Что отнято судьбой, а что подарено

Возвращение в Пристань прошло в гнетущем молчании. Цзян Чэн торопился уехать не потому что ему так уж не терпелось начать готовить экспедицию в Цишань – они прибудут домой в лучшем случае перед сумерками, будет уже не время – и конечно, он торопился уехать не из-за их с Цзинь Лином ссоры. Ему причинили боль неосторожные слова и из-за короткого разговора она не исчезла, но в ней не было ничего способного всерьёз развести их с племянником. Стычка с Вэй Усянем и Лань Ванцзи тоже оставила у него горький осадок. Он нисколько не сожалел о том, что сказал им, и испытывал мстительное удовольствие при мысли о том, что Лань Ванцзи не удержал лица, но то, как легко он сам откликнулся на провокацию Вэй Усяня, заставляло злиться на себя самого. В конце концов, ему же не пятнадцать лет! Но хуже всего было ощущение потери. Если бы его спросили несколько дней назад, Цзян Чэн сказал бы, что позабыл его за прошедшие четырнадцать лет, но как оказалось – не позабыл. Старые раны на душе никогда не заживали полностью, открывались и кровоточили, стоило ему коснуться их даже неосторожной мыслью. Со временем Цзян Чэн привык не тревожить своих демонов и столкновение с ними лицом к лицу всякий раз становилось сокрушительным. Как тогда в храме Гуаньинь. Как вчера на церемонии в честь Цзинь Лина. Он не знал, откуда в нём поднялось это сейчас. Мальчик, которого он вырастил, стал взрослым слишком рано и слишком резко. Цзян Чэн знал своё место – он был всего лишь дядей по материнской линии и не имел на Цинь Лина никаких прав и не должен был строить никаких надежд. Но его сердце никогда не слушало голос разума. Он своими руками надел на голову Цзинь Лину три головных убора и сам отпустил его в жизнь, и должен был быть рад и этому… но теперь между ними всё должно будет измениться, и Цзян Чэн не хотел этого как никогда. Не хотел снова остаться один. Цзян Чэн сошёл с меча на мощёный двор в центре Пристани Лотоса и сразу почувствовал себя лучше, ощутив его под ногами, и с наслаждением потянулся. Жизнь продолжалась, и будущее не казалось таким уж пустым и одиноким. – Отдыхай, – посоветовал он Лэй Бину. – Завтра будет много дел. Остальные прибудут позже: на Чжу Ду он оставил путешествующих в карете. Планировалось, что в каретах вернутся все, но Цзян Чэн не захотел терпеть тряску и узкое пространство, и потому, взяв с собой только первого ученика, вернулся воздухом. – Принесите ко мне в комнаты воды, – распорядился он. – И найдите Цзян Мина. С началом часа собаки он должен быть у меня. Он не должен был надеяться на то, что Пристань Лотоса унаследует Цзинь Лин, но каким-то образом всё-таки надеялся. Теперь эта надежда навсегда осталась позади. Цзян Чэн давно присматривался к мальчику, с некоторых пор выделял его среди прочих, и наверное пришло время представить его как наследника ордена Цзян, при условии что у Цзян Чэна так и не появятся собственные дети. Он знал, что не появятся – он бы не смог терпеть рядом с собой другого человека настолько близко, а жить как отец с матерью не хотел. Удивительным при этом было то, как в глубине души он тосковал по семье. Даже в его самых смелых и безудержных мечтах в детстве у него всегда была семья – конечно, большую их часть занимали великие сражения и славные победы, но за ними неясными силуэтами всегда стояли женщина и двое детей, мальчишек, для которых он воображал такую же тесную дружбу, как у них с Вэй Усянем. Тот человек, которым Цзян Чэн стал спустя без малого три десятка лет, не мог на это даже надеяться. Даже если в глубине души не переставал ждать. Ударили в гонг, обозначая час собаки, и почти сразу Цзян Чэн услышал, как кто-то перетаптывается у дверей, видимо, опасаясь постучать. Ему стало любопытно, решится ли мальчишка – было в Пристани правило, если дверь открыта, глава готов принять любого, а если дверь задвинута, то только по не терпящему отлагательств делу – и вскоре был вознаграждён осторожным стуком. Хорошо. – Входи. Дверь мягко открылась и мальчик зашёл в комнату, ступая бесшумно, словно стремясь показать владение техниками лёгких шагов. Цзян Чэну, которого весь день преследовали воспоминания, это почти болезненно напомнило то, как он сам заходил к отцу, стараясь заслужить одобрение. – Садись. Чтоб он знал, как разговаривать про серьёзные вещи с детьми! Ему легко было с Цзинь Лином, но Цзинь Лина он впервые взял на руки в тот же день, когда тот родился. Цзян Мин был поздним сыном одного из двоюродных братьев отца, и не Цзян Чэн учил его плавать, и не Цзян Чэн впервые дал ему меч. Мальчик жил в Пристани Лотоса уже четыре года и был одной с ним крови, но родным в том смысле, в котором это чувствовал Цзян Чэн, не стал, да и не должен был стать. Довольно было того, что он обладал завидным потенциалом, о нём высоко отзывались наставники и он неплохо показал себя на первой ночной охоте, будучи при этом одним из самых младших допущенных к ней детей. Цзян Мин не смотрел на Цзян Чэна. Он послушно сел на циновку перед его столом – спина