Король-техночародей и его убийца

Эонвэ никогда не пытался использовать свои способности, чтобы прикинуть вероятность того или иного события. Он истово верил, что замысел Единого не только велик, но и заранее предопределен, поэтому делай что должно, и будь что будет. Однако сила всех майар была от единого корня. Пусть они поделились на мужское и женское, огненное и ледяное, земное и небесное, приняв что-то как свое и отторгая названное чужеродным, но порой нехарактерные желания и чувства проникали через броню, коей каждый дух обрастал в нулевом поле. Вот и сегодня Эонвэ предчувствовал, что грядет нечто великое и одновременно ужасное, словно через миг небо упадет на землю, а вода в морях поднимется стеной и воспламенится. Эонвэ, разумеется, первым делом укрепил внутреннюю защиту, полагая, что давний враг нашел способ воздействия напрямую, но черная тоска не унималась. Это — чем бы оно ни было — приближалось с такой скоростью, словно мчалось на самом быстром коне. Эонвэ усмехнулся и взглянул на меч, покоившийся в специальной подставке. Сейчас его оружие, последнее средство убеждения, лишь слегка мерцало, тогда как во время приближения прямой и непосредственной угрозы самому существованию бессмертного духа меч начинал нестерпимо сиять. Значит, пока не смерть… Но кто или что тогда? Несколько тысяч лет назад таких мечей было два. Их создал удивительно талантливый майа Майрон, а его лучший друг майа Эонвэ вложил в лезвие истинный свет. Потом майа Майрон был наказан и сослан в обучение вала Мелькору. Так Эонвэ потерял друга — то чудовище, что вернулось вместо Майрона и подняло против него меч-близнец, называло себя по-другому и духом обладало черным. Но свет не служит тьме, даже будучи заключенным в металл, и меч Саурона в том бою сломался… — Владыка! — С грохотом распахнув двери, в Зал рыцарей вбежал дежурный без положенного по уставу шлема. Совсем юный, он скорее упал на колено, чем опустился, и лицо его дышало волнением. — Там… там… У ворот… Она! «Гвельвен?» — внутренне удивился Эонвэ. Он не ждал бывшую невесту в гости, хотя с нее бы сталось, даже после того как майа выпустил приказ о ее немедленной ликвидации, если осмелится появиться на землях, принадлежащих Валинору. Вслух скомандовал: — Доложи по форме! — К вам гостья, Владыка! — дежурный среагировал на тон и немного успокоился. — Она представилась принцессой Катриной Ангмарской… Внучкой Саурона! Эонвэ на миг смежил веки. Да, он чувствовал это грозовое облако у самых ворот крепости Ордена, но и подумать не мог, что это юная девушка, пусть и с тяжелой наследственностью, как говорят люди. Он хотел посмотреть на нее сквозь нулевое поле или глазами орла, кружащего в вышине, но не стал. Неважно, с чем приехала дочь врага, ее надлежит принять достойно, выслушать и потом определить ее судьбу. — Пригласи ее, — повелел мягко, добавив энергии нулевого поля в голос, чтобы у растерянного парня пропала всякая охота возражать. Когда торопливые шаги дежурного стихли, Эонвэ заложил руки за спину и немного переместился, встав так, чтобы лучи полуденного солнца из огромных стрельчатых окон били ему в спину, ослепляя ореолом всякого вошедшего. В огромной зале, служащей ему кабинетом, а также местом для размышлений и — иногда — точкой сбора орденских командиров, не было лишнего. Ни ступеней, ни трона, ни круглого стола и стульев (от них Эонвэ отказался после ухода Гвельвен). Только яростный солнечный свет до самого заката, вне зависимости от погоды, и — по правую руку Эонвэ — огромный меч на подставке. Грозовое облако приближалось. Теперь Эонвэ чувствовал больше и мог сказать, что это настоящий вихрь энергии, запутанных эмоций, тягостных дум и туманных намерений. Если бы не доклад дежурного, он никогда бы не счел гостя женщиной, слишком мятежный и неукротимый дух. А ведь он давно ждал чего-то