Что отнято судьбой, а что подарено

Ночь прошла незаметно. Цзян Чэн так и не пошёл спать, просидел до самого рассвета, занимаясь оружием, разделяя ночную тишину с Лань Сичэнем. Ему было на удивление спокойно с ним наедине, как будто они вернулись на пятнадцать с лишним лет назад. Тогда разница в несколько лет между ними казалась ему огромной и его ободряло присутствие старшего товарища, принявшего его как равного. Сейчас их разделяла совсем другая пропасть – прожитых лет и множества верных и неверных решений, но в размытом лунном свете и она истончалась. Лань Сичэнь больше не пытался его разговорить. Он сидел у костра в нескольких шагах от Цзян Чэна, уважая его нежелание близости, и медитировал. Цзян Чэн иногда отрывался от Санду и поглядывал в его сторону, опасаясь повторения прошлой ночи, но всё было спокойно. Ему и самому удалось понемногу пригладить встрёпанные чувства – лучшим выбором была бы, конечно, медитация, но Цзян Чэн не мог оставить лагерь без защиты и понемногу справился и так. У него в запасе было много техник, позволяющих успокоить разум. Он достиг высокого уровня совершенствования к своим годам, но высокий уровень нёс с собой и высокие риски. Это сейчас Чжу Ду позволял себе шутить про отклонение ци. После того, как Цзян Чэн вернулся с курганов в первый раз и до самого появления Цзинь Лина на Пристани Лотоса никто хоть сколько-нибудь к нему близкий не заикался об этом даже во сне. Ему приходилось учиться сдерживать себя и перенаправлять свои гнев и горе, Чжу Ду находил для него всё новые и новые способы сбалансировать течение ци и наверняка сохранил ему если и не жизнь, то здоровье точно. Лань Ванцзи проснулся в час кролика, без гонга и как-то сразу. Он не ворочался, просыпаясь, просто открыл глаза и медленно сел, придерживая крепко спящего Вэй Усяня, а потом опустил его в одеяла и бережно укутал сверху. Цзян Чэну не хотелось тратить на него слова, он кивнул в знак приветствия и поднялся на ноги, рассчитывая сходить к ручью. Лань Ванцзи неохотно кивнул ему в ответ и тревожно посмотрел на Лань Сичэня. Когда Цзян Чэн вернулся, угли уже раздули до костра. Лань Ванцзи безуспешно пытался вытряхнуть Вэй Усяня из его логова – Цзян Чэн мог сказать, что эта затея обречена на провал, Вэй Усяня и в юности проще было стащить с кровати силой, чем заставить открыть глаза – но наблюдать за его мучениями было забавно. Лань Сичэнь понемногу доставал из своего мешочка свёртки с едой, которую им дали с собой на постоялом дворе. Тогда Цзян Чэн ещё подумал, что это лишнее: в его планы не входило ночевать под открытым небом, но теперь был рад. Он чинно сел на пятки рядом и тоже зарылся в цянькунь. У него было небольшое преимущество: в отличие от остальных он выходил из дома и предполагал, что может оказаться так, что однажды придётся ночевать в лесу. Лани тоже с пользой провели свободный вечер в Юньмэне – одеяла, насколько он мог судить по узору, точно были оттуда – но Цзян Чэн всё же был готов немного лучше. Он нашарил наконец то, что искал, и достал два вложенных друг в друга сосуда и небольшие пиалы. Это были две скромные по меркам великого ордена, но изящные чайные чаши – его любимые, которые он брал с собой на грозящие затянуться ночные охоты уже много лет. На дне каждой были вырезаны печати, призванные увеличить их прочность, но Цзян Чэн и без того был бережен с вещами. Он расстелил своё одеяло, не желая ставить гайвань на землю, открыл небольшой мешочек с чаем. Начинать день без хотя бы этого он решительно отказывался. Во вторую чашу Цзян Чэн налил воды из фляги и на клочке бумаги нарисовал талисман, чтобы её согреть. Лань Ванцзи тем временем продемонстрировал завидное упорство и всё-таки заставил сонно потирающего глаза Вэй Усяня подняться. Цзян Чэн сделал вид, что не замечает, как тот на ещё неверных спросонья ногах подошёл к ним и упал прямо на расстеленное одеяло. – Красивая, – восхитился он гайвани. – А что за чай? – Кто сказал, что он для тебя? Вэй Усянь разочарованно вздохнул и тут же отдал своё внимание Лань Сичэню и свёрткам с едой. Вода тем временем согрелась достаточно. Цзян Чэн, преодолевая значительное внутреннее сопротивление, потянулся за пиалами. Сначала он хотел предложить чай только Лань Сичэню и поставил перед собой две. Потом посмотрел на сонного Вэй Усяня и, внутренне скривившись, добавил к ним ещё одну и лицом к лицу встретил очевидное противоречие. Ему вообще не хотелось ни давать свою посуду в руки Лань Ванцзи, ни тем более готовить для него что бы то ни было, даже чай. С другой стороны, обнести только его было бы совсем невежливо. Цзян Чэн не сомневался, что Лань Ванцзи на его месте сделал бы вид, что его здесь нет и это неожиданно решило дело. Ему не хотелось уподобляться Лань Ванцзи. Четыре пиалы встали в ряд, он привычно пролил чай горячей водой и выплеснул её в траву. Налил снова. Ему нравилось заваривать чай, это не требовало никакого контроля сознания, руки знали сами. Если бы он был один, он бы, наверное, пил прямо из гайвани; теперь же, немного подождав, разлил по пиалам чай, следя за тем, чтобы крепость оставалась одинакова. – Цзэу-цзюнь, – передал он первую чашу и Лань Сичэнь с благодарной улыбкой принял её. Вэй Усянь не стал дожидаться, схватил пиалу сам – и Цзян Чэн разозлился бы на такое самоуправство, если бы чаша сразу же не оказалась в руках Лань Ванцзи. Он не был уверен, думал ли на самом деле об этом Вэй Усянь, но его вмешательство немного облегчило ситуацию. Цзян Чэн поблагодарил его кивком и вдохнул приятный и лёгкий запах чая. Лань Сичэнь протянул ему холодную паровую булочку из тех, что отложил для себя и брата, и Цзян Чэн взял. У него было странное чувство, сродни тому, как когда он впервые вышел на