прямая, руки сложены на коленях, взгляд направлен вниз – не в пол, но достаточно, чтобы соблюсти приличия. Хороший мальчик. Он не виноват в том, что Цзян Чэн так глупо надеялся на то, чего не мог получить. Цзян Чэн налил чай себе и мальчику. – Ты знаешь, зачем ты здесь? – Нет, Цзян-цзунчжу. Цзян Чэн полагал, что он догадывается. Одиннадцать лет – не совсем уже сопливый возраст, а в Пристани Лотоса всегда говорили свободно, иногда настолько, что он начинал жалеть, что у него нет такого же, как у Ланей, свода правил. – Это действительно так? Мальчик заметно напрягся и закусил губу. Цзян Чэн понял, что чего-то не понимает. Статус Цзян Мина как вероятного наследника, пусть и не объявленного, не был секретом. Цзян Чэн, появляясь на занятиях у младших, неизменно обращал на него внимание, интересовался им у наставников, иногда снисходил до беседы – дело совсем уже редкое. Цзян Чэн никогда не оставлял без внимания адептов своего ордена, но общения с младшими детьми избегал, не желая напугать или оттолкнуть. Такой реакции он не ждал, но ничего больше спросить не успел – мальчик сломался раньше и выпалил: – Виноват только я! Это я придумал! Вот как. Цзян Чэну стало отчего-то весело. Неожиданно, но он посмотрел на мальчишку совсем другими глазами. Не как на своего адепта, не как на возможного будущего главу, а как… на ребёнка, которым он вообще-то и являлся. Цзян Чэн уж и забыл, как это. Цзинь Лин к его некоторому огорчению дружбы среди сверстников не завёл, а его собственное детство было уже так далеко. За морем крови и морем сожалений. Он дал жест продолжать. – Но мы взяли самый старый сампан! Его всё равно уже не спускали на воду! Цзян Чэн с трудом удержался от улыбки. Дальше можно было не продолжать. Во времена его детства они тоже угоняли джонки. Интересно, пережил ли сампан это путешествие? Если речь идёт о той старой развалине, то не должен был, его давно уже использовали как укрытие для снастей. Ученики не пострадали, это точно, иначе ему бы доложили, едва он ступил на Пристань. – Я позвал тебя не поэтому, – сообщил он и мальчик вспыхнул и упёр глаза в пол. – Вам уже назначили наказание? – Да, цзунчжу… – Хорошо. Тогда перейдём к делу. Цзян Мин, уверившись, что прямо сейчас его наказывать не будут, немного расслабился и пересел удобнее. Наверное, думал, что сделал это незаметно – Ты знаешь, что твой отец приходится моему двоюродным братом? – Да, цзунчжу. – Хорошо. Этому ордену нужен тот, кто унаследует его, когда не станет меня. И я хочу, чтобы это был Цзян по крови. Твои наставники в один голос говорят, что ты одарён от рождения и не бегаешь от работы. Я хочу, чтобы ты когда-нибудь взял на себя это бремя. Конечно, в одиннадцать лет такие вещи решать рановато. Сам Цзян Чэн знал, что примет на себя орден, чуть ли не с рождения, но Цзян Мин – младший из сыновей своего отца – навряд ли рассчитывал оказаться однажды даже главой собственной семьи. Он спросит мальчика ещё раз через несколько лет, когда тот войдёт в силу и будет лучше понимать, что на самом деле означает быть главой крупного ордена. Но даже сейчас без какого-то согласия с его стороны Цзян Чэн не стал бы и начинать. Орден – слишком большая драгоценность в его руках, чтобы передать его тому, кто этого не захочет. – Этот… этот ученик примет эту честь, – почти неслышно ответил Цзян Мин. – Я спрошу тебя ещё раз в год твоего совершеннолетия, – сказал Цзян Чэн и пододвинул к мальчику пиалу. – Будь готов к тому, что количество твоих уроков увеличится. – Да, цзунчжу. – Не бойся меня. Через некоторое время я буду учить тебя сам. Мальчик осторожно посмотрел на него из-под опущенных ресниц, опасаясь позволить себе прямой взгляд, и потянулся к пиале, явно готовый отдёрнуть руку, если увидит недовольство на лице главы. Цзян Чэн сидел спокойно, позволяя ему сделать глоток и оглядеться. Вертеть головой было бы невежливо, но Цзян Мин то и дело стрелял глазами по сторонам. Оно и понятно, побывавших здесь младших адептов можно было пересчитать по пальцам одной руки. – Ты можешь спрашивать, – сказал Цзян Чэн, когда решил, что мальчик уже налюбовался его довольно простой обстановкой. Цзян Мин нервно облизнул губы и оценивающе посмотрел на него. Цзян Чэн, наверное, совсем перестал понимать детей: он ждал какого-то скучного будничного вопроса о том, как поменяет жизнь новый статус… или быть может неудобного, о том, что будет, если глава всё же женится… но Цзян Мин спросил то, что волновало любого мальчишку, едва он получал в руки первый меч. – Вы возьмёте меня на настоящую ночную охоту? Цзян Чэн чуть не рассмеялся от неожиданности и вспомнил, как Цзинь Лин годами ходил за ним и требовал, требовал взять с собой. В восемь это было “цзюцзю! У меня уже есть меч!», в десять «цзюцзю! Я летаю не хуже взрослых!». В одиннадцать Цзян Чэн сдался и начал понемногу брать мальчика на короткие и относительно безопасные вылазки. Ладно, может быть это будет не так сложно, как казалось. – Это будет зависеть от твоих успехов. Мальчик просиял. В себе и своих успехах он явно не