Что отнято судьбой, а что подарено

Вэй Усяню пришлось признать: всё, что он помнил об Облачных Глубинах со времён своего недолгого и бесславно закончившегося обучения было… правдой. Сейчас, с высоты прожитых и непрожитых лет и гораздо большего жизненного опыта (в большинстве такого, какой он бы получать не хотел никогда), на образ жизни, сложившийся здесь, он смотрел всё с тем же недоумением и иногда раздражением. Прошёл всего месяц после того, как они с Лань Чжанем вернулись из короткого, но счастливого путешествия. Вернулись потому, что с каждым днём мысли Лань Чжаня всё больше и больше занимал родной орден, снова оставшийся при живом главе без главы – и всё больше и больше волновал брат. Это Вэй Усянь понимал. Он поначалу не думал, что всё будет настолько серьёзно – ну погрустит Лань Сичэнь какое-то время и придёт в себя, но прошёл месяц, потом другой, и ничего не поменялось. Они слышали, что Цинхэ Не принимал Совет и что от Гусу Лань туда отправился Лань Цижень, впервые за много лет. Наверное, после этого Лань Чжань и решил, что пора возвращаться, а Вэй Усянь принял это решение без возражений. Он мало что мог отдать взамен того, что Лань Чжань сделал для него раньше и продолжал делать теперь. Это вообще не казалось жертвой. Проблемы, однако, начались практически на пороге. Вэй Усянь понял, что легко не будет, когда Лань Цижень перехватил Лань Чжаня, едва они сделали несколько шагов за барьер, и увёл с собой. Выражение его лица при этом было далеко от доброжелательного. В общем-то на Вэй Усяня он и раньше так смотрел, даже когда они учились в Облачных Глубинах и ничего по-настоящему предосудительного он сделать ещё не успел, но Лань Чжань – второй нефрит Гусу Лань, гордость Лань Циженя вообще-то – таких взглядов раньше не удостаивался. Это было ново. Неожиданно. А главное, что делать теперь самому Вэй Усяню было решительно непонятно. Он остановился посреди дорожки, не зная, куда ему двигаться дальше, но поскольку Лань Цижень не удосужился оставить кого-то из адептов с ним, пожал плечами и двинулся напрямую к цзинши. В конце концов, Лань Цижень ему этого напрямую и не запрещал. Взгляд не считается. Лань Чжань пришёл уже под вечер, ближе к ужину. На его лице по-прежнему не отражалось ничего – здесь, в Облачных Глубинах, он как будто отрешился от окружающего мира ещё сильнее чем обычно – но глаза были усталыми. За то время что они провели вместе, Вэй Усянь видел его разным – и уставшим, и злым, и встревоженным, но такого взгляда не видел ещё никогда. – Что-то случилось? – тут же насторожился он. – Твой брат в порядке? – Нет. – Нет – и? – Нет. И нет, – губы Лань Чжаня на мгновение сжались в скорбную линию, но почти сразу его лицо снова приобрело обычное выражение. – Лань Чжань, ты меня пугаешь, – очень искренне сказал Вэй Усянь. Если бы случилось что-то совсем плохое, они бы знали, наверное? Наверняка бы знали? – Шуфу недоволен мной и сюнчжаном, – Лань Чжань был большим мастером в том как ответить так, чтобы вопросов осталось больше, чем ответов. – Сюнчжан… хуже, чем я думал. – Как можно быть недовольным тобой? Ну я понимаю ещё мной, это ладно, он меня никогда не жаловал. Но ты же его сокровище, Лань Чжань, его гордость. – Тобой тоже. По той же причине. – М… Лань Цижень оказывает мне большую честь тем, что ставит на один уровень с тобой. Неважно по какой причине. Я обязательно должен его поблагодарить! – Вэй Ин! – Что? – Собирайся, скоро прозвонят ужин. Три месяца странствий научили его хорошо понимать Лань Чжаня. Он видел, что его глаза стали мягче. Совсем чуть-чуть. Вэй Усянь внутренне содрогнулся, а вовне выдал вполне правдоподобную улыбку – он мало что мог сейчас, только молоть языком, дразнить, тормошить, отвлекать