираты, предположительно, выглядели. Вот сейчас Ева, с мокрой повязкой на пол-лица и ножами, походит на них значительно больше, чем те подростки, разряженные в золото и откровенные туники. Из дыма появляется Джерард, профи из Первого. — Эффектно напустили, держу пари, что распорядители подкинули побольше тумана, — отмечает Чума. Похоже на то. Ева не убегает. Джерард Маркиссон поднимает меч. — Будет драться пока он ослаблен, — верещит Темплсмит, — Ева позволяет нанести ему первый удар, который, впрочем, не достигает цели. Он атакует ещё пару раз, но Еве пока удается уворачиваться. Маркиссон пытается выбиться на воздух, а та, понимая это, не позволяет себе пятиться и подныривает под его клинок, уходя за спину противника. Тот поворачивается и пытается полоснуть Еву, но из его груди вырывается криплый кашель и она, воспользовались секундной заминкой, ударяет ножами по его запястьям и подбирается к горлу. Хрип. Кровь. Бульканье. Смерть. Пушки не гремят, как обычно и бывает при масштабных событиях на Арене. — У твоей девчонки сегодня тупо труп за трупом, — Чума подаётся ближе к экрану. Хеймитч игнорирует комментарий. Маркусу всё -таки удаётся расправиться с Меласке. Союзник Евы ранен в бедро и плечо, но кровь не хлещет, так что в краткосрочной перспективе раны не смертельные. Прогнозы по поводу Джея менее оптимистичные. "Мальчишка надолго не задержится." Грустно, но факт. То, что время его жизни перевалило за экватор Игр – чудо. То, что он остался в четверке выживших – событие в истории Дистрикта-12. Такие малолетние трибуты обычно вылетают в начале. Да, его опекал здоровенный детина, его союзницей была неплохая лучница, а на победу его землячки делают ставки. Рэпи находит его, хватает за воротник и притягивает ближе. Джей пытается сопротивляться, но она шипит: — Так только больнее будет. И всаживает ему в живот серп. Хеймитч отключает звук на экране Джея. Столкновение Евы, Маркуса и Рэпи не заставляет себя долго ждать. Маркус ещё не знает, что если погибнет Рэпи, то они с Евой останутся вдвоём. Он рассчитывает что есть ещё один профи и ему, раненому, помощь Евы не помешает, а расправиться с ней ему удастся. Ева, в силу комплекции, быстрее и ловчее, Рэпи сильная. Маркус наваливается Рэпи на спину, пытаясь оттащить от Евы, которая, полностью сосредоточенная на противнице и её оружии, упёрлась спиной в дерево. Тупик. Рэпи лишь лягает Маркуса в раненую ногу. Утробный, почти животный крик. Ева, воспользовавшись моментом ранит Рэпи. Этой заминкой пользуется Маркус, ударяющий Рэпи в спину. Разъярённая, та перерезает горло Маркусу и падает. Еве остаётся лишь добить соперницу. — Рад представить вам победительницу пятьдесят седьмых Голодных игр Еву Монгомери! — верещит Фликерман. — Мои поздравления, Хеймитч, — голос Сидер, ментора Одиннадцатого, сухой и безэмоциональный. Оно и понятно – оба её трибута имели высокие шансы на победу, она не рассчитывала на то, что Хеймитчу повезёт. Хеймитч же последние несколько минут молча смотрел на погасший монитор, не слушая галдежа Чумы, Рубаки и остальных, но, наконец, находится: — Спасибо. И улыбается. Широко и бесхитростно. Ему предстоит много работы, но это проблемы завтрашнего дня. Сидер, немного поерзав на стуле, вдруг выдаёт: — Её скоро привезут. Иди к операционной и спроси какие процедуры ей собираются сделать. Сомневаюсь, что Еве понравится, если ей увеличат грудь в три раза без её на то разрешения. Хеймитч кивает. Сидер не рада, но и зла не держит. Игры – это лотерея. В большинстве случаев – от начала и до конца. Первая победа трибута в его жизни, а учитывая в каком Дистрикте он живёт – скорее всего и последняя. Эбернети прощантся с менторами и выходит из зала. Чума следует за ним. Репортёров из коридора повыгоняли, поэтому здесь снова безлюдно и тихо. Как будто все вымерли. — Знаешь, — шепотом начинает Чума, — сиськи – это больная тема Сидер. — Ты, я смотрю, знаток, — Хеймитч в приподнятом настроении и даже не прерывает россказни Чумы, хоть и слушает вполуха. — Мы как-то пили вместе. Она рассказала, что ей сделали пластику после Игр. Потом долго ходила по хирургам, пытаясь вернуть себе прежний вид. Хеймитч ежится и ускоряет шаг. Психологических увечий после Игр Еве будет вполне достаточно. Не хватает ещё чтобы её перекроили до неузнаваемости. Чума уходит, на прощание похлопав Хеймитча по плечу и бросив пару неоднозначных фраз касательно личной жизни приятеля. Хеймитч подходит к палате. Скоро привезут Еву и он наконец убедится в реальности происходящего. Она жива. Они победили. *** Белое пятно словно отпечаталось на обратной стороне век. Интересно, я умерла? Почему тогда не помню этого? Интересно, увижу ли я Элле или Джея? Маркус тоже умер? Кто тогда победил? Рэпи? Я разве не убила её? Тогда кто? Кто-то поправил мне