сомневался. – Иди к себе. Скоро отбой. Ему бы тоже неплохо было отдохнуть, поездка в Ланьлин вышла тяжёлой и физически и эмоционально, но он бесцельно проворочался большую часть ночи, перебирая в голове события последних дней, раздумывая над тем, мог ли он сделать лучше. Эта игра была заведомо проигрышной: всегда можно было сделать лучше, а он сильно подвёл Цзинь Лина сегодня утром. Одолеваемый печальными мыслями, он сумел кое-как забыться под утро, но в его сон пришёл Вэнь Чжулю и дальше пытаться Цзян Чэн счёл бессмысленным. Поднялся он в настроении ещё хуже, чем ложился, но ему было чем защититься: работой. Пристань Лотоса разрослась и стала в последние годы чуть ли не вдвое больше той, разрушенной. Здесь всегда было дело любому, особенно теперь, после весенних паводков, ежегодно наносивших небольшой, но урон. Главные здания были защищены талисманами и укреплены должным образом – в Юньмэн Цзян умели жить рядом с большой водой – но невозможно защитить каждую дощечку в мостках и каждую беседку. Каждое лето Цзян Чэн лично обходил резиденцию своего ордена, изыскивая изъяны, каждое лето кипела работа: перестилали ли мостки, закладывали ли новые лодки, чинили ли пирсы, глава был везде: наблюдал по большей части, помогал при необходимости. Он умел делать всё и учил адептов тому же. Он был сердцем своего ордена, тем, кто сумел сохранить наследие предков. Цзян Чэну всегда становилось легче, когда он об этом вспоминал и ещё легче, когда он брал в руки инструменты – каждая боевая лодка, заложенная на Пристани, несла след его рук. Существовало в этом мире то, в чём и он был хорош безоговорочно и счастье, что его таланты сосредоточились в области управления орденом. Цзян Чэн всё ещё нет-нет, но задавался вопросом, одобрил бы его отец, и когда этот вопрос становится мучительным, выходил на пирсы и смотрел на Пристань. Здесь ему не было нужно одобрение отца. Он превзошёл его и знал это. Несмотря на то, что он вышел на улицу рано, работа уже кипела. За всей подготовкой к празднеству в Башне Золотого Карпа и за всеми тревогами, касающимися внезапного появления ордена Вэнь, Цзян Чэн упустил из виду близящийся Дуаньу. Но жизнь была больше, чем тревоги главы ордена – о празднике не забыли ни ученики, предвкушающие гонки на лодках и уже начавшие спорить на победителя, ни его управляющий, который получил указания ещё в начале сезона, ни тем более люди из города Юньмэна, каждый год собирающиеся полюбоваться на красивые расписные лодки и искусство адептов ордена Цзян. Придётся на неделю всё-таки открыть ворота. Не стоит нарушать традицию. Сейчас на сходни вытащили лодки и вокруг них крутились ребята постарше и несколько младших – обновляли краску, латали дыры, наводили лоск. Скоро на киль поставят дракона и лодка готова – это были не совсем такие лодки, с которых рыбачили и не те, с которых воевали. Такие делали только в Юньмэн Цзян – узкие, вёрткие, не очень устойчивые, но очень быстрые, идеально подходящие для гонки. У него самого потеплело на сердце – чуть больше двадцати лет назад он точно так же суетился вокруг лодок со своими шисюнами и шиди – и он ничуть не удивился, увидев среди младших Цзян Мина, измазанного в краске и очень довольного тем, что старшие позволили ему участвовать в подготовке. Цзян Чэн неслышно прошёл мимо, не собираясь мешать детям. Гонг, возвещающий начало дня – ежедневных утренних практик и работ – ещё не прозвучал. Пусть делают что хотят. – Доброго утра, цзунчжу, – рядом с ним возник Лэй Бин, явно ещё не проснувшийся до конца. – Ты рано. – Да, – вздохнул он. – Супруга плохо спала, и я вместе с ней. – Она здорова? – Да, я… – Лэй Бин явно хотел что-то добавить, но качнул головой. – Думаю, что да. – Пройдёшь со мной? – Думаю по меньшей мере четверть Пристани надеялась, что вы забудете про инспекцию в этом году, – хмыкнул первый ученик. – Пойду, у меня даже бумага есть. Цзян Чэну не нужно было ничего записывать, в своём доме он знал каждую досточку. До него доносилось, что его считают чересчур придирчивым и чересчур тревожным, с его же точки зрения в том, что касалось безопасности Пристани Лотоса, не могло быть мелочей. Даже невовремя сломавшаяся доска на пирсе могла привести к беде: он мог сходу предположить с десяток. – Тогда запиши сразу, что перила у того мостика под замену, – сказал он, сопроводив слова кивком. – И на площади надо заменить разбитые камни. – На южном пирсе есть подгнившие опоры. – Дойдём – посчитаем. Что думаешь про экспедицию в Цишань? – Что если все выполнят то, что пообещали, это будет чудо. Мне не нравится эта история. Всё кажется, что мы чего-то не замечаем. – Признаться, мне тоже, – Цзян Чэн вытянулся на мостках, чтобы заглянуть вниз, на опоры. Уровень воды был низкий, но часть балки всё равно уходила под воду. – Ну раз уж ты тут со мной, то лезь, мне не нравится вторая правая. – Как знал, – вздохнул первый ученик, но покорно начал развязывать пояс. – Как знал, что не надо так рано выходить. – Ничего, в прошлом году я сам смотрел. Теперь твой черёд. – Адептов