Совет в качестве главы. Лань Сичэнь, получается, обратил внимание на него – и на его выбор за столом в последние дни. Это было почти до неприятного странно и смущающе. Цзян Чэн задумался об этом и сам не заметил, как доел баоцзы. Собирались быстро – Цзян Чэн отошёл сполоснуть в ручье посуду, а когда вернулся, нашёл подсёдланными всех четырёх лошадей. Ему не понравилось это, потому что ни от Лань Ванцзи, ни от Вэй Усяня он любезностей не хотел, а Лань Сичэню полагал не по статусу, но промолчал. Хрупкое перемирие, возникшее вопреки здравому смыслу после вчерашнего провала, нарушать не хотелось. Он взлетел на своего коня одним движением и первым тронул его по незаметной тропе. Он неплохо знал Илин – лучше, чем он, эти места мог знать только Вэй Усянь, но его карты устарели на тринадцать лет. Когда же они вышли на широкую укатанную тропу, почти что дорогу, он придержал коня и встроился в хвост процессии, чтобы видеть всех перед собой. Он сам пребывал в неустойчивом, но равновесии, и хотел в нём и оставаться, а Вэй Усянь за спиной к равновесию никак не располагал. От Вэй Усяня можно было ждать и листьев за шиворот, и внезапного удара по крупу лошади. Цзян Чэн понимал, что прошло много лет, но в этих годах не было Вэй Усяня и воспоминания упорно подкидывали ему те, старые времена, о которых он старался лишний раз не думать. Мерное движение прервала птица, камнем упавшая с неба ему на плечо. Его конь, напуганный резким движением, шарахнулся в сторону и Цзян Чэн потратил ещё насколько мяо на борьбу с ним, чем привлёк внимание остальных. Когда он потянулся к птице, на него уже смотрели все. Кто-то настороженно, кто-то с любопытством. Цзян Чэн и сам не знал, чего ждать, пока не нащупал на лапке небольшой футляр. Птица послушно перескочила ему на руку и он смог наконец её рассмотреть – небольшая, хищная, с пёстрыми мягкими перьями и очень острыми когтями. Когда птица переступала с ноги на ногу, хватка ощущалась даже через наруч. Цзян Чэн отпустил повод, снял с птицы лёгкий кожаный футляр и только тогда заметил охватывающее её вторую лапу кольцо с вырезанным на нём талисманом, очень похожим на тот жетон, что дал ему в гостинице Не Хуайсан. Всё встало на свои места. – Не-цзунчжу, – пояснил он. – Лань Чжань, у тебя остался кусочек мяса? – Вэй Усянь, которому, конечно, больше всех было надо, подъехал ближе и протянул руку, предлагая птице пересесть. – Давай я подержу. К сожалению, это было к месту: Цзян Чэн как раз столкнулся с нехваткой третьей руки, определённо нужной для того, чтобы одновременно держать посланника и вытаскивать из футляра письмо. Тем более, что помимо него наручи носил только Вэй Усянь. Цзян Чэн без лишних слов наклонил руку, побуждая птицу перебраться к Вэй Усяню, и подцепил ногтем крышечку. Вэй Усянь ворковал о чём-то с птицей, уже подкармливал кусочками, взятыми из рук послушно раскрывшего цянькунь Лань Ванцзи. Наверняка присматривался к талисману, охватившему лапку. Как всегда занимался тем, чем Цзян Чэн предпочёл бы заниматься сам, но ему, в отличие от Вэй Усяня, приходилось заниматься делом. Цзян Чэн вытряхнул себе на ладонь свёрнутую в свиток тонкую бумагу и развернул её. Быстро пробежал глазами, чтобы убедиться что ничего лишнего в письме нет и только после этого начал читать вслух. Не Хуайсан на этот раз был краток, не прибавлял цветистых оборотов чтобы не удлинять письмо и не отягощать, соответственно, птицу, и даже в приветствии ограничился простым «Цзян Ваньинь». Это Цзян Чэн пропустил и сразу же перешёл к сути. – «Был в Лаолин Цинь. Вэнь Гун ушёл несколько лет назад. Искал бумажный след. Ему принадлежит дом в предгорьях в Цишане. Мой разведчик не вернулся». На оборотной стороне красовалась теми же чернилами набросанная приблизительная карта – Ну Хуайсан рисовал явно в спешке, но его рука не дрожала, линии не толще конского волоса отлично читались. Цзян Чэн одновременно и восхитился, и подумал, что найти его будет не так уж сложно. Лань Сичэнь подъехал ближе и заглянул в растянутую картой вверх полоску бумаги. – Я предполагаю, где это, – сказал он. – Я там воевал. Узнаю эти скалы. Цзян Чэн кивнул. Он не узнавал местность вот так с первого же взгляда, но верил. Свой фронт он бы тоже узнал сейчас даже по нарисованному контуру, не то что по довольно-таки подробной карте. – Далеко отсюда? – Не слишком. Верхом до вечера справимся. – А на мечах? – Не стоит. Там очень хорошо просматривается местность. Мы понесли там большие потери. – Хорошо. Лань-цзунчжу, у вас нет с собой тонкой бумаги? Такой же тонкой бумаги, как у Не Хуайсана, не оказалось ни у кого, но и назад птица понесла короткое «двигаемся в Цишань». – Покажи мне печать, которую дал тебе Не Хуайсан? – Нет. – Ну покажи? Глава Цзян, ну что тебе стоит? – Когда тебе от меня что-то нужно, то вспоминаешь, что я глава Цзян? – Я же не отстану, – пригрозил Вэй Усянь. К полнейшему огорчению и Цзян Чэна, и Лань Ванцзи, так проходил их путь последний шичэн, если не больше. К ещё большему огорчению одного только Цзян Чэна, Вэй Усянь за проведённые бок о бок дни уверился в том, что убивать его Цзян Чэн не намеревается, по крайней мере в ближайшее время. Он очень сильно ошибался, на самом деле, потому что ещё хотя бы кэ под пронзительный голос Вэй Усяня и Цзян Чэн за себя бы уже не поручился. – Ну зачем тебе? – обречённо спросил он. – Я хочу просто посмотреть и обещаю, что верну в целости подарок твоего нового потрясающего друга. – Если ты хочешь посмотреть на его работу – имей уважение. – Подарок Не-цзунчжу, – тут же исправился Вэй Усянь. – Покажешь? Цзян Чэн тяжело вздохнул. – У тебя был шанс рассмотреть печать на птице, ты им не воспользовался. – Не успел, – с сожалением сказал Вэй Усянь. – Давай