Что отнято судьбой, а что подарено

Боль раздражала. Цзян Чэн ещё недостаточно пришёл в себя, чтобы вспомнить, что случилось или даже открыть глаза, но её уже чувствовал – она гнездилась в затылке, как будто в выступающие косточки у основания черепа вбили по гвоздю. Он чувствовал, что ничего хорошего его не ждёт и не хотел так быстро возвращаться в мир, но боль влекла за собой и вскоре ему пришлось открыть глаза. Свет тут же ударил по глазам и он недовольно сощурился и повернул голову, уклоняясь от солнца. Боль сразу же стала меньше. Он лежал в постели, под головой была твёрдая подушка, и похоже, что лежал неподвижно он довольно долго, настолько, что голова теперь болела от длительного соприкосновения с камнем. Тело жаловалось, просило движения, и Цзян Чэн попытался приподняться, преодолевая сопротивление слишком большое, чтобы быть сопротивлением воздуха и тяжёлого одеяла. С ним такое уже случалось, но он не мог вспомнить, когда. Движение принесло ему новую боль, на этот раз в животе, острую и яркую. Он соскользнул обратно, не подумав, что ударится затылком о подушку, но кто-то поддержал его под голову. Цзян Чэн перевёл взгляд направо, на человека, оказавшегося рядом с кроватью, и замер, осмысляя то, что видели его глаза. – Ханьгуан-цзюнь? – недоверчиво спросил он, но тут же понял, что ошибся и поправил себя. – Цзэу-цзюнь. В самом деле, хотя Лань Сичэнь и Лань Ванцзи были похожи лицом настолько, насколько могут быть похожи братья, между которыми лежат несколько лет разницы, перепутать их было сложно, если не невозможно. Особенно теперь: сколько бы Цзян Чэн ни пролежал без сознания, этого бы вряд ли хватило, чтобы сотворить такое с Лань Ванцзи. Месяцы затворничества оставили на Лань Сичэне свой след и Цзян Чэн подумал, что ещё вопрос, кто из них двоих сейчас выглядит хуже и едва успел прикусить язык, прежде чем озвучил наблюдение. Лань Сичэнь был похож на освобождённого недавно узника – нездорово бледный и заметно по сравнению с братом осунувшийся, и у Цзян Чэна не было ни малейшего понимания, что он здесь делает. Манеры Лань Сичэня, впрочем, оставались нетронуты добровольным заточением. Он помог ему лечь обратно и тут же убрал руки и встал так, чтобы оказаться в поле его зрения, не заставляя поворачивать голову, легко поклонился. – Глава Цзян. Рад приветствовать вас. – Что вы… – Цзян Чэн поморщился от того, как надтреснуто прозвучал его голос и прокашлялся. Пить хотелось отчаянно. – Почему вы здесь? В глазах Лань Сичэня мелькнуло лёгкое недоумение. – Я не мог проигнорировать случившееся. Как глава ордена Лань, я должен был прибыть. С точки зрения Цзян Чэна лучше бы он прибыл месяцем раньше на праздник, а не сейчас на похороны, но он благоразумно промолчал, только мотнул головой. – Нет. Я имею ввиду здесь. – Прошу прощения, если смутил вас. Меня попросили быть с вами, когда вы проснётесь. Теперь выглядел несколько смущённым и сам Лань Сичэнь. Цзян Чэн много лет его не видел таким откровенным, наверное, с самой войны. Лань Сичэнь мастерски умел держать лицо, демонстрируя всем только одну солнечную сторону и не давая заглянуть за неё в тень, но возвращение в мир, должно быть, случилось слишком резко. Цзян Чэн понимал, он и сам сейчас растерял свою сотканную из ярости защиту. Он не стал переспрашивать, просто внимательно смотрел, чувствуя, что сейчас ему удастся получить более полный ответ на вопрос и Лань Сичэнь быстро сдался. – Целители боялись, что вы решите завершить начатое. Они хотели, чтобы рядом с вами был кто-то, кто способен вас остановить. Теперь пришёл через Цзян Чэна удивляться. Если задуматься, определённая логика в этом была. Сейчас в цзянху соперничать с ним в силе могли единицы, и в Башне Золотого Карпа, настолько ему было известно, таковых не было. Он усмехнулся и скользнул ладонью на живот, закрытый плотной повязкой. Сейчас с ним мог справиться и котёнок. Лань Сичэнь улыбнулся – больше губами, чем глазами – и продолжил. – И они сочли, что вы предпочтёте увидеть меня, а не моего брата. Цзян Чэн представил у своей кровати Лань Ванцзи и выразительно скривился. – Благодарю, что избавили меня от этого. Лань Сичэнь не обиделся, даже напротив, тень веселья на мгновение мелькнула в его глазах, но тут же ушла. – Меня это ничем не затруднило. Как вы себя чувствуете, глава Цзян? Вы позволите? Он потянулся к его запястью, видимо уверенный, что ему не откажут – кто в здравом уме отказал бы Цзэу-цзюню в проявлении внимания? – но Цзян Чэн отдёрнул руку. Он ничего не имел против Лань Сичэня, напротив, Лань Сичэнь был одним из немногих людей, к которым он относился лучше чем «приемлемо», даже скорее «хорошо», но совсем не хотел терпеть чужие прикосновения сейчас, когда он разбит и никак не может собраться. – Сносно, если учитывать ситуацию, – сказал он резче чем хотел. – Я попрошу вас послать в Пристань Лотоса за моим