подобного, но… девочка вместо мальчика? Ах, Вера, что же ты принесла… Снова распахнулись двери зала — с куда более сильным грохотом. Эонвэ безмолвно приказал дежурному удалиться и наконец перевел взгляд на ту, кого его дух ощущал как руку судьбы, как божественный приговор — но не мог умом понять, почему. Девушка была высокой и худой. Должно быть, в отца — если Айгена Ангмарского Эонвэ знал хорошо и даже скрещивал с ним клинки не раз, то его дочь видел впервые. Глаза тоже в отца — темно-синие, как будто у новорожденного. Кожа бледная, такую никакое солнце не возьмет. Лицо привлекательное, открытое, хоть и не красавица — до эльфийки далеко. Но волосы… Эонвэ подавил желание моргнуть. Длинные, до пояса, взлохмаченные волосы горели настоящим огнем, напоминая даже не рыжеволосую мать, а самого Саурона — именно когда он носил это имя, во всем его блеске славы и ярости. Эонвэ увлекся изучением девичьей внешности, что для него свойственно не было, и пропустил момент, когда пауза из вежливой превратилась в затянувшуюся. Гостья («Катрина», — вспомнил Эонвэ) трепетала, как натянутая до предела струна, но молчала. Одежда ее — мужская, черная, без изысков, была порядком запыленной, влажной от пота, словно путешествовала Катрин по земле, а не по небу, хотя ее отец и мать разводили драконов. — Чем обязан, — наконец проговорил Эонвэ, — столь высокому визиту? Еще несколько томительных секунд, отчего в груди всколыхнулось почти забытое за века любопытство, желание разгадать секрет, какое Эонвэ уж давно почитал недостойным… Гостья, вдруг сделав несколько шагов вперед, опустилась на колени. И, поскольку майа молчал, осмелилась поднять на него взор, хотя Темный позаботился, чтоб все его отпрыски или могли защититься от власти Эонвэ над душами, или не смотрели ему в глаза. Эонвэ не избежал соблазна, хоть и полагал происходящее изощренной ловушкой. Он принял приглашение и заглянул в душу гостьи. Увиденное его поразило. Никакой защиты, никаких капканов в нулевом поле. В юной гостье кипели страсти невероятной силы — гнев, ярость, боль, вина, ненависть и неясное желание такой мощи, что могло бы физически разнести крепость, где они находились, по камешку… Не было лишь страха. Катрина все для себя решила. И вел ее Долг. — Ты пришла меня убить, дитя? — улыбнулся невольно Эонвэ. Уж больно… забавной ситуация ему показалась. Катрина молча помотала головой, не отрывая от него взгляда. А потом, будто решившись, выдохнула хрипловатым, словно сорванным в крике голосом: — Я пришла узреть свет! Эонвэ молчал, ожидая продолжения. — Я предала свою кровь и плоть и пришла за ответами, — девушка, чье лицо буквально светилось в нулевом поле, став сразу прекрасным, опустила взгляд на миг и снова уставилась на майа. — Загляните мне в голову! Вы умеете, я знаю! — Вижу только, что ты и сама не знаешь, чего хочешь, — Эонвэ снова почувствовал ледяное дыхание судьбы. Этот момент поворотный. Камешек, что стронет лавину. Но — какую? И кому на головы эта лавина обрушится, погребая под собой? Однако старый долг должен быть оплачен. — Я знаю, чего хочу! — яростно заспорила с ним Катрина. — Но я… я должна произнести это вслух! Я пытаюсь! Это сложно — предавать, хоть я и родилась во тьме! И недостойна!.. Слова, что она выдыхала, будто резали ее изнутри, в уголках глаз поблескивали слезы, Катрина словно боролась с чем-то или кем-то невидимым. — Я пришла… Я пришла… — она на миг прикрыла глаза, — встать под твои знамена! Я хочу идти в свете! И быть чистой перед лицом Единого! — Орден не берет женщин, — ответил Эонвэ. — Я откажусь от своей природы! — в руках гостьи блеснул моргульский кинжал. Эонве коснулся нулевого поля, полагая, что удар предназначен ему, поэтому опоздал, когда Катрина развернула лезвие к себе. — Остановись, дитя! — что бы там про него ни говорили, но он не позволил бы девочке умереть у