Что отнято судьбой, а что подарено

Всю дорогу до Ланьлина Вэй Усянь думал о том, что если бы он мог лететь сам, они прибыли бы быстрее. Дополнительный вес второго взрослого человека замедлял Лань Чжаня не чересчур сильно, но заметно. Кто другой вообще бы не смог преодолеть такое расстояние с таким грузом – Лань Сичэнь и тот не решился сопровождать их в воздухе. Впрочем, так было лучше: Лань Сичэнь уже почти год не брал в руки меч, такое путешествие могло представлять опасность для него самого и более того, он бы наверняка замедлил их ещё сильнее. Им было зачем торопиться. Цзинь Лину уже не помочь, но про Лань Сычжуя сказали: пропал. У Лань Сычжуя ещё был шанс. Вэй Усянь не спрашивал себя, как жить потом, если они опоздают на помощь, он ещё в первой своей жизни выучил, что даже самое страшное не останавливает жизнь, но как тогда смотреть в глаза Лань Чжаню? Он и так гнал Бичэнь с почти невозможной скоростью, не тратя сил даже на короткий разговор, а Вэй Усянь вопреки обыкновению молчал, не желая нарушать его сосредоточение и думал, думал. Что говорило о нём то, что ужас от смерти сына шицзе совсем немного, но уступал в его душе ужасу от возможной смерти Лань Сычжуя? Он пытался запретить себе об этом думать, но, лишённый сейчас возможности спрятаться за разговором, не думать не мог. Он всё ещё не мог себе представить этих детей с закрытыми навсегда глазами. Воображение подсовывало ему образы один другого страшнее, но где-то в душе тлела глупая уверенность, что они сейчас доберутся до Башни Золотого Карпа и окажется, что это всё дурацкое недоразумение. Вэй Усянь видел в своей жизни достаточно несправедливых, нелепых и жестоких смертей, но с этими смириться не получалось. Он был немного младше Лань Сычжуя, когда началась война. Он должен был помнить лучше. Долетели до цели они в темноте и Лань Чжань приземлился на самую верхнюю площадку лестницы, игнорируя заведённые правила. Их уже встречали дозорные – конечно же, белые одежды в чёрном небе и голубое свечение, окутывающее Бичень, должно быть видно издалека. – Ханьгуан-цзюнь, – сложили они в приветствии руки. Лань Чжань кивнул и спросил: – Я могу войти? В такое время Башня Золотого Карпа уже должна была закрыть ворота. Вэй Усянь приготовился ждать, пока испросят разрешения для них – а есть ли сейчас кто-то, кто принимает решения? – и очень удивился, когда услышал: – Распоряжение впустить Хангуан-цзюня и его сопровождающих в любое время. – Лань Чжань, нас тут, получается, ждали, – протянул Вэй Усянь, когда их оставили, наконец, одних в отведённых для них комнатах. – Неудивительно. Они послали гонца в Облачные Глубины. – Но ночью? Кто сейчас тут распоряжается? – Не знаю. Насколько мне известно, первого ученика сейчас в ордене нет. Вэй Усянь кивнул. Это было бы нелепо: первый ученик неминуемо значительно опережал бы своего главу во всём, от уровня совершенствования до владения боевыми стилями Цзинь. Цзинь Лин учился, учился быстро и упорно, так, что Вэй Усянь видел в нём отражение совсем юного Цзян Чэна, но ему было всего пятнадцать лет и, насколько он мог видеть на редких ночных охотах, формы меча Цзян для мальчика всё ещё были привычнее. Мысль уколола неожиданно: ничего уже не изменится. Цзинь Лин был пока нераспустившимся бутоном – но теперь мир не увидит прекрасный цветок, которым он мог бы стать. Он не сможет стать первым мечом своего ордена и не узнает пределы своего совершенствования. Не услышит так много историй о своей матери, до сих пор запертых в сердце Вэй Усяня. Они не успели сблизиться достаточно, чтобы Вэй Усянь рискнул заглянуть в это хранилище, полное как счастливых, так и ужасных воспоминаний. Насколько он помнил Цзян Чэна, он бы тоже не рискнул и теперь должен был так же корить себя за это. Почему, если у них оставалось что-то общее, это должно быть общее горе? – Я хочу увидеть Цзинь Лина, – сказал он, хотя вообще-то не собирался идти к нему сразу. – Ты пока поговори с Лань Цзинъи, хорошо? – Он, должно быть, уже спит. Мне пойти с тобой? – Нет, – покачал головой Вэй Усянь. – Это... между мной и шицзе. И если Цзян Чэн его не хочет видеть, и возможно никогда не захочет, то сейчас он попрощается с последним членом семьи. Он не был уверен, что ему нужна компания в таком деле. Он не был уверен даже в том, как перенесёт это сам и ему не хотелось защиты. Хотелось, чтобы было больно. В этой смерти его вины не было, но если бы он был на этой охоте, ничего бы не случилось. Или он лежал бы рядом и точно не имел никаких сомнений в том, что сделал всё что мог. Вэй Усянь помнил, где стоял тогда гроб Цзинь Цзысюаня, пошёл сразу туда и не ошибся. Двери были открыты и он не встретил сопротивления, спокойно вошёл в здание, спокойно миновал коридор... и только у самых дверей наткнулся взглядом на одинокую фигуру в белом, стоящую на коленях возле чёрного гроба. Какое-то безумное, ужасное мгновение, он в самом деле думал, что снова видит сестру – перед собой, наяву, живую, хоть и посеревшую от горя. Как будто та ночь не кончалась. Как будто ему даровали возможность упасть перед ней на колени и