целителем. – Он здесь, – Лань Сичэнь нахмурился было, но его лицо тут же разгладилось. – Я послал за ним, когда вы начали просыпаться. – Здесь? – удивился Цзян Чэн. – Сколько же я?.. – Почти два дня. Я приехал вчера, вы уже были… без сознания. Цзян Чэн остро ощутил, что ему чего-то не договаривают, но на этот раз не стал расспрашивать. Достаточно уже и того, что Лань Сичэнь знает, что он пытался сделать. Сейчас Цзян Чэн и сам не понимал, как на это пошёл. Видимо два дня во сне смогли успокоить его разум в достаточной степени, чтобы он даже себе не мог ответить на вопрос «зачем». Ему хотелось узнать, как вышло так, что он остался всё же жив и кого ему следует за это благодарить, но не решился. Вся эта ситуация и так была достаточным ударом по гордости, и что ещё будет, когда информация просочится за пределы Башни Золотого Карпа – а он не сомневался, что просочится. Шум должен был подняться невероятный… Лань Сичэнь, к его большому облегчению, ни о чём не спрашивал. Он развернул низкий стул, на котором видимо сидел всё это время, и снова присел – спина прямая, руки сложены на коленях. Похоже, одного его он оставлять не был намерен. Цзян Чэн молчал – его тяготило чужое безмолвное присутствие, но завести светскую беседу заставить себя не мог. О чём бы он не начал говорить, он чувствовал бы себя нелепо, пока находится в таком положении. Спрашивать о самочувствии самого Лань Сичэня? Будет звучать как издевательство – у Лань Сичэня всё об его самочувствии было сейчас написано буквально на лице и лишний раз беспокоить его было бы жестоко. Поговорить о Цзинь Лине? Этого он не мог и сам. Обсуждать последние события? Да кому они нужны, эти события? – Цзэу-цзюнь, – позвал он наконец. – Лань Сычжуя нашли? Это тоже оказался неправильный вопрос, Цзян Чэн понял это по потемневшему лицу Лань Сичэня, но сказанные слова обратно не вернёшь. – К сожалению, нет. – Простите. – Я хочу надеяться, что у нас ещё есть шанс, – склонил голову Лань Сичэнь. – Но он становится всё призрачнее с каждым часом. С этим сложно было не согласиться. Цзян Чэн кивнул и вдруг вспомнил. – Ханьгуан-цзюнь хотел играть «Расспрос». – Пока безрезультатно. Если вы не против, сегодня попробую я сам. – Я не против. Эта новость Цзян Чэну не понравилась. Лань Ванцзи спросил у него разрешения, когда прошли всего сутки. Душа Цзинь Лина не могла ещё покинуть их и как бы Цзян Чэн ни любил племянника, он не рассматривал вариант, что ему хватало сил противиться призыву Лань Ванцзи. Он считался лучшим в исполнении «Расспроса» среди всего ордена сейчас, а может быть и на несколько поколений назад, поговаривали, что даже Лань Сичэнь в этом уступал. Это зародило в душе Цзян Чэна новое, пока неясное беспокойство, и он хотел спросить Лань Сичэня, что это может значить, но не успел: резко открылась дверь и в комнату вошёл Чжу Ду с подносом в руках. На нём горкой лежали свежие бинты и стояла вода и Цзян Чэн понял, что его будет ждать очень неприятное время. – Цзян-цзунчжу, – изящно поклонился он, не выпуская поднос из рук. – Рад приветствовать вас. Лань-цзунчжу, благодарю вас за помощь, но попрошу оставить нас наедине. Лань Сичэнь поднялся – с появлением нового человека он снова надел свою привычную доброжелательную маску, но выглядел сейчас странно, как будто она стала не по размеру за последний год. – Как я и говорил, меня это ничем не затруднило. Если будет нужна моя помощь, пожалуйста, дайте знать. Он попрощался со всеми положенными церемониями и вышел, и вот тут Цзян Чэн ощутил себя так, будто оказался заперт в одной комнате с очень опасным яогуем. Он очень долго знал Чжу Ду – наверное, дольше всех из живущих сейчас – и видел, что того раздирают противоречивые эмоции, и мог поставить что угодно, что злость далеко среди них не последняя. Ему очень хотелось что-то сказать, но Башня Золотого Карпа не располагала к разговорам. Чжу Ду тем временем тоже молча расставил всё что принёс с собой на столике, внезапно заговорщицки подмигнул и достал заглушающий талисман. Цзян Чэн достаточно много жаловался ему на Ланьлин Цзинь. Он ухмыльнулся в ответ и, убедившись в том, что их не услышат, искренне сказал: – Я рад, что ты здесь. Несмотря на обстоятельства. Чжу Ду мрачно посмотрел на него, но не стал развивать тему обстоятельств, а подсел на кровать рядом, коснулся лба, взял за запястье. Цзян Чэн нисколько не покривил душой: мысль о том, что всё это с ним будет проделывать незнакомый человек из Ланьлин Цзинь, вызывала тошноту. – Не могу сказать, что рад, учитывая обстоятельства. Но рад увидеть тебя в сознании. Ты быстро восстанавливаешься. Учитывая обстоятельства. А, вот и оно. – Ты знаешь, что произошло? – Три версии по меньшей мере... Я сейчас сниму повязку, будет больно. Вчера в Пристань прилетел гонец и знаешь, что передал? Что с тобой произошёл инцидент, требующий присутствия представителя от