Что отнято судьбой, а что подарено

Цзян Чэн и в самом деле не думал, что ему будет настолько плохо. В конце концов, он уже переживал худшее. По крайней мере, в этот раз никто из его близких не умер и даже не слишком пострадал. Но возвращение бывшего шисюна – то, чего он боялся и на что неуловимо надеялся столько лет – оказалось сложнее, чем его смерть. Нет, он продолжал выполнять свои обязанности так же, как делал это в последние годы, продолжал разбирать прошения и деловые письма, решать текущие вопросы как своего ордена, так и союзных орденов и вассальных земель, принимать просителей, распределять людей и финансы, назначать ночные охоты и изредка даже участвовать в них. Старался действовать наиболее эффективно. Когда он закрыл ворота Пристани, поползли слухи, что глава Цзян собирается по примеру главы Лань отойти от дел. Но Цзян Чэн появился на скоропалительно собранном в Цинхэ Совете Орденов, после чего отправился с небольшой свитой наносить визиты союзникам – пересмотреть старые соглашения, быть может, создать новые, а заодно и намекнуть кому надо, что орден Цзян – близкий союзник ордена Цзинь. Слухи угасли так же быстро, как и появились. После этого путешествия Цзян Чэн надолго осел в Пристани Лотоса, выбираясь оттуда только по необходимости. Если для окружающего мира он выглядел прежним, и даже его срыв в ту ночь скрылся за образом Санду Шэншоу, то изнутри он чувствовал себя разбитым и не слишком удачно склеенным глиняным горшком. К нему возвращались старые кошмары и старые привычки, о которых он за последние – спокойные и относительно счастливые годы – успел позабыть; возвращались сначала медленно, потом – быстрее и быстрее, закручиваясь в спираль. Сначала пришли дурные сны. Цзян Чэн тогда не понял, к чему идёт дело, ему часто снились кошмары, особенно часто – под дату смерти а-цзе и дату падения Пристани Лотоса, но в последние годы их всё же становилось меньше. Вэнь Чжулю он не видел во сне уже несколько лет, и видят предки, совсем не скучал – это была его первая мысль, когда он проснулся от удара о доски, потому что скатился с кровати в попытках вырваться из спутавшего его одеяла и ещё несколько долгих мяо ощущал хватку на своих плечах и ледяную пустоту в животе, где должно было вращаться золотое ядро. Уже к Совету в Цинхэ ночные свидания с Вэнь Чжулю стали регулярными. Цзян Чэн смирился с ними, как смирился пятнадцать лет назад. Тогда было хуже. Воспоминания были свежее. По крайней мере он так полагал до тех пор, пока едва не ударил собственного первого ученика, осмелившегося коснуться его плеча в тот момент, когда он не ждал – это не было б страшно само по себе, абсолютно все в Пристани знали, что глава избегает прикосновений, а в дурном настроении может очень доходчиво об этом напомнить. Страшно было то, что на мгновение ему показалось что его сейчас снова толкнут на колени перед вооружённым дисциплинарным кнутом Вэнь Чао, а потом… Цзян Чэн резко выдохнул, бросил через плечо короткое «позже» и ушёл на пирс, поближе к воде. Близость озёр всегда его успокаивала, даже в те ужасные времена. Оставалось в них что-то родом из детства. Пристань Лотоса поменялась и тех людей рядом уже нет, но лёгкий прохладный ветер оставался всё тем же и приносил с собой всё тот же запах воды и водорослей из заводи. То, что было до него и будет после. То, что от него никоим образом не зависит. Он сел на доски, скрестил ноги и закрыл глаза, и мыслями перенёсся на тринадцать лет назад. Это был самый тяжёлый период жизни Цзян Чэна: он остался совсем один с полуживым орденом, не мог довериться ни единой живой душе и в каждую секунду ожидал удара в спину. Ничего удивительного, что тогда ему мерещился враг за каждым кустом и он не мог толком сомкнуть глаз, и наверное в самом деле в какой-то степени двинулся умом… но сейчас? Его орден – один из сильнейших и по праву носит имя великого, у него есть верные и испытанные люди рядом, у него есть Цзинь Лин. Ему ничто не угрожает, в конце концов – по крайней мере не больше, чем любому заклинателю. Почему именно сейчас? Было у него, конечно, смутное ощущение, что дело в Вэй Усяне, но он пока не придумал в чём действительно может сейчас его обвинить. В конце концов, досидев в этом странном подобии медитации до самых сумерек, Цзян Чэн так и не нашёл, что может или должен с этим