одеяло. Не ласково, как это порой делала моя приемная мать, а быстро и бездушно, словно выполняя свою работу. В отдалении слышатся голоса. Звучат как сквозь толщу воды: слов не разобрать. Это другие призраки? Кто-то касается моего лба. Прикосновение короткое, но гораздо приятнее чем то, которое я ощутила пару минут назад. — Ева? — свое имя слышу отчётливо. Голос кажется знакомым. — Она очнётся через несколько минут. Я оставлю вас, — слышу как шаги женщины отдаляются. Почему-то держать глаза закрытыми становится очень неудобно. Я просыпаюсь. Свет ослепляет и я зажмуриваюсь. Белый круг обжигает чувствительную слизистую. Заставляю себя повернуться на бок. Тело слушается плохо, но неудобство даёт мне понять что я жива. — А вот и гусеничка проснулась после зимней спячки, – этот мужской голос сейчас звучит гораздо более ласково, чем я помню. Открываю один глаз и, как только зрение начинает фокусироваться, вижу лишь мужские руки сложенные на коленях. Затем открываю второй и с усилием приподнимаю голову. — Хеймитч? Ты что ли? Всматриваюсь в его лицо. Улыбается. Не ехидничает, не посмеивается, а именно улыбается. Привстаёт со стула и протягивает руку, помогая сесть, но, как только он собирается меня отпустить, крепко сжимаю его пальцы и обнимаю за шею. Всхлипываю. — Эй, — Хеймитч садится на край кровати и притягивает к себе, утыкаюсь носом в его плечо. К этому моменту я уже сотрясаюсь от рыданий, — ты молодец, милая, – шепчет Хеймитч мне в ухо и проводит ладонью по хлопчатобумажной ткани пижамы, — просто умница. Эй, только не надо высмаркиваться в мою рубашку. Она чистая между прочим! А, поздно. Ладно, я пошутил, сморкайся сколько душе угодно. — Я ведь победила, верно? — волна истерики отступает так же внезапно как и нахлынула. — Да, Ева, ты победила, — он слегка отстраняется и изучает мое лицо. — Спасибо тебе. За... За то, что помог мне там, на Арене. — Спасибо тебе за то, что победила, милая, — он ухмыляется и ерошит мне волосы. Рассматриваю его: гадковыбритый, отдохнувший. Прежде я видела его либо измотанным и мятым, либо прихорошенным к эфирам умелыми руками стилистов. Сейчас же выглядит свежим, темные волосы взъерошены и слегка влажные – наверное принял душ меньше, чем пару часов назад. Пахнет чем-то резким, как теми пенящимися гелями из душевых в номерах, где мы спали когда готовились к Играм. Почему-то смущаюсь. — Когда меня выпустят? — мой голос звучит высоковато, но Хеймитч, кажется, этого не замечает. — Прямо сейчас? Ну, если ты, конечно, не хочешь что-нибудь в себе подкорректировать. Знаешь, я слышал сейчас очень популярно вживление драгоценных камней. Как тебе такая идея? Заметив растерянность на моём лице он ухмыльнулся. — Если не хочешь, то идём. Но ты всегда можешь мне сказать, если вдруг передумаешь. — Я смотрю, ты на это надеешься. — Просто предлагаю варианты. В коридоре встречаемся с Синтией и Луисией. Они поздравляют меня с победой и в скорости уходят. Синтия проклинает бумажную волокиту, которой вынуждена заниматься, а стилистка подмигивает мне на прощание. Мы возвращаемся на свой этаж тренировочного центра. Тишина стоит самая что ни на есть оглушающая. Шаги, звук открывающихся дверей лифта, опускающейся дверной ручки – всё отзывается гулким эхом. Хеймитч пропускает меня вперёд и заказывает ужин по системе внутренней связи. Едим в гостиной сидя прямо на полу перед журнальным столиком. Спаржевая фасоль, островатый сыр. Отправляю в рот колечко огурца, выуженное из салата, оно соскальзывает с вилки и оставляет пятно оливкового масла на пижаме, в которой я очнулась и которую до сих пор не переодела. — Синтии придется поднатаскать тебя к Туру победителей, — Хеймитч рукой берёт варёную картофелину из фарфоровой тарелки. — Тебя тоже не помешало бы, — я беру нож и нарочито аккуратно отрезаю кусочек жареной индейки. — Боюсь, Синтия не готова к повторению. Моргаю. Я и не задумывалась, что у него на Играх была та же сопровождающая у меня. — Синтии за сорок, Ева. Мне двадцать два. В определённый момент наши пути пересеклись и она была вынуждена учить меня держать столовый ножик. Я рос в Шлаке. Киваю. Ему явно было не до хороших манер, когда у них дома появлялось что-то съестное. Своим умением есть достаточно (но не всегда) аккуратно я обязана опекунам. — Во время твоих Игр мне было двенадцать. — Твоя первая Жатва. Он вытирает руки о салфетку: – Давно так не наедался. Когда нервишки пошаливают – кусок в горло не лезет. — Переживал за меня? — ухмыляюсь и отодвигаю тарелку. Взгляд Хеймитча вполне серьёзен: — Это были самые выматывающие Игры. Если, конечно, не считать тех, в которых я учавствовал в качестве трибута. Мы прощаемся возле моей спальни. Там, зайдя в свою душевую, я скидываю больничную пижаму и позволяю себе ненадолго раствориться в пышной пене