сделаем вид, что я успел? – Лань-цзунчжу, – взмолился Цзян Чэн. – Скажите мне, что мы уже близко? – Не настолько, – улыбнулся тот. Удивительное дело, Цзян Чэн думал поначалу, что Лань Сичэню, вырванному из уединения неожиданно, дорога будет даваться тяжело, но ему как будто становилось лучше в пути. Он уже не казался таким болезненно-бледным и измученным, как в тот день, когда постучал в ворота Пристани Лотоса, и даже улыбаться стал чаще и теплее. Не так, как раньше, но всё же ближе к тому. Хотел бы он сказать о себе то же самое. – Хорошо. Цзян Чэн сказал себе, что делает это не потому, что Вэй Усянь уже всерьёз его утомил и тем более не затем, чтобы удовлетворить его любопытство, а из чистого сочувствия к вынужденному это слушать Лань Сичэню, и кинул жетон Вэй Усяню. Тот поймал его двумя руками – даже поводья бросил на шею лошади – и принялся внимательно разглядывать. Лань Ванцзи подъехал ближе и взял брошенные поводья, но Вэй Усянь не обратил на это внимания. Он был блестящим наездником в благословенные довоенные времена и каким-то образом оставался им даже в теле Мо Сюаньюя, который никак не мог получить даже отдалённо схожее воспитание и выучку. Цзян Чэн отчаялся понять, как это получается. Некоторое время они были избавлены от болтовни, потому что Вэй Усянь изучал печать. Лошадь двигалась ровной лёгкой рысью под твёрдой рукой Лань Ванцзи. – Я смогу сделать что-то подобное, – возвестил он наконец и кинул жетон обратно Цзян Чэну, тот поймал и с заметным облегчением убрал его обратно в цянькунь. – И клянусь, если мы найдём Лань Сычжуя, то заставлю его носить такой вечно. – Когда, – поправил Лань Ванцзи. – Когда найдём, – повторил Вэй Усянь, но его улыбка несколько увяла. – Нам нужно оставить лошадей, – вскоре произнёс Лань Сичэнь. – Слишком заметно. Здесь недалеко деревня и от неё до цели не больше сяоши пешего хода. Может быть есть и ближе, но я не знаю. Цзян Чэн посмотрел на солнце. Оно уже заметно клонилось к закату, но если Лань Сичэнь верно оценивает расстояние, они должны добраться ещё до темноты. Он предпочёл бы так: подходить к цели в темноте и в неизвестной местности, не зная, есть ли здесь в самом деле что-то значимое, и если есть, то насколько хорошо оно охраняется, было дурной идеей. Так и вышло. Деревня в три двора, которую помнил Лань Сичэнь, за прошедшее время превратилась в большую и довольно богатую. С падением Цишань Вэнь огромные территории оказались заброшены и постепенно дичали, удобный же обходной путь пролегал как раз здесь и когда-то захолустная деревня год за годом росла, обзавелась уже двумя постоялыми дворами и большим чайным домом. Теперь тут даже почтовая станция была. Они оставили утомлённых лошадей здесь и двинулись пешком по утоптанной дороге, ведущей к предгорьям. На станции им сказали, что в той стороне ничего нет – ни поселений, ни деревенских построек, но несмотря на это дорогой явно пользовались. Цзян Чэн везде видел следы присутствия человека и это косвенно, но всё же подтверждало информацию Не Хуайсана. Они вышли к реке, но потом, следуя карте свернули от неё вглубь леса. Здесь было немного темнее и возможно поэтому подлесок оказался не слишком густым, идти было легко. Теперь никто не разговаривал, все шли, прислушиваясь к собственным ощущениям, надеясь распознать возможную слежку и упредить возможную атаку – но через какое-то время Лань Сичэнь негромко произнёс: – Стойте. Цзян Чэн остановился на месте как вкопанный – и так же точно поступил Лань Ванцзи. Удивительная штука память: Цзян Чэн помнил эти интонации с войны. Когда Лань Сичэнь говорил таким тоном, это значило, что назревают проблемы – вражеский патруль или следы засады, или что-нибудь ещё настолько же неприятное. Многие годы потом Цзян Чэн не слышал, чтобы он так говорил даже на сложных ночных охотах, но услышав, сразу узнал. Вэй Усянь, во время войны не оказывавшийся почти в одних отрядах с Лань Сичэнем, сделал ещё несколько шагов вперёд, но потом оглянулся через плечо и тоже замер. – Что? Лань Сичэнь присел и молча поднял с земли стрелу. Её наконечник сохранился на месте и не был ни ржавым, ни даже затупленным, оперение не казалось потрёпанным или выцветшим. Очевидным для всех было то, что пролежала она здесь недолго. У Цзян Чэна мелькнула сначала мысль – может быть, охотники – но глазами он уже обшаривал землю и быстро наткнулся на ещё одну стрелу. Обе они лежали в одном положении, наконечниками вниз по склону и теперь, когда он их видел, притягивали взгляд. – Похоже что стреляли оттуда, – указал он рукой. Вэй Усянь молча вытащил флейту и они с Лань Ванцзи, переглянувшись, двинулись по дуге в ту сторону, откуда прилетели стрелы. Цзян Чэну с Лань Сичэнем таким образом остался прямой путь и они тронулись с места тоже, ступая так тихо, что не шуршали даже опавшие листья. И всё равно Цзян Чэн не ожидал, что пробившись через невысокие кусты, окажется на настоящем поле боя. Здесь удушливо пахло несвежей кровью. Цзян Чэн сначала почувствовал запах и только потом увидел бурые пятна на опавшей листве в негустом подлеске. Стрел тут валялось больше, но наконечники в основном были чистыми. С другой стороны на прогалину вышел Вэй Усянь с необычно мрачным лицом и показал издалека ещё одну стрелу. По простому оперению было невозможно судить, кому принадлежат эти стрелы, но Цзян Чэн видел: стрелы были боевыми и одинаковыми. У обычного охотника таких не встретишь. – Натоптали, – сказал Вэй Усянь, засунул за пояс Чэньцин и наклонился к земле, рассматривая следы. Цзян Чэн последовал его примеру и почти сразу встретил то, чего совсем не ожидал увидеть: отпечатки лап крупной собаки. Они появлялись на поляне неожиданно – возможно, вокруг их затоптали, но Цзян Чэн