сделать и привычно решил перетерпеть. Когда-то же это должно прекратиться? Но оно не прекратилось. Сны ли тому виной или так и не разрешившийся конфликт с бывшим братом, но смутное тревожное ощущение, вынудившее Цзян Чэна закрыть Пристань, продолжало сгущаться вокруг него. Он сам ощущал его глубоко в груди, оно давило, мешало жить и мешало спать. Он продолжал выполнять свои обязанности – в конце концов это всё ещё было лучше, чем тогда – но и они, привычные за годы, становились тяжелее. Сдался и пошёл к целителям он после того, как почти совсем перестал спать и это стало откровенно мешать делам. Если сам он терпеть мог, то орден, очевидно, нет, и он снова не мог не подумать, что его жизнь странным образом идёт по спирали и кажется вернулась в ту же точку, в которой он был тринадцать лет назад. Цзян Чэн уже не мог утешать себя тем, что ему по крайней мере лучше, чем тогда – уже не лучше, но если тогда от него слишком много требовал орден, то сейчас дела всё меньше требовали его непосредственного участия. За столько лет внутренняя работа ордена была отлажена очень хорошо, и он этим гордился, но сейчас это внезапно стало проблемой. Тогда у него не было выбора, он должен был вставать утром, работать весь день, встречаться с людьми, лично выезжать на охоты, зарабатывая ордену репутацию и что греха таить – деньги… теперь он мог всего этого не делать. И перестал. И только осознав, что третий день праздно проводит в своих комнатах, не выбираясь даже на тренировочные площадки и прогоняя от двери всех, кто рискнул постучать, заставил себя нормально одеться и выйти уже наконец на улицу. Сложнее всего было собрать волосы – всего за три дня они спутались так, что Цзян Чэну пришлось извести две полные горсти масла, чтобы просто расчесаться, но после этого он странным образом почувствовал себя немного лучше, так что оно того, наверное, стоило. Он вышел на улицу и почти сразу же подумал, что надо было ставить этот павильон поближе к своим покоям: света было слишком много, шума было слишком много, всего было слишком много, это дезориентировало, и Цзян Чэн прищурился и постарался отрешиться от всего внешнего. Кто-то тут же сунулся к нему с вопросом, Цзян Чэн жестом приказал замолчать и прибавил шагу, не желая сейчас вникать в любые дела. Если речь идёт о действительно важных вещах, к нему придёт его первый ученик, всё остальное… может подождать хотя бы до завтра. – Глава ордена, – поклонился ему целитель. – Я ждал вас раньше. Юньмэн Цзян при Цзян Чэне сильно отличался от Юньмэн Цзян при его отце, и ещё больше – от других великих орденов. Вынужденный собирать свой дом и свой орден буквально по обломкам, он неизбежно сблизился с теми людьми, которые стали его первыми учениками, костяком возрождённого ордена, и с теми людьми, которые пережили нападение Вэней, ставшими истинным сердцем ордена Цзян. Из тех, кто был тогда в Пристани, выжили единицы и ни один из выживших не был заклинателем – но были и те, кто в момент нападения находился вне резиденции ордена: кто-то не успел вернуться с охоты, кто-то гостил у семьи. Почти все они встали под его знамёна во время «Выстрела в Солнце». Вернулись домой не все. Конечно, эти люди стали для Цзян Чэна чем-то большим, чем просто адептами ордена. Если бы на исходе войны и после смерти сестры и брата он остался бы способен на дружбу, он называл бы их друзьями. Его главный целитель, Чжу Ду, был всего на два года старше его самого и во время атаки на Пристань находился в Юньпине, выполняя поручение своего учителя. Он одним из первых явился на зов, когда кампания «Выстрел в Солнце» только зарождалась. Явился, ещё не зная, что наследник ордена Цзян жив. Тогда Цзян Чэн, измученный и напуганный тем что ему пришлось пережить, войной и ответственностью, злой на всех: на жизнь, на богов, на Цишань Вэнь, и даже немного на мать с отцом, этого не оценил. Понимание пришло позже: когда они отбивали, чжан за чжаном, свои земли, когда они вновь вошли в разрушенную Пристань. Когда они остались стоять на залитых кровью мощёных улицах Безночного города. А более всего – когда оказалось что мирное время ставит гораздо более разнообразные и частенько гораздо более сложные задачи. Он старался держать дистанцию – но ему было всего лишь семнадцать лет, буквально все адепты ордена были тогда старше него, и в