полный орден, а глава сам под мостки лезет, – продолжал ворчать Лэй Бин. – Вот куда это годится. – Большое доверие – большие ожидания, – хмыкнул Цзян Чэн. – Я могу послать только того, в чьём суждении уверен. Лэй Бин закатил глаза и почти без плеска соскользнул в воду. Вскоре послышался его голос: – Под замену! Передняя тоже не очень, в следующем году придётся менять, я думаю. Он подтянулся на руках, легко выбрался на доски и тут же принялся отжимать чжунъи. Теперь сонным он уже не выглядел, впрочем, особенно возмущённым тоже. Солнце ещё не припекало, но уже ощутимо грело, скоро придётся доставать зонтики, чтобы спасаться от дневной жары. – Мне нужно будет, чтобы ты составил списки адептов для экспедиции в Цишань, – сказал Цзян Чэн, когда они углубились в закрытую от посторонних часть резиденции. Здесь не было и не могло быть посторонних и можно было как говорить о делах, так и сократить дистанцию. – Так, чтобы не слишком ослабить Пристань Лотоса и одновременно не уронить лицо перед остальными. Впрочем, я пойду сам, так что в первую очередь думай о Пристани. – Почему не я? – возмутился Лэй Бин. Цзян Чэн остановился и посмотрел на него так, как обычно смотрел на совершившего какую-то безумную глупость Цзинь Лина. – Потому что, – с расстановкой сказал он, – я не собираюсь объяснять через несколько лет твоему ребёнку, почему он растёт без отца. Хватит мне Цзинь Лина. – Откуда ты знаешь? Что у нас осенью родится ребёнок? – Я здесь всё знаю, – вздохнул Цзян Чэн. – Не спорь, это моё окончательное слово. И госпожа Лэй тоже не захочет тебя отпускать. Цзян Чэн не признался бы в этом не то что Лэй Бину, но и самому себе, но когда он узнал о том, что супруга его первого ученика наконец понесла ребёнка, в самую первую секунду он испытал не радость, а разочарование. Он смог восстановить свой орден в довольно короткий срок, но его клан – его семья – по прежнему насчитывала невозможно малое количество людей. Цзян Чэн был ужасно придирчив, выбирая кого принять в клан, и по сей день людей, носивших имя Цзян, можно было пересчитать по пальцам, и большинство из них принадлежало другим веткам когда-то большой семьи. Он знал кого хотел бы видеть братьями. Конечно, Лэй Бин и Чжу Ду возглавляли этот недлинный список… но за столько лет он так и не решился им предложить. Цзян Чэн понимал, каково остаться последним в роду, его первый ученик тоже потерял всех при нападении Вэнь, и у Цзян Чэна язык не поворачивался предложить ему перейти в другую семью и лишить предков надежды на продолжение рода. И теперь точно не повернётся. – Да, цзунчжу, – с изрядной долей яда ответил Лэй Бин. – Постарайся сам не отдать жизнь. Я не собираюсь всему ордену объяснять почему там был ты, а не я. Цзян Чэн только рукой махнул. – Мы ещё и половины не обошли, не тяни время. – Да, цзунчжу. – Да хватит уже! – А что я сказал? Цзян Чэн закатил глаза и первым двинулся вперёд проверять состояние дорожек. Несколько лет перед последним кризисом для Цзян Чэна выдались спокойными, почти ленивыми. Он упрочил своё положение достаточно, чтобы никого не бояться и ни перед кем ни кланяться, Цзинь Лин подрос, и хотя страх за него никогда полностью не покидал сердце Цзян Чэна – и никогда, наверное, не покинет – на глазах становился из ребёнка юношей. Даже вечная стройка сошла понемногу на нет. После всего, что случилось прошлой осенью, Цзян Чэн надолго скрылся за воротами Пристани, оправляясь от душевных ран, и жизнь не остановилась, но словно замедлила ход – а теперь сорвалась с места и времени, которого было так много, внезапно стало так мало. Перед праздником требовалось закончить мелкий ремонт – хотя бы там, куда будут допущены люди. Не хватало только, чтобы какие-нибудь мостки не выдержали веса зрителей! – и в пристани зазвучали на все лады молотки. После праздника, буквально через несколько недель, подойдёт срок для назначенного сбора объединённых войск – и Цзян Чэн договаривался о фураже, организовывал цепь будущих поставок в Цишань, и поминал между делом добрым словом Цзинь Гуанъяо: сторожевые башни становились прекрасными опорными точками для передвижения войск и это было на руку Цзинь Лину. Возможно, некоторое возмущение среди заклинателей было оправдано: в стройку вкладывались все, но большую часть славы пожинал орден Цзинь. Цзян Чэн его в какой-то степени разделял, хотя сам по себе проект с башнями поддерживал, но тогда речь шла о Цзинь Гуанъяо. Цзинь Лину он был готов уступить хоть всю. Цзян Чэн едва успевал в этом ворохе дел уделить каждому необходимый минимум своего внимания и чувствовал себя почти хорошо – на горькие мысли не хватало времени, а на бессонницу – сил, как в старые и совсем недобрые времена. Он даже на их тайные с Лэй Бином тренировки смог выбраться всего один раз и то – усилием воли отняв время от подготовки к фестивалю, когда напряжение стало почти невыносимым. – Всё, достаточно. Цзян Чэн тяжело опёрся на тренировочный меч, с трудом переводя дыхание. Эта тренировка была самой длинной из тех, что он проводил, не используя