полагал, что собака просто прыгнула издалека. Он поднялся и пошёл по спирали, расширяя круги и надеясь встретить то место, откуда собака появилась. И ещё лучше – то, куда ушла. При том хаосе, что представляла собой земля, он не мог сказать наверняка что здесь происходило, но некоторое предчувствие заставляло его искать дальше. – Что вы ищете, глава Цзян? – спросил Лань Сичэнь. – Здесь была собака. – Собака? – Вэй Усянь тут же поскучнел и прижался к Лань Ванцзи поближе. Цзян Чэн закатил глаза. – Её здесь даже нет, Вэй Усянь. Хватит устраивать представление. – Сейчас нет, через мяо есть, – не смутился Вэй Усянь. – Зачем тебе собака? Отвечать не хотелось. Отвечать означало признать совершенно безумную, но надежду. Цзян Чэн терпеть не мог Лань Ванцзи, но и он видел, насколько тот привязан к Лань Сычжую. Даже по его меркам было жестоко дать надежду только для того, чтобы её потом разрушили. Но он всё-таки неохотно ответил: – Лань Цзинъи сказал мне, что последним приказом Цзинь Лина для Феи было охранять Лань Сычжуя. Я подумал… – …что может быть, она его всё ещё выполняет, – закончил за него Вэй Усянь. Его глаза были огромными и полными той самой идиотской надежды, которая не сбывалась никогда, по крайней мере для Цзян Чэна. Он кивнул и Вэй Усянь стремительно пришёл в движение. Он отлепился от Лань Ванцзи и тоже принялся кружить по поляне – намного быстрее Цзян Чэна, компенсируя неизбежный недостаток внимания тем, что проходил по одному и тому же месту несколько раз. Искушение позвать Фею вслух было велико, но страх выдать своё местоположение всё-таки побеждал. Цзян Чэн молча и методично искал след и был вознаграждён за упорство. Он наткнулся на отпечаток лап глубокий и оставивший даже небольшую борозду – наверняка оставшийся после того, как собака приземлилась после прыжка. Следующий отпечаток был уже не такой глубокий, что подтверждало догадку, но этот след Цзян Чэну не понравился: собака очевидно не наступала на одну лапу совсем и цепочка следов была неровной, сбивчивой. Когда через несколько шагов на земле появилась кровь, он не удивился совсем. Лань Сичэнь последовал за ним, придерживая рукой рукоять Шоюэ и готовый в любое мгновение вступить в бой. Цзян Чэн был благодарен: всё его внимание было обращено на землю и на поиск следа. – Это Фея? – тихо спросил Лань Сичэнь. – По крайней мере собака такого же размера. И она ранена. Они продолжали идти и Цзян Чэн видел всё больше и больше тревожных признаков – крови становилось больше, то и дело собака ложилась – или падала – но вставала снова. Следы поворачивали обратно к реке, но до реки она так и не дошла. Цзян Чэн ещё издалека увидел распластавшуюся на земле большую чёрную собаку и, внезапно испытав окончательную уверенность, что это Фея, поспешил к ней. – Подождите здесь, – бросил он Лань Сичэню, не будучи уверен в каком состоянии собака и не сочтёт ли их за угрозу. И да, конечно, это оказалась Фея. Цзян Чэн подошёл чуть ближе, достаточно, чтобы разглядеть морду, а потом и утопающий в шерсти золотистый ошейник. Собака лежала с полуоткрытыми невидящими глазами, но всё-таки дышала, хоть и медленно. Листву и траву вокруг неё сплошь покрывала кровь. Цзян Чэна не связывали с ней духовные узы, но он отчего-то не усомнился, что собака его узнает, опустился на колени рядом и принялся ощупывать тело в поисках ран. Довольно быстро он нашёл обломанное под основание древко стрелы с плотно засевшим в плече наконечником и глубокие раны на шее и плечах, нанесённые лезвием меча или длинного ножа. Они уже не кровили. Цзян Чэн повернул собаку чуть сильнее, чтобы проверить живот и течение ци. Её глаза закрылись и она издала низкое рычание. – Фея, – позвал он. – Это я. Всё хорошо. На животе ран не оказалось. Цзян Чэн несколько раз прочесал густую шерсть пальцами, чтобы в этом удостовериться и нащупал пульс на бедре, там, где волосы были не такие густые. Духовная собака могла принять его ци, но вытащить из раны глубоко ушедший наконечник и излечить её раны здесь, в полутёмном лесу, он точно бы не смог. Лань Сичэнь бесшумно подошёл и сел рядом, протянул руку к собаке. Фея снова зарычала. – Фея, свои. – Как она? – Ей бы целителя, – ответил Цзян Чэн, начиная передачу ци. – Много крови потеряла. Есть раны на плечах и на шее, один наконечник стрелы всё ещё в ране. Но я думаю, что жить она должна. – Здесь недалеко есть смотровая башня, – заметил Лань Сичэнь, нежно поглаживая собаку по голове. – Нужно отнести её туда. – Она ранена недавно. Если Лань Сычжуй и правда жив, мы можем их упустить, – на мгновение задумавшись, возразил Цзян Чэн. – Возможно, мне стоит… …отправиться к башне одному, хотел сказать он, но именно этот момент выбрал Вэй Усянь, чтобы появиться рядом. Он ойкнул и застыл как вкопанный, но по крайней мере не стал на этот раз прятаться за Лань Ванцзи. – Это Фея? Она жива? Цзян Чэн кивнул. – Мы поднялись на мече осмотреться. Тут и правда есть дом, но с воздуха он выглядит заброшенным. Если лететь, то совсем рядом. Я считаю, нужно быстрее туда, потому что здесь явно что-то произошло совсем недавно. Может быть, мы что-то найдём. Может быть… – Ей нужна помощь, – Цзян Чэн свободной рукой потрепал собаку за ушами. – Я отнесу её в сторожевую башню и вернусь. – Нет, – сказал Лань Ванцзи. Цзян Чэн дёрнул бровью, но от своего дела не оторвался. – Ханьгуан-цзюнь, если вы хотите, чтобы я хотя бы попытался принять вас во внимание, вам стоит объяснить, что вы имеете ввиду. – Я согласен с Ванцзи, – неожиданно сказал Лань Сичэнь. Цзян Чэн недовольно перевёл взгляд на него, но Лань Сичэня это не смутило. Он был занят тем, что поил Фею из собственной фляжки, наклоняя так, чтобы тоненькая струйка попадала на язык. Фея шумно и жадно