рассказать обо всём, о всей своей любви и о всех своих сожалениях. Он шумно вздохнул, давя подступившие слёзы – и момент рассеялся. Конечно, здесь не было Цзян Янли, скорбящей по мужу или по сыну. Здесь был Цзян Чэн, удивительно напоминающий сейчас сестру. Они ведь совсем были непохожи, вспомнил почему-то Вэй Усянь. Как можно было перепутать? Цзян Чэн его видел, конечно, но не шелохнулся ни для того, чтобы поприветствовать, ни для того, чтобы прогнать. Вэй Усянь подождал немного и тихо двинулся к гробу, по широкой дуге обходя Цзян Чэна. Если он не попытался прогнать его сразу, то скорее всего уже и не будет, но отчего-то и тяжело и тепло было от того, что Цзян Чэн не отрицал и его права на скорбь. Вэй Усянь мягко опустился на колени на подушечку и замер так. Ему стоило погрузиться в печаль и попрощаться достойно с Цзинь Лином, но его непослушное сердце переполняли всё те же чувства, поднявшиеся в то единственное мгновение, когда он думал, что перед ним Янли. Ему хотелось поделиться ими с Цзян Чэном. Хотелось – быть может, зря – напомнить, что их всё ещё двое, несмотря на годы и реки крови, лежащие между ними. Они ведь оба любили шицзе: когда-то давно она подтолкнула их друг к другу, и может статься, что и её тень, которая вдруг мелькнула перед ним, могла бы... Но когда он попытался, Цзян Чэн повернулся к нему и остановил. Он говорил тихо – наверное, впервые с тех пор, как им было по двенадцать лет и они прятались под сходнями от Юй Цзыюань – но остановило не это. На лице Цзян Чэна была написана такая глубокая скорбь, что продолжать тревожить его показалось жестоким даже Вэй Усяню. Откуда-то он знал, что его привычный, безотказный ранее способ заполнить тишину всем собой сейчас не сработает и не зная, что ещё сказать, упёрся взглядом в пол. Цзян Чэн больше с ним не заговаривал и он сам не пытался. Они просидели так до самого утра в полной тишине, окружённые тяжёлым цветочным запахом, и Вэй Усяню казалось, что это не по-настоящему происходит, не с ним, а с кем-то ещё, но когда он поднялся на ноги перед рассветом, в час пробуждения для адептов Лань, онемение и боль в затёкших ногах лучше всего дали понять: это с ним и это по-настоящему. Цзян Чэн всё ещё сидел прямо на полу, с прямой спиной и открытыми глазами. Вэй Усянь не стал прощаться. Вероятно, им всё же придётся поговорить днём. Поговорить не удалось. Они с Лань Чжанем сидели теперь у гроба вдвоём. После случившегося с Цзян Чэном Башня закрыла вход даже для тех, кто пришёл выразить соболезнования. Здесь было напряжённо и до этого, теперь же орден Цзинь и вовсе погрузился в хаос. Шутка ли, если на территории Башни Золотого Карпа умрёт глава великого ордена! Вэй Усянь уже знал, что заправляет всем сейчас Не Хуайсан и избегал личной встречи с ним как мог. У него были смешанные чувства к Не Хуайсану. Он помнил мальчика, с которым встретился в Облачных Глубинах, живого, смешливого, ленивого во всём, что не касалось птиц и искусств, а этого человека, прячущего глаза за веером, он не знал. И несмотря на то, что чувствовал: должен быть благодарен за второй шанс, никак не мог избавиться от некоторой... настороженности. Во многом потому, что понимал – переиграть Не Хуайсана, если он решит продолжать свою месть, получится вряд ли, и даже теперь не мог избавиться от зудящей мысли о том, как легко орден Цзинь сейчас подчинился ему. Слухи обвиняли Цзян Чэна в желании присвоить Ланьлин Цзинь, но не окажется ли, что обвинять надо вовсе не его? – Вэй Ин в порядке? Лань Чжань уже расположился на подушке сам, бережно утвердил на коленях гуцинь и теперь смотрел на него, внимательно и обеспокоенно. Вэй Усяню не хотелось говорить о том, чего он сам толком не понимал. Он тут же встряхнулся, мотнул головой больше для того, чтобы почувствовать тяжесть волос. – Беспокоюсь за Сычжуя, – сказал он часть правды, но Лань Чжань знал его слишком хорошо. – И за главу Цзян. – Тебя не обманешь, Лань Чжань, – фыркнул он и тут же посерьёзнел. - Но это к делу не относится. Лань Чжань изящно склонил голову и положил руки на корпус гуциня, готовясь играть. Вэй Усянь знал, что он не поверил. Это ещё как относилось к делу. Может быть впервые с момента своего возвращения он увидел того Цзян Чэна, с которым был хорошо знаком много лет назад, без тщательно выстроенных стен из гнева и отчуждения. Впервые подумал, что между ними ещё есть что спасать... Он часто жаловался на память, напоминавшую иной раз сети с крупными ячейками – она плохо сохранила последние полгода жизни и почти совсем не сохранила всё, что было после смерти шизце. Но Цзян Чэна, едва спасённого из плена, бледного и неподвижного, она сохранила до самой последней чёрточки. Вэй Усянь не думал, что когда-нибудь ещё увидит его таким, но судьба посмеялась над ним снова, только теперь он ничем не мог помочь. Держал за руку и чувствовал, как стремительно утекает вместе с кровью жизнь. Его передёрнуло. Страшно было потерять Цзинь Лина, страшно было потерять Лань Сычжуя, но это... это было особое переживание. Не поддающееся классификации. Лань Чжань тронул струны и гуцинь