этом он потерпел сокрушительное поражение. Глядя на Санду Шэншоу сейчас никто бы не сказал, что этот человек в принципе способен испытывать такие проблемы, но тогда он не дорос не только до своего звания, но и до своего титула. – Я слышал, что глава ордена сам не свой в последнее время. – Мы одни? – Да. – Тогда прекрати, – отмахнулся Цзян Чэн. – Я снова не могу спать. Как тогда. – Давно? – Довольно-таки. Чжу Ду взял его за запястье – и Цзян Чэн заметно напрягся, ожидая вторжения чужой ци – и вопросительно приподнял бровь, ожидая продолжения. Цзян Чэн вздохнул. – Не знаю точно. Два месяца? Может больше. – Больше. И вас давно не видели на тренировочных площадках. – Да, наверное, - нехотя признал он. – Не чувствую достаточной концентрации. Не хочу никого покалечить нечаянно. «И не хочу потерять лицо, если что-то пойдёт не так», – продолжил мысленно, но вслух не сказал, понимая что будет звучать ещё более нелепо. Целитель кивнул, перебирая пальцами по его руке, переходя от акупунктурной точки к акупунктурной точке. Это должно было быть привычно, Цзян Чэн сотни раз сидел перед ним так же, после ночных охот, после столкновений с последователями тёмного пути, просто ощущая себя не вполне здоровым, но сейчас что-то в его груди подавало сигнал – опасность! – и когда целитель перенёс руку на его грудь, Цзян Чэн не выдержал, отшатнулся в сторону, уходя от прикосновения. – Опять? – после паузы спросил Чжу Ду. Цзян Чэн глубоко вдохнул, разгоняя муть, и кивнул. – Что он сделал с тобой на этот раз? Удивительно, как легко он переходил из состояния «главный целитель ордена Цзян» к состоянию «один из тех, кого Цзян Чэн мог бы назвать другом». Самому Цзян Чэну это удавалось с трудом, но он не мог отрицать: может статься, друг ему сейчас нужнее, чем целитель. Он хотел было деланно удивиться и переспросить, кто же этот «он», но отсрочка будет короткой, а он сам – ещё более нелепым. «Он» здесь мог быть только один. Тот, чья смерть чуть не убила заодно и Цзян Чэна и чьё возвращение, похоже, стремится сделать то же самое. – На этот раз ничего, – ответил он и болезненно скривился. – Это, как он сам выразился, дело прошлое. Вежливое молчание Чжу Ду было удивительно осязаемым. Он многое знал о Цзян Чэне и про уничтоженное и восстановленное ядро тоже знал. В первые годы после войны одним из навязчивых страхов Цзян Чэна было то, что оно откажется ему служить. Он мог ночью вытащить целителя из постели просто потому, что что-то показалось ему необычным. Тогда у него было много страхов. Потом он научился отталкиваться от них для нового шага вверх и стало легче. Вернуть его к началу оказалось отвратительно просто. Цзян Чэн глубже сел на кровать, набирая дистанцию, облокотился на стену. Он в самом деле хочет об этом рассказать? О своём новом самом грязном секрете? Сделает это лучше или хуже? Что с ним будет, если он увидит разочарование на лице того, кто был к нему ближе всех оставшихся в живых столько лет? Что с ним будет, если он сейчас вслух распишется в собственной неполноценности? Произнесённое слово имеет силу. Тёмные смутные мысли и ощущения, одолевавшие его всё это время, могут стать реальностью, если Цзян Чэн облечёт их в слова. Но с другой стороны, если среди людей, бывших в ту ночь на Пристани, был хотя бы один достаточно зоркий, чтобы увидеть, как он вытаскивает из ножен Суйбянь и достаточно умный, чтобы дойти до того, что это означает… Или если язык у Призрачного Генерала снова окажется чересчур длинным… Тогда это лишь вопрос времени – когда тайна перестанет быть тайной. И можно быть уверенным в его удаче, ему бросят это в лицо в самый неподходящий момент. Что будет делать он, оставшись без тыла? – Я не могу сейчас об этом говорить, – тихо признал поражение в борьбе за здравый смысл он. – Возможно, позже. – Хорошо, – мягко отступил целитель. – Но сегодня тебе лучше остаться здесь. Я постараюсь привести тебя в состояние, более подходящее главе ордена. Когда ты ел в последний раз? – Не помню, – отмахнулся Цзян Чэн и понял, что действительно не помнит. Чжу Ду прижал пальцами точку у основания его шеи и по меридиану разлился болезненный жар. Цзян Чэн прерывисто вздохнул, но был на самом деле благодарен. Шея – это тоже неприятно, но лучше, чем прикосновение к груди или к животу, его целитель знал об этом и старался избегать