своих ног. Кинжал он выдернул, но Катрина успела — и ее роскошные пламенеющие волосы, одним махом обрезанные, осыпались по черному потрепанному плащу на пол. — Я отказываюсь от титула и трона, — прошептала она, наклоняясь ниже, почти простираясь перед Эонвэ, — отказываюсь от отца своего и матери своей, от рода своего, от натуры своей. Я не принцесса более и не женщина! Возьми под свою руку, Владыка, и научи идти в свете! Нулевое поле вокруг нее вдруг полыхнуло белым, как снег, пламенем истинной веры, какое подделать невозможно. И Эонвэ протянул Катрине руку. Только что отрекшаяся от всего и всех девушка ухватилась за пальцы Эонвэ обеими руками и попыталась встать, но ее ноги подкосились. Она рухнула бы, не поймай ее Майа. Эонвэ отстраненно подумал, что если Саурон опустился до того, чтоб использовать своих потомков втемную, то он заслуживает даже не развоплощения, а окончательного уничтожения. Но есть и иной вариант: Темный пытался уберечь обещанное дитя, а вышло все как обычно. — Простите меня, Владыка, — еле слышно проговорила Катрина тем временем. — Я сейчас смогу идти сама. Я… я никогда не… — Взгляни мне в глаза, дитя, — мягко попросил Эонвэ, давая выбор. Но Катрина вскинула на него свои темно-синие глаза без всяких колебаний. В этот раз контакт установился мгновенно, безболезненно и полностью. Перед Майа раскрылась девичья душа. Он увидел и внутреннюю чистоту, и бурлящие страсти, и совершенно невероятное упрямство, и главное — веру в замысел Единого, причем такой силы, что хватило бы на всех рыцарей Неба. Может, Саурон просто решил избавиться от бракованной девчонки? — Я ждал тебя, — наконец сказал Эонвэ вслух, разрывая зрительный контакт. Пребывать в разуме настолько верующего создания было невероятным удовольствием, он словно от света сильмарилла запитался. Впрочем, он успел передать ей сил, чтобы нивелировать последствия долгой дороги, обезвоживания и полного разрыва связей с семьей через нулевое поле. — Меня?! — поразилась Катрина. «Неужели не знает?» — удивился Эонвэ ответно. Он аккуратно поставил девушку на ноги и сделал пару шагов назад. — Тебе никто не рассказал, что ты обещанное дитя? — педантично уточнил Эонвэ. — Я… кто? — девушка, стоящая перед ним, ничего не понимала. — Я расскажу, но прежде прошу присесть, — под взглядом Эонвэ камни пола потекли водой вверх, формируя кресло, на подлокотнике которого соблазнительно заблестел стакан с прозрачной родниковой водой. Катрина было заартачилась, уверяя, что способна выслушать важные новости стоя, на что Эонвэ, чуть улыбнувшись, напомнил: она несколькими минутами назад пообещала служить ему и подчиняться. Это ее успокоило, и пока девушка жадно пила, Эонвэ думал, как подать историю с мечом. — Ты знаешь, как именно твой отец сватался к твоей матери? — спросил. — Ну… она служила у него оруженосцем тайно, — по лицу Катрины пробежала тень, — потом он… Они должны были встретиться на поле боя. А потом он приехал свататься и победил всех женихов, потому что им по судьбе было написано встретиться. Катрина говорила, а Эонвэ видел, как пылает в нулевом поле ее искренняя любовь к родителям. И все равно отреклась… — У твоей матери был и второй жених, связанный с ней судьбой, — ответил на это Эонвэ, внимательно глядя на реакцию Катрины. Нет, она не знала. — Мой друг, эльф по имени Глорфиндел. И так вышло, что победил твой отец мечом, который я дал Глорфинделу. Цена победы этим мечом — первенец. Как в сказках. Однако, я полагал, что имеется в виду первенец мужского пола. — Простите… — лицо Катрины заполыхало, и она наклонила голову с таким видом, будто стыдилась своей природы. — Не нужно, — Эонвэ невесомо коснулся ее огненных, теперь коротких волос. — Тебя привел сюда сам Единый, и мы исполним его волю наилучшим способом. — Почему они мне не сказали?! — вдруг с болью выкрикнула девушка. — Пытались