от того, что происходит вокруг. Это работало с Цзян Чэном, когда они оба были детьми, и, как ни странно, работало и сейчас с Лань Чжанем, хоть и не настолько хорошо. Вэй Усянь согласен был начать с малого. В конце концов, он всегда мог приложить чуть больше усилий. Сколько бы усилий он не прикладывал, а лучше не становилось. Лань Чжань пропадал целыми днями, вынужденный окунуться в дела ордена, и всё больше и больше закрывался, становился и в самом деле похожим на бесстрастный и холодный нефрит. Он оживал только вечерами, рядом с Вэй Усянем – сложно сказать, что тому было причиной, сам по себе Вэй Усянь или его удвоенная, утроенная беспечная болтовня о чём угодно, кроме дел ордена; для самого Вэй Усяня важно было лишь то, что сдавленная усталость ненадолго исчезала из глаз Лань Чжаня. В Облачных Глубинах было гораздо напряжённее, чем Вэй Усянь помнил. Судя по тому, как на него косились старшие заклинатели, знавшие его сначала учеником здесь, а потом – Старейшиной Илина, не удивился бы, что это из-за него. Узнать наверняка было особенно неоткуда: Вэй Усянь старался не создавать дополнительных проблем Лань Чжаню и попадался на глаза и Лань Циженю и остальным как можно реже. Это не означало, что он перестал нарушать особенно неудобные правила, но так же как он сам не стремился к любому контакту со старшими заклинателями, они в свою очередь старательно отводили от него глаза. На него обращали ровно столько внимания, сколько было прилично, чтобы не нарушать правило об игнорировании других людей, как будто он принадлежал Лань Чжаню и с этим следовало мириться, так же как смирился весь орден с полчищем кроликов. Чужое неодобрение не ранило его – он вырос на Пристани Лотоса при госпоже Юй, а она могла дать фору любому Ланю, связанному правилом о недопустимости выражения эмоций. Соревноваться в ней в этом было всё равно что играть в вэйци без половины камней, затеей заранее провальной. Но Лань Чжань – дело другое. Поэтому, дождавшись подходящего момента, он припёр к стенке Лань Цзинъи – пусть и не в прямом смысле. Он подстерёг юношу на поляне с кроликами и налетел на него не хуже, чем беркут на всё того же кролика – так что прижаться спиной тут можно было разве что к дереву, что Лань Цзинъи и сделал. – Лань Цзинъи! – громко воскликнул Вэй Усянь, не обращая внимания на то, что тот выглядел несколько смущённым и, что удивительно, до сих пор молчал, хотя язык у него был длиннее чем у всех остальных в этом ордене, возможно даже вместе взятых. – Лань Цзинъи, я уже думал, что ты ушёл с Лань Сычжуем! Удивительное дело, мы тут уже больше недели, а я всё ещё тебя не видел! – Простите Вэй-цяньбэй, – пробормотал Лань Цзинъи, сильнее вжимаясь спиной в дерево. – Лань-лаоши… в общем, нам нельзя с вами разговаривать. Улыбка Вэй Усяня на мгновение застыла. Он понимал, конечно, что Лань Цижень его терпеть не может, но что дело дойдёт до этого всё-таки не думал. А Лань Чжань не мог не знать об этом, но ничего не сказал. Вэй Усяню нравилось быть под его защитой, но иногда её становилось всё-таки чересчур много. Ещё больше, чем сам запрет, его изумило то, что Лань Цзинъи был готов его соблюдать. Этот своенравный юноша всегда напоминал Вэй Усяню его самого в молодости, а разве удержали бы тогда его язык какие-то там правила? Да никогда! – Я никому не скажу, – пообещал он. Лань Цзинъи стрельнул глазами в сторону дороги, неожиданно ухмыльнулся и, схватив его за руку, потащил за собой. – Тут увидят, – уже на бегу сказал он. – Лучше в лесу. Что ж, в этом мальчике он всё же не ошибся! Они остановились на светлой поляне глубоко в лесу и Лань Цзинъи, посмеиваясь, уселся в траву и тут же сорвал стебелёк, чтобы было что грызть и