запел. В закрытом зале он звучал особенно внушительно, звук отражался от стен, становился глубоким и многослойным. Лань Чжань был уникальным мастером «Расспроса». Вэй Усянь старался не думать, как он этого достиг, но ни один дух не мог противиться зову струн – кроме самого Вэй Усяня, разумеется, но он всегда был исключением из правил. Но Лань Чжань потерпел поражение. Он нахмурился и сел удобнее, снова начал играть и снова – ничего. Когда счёт попыток приблизился к десяти, Вэй Усянь взмолился: – Ну хватит, Лань Чжань. Хватит, ты сотрёшь пальцы в кровь. – Не понимаю, – проговорил тот и прижал струны ладонью. – Он не может быть настолько силён, чтобы сопротивляться мне. – Значит, дело не в этом. Вэй Усянь, не в силах больше думать о Цзян Чэне, накинулся на новую загадку с удвоенным рвением. Если бы кто-нибудь был способен увидеть его разум со стороны, то перед тем предстал бы полный хаос: теории возникали и отметались раньше, чем он успевал всерьёз начать их рассматривать, мысли цепляли друг друга и снова разбегались в разные стороны. Но сам он в этом хаосе ориентировался превосходно. – Я хочу побывать на месте происшествия, – сказал он наконец. – Мы что-то не видим. – Скоро прибудет сюнчжан. Нужно дождаться. Лань Сичэнь приехал уже глубоким вечером, уставший от длительного путешествия. Они встречали его у подножия лестницы, ведущей в Башню Золотого Карпа. Вэй Усянь впервые видел его после храма Гуаньинь не сидящим за столиком в яши и не на другой стороне стола в огромном зале в Облачных Глубинах, и поразился тому, как изменило его добровольное заточение. Раньше их с Лань Чжанем, удивительно схожих лицом и сложением, можно было принять за близнецов – теперь Лань Сичэнь казался заметно старше. Он был совершенствующимся очень высокого уровня и его лицо по-прежнему не тронули приметы возраста, но залёгшие под глазами тени и скорбно опущенные уголки губ производили тяжёлое впечатление. Когда Лань Чжань предложил ему руку, Лань Сичэнь смерил глазами длинную лестницу, вздохнул и не отказался. Они плечо к плечу поднимались по ступеньками, а Вэй Усянь шёл чуть позади. Со спины казалось наоборот, что старший из них Лань Чжань, оказавшийся сейчас шире в плечах и спине, ступающий легче и увереннее. Вэй Усянь не был близок с Лань Сичэнем, но смотреть на это было больно. Поэтому он выскочил вперёд и принял встречу с Не Хуайсаном, по-хозяйски вышедшим на верхнюю площадку, на себя. – Глава Не, – с деланной радостью окликнул он. – Мы виделись утром, но при тех обстоятельствах даже не поздоровались, а потом я вас так и не видел! Не Хуайсан вернул вежливый поклон, привёл в движение веер. Он не отрывал глаз от поднимающегося Лань Сичэня, но по нему невозможно было ничего прочитать. Считает ли он Лань Сичэня врагом, собирается ли мстить дальше? Или наоборот, жалеет о своей жестокости в храме Гуаньинь? Или вообще ни о чём таком не думает и только Вэй Усянь сейчас создаёт у себя в голове нового врага? Но кто-то же играет против него и против ордена Лань, и играет по-крупному. – Простите, господин Вэй, – отвлёк его от мыслей Не Хуайсан. – Орден Цзинь так долго помогал мне, что я просто обязан вернуть долг теперь и был занят. Вэй Усянь вздрогнул и уставился прямо на него. Не Хуайсан встретил его взгляд с выражением чистейшей невинности. Он даже веером не прикрывался. Совсем, конечно, не подозрительно. – О каких долгах может идти речь между друзьями? – Тогда считайте это исполнением обязанностей сянду, – пожал плечами Не Хуайсан и слегка развернулся к достигшим площадки братьям. – Лань-цзунчжу, добро пожаловать в Башню Золотого Карпа. Сожалею, что при таких обстоятельствах. Лань Сичэнь поклонился ему, разрывая зрительный контакт. Вэй Усянь видел, что он тяжеловато дышит и гадал, настолько ли он ослаб, что подъём по лестнице оказался сложен или старается скрыть впечатление от встречи с Не Хуайсаном. – Благодарю вас, – ответил он удивительно безмятежно. – Я бы хотел отдохнуть после дороги. Прошу проводить в... мои комнаты. При Цзинь Гуанъяо у него были здесь свои покои. Все это знали и Не Хуайсан, конечно, тоже знал. Но он отдал знак кому-то из слуг и тот уважительно склонился перед Лань Сичэнем и пригласил следовать за собой. Лань Чжань, не удостоив Не Хуайсана взглядом, прошёл мимо, всё так же не отнимая руки от рук брата, но Вэй Усянь остался на площадке. – Удивительно, – сказал он, – как хорошо вы тут управляетесь. Ещё год назад никто не заподозрил бы такого таланта. – Спасибо, Вэй-гунцзы, – сердечно ответил Не Хуайсан. – Приходится быстро учиться, когда остаёшься один во главе ордена. – Вы поднялись стремительно. – У меня были хорошие учителя. Вэй Усянь мысленно выругался. Он чувствовал, что разговор не складывается. Не Хуайсан ощущал его настороженность и не делал ровным счётом ничего для того, чтобы её облегчить. Хуже того, Вэй Усяню виделся двойной смысл почти в каждом слове, и было ли это правдой или игрой его воображения, но он напрягся ещё сильнее. – Боюсь, что те же, что у меня, – медленно сказал он. – В частности, я хорошо запомнил, не стоит чересчур