обмануть судьбу, — пожал плечами Эонвэ. — И не вышло. Но я думаю, что тебе стоит отдохнуть с дороги. А потом мы поговорим о том, какой именно дорогой ты пришла ко мне и как желаешь идти дальше. — Рядом с вами, Владыка, — Катрина закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. — Боль пройдет, — Эонвэ добавил в голос гипнотического влияния, — и прежняя жизнь покажется клеткой. Утешься. Сейчас ты сможешь поесть и уснешь, а назавтра проснешься отдохнувшей. Катрина покорно позволила проводить себя в гостевую башню и, когда Эонвэ оставил ее, действительно механически ела, глядя в пустую стену. Что же, до утра ей внушения хватит. Уже у себя Эонвэ получил по закрытому каналу экстренной связи с Мордовией сообщение без подписи: «С первым назгулом тебя, сволочь крылатая!» На размышления была целая ночь. Духи не нуждались в отдыхе и пище, хотя Майрон с удовольствием использовал такое свойство тела, как сон — по слухам, говорил, что во сне приходят интересные мысли. В отличие от него, Эонвэ не притворялся смертным и даже не имел кровати в своих покоях. Лишь жесткое каменное кресло с подлокотниками, обращенное к окну, откуда можно было видеть далеко и высоко. И размышлялось, глядя на звезды, куда лучше, чем под одеялом и в невнятных грезах. Эонвэ не ждал обещанное дитя так скоро, полагая, что оно взрослеет медленнее смертных. Последние годы назгулы прятали своих потомков, и воспитывалась Катрина не в Ангмаре, а сам Эонвэ не интересовался чужими девочками и женщинами вовсе — ему достаточно было Гвельвен с ее ложью. Дотоле меч «Вера» использовался чужой рукой всего дважды и оба раза приводил в Орден парней — человека и эльфа. Оба погибли еще во вторую эпоху, Смерть их была славной и во благо. Эонвэ предположил, что Майрон каким-то образом повлиял на зачатие у своего отродья, надеясь, что девочка или не будет повязана долгом, или не пригодится самому Эонвэ, а все последующие дети не станут считаться первенцами. Но Темный просчитался — Эонвэ не станет отказываться от столь искреннего сердца, в какой бы тьме оно не пребывало дотоле. Больше чести в том, чтоб переубедить грешника, а тут и греха как такового не было еще. Специально Эонвэ к «обещанным детям» не готовился. Надлежит выяснить, к чему Катрина способна, и использовать ее наилучшим образом. Судя по нулевому полю, потенциал у нее немалый, если будет правильно применен. И если пойдет потомок Темного дорогой света, уже одно это стоит записать как победу. Эонвэ беспокоила сильная связь, образовавшаяся в момент, когда Катрина отреклась от своей семьи и приняла его покровительство. Раньше ничего подобного он не ощущал, и другие первенцы не связывали себя с Владыкой в нулевом поле, хоть и приносили положенные клятвы. Однако связь поможет лучше контролировать девушку на первых порах А потом, как Эонвэ убедится, что душа ее чиста, а намерения благи — освободит ее от покровительства. И это никоим образом не походит на противоестественные отношения Саурона-Майрона и его отродьев. Утром, приняв ряд решений, Эонвэ отправил по внутренней сети приказы всем в Ордене и распорядился принести Катрине завтрак и орденское облачение послушника, а затем привести ее в свой рабочий кабинет. В кабинете была наиболее рабочая обстановка, поэтому своды потолка там давили на любого смертного не так сильно, дозволялся временный беспорядок в дни сдачи отчетности и можно было расположиться с чуть большим комфортом. Вошедшей девушке Эонвэ кивнул на удобное кожаное кресло, а сам, не вставая из-за огромного стола, развернул над головой вирт-экраны. Сам, пока бледная и напряженная Катрина устраивалась на краешке сиденья, исподволь рассматривал ее, отмечая, что форма послушника — серый жесткий комбинезон, сапоги и скрывающая волосы шапочка делают внешность девушки строже и выразительнее. Глаза и вовсе огромными