сглатывала. Цзян Чэн подумал, что это нечестно. Лань Сичэнь как будто знал, чем пронять его, и в то же время Цзян Чэн был полностью уверен, что цели такой он не имел. – Поясните, – резко, но без заготовленной для Лань Ванцзи грубости потребовал он. – Мне тоже кажется, что разделяться сейчас опасно. С собакой на руках вы не сможете сражаться, если вас настигнут в полёте. С другой стороны, без вас и наш отряд сильно потеряет в боевых возможностях, а мы всё ещё не знаем, что ждёт нас в доме. Цзян Чэн вздохнул. К сожалению, логика в его словах была. Фея была крупной собакой и весила не меньше, чем Цзинь Лин. Ему и так тяжело будет нести её – спасибо Лань Сичэню, что хоть об этом не сказал. – Хорошо, – нехотя признал он. – Но я её тут не оставлю. – Я бы не посмел предложить, – серьёзно кивнул Лань Сичэнь. – Если мы увидим слежку, то сразу спускаемся на землю. Цзян Чэн благодарно кивнул и, неожиданно смутившись, попросил: – У вас не осталось булочек? Фея любила булочки. Когда она была щенком, а Цзинь Лин совсем мальчишкой, он постоянно скармливал ей булочки со стола. Цзян Чэн ругался, но сделать с этим ничего так и не смог. Лань Сичэнь улыбнулся и кивнул, сунул руку в цянькунь и, разломив булочку на маленькие части, принялся скармливать Фее. Если Лань Ванцзи и был недоволен промедлением, то он ничего не сказал. Если быть совсем честным с собой, то возможно было бы правильнее оставить Фею на время там же, прикрыв одеялом и хорошо напоив. Но даже будучи духовной и самой умной в мире собакой, Фея всё же оставалась собакой. Она только что потеряла своего хозяина. У Цзян Чэна не хватало духу покинуть её теперь. Поэтому они летели клином, над самыми верхушками деревьев. Впереди – Лань Ванцзи с Вэй Усянем. Немного позади, чтобы иметь больше пространства для манёвра – Цзян Чэн с завёрнутой в одеяло Феей. Щенком она ненавидела летать, а сейчас была уже слишком велика для того, чтобы Цзинь Лин мог взять её с собой на меч, но вела себя удивительно хорошо: положила тяжёлую голову на плечо Цзян Чэну и притихла. Дом стремительно приближался и в быстро сгущающихся сумерках Цзян Чэн и правда не видел ни одного признака того, что он обитаем: ни света, ни огня, ни человеческого, пусть даже самого тихого, присутствия. Они без помех приземлились посреди двора и уже там Цзян Чэн нашёл укромное и сухое место и уложил собаку. – Жди, – сказал он. – Я здесь. Фея попыталась подняться на слабые лапы, но он снова уложил её на бок. – Лежать. Жди. Я скоро. Лань Ванцзи уже стоял первым у дверей, прикрывая одновременно и брата, и Вэй Усяня. Цзян Чэн подумал, что тут он не особенно уже поможет и жестами показал Вэй Усяню: зайдёт с другой стороны, отрезая по возможности путь к отступлению, если в доме кто-то есть и не хочет драться, и заходя с тыла, если в доме кто-то есть и драться хочет. Вэй Усянь коротко кивнул: значит, помнит. Конечно помнит, они вдвоём во время войны дополняли принятый в Цзян жестовый язык. Цзян Чэн не крался, но шёл бесшумно, не обнажая пока меча, чтобы не привлечь нечаянно внимания. Двор оставался пустым. Его привлекло одно из окон: лоскут бумаги был оторван и развевался на слабом ветру. Он подошёл ближе и заглянул в образовавшуюся дыру – но не увидел никого, только смутные очертания комнаты в темноте. Если он что-то понимал, кухни. По коридорам и комнатам дома прогрохотал узнаваемый звук выбитой двери – и под его прикрытием Цзян Чэн оторвал окончательно бумагу и прыгнул в окно – тут же отскочил в сторону, наполовину вытащив из ножен Санду. Сражаться было всё ещё не с кем. Ни топота, ни криков, ни звуков боя, ничего. Тогда он засветил талисман и положил на стол: бледный свет озарил пустую полутёмную кухню. Он мог бы наверняка сказать, что дом жилой – посуда была в лёгком беспорядке, на самом виду лежал приоткрытый мешочек с рисом и связка редиса. Если его и покинули, то случилось это совсем недавно. Здесь же была короткая лестница вниз – вероятно, в хранилище для продуктов. Цзян Чэн заглянул туда мельком, ничего не увидел и двинулся навстречу остальным. – Есть кто? – громким шёпотом спросил возникший из тени прямо перед ним Вэй Усянь. Цзян Чэн покачал головой. – Думаю, здесь никого и нет, – уже громче сказал Вэй Усянь. Лань Ванцзи вздохнул, но ничего не сказал: после того, как он вышиб дверь, должны были подскочить даже спящие. Скорее всего здесь и в самом деле никого не было. – Там кухня и, видимо, подпол, – сказал Цзян Чэн. – Я вошёл через окно, бумага на нём уже была оторвана. – Как будто кто-то бежал через окно? – Я полагаю так. – Я хочу посмотреть, – твёрдо сказал Вэй Усянь и уверенно пошёл на кухню. После короткого промедления Лань Ванцзи двинулся за ним и Цзян Чэну не осталось ничего другого, как обшаривать другие комнаты в компании Лань Сичэня. После того как он наскоро удостоверился, что здесь и в самом деле никого нет, он принёс в дом Фею и уложил на одной из кроватей, оставив дальнейший обыск на совести спутников. Фея улеглась, свернувшись под одеялом, и следила за ним внимательными чёрными глазами. Цзян Чэн немного посидел рядом с ней, поглаживая между ушами. К сожалению, собака – даже самая умная духовная собака – не умеет разговаривать. Не то чтобы Цзян Чэн мог огорчаться этому всерьёз, но такая свидетельница могла бы пролить хоть немного света на всё, что случилось. Он не сомневался: Фея сделала всё, что могла. Что она чувствовала? Понимала ли она, что случилось с Цзинь Лином? Знала ли, что хозяин больше не вернётся? Эти мысли могли очень быстро растравить душу и Цзян Чэн предпочёл заняться делом. Он поднялся и принялся неохотно осматривать комнату. Ничего интересного он не нашёл, только пачки бумаги – такой же, как та, на которой были нарисованы