полагаться на свою удачу. Достаточно, чтобы не повезло только один раз. – Я не понимаю, о чём вы, – улыбнулся Не Хуайсан. – Я исполняю свои обязанности и не полагаюсь в них на удачу. Всего лишь на расчёт. Вэй Усянь пожалел о том, что убрал Чэньцин. Его бы здорово успокоила её тяжесть в руках. – И вы рассчитываете и дальше оказывать... покровительство ордену Цзинь? – ядовито поинтересовался он. – Произошла трагедия, – Не Хуайсан всё ещё не выглядел раздражённым, но веер в его руках раскладывался и складывался, повинуясь лёгкому движению пальцев, как крылья бабочки, – которая затронула и орден Лань. Если не ошибаюсь, вы здесь именно поэтому. Оставьте проблемы ордена Цзинь ордену Цзинь. – Вы считаете, что Лань Сычжуй тоже погиб? – Я не знаю, господин Вэй, – веер взлетел между ними, обдал лёгким приятным ветерком. – Орден Лань не просил меня о помощи. – А орден Цзинь просил? – Долг дружбы иногда не менее тяжёл, вам ли не знать? Если до этого Вэй Усянь ещё сомневался, то сейчас это точно был укол. – Я не думаю, что Цзян Чэн будет рад узнать, что вы прикрываетесь наследием его племянника. – Глава ордена Цзян, – поправил его Не Хуайсан, – и мой добрый друг. С некоторых пор я чувствую необходимость поддерживать друзей не только словом. Скрытую угрозу в этих словах не почувствовал бы только дурак, а дураком Вэй Усянь точно не был. Он почувствовал, как где-то под самой грудиной зреет гнев и усилием воли подавил его, не желая обнажать уязвимые места перед Не Хуайсаном. – Я вас понимаю, – медленно произнёс он. – С некоторых пор я чувствую то же самое ко многим из ордена Лань. Если не ошибаюсь, некоторые из них были и вашими друзьями. – Моего брата, – снова поправил Не Хуайсан. – К сожалению, когда дошло до дела, его никто не поддержал. – Мы поняли друг друга, – процедил сквозь зубы Вэй Усянь и быстрым шагом направился в Башню, надеясь, что это не выглядит со стороны как бегство. Лань Чжань играл весь вечер, вырвавшись далеко за пределы часа Свиньи, до тех пор, пока струны и в самом деле не окрасились розовым. Тогда Вэй Усянь взял его за руки и увёл в его комнату. Лань Чжань не сопротивлялся ему – он никогда не сопротивлялся ему, и это до сих пор было и приятно, и немного жутко. Им, разумеется, отвели разные комнаты, и так же разумеется, что Вэй Усянь не намеревался ночевать в своей. Он усадил Лань Чжаня на кровать и взял его руки в свои, развернул ладонями вверх. Пока они шли, большая часть порезов и потёртостей уже закрылась, но Вэй Усянь всё равно взял тряпицу, намочил её и принялся обтирать тонкие пальцы. – Мы его найдём, – уверенно сказал он. – Лань Сычжуй жив, – ответил Лань Чжань. – Я играл «Расспрос» и для него. Он пришёл бы ко мне. Вэй Усянь не стал говорить, что на «Расспрос» не ответил и Цзинь Лин тоже. Ему было больно даже думать о том, что это может значить. Пятнадцатилетний мальчик вряд ли обладал достаточной силой чтобы сопротивляться Лань Чжаню, а это могло говорить только об одном: его душа разрушена так же, как и тело. Лань Сычжуя всё ещё не нашли ни живым, ни мёртвым, это оставляло им шанс на то, что он не откликается на «Расспрос» потому что жив... но чем больше проходило времени, тем меньше становились эти шансы. Если он ранен так тяжело, что не может уйти и подать знак... – Пока ты играл, я говорил с Лань Цзинъи, – задумчиво сказал Вэй Усянь, – это очень интересно, на самом деле. Он был там, но на самом деле не видел, что произошло. Он сражался, и это, конечно, какие-то мгновения, но он не видел кто и куда тащил А-Юаня и не знает, кто конкретно сразил Цзинь Лина. Я хочу посмотреть сам. Как думаешь, мы можем оставить твоего брата здесь одного? Лань Чжань задумался, явно разрываясь между любовью к Лань Сычжую и тревогой за брата, и с видимой неохотой ответил: – Не уверен. Вэй Усянь понимал. Одно дело оставить Лань Сичэня в Облачных Глубинах, в полной безопасности в окружении своих людей. Совсем другое – в Башне Золотого Карпа, с которой так много связано и в которой сейчас заправляет Не Хуайсан. Лань Сичэня застало врасплох случившееся, он не хотел покидать уединение и не был к этому готов. Оставлять его одного и в самом деле страшно. Башня Золотого Карпа в последнее время была опасным местом для глав орденов. – Возможно, я попрошу проводить меня туда кого-то из Цзинь. Ложись спать. Утром видно будет. Утро снова смешало планы. Вэй Усянь проснулся рано по своим меркам, но Лань Чжаня, разумеется, рядом не нашёл. Он даже находясь вне ордена поднимался абсурдно рано. Вэй Усянь был уверен, что найдёт его рядом с Цзинь Лином, пытающегося добиться ответа на вопрос. Поэтому он, наскоро одевшись и перекусив, отправился прямиком к целителям. Во-первых, там всё ещё оставался Лань Цзинъи. А во-вторых, там можно было узнать что-нибудь про Цзян Чэна. Конечно, это было вроде как секретом, но Вэй Усянь умел нравиться людям. Всегда находился тот, кто расскажет. С этими мыслями он свернул в нужный коридор и наткнулся прямо на Чжу Ду. Прошло пятнадцать лет с того момента, как он видел его так близко, но узнал сразу. Чжу Ду изменился за это время так же