Цзян! Цзян Чэн фыркнул. – Но прилетел ты? – Потому что именно про это я первым делом и подумал, – Чжу Ду уже разрезал бинты и бережно снимал их слой за слоем, но внезапно прервался и сложил руки в официальном жесте, который много лет использовал с ним только на людях. – Прости меня. Я не должен был оставлять тебя одного. Цзян Чэн не нашёлся с ответом. Чжу Ду был последним человеком, которого можно было хоть в чём-то обвинить. Он между делом закончил с бинтами, вытащил из раны остро пахнущую травами тряпицу, выбросил её себе под ноги и склонился ниже, оценивая рану. Цзян Чэн тоже скосил глаза вниз: выглядело всё гораздо лучше, чем он себе представлял. Целитель тоже выглядел удовлетворённым, поставил себе на колени глубокую миску с водой и принялся обмывать рану. Это было больно, но тоже далеко не так, как Цзян Чэн ожидал. – Глава Лань сказал, что я был без сознания два дня. Я думал будет хуже. Чжу Ду тихо засмеялся и стал похож на себя привычного. – Они так боялись, что ты убьёшь себя здесь, что уложили тебя в сон иглами. Их сняли совсем недавно, после того, как глава Лань пообещал, что удержит тебя от необдуманных поступков. – Не смешно, – кисло сказал Цзян Чэн. – Смешно. Сможешь сесть? Мне нужно осмотреть твою спину. – А там-то что? Чжу Ду посмотрел на него с особым состраданием, как смотрят на скорбного умом. Цзян Чэну приходилось видеть это выражение лица: с ним же целитель смотрел на своих детей когда они делали очередную настолько невероятную глупость, что и слов не требовалось. – То же самое. Рана сквозная. Ладно, у него были все поводы для такого взгляда. С помощью целителя Цзян Чэн сел – это удалось легко, противоестественная слабость, вызванная иглами, понемногу покидала его. Он ощущал, как влажная тряпка касается спины, подумал, что волосы должны мешать, и только теперь понял, что они чисто вымыты и собраны не в обычный тугой пучок, а более свободно, так как он убирал их дома. Такое мог позволить себе только человек, хорошо его знавший, и Цзян Чэн ощутил прилив благодарности. – Неплохо, – вынес наконец вердикт целитель. – Думаю, что завтра мы сможем отправиться в Юньмэн. – Я хочу остаться с А-Лином. – Честное слово, я думаю, он простит тебя. В любом случае, в ближайшие сорок девять дней гроб не тронут. Это всё ещё очень дурная рана, а Башня Золотого Карпа очень дурное для тебя место, а кроме того, я хочу знать, что происходит с твоим золотым ядром. Мне сказали, что были проблемы, но никто не смог объяснить, какие. Цзян Чэн отвёл глаза. – Не было. Я сам его заблокировал. Он считал что между ним и Лань Сичэнем тишина была тягостной? Он просто не знал, с чем сравнивать. Той, которая воцарилась сейчас, можно было убивать. – Но зачем? – недоверчиво переспросил Чжу Ду. – Как такое могло прийти в голову? – Я не собирался оставаться в живых, – огрызнулся Цзян Чэн. – Мне показалось это достаточной гарантией. И то я ошибся, как видишь. – Я рад, что ошибся, – целитель, избегая смотреть на своего главу, принялся собирать окровавленные бинты. – Но мы ещё об этом поговорим. Цзян Чэн мученически прикрыл глаза. Он вообще не хотел об этом говорить, но видимо придётся, иначе его сдаст Лэй Бин и допрос будет только более пристрастным. Он в который раз подумал, что слишком много позволяет некоторым из своих людей – но тут же вспомнил про завязанные по-домашнему волосы и всколыхнувшийся гнев утих. Чжу Ду тем временем собрался и сунул ему в руки чашку с каким-то отваром. Запах был так себе, вкус тем более, но Цзян Чэн не стал это комментировать, тем более что пить хотелось. Это была первая вода за два дня. – Пока ты спал, тобой интересовались многие, и скорее всего многие захотят поговорить теперь. Ты готов кого-то принять? Цзян Чэн задумался. Он не хотел ни с кем говорить с одной стороны, а с другой – хотел узнать больше о том, что случилось за эти два дня. – Главу Не и главу Лань, – наконец сказал он. – Больше никого. – Вэй Усяня я прогонял уже три раза. Он точно явится и в четвёртый. – Не его. Особенно не его. Чжу Ду помог ему снова одеться – Цзян Чэн не хотел принимать помощь, он не беспомощен, в конце-то концов – но после того, как неудачное движение отозвалось в животе такой болью, что его прошиб холодный пот, смирился. – Так лучше, – проворчал Чжу Ду, укрывая его лёгким одеялом. – Я могу оставить тебя одного или страхи целителей Цзинь не беспочвенны? – Можешь. Даю слово. Даже такой короткий разговор утомил его и большую часть дня Цзян Чэн провёл во сне. Несколько раз его будил Чжу Ду и заставлял что-то выпить, один раз он проснулся от громкого возмущённого голоса в коридоре, который без удивления узнал как принадлежащий Вэй Усяню, но в комнату его, к счастью, так и не пустили. Под вечер он проснулся окончательно и чувствовал себя намного лучше – движение всё ещё причиняло боль, но сонная муть окончательно отпустила разум. Рядом с кроватью стояла курильница и он, не заостряя на этом внимания, отметил, что сейчас в ней жгли что-то иное, не то, что днём. Дверь мягко отъехала и в комнату вошёл седовласый целитель из Цзинь, которого Цзян Чэн в последний раз видел с Лань Цзинъи, и он тут же напрягся, не желая иметь дела с посторонними, но тот только вежливо поклонился. – Цзян-цзунчжу. Не-цзунчжу просил дать ему знать, когда вы будете готовы его принять. – В любое время. Он запоздало понял, что к нему вообще запрещено пускать кого бы то ни было кроме целителей и был очень за это благодарен. Он в родном-то ордене не любил, когда его видели в постели, что уж говорить про Цзинь. Любое время настало почти сразу – наверное, Не Хуайсан ждал ответа где-то недалеко. Цзян Чэн лежал, закрыв глаза, но услышав шуршание двери и шелест одежд, посмотрел в сторону двери и увидел тихо отступающего в коридор Не Хуайсана. – Я подумал, что вы спите, – улыбнулся он, всё-таки вошёл и закрыл за собой дверь, сразу же повесил на двери талисман. Причин доверять этому ордену у него было в разы меньше, чем у самого Цзян Чэна. – Нет. Сколько можно… – Дагэ так же говорил. Обычно целители отвечали «сколько потребуется». – Их где-то этому учат, готов спорить. В каком-нибудь трактате точно есть такие строчки. Мои такие же. – Твой вообще страшен, – Не Хуайсан улыбнулся и улыбка вышла немного хищной. – Я слышал, как он отсюда выпроваживал Вэй Усяня. Я бы не хотел попасться ему на язык. Цзян Чэн даже пожалел немного, что этого не слышал. Чжу Ду был совсем немного их старше и хотя он больше времени проводил со своими учителями в павильонах целителей, в значительной степени можно было сказать что они росли вместе. Уход Вэй Усяня на Луаньцзан не оказал на Чжу Ду настолько же разрушительного действия как на Цзян Чэна, но удар всё же нанёс. – Поверь мне, ты в этом прав. – Он запретил мне приносить к тебе даже чай и я счёл разумным послушаться, насколько он страшен. Как ты сейчас? Ты очень… очень меня напугал. – Лучше. Правда лучше. Ты мне расскажи всё-таки, как я жив остался? Я не могу сказать, что мыслил ясно тогда, но полагал, что всё рассчитал. – Уверен, что хочешь это слышать? – Лучше от тебя, чем от кого-то ещё. – Хорошо… – Не Хуайсан заметно колебался, но Цзян Чэн и в самом деле предпочёл бы узнавать настолько компрометирующие вещи из уст кого-то дружественного, а не какого-нибудь Лань Ванцзи. – Тебе очень повезло. Во-первых, в том, что Лань Цзинъи выбрал ту же самую беседку чтобы скорбеть и пришёл как раз в тот момент, когда ты… – Это любимое место Цзинь Лина, – выручил его Цзян Чэн, и тут его осенило. – Это поэтому я видел символ Лань? Я думал, мне приснилось. – Да, и это как раз во-вторых. У мальчика оказался с собой фейерверк и он догадался его запустить. Переполошил всю Башню и меня в том числе. Я пришёл, когда там уже был Лань Ванцзи, и полагаю, он спас тебе жизнь. Ни у кого другого не хватило бы сил, потому что сколько бы он не отдавал, ты не мог их принять. Цзян Чэна перекосило от отвращения. Быть обязанным жизнью ещё и Лань Ванцзи, потрясающе и потрясающе унизительно. Как будто мало ему было Вэй Усяня! – Почему он просто не мог оставить меня в покое, - проворчал он. – Какое ему дело. – Никто бы не оставил человека умирать, – серьёзно ответил Не Хуайсан. – Вне зависимости от… и Вэй Усянь был… шокирован. И это слабое описание. Я еле его отодвинул, чтобы… – Чтобы что? – Ты заблокировал ядро. Я не сразу понял, но когда Лань Ванцзи сказал, что не понимает что происходит, и что ци утекает как в землю, всё стало ясно. Так что прости, я тоже не смог оставить тебя в покое. – Спасибо. Я был не в себе. – Я понимаю, Цзян-сюн. Но это было ужасно. Не Хуайсан, который до этого смотрел на него, отвёл глаза. Он кинул длинный взгляд в сторону окна и Цзян Чэн вдруг заметил, что его лицо с мягкими чертами кажется осунувшимся. – Ты меня сейчас назовёшь неженкой и будешь прав, наверное, но я больше никогда не хочу видеть своих друзей вот так. Я боялся, что пришёл поздно, если бы я знал, что зовут на помощь для тебя, я бы торопился сильнее. Но я в этот раз действительно не знал и это отвратительно. – Да, – ответил больше своим мыслям Цзян Чэн. – Не знать это отвратительно. – Пообещай мне, что больше этого не сделаешь. Цзян Чэн не был уверен, что может обещать, если учитывать, что он и в этот-то раз не собирался, необходимость возникла неожиданно и ушла так же, но объяснять это было слишком долго и слишком лично и он просто сказал: – Не сделаю. – В конце концов, мы ещё не нашли виновника, – Не Хуайсан плотнее сжал губы и внезапно снова стал похожим на своего брата, таким же неумолимым в достижении своих целей. – Ты всё же считаешь, что это не случайность? – У меня нет уверенности, но есть подозрения. Ты узнаешь первым. Ты ведь не уйдёшь, не узнав? – Будь уверен. Наутро Чжу Ду объявил всем, что они