вызывающих воспоминания о плене и пытках прикосновений. – У тебя всегда первым страдает один и тот же меридиан. Отдыхай. По крайней мере я могу обещать, что ты сможешь выспаться и поесть. Цзян Чэн согласно кивнул. Спор с собой выжал из него остатки сил. Возможность остаться здесь, отгороженным от окружающих властью Чжу Ду, которая в покоях целителей была более полной, чем власть даже самого Цзян Чэна, казалась чем-то почти недостижимо прекрасным. Конечно же, ничем в долгосрочной перспективе ему это не помогло. Он надеялся, что со временем острота переживаний пройдёт, так же как это произошло в прошлый раз, но совсем забыл, что в прошлый раз ему потребовалось несколько лет. И вопреки всякой логике сейчас ему было даже хуже, чем тогда. Он много работал теперь, не желая снова утонуть в бездействии, больше, чем в последние годы, забирал на себя даже неприлично неважные дела. Цзинь Лин часто писал ему поначалу и это тоже было хорошо, но чем больше мальчик осваивался в Башне Золотого Карпа, обзаводился верными людьми, сближался с избранными советниками, тем мельче становился поток писем. Цзян Чэн с одной стороны был рад – главе ордена не подобало прятаться за главой другого ордена – с другой… образовавшееся на месте писем племяннику свободное пространство заполняло всё то же тёмное вязкое тревожное чувство. Короткий сон без сновидений – спасибо искусству Чжу Ду – не приносил достаточного отдыха. Цзян Чэн чувствовал себя в ловушке в собственном доме, созданной из его же неотвязных мыслей – ему вспоминались все его неудачи разом, и все редкие успехи, которые объяснялись чем угодно, но только не его собственными усилиями. Он думал о Вэй Усяне – гораздо больше, чем в последние годы – и злился на него, но даже злость отдавала тоской. Было бы лучше, если бы тогда Вэнь Чао довёл дело до конца и убил его. Может быть, тогда Цзян Чэн бы получил возможность быть вместе с матерью и отцом, а его место занял бы кто-то… более достойный. Вся его жизнь представляла собой цепочку провалов. Как только казалось, что самое плохое уже позади, возникало что-то ещё более плохое. Даже его золотое ядро – а он немало гордился тем, чего достиг к своим годам – оказалось обманом. У него даже возникало иногда – в основном по ночам – желание сделать что-то с собой, вырвать из своего тела не принадлежащее ему ядро, швырнуть в лицо Вэй Усяню его жертву, как ему самому швырнули его. Он не собирался на самом деле претворять это в жизнь – потому что у него всё ещё был орден и всё ещё был Цзинь Лин, и он не дошёл пока до того края, за которым действительно захотел бы умереть – но подолгу лежал в постели, глядя в темноту и перекатывая в голове эту мысль, играя с ней, пытаясь представить как бы он мог это сделать. Он заглядывал в себя и касался золотого ядра, которое представлял как невесомый переливающийся сгусток, который тихо покачивается в его теле, разносит по нему сверкающие искры, подмешивает их в тёмную кровь – и не принадлежит ему. Было приятно и немного больно думать о том, что у него всегда остаётся выход. В его нынешнем положении боль тоже была приятна. Она давала возможность отвлечься от дурных мыслей. Возможность оказаться в оке бури, краткой блаженной тишине. Однажды он попробовал и в самом деле причинить себе вред. Конечно, ночью, воровато оглядываясь, как будто ещё был подростком, и мать могла поймать его за этим делом и отлупить если не Цзыдянем, то словами. Цзян Чэн понимал, что никто не рискнёт ночью войти в его комнаты, но также понимал, что делает очень большую глупость и делать этого не должен, и всё равно закатал рукав повыше, чтобы не испачкать и, взяв короткий кинжал, провёл лезвием по своему предплечью, чувствуя себя отчего-то нелепо. Боль была несильной. Цзян Чэн с лёгким интересом смотрел, как появляется на коже кровь – и как почти сразу затягивается под действием его золотого ядра порез. Он не получил удовлетворения и нажал лезвием чуть сильнее – края раны раскрылись, обнажив разрезанные мышцы, и почти сразу сомкнулись вновь, оставляя тонкую ниточку шрама. К утру исчезнет и она. Цзян Чэн разочарованно отложил в сторону кинжал и стёр влажной тряпицей кровь с руки. Бессмысленно. Почему он решил, что это может помочь? Кровь это всего лишь кровь и это совсем не та боль, которая может отвлечь. Он рассеянно потёр грудь. Давление