мало, как и Цзян Чэн. Для совершенствующегося это не такой уж большой срок и Вэй Усянь ещё помнил, как Чжу Ду оказывался для противников неожиданностью – за его тяжеловатой внешностью крылись стремительный меч и ещё более стремительный ум. Должно быть, обязанности оставляли ему достаточно времени, чтобы поддерживать духовный уровень. – Чжу-дайфу! – сначала обрадовался он, решив, что это будет просто, но натолкнулся на холодный взгляд и осёкся. – Господин Вэй. Целитель поздоровался вежливо, но не поклонился. Его руки занимал небольшой поднос, на котором грудой были свалены использованные бинты, окровавленные и остро пахнущие лекарством, и это можно было счесть оправданием. – Как он? – Это внутреннее дело ордена Цзян, – всё так же прохладно ответил Чжу Ду, но Вэй Усяня это нисколько не остудило. Напротив, он уже третьи сутки находился в порядочном напряжении – неопределённость судьбы Лань Сычжуя давила на него, неопределённость в отношениях с Цзян Чэном раздражала. К тому же, с Чжу Ду он взрослели вместе и такого приёма он не ожидал. – Да ладно, – протянул он. – Ты же меня знаешь. Я не чужой ордену Цзян. – Это в прошлом. У Вэй Усяня забрезжило понимание. Он не думал на самом деле, что Цзян Чэн будет с кем-то говорить о храме – тот Цзян Чэн, которого он знал, точно бы не стал. Но прошло много времени и всё это время Чжу Ду был с ним рядом – сначала как единственный целитель Пристани Лотоса, теперь, очевидно, главный. Он мог знать, это не лишено смысла. – Чтобы ни случилось между нами в храме, – огрызнулся он, – это только между нами. Взгляд из-под тяжёлых век заострился. – Так я был прав, – сказал Чжу Ду. – Ты всё-таки что-то ему сделал. Вэй Усянь открыл было рот возразить, но тут же закрыл. Мысли метались беспорядочно – так знает он о разговоре в храме или не знает? А о ядре знает? А если нет и он сейчас проговорится? Вэй Усянь не был наивен настолько, чтобы хотеть вернуть ту дружбу, что связывала их с Цзян Чэном раньше, но и открытая вражда его тяготила. Особенно теперь. – Я просто хочу знать, что с ним всё хорошо, – сбавил тон он. Чжу Ду скептически изогнул бровь – гримаса из детства, вспомнил Вэй Усянь, и это воспоминание тяжело осело в груди. Он смирился с потерей Пристани ещё в первой жизни, но это было легко только когда между ним и старым домом лежало приличное расстояние. Чжу Ду был зримым воплощением Пристани Лотоса и всю кажущуюся лёгкость смывало озёрной водой. Целитель, не прощаясь, двинулся мимо Вэй Усяня по коридору, но когда сравнялся с ним на мгновение – остановился и нехотя сказал: – Он вне опасности. И ушёл. Вэй Усянь постоял ещё немного, успокаиваясь, и двинулся к Лань Цзинъи. Второй сюрприз ждал его уже в зале – у гроба оказался не только Лань Чжань, но и Лань Сичэнь, тоже в траурном белом, хотя и повседневные одежды Гусу не слишком уж отличались от траурных. Лань Чжань играл, судя по напряжённой позе – всё так же безуспешно, его брат сидел рядом, прикрыв глаза, но ни его лицо, ни его поза не казались расслаблеными или умиротворёнными. – Лань Чжань, – позвал он. – Цзэу-цзюнь. Что я пропустил? – К сожалению, ничего, – ответил Лань Сичэнь. – Если глава Цзян не будет против, я позже попробую тоже. Лань Чжань издал несогласный звук. Вэй Усянь уже достаточно научился понимать его, чтобы мысленно согласиться. Даже если Цзян Чэн будет против, на кону стоит слишком уж много, гораздо больше, чем его самолюбие. Лань Сичэнь вздохнул. – Мы говорили об этом, Ванцзи. Я не буду действовать за его спиной. Это невежливо и более того, может вызвать обострение отношений между орденами. – Но он не может дать согласия, – возмутился Вэй Усянь. – Он без сознания. Лань Сичэнь удивлённо посмотрел на него и легко улыбнулся. – Вы ещё не знаете? Целители обещают, что он скоро проснётся. Меня просили быть там. Вэй Усянь и сам себе бы не ответил, чего в нём было больше, возмущения или облегчения. – Но почему вас? Лань Сичэня как будто позабавила его реакция. – Весть о вашей размолвке на празднике долетела даже до меня. Пожалейте хотя бы целителей, они и так в достаточном напряжении. Вэй Усянь фыркнул и махнул рукой. – Тогда я спокоен, вам он точно не откажет. Цзян Чэн, разумеется, Лань Сичэню не отказал – кто бы вообще отказал Цзэу-цзюню, когда на кону стояла жизнь его ученика – но им ничего это не принесло. После короткой беседы с очнувшимся Цзян Чэном Лань Сичэнь вернулся к ним в залу и сменил Лань Чжаня за гуцинем. Вэй Усянь только лишний раз удивился, какими разными на самом деле были братья. Даже музыка «Расспроса» звучала у них по-разному, Лань Сичэнь не сыграл ни одной ноты фальшиво и с возмутительной точностью соблюдал все интервалы, но требовательная призывная мелодия Лань Чжаня сменилась под его руками мягкими уговорами. Вэй Усянь даже подумал: быть может, унаследовавший гордыню отца и перенявший упрямство дяди Цзинь Лин и в самом деле скорее откликнется на просьбу, чем на приказ, но его надеждам не суждено было сбыться. Струны пели под пальцами Лань Сичэня, но молчали, когда он отнимал руки. До сих пор Вэй Усянь не слышал, как Лань Сичэнь