духовные силы. К собственному удивлению, он быстро приспосабливался и становился лучше с каждым боем – Лэй Бину приходилось прикладывать всё больше усилий в поединке, несмотря на то, что его духовные силы заблокированы не были. Конечно, если бы они сражались по-настоящему, Лэй Бин легко бы одержал верх над лишённым духовных сил Цзян Чэном, он и сейчас стоял ровно и дышал спокойно, но тем не менее Цзян Чэн понимал, что даже если снова окажется без духовных сил, то по крайней мере на короткой дистанции у него будет шанс. Это ощущение грело – гладило гордость, успокаивало тревогу. – Я бы не хотел выйти против тебя всерьёз, – задумчиво сказал Лэй Бин, перебрасывая меч из руки в руку. – Мне даже так становится непросто, по крайней мере пока ты не устанешь. – Это просто неожиданно, встретить сопротивление от человека с заблокированными духовными силами, – отмахнулся Цзян Чэн. – Но я на большее и не рассчитываю. Мокрая рубашка неприятно липла к спине. Он вернул на стойку меч и двинулся в сторону своих покоев. У него был свой выход к озеру и свой пирс, Цзян Чэн уже предвкушал как он с размаху нырнёт и вода примет его в прохладные объятия. Лэй Бин, подумав немного, тоже сунул тренировочный меч на место и догнал его. – Кожевенники ответили? Они успеют с таким крупным заказом? – Вчера не было, жду сегодня. Всё равно полдня придётся провести с письмами. И так откладывал сколько мог. Нужно было выслать приглашения на фестиваль в вассальные и союзные ордена. Приедет мало кто – по крайней мере, Цзян Чэн всем сердцем на это надеялся. В то время, когда окружающие ещё не отчаялись его женить, от визитёров отбоя не было. Сейчас поутихло. Он не любил гостей. Пристань слыла самой шумной и открытой резиденцией даже под его управлением, но этот шум и суета были привычные, а приезжие гости, которых приходилось развлекать, нарушали сложившийся порядок. Цзян Чэн не любил перемен. Они никогда не были во благо. – Кстати, я всё хочу спросить. Как тебе Цзян Мин? – Трудно пока сказать, что из него в итоге выйдет, но для своего возраста он хорош. – Я хочу написать в орден Юй, – признался Цзян Чэн. – Пригласить родню. Возможно, если сейчас в Юй есть девочки, ровесницы Цзян Мина, то пригласить и их. Лэй Бин непочтительно засмеялся. – А сам от женитьбы бегаешь. – Это другое, – хмыкнул Цзян Чэн, но тоже улыбнулся. – Я не буду заставлять. Но мне хотелось бы, чтоб он взял жену из Юй. Это звучит нелепо? – Да нет, – качнул головой Лэй Бин. – Я понимаю. – Я всегда был больше похож на мать, – после паузы продолжил Цзян Чэн. – Это правда нелепо. Но я хочу, чтобы в том, кто будет продолжать мой род, текла и её кровь. – Это не нелепо. Может быть, сентиментально. – Ты что сейчас сказал? – недоверчиво переспросил Цзян Чэн. – Я, должно быть, оговорился. А Цзинь-цзунчжу приедет? – Надеюсь, что нет. Он должен быть в своём ордене. У Цзинь свои традиции. Но мне тоже жаль и это точно сентиментально. А-Лин любит лодки и у него был шанс на победу. – Против меня? Никаких! – Он на год старше, чем был в прошлом году. А он тогда тебя почти догнал. – Возможно, позор меня минует. – Дождёшься, я сам возьмусь за весло. – Я который год этого жду! Над озером разнёсся гонг, обозначающий побудку. Лэй Бин с сожалением вздохнул и повернулся к площади, на которой уже через несколько минут соберутся адепты для первой утренней тренировки. Конечно, ни за какое весло Цзян Чэн браться не собирался. Это было бы нечестно по отношению к его собственным адептам: уровнем совершенствования он превосходил каждого из них или значительно или просто заметно, и в такой победе не было бы ни радости, ни чести. Тем более, что на празднике обещала присутствовать сестра его матери и Цзян Чэн заранее готовился к непростому разговору. Хватка у тётушки была как у хорошей собаки и никакие родственные чувства на неё не влияли. Должно быть и Цзян Чэну умение вести дела перешло от семьи Юй. Представить себе отца настолько непримиримым спорщиком он не мог. До её прибытия оставалось несколько дней и Цзян Чэн обдумывал предстоящий разговор, сидя в беседке у воды. Был самый разгар дня, но день выдался жарким и работа стояла. Цзян Чэн не мог осуждать попрятавшихся в тень людей – он и сам малодушно скрывался от солнца, оправдывая себя тем, что готовится к визиту. – Цзян-цзунчжу, – позвал его смутно знакомый голос и Цзян Чэн оторвал взгляд от воды только затем, чтобы увидеть согнутую спину. – Чжу-дайфу просил уделить ему время. Насколько Цзян Чэн знал Чжу Ду, приглашение звучало далеко не так вежливо, но этот слуга в Пристани был недавно и ещё не успел разобраться в её подводных течениях. Стоял по крайней мере так, как будто готовился к тому, что умрёт на месте за непочтительное отношение к главе. – Случилось что? – на всякий случай уточнил Цзян Чэн, поднимаясь на ноги. – Этот слуга не имеет честь знать, – склонился тот ещё ниже, настолько, что это начинало раздражать. Если ничего срочного не произошло, Чжу Ду мог найти его и сам, между прочим. Не пришлось бы идти через нагретый как