изнутри становилось нестерпимым. Он снова подумал о том, что если что, всегда сможет избавиться от ядра… и пальцы сами нашарили на груди нужные точки. Второй раз в жизни Цзян Чэн самостоятельно заблокировал собственные меридианы… и обрушившаяся на него пустота стала сейчас откровением. Она была жуткой – о да, но она надёжно защищала от овладевшей его разумом тоски. Ядро всё ещё было в его теле, полное энергии, но будто онемевшее. Будто не имеющее к нему никакого отношения. Он продержался меньше времени, чем потребовалось бы палочке благовоний, чтобы прогореть до конца, прежде чем вернул себе способность управлять духовными силами. Но та ночь стала первой, в которой он по-настоящему спал, глубоко и спокойно, а наутро чувствовал себя лучше. Наверно это был не самый лучший выход, но по крайней мере приличный способ снова взять разум под контроль. Он постепенно наращивал время, проведённое без духовных сил – он мог обходиться без них и не собирался падать замертво из-за невозможности направлять ци, он не был настолько слабым, каким считал его Вэй Усянь. Он отдавал себе отчёт, конечно, что это не то же самое что и в самом деле лишиться ядра – но раз это помогало ему обмануть свой разум, то почему бы не воспользоваться этим? Цзян Чэн смутно ощущал, что и этот способ сродни его попытке порезать руки, чувствовал лёгкий стыд, но полагал, что это самое меньшее зло из всего, что он мог придумать бессонными ночами. По крайней мере, его разум не вяз больше в паутине тёмных мыслей, а грудь не разрывало от чувств, которые он даже осознать толком не мог, не то что назвать. Он понемногу возвращался к нормальной жизни – а она шла своим чередом. Скоро Цзинь Лин официально примет звание главы ордена. На следующем Совете поднимут вопрос о том, кто примет должность Верховного Заклинателя. Лань Сичэнь всё ещё находится в уединении. У границ Юньмэна снова появились слухи о тёмных заклинателях… Цзян Чэн ощущал себя так, будто среди озера попал во внезапное течение. Жизнь за пределами Пристани Лотоса не останавливалась, и едва он вновь проявил к ней интерес, затянула его в свой водоворот. Цзян Чэн с лёгким удивлением понял, что ему этого не хватало. Но следующий Совет принимали Облачные Глубины, и он туда всё равно не поехал, в последний момент сославшись на нездоровье и отправил вместо себя первого ученика. Облачные Глубины всё ещё были для него нежелательной территорией. Слишком много прошлого. Слишком много настоящего. Даже до Юньмэна дошли новости, что в Гусу вернулись пропадавшие где-то Лань Ванцзи и Вэй Усянь, и сталкиваться с ними у Цзян Чэна не было ни сил, ни желания. – Цзян-цзунчжу, разрешите? Цзян Чэн оторвался от бумаг и кивнул. Днём двери его кабинета были раздвинуты и он сразу видел, кто к нему обращается. Не то чтобы он позволил себе проигнорировать кого-то из обитателей Пристани: по несущественным вопросам к нему никто не рискнул бы обратиться, но ему нравилось сразу видеть входящего. Сейчас, судя по форме одежды, это был один из адептов, назначенных на охрану у ворот, и Цзян Чэн внутренне застонал. Сегодня он не хотел и не собирался как-то взаимодействовать с посторонними, будь то просители или представители других орденов. Вчерашний день оказался для него чуть ли не самым плохим за последнее время – он получил письмом доклад о первом дне Совета в Гусу, где слишком много прочёл как в строках, так и между строк о Вэй Усяне. Правильно он сделал, что не поехал сам, потому что даже упоминание бывшего брата в письме вернуло его мыслями в храм Гуаньинь. Хорош бы он был на Совете, встреться они лицом к лицу. Он старался не злоупотреблять, запечатывая свои меридианы, потому что не знал, насколько это может быть опасно, а спросить по понятным причинам не мог. Но сегодня, отчаявшись иначе вырвать мысли из цикла воспоминаний и самообвинений, снова сделал это и уже почти шичэн наслаждался своего рода спокойствием, разбирая бумаги. Стражник вежливо поклонился. Он был ещё очень молод, явно нервничал от того, что ему пришлось прервать работу своего главы, и вероятно действительно считал важным свой доклад. Цзян Чэн молча отложил в сторону письмо. – Я слушаю. – К вам посетитель. У него нет приглашения или разрешения, но он у ворот и настаивает на том, чтобы вас увидеть… – Гони в шею. – Это глава ордена Не. И он без