кажутся. — Здравствуй, Катрина, — сказал, добавляя голосом ей спокойствия и желания говорить правду. — Я должен спросить тебя, почему ты приехала. Но вначале скажу две вещи. Во-первых, я знаю, что отречение причиняет тебе боль. Я никогда не потребую у тебя причинить вред родным. Вне зависимости от того, что тебе рассказывали обо мне, Ордене Рыцарей Неба и Валиноре, я не желаю зла Мордору и твоим родителям. У нас есть общие, куда более страшные враги, и ссоры, стычки меня печалят. Катрина кивнула молча, глядя на носки своих сапог, но ее дыхание изменилось — она стала дышать чуть свободнее и глубже. Самую малость. — Как твои родители? — спросил Эонвэ. Судя по тому, как девушка вздрогнула, вопрос ударил ее в самое сердце. Поэтому майа спокойно уточнил: — Случившееся недавно с ними результат некорректно отданного приказа. Я не желал твоим родным смерти и приношу извинения за последствия. Информацию, полученную от тебя, я не использую во вред им, клянусь. Катрина тоже ощутила дрожь нулевого поля, удостоверившего клятву, и быстро ответила: — Отец в стазисе, д… Азор Гор говорит, что понадобится несколько лет на восстановление. А мама в порядке… Только очень зла. — Я рад это слышать, — искренне сказал Эонвэ. Потом он объяснит Катрине, что за диверсия привела к «некорректно отданному приказу»…. Когда станет ей больше доверять. Может быть. — А что второе вы хотели сказать, Владыка? — вдруг подняла голову Катрина. Лихорадочное волнение отразилось на ее лице. — Второе — я не стану тебя неволить, — уточнил Эонвэ. — Ты вольна уйти в любой момент, и только один обет я наложу на тебя при расставании — помогать людям. Но характер твоего отречения таков, что вернуться к семье ты не сможешь. Я этого не требовал и извиняться за это не собираюсь. Просто знай, что любые прямые сношения с семьей, в том числе и передача информации, для тебя закрыты… — Я и не собиралась! — с гневом воскликнула Катрина, так что стекла дрогнули. — Верю, — Эонвэ поднял ладонь, прерывая ее. — Ведь я вижу твое нулевое поле, — оно и правда полыхало невиданной красоты и пылкости эмоциями. — Но, раз отрекалась ты по своей воле, то и снять с тебя отречение просто так я не смогу. Тебе придется уплатить цену до конца, и даже я сам не знаю, что это будет, когда Единый сочтет долг уплаченным. А теперь я спрашиваю: зачем ты здесь? — Потому что, — Катрина с усилием сморгнула слезы и выпрямилась, — я не знала про долг, но с юных лет («Еще юнее?» — едва не спросил Эонвэ, но подавил вопрос и улыбку) я ощущала неправильность вокруг меня. Словно бы д… Владыка Азор Гор говорит, что сейчас сложит из букв слово «Вечность», а получается всегда ж… — она вдруг замолчала, пару раз с трудом вздохнула и смогла заменить неприличное слово аналогом, — фигня! Потому что он слишком мудрит, хитрит и петляет, и вечно как будто не при чем! \\\\\\\\\\\\ В присутствии Катрины меч Эонвэ слегка светился. Недостаточно, чтоб была прямая угроза развоплощения, и все-таки это казалось подозрительным. За века одиночества Эонвэ разучился доверять — любой самый чистый сердцем человек, самый благородный эльф могли стать безвольным орудием в руках врагов. Но полагать Катрину змеей, запущенной в обитель, было отчего-то больно, совсем по-человечески. И Эонвэ решил устроить очередное испытание. Катрина давно интересовалась мечом, уж очень великолепен был длинный клинок, чуть ли не в ее рост, словно сделанный из льда, с позолоченной рукоятью. И Эонвэ как-то призвал ее к себе для лекции о мечах сверхъестественных созданий. Он подробно рассказал обо всем, что знал как воитель — многое девушка точно слышала не в первый раз. Видно, с детства интересовалась неженской стезей. Однако знания ее начинались с оружия древности и заканчивались моргульскими клинками, а вот мечей светлого воинства она не видела даже в видеозаписях. Что же — Эонвэ восполнил этот пробел в ее образовании. И как бы между делом упомянул, что его собственный меч способен развоплощать других майар и, если постараться, валар, поскольку пьет их энергию, становясь сильнее. Катрина не обманула его подозрений: — Даже твою силу способен выпить клинок, Владыка? — спросила, широко распахивая свои невозможной красоты глаза. — Даже мою. Оружие подчиняется руке, его поднявшей, пусть темное создание и обожжется в процессе, — пожал плечами Эонвэ, сузившимися глазами разглядывая девушку. — А… могу я его коснуться? — Катрина залилась краской. — Хочу понять, сколько во мне тьмы осталось. — Ты уверена? Это должно быть больно, — Эонвэ не отказывал напрямую и ждал, сам не понимая чего. Может, знака от Единого. — Я очень хочу, если позволишь, — Катрина опустила глаза, ведь вставать на колени он ей запретил. — Возьми его тогда и иди в свете, — голос Эонвэ гулко раскатился по зале. Катрина стянула перчатку и смело схватилась за блестящую золотой чешуей рукоять. С усилием — было видно, как напряглись ее плечи — она вынула сверкающий клинок из подставки и даже смогла удержать в руках. Губы воспитанницы задрожали. Их взгляды встретились, и Эонвэ отвернулся, как будто бы на скользнувшую по небу за окном тень. Если она сумеет собрать все свои силы и превозмочь боль от ожога, то один короткий удар, и с Эонвэ будет покончено надолго — под его светлым облачением нет кольчуги, да броня и не помогла бы от такого клинка… Эонвэ досчитал до трех, развернулся обратно и почти столкнулся с Катрин, которая сияла почище весеннего солнышка и показывала ему абсолютно целую ладонь. — Я чиста, я чиста! — улыбалась она, и была так близко. — Посмотри, Владыка! — и прижала развернутый острием вниз клинок к губам. Эонвэ никак не мог понять, что не дает ему покоя, что смущает больше всего, почему рядом с ней сердце начинает так странно, болезненно сжиматься, откуда берется это ощущение надвигающей грозы — и теперь, когда он практически уткнулся носом в макушку Катрин, то понял. Это как захватывающее, опасное приключение, когда ты вырываешься из тесного, душного подвала, где в соответствии с принятым обетом, забыв про сон, отдых, с тоской и сожалением загнав поглубже все свои желания, молился, чтобы узнать истину, но она не желала явиться тебе. И вдруг ты, отчаявшийся, ненавидя всех и себя тоже, наконец видишь свет. Вот только свет вовсе не истины — а нового дня, с запахом влажной травы и свежестью грозы. Эонвэ невольно склонился еще ниже над огненной макушкой и, больше не контролируя, себя зарылся носом в самую гущу волос, вдыхая запах полной грудью до дна души, словно испытывал жажду и никак не мог утолить ее. Девушка, обнявшая его меч, замерла, и все смешалось в нулевом поле и его голове. Сердце сбилось с размеренного ритма и пустилось вскачь куда-то туда, где алел горизонт, где мир виделся новым, трогательным и восхитительным, какой он бывает лишь раз — в юности, когда все дороги открыты и вся жизнь подобна весеннему дню, все события сливаются в единый бурный поток талого льда, когда вода пробивается на волю горным ключом, когда пахнет костром и тающим на солнце льдом, все кругом звонко и радостно, воздух наполнен счастьем и ожиданием чего-то большого, значительного. «А потом ты взрослеешь и понимаешь, что все обман. И что нет истины, только ее поиск. Нет у тебя легких дорог. И путь-то только один — тот, что определен Единым. Все, что от тебя требуется, это пройти до конца достойно», — подумал Эонвэ, заглушая поднявшийся было в глубине души протест и… сомнение. А был ли его выбор верным? «Она пахнет соблазном, вот почему меч мерцает», — окончательно решил он про себя и с ужасом отстранился, едва не уронив Катрину. — Мне нужно идти, дитя. Верни оружие на место, — сказал, пытаясь быть спокойным. А потом развернулся и сбежал как последний трус.