возвращаются в Юньмэн и, не дрогнув, выдержал сначала недовольство Цзян Чэна, а потом опасения и уговоры целителей Цзинь. Цзян Чэн не хотел покидать Цзинь Лина, но знал, что целитель прав, дома он придёт в себя быстрее и надёжнее и, скрепя сердце, согласился. Он не знал чем себя занять в оставшееся свободным время – тело быстро исцелялось и ему уже не хотелось постоянно спать, но и свободно передвигаться пока он в состоянии не был, поэтому просто лежал и раздумывал над тем, что сказал Не Хуайсан. Если за смертью мальчиков – а в том, что Лань Сычжуя не найдут живым, Цзян Чэн был уже практически уверен – в самом деле кто-то стоит, он обязан найти этого человека. Найти и сделать с ним то же, что во время войны они с Вэй Усянем делали с многими из ордена Вэнь. Возможно, он даже позовёт с собой Вэй Усяня: у него всегда было больше выдумки, даже в том как сделать смерть наиболее мучительной. Его отвлекло от обдумывая вариантов возможной казни появление Чжу Ду со стопкой одежды, в которой он без удивления узнал ту, в которой прилетел в Башню Золотого Карпа. Белую траурную он должен был испортить безоговорочно. – Я могу сам, – недовольно сказал он. – Да, цзунчжу, – смиренно отозвался целитель. Он никогда не забывал когда их могут слышать, а когда нет, и легко принимал как роль старого и близкого знакомого, почти друга, так и роль простого адепта. Цзян Чэн даже слегка завидовал: он тоже мог, но ему приходилось внимательно следить за словами и сдерживать порывистый характер. Чжу Ду это как будто давалось вовсе без труда. Цзян Чэн осторожно сел на кровати, опустив ноги на пол и несколько минут привыкал к положению, потом принялся медленно одеваться, стараясь двигаться плавно, чтобы не тревожить рану. В одежде он чувствовал себя лучше, особенно когда затянул поверх повязки широкий пояс – не так сильно, чтобы причинить боль, но достаточно сильно, чтобы ощутить поддержку. – С сапогами я помогу, – вмешался Чжу Ду. – Не нужно наклоняться. Цзян Чэн тяжело вздохнул, но уступил, а потом, опершись на руки целителя, поднялся на ноги. Ну что ж, это оказалось не так уж печально: ноги его держали и он мог идти без поддержки. Самым плохим будет проклятая лестница. Он знал, что они поедут в экипаже и знал, что ради него отступят от правил и позволят подъехать к самой лестнице, но спускаться придётся самому. И чтобы ни одна собака не видела, что ему тяжело. Новости уже должны были просочиться за пределы Башни и посмотреть на него соберётся половина Ланьлина и заодно десяток-другой осведомителей других орденов. Нужно чтобы его видели твёрдо стоящим на ногах. – Пойдём, – хмуро сказал он, сильнее подтягивая пояс. – Ещё нужно поблагодарить целителей. Цзян Чэн не искал ни Не Хуайсана, ни Лань Сичэня, рассчитывая на то, что они сами выйдут попрощаться, и его расчёт оправдался. Хуже оказалось то, что пока он на верхней площадке беседовал с главой Лань и главой Не – и набирался сил и решимости на очень длинный спуск – там же появились и Лань Ванцзи с Вэй Усянем. Он никак не мог взять в толк, как теперь себя с ними вести: с какой стороны ни посмотри, а горе у них с Вэй Усянем было общим, и хуже того, Цзян Чэн не помнил, но с чужих слов знал, что пока он умирал там в саду, Вэй Усянь от него не отходил ни на шаг, и это трогало что-то очень непрошенное в душе. Но даже это глупое тёплое чувство не могло отменить сказанного в храме и сделанного пятнадцать лет назад. Но попрощавшись как положено с собеседниками, Цзян Чэн всё же обернулся к ним тоже. Он же не Лань Ванцзи, в конце концов, чтобы игнорировать все неприятные вещи, он должен с ними встретиться лицом к лицу, как подобает заклинателю и главе своего ордена. На его счастье прямо за Лань Ванцзи стоял и Лань Цзинъи, и он обратился прямо к мальчику, поклонившись ему так же низко, как и главе Лань в жесте благодарности, игнорируя проснувшуюся боль в животе. – Благодарю вас, Лань-гунцзы, – сказал он, не уточняя причин, принял встречный поклон и, выпрямившись, обвёл взглядом остальных и кивнул, прощаясь. Вэй Усянь задержался на нём взглядом на мгновение, словно оценивая или что-то решая, но Цзян Чэн не стал ждать, пока ему придёт в голову что-то катастрофическое, и плавно отвернулся. Позволить себе привычную резкость он пока не мог и почти ждал чего-то сказанного в спину, но Вэй Усянь молчал и в этом молчании было почему-то как облегчение, так и разочарование. Спуск по лестнице дался ему с болью, так что, поднимаясь в экипаж, Цзян Чэн воспользовался подставленной рукой Чжу Ду и уже предвкушал, как будет грызть себя за это всю дорогу, но, поднявшись, удивился так, что это совсем вылетело у него из головы: прямо через сиденья была установлена то ли короткая походная койка, то ли просто носилки. Вытянуться во весь рост он бы на них конечно не смог, но полулёжа ехать – вполне. – Ты думаешь я тебе позволю провести больше