сопровождающих. Ну, он должен был догадаться, что там что-то необычное. Конечно, этот мальчик не в силах решить такую задачу. Но разве Не Хуайсан не должен быть в Облачных Глубинах сейчас? С другой стороны, он без свиты, и это точно не официальный визит. Цзян Чэн знал, что по крайней мере вчера глава Не был на Совете. Неужели прилетел на мече? При том, что терпеть не мог такой способ передвижения и не обладал большим запасом духовных сил? – Я подойду через несколько минут, - решил он. – Проводите главу Не в беседку на берегу. Ему не хотелось разблокировать ядро сейчас – он ещё не достиг того состояния, когда начинало тревожно царапать ощущение нехватки чего-то важного, и знал, что если сделает это раньше, то на весь день останется с ощущением незавершённого дела – поэтому он выбрал то место, к которому невозможно подойти незамеченным. Не то чтобы он не доверял кому-то на Пристани. Но даже доверяя, не стоило лишний раз открывать спину. – Глава ордена Не, - поклонился он. – Рад вас приветствовать на Пристани Лотоса. Не Хуайсан вернул поклон и первым опустился на подушку, расположившись достаточно удобно, чтобы дать понять, что он здесь с неофициальным визитом, но в то же время достаточно правильно, чтобы не обидеть хозяина. Цзян Чэн оценил это. Может быть он и выпал в последние месяцы из общественной жизни, но всё же он исправно читал доклады, и он был тогда в храме и слышал слова Цзинь Гуанъяо. Тогда он не обратил на них внимания, но потом… потом у него было достаточно времени, чтобы подумать о произошедшем. Он не знал насколько большую роль сыграл Не Хуайсан в разыгравшейся трагедии… но подозревал, что не последнюю – точно. – Приятно быть исключением, – улыбнулся Не Хуайсан. – У меня сложилось впечатление, что Пристань Лотоса не рада гостям. Цзян Чэн опустился за низкий столик рядом с ним. В отличие от главы Не он сидел идеально прямо, не позволяя себе послабления. Он не знал, как теперь разговаривать с бывшим товарищем по учёбе в Облачных Глубинах. Всё это время он сочувствовал Хуайсану, возможно даже в чем-то симпатизировал в память о старой дружбе, но считал слабым и недалёким. Сейчас перед ним сидел кто-то незнакомый и скорее всего опасный. Так много всего пришлось переоценить после произошедшего! С этим человеком пока не получалось прийти к какому-то выводу. – Прошу простить за неправильное впечатление, - коротко склонил он голову. – Но что привело вас в мой дом? Не Хуайсан смерил его задумчивым взглядом, постукивая сложенным веером по ладони. Цзян Чэну не понравился этот взгляд. Непривычно острый. – Возможно, беспокойство за старого друга. Ваш первый ученик сказал, что вы нездоровы. – Память о старой дружбе не стоит вашего беспокойства и столь длинного пути. Веер развернулся, дрогнул в воздухе, подчиняясь лёгкому движению кисти, рисунок на нём привлекал внимание – горная гряда, тонко написанные сосны. Цзян Чэн смотрел прямо на Не Хуайсана, игнорируя и веер, и коснувшийся лица приятный ветерок. – Возможно, это несколько больше, чем просто память. Цзян Чэн долго молчал. Он знал силу своего взгляда. Он умел выводить людей из равновесия. Он, вопреки сложившейся репутации, умел ждать, когда это было необходимо… Не Хуайсан обмахивался веером, пил предложенный чай и всем собой демонстрировал, что имел ввиду только то, что сказал. И случись этот разговор на полгода раньше, Цзян Чэн бы даже поверил. Но не теперь. – Мы сильно изменились с тех пор, – наконец ответил он, – что орден Не хочет от ордена Цзян? – Не так сильно, как кажется, – вздохнул Не Хуайсан. – Глава Цзян всё так же прямолинеен. Он неожиданно решительно сложил веер и приложил его к губам, задумчиво глядя на Цзян Чэна. У него снова возникло ощущение, что где-то в голове у главы Не перекладываются камешки на разные чаши весов, «за» и «против». Какая чаша перевесит? – Цинхэ Не и Юньмэн Цзян никогда не были врагами, – в конце концов сказал Не Хуайсан, – как и главы этих орденов. Цзян Чэн хотел сказать, что и друзьями они тоже особенными никогда не были, с «Выстрела в Солнце» уж точно: Не Минцзюэ не стремился к дружбе с полумёртвым тогда орденом и его слишком молодым главой, Не Хуайсан тоже ни с кем особой дружбы не водил, и только сейчас Цзян Чэн начал смутно понимать почему… он промолчал, давая возможность продолжить. – Я был так потрясён тем, при