вертеть в руках. Как только он выскочил за границы поля зрения старших, к нему тут же вернулось хорошее настроение. Вэй Усянь опустился рядом с ним, скрестил ноги. Это было до боли похоже на его собственное детство, только рядом с ним тогда сидели Цзян Чэн и Не Хуайсан, и он не мог не улыбнуться, но тут же вспомнил, зачем сюда пришёл. – Ну рассказывай, – потребовал он. – Всё, чего я не знаю. – Откуда я знаю, чего вы не знаете? – резонно заметил Лань Цзинъи. – Пока вообще ничего, – вздохнул Вэй Усянь. – Лань Чж… Ханьгуан-цзюнь не очень-то разговорчив, да и ему не до разговоров сейчас. Такое впечатление, что решительно ни одно дело не может обойтись без его участия, непонятно, как Облачные Глубины раньше-то жили… – Тут другое, – Лань Цзинъи опустил взгляд на травинку, которую крутил в пальцах. – Это Цзэу-цзюнь. Все говорят, что он пошёл по следам его отца. – Я думал, у вас сплетни запрещены. – Мы не сплетничаем! Мы беспокоимся! – Есть о чём? – Цзэу-цзюнь не покидает ханьши, - наконец поддался настойчивости Вэй Усяня юноша, – и никого не впускает к себе. Я видел, как Ханьгуан-цзюнь почти шичэн простоял перед закрытой дверью. Вэй Усянь закусил губу. Это звучало гораздо, гораздо хуже, чем он полагал, и именно теперь память подкинула ему то, что Лань Сичэнь рассказывал про своего отца и свою мать. У ордена Лань похоже и в самом деле были причины беспокоиться за своего главу… и хуже того, он начал догадываться, почему на Лань Чжаня тоже нет-нет, но поглядывают косо. Может быть его имя частично и очистилось от грязи и ложных обвинений, но он оставался убийцей. А Лань Чжань тем, кто полюбил убийцу. Вэй Усянь не любил об этом не то что говорить, но и думать – в прошлой жизни он оставил слишком много ошибок и слишком много боли, которую причинял он и причиняли ему… но иногда он забывал, что у остальных-то жизнь была только одна, без шанса начать с чистого листа. – Я понял. Лань Цзинъи, я слышал, что Сычжуй скоро возвращается в Облачные Глубины. Давно ли ты был на настоящей Ночной Охоте? Тот просиял – ещё бы, в Облачных Глубинах нынче было напряжённо, как перед грозой, а у Лань Цзинъи было такое же то ли благословение, то ли проклятие, что у самого Вэй Усяня: разрядить обстановку метким словом, зачастую вызвав эту самую грозу себе на голову. В неотвратимости наказания Лань Цижень в свою очередь на голову опережал госпожу Юй. Она хоть иногда забывала – или, остыв, считала проступок несущественным. Старик не забывал никогда. – Прекрасно. Там и поговорим. Иди, не навлекай гнев учителя на свою голову, он наверняка только и ждёт подходящего момента. Лань Цзинъи может и не до конца понимал, что происходит – или просто не хотел говорить об этом с ним, но Вэй Усянь достаточно представлял себе жизнь великого ордена. Если Лани и впрямь боятся, что Лань Сичэнь не выйдет из своего уединения, они захотят видеть на месте главы Лань Чжаня, и не факт, что это будет хорошо. Он не сомневался в Лань Чжане, но в самом деле, тот никогда не выражал ни малейшего желания управлять орденом, и возможно не имел к этому настоящей склонности – и теперь стало очевидно и почему он приходит в ханьши насколько усталым и настолько расстроенным. Вэй Усяню сразу же захотелось взять Лань Чжаня за руку и увести его подальше от Облачных Глубин, потому что ни разу за те три месяца, что они путешествовали вдвоём, его глаз не касалась такая печаль. К вечеру он почти утвердился в этой мысли, но когда Лань Чжань вернулся в свои покои, очень ясно понял: не получится. В Облачных Глубинах его держал не только долг. Его держал брат. – Лань Чжань! Я успел соскучиться по тебе. Давай поужинаем в Цайи, я так устал сидеть на месте! – Как ты захочешь. Вэй Усяню не очень-то