суток сидя? – Чжу Ду его удивление знатно позабавило. – Моя задача чтобы тебе стало лучше, а не хуже. – Могли бы подождать пару дней и полететь на мече. – Через пару дней я бы тебя отсюда уже ничем не выгнал. И расстегни ты уже этот пояс, смотреть больно. Через полдня путешествие приелось окончательно. Цзян Чэн, насколько мог, устроился на своей лежанке, в самом деле расстегнул пояс и пытался читать, но читать не получалось. Он пребывал в одном из самых дурных своих настроений, где-то под средним даньтянем свербила необходимость что-то делать и одновременно делать ничего не хотелось, и за что бы он таким не взялся – всё будет выпадать из рук. Он знал по опыту: изгнать противное тянущее ощущение можно только работой, желательно – тяжёлой, но какая работа может быть в движущейся по всем кочкам дороги карете? Чжу Ду предлагал ему партию в вэйци, но играть Цзян Чэн не захотел – он был хорош в вэйци, но раз уж не мог сосредоточиться даже на книге, то на доске точно не получится. Разговора тоже не сложилось. Иероглифы вместе с подпрыгивающей на камнях и кочках каретой подпрыгивали перед глазами и, озлившись окончательно, Цзян Чэн сложил книгу и закрыл глаза, надеясь заставить себя поспать. Сон тоже не шёл, хуже того, он впал в какое-то подобие сонного оцепенения, но окончательно погрузиться в него не смог и так и крутил в голове всё произошедшее, и разумеется с каждым разом оно представало всё в более и более мрачном свете, а он казался себе всё более и более жалким, не сумевшим в этой жизни защитить решительно ничего из того, что было дорого. Наверное он мог вырваться из этого водоворота в мыслях, тянущего его на самое дно, но для этого нужно было что-то сделать, хотя бы открыть глаза, а это требовало усилий, к которым он оказался не готов. На лоб легла прохладная рука, и Цзян Чэн вздрогнул от неожиданности. – Плохо? – Да нет, – прислушавшись к себе, ответил он. – Устал. – О чём думаешь? – Что лучше бы я в той беседке и остался. Чжу Ду отсел ненадолго и завозился с поклажей, Цзян Чэн услышал звук открывающейся фляги и льющейся воды, а потом ему на голову легла холодная тяжёлая ткань. Ощущение было приятным. – Это неправда, – неожиданно мягким голосом сказал целитель. – Ты увидишь, когда станет лучше. – Правда, – отрезал Цзян Чэн. – Я провалился везде, где мог. – Юньмэн Цзян с тобой не согласится. – Когда-нибудь, – уверенно сказал он, – вы узнаете всё. И поймёте. – Что? – Цзян Чэн даже по голосу слышал, что Чжу Ду недоумённо нахмурился. – Что произошло? Цзян Чэн промолчал. Он вообще был не рад, что ответил на вопрос. Чжу Ду знал о нём очень много, больше даже, чем в своё время Вэй Усянь, если он сейчас скажет лишнее, целитель может о чём-то и догадаться. Цзян Чэн не был готов делиться своим позором даже с ним. – Не произошло, я просто… – он сдвинул ткань с глаз, чтобы хотя бы видеть собеседника. – Я смог восстановить орден, но не смог справиться с кланом. Когда я умру, не останется никого. Моя мать и смотреть на меня не захочет. Чжу Ду легко сжал его плечо и тут же опустил пальцы. – И тут ты неправ, – всё с той же удивительной для него мягкостью сказал он. – Ты ещё молод сам и твой преемник тоже Цзян и близок тебе по крови. – Он ещё совсем мал. Семья должна быть большая, как было до войны. Я и он – что это за семья? А как я могу впустить в неё чужого? Того, кто не знает, что значит Юньмэн Цзян? Из старого ордена нас остались единицы. И разве я могу… мы все потеряли так много. Разве я могу просить тебя оставить своё родовое имя, чтобы принять моё? – Ты никогда не спрашивал, – после паузы ответил Чжу Ду. – Я не хотел услышать отказ. Целитель вздохнул, его рука вернулась обратно на плечо. – Кто сказал, что я бы отказался? Цзян Чэн хотел об этом говорить больше, но понимал, что сейчас не то время. Не стоило унижать себя и обижать Чжу Ду даже тенью подозрения, что его слова сейчас – лишь следствие горя и болезни. Хотя ему следовало благодарить развязавший язык жар уже за то, что он странным образом, но высказал желание, преследовавшее его уже много лет, и не иначе как чудом можно было считать то, что он не получил сразу отказ. До самой Пристани они разговаривали мало. Чжу Ду хотел заночевать где-нибудь по дороге, но Цзян Чэн воспротивился – ему слишком уж не хотелось затягивать путешествие и в итоге они поменяли лошадей и продолжили путь. Домой прибыли рано, но уставшие смертельно. На своей земле Цзян Чэна чуть меньше волновало каким его увидят и он без сомнений принял помощь, но стоило ему сделать шаг в сторону своих комнат, как Чжу Ду крепче взял его под локоть и очень тихо проговорил: – Или ты пойдёшь в наш павильон, или я пойду с тобой, выбирай. Цзян Чэн недовольно тряхнул головой и потащил его за собой, а уже за закрытыми дверями возмущённо спросил: – И что это значит? – Ты нездоров, – уверенно ответил Чжу Ду. – Ни как твой