каких обстоятельствах занял пост главы своего ордена и был настолько к этому не готов, что пренебрегал союзниками, - веер оставался сложенным, и руки спокойными, но Цзян Чэн видел, что пальцы его чуть побелели от сдерживаемого напряжения. – Я собирался предпринять шаги по исправлению положения в Гусу. – У Цинхэ Не всегда были прочные связи с Гусу Лань, – не удержался всё-таки Цзян Чэн и был вознаграждён: Не Хуайсан вновь раскрыл веер, спрятался за ним. – Боюсь, моя… прискорбная ошибка в храме Гуаньинь повлияла на них больше, чем я опасался. Цзян Чэн не сомневался, что Лани были предельно вежливы, как не сомневался и в том, что Лань Сичэнь и слышать не хочет о Не Хуайсане. Но он соврал бы, если бы сказал, что мысль о союзе с Цинхэ его не занимала. Во-первых сильный союзник нужен ему: несмотря на репутацию Не Хуайсана, Цинхэ обладал и впечатляющими землями, и старой славой, доставшейся ему от времён Не Минцзюэ. Юньмэн Цзян в последние годы стоял наособицу от остальных великих Орденов, даже несмотря на некоторые родственные связи с Цзинь, и Цзян Чэн мало мог на это повлиять, но сейчас время сложное, и в этой мутной воде будут пытаться ловить рыбу если не все, то многие. Нужно быть идиотом, чтобы оказаться вне игры сейчас. Кроме того, он никогда не ссорился с орденом Лань, но глава Лань сейчас в уединении и когда оттуда выйдет, и выйдет ли вообще – неизвестно никому. Если Лань Ванцзи вернулся в Облачные Глубины, то он неизбежно вынужден будет принять в свои руки бремя управления орденом, хотя бы отчасти. А его отношения с Лань Ванцзи оставляют желать лучшего. И кроме того Цзян Чэн был абсолютно, совершенно уверен, что если и есть человек подходящий на роль главы крупного ордена ещё меньше чем Не Хуайсан, так это Лань Ванцзи. Сомнительно, что Гусу Лань разорвёт в одностороннем порядке все соглашения, но на прежние ровные, хоть и без особенного тепла отношения, рассчитывать глупо, а это значит, что новые союзники нужны как воздух. Чем плох Цинхэ Не? Тем более, что это Не Хуайсан пришёл к нему, а не наоборот? – Мы все совершаем ошибки, – заключил Цзян Чэн. Перед ними поставили поднос с чаем и рисовыми пирожными и он с удовольствием отвлёкся от разговора, чтобы на правах хозяина разлить чай. Не Хуайсан тоже оживился и Цзян Чэн запоздало подумал, что это первый жест его расположения с тех пор как перед главой Не открылись ворота Пристани. Они неспешно сделали по глотку, отдавая дань как приличиям, так и вкусу. Цзян Чэн откинулся спиной на перила, больше для того, чтобы продемонстрировать что и он перешёл на менее официальный тон, и неожиданно понял, как давно не сидел вот так на берегу, глядя на озёра. Не Хуайсан изящно повернулся, проследил за его взглядом. – Тут так много воды, – тихо сказал он. – Каждый раз завораживает. – Даже меня завораживает, – кивнул Цзян Чэн. Может быть он мало доверял Не Хуайсану, но сидеть рядом с человеком, который знал его до того, как всё случилось, отчего-то было хорошо. Ему давно уже не выпадало такой роскоши. Может быть с тех пор, как умер Не Минцзюэ – с его уходом исчезла и нить связи с Не Хуайсаном. С человеком, который знал его ещё до того, как он стал Санду Шэншоу. Когда он был ещё способен на дружбу. – Когда я был в Нечистой Юдоли в последний раз, то не мог не заметить, как всё изменилось. – Мы собираемся вновь занять приличествующее место среди великих орденов, – без улыбки произнёс Хуайсан. Цзян Чэн кивнул. Это он понять мог. В конце концов, десять лет назад он сам говорил то же самое. И ему тоже не очень-то верили. И где сейчас тот, кто не верил, а где Юньмэн Цзян? – Я не готов сейчас скреплять контракты, – предупредил он. – Но выслушать готов. Что хочет от меня Цинхэ Не? Он знал ответ. Лотосовый шёлк, дорогой, трудный в производстве, крайне ценился заклинателями. Тонкий, лёгкий, немаркий, идеальный для одежды и для приёмов и для сражений… но главным было не это. Невесомая нить легко набирала ци и именно эти нитки шли на защитные вышивки на боевых одеждах. Только благодаря ему Цзян Чэну удалось так быстро вернуть себе утраченные позиции. Под рукой Цинхэ Не в свою очередь были рудники, о чём раскинувшийся на равнине Юньмэн мог только мечтать. О да, им было что предложить друг другу. Не Хуайсан наклонился чуть ближе к нему, всё ещё держась на самой границе рамок