сковорода внутренний двор. Воздух был словно стоячая вода, плотный и неподвижный, без единого ветерка. В павильоне, отведённом целителям, Цзян Чэн понял, почему тот никуда не собирался выходить и простил самоуправство. Жару считали вредной для больных, поэтому по всем углам прикрепили талисманы, охлаждающие воздух, и это было благословением после улицы. Цзян Чэн шагнул через порог, а ощущение было такое – словно нырнул в прохладный ручей. – Как тут хорошо, – с оттенком зависти произнёс он. – А вы так редко заглядываете, цзунчжу. – Спасибо небожителям, – в тон ему ответил Цзян Чэн и тут же поинтересовался: – Что-то случилось? – Нет, – качнул головой целитель. – Никто не болеет. Но похоже что в комнате, где я храню травы, прохудилась крыша, и я хочу чтобы её починили до того, как дождь уничтожит запасы. – Как жара спадёт, отправлю кого-нибудь. Если так пойдёт и дальше, нужно будет к Дуаньу натянуть навесы для тени. А то вы захлебнётесь в нуждающихся в помощи. Мало какая гонка обходилась совсем без происшествий. Обязательно кто-то или веслом получит, или в воду упадёт, но такие мелкие травмы нередки и в обычное время. Но количество коек и количество действующих целителей всё-таки рассчитано на нужды одного только ордена. Если от жары и духоты людям будет становиться плохо, то и место, и рабочие руки закончатся очень быстро. – Я поставлю дополнительные койки на всякий случай. Вот тот угол, видишь? В небольшой комнате, отведённой под подобие склада, и в самом деле было чересчур влажно. Чжу Ду уже убрал отсюда всё, что могло испортиться, оставив только закрытые в прочную тару загадочные порошки. Цзян Чэн проследил взглядом за его жестом и в самом деле увидел влажные потёки в углу. – Прикажи очистить комнату к вечеру, – сказал он. – Пусть переберут здесь всё, вдруг течёт не только угол. Плесени тут ещё не хватало. – Уже приказал, – кивнул Чжу Ду. – А теперь насчёт тебя. – А что насчёт меня? – удивился Цзян Чэн. – Выглядишь усталым. Ты спишь? – Мне некогда, – вздохнул он. – Я редко вижу сны, если ты об этом. – Дай руку. Надо было почувствовать ловушку. Цзян Чэн недовольно нахмурился, но распустил рукав и руку всё же протянул. Он опасался, что Чжу Ду поймёт, как он издевается над собственными духовными силами, но сопротивляться будет более подозрительно. Он задался вопросом, почему его так волнует, поймает его целитель или нет: во-первых он глава этого ордена, в конце-то концов, во-вторых у него есть удобная отговорка, которую принял Лэй Бин… но отчего-то ему казалось, что Чжу Ду не поверит, а интуиции он привык доверять. И что он тогда скажет? Что блокирует свои духовные силы, потому что только так ему удаётся сохранить подобие душевного равновесия? – Странно, – между тем нахмурился целитель. – Не понимаю, что такое. Как будто равновесие было нарушено. Ты не чувствовал ничего странного в последнее время? – Может быть, – осторожно выдал полуправду Цзян Чэн, – я пренебрегал медитацией в последнее время. – Может быть, – рассеяно повторил Чжу Ду. – Удели ей внимание, пожалуйста. И зайди ко мне после фестиваля. Разберёмся. – Хорошо, – согласился Цзян Чэн, чувствуя, что легко отделался. – Я, пожалуй, у тебя тут ещё посижу. До вечера. – Партию в вэйци? – Звучит как вызов. Они хорошо подготовились к фестивалю, Цзян Чэн был доволен. Даже действительно сложная беседа с тётушкой завершилась на приятной ноте. Семья Юй осталась недовольна тем, как сложилась жизнь Юй Цзыюань, Цзян Чэн понимал это как никто и отчасти разделял, но ждал, конечно, что ему предъявят ряд претензий и выдвинут ряд условий, потому что даже если в нём и текла кровь Юй, он носил имя Цзян. Однако же от первого его в значительной мере оградила схожесть с матерью – с айи он виделся в последний раз очень давно, когда жива была ещё Янли, и удостоился теперь грустного вздоха: «вы до сих пор так похожи на Цзыюань». Цзян Чэн знал, что похож. Ему часто об этом говорили, обычно желая оскорбить: такой же злой, такой же нетерпимый, такой же резкий; как правило эти люди быстро узнавали, что на том сходство не ограничивается, и что помимо характера он в полной мере унаследовал талант к обращению с кнутом. Он даже теперь с трудом сдержал привычную резкость, но вовремя остановился: четвёртая госпожа Юй уж точно не хотела оскорбить память погибшей сестры. Зато вторая часть разговора не обманула его ожиданий. Возможно, у Юй и не было претензий лично к нему, но уж и своего они упускать не собирались и требовали подтверждения намерений, в том числе и новыми торговыми соглашениями. Против торговых соглашений Цзян Чэн ничего не имел, но обещать помолвку прямо сейчас тоже готов не был. Спор разрешился удивительным образом: когда Цзян Чэн, уже слегка озверевший, сообщил, что неволить детей не собирается, и пока не услышит от обоих предположительных супругов согласие, ничего официально объявлять не будет, то в ответ услышал неожиданную тишину. Он успел с досадой подумать, что вероятно, испортил переговоры, но айи смотрела на него каким-то новым взглядом. Раньше на