играет на цине. Среди Лань считалось, что он немного, но уступает в этом искусстве брату, но он несомненно был большим мастером. Повинуясь нежным переливам, он даже сам закрыл глаза и заметно расслабился, давая отдых разуму, и очнулся только когда услышал тихий голос Лань Чжаня: – Достаточно, сюнчжан, – проговорил он с незнакомой ещё Вэй Усяню печалью и он тут же открыл глаза. Лань Сичэнь доиграл до конца фразу и накрыл струны ладонью, останавливая звук. Его глаза были плотно закрыты, но по щекам катились слёзы. Лань Чжань, прямой и напряжённый, сидел вплотную к нему, касаясь бедром и плечом. Вэй Усянь подумал, что никогда прежде не видел его так близко с кем бы то ни было, даже с братом. – Я надеялся, – сквозь слёзы проговорил Лань Сичэнь, – что я смогу. Что нужда заставит смириться с инструментом. Чего стоит всё моё совершенствование, если я не могу никому помочь? Если я никогда не могу помочь? Вэй Усянь почти перестал дышать. Он понимал, что стал невольным свидетелем не предназначенного для посторонних глаз, в том числе и для его глаз, но не мог сейчас встать и выйти, это сделало бы всё только хуже. Поэтому он замер на своей подушке, надеясь, что Лань Сичэнь простит ему это. Лань Чжань осторожно положил свою ладонь поверх так и прижимающих струны ладоней брата. В нём, суровом и строгом, сложно было заподозрить такую нежность, но Вэй Усянь не удивился. Он много раз видел, как Лань Чжань так же бережно держал в руках кроликов. Лань Сичэнь глубоко вздохнул и отодвинулся от инструмента. Вэй Усянь на его месте давно бы уже утирал лицо рукавом, но он не поднимал рук и даже с блестящими от слёз щеками сохранял удивительное достоинство. – Прошу меня простить, – уже ровным голосом сказал он, обращаясь на этот раз к Вэй Усяню. – Мне неловко, что вам пришлось это видеть. – Это ничего, – ответил Вэй Усянь с лёгкостью, которой на самом деле не ощущал. – Как вы себя чувствуете, Цзэу-цзюнь? – Здесь слишком много воспоминаний, – невпопад ответил Лань Сичэнь. – Я здесь задыхаюсь. – Это пионы, – зачем-то сказал Вэй Усянь и получил укоризненный взгляд от Лань Чжаня. – Вам нужно на воздух. – Сюнчжан, мы хотим осмотреть место происшествия, – не сразу, но понял его Лань Чжань. – Я буду рад, если присоединишься. Лань Сичэнь прислонился к плечу брата и благодарно кивнул. Они вылетели из Башни Золотого Карпа наутро, после того, как Лань Сичэнь закончил со всеми формальностями. Никто не удивился их спешному отъезду: Лань Сычжуй всё так же числился пропавшим без вести, а о нём говорили как об одном из лучших в поколении. Было бы куда более странно, если бы его оставили на произвол судьбы. Вэй Усянь привычно стоял на лезвии перед Лань Чжанем. Он бы покривил душой, если бы сказал, что ему не нравится так лететь, чувствуя себя потрясающе защищённым в крепких объятиях, но всё же сейчас предпочёл бы лететь в одиночку. Он никогда не был силён в том, что касалось чувств, даже своих собственных. События последних дней встряхнули его, подняли со дна души весь ил и всю муть, а вместе с ней и похороненные глубоко внутри, оставленные вроде бы в прошлом, надежды и чаяния, и что-то ещё, чего он пока не мог осознать. Лань Чжань не понял бы его. Он сам-то не понимал. Лань Сичэнь летел наравне с ними. Вэй Усянь опасался, что он будет их задерживать, но он не отставал и не жаловался, и даже если ловил на себе обеспокоенные взгляды, то виду не показывал, и только когда легко сошёл с меча на землю в указанном месте – позволил себе перевести дыхание. Недлинный перелёт вымотал его – а может быть сказались две бессонные ночи в Башне Золотого Карпа. Они не говорили об этом, но нужно было быть слепым или глупым, чтобы не заметить. Полянка оказалась ничем не примечательной, таких в этом лесу должны быть тысячи – следы недавнего боя выдавали только поломанные местами деревья, да вытоптанная трава, да и то – если хорошо присмотреться. – Удивительно, – вынес свой вердикт Вэй Усянь, обойдя её по кругу. – Мы уверены, что это то самое место? – Да, – кивнул Лань Чжань. Лань Цзинъи целители лететь не позволили, хотя он рвался изо всех сил, и наверное всё-таки бы сбежал, если бы не недвусмысленный запрет Лань Сичэня. У Вэй Усяня было подозрение, что его с Лань Чжанем мальчик бы тоже проигнорировал. Но ослушаться главу всё же не посмел. – Я не чувствую обиды, – сказал Лань Сичэнь. – Именно, – кивнул Вэй Усянь и вытащил флейту, но сыграл на ней всего пару фраз и заткнул обратно за пояс. – Не понимаю. Заклинатели из поискового отряда говорят, что им не потребовалось зачищать лес, но здесь ничего нет. Как будто тут основательно всё почистили. – Шесть или семь яогуев, по словам Лань Цзинъи, – задумчиво сказал Лань Чжань. – И ничего? – И он ничего не видел, – Вэй Усянь прикусил губу. – И никто из юношей не отвечает на «Расспрос», – завершил Лань Сичэнь. – Может ли быть, что мы имеем дело не с несчастным случаем? – Я почти в этом уверен, – мрачно согласился Вэй Усянь. – Это убийство. Они хорошо зачистили следы. Посмотрите, здесь даже не оставили ничего, с чем я мог бы войти в Сопереживание! И душа