приличий. – Мы оба знаем, что могут предложить друг другу ордена. Я предлагаю вам свою дружбу. Цзян Чэну потребовалось усилие чтобы не откинуться назад, восстанавливая расстояние. Теперь у него было впечатление, что это в его голове перекладываются камешки. Как чувствовал ведь, что ничего хорошего ему этот визит не принесёт. У него был не слишком хороший день для того, чтобы принимать такие решения. Нужды Цинхэ Не он в целом понимал, но что нужно от него лично Не Хуайсану? – Буду откровенен, – медленно произнёс он. – Вы заставили меня удивиться, глава ордена Не. – Это не значит «нет». – Не значит. Но мне нужно время. Не Хуайсан удовлетворённо кивнул и отодвинулся, но смотрел почему-то не в лицо собеседнику, а на его руки. Цзян Чэн подумал было поставить чашку и сбросить свободные рукава пониже, прикрывая кисти, а потом понял: Цзыдянь. Многие пытались оценивать его настроение по искрам вокруг кольца: когда он выходил из себя, Цзыдянь искрил. Так же он искрил, когда Цзян Чэну хотелось, чтобы люди думали, что он вот-вот выйдет из себя, но об этом уже знали немногие. Сейчас кольцо оставалось тёмной полоской серебра. Конечно, без доступа к духовной силе Цзыдянь не мог отреагировать в принципе, и Цзян Чэн не знал наверняка, дал бы он искру в ином случае… но нет ничего плохого, если Не Хуайсан решит, что Цзян Чэн не видит в нём угрозы. Это даст ему больший простор для действий, если вдруг что. Не Хуайсан, кажется, оценил как Цзыдянь, так и то, что Цзян Чэн вздохнул с облегчением, когда расстояние между ними восстановилось и сел ровнее, выпрямив спину, но поглядывая на него с лёгкой улыбкой. Веер он в руки больше не брал, должно быть с самой сложной частью визита было покончено. – Но глава Не должен понимать, дружба со мной означает и дружбу с моим племянником. Глава ордена Не улыбнулся так же легко, как когда-то улыбался в Облачных Глубинах, так что Цзян Чэну на какое-то короткое, ужасное и прекрасное одновременно мгновение показалось, что ничего не произошло, и через пару минут на пирсе появится его ужасный надоедливый шисюн для того чтобы снова втянуть их двоих в неприятности – и рассеялось. – Надо совсем вас не знать, чтобы считать иначе. Совсем ничего не знать. Цзян Чэн и сам рассмеялся больше от неожиданности. Не Хуайсан, по-птичьи склонив голову, смотрел на него лёгким невинным взглядом. – Через несколько месяцев Цзинь Жулань официально примет обязанности главы ордена. Цинхэ Не поддержит его. – Благодарю. Цзян Чэн обозначил лёгкий поклон, ощущая, что лишние формальности только повредят. Он не знал насколько велика на самом деле роль Хуайсана в падении Цзинь Гуанъяо, но мог предполагать, что глава Не имеет претензии к ордену Цзинь в целом. Да, словесные обещания не дают никаких гарантий, но это всё же больше, чем ничего. Конечно, Цзинь Лин в какой-то степени и сам пострадавшая сторона, но всё же ниточка кровного родства между ним и Цзинь Гуанъяо от этого не исчезнет. – Не стоит. Кому как ни нам знать, как бывает тяжело принять на себя эту ношу таким юным. Глава Цзян будет присутствовать на церемонии? – Что бы ни случилось. Если придётся, я восстану лютым мертвецом, но это событие не пропущу. Не Хуайсан взял с подноса рисовое пирожное. Цзян Чэн последовал его примеру больше из вежливости, но уже откусив, понял, что вряд ли сможет проглотить ещё кусок, и отложил закуску в сторону. И это от глаз Хуайсана тоже не укрылось. Он задумчиво прикусил губу и снова потянулся к вееру. – Глава Цзян, с вами всё в порядке? Признаться, я полагал, что вы не явились в Облачные глубины чтобы избежать столкновения с Вэй Усянем, – опять этот короткий взгляд на молчащий Цзыдянь. – Но сейчас мне кажется, что вы не лукавили. – Скоро будет, – неопределённо ответил Цзян Чэн, решив, что лучше пусть его считают нездоровым, чем малодушным. – Тогда я не буду вас утомлять больше. Я и так ворвался без предупреждения. Весы в голове Цзян Чэна дрогнули в последний раз и застыли, приняв, должно быть, окончательное положение. – Вы не утомляете. Возможно, за последние полгода это самый приятный визит. – Это взаимно, – вздохнул Не Хуайсан. – Я должен вернуться в Облачные Глубины до темноты, но пока у нас ещё есть время. Скажите, на Пристани Лотоса в этом году будут праздновать Дуаньу? На ваших озёрах это должно быть поистине величественное зрелище.