него так никто не смотрел. – Я думаю, мы пришли к соглашению, Цзян-цзунчжу, – решительно сказала она. – Я рада, что хотя бы внуки учатся на ошибках предков. Цзян Чэн не стал уточнять, что это значит. У него было чувство, что перед ним приподняли покров над той частью истории семьи, которая была от него скрыта, сначала – по малолетству, потом – потому что некому было рассказать, и он не был уверен, что в самом деле хочет это теперь слышать, но продолжал прокручивать в голове эти слова и позже, когда уже поднялся на своё место. Лэй Бин участвовал в гонке и уже должен был быть на воде, но рядом с Цзян Чэном сидел Чжу Ду и задумчивость главы не ускользнула от него. Когда толпа взревела, увидев приближающиеся расписные лодки, он улучил момент и наклонился ближе. – Как прошло? – Лучше, чем я думал, – так же тихо ответил Цзян Чэн, – Мы даже достигли некоторых соглашений. – Это заняло у тебя несколько часов. – Я покажу тебе переписку. В прошлый раз переговоры с ней заняли полтора года. – О. Что ты ей предложил? Десяток лет налоговых послаблений? Цзян Чэн покачал головой. Он пытался уследить за всем сразу – за лодками, за гостями, за откровенно скучающим по левую руку от него Цзян Мином, и совсем не хотел в присутствии такого количества народу обсуждать свою семью. – Потом расскажу. Разговор был сложный. – Я вижу, – целитель вздохнул, но потом усмехнулся. – Ты помнишь тот год, когда ты в первый раз участвовал в гонке? Цзян Чэн поневоле ухмыльнулся. – Я скинул тебя с лодки. – И говорил что это случайность. – Это и была случайность! И кстати, мало чем мне помогла. – Ты же не мог всерьёз рассчитывать на победу? Сколько тебе было, двенадцать? – Зачем выходить на гонку если не рассчитывать на победу? Краем глаза он заметил, что Цзян Мин напряжённо прислушивается к их разговору. С того момента, как Цзян Чэн объявил его наследником Юньмэн Цзян, стоящим в очереди наследования следующим после возможных детей самого Цзян Чэна, он изрядно подрастерял страх. Ему было явно скучно сидеть среди взрослых, он вертелся на пятках, посылал взгляды друзьям, сидевшим намного ниже, играл с кисточкой колокола ясности, но надо отдать ему должное: старательно высиживал положенное. От одиннадцатилетнего мальчишки трудно было требовать большего. – Хочешь на лодку? – поинтересовался Цзян Чэн. Мальчик энергично кивнул и, опомнившись, добавил: – Да, цзунчжу. Этот ученик считает, что достаточно способен. Цзян Чэн, уже наслышанный о трагической гибели сампана, на этот счёт немного сомневался – но, с другой стороны, никто не родился в лодке. – У тебя есть год, чтобы доказать мне это. Цзян Мин просиял. Он, казалось, вообще в себе не сомневался, хотя не всё давалось ему легко. Цзян Чэн помнил себя в том же возрасте – у него и половины такой уверенности не было. Он кидался на любую задачу зло и обречённо, тратил значительную долю сил на злость, настолько, что даже успех не приносил ему особенного удовлетворения. Цзинь Лин был во многом такой же, хотя Цзян Чэн и не мог взять в толк, где же он оступился. Он никогда и никому не позволял ставить племяннику в пример других детей. Один раз даже скинул с пирса одного из наставников… – В свою первую гонку, – зачем-то сказал он, – я не справился с поворотом и едва не утопил лодку. А пока ловил равновесие, нечаянно скинул в воду Чжу-дайфу. Хуже, чем я тогда, ты не выступишь. Мальчик с восторгом перевёл взгляд с него на Чжу Ду. Тот усмехнулся. – И я этого не забуду. Он тогда пришёл третьим. Во многом благодаря тому, что об мою лодку ударились ещё две, но единственным из младших, кто вообще дошёл до конца. Этого Цзян Чэн не помнил. Помнил только выговор от отца, но почему-то тогда было обидно, а сейчас – смешно. Наверное, годы сглаживали острые углы. А он слишком много сегодня думает о прошлом. Лодки поочерёдно входили в последний поворот. Первым – Лэй Бин с высоко поднятым над головой веслом. Он опережал ближайшего преследователя на два с лишним корпуса, мог себе позволить торжествовать, и Цзян Чэн поднялся на ноги, чтобы поприветствовать победителя. Да, фестиваль удался, но самое большое удовольствие Цзян Чэн традиционно испытал после того, как проводил последних гостей и ворота Пристани Лотоса закрылись на вечер. Всю неделю он оставлял их открытыми, следуя заведённой ещё отцом традиции, и с облегчением вздохнул, когда понял, что завтра не придётся их снова открывать. Вероятно, после того как вернутся из похода в Цишань отряды, он вернёт резиденцию к привычному для людей Юньмэна состоянию: каждый, вне зависимости от статуса мог войти в эти двери, увидеть как живёт орден, подать прошение. Когда главой был отец, вполне реально было и встретить его самого. Цзян Чэн лишние разговоры не любил и скрывался от людей в закрытой для чужаков части резиденции. Но сейчас он расположился вместе с Чжу Ду и Лэй Бином у самых сходен. Их моменты спокойствия совпадали редко, и так мирно, с чаем и доской для вэйци, им втроём не доводилось посидеть уже довольно давно. Сейчас тоже не следовало – стремительно