нравилось, когда Лань Чжань отвечал так – он бы предпочёл, чтобы и он тоже хотел поужинать с ним в Цайи – но сейчас его заботило только одно: выбраться из Облачных Глубин, пусть и ненадолго, и поговорить спокойно там, где гарантированно не будет лишних ушей. – Лань Чжань, ты лучший! Я ещё помню одно чудесное место, я бегал туда после отбоя, когда учился здесь. Помнишь, ты ещё поймал меня на стене? Лань Чжань улыбнулся. Вэй Усяня ужасно трогала его улыбка. Он бы вообще не поручился, что кто-то кроме него – и, вероятно, Лань Сичэня – её видел, а кто видел случайно – тот не понимал. Она пряталась в уголках его губ и уголках его глаз и в самом деле была чем-то очень… личным. И очень красивым. Солнцем в пасмурный день, проблеском огня среди ледяной равнины. Он мог бы смотреть вечно, но Лань Чжань отвернулся, чтобы набросить на плечи верхний слой одежды. Разумеется, вместо того, чтобы пойти в сомнительное «чудесное место», они остановили свой выбор на респектабельной чайной. Здесь Ханьгуан-цзюня знали в лицо и их сразу же проводили в отгороженный уголок с прекрасным видом из незаклеенных окон. Вэй Усянь вольготно расположился у столика, то и дело свешиваясь из окна, чтобы посмотреть на реку. Он даже пропустил момент, когда Лань Чжань разговаривал со слугой, полностью доверившись ему в выборе ужина – и понял, что не прогадал, когда на стол поставили объёмистый сосуд с вином. «Улыбка Императора» определённо интересовала его больше, чем вид из окна, поэтому он тут же вернулся за стол и щедро плеснул себе вина, жестом предложив и Лань Чжаню, но тот степенно качнул головой. Вэй Усянь не удивился и не обиделся – сегодня он и не собирался в общем-то подбивать Лань Чжаня пить. Не тогда, когда в Облачных Глубинах и без того напряжённо. Они провели тут чуть больше недели, а ему уже хотелось обратно в путешествие. Он поставил бы что угодно на то, что Лань Чжаню тоже хотелось. Он облокотился локтями на стол, переплёл пальцы и уложил на них подбородок. Лань Чжань сохранял строгую, приличествующую наследнику великого ордена позу, молча пил свой чай, но молчание между ними было уютным, а не напряжённым. Даже нарушать не сразу захотелось, потому что разговор предстоял непростой. – Я сегодня говорил с Лань Цзинъи, – осторожно начал Вэй Усянь, внимательно глядя на Лань Чжаня. Он сразу обратил внимание, как его взгляд из спокойного и рассеянного стал острым и слегка напряжённым и поспешно попросил: – Не надо его наказывать, это я виноват. – Ты не виноват. – К тому же я не знал! И нас не должны были увидеть! – Сегодня Лань Цзинъи не был наказан, – подтвердил Лань Чжань. – Прости. Я должен был тебе сказать. – Всё в порядке, я понимаю. Старик вымещает негодование. – Вэй Ин, – это прозвучало укоризненно, но совесть не тронуло. – А что? Это моя маленькая месть в ответ на его маленькую месть! Но я хотел тебя спросить не об этом. Как ты? Как Лань Сичэнь? – Сложно. Я очень долго не принимал участие в жизни ордена. Шуфу очень… понятно мне это разъяснил. Этим занимался сюнчжан, а он сейчас… Лань Чжань стиснул зубы и замолчал. – Лань Цзинъи мне сказал, – поторопился Вэй Усянь, не желая заставлять Лань Чжаня это произносить. Тот благодарно кивнул. – Шуфу хочет, чтобы я был готов к управлению орденом. – А ты этого хочешь? Лань Чжань качнул головой. На его лице снова появилось то плохо уловимое печальное выражение, которое буквально разбивало сердце. Вэй Усянь плохо переносил его печаль, и особенно когда ничего не мог поделать с её причиной. – Это место сюнчжана. – Ты его видел? – Нет. Он ни с кем не хочет говорить. – Ну и что же? Ты тоже не хотел со мной говорить поначалу, и где мы теперь оказались? Лань Чжань, Лань Чжань, иногда стоит рискнуть, уж