целитель, ни как твой, я надеюсь, друг, я не могу тебя оставить. Это выбило почву из-под ног окончательно. Они в самом деле были близки – настолько, насколько Цзян Чэн вообще мог себе позволить теперь, но это всё ещё было несравнимо с тем, насколько он близок был когда-то с Вэй Усянем. Он мерил всё этой меркой, и выходило что никому в мире больше не может и вряд ли когда-то сможет считаться другом, но Чжу Ду так легко это произнёс. Может быть, ему в самом деле стоило попытаться оставить прошлое в прошлом и открыть двери настоящему? Даже если это будет совсем по-другому? Он ведь и сам теперь другой? – Ты уверен? – стараясь звучать ровнее, сказал он. – Мои… друзья или мертвы или покинули меня. Стоит ли такого риска? – Я думаю, мы здесь не выбираем, Цзян Ваньинь. Но отвечая на вопрос: да. Ты стоишь риска. Цзян Чэн сел на край кровати и опёрся локтями на колени. Он устал, чувствовал себя разбитым и физически и душевно и совершенно не понимал, что должен сейчас чувствовать и отвечать. Было страшно, как всегда, когда он чувствовал себя уязвимым, открытым для удара, но в то же время у него возникло ощущение, словно что-то медленно заполняет ту часть души, которую сам он давно считал давно мёртвой. Болезненное и немного приятное ощущение. – Я не знаю, как с этим быть, – сказал он в пол. – Я не думал… Чжу Ду присел рядом. – Никак, – мягко сказал он. – Ложись в постель. Я принесу всё, что мне нужно. «Все что нужно», конечно же, оказалось иглами и ворохом благовоний и лекарств. Цзян Чэн тут же пожалел, что выбрал свои комнаты – этот запах отсюда потом будет не вытравить никаким образом. – Лэй Бин контролирует ситуацию, – спокойно рассказывал целитель, прокаливая иголки, и Цзян Чэн этому спокойствию вообще не верил, но слушал. – У него готовы списки к экспедиции, почти все контракты подтверждены и ждут только твоей печати. Сейчас отдохни, а вечером, я думаю, сможешь включиться в дела. Отдыху изрядно мешали горячие и холодные иголки, которые вроде как должны были способствовать правильному течению ци и помогать выздоровлению, но с точки зрения Цзян Чэна были созданы именно для того, чтобы раздражать лично его, но он быстро приспособился – или смирился – и в самом деле заснул под благовония и проспал так до самого утра. Никто не решился его разбудить. Это здорово его разозлило, но его злость закончилась, пока он одевался и заплетал косы на висках – впервые с момента ранения почти без боли и полностью самостоятельно. Было слишком хорошо, чтобы злиться, и Чжу Ду, вошедший с миской отвара в руках, заставший его уже полностью одетым, не получил и десятой части того негодования, что должен был. Первая дозволенная еда ещё больше примирила его с существованием, и после позднего завтрака он погрузился в текущие дела – нырнул в них, как нырял в озеро, защищаясь от мыслей и ощущений. Он помнил о своём горе – но до поры держал его на расстоянии вытянутой руки. Через несколько дней Цзян Чэн собирался вернуться в Ланьлин и дать ему волю, но сейчас оно могло разрушить снова то, что он с большим трудом собрал. Весь день они с Лэй Бином провели за утверждением экспедиции. До неё оставалось совсем немного времени, и раз уж Ланьлин Цзинь, очевидно, будет не при делах, приходилось менять планы. Цзян Чэн думал о том, чтобы отодвинуть всё на окончание траура – без одного великого ордена поход состоится, но без двух уже вряд ли – но всё же решил, что его личная скорбь не должна влиять на дела всего цзянху. Дела достаточно отвлекли его днём, но настоящим испытанием должна была стать ночь. Он заранее попросил у Чжу Ду что-нибудь покрепче, чтобы уснуть, и отклонил предложение остаться с ним ещё на одну ночь… и к рассвету об этом здорово пожалел. Зелья хватило на два шичэня и он открыл глаза ещё затемно, в пустой комнате, окружённый всеми сожалениями, которые успешно игнорировал днём. Ему не впервые было просыпаться под их шипящие голоса, льющие яд, заставляющие терять границы между реальным и нереальным. У Цзян Чэна было лекарство, способ надолго их заткнуть, но он не рискнул бы сейчас играть с духовными силами. Во-первых, он и в самом деле был ещё нездоров. Во-вторых, тогда разговора с Чжу Ду не избежать. Промучавшись в постели до тех пор, пока чёрная бумага в окнах не стала тёмно-синей, Цзян Чэн поднялся. Медитация не помогала, эти тени жили в глубине его сознания, а не снаружи, и отрешившись от мира, он только лучше их слышал. Оставалось только одно. Он взял Санду и вышел на тёмную предрассветную пристань. Ему не нужен был свет для того чтобы найти дорогу к площадке для тренировок. Ночью здесь не было жизни – не висели фонари и даже стражу не выставляли, во многом потому, что Цзян Чэн с первых дней сражался с бессонницей, а когда её становилось слишком много – и гневом, а после – с отчаянием, именно здесь. И не хотел, чтобы его видели слишком часто. Он медленно