талисманы, отобранные у отряда в Ланьлине, да небольшой мешочек с конфетами. Ничего из этого настоящим доказательством служить не могло, но он на всякий случай убрал и то и другое в цянькунь, рассчитывая рассмотреть пристально позже. Лань Сичэнь возник в дверях неожиданно и был мрачен и, кажется, даже зол. Цзян Чэн вопросительно посмотрел на него и тот протянул руку. На его раскрытой ладони лежал нефритовый жетон, похожий на те, которые заклинали в Лань для прохода в Облачные Глубины. – Это Лань Сычжуя, – непривычно жёстко сказал он. Цзян Чэн хотел ответить, но откуда-то со стороны кухни донёсся призывный крик Вэй Усяня и, хотя он звал не на помощь, Цзян Чэна всё равно окатило беспокойством и он выскочил за дверь, увлекая с собой Лань Сичэня. В подвале оказался не склад. В подвале оказалась настоящая тюремная камера и Цзян Чэн ощутил, как сжимается что-то в груди. Вэй Усянь внимательно осматривал помещение, но Лань Ванцзи, ещё более безжизненный, чем обычно, сидел на грубо сколоченной лежанке и смотрел прямо перед собой, но навряд ли что-то видел. Цзян Чэн увидел на полу и досках кровь и понял, в чём дело. А он знал, что не стоит давать надежд. Знал. – Здесь не так много крови, – говорил Вэй Усянь. – Недостаточно, чтобы истечь ею. Лань Сичэнь сел рядом с братом и вложил ему в руку жетон. Лань Ванцзи вздрогнул и сдавил его так, что не будь это благородный нефрит – стёр бы в порошок, Лань Сичэнь тут же накрыл его руку своей. Они не говорили вслух, но как будто понимали друг друга без слов и Цзян Чэн отвёл взгляд, не желая быть третьим в этом диалоге. Вэй Усянь рассматривал пол и, заметив, что Цзян Чэн ничем не занят, кивком подозвал его к себе. Он опустился на колени и тоже увидел неглубоко процарапанные линии, складывающиеся в незаконченный узор талисмана. Вэй Усянь с нежностью коснулся их: – Хорошая была идея, – сказал он. – Это мои ещё военные разработки. Я показывал их детям, но не думал, что кто-то запомнит. Цзян Чэн своим адептам тоже показывал, но не стал об этом говорить. Вэй Усянь ясно дал понять, что не хочет, чтобы его с Пристанью что-то связывало, вот и незачем ему знать. Вместо этого он сказал: – Окно продырявили изнутри. Я думаю, он сумел уйти, хоть и не понимаю, каким образом. – И его догнали в лесу, – кивнул Вэй Усянь. – Я тоже так думаю. Интересно, как он смог сбежать. На двери печать, насколько я понимаю – чтобы лишить духовных сил того, кто заперт. Ты нашёл что-нибудь в доме? – Только бумагу для талисманов, – вздохнул Цзян Чэн. – Думаю, это те же люди, которых я преследовал в Ланьлине и Цинхэ. И Лань Сычжуй им нужен зачем-то. – Не хочу думать, зачем. – Второго Сжигающего ядра нет, – заметил Цзян Чэн. Он не имел цели задеть Вэй Усяня, но повисшее между ними неловкое молчание поспешно прервал Лань Сичэнь: – Я нашёл его жетон и карту Цишаня с шифром. – Покажите, – попросил Цзян Чэн и, хотя прочитать шифр он не смог, узнал сразу. – Тот же, что в Цинхэ. Нужно связаться с главой Не, возможно, он уже подобрал ключ. Я напишу ему из башни. Лицо Лань Сичэня не дрогнуло, но его брат успокаивающе положил руку ему на плечо и кинул неприязненный взгляд на Цзян Чэна. Цзян Чэн отчасти надеялся, что Лань Ванцзи попытается возразить – он ещё не забыл то, что ему пришлось уступить в лесу – но Лань Ванцзи промолчал. Цзян Чэн никогда себе особенно не льстил и хорошим человеком не считал, но всей глубины собственного душевного безобразия до сих пор не представлял. Он должен был быть рад тому, что Лань Сычжуй, похоже, всё-таки жив. Он и был рад, но избавиться от мысли «почему он, а не Цзинь Лин» не мог. Всё время, что они летели к ближайшей сторожевой башне, он крутил эту мысль в голове так или иначе. Глядя на несколько воспрявшего Лань Ванцзи, он думал: почему ему снова совершенно незаслуженно повезло и его воспитанник жив, а Цзинь Лин нет. Прижимая к себе Фею, он думал, что она осиротела так же, как и он. Что у них никого кроме Цзинь Лина не было и больше не будет. Глядя на Вэй Усяня, он думал, что если Вэй Усянь потерял сына шицзе, которого знал мало и недолго, то сам он потерял мальчика, который вырос у него на руках. Полёт получился хоть и недолгим, но изматывающим настолько, что когда они приземлились у сторожевой башни, ему хотелось всего двух вещей: остаться одному и заблокировать ядро, чтобы избавиться от шума в голове. Может быть, хлебнуть двойную порцию сонного зелья и немного поспать, без снов, но и без мучительных, изматывающих мыслей и жгучего стыда. Ни того, ни другого, ни третьего ему не удалось сделать. Он оставил своих спутников приносить дежурные приветствия командующему гарнизоном башни и ушёл искать целителей, чтобы вверить их заботам Фею. Он был готов ругаться с ними до хрипоты – и может быть даже отчасти этого хотел – потому что не все были бы рады собаке среди больных и раненых, но местный целитель собак любил и обрадовался Фее как родной. Цзян Чэн, выслушав заверения в том, что с Феей всё будет в порядке уже через несколько дней, вышел из лазарета с чувством лёгкой неудовлетворённости. В таком настроении его встретил в коридоре Лань Сичэнь. Цзян Чэн впервые предпочёл бы, чтобы это был Вэй Усянь, с которым можно было бы хоть поругаться нормально. – Нам уже отвели комнаты? – отрывисто спросил он и Лань Сичэнь удивлённо и обеспокоенно взглянул на него и ответил: – Ищут. Пока распорядились накрыть на стол. Цзян Чэн поймал себя на том, что нервно подтягивает пояс и поправляет наручи и усилием заставил себя остановиться. Ему совсем не хотелось идти туда, где нужно держать лицо. Ему хотелось переживать своё горе в одиночестве. – Мне нужно написать Не Хуайсану. – Я провожу. – Вы здесь бывали? – Я помогал их проектировать, – ответил Лань