Цзинь Лина... – Очевидно расколота, чтобы он не смог рассказать об убийце, – через силу произнёс Лань Чжань. Он был смертельно бледен и все трое понимали почему, но никто не рискнул сказать вслух: та же участь могла постигнуть и Лань Сычжуя. Это было вероятно, это было логично... и это было абсолютно невозможно вынести. – Я не буду тем, кто расскажет об этом Цзян Чэну, – поморщился Вэй Усянь. – Мы обязаны, – сказал Лань Сичэнь. – Это семья. Нельзя оставлять его в неведении. И возможно он знает что-то, о чём не знаем мы. – Я согласен, Цзэу-цзюнь. Я просто не хочу делать это сам. – Я поговорю с ним. Они провозились до самого вечера – Вэй Усянь никак не мог поверить, что на поляне и правда не осталось ничего полезного. Ночевать пришлось в Ланьлине. Весь следующий день они провели в пути – хотя Лань Сичэнь и выглядел немного более выспавшимся, он всё равно уставал быстро, приходилось делать длинные перерывы и в Юньмэн прибыли уже к сумеркам. Переночевать решили в гостинице в ближайшем к Пристани Лотоса городе и утром, подгадав более-менее приличное время, подошли к воротам – крепко запертым, конечно же. Вэй Усянь вздохнул. Он помнил Пристань, ворота которой закрывали только на ночь, с изящной красивой оградой. Сейчас её закрывала от посторонних взглядов гораздо более высокая и глухая стена. Цзян Чэн хорошо выучил урок и защитил свой дом как мог надёжно, но Вэй Усянь не мог не скучать по той Пристани, открытой и беззаботной. Он отвёл взгляд от ворот с обязательным выставленным дозорным и уставился на небольшой стихийный рынок, раскинувшийся прямо перед входом в Пристань Лотоса. Несмотря на то, что Пристань оставалась закрытой уже больше полугода, торговцы не уходили – и было понятно, почему. Среди прилавков сновали люди в цветах ордена Цзян – молодые и постарше, мужчины и женщины, смеялись, приценивались к товару. Это было... почти как раньше. Вэй Усяню хотелось присоединиться к ним, пройтись между прилавками. Стащить палочку танхулу, может быть, зная, что глава Цзян заплатит за причинённый его учениками ущерб. Только Цзян Чэн это не Цзян Фэнмянь. Он может и простит такое своим адептам, но Вэй Усяню точно нет. Его внимание всё-таки привлёк один из лотков и он шагнул было туда, но слух выхватил разговор за спиной и он повернулся обратно к воротам, смотреть на которые было отчего-то физически тяжело. Лань Сичэнь разговаривал с дозорным и выглядел несколько растерянным, а после того, как ученик Цзян ушёл, повернулся к ним с Лань Чжанем и развёл руками. – Что случилось? – поинтересовался Вэй Усянь. – Ванцзи запрещён вход в Пристань Лотоса, – Лань Сичэнь выглядел удивлённым, но от Лань Чжаня ощущался ледяной холод. – Пойдём отсюда, сюнчжан. – Возможно это недоразумение. Пристань закрыта, глава Цзян недвусмысленно об этом объявил. – А вам тоже запрещено? – влез Вэй Усянь. – Нет. Но у меня всё ещё иной статус. Лань Чжань больше не вмешивался, но и по его лицу и по всей позе читалось, что он недоволен решением старшего брата и предпочёл бы развернуться и уйти. Вэй Усянь тоже предпочёл бы уйти, потому что не терпел обид Лань Чжаню, но его Лань Сичэнь не послушает и подавно. Может быть не таким уж плохим решением было не мешать переговорам и уйти вдвоём, оставив здесь Лань Сичэня. Он собрался уже было утащить Лань Чжаня с собой до торговцев, а там видно будет, как узкая дверь недалеко от ворот без скрипа открылась и вышел Цзян Чэн в сопровождении своего первого ученика. Бежать стало бессмысленно и унизительно. Вэй Усянь и не хотел, а рассматривал его, как будто впервые увидел. Цзян Чэн был привычно собран, хорошо одет – но не как для встречи важных гостей или праздника, да у него и не было бы времени переодеться, он быстро пришёл – но выглядел каким-то образом даже хуже, чем когда они прощались на ступенях Башни Золотого Карпа. Он носил траур и белые одеяния подчёркивали бледность кожи и глубокие тени под глазами. Характер ему это тоже не поправило, он недовольно мазнул взглядом по Лань Чжаню, совсем не удостоил взгляда его и в упор посмотрел на Лань Сичэня. – Цзэу-цзюнь, приветствую вас и ваших спутников, – сухо сказал он и так же коротко поклонился. – Что привело вас в Пристань Лотоса? – Мы можем войти? – спросил Лань Сичэнь. – Мне нужно с вами поговорить. На лице Цзян Чэна появилась нехорошая улыбка. Он снова коротко посмотрел на Лань Чжаня и ответил. – Вы можете войти, Цзэу-цзюнь. Ханьгуан-цзюню я могу предложить остановиться в любой гостинице в Юньмэне. Вэй Усянь задохнулся от возмущения, но Лань Сичэнь жестом попросил его помолчать. – Как глава ордена Лань, я должен спросить у вас, чем вызвано такое решение и нужно ли его считать агрессией в сторону моего ордена. Цзян Чэн как будто ждал этого вопроса и его улыбка стала только шире. – Ханьгуан-цзюнь оскорбил меня в моём собственном доме. К ордену Гусу Лань это не имеет отношения. Лань Сичэнь такого ответа не ожидал настолько, что вопросительно оглянулся на Лань Чжаня. – Ванцзи, это так? – Глава Цзян, – сквозь зубы процедил он, – имеет основание так говорить. – Цзян Чэ... глава Цзян, – возмутился Вэй