принялся за разминку, прислушиваясь к ощущениям тела, чтобы не слишком напрягать рану. Потом взял в руки Санду и продолжил с ним. Голоса в голове всё ещё кричали. Цзян Чэн ускорил темп, перешёл к более сложным шагам и ускорялся до тех пор пока в целом мире не остались только медленно светлеющее небо, его мерные выдохи и свист рассекающего воздух меча. Он не держал в руках Санду уже четыре дня – на четыре дня больше, чем нужно. Тяжесть успокаивала его, лёгкость, с которой двигался меч, совершенство форм – захватывали. Он вошёл в ритм и ему казалось, что он может двигаться так бесконечно. Теперь каждый взмах сопровождала боль – сначала тянущая, потом острая, режущая – но что в этом мире вообще даётся без боли? Цзян Чэн не смог бы остановиться сам, даже если бы захотел – ему мог бы помочь колокольчик ясности, но он остался в покоях. Пустоту в мыслях, за которой он гнался с самого начала, было сложно удержать, но он не прекращал усилий, даже если чувствовал, что шаги становятся неуверенными, а руки дрожат. Его кто-то окликнул, но он не обратил внимания. Тот, кто вышел в ночь и увидел то, чего не должен был, получит своё наказание позже. Сейчас он сосредоточился на ускользающем движении. Если раньше меч был продолжением его руки, теперь он пытался его догнать, развернулся, собираясь выполнить сложную дорожку шагов и запнулся о землю. Нечто, заставляющее его двигаться дальше, разрушилось, и в колени тут же ударила мощёная площадка. Цзян Чэн согнулся пополам, прижимая локтем живот – боль, до этого далёкая, стала одурящей. Он никак не мог выпрямиться, пока ему в плечи не упёрлись детские ладони. – А-Лин? – растерянно спросил он, потому что какой ещё ребёнок мог позволить себе такое? Зрение понемногу прояснялось, и мальчик, поддерживающий его за плечи, обретал черты. Конечно, это был не Цзинь Лин, потому что Цзинь Лину было уже пятнадцать и навсегда останется пятнадцать. Цзян Чэн наконец догадался подставить руку, чтобы опереться. Мальчик – Цзян Мин, конечно же, такова уж была его удача теперь – смотрел на него полными ужаса глазами и что-то говорил, но Цзян Чэн никак не мог понять что. – Погоди, – выдавил он. – Помоги встать. Проще сказать, чем сделать. Цзян Мину, хоть и состоящему сейчас наполовину из решимости, всё ещё было всего одиннадцать, а Цзян Чэн был высоким мужчиной. Они, шатаясь, добрались до ближайшей опоры перил. Цзян Чэн зацепился за неё и медленно сел. – Цзян-цзунчжу, – мальчик потянул его за руку, но поднять ему сил не хватало. – Немного ещё. – Так не пойдёт. Иди за Чжу-дайфу. Иди, я буду в порядке. Мальчик кивнул и убежал, Цзян Чэн проводил его взглядом и моргнул, и почему-то, открыв глаза, сразу увидел перед собой Чжу Ду: с несобранными волосами и в одном чжунъи. Мальчик тёрся рядом, не рискуя попасть под горячую руку, но и не уходил. – Иди разбуди кого-нибудь из целителей, пусть готовят постель, – скороговоркой бросил ему Чжу Ду. – Давай, цзунчжу, попробуем встать. Что ж ты с собой делаешь… Надо отдать должное способу, он оставался рабочим. Добравшись до кровати, Цзян Чэн уснул почти сразу и проспал почти до полудня, без снов и ядовитого шёпота в голове. Один недочёт – в целительском павильоне. Когда он проснулся, из приоткрытой двери доносились негромкие голоса Лэй Бина и Чжу Ду. – …как в прошлый раз, если не хуже. – Что случилось ночью? – Пока не знаю. Ко мне ночью вломился этот сяогуй с криками, что цзунчжу умирает. И я тебе скажу, это было не отклонение ци, но подошло близко к тому. – А он там как оказался? – Будешь смеяться, но воровал с кухни еду. Повезло… – Да… Эй, сяогуй, ты разве не должен быть на занятии? – Я сбежал, – раздался голос Цзян Мина. Он говорил громко и с таким вызовом, что становилось смешно. – Я хотел узнать… ну… Цзян-цзунчжу, он же мой тангэ. – Всё будет хорошо, – с неожиданной теплотой в голосе сказал Чжу Ду. Цзян Чэн неожиданно понял, что это нужно заканчивать. Что он совсем не хочет слушать дальше. К их вчерашнему странному разговору добавилось это «тангэ» и он теперь совсем не знал, что думать. Он привык к мысли, что мальчик будет его преемником, но к той, что он в самом деле его семья, как оказалось – не привык. Он поднялся, взял с низкого столика сложенный чаошен, накинул его на плечи и вышел из павильона. Эти трое, стоящие у дверей, даже если и поняли, что он слышал, никакого раскаяния не испытывали, но склонились в поклоне. – Не надо, – поморщился он. – Я в порядке. – Цзян-цзунчжу! – окликнули его со стороны ворот, он обернулся и увидел одного из сегодняшних дозорных. – У ворот Цзэу-цзюнь и Ханьгуан-цзюнь. Что я должен им сказать? Цзян Чэн прямо почувствовал, как каменеет лицо, как рот сам собой искривляется в гримасе не то недоумения, не то отвращения. Вот только Лань Ванцзи ему здесь не хватало сегодня! – Все приказы действительны, – отрезал он. – Пусть ждут, я скоро выйду.