Сичэнь и тоже накрепко замолчал. В тишине и одиночестве небольшой библиотеки Цзян Чэну было немного лучше. Лань Сичэнь, извинившись, оставил его наедине с кистью и чернилами и он погрузился в рисование. Конечно, до искусства Лань Сичэня или Не Хуайсана ему было далеко, но там, где требовалась чёткость и строгость линии, мало кто мог с ним сравниться. Его карты были точными и ценились в войсках, его каллиграфия была классически правильной. Она и теперь успокаивала, и когда Цзян Чэн запечатал письмо и передал с наказом как можно скорее отвезти в Нечистую Юдоль лично в руки Не-цзунчжу, почувствовал себя в состоянии появиться на людях. Отдалённые сторожевые башни не так уж часто посещают главы великих орденов. Так, чтобы двое сразу – наверное и вовсе никогда. Их появление наделало шуму. В зал набился, наверное, весь гарнизон, здесь было тесно, душно и очень шумно. Цзян Чэн отставил в сторону вино и пил только воду, но голова всё равно шла кругом и он то и дело подтягивал завязки на поясе и наручах, отвлекая себя от неприятного ощущения. Он с трудом высидел приемлемое время – благо ещё репутация охраняла от лишнего любопытства, Лань Сичэню повезло гораздо меньше – но понял, что не так хорош в притворстве как ему казалось, когда Лань Сичэнь склонился к его уху. – Вы хотите выйти отсюда? Он мелко кивнул и Лань Сичэнь без спешки поднялся и поклонился, извиняясь за ранний уход. – Мы проделали очень долгий путь и благодарны за приём, – донеслось до Цзян Чэна и он тоже поднялся, опираясь на стол. За время ужина он когда-то – и сам не понял, когда – затянул пояс настолько, что он мешал двигаться и даже дышать, и когда выбрался за дверь, то, не смущаясь присутствия Лань Сичэня, ослабил его и жадно вдохнул. – С вами всё в порядке? – спросил Лань Сичэнь и даже потянулся было взять под локоть, но быстро остановил движение. Цзян Чэн не думал, что может быть ему ещё больше благодарен сейчас, но каким-то образом был. – Устал, – ответил он. – Путь был очень долгий, как вы верно заметили. – Пойдёмте, я провожу вас в комнату. Я попросил приготовить воду, – он с сомнением посмотрел на Цзян Чэна, но потом уголки его губ слегка дрогнули, – если вы обещаете не утонуть в проклятой бочке. Цзян Чэн недоверчиво уставился на него и тут же вспомнил что задавал такой же вопрос самому Лань Сичэню несколько дней назад и в тех же выражениях. Почему-то ответной шутки он ожидал ещё меньше, чем ответного беспокойства и несколько мгновений просто стоял и смотрел, а потом развёл руками. – Сравняли счёт, глава Лань. Лань Сичэнь улыбнулся уже открыто и жестом пригласил его следовать за собой. Цзян Чэн ожидал, что его оставят в одиночестве, но к его большому удивлению Лань Сичэнь проследовал за ним. Комната была большой, на несколько кроватей, отгороженных друг от друга ширмами. Похоже что именно поэтому их пытались разместить так долго. – Простите, если это не то, чего вы ожидали, – смиренно сказал Лань Сичэнь. – Но они с трудом смогли освободить хотя бы две. – Если я избавлен от соседства с Вэй Усянем, то меня всё устраивает. Бочка оказалась уже наполнена и Цзян Чэн с заметным облегчением уединился за ширмами. Вода – это всегда хорошо. Он нагрел её до такой степени, что едва мог переносить жар и опустился в бочку, откинулся на борт, расслабляя сведённые плечи. Горячая вода обжигала кожу, позволяла не думать ни о чём лишнем. Стоило ему появиться снаружи, как Лань Сичэнь, бросив на него один лишь взгляд, исчез за ширмой и почти сразу появился вновь, встряхивая кистью так, словно угли от жаровни схватил. – Глава Цзян, – решительно начал он. – Это же невыносимо горячо. Зачем вы так? Цзян Чэн пожал плечами. Он всё ещё чувствовал себя расслаблено, словно из него вытащили кости. Скоро жар сойдёт и мысли снова скрутятся в узел. Лучше бы успеть уснуть до этого. – Ну а ваши холодные источники невыносимо холодные, вы же в них заходите. Лань Сичэнь не улыбнулся и не позволил перевести тему. – Мне страшно за вас, – напрямую сказал он. Цзян Чэн обычно ценил честность, но сейчас озлился. Какое Лань Сичэнь имеет право ему выговаривать? Они ведь даже друзьями особенными никогда не были. – Если вы считаете, что то, что вы видели меня в момент самого большого горя, делает меня чем-то слабее, то вы сильно ошибаетесь, глава Лань. Лань Сичэнь не отступил и даже взгляда не опустил. В его тёплых глазах мелькнуло понимание – и снова сменилось всё той же ужасно раздражающей глубокой озабоченностью. – Я, должно быть, оставил неверное впечатление. Как я могу считать вас слабее, если я сам едва не перешагнул ту же черту? Цзян Чэн в который раз за сегодняшний день оказался совершенно безоружен перед Лань Сичэнем. Безоружен, обескуражен и даже слегка напуган неожиданной и нежеланной откровенностью. – Вы? – Никто не знает, – тихо сказал Лань Сичэнь. – И я рассчитываю на вашу деликатность. – Зачем вы мне это говорите? – Я хочу, чтобы вы позволили мне помочь. Цзян Чэн вздохнул и с силой провёл по лицу ладонью. – Зачем это вам, Цзэу-цзюнь? Это был такой… простой вопрос. Но Лань Сичэнь изменился в лице совершенно нечитаемым для Цзян Чэна образом и сразу стал как будто отстраненнее. Как будто Цзян Чэн глубоко задел его нечаянно. Молчание затягивалось и Цзян Чэн сдался первым. У него не было сил сейчас на допрос и он не был уверен, что готов к новым откровениям. – Забудьте. Это неважно. – Это важно, – поправил его Лань Сичэнь. – Мне просто трудно это объяснить. Мне тоже будет лучше, если я смогу вам помочь. Цзян Чэн недоверчиво хмыкнул. – Вот видите, – Лань Сичэнь вздохнул. – Это невозможно объяснить. Я прошу, поверьте мне… и позвольте сыграть для вас. Если для того чтобы закончить этот неловкий и вызывающий смутную тревогу разговор