Усянь, – обвиняй меня, но не его! – Господин Вэй, – вмешался Лань Сичэнь. – Позвольте мне всё уладить. По лицу Цзян Чэна было видно, что он наслаждается ситуацией, но эта улыбка, недобрая и не несущая веселья, совсем его не красила, только подчёркивала лишний раз измученное лицо. Вэй Усянь не был уверен, почему он остановился. Может быть и поэтому. Цзян Чэн между тем принял решение и дал знак закрыть двери. Переложил удобнее бумажный зонт, опирая его на плечо. Он никогда не любил торчать на солнце, если этого можно было избежать, Вэй Усянь в своё время много подшучивал над ним, обзывал первой красавицей на Пристани... – Если это важно, пойдёмте со мной в город. Поговорим в чайной. – Как будет удобно главе Цзян, – согласился Лань Сичэнь. Лэй Бин, не спрашивая, двинулся вслед за своим главой – и только Вэй Усянь должно быть заметил, как Цзян Чэн на мгновение замешкался и недоумённо дёрнул бровью, но ничего не сказал. Чайный дом и в самом деле оказался неплохой. Этого следовало ждать, плохого Цзян Чэн гостям бы не предложил, даже нежданным и нежеланным. Он потребовал закрыть для посетителей весь второй этаж, чтобы они могли вести разговор без лишних ушей, попросил лучшего чая и чинно сел, расправив складки одеяния. Говорить о делах сразу было невежливо, обычный же разговор не клеился. Лань Чжань прожигал взглядом хозяина, Цзян Чэн и его первый ученик нейтрально молчали, то и дело обмениваясь взглядами. Лань Сичэнь как будто не замечал общей напряжённости и вытягивал по слову то из одного, то из другого, но Вэй Усянь сидел рядом с ним и видел, как он сжимает в кулак ткань рукава под столом. При первой же возможности он попросил себе вина, ожидая, что Цзян Чэн хотя бы выпьет с ним, но тот покачал головой. Впрочем разделять трапезу с гостями он тоже не стал, спокойно выждал приличное количество времени и наконец с видимым облегчением от того, что с формальностями покончено, спросил: – Чем я могу вам помочь, Цзэу-цзюнь? – Я должен поблагодарить ещё раз за разрешение сыграть «Расспрос» для Цзинь-цзунчжу, – издалека начал тот. – Но к сожалению, я тоже не смог добиться успеха. Нам показалось это странным и мы отправились на место происшествия. Цзян Чэн бросил делать вид, что ему неинтересно и теперь смотрел на Лань Сичэня во все глаза. С его лица даже исчезло вечное недовольное выражение, уступив жгучему нетерпению, которого Вэй Усянь не видел с самого детства. Он не перебивал, хотя ему явно хотелось. Даже Лэй Бин подался немного вперёд. – Мы ожидали найти там хоть что-то, – продолжил Лань Сичэнь. – Но не нашли ничего. Ни следов энергии обиды. Ни крови. Никаких иных следов боя, которые мы могли бы как-то оценить. – Вы тоже считаете, что это не случайность, – утвердил Цзян Чэн. Вэй Усянь вскинул голову. Он думал, им придётся убеждать и может быть даже спорить, но Цзян Чэн как будто не удивился совсем. В его голосе как будто звучала даже тень облегчения. – Я могу спросить, по каким причинам человек может не отвечать на «Расспрос»? Лань Сичэнь не опустил взгляд и его голос не дрогнул. – Может быть множество причин, Цзян-цзунчжу. Над ним могли провести запрещающий «Расспрос» ритуал. Он может просто не хотеть. – Я знаю все ритуалы, которые проводили над Цзинь Лином, – нетерпеливо сказал Цзян Чэн. – И я уверен, что он не сможет противостоять умению Цзэу-цзюня. – Душа может уже предстать перед судом Ямы, – не стал спорить с очевидным Лань Сичэнь. – И может быть повреждена до такой степени, что не может ответить. Цзян Чэн шумно выдохнул. – Лань Сычжуй? – Никаких следов. – Что вы планируете делать? – Найти злоумышленника. – Почему вы пришли ко мне? – Вы должны знать. Цзян Чэн кивнул своим мыслям. – Я думаю, что следует начать с Башни Золотого Карпа. Не могу представить, кому ещё Цзинь Лин мог перейти дорогу. – Вам не обязательно... – Мне обязательно, – перебил Цзян Чэн. – Это мой племянник. Лань Сичэнь склонил голову. Лэй Бин смотрел на своего главу с потрясающей смесью беспокойства и негодования. – Вы будете готовы выступить утром? – Сюнчжан... – Цзунчжу... Лань Сичэнь и Цзян Чэн проигнорировали недовольство. Они какое-то время смотрели друг на друга и потом Цзян Чэн кивнул. – Я вам верю, глава Лань. Утром. Вы всё ещё можете переночевать в Пристани. – Прошу меня извинить, но я останусь с братом. – А что насчёт меня? – поинтересовался Вэй Усянь, то ли из желания уколоть, то ли из искреннего интереса. Цзян Чэн впервые за встречу перевёл на него взгляд и смотрел так долго, что это стало неловким. – Я не могу совсем запретить вам заходить в ваш дом, Вэй-гунцзы, – медленно сказал он. – Вы можете войти в Пристань, но только в сопровождении кого-то из моих людей. А теперь прошу меня извинить. Я должен подготовить орден к своему отсутствию. Он ушёл, а Вэй Усянь торопливо плеснул себе ещё вина, остро жалея, что не попросил что-то покрепче. Ему не нравилась откровенная враждебность, но её он хотя бы понимал. А с этим что делать? – Ванцзи, – услышал он. – Что произошло между тобой и главой Цзян? Вэй Усянь поспешно опрокинул в себя всю чашку и потянулся за бутылкой.