приближалась экспедиция в Цишань – но один вечер они точно заслужили. Цзян Чэн выиграл две игры подряд и уступил место первому ученику, а сам откинулся на заменённые перед самым праздником перила, так, чтобы видеть и ход игры, и широкое, спокойное сегодня озеро. – …мне сразу с трёх сторон пришло предложение присоединиться, – лениво рассказывал он о находках в помеченных несрочными письмах, скопившихся за последние две недели. – И они, похоже, в самом деле пошли требовать у Ланей Вэй Усяня. Мне теперь даже жалко, что я этого не видел. – Да, пожалуй, – согласился Лэй Бин, поворачивая в пальцах белый камешек. – От лица Лань говорит сейчас Лань Цижень. Должно быть занимательно. Цзян Чэн кивнул. – Больше всего мне нравится то, что в этот раз страдает не мой орден, ещё больше – что это благонравные Лани. Даже обо мне столько не выдумывали. – Злорадствуешь? – Да, пожалуй. Приятно подумать, что Лань Ванцзи примерил мои сапоги. – Ну что ты, – Чжу Ду поставил камешек и захлопнул ловушку, которую готовил уже несколько ходов. – Ты сбившихся с праведного пути пытал, а не… то что говорят о Ханьгуан-цзюне. Цзян Чэн рассмеялся. – Пожалуй я рад, что в этом он меня превзошёл. У ворот возникла какая-то невнятная суматоха. Цзян Чэн кинул быстрый взгляд через плечо, но ничего достойного внимания не увидел. Должно быть опять почта, или, быть может, кто-то из торговцев довёз товар. Лэй Бин же сидел напротив него, спиной к озеру и лицом к Пристани и видел больше. Он оторвался от доски, и его взгляд заострился. – Если вы не против, я узнаю, что происходит. Чжу Ду, уже предвкушавший, как захватит разом большую группу чужих камней, недовольно вздохнул, поднял голову и тоже заметно напрягся. – Я сейчас вернусь. Цзян Чэн собирался дождаться их здесь – в конце концов, если он будет нужен, до него в самом плохом случае сто шагов – но нахлынувшая тревога заставила и его подняться на ноги. Он даже с такого расстояния чувствовал на себе взгляды. Что-то случилось. Что-то плохое. Чувствуя себя как во сне – в одном из тех снов, которые начинаются на Пристани, а заканчиваются рукой Вэнь Чжулю на животе или широко раскрытыми мёртвыми глазами Янли – он медленно пошёл к воротам. Люди убирались с его пути с такой скоростью, которой он в них во время тренировок не замечал. Он отметил это про себя и тут же забыл. Сердце колотилось у горла так, словно он только что совершил забег по проклятой лестнице в Гусу Лань, может быть даже не один раз. Чжу Ду и Лэй Бин ожесточённо спорили у самых ворот. За их спинами жался к створкам испуганный гонец в золотом. В золотом. У бешеных ударов в висках появился ритм и появилось имя – на каждые два удара: Цзинь Лин. Что-то произошло в Ланьлине. Что-то произошло. Чжу Ду с абсолютно белым лицом встал, загораживая собой гонца и шепнул себе за спину: «лучше я». Это Цзян Чэн тоже услышал, но не запомнил. Какая-то часть его уже предполагала, что он услышит, и он не хотел слышать, как будто пока он не узнал этого не произошло. Он смотрел прямо на Чжу Ду, но черты лица плыли, вновь как в дурном сне. Цзян Чэн ясно видел только его глаза и этот взгляд был ему знаком. Даже очень хорошему целителю иногда приходится сообщать очень плохие новости. – Цзян-цзунчжу, – лишённым интонации голосом произнёс Чжу Ду и на мгновение замолчал. Цзян Чэн чувствовал, как разрастается в его груди холод, стекает в живот и ноги. Ему захотелось закричать, чтобы Чжу Ду заговорил дальше – или не говорил больше ничего. – Только что прибыл гонец из Ланьлина. Цзинь Жулань… «Цзинь Лин, Цзинь Лин»: кровь всё колотилась в висках. – ...погиб сегодня на охоте. Цзян Чэну показалось что он сорвался и падает в ледяную воду. Какое-то время он и вовсе не мог вдохнуть, до чёрных пятен перед глазами. Стук сердца в ушах прекратился, словно оно вовсе остановилось. Он попытался вдохнуть усилием, но горло сдавило как струной и воздух не шёл. Его словно ударили с размаху, пробили насквозь и то чувство, которое он никогда не забывал, захлестнуло его: чувство того, что из него выдрали что-то драгоценное, единственное, что-то, без чего жизнь никогда не будет жизнью. Кто-то схватил его за руки – неожиданно и неприятно, почти больно, и Цзян Чэн, не задумываясь, резко стряхнул с себя чужое прикосновение. Своё дело оно однако сделало, вернуло его на эту землю, и он с удивлением понял, что твёрдо стоит на ногах. – Нет, – с трудом проговорил он, стараясь чётко выговаривать слова. – Не может быть. Цзян Чэн уцепился за это «нет», потому что оно давало хотя б отсрочку и повторил уже твёрже. – Нет. Незнакомый заклинатель в золотом упал перед ним на колени и распростёрся по земле, что-то бормоча прямо в камни. Цзян Чэн не понимал ни слова. Не хотел понимать. Он резко выдернул меч, рваным движением положил его на воздух. Санду яростно светился фиолетовым и неустойчиво вздрагивал. – Я в Ланьлин, – отрывисто произнёс он. – Один. – Нет, – сказал Чжу Ду. – Я с тобой. – Нет! – рявкнул Цзян Чэн. – Не смей. Я сам, - и, не тратя времени на дальнейшие разговоры, взмыл в воздух.