нужно было всего лишь послушать музыку, то Цзян Чэн был трижды согласен. Он не думал на самом деле, что музыка чем-то ему поможет – она никак не исправит ситуацию и не сделает лучше его самого – но согласно кивнул и Лань Сичэнь просветлел лицом. Почему-то Цзян Чэн думал, что услышит сяо, но Лань Сичэнь уселся с ногами на кровать и установил на коленях гуцинь. Цзян Чэн ни разу не слышал, как он играет на цине, но спрашивать не стал, а молча сел на другую кровать, скрестил ноги и приготовился слушать. Не стоило недооценивать силу музыкального совершенствования Лань. Негромкая музыка текла из-под пальцев Лань Сичэня как река и как река уносила с собой тревогу и страх. Внутренним взором он почти видел эту реку: широкую и спокойную, с берегами в зелени, прозрачно-синеватую под лучами солнца, стального цвета в пасмурный час – сильная и безопасная вода, всегда готовая принять его. Цзян Чэн прикрыл глаза, ощущая, как из него по каплям вымывает боль и стыд, а мысли – несомненно его мысли, правильные и неправильные, благородные и постыдные, скрученные в невозможный узел, успокаиваются. – Вам лучше? – спросил Лань Сичэнь, не переставая перебирать струны. – Да, – не стал отпираться Цзян Чэн, и зачем-то спросил: – Что это? – «Спокойствие». – Это вы написали? – Нет, – в голосе Лань Сичэня послышалась улыбка и Цзян Чэн открыл глаза, чтобы в этом удостовериться. – Это было задолго до меня. – А вы? Это был праздный интерес и ему не стоило задавать столь личные вопросы, но музыка лишила его привычной настороженности и сделала мысли медленными и ленивыми. Было сложно думать больше одной за раз. Но кроме того, ему правда было интересно. Лань Сичэнь был загадкой для всех, кроме, возможно, братьев – и родного, и названных. Двадцать лет назад Цзян Чэну казалось, что начинает его узнавать, сейчас впервые он испытал настоящее, удивившее его самого сожаление в том, что так и не попытался по-настоящему это сделать. – Я – нет, – ответил Лань Сичэнь, не переставая играть, как будто ему вовсе не требовалось следить за руками и струнами. – Не думаю, что я достоин такой чести. Цзян Чэн не стал возражать вслух, но подумал, что это неправда. Если кто-то и достоин, так это Лань Сичэнь. Он видел его с флейтой в бою, теперь видел с цинем. Инструмент казался продолжением его рук. В юности его тоже учили музыке, как и любого другого молодого господина. Наверное, он смог бы сыграть что-то простое и теперь, но так же, как и с рисованием, искусство не было его сильной стороной. Он мог добиться неплохого, а иногда и отличного исполнения, но никогда не мог принести что-то от себя, но даже не обладая настоящим талантом – пытался. Это даже приносило ему утешение, но после войны Цзян Чэн за инструмент не садился. – Вы сама музыка, глава Лань, – искренне сказал он. – Мне сложно в это поверить. – Это духовный инструмент, – напомнил Лань Сичэнь. – Он не предназначен для праздности. Мы совершенствуемся через музыку и совершенствуем музыку, но не должны растрачивать его на удовольствия. – Это одно из правил? – Верно. Цзян Чэн покачал головой. Гусу Лань всегда ставил его в тупик. Когда он учился в Облачных Глубинах, ему казалось, что правила жестоки к приглашённым ученикам, но кажется к адептам самого ордена Лань они были куда более жестоки. – Дайте знать, если моё любопытство станет неуместным, – попросил он. – Но как тогда появляется новая музыка? Лань Сичэнь мелодично рассмеялся. Казалось, что от музыки становилось лучше и ему тоже и Цзян Чэн порадовался, что согласился. Ему было сейчас почти хорошо и ему нравилось говорить с Лань Сичэнем – от него не исходило ни враждебности, ни угрозы и не приходилось гадать, нет ли в его словах двойного дна. – Это не секрет, – сказал он. – Всегда есть кто-то, кто выходит за рамки правил. Полагаю, что надежда этого поколения Лань Цзинъи. Цзян Чэн подумал о Лань Цзинъи и мысленно согласился, а потом подумал о Вэй Усяне – вот уж кто точно всю жизнь выходил за рамки правил – и ощутил, что в груди снова что-то сжимается, выдавливает внезапную лёгкость. Возвращает к реальности. Музыка поменяла течение и Лань Сичэнь обеспокоенно спросил: – Вам плохо? – Нет, – Цзян Чэн глубоко вдохнул, неосознанно выполняя дыхательное упражнение, призванное уравновесить ци. – Нет, напротив. Вы не можете исправить меня, Цзэу-цзюнь, но вы дали мне облегчение. – Рад это слышать, – серьёзно ответил он. – Но вы несправедливы к себе. – Вы позволите мне ещё один вопрос? Вы поменяли мелодию? – Смотря что вы имеете ввиду. Это та же музыка, но ваше состояние изменилось, я попытался подстроиться. – Это выходит за рамки правил? – Немного, – в голос Лань Сичэня вернулась улыбка. – Вы чувствуете музыку. – Нет. Но чувствую в ней куда больше вас, чем вам кажется. Лань Сичэнь опустил на мгновение взгляд, и мелодия снова поменялась, сначала незаметно, потом сильнее, стала более резкой, более тревожной. В ней не было отточенного веками совершенства, но было нечто… иное. – Это про вас, – заметил Цзян Чэн тихо, не уточняя, что имел ввиду, но Лань Сичэнь понял. – Да, – просто ответил он. – Вы понимаете теперь, почему я не смогу внести свой вклад в духовные мелодии моего ордена? Она несовершенна. – Ей не нужно быть совершенной, – возразил Цзян Чэн. – Совершенство недостижимо. В ней есть стремление и она прекрасна. – Вы единственный, кто мне это говорил, – неожиданно ломким голосом произнёс Лань Сичэнь. Цзян Чэн вскинул голову, гадая, что же он сказал не так, встретился взглядом с Лань Сичэнем, и в тот момент, когда ему показалось, что он сейчас что-то поймёт, Лань Сичэнь опустил ладонь на струны. – Изысканные мелодии не поют хором, глава Лань, – всё-таки напомнил он, но Лань Сичэнь головы так и не поднял.