поверь мне. Плохо оставаться в одиночестве. Я не искал встреч тогда на Луаньцзан, но я был счастлив, когда ты пришёл ко мне. – Я не могу, – сказал Лань Чжань, и в его голосе впервые отчётливо послышалось горе. – Это запрещено. Вэй Усянь перебрался на другую сторону столика, чтобы оказаться поближе к Лань Чжаню, и подпёр его своим плечом, и через несколько долгих секунд почувствовал на себе его тяжесть. Он продолжал сидеть очень ровно, как будто находился по меньшей мере на торжественном приёме, или, что гораздо хуже, перед взором Лань Циженя, но всё-таки какую-то долю веса на Вэй Усяня перенёс, позволяя себя поддержать. – Мы что-нибудь придумаем, – с уверенностью, которой совершенно не испытывал,, сказал Вэй Усянь. – Всё будет хорошо. Я обещал Лань Цзинъи сопроводить их на Ночную Охоту, когда Сычжуй вернётся. Ты присоединишься к нам? – Как захочет Вэй Ин. – Мне бы очень этого хотелось. Лань Сычжуй вернулся в орден и незаметно встроился в его жизнь так, словно и не было его длительного отсутствия и словно он не узнавал правды о своём рождении. Вэй Усянь с искренним восхищением подумал, что мальчик оказался истинным сыном Лань Чжаня по духу: как бы ни отразилась на нём эта правда и как бы глубоко он не переживал её внутри себя, он оставался всё тем же безукоризненным молодым господином, Ланем до самых кончиков волос. Но было в нём и что-то ещё, что Вэй Усянь называл однозначно плодом своего воспитания. В частности, Лань Сычжуй мастерски нарушал запрет на разговоры с собственно Вэй Усянем, и даже пойман на этом до сих пор не был ни разу. Если хорошо приглядеться, то упрямством мальчик не уступал Лань Чжаню, хотя и лучше прятал его под внешней кротостью. С его возвращением настали дни гораздо более размеренные и приятные. В ордене по-прежнему шептались про него и Лань Чжаня, откровенно нарушая правило про сплетни. Вэй Усянь в отместку забывал о заглушающих звуки талисманах по ночам, давая повод для новых пересудов. Его это молчаливое противостояние даже развлекало – с развлечениями в Облачных Глубинах по-прежнему обстояло не очень. Общество Сычжуя, который уходил от бдительного ока других представителей ордена так ловко, что даже у Вэй Усяня вызывал восхищение, и в самом деле скрасило ему дни. Ему нравился этот мальчик, в глазах которого, как быстрая рыбка в толще воды, мелькало порой озорство – и напоминало о неугомонном ребёнке, которого Вэй Усянь знал когда-то и который всё ещё был здесь, под безупречным лоском светлых одежд. Было приятно думать о том, что хотя прошло так много лет, вместивших в себя смерть и возвращение, А-Юань никуда не делся и теперь представлял собой причудливую смесь того, что вложили в него оба его невольных воспитателя - добродушный, точный, умеющий себя держать и умеющий избегать неприятностей. Находящий удовольствие в его, Вэй Усяня, компании. Однажды давно, ещё в самом начале их путешествия, как-то раз они шли по бесконечной и довольно скучной и абсолютно безопасной тропе – Вэй Усянь на спине у Яблочка, свесив ноги на одну сторону, Лань Чжань – рядом, заставляя зловредного ослика двигаться вперёд. Предатель Яблочко слушался его гораздо лучше, чем хозяина, если конечно не вспоминать о том, что и Вэй Усянь свёл его с чужого двора. – Лань Чжань, Лань Чжань, – позвал он. – Кто-нибудь ещё знает про А-Юаня? – Сюнчжан, – без раздумий ответил тот. – Я ему не говорил, но он слишком хорошо меня знает. – Он с тобой говорил? – Нет. – Тогда откуда ты знаешь? – Знаю, – ответил Лань Чжань так, как будто это было чем-то абсолютно естественным. – А Лань Цижень? – Нет, – отрезал Лань Чжань и добавил уже менее уверенно: – Я надеюсь, что нет. – Почему? Он же твой дядя, и кто лучше него мог бы защитить А-Юаня, если вдруг что? – Дядя…– повторил Лань Чжань, ещё больше выпрямился и свёл лопатки так, как будто у него болела спина. – Он хороший человек. Но я бы не хотел, чтобы он знал. Тогда Вэй Усянь не очень это понял, но сейчас, глядя на то, как Лань Цижень демонстрирует своё недовольство им и Лань Чжанем, подумал, что тоже бы не хотел. А ещё о том, что в той пещере были не только они трое, но и другие. Был Цзинь Лин. И был Цзян Чэн. И любой из них мог видеть, как мертвецы Вэнь приняли Лань Сычжуя… и это была очень, очень тревожная мысль, ставшая ещё более тревожной несколько недель спустя. Ночные охоты оказались благословением для всех четверых. В тот первый раз Лань Чжань принёс в цзинши ворох последних просьб и обращений, из которых они два вечера выбирали подходящее – чтобы и самим было не совсем скучно, и молодёжи оказалось по зубам, и чтобы не слишком далеко от Облачных Глубин, и не слишком к ним близко. Если бы Вэй Усяня пускали к архивам, он мог бы этим заняться и сам, в те очень долгие и очень скучные дни, которые Лань Чжань проводил, готовя орден к Совету. Прошло всего несколько месяцев после собрания в Цинхэ, но тогда обсуждали текущий кризис, решали как и кто должен запечатывать гроб с телами Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо, спешно пересматривали союзы и соглашения, заключали новые. Расстановка сил стремительно менялась. Цинхэ Не неожиданно заявил о себе в полный голос и делал огромные шаги к тому, чтобы вернуться в ряды великих не только по названию орденов, Ланьлин Цзинь переживал хаос и едва удерживался от междоусобной войны… но со временем волны улеглись, оставив невидимые со стороны подводные течения, и теперь Совету предстояло взглянуть в будущее. Облачные Глубины не были готовы принимать сейчас Совет – это признавал даже Лань Цижень, всегда стоящий на страже репутации своего ордена – но и выбора им не оставили. Юньмэн Цзян оставался закрыт и его глава наотрез отказался сделать исключение для Совета, сообщив заодно, что он давно хотел проверить свои новые оборонительные укрепления и незваные гости это именно то, что ему нужно; Ланьлин Цзинь в принципе не способен был сейчас что-то предпринимать, а отдавать неожиданно усилившему позиции Цинхэ Не такое преимущество Лань Цижень был не готов, и оттого мучил своих адептов и особенно Лань Чжаня с удвоенной силой. За несколько недель до Совета они всё-таки смогли выбраться за пределы ордена. И только когда они приземлились у небольшой деревне в двух шичэнях лёта от Облачных Глубин, Лань Чжань всё-таки расслабил напряжённые плечи. Здесь, в отдалении от орденских дел и орденских интриг, он был в своей стихии – как и Вэй Усянь. Духовных сил у этого несчастного тела всё ещё было немного, но Чэньцин всегда сопровождала его, и в крайнем случае он всегда мог прибегнуть к тёмному пути. Лань Чжань его за это не осудил бы. И дети, куда более гибкие, чем можно было заподозрить в любом адепте ордена Лань – тоже. На этой короткой вылазке они, наверное, и в самом деле были счастливы… но пришлось возвращаться в орден, в котором никто его не ждал. Вэй Усянь был даже готов к тому, что Лань Цижень попросит его покинуть Облачные Глубины на время проведения Совета – и честно говоря приветствовал бы это – однако Старик хоть и бросал на него всё более грозные взгляды, но ничего не говорил. Даже не попросил оставаться в ханьши, хотя Вэй Усянь бы выполнил эту просьбу. Ему не хотелось предстать перед глазами глав других кланов теперь, когда все наверняка знали кто он такой и когда слухи о его связи с Лань Чжанем разлетались неконтролируемо по всей земле. Его пребывание в Облачных Глубинах – уже повод для скандала. Кто знает, сколько ещё неозвученных претензий к нему хранят кланы и кто знает, как это могут использовать теперь против ордена Лань… так он говорил себе, но на самом деле пугала его только неизбежная встреча с Цзян Чэном. Они расстались нехорошо и до сих пор не встречались лицом к лицу. До него не доходили даже слухи, и в конце концов Вэй Усянь решил, что всё должно идти как идёт. Он только надеялся, что и у Цзян Чэна всё будет идти хорошо. Всё же прошло столько времени. Они должны быть чужими друг другу. Так же? Однако Цзян Чэн не приехал, и Вэй Усянь так и не определился, рад он этому или нет. Он стоял среди адептов ордена Лань, когда объявляли присутствующие ордена, и видел Лэй Бина, представлявшего Юньмэн Цзян. Его трудно было пропустить или не узнать, для такого уровня заклинателя прошедшие тринадцать лет – и не срок вовсе. Он вышел в сопровождении троих учеников и вежливо извинился за отсутствие своего главы. Вэй Усянь подумал, что если бы их мир не перевернула война, то на месте Лэй Бина был бы он, и нахмурился. Лэй Бин ростом и сложением напоминал Цзян Чэна, но длинные чёрные волосы носил наполовину распущенными и без кос. Он выглядел так, будто был создан для роли первого ученика: это читалось и в его осанке, и выражении узкого лица, и во внимательном взгляде очень тёмных глаз. Он поклонился, сохраняя такую же гордую как у своего главы осанку, и, не оглядываясь по сторонам, отправился на своё место, но когда пригласили следующий орден и внимание на нём ослабло, нашёл взглядом Вэй Усяня, выделяющегося своими чёрными одеждами среди остальных, как уголёк на белой бумаге, и послал ему взгляд далёкий от дружелюбного. Настроение сразу же испортилось. Вэй Усянь помнил Лэй Бина – помнил по войне, они сражались вместе, и пили потом тоже вместе. Он никогда не слышал от него упрёков в недостойном образе ведения боя. Лэй Бин не состоял в довоенном ордене Цзян, был на несколько лет старше них с Цзян Чэном и во время нападения Вэней вообще не был в Юньмэне, а путешествовал, намереваясь добиться известности как странствующий заклинатель. А вот его семья жила в одной из деревень, которую Вэни сравняли с землёй, устанавливая свои порядки. Лэй Бин присоединился к ним чтобы убивать и они с Вэй Усянем тогда неплохо понимали друг друга. Может быть в иных обстоятельствах могли бы стать друзьями. И вот этот взгляд, взгляд хорошо знакомого раньше человека, обжигал гораздо больнее, чем взгляды старших Лань. Ему нестерпимо захотелось то ли объясниться, то ли зацепиться с Лэй Бином, может быть устроить ссору – но унизить орден Лань скандалом с представителем другого ордена прямо на Совете не мог, и поэтому ушёл, стараясь оказаться как можно ближе к Лань Чжаню. Этого Лэй Бин тоже не упустил, ещё больше прищурил глаза с красивым вытянутым разрезом, и в его взгляде появилось отчётливо различимое презрение. Вэй Усянь ответил негодующим взглядом – что бы ни произошло между ним и Цзян Чэном, это было только между ними. Человек, который вообще не принадлежал к старому Юньмэн Цзян, не имел права его осуждать. Он высказал это вечером в цзинши, не скрывая ни обиды, ни злости, но Лань Чжань, хоть и бросил нехарактерно недоброе «какой глава, такой и первый ученик», потом добавил: – Но не говори такого при нём. Он в ордене Цзян уже больше, чем был ты. Этой ночью Вэй Усянь спать не мог, даже прижавшись щекой к груди Лань Чжаня и слушая мерные удары его сердца. Он не переставал думать о его словах, и положил себе всё-таки попытаться поговорить с первым учеником Цзян, но этого ему так и не удалось. Лэй Бин избегал его и отбыл сразу же после окончания Совета, настолько